Текст книги "Письмо в Лабиринт (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Печкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Глава 28. Самое слабое звено

1.

Мы шли по широкой каменной тропе. Слева высилась сплошная скала, сверкающая под ярким солнцем глинисто-желтым боком, а справа – тропа обрывалась в пропасть. На дне глубокого ущелья журчал быстрый ручей, а высоко в прозрачном небе чертил круги крупный канюк, время от времени оглашая округу жалобным длинным мяуканьем. На другой стороне ущелья громоздился врезанный в скалу очень маленький и, по-видимому, пустой городок.

Мы теперь почти каждый день бродили по окрестностям: оказалось, что в округе много маленьких городков, это было очень интересно. В этот день за нами увязался ЧП. Не знаю, у кого он спрашивал разрешения: может быть, у Моргана; по крайней мере, теперь он спокойно деловито шнырял у нас под ногами и в ус не дул, когда о него запинался Рыжий.

Рыжий тоже ходил с нами – кажется, он опасался отпускать нас далеко: мало ли, куда мы забредем и где окажемся в назначенный день, а ему очень хотелось участвовать в операции. Но мы и не собирались идти без него.

Откуда просочился этот субъект, я не успел понять: кажется, прямо из щели между камнями. Довольно большое, грузное, одутловатое существо уселось по-жабьи на тропу, загородив нам весь проход. Голова у существа была человеческая, но черты лица неразборчивые, как в тумане.

Пес гулко гавкнул, растерявшись, и присел на задние лапы. Существо вдруг поднялось на ноги, что-то пропыхтело и напыжилось. Теперь оно выглядело практически как человек, только вид у него все равно был всклокоченный и какой-то ущербный. Рыжий хихикнул и показал глазами: субъект немного не касался ногами земли.

– А, опять турист, – проворчал Морган.

Всклокоченный сновидец смотрел на нас, оттопырив губу и пытаясь грозно свести брови.

– Я нашел тебя, – заявил он, не обращаясь ни к кому конкретно. – Ты – Сувлехим Такац, Cetus Album Rare, белка Иггдрасиля! Ты – Гермес Психопомп!

Рыжий прыснул. Надо сказать, слова турист произносил отчетливо, так что надо было попытаться его вразумить. Я сказал:

– Не нужно ругаться. Лучше просыпайся. Вспоминай наяву. И не трави себя всякой дрянью, пропадешь.

Турист чуть-чуть подпрыгнул и повис в вершке от земли, немножко колеблясь от ветра, как непросохшее белье.

– У тебя нет надо мной власти, – строго сказал он, грозя у себя перед носом толстым пальцем. – Назови свое имя!

Его глаза разъехались в разные стороны.

– Дурачок какой-то, прости господи, – пробормотал Морган.

– А ну подъём, – вдруг рявкнул Рыжий, так что я даже вздрогнул. Сновидец воззрился на него, и Баламут немножко показал верхние клыки.

Уж не знаю, что увидел бедный турист. Его лицо исказилось диким ужасом и пошло волнами. Он взмахнул руками, как будто пытался удержаться на ногах, но вдруг осел, как тающий сугроб, и мгновенно стёк на землю: очнулся себе где-то в Лабиринте.

ЧП пренебрежительно фыркнул.

– Осталось мокрое место, – торжественно-печально сказал Рыжий, с трудом удерживаясь от смеха. – Обнажим головы, други!

– Вот из-за таких, как ты, – наставительно сказал ему Морган, – у Фриланда в Лабиринте такая плохая репутация.

– Репутация среди таких, как он? – возразил оборотень. – Ну а потом, Аптека прав: ему следовало выбирать выражения.

– Жалко, – сказал я. – Талантливый парень. Плохо кончит.

Канюк жалобно закричал над ущельем.

– Смотрите, – сказал Морган, указывая вперед.

Стены ущелья впереди сходились поближе, и над пропастью был перекинут тонкий навесной мостик.

2.

Каменный городок, вырезанный в скале, и правда оказался очень маленьким и очень пустым. На всех поверхностях лежала невесомая кварцевая пыль. ЧП чихал от нее, деловито бегая по лестницам и переходам и вынюхивая что-то в углах. Мы решили остановиться, чтобы пообедать.

Мы выбрали узкую площадку у стены одного из пустых домов, вырубленной из цельной скалы. Площадка, огороженная низким каменным парапетом, глядящим в ущелье, была вообще-то лестничной: узкий лестничный марш слева уходил вниз вдоль скальной стены, а справа – вверх. Солнце пропекло камни, и мы уселись в тенёчке под широким парапетом, а ЧП развалился на солнышке под стеной дома.

Все эти дни мы почти не обсуждали недавнюю встречу, мое излечение, освобождение Ники. Мы избегали как-то называть того, с кем мы встретились; если нам это было необходимо, мы говорили «тот музыкант». Но зато мы теперь постоянно обсуждали поручение.

– Задача вообще-то представляется проще пареной репы, – в который раз говорил я им, жуя гранолу, которой снабдила нас Аои. – Подойти к Границе. В назначенное время зайти в Лабиринт. Разбить фиал с эликсиром. Выйти обратно. Можно даже от гейта не отходить.

– Зачем же его бить, такая вещь крутая, – мечтательно разглядывая кувшинчик на просвет, сказал Рыжий. – Аптека, а подари мне ее потом? Вот эту склянку?

– Побирушка, – сказал Морган.

ЧП раззявил волчью пасть в страшенной улыбище и вывалил набок мокрый розовый язык.

Морган все-таки, видно, перебирал в уме разные возможные неприятности.

– Рыжий, а как у нас с финансовым вопросом? Нам надо успеть какую-нибудь жар-птицу поймать?

Баламут посмотрел на него и выудил из кармана черный бархатный мешочек – довольно большой и, кажется, увесистый. Дернул за завязки, встряхнул и аккуратно высыпал на ладонь маленькую горочку каких-то желтых крупинок. Крупинки заискрились на солнце – очень красиво. В самых больших с легкостью угадывались осколки толченой яичной скорлупы.

– Вот, – сказал Рыжий, улыбнувшись немного криво. – Кончились ваши мучения. Я теперь всегда знаю, где достать столько же и еще десять раз по столько.

– Уверен? – с подозрением осведомился Морган, водя носом над скорлупой. Крупинки пересыпались в ладони Баламута с приятным шуршанием.

– Абсолютно. Курочка-ряба – это, конечно, не жар-птица. Но зато это просто, эффективно и совершенно безопасно…

– Жар-птица мутировала в курочку-рябу, – пробормотал Морган с неким не вполне понятным сожалением.

– Тю! Не делайте из жар-птиц культа, – легкомысленно сказал Рыжий и вбросил скорлупки обратно в кошелек.

По-хорошему, следовало бы, конечно, убедиться, что оборотень не ошибается и что золотая крошка не превратится в Лабиринте, скажем, в обычную толченую скорлупу. Но, как правило, в этом вопросе интуиция у Рыжего срабатывала безупречно. Это вам не я. Было дело, я тоже пытался добыть во Фриланде какой-нибудь клад и извлечь из этого в Лабиринте финансовый профит. Но у меня это кончалось обычно в точном соответствии с рассказами о сокровищах лепреконов: полными карманами сухих веточек.

Но сейчас это больше не играло никакой роли.

– Нам это больше не понадобится, – сказал я. – Я же говорю – там всех делов на две минуты.

– Аптека! – окликнул меня кто-то сверху.

Против света мне сначала показалось, что на верху лестничного пролета стоит молодой пацан – угловатый, невысокий, узкоплечий. Но неожиданный гость сбежал на площадку, и тут же стало ясно, что это девица, просто с абсолютно мальчишеской фигурой. Белые волосы, остриженные в прическу кроп, делали ее похожей на Данко-музыканта. Через плечо у нее висела на длинном ремне сумка, а на футболке с оборванными рукавами красовался красноглазый кролик, с идиотской озабоченностью разглядывающий карманные часы.

И она совершенно точно была проводником. Стопроцентным проводником-фриландцем во плоти.

– Аптека? Это ведь тебя так зовут? – спросила угловатая девушка.

– Совершенно верно, – вежливо ответил я и встал, отряхивая руки. – А еще иногда меня зовут Белым кроликом, Сусаниным и почтальоном Печкиным. Смотря по обстоятельствам и настроению моих предупредительных друзей. Дмитрий Печкин, к вашим услугам. Чем могу помочь? Да не желаете ли присоединиться?

– Нет, я не голодна, – она мельком окинула нас взглядом и расстегнула сумку. – А помочь ты можешь, но только не сейчас. А так можешь, да. Ты ведь тоже участвуешь в операции «Пасхальное яйцо»?

– Так вот она как называется, – сказал Морган и уселся на парапет (он тоже успел встать).

– Поэтому да, можешь помочь, и существенно. Там ведь будет важно каждое звено.

– Как тебя зовут? – спросил я.

– Можете называть меня Уайти. Ms. Whitie Rabbit, если угодно. Но сейчас речь не об этом.

И она извлекла из сумки конверт.

– Я только что из Лабиринта. Ты посылал туда письма?

– Я обычно сам хожу в Лабиринт, – ответил я изумленно. – Зачем мне туда что-то посылать? И что я за проводник, если буду перекладывать на кого-то свою работу?

– Ну, значит, это – не ответ.

И она протянула конверт мне. На конверте действительно было написано: «to Дмитрий Печкин aka Аптека».

Больше никаких надписей на конверте не было. Только вместо марки стоял незнакомый и очень солидный логотип: перевернутая буква «А», стилизованная до сходства с бычьей головой.

– Разве так бывает? – спросил Рыжий, просунувшись между мной и Морганом, пока мы в изумлении рассматривали письмо.

– А что тебя удивляет? Бывает сплошь и рядом, – ответил беловолосая, прищурившись. – Вы с таким еще не сталкивались? – она оглядела нас и кивнула. – Это письмо мне дал перед самым моим возвращением незнакомец в черном костюме.

– Он не назвался? – отрывисто спросил Морган.

– Да нет, почему, – сказала Уайти. – Он сказал, что его зовут Виктор Арчев.

Она снова оглядела нас и сказала:

– Кажется, вам знакомо это имя.

– Да, – сквозь зубы сказал Рыжий, – а вот тебе я бы посоветовал получше обеспечивать свою безопасность при выходах в Лабиринт.

– И это тот редкий случай, когда я с ним согласен, – медленно добавил Морган. – Насколько я понимаю, перед запуском большого проекта было бы некстати... терять проводников.

Беловолосая пожала плечами.

– Волков бояться – в лес не ходить, – заявила она. – А большие и маленькие проекты мы запускаем то и дело. Так чтó теперь – текущую корреспонденцию не носить? – Она помолчала и скривила губы. – Судя по всему, у вас неприятности. Вам нужна помощь?

– Спасибо, – медленно ответил Морган. – Нам есть, к кому обратиться за помощью.

– В таком случае увидимся.

Уайти кивнула нам. Повернулась и без лишних слов убежала вверх по лестнице.

Бумажка, которую я достал из конверта, была почти пуста.

На бумажке написано два слова: имя.

«Лев Вейнман».

Некоторое время мы с недоумением смотрели на это имя, и вдруг Рыжий задохнулся.

– Ах ты куу-урва, – зашелся он. – Курва мать, мерзота рогатая!..

– Какой еще Лев Вейнман? – с недоумением спросил я. – Кто такой Лев Вейнман?

– Лев Вейнман – это Малыш, – мертвым голосом проговорил Морган.

3.

– Мне надо идти, – сказал я, когда Рыжий наконец выдохся и прекратил бегать по площадке и дурным голосом орать всякие глупости.

– Пошли, – сказал Морган.

– Капитан…

– Я иду с тобой, и это не обсуждается, – отрубил он.

– Я тоже, – дрожащим голосом сказал Рыжий.

– Послушайте меня минуту, – сказал я. Морган смотрел на меня, как будто примеривался дать в морду. Рыжий держал себя за плечи руками и кусал губы. – Я-то ведь ему нужен, – сказал я (медленно, чтобы сквозь аффект пробиться к их разуму). – Он там с меня, теоретически, сейчас пылинки сдувать должен. А вы? Он вас просто пристрелит, и всё. Ну, или тоже в заложники возьмет, того лучше. Мне это надо?

Мы сидели под парапетом и думали. Вернее, думали они, а я просто ждал, пока они привыкнут к мысли, что им предстоит отпустить меня в Лабиринт одного.

– Всё будет просто, – наконец сказал я. – Эликсир я, разумеется, оставлю здесь. Найти Вуула наверняка будет легко, я просто найду ту организацию, которой принадлежит этот логотип. Да он меня и сам найдет – он в этом заинтересован, а возможностей у него много. Ну, в крайнем случае свяжусь с Арчевым. Ну вот, встречусь с Вуулом, послушаю, что ему надо. Пообещаю всё, что он хочет. Потом вернусь, и мы обсудим, что делать дальше.

– Ну да. Что может пойти не так? – пробормотал Рыжий.

– Ему нужен эликсир, – сказал Морган.

– Самая главная моя задача – убедиться, что Малыш жив и в безопасности, – сказал я. – И обеспечить, чтобы он был в безопасности, пока мы придумаем, что нам делать. И обеспечить это нужно срочно. Так я понимаю.

– Правильно понимаешь, – пробормотал Морган. – Вот ведь зараза…

– Другое дело, что это может оказаться блефом, – сказал я. – Но это мы проверить тоже не можем, если будем сидеть здесь. К тому же вряд ли он блефует: он контору заставил на себя работать, и похитить ребенка для него очень легко.

– А Граница далеко отсюда? – спросил Рыжий.

– Туда, – я показал вверх по лестнице, куда ушла беловолосая. – Надо выйти на плато и идти на север. Если сейчас выдвинемся, ближе к вечеру дойдем.

– А сколько он уже там? – спросил Морган. – Кто помнит, когда мы его видели в последний раз?

Никто не помнил.

– Позавчера, – сообразил Рыжий. – Я сидел на кухне и видел в окно, как он идет в направлении сада.

– Ну то есть, с большой вероятностью, Малыш уже два дня находится в заложниках у хозяина Ямы, – сквозь зубы сказал Морган, – а что в Яме происходит с детьми, мы знаем…

– Он не в Яме, – сказал Рыжий. – И никогда там не будет, если мы с вами хоть чего-нибудь стоим. …Слушайте, а почему нам не обратиться... в Город? Ведь у них же есть... и Свора, и Охотник, и наверняка не он один. И они умеют... много что, – он воодушевился. – Если они умеют дистанционно лечить, вдруг они умеют так же воевать? Поколдуют, и Малыш фьють – и в Стране? Ну, или сделают так, что ему ничего не будет, что там Вуул ни делай?

– Ты думаешь, они такое могут?

– Тот музыкант наверняка может.

– А с чего ты взял, что он будет свободен?

– Это Свободная Страна, – сказал Баламут, и мы с Морганом переглянулись с досадой. Иногда оборотень все-таки вел себя удивительно легкомысленно.

– И как мы его найдем?

– Машу... попросить.

– А если она не захочет помогать?

– Маша… не захочет?..

– Даже не в Маше дело, – сказал я. – А если они, все эти музыканты, городские, мудрецы, если они просто решат, что такое большое дело важнее жизни... одного маленького цыпленка? Помните, как этот музыкант нам тогда сказал? У нас зашла речь о Малыше, и он сказал: «Он всего лишь маленький цыпленок».

– Да, так он и сказал, – пробормотал Морган.

– Именно так. Возьмут да отберут у нас «выпейменя», чтобы мы самодеятельности не устраивали. Мы же, млин, лабиринтцы! У нас же всё по-другому в голове устроено!.. Ну, может, потом сделают что-нибудь для Малыша. А может, и нет. Может, это окажется слишком сложно.

– Не может такого быть, – сказал Морган.

– Ты хочешь рискнуть?

– Ну, – сказал он поскучневшим голосом, – это надо еще обмозговать…

Что там мозговать, подумал я. Да и сам ты понимаешь, что мы ничего никому не скажем – даже Маше.

– Рыжий, ты понял? – спросил я. – Что надо молчать об этом?

– Что? Да, конечно, – не пошевелившись, сказал Баламут. Он сидел, откинувшись на каменный испод парапета, и неподвижными глазами смотрел в небо.

– Рыжий, – проговорил Морган. – Отрази нас.

– Это я виноват, – сказал Баламут. – Если бы я не ходил к этому шаману, то Вуул бы и внимания на нас не обратил до сих пор. Трепал бы кого-нибудь другого.

– Не мели ерунды, – с досадой сказал Морган.

– При чем тут ты и твой шаман? – сказал я. – Если бы ты к нему и не ходил! Как это помешало бы Вуулу украсть Малыша? Вуул просто нашел самое слабое звено в операции. Это я и есть. Я же единственный лабиринтец, участвующий в миссии. Я вообще удивляюсь, как они меня до этого допустили.

Мы еще посидели. А потом я сказал:

– Мне надо идти.

– Да, – сказал Морган.

Мы поднялись. И вдруг увидели глаза ЧП.

ЧП сидел перед узкой верхней лестницей неподвижно и смотрел на нас круглыми глазами. В его глазах светилось самое настоящее отчаяние.

4.

– Судя по всему, ты с нами не согласен, – сказал Морган. Он сидел на парапете, упираясь руками в колени.

ЧП, сидящий прямо перед ним, глухо тявкнул в знак подтверждения.

– И кто тебя спросит? – гневно спросил Рыжий. ЧП даже не повернулся к нему, неподвижно глядя на Моргана.

– Знаешь, мне бы не хотелось игнорировать твое мнение, – задумчиво сказал Морган. – И что нам, по-твоему, надо делать?

ЧП вскочил и пробежал к нижней лестнице, и залаял оттуда, и вернулся к Моргану, и снова пробежал, и сел возле лестницы, глядя выжидательно.

– Рассказать девчонкам? – задумчиво переспросил Морган. – Ты тоже так думаешь?

Пес вскочил и гавкнул, вскинув голову. Рыжий презрительно сказал:

– Еще один стратег на нашу голову.

– ЧП, – ласково сказал Морган. – Ты же сам всё слышал. Вуул ищет лояльного проводника, способного выдать ему эликсир. И Аптека прав: безопасность такого проводника для него сейчас действительно в самом большом приоритете. Мы просто должны выяснить, что угрожает Малышу. Если мы хотим его спасти, это единственный выход: послать туда проводника для переговоров. Маша сделала бы то же самое. А Митя для этого – кандидатура самая лучшая, потому что нам надо убедить Вуула, что мы готовы принять его условия, и для этого скрываем сделку от Города. Ведь он считает нас слабым звеном. А иначе он давил бы не на нас, а на кого-нибудь еще. Если Город вмешается сейчас, то Вуул может испугаться и пойти на попятную, и тогда… шансов у Малыша останется гораздо меньше. Аптека вернется, и мы решим, что делать дальше.

Да-да, это правильно, подумал я. Хорошо, если ЧП действительно будет так думать.

Пес сидел, опустив голову. Потом вскочил и посмотрел на меня. Прыгнул и прижался к моей ноге.

– ЧП, ты чего? – изумленно спросил я.

– Он хочет пойти с тобой, – сказал Рыжий и задумчиво посвистел.

– Ты… хочешь пойти со мной?

Пес отвернулся с независимым видом.

– Но зачем?!

Пес посмотрел мне в глаза с тяжелой укоризной.

– Это не такая плохая идея, – хмуро сказал Морган. – Если он там снова станет человеком, то очень даже сможет помочь.

– Я бы на это не стал рассчитывать, – возразил я. – Да он и сам так не думает. Или думаешь?

ЧП низко опустил голову.

– Судя по всему, не думаешь, – заключил я. – Зато вполне возможно знаешь что? Что я не смогу вернуть тебя обратно в Свободную Страну. Ты ведь это понимаешь?

ЧП упрямо отвернулся.

– В конце концов, свобода предполагает возможность умереть за то, во что ты веришь, – сказал Морган.

Помолчал и добавил:

– В Лабиринте сейчас не так-то просто найти такие вещи.

До Границы мы добрались быстрее, чем я думал. Каменное плато, на которое мы выбрались по путанице лестниц, через час нашего движения к северу превратилось в ровную степь, пересеченную множеством ручейков и речушек. И не успело еще солнце склониться к горизонту, как я нашел среди этих ручейков тот, который отличался от других.

– Вы идите сейчас домой, – сказал я. – Если не вернусь до завтра, расскажите всё Маше.

– Куда ты пойдешь? – спросил Морган.

– Родители Малыша живут в В. Туда и пойду.

Я смотрел за ручей. Ручей был совсем узенький в каменистом неглубоком ложе. Одним шагом перешагнешь.

– Возьми кошелек, – сказал Рыжий и протянул мне бархатный мешочек.

– Нет, – сказал я. – Это не понадобится. Кто же ходит с деньгами на воровскую хазу?

Рыжий подумал, а потом выгреб из кошелька маленькую горсточку золотой скорлупы и насыпал мне в нагрудный карман.

– Вот. Хотя бы так.

– Капитан, капитан, улыбнитесь, – сказал я, взглянув на Моргана. – Может, сейчас окажется, что Малыш спокойно дома делает уроки…

– Ну да, – угрюмо сказал он. – А тебя они спокойно возьмут и посадят в клетку…

– Зачем им проводник в клетке? – возразил я. – Проводник – не та птица, которая в клетке поет. Нет. Им нужен эликсир. Всё, я пошел. ЧП, ты не передумал?

Пес стоял, прижимаясь к моей ноге.

– Ну, пошли, – со вздохом сказал я.

Поджимая хвост, ЧП перепрыгнул через ручей вслед за мной.

Глава 29. Сделка

1.

В В. было утро, начало рабочего дня. Мы с ЧП стояли в сквере посреди главной площади города. Мимо спешили на работу колонны людей. Прямо перед нами скромно возвышалось монументальное серое здание с широкой серой гранитной лестницей и узкими пилонами.

Главное здание конторы.

Никаким человеком, конечно, ЧП не стал. Посреди спешащей утренней толпы крупный тренированный пес без поводка выглядел совершенно лишним.

– Пойдем-ка отойдем в сторонку, – сказал я ему.

На постаменте, с которого много лет назад толпа сбросила истукан основателя конторы, лежал огромный природный камень. Вокруг камня стояли скамейки. Я сел на скамью: мне надо было оглядеться и подумать. Пес попытался спрятаться за мои ноги, но это у него не очень получилось. Какая-то пожилая женщина, проходя мимо, недовольно бросила:

– Намордник бы надели на собаку.

Она мазнула по мне мимолетным взглядом и вдруг отшатнулась. Я скосился: посреди груди на моем пальто чернела довольно большая рваная круглая дыра.

– Хорошо, обязательно, – вежливо сказал я тетке. Она торопливо удалилась, оглядываясь, а я попытался заглянуть себе за спину. На спине ведь – тоже отверстие. Входное. И шарфа нет – закрыть. И вообще шарф бы не помешал: зима, холодно. Пес поджимал лапы и всё никак не решался сесть на холодный асфальт.

– Изнежились мы с тобой, братец, – сказал я ему.

Надо было торопиться. В списке контактов моей старенькой «Нокии» я нашел имя «Малыш».

Трубку Малыш не взял. Я сделал усилие и «вспомнил» характер своих отношений с Малышом в Лабиринте: он, конечно, брал у меня уроки математики. Я позвонил диспетчеру агентства, но она ничего не знала. Я подумал. Видимо, неглупой была бы мысль выпасти Малыша возле его дома – если бы у меня было время. Но у меня было отчетливое ощущение, что времени нет. И тут же я убедился в этом: телефон зазвонил. Номер был незнакомым. Видимо, надо было отвечать: никуда не деться.

– Алло.

– Доброе утро, Дмитрий, – сказала трубка. Этот голос я при всем желании не смог бы ни с чем перепутать, хотя не слышал его уже три года. Холодный голос полковника Григоренко-старшего.

– Здравствуйте, – сказал я. – Как вы так быстро меня вычислили? А, я понял. Конечно, вам позвонила диспетчерша. Простите, я забыл ваше имя-отчество. Богдан..?

– Ну что же, обойдемся без церемоний, – помедлив, сказал он. – Дмитрий, я призываю вас сдаться. Я помогу своему сыну, чем смогу, и вам двоим тоже постараюсь добиться смягчения статьи, хотя, конечно, обвинение выдвинуто серьезное.

– Да? Какое?

– Ну как же. Статья 126, часть вторая… Похищение заведомо несовершеннолетнего лица.

– Слышишь, ЧП? – сказал я. – Нам говорят, что мы похитили Малыша. А сейчас он, надо думать, спасен?

– Вам ведь всё равно не скрыться, даже если вы уехали, – сказал полковник Григоренко. – По такому обвинению вас выдадут.

– Серьезно работаете, товарищ полковник, – сказал я. – Ну приходите. Я под вашими окнами сижу. У камушка.

– А… Герман? – помедлив, спросил он.

– Рыжий во Фриланде, – сказал я. – Морган тоже. Вы до них не доберетесь. Но Вуулу нужен я. Так что приходите. Поощрение получите, опять же. Только предупредите своих людей, что со мной собака. Это будет важно для… следствия.

– Но это… правда?

– Что именно? Фриланд? Собака? То, что я сижу у камушка?

– Нет, – сказал он, и его голос дрогнул. – Похищение... Зачем ему это? Чего ему не хватало?

– Я думаю, Рыжему всегда не хватало правды, – сказал я. – И надежды. В Лабиринте всё это и так в большом дефиците, а вы еще и специально поляну щелоком уже сотню лет поливаете, и конца-краю этому не видно. Но по поводу киднепинга и так далее – нет, это неправда. Хотите верьте, хотите нет. Это сейчас Малыш похищен, и его нужно спасать. Не завидую я вам, между прочим: снова в таких вещах быть соучастником. Ведь дураков в вашей организации на высокие должности не берут. Вы должны же хоть догадываться, кто такой Вуул.

Связь оборвалась.

– Вот и ладушки, – пробормотал я и встал. От серого здания ко мне бежали несколько человек в цивильных костюмах.

– Дмитрий Васильевич Печкин? – костюмы почему-то тормозили в нескольких шагах от меня.

– Он самый.

– Это ваша собака?

– Нет. Малыша. Да вы не бойтесь, он не кусается. – Я посмотрел на Пса с сомнением. – ЧП, они нас сейчас арестуют, ты не сопротивляйся, а то они тебя и пристрелить могут. Слышишь?

Пес приседал на задние лапы, в горле у него клокотало.

– Не сопротивляйся. Я найду тебя. Слышишь? – ЧП отчаянно взглянул на меня. – Я тебя найду, обещаю… Идите сюда, – сказал я ближайшему костюму и обхватил руками морду Пса. – Собака – важная улика в деле. Обращайтесь с ней бережно, пожалуйста. Вуул вас по головке не погладит, если с ней что-то случится.

На шее Пса вдруг оказался ошейник, а на моих руках – наручники.

В пустой комнате, перегороженной пополам решеткой (размышляя о том, что Морган снова оказался прав) я просидел на удивление долго. Почти два часа. Видимо, из-за меня спорили какие-то ведомства; но, по крайней мере, когда меня наконец вывели, далеко мне идти не пришлось. Этот кабинет оказался в том же здании. На допросную камеру он похож не был: огромный, но узкий и тесный, допотопная зеленая обивка столов, зеленые настольные лампы, стены обшиты деревянными панелями с черными вставками. Окна в глухих двойных деревянных рамах. У одного окна, глядя на улицу, стоит Вуул.

Вуул отворачивается от окна. Обходит стол и садится. Его ухоженное лицо задумчиво и немножко как будто удивленно. Побарабанив пальцами по столу, он спрашивает меня (без приветствий и предисловий):

– Ну то есть это правда? Нет, я этого ожидал, но... Ты правда отдашь мне сокровище в обмен на... одного ребенка? Да ты садись, – он делает усталый жест. – Чего стоять-то.

Он выглядит усталым, немного удивленным и даже растерянным. Человечным.

– А что, – спросил я, не двигаясь, – ты приволок меня сюда, чтобы отдать Малыша даром?

– Нет, но я не знаю, – Вуул расставил руки. – А если бы ты, скажем, убедился, что он здоров... – я закатил глаза, – что он находится в отличных условиях? В блестящих условиях! Что я не собираюсь его этих условий лишать, скорее наоборот? Что он находится у меня с согласия и полного одобрения родителей?

– Я тебе боюсь обивку попортить, – тихо сказал я, – но меня сейчас вытошнит. Ты сейчас показываешь мне Малыша. Я иду за эликсиром. Мы меняемся. Всё.

– Но я настаиваю! – вскрикнул Вуул, порывисто хлопнув ладонью по столу. – Чтобы не было никакого недопонимания! А то один у вас уже меня обвиняет в некорректном заключении сделки! Так что смотри, смотри!

Кто и когда включил этот экран, я не понял. Одна из черных панелей в стене оказалась плазменной. Кабинет, выходит, был не совсем уж допотопный.

Я вижу ролик.

Это рекламный ролик высшего учебного заведения. Я сразу узнал логотип – именно он был на том конверте: перевернутая буква «А», стилизованная до сходства с бычьей головой. Сделано всё очень стильно. При поддержке министерства образования и культуры... при поддержке фонда такого-то... службы такой-то... объединения сякого-то. Очень маленькие корпуса. Очень красивые аудитории. Это не реклама. Ролик сообщает: не вы выбираете нас. А мы – вас.

Заведение набирает 14 человек в год. (Всегда только 14? Странное число). Из всех стран, со всех континентов. Возраст набора – от 6 до 16 лет. (Странный возраст). Студенты автоматически становятся стипендиатами специально созданного фонда. Под гарантию банков такого-то и такого-то (названия мне ничего не говорят). Школа является особым объектом в реестре ЮНЕСКО. Стажировки в Стенфорде, Йеле, Массачусетском, Колтеке, список из нескольких десятков названий (а вот эти названия я знаю все). Перечисление научных степеней преподавателей. По окончании школы ученики востребованы в... список из нескольких десятков пунктов. Среди выпускников школы – список. Почетные попечители – список.

Председатель попечительского совета.

Я хорошо понимаю содержание этого видео. Я даже очень многое запоминаю – сказывается привычка брать нужную информацию, пока дают. Но ролик для меня превращается в бессмысленную смену картинок – с того момента, как я вижу в мелькании кадров глаза детей. Это обычные, нормальные, живые глаза. Дети даже смеются на некоторых кадрах.

Все они – проводники.

Ролик кончился.

– Что скажешь? – сухо спросил Вуул, подождав несколько секунд и похлопывая ладонью по столу.

– Но они – проводники, – сказал я. У меня шумело в ушах. – Зачем им всё это? Ведь они все – проводники!

– В самом деле? – переспросил Вуул. – Ты меня удивляешь. Вот прямо все? Реально? Но как же так может быть? Ведь ваша способность – очень редкая штука, знаешь ли. И все они… до одного? И ты не шутишь?

До меня наконец дошло, что он издевается.

– Не может быть такого, чтобы ребенок, имея возможность уйти во Фриланд, сознательно выбирал всю эту туфту, – медленно сказал я. – Значит, они – больше не могут уйти?

Вуул легко и церемонно наклонил голову с улыбкой – скромной и гордой.

– Это те, кто устоял... кто не забыл, не сошел с ума, кого не сломали... и значит, ты нашел способ таких – остановить? Значит, ты крадешь уже почти состоявшихся проводников и лишаешь их способности находить дорогу в Страну?

– Почему краду, они же сами, – Вуул захохотал, показывая белые зубы, – сами их ко мне приводят! Они приходят, приводят их, просят: возьмите! Кланяются! У них трясутся поджилки, у них зуб на зуб не попадает, а они кланяются, кланяются! Возьмите! А я копаюсь, ворочу нос. Перед тем, как взять, проверяю с пристрастием. О, какие люди у меня занимаются отбором! Я вчуже их сам боюсь иногда. Стабилен ли навык? Уверенно ли прохождение? Может, ты даже в одну и ту же точку умеешь попадать? Может, ты уже там встречал кого-нибудь? Разговаривал? А что они тебе сказали? И беру только лучших. Каждый год – семь девчонок, семь мальчишек. Конечно, настоящих проводников никогда столько не бывает. Ну, тогда я просто беру самых лучших. Семь роз, семь львят! Велю послать извещение с золотым обрезом и страшными словами. У родителей сердце кричит, инфаркты случаются, а они радуются, празднуют! Заказывают своих гусляров! У этого твоего Малыша родители... когда им сказали, они чуть не описались от счастья! Им все знакомые обзавидовались! Кто-то и плачет потом, да. Матери особенно. Но тайно, дома, ночами, беспросветными ночами во тьме тупиков, воют, бьются головой об стену! И с каким приятным треском их головы расплющиваются о стены Лабиринта! Дорогуша, встречал ты таких людей? Людей, которые живут, умирая? Людей, которые всегда по справедливости обвиняют себя в том, в чем действительно виноваты? Людей, которые могут слышать только свой внутренний крик? Их глаза и сердца успокоенны, проводник. Они тоже уже вышли из Лабиринта: они уже никуда не идут. А дети... даже самый храбрый маленький львенок очень быстро перестает плакать, когда его едят!

– А почему я... почему я уцелел? – я не знаю, вслух я это говорю или только открываю рот, но Вуул слышит.

– Недосмотр! – объявляет он и заламывает брови. – Трагическое несовершенство системы! И трагическое несовершенство вашей примитивной природы! Как ни паси вас, волчат, все равно кто-нибудь да сбежит! Ну, надо же давать себе и право на ошибку! Ни один шедевр не сделан без ошибки, ты замечал? Не ошибись я тогда, что бы мы сейчас делали? Но, верно, какой-нибудь выход я нашел бы, – добавил он, вдруг опечалившись. Видимо, переживал грустную предсказуемость собственного беспорочного совершенства.