Текст книги "Письмо в Лабиринт (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Печкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

Чаще всего – особенно поначалу – поручения мои были проще некуда. Буквально: бросить письмо в любой почтовый ящик. Или: найти определенного человека и один раз посмотреть ему в глаза.

Всё. Ни разговоров, ни писем, ни посылок. Один раз поймать взгляд человека в трамвае. И отвернуться.

В первый раз, дорогой читатель, я тоже возмутился было. «Но какой в этом смысл?!» Мне ответили просто: «Ты поймёшь».

И я послушно вышел в Лабиринт, нашел нужного человека (это было несложно: мне дали имя и адрес). И посмотрел на него, столкнувшись в дверях подъезда.

Не то чтобы я чего-то ждал (хотя побаивался всякого). Но ничего не произошло.

И все-таки что-то произошло. Не спрашивай, как я это понял, любезный адресат. Худой бородатый парень, мой ровесник, невнятно пробормотал извинения и пошел своей дорогой, но я знал: что-то поменялось.

Когда я рассказал об этом во Фриланде, мне кивнули. «Это – чутье проводника, – сказали мне. – У целителей тоже есть что-то подобное, они всегда сразу понимают, когда пациент здоров». «И что же, этот пациент теперь здоров?» – спросил я. «Ну, не совсем. Как можно быть здоровым в Лабиринте?» – ответили мне.

Так что смысла большинства поручений я до сих пор не понимаю. Может быть, они помогают лабиринтцам? И если помогают, то каким образом? И помогают ли вообще? Может быть, их жизнь в результате изменяется – или, наоборот, избегает каких-то изменений? Их судьба совершает какой-то поворот? И если так, то в какую сторону?

И действительно ли я уверен, что в хорошую?

А может быть, некоторые из моих поручений – или вообще все они – это экзамен. И последствий никаких у них вовсе нет, кроме одного: во Фриланде проверяют, в ста ли случаях из ста я покорно иду и делаю то, что мне сказали. Может быть, еще ни одного настоящего поручения мне до сих пор не дали.

А может быть, даже и экзаменом они не являются. Может, это просто жест милосердия к неприкаянному проводнику-самоучке. С фриландцев бы сталось придумать такой способ дать почувствовать себя нужным. Так ребенку разрешают завинтить гайку и хвалят за несколько неуверенных движений ключом: вот молодец. Очень хорошо помог.

Штаб Курьерской Службы, к слову, мы до сих пор периодически принимаемся искать.

4.

– ...Очень, кстати, сложно так – когда ни имени, ни внешности, ничего. Поэтому я так долго и канителился. Ну и вот, я пришел в этот парк, посмотрел – она правда туда ходит каждый день. Сидит на одной и той же скамейке, иногда по многу часов, и ищет в яндексе. Плачет. Я придумал, как сделать передачу, Кэп мне помог. Передал, она обрадовалась, сразу рванула в этот Эктополь. Голдхейр, а зачем это всё было надо? Чем так замечателен этот байкер, что ради него надо проводников лично гонять на встречи?

– Интересное слово – «канителился», – задумчиво сказал Голдхейр.

Мы сидели у костра на берегу реки. Голдхейр молча слушал мой отчет и задумчиво разглядывал закипающий чайник. Рыжий возлежал на траве с видом императора вселенной, а Морган, разложив вокруг себя набор каких-то аккуратного вида изогнутых лезвий, точил деревянную заготовку, которая, по всей видимости, должна была вскоре стать рукоятью ножа.

– Давно я наблюдаю в этой Стране такую удивительную закономерность, – со скучающим видом сказал Рыжий. – Только успеешь задать какому-нибудь серьезному специалисту серьезный вопрос, как этот специалист тут же, не сходя с места, превращается в филолога-любителя.

– Не нервничай, – сказал Голдхейр, разглядывая чайник. – Сейчас мы дождемся кое-кого. И думаю, что ответов тогда вам будет вполне достаточно. Боюсь даже, как бы их не оказалось слишком много.

Морган хмыкнул, не переставая точить заготовку.

– Невозможно не верить фриландцу, – сообщил он и сдул с заготовки стружки. – Так что мы в это, конечно, верим. Но с трудом!

Голдхейр невозмутимо кивнул.

– Труд облагораживает, – сообщил он. – Именно поэтому ты сейчас выглядишь лучше своего друга.

– Тамбовский волк ему друг, – с царственной ленцой объявил Рыжий, слегка потягиваясь. – А кто должен прийти? И почему вы сразу не пришли вместе?

– А потому что вы оказались очень прыткой братией, – проворчал Голдхейр. – Я бы сказал, непомерно прыткой. А наш гость не специализируется на ловле прытких лабиринтцев по просторам Фриланда.

– А ты – специализируешься?

– Я тоже не специализируюсь, – сказал Голдхейр,– но меня никто не спрашивает.

– Мир вам, – произнес совсем рядом ясный голос. Я обернулся и чуть не упал с бревна.

Оказывается, не только городские здесь балуются такой манерой – появляться из ниоткуда. Прямо надо мной стояла та самая целительница, которую мы видели на днях в Тесле, в галерее напротив библиотеки.

5.

Надо сказать, начало разговора я пропустил, и меня самого это удивило. Не то чтобы я такой уж аскет. Но, честно говоря, я никак не думал, что женская красота способна произвести на меня такое... сокрушительное впечатление.

...Когда я немножко очухался, то разобрал слова Моргана. Морган, как ему и полагается, пришел в себя раньше всех.

– ...так вы говорите, вас зовут…

– Меня зовут Маша, – сказала гостья.

Мне показалось, что Голдхейр при этом покосился на нее с некоторым удивлением. То ли это было ее ненастоящее имя – то ли, наоборот, настоящее?..

– А говорят, у итальянцев имена сложные, – невозмутимо сказал Морган. – Присаживайтесь, Маша. Рагу мы съели, но не хотите ли чаю?

– Нет, я не голодна, – ответила Маша. И улыбнулась. Вот ведь черт!..

Голос у нее был тихий, но слышный до самой последней буквы, ясный и безмятежный. Сколько ей? На вид не больше двадцати. Но кого здесь волнуют такие мелочи, как возраст?..

– Прекрасной леди подобает трон! – сказал Рыжий каким-то мурлыкающим голосом.

Он сидел на скрещенных ногах совершенно прямо и неподвижно, как изваяние. Только волосы растрепаны и глаза сверкают охотничьим блеском. Ну, этого следовало ожидать.

Для дороги он оделся по-испански: в черные кюлоты и черный бархатный камзол с серебряной нитью. В сочетании с рыжей гривой и хищными глазами оборотня выглядело это умопомрачительно. Пожалуй, в первый раз сейчас я пожалел о том, что во Фриланде совсем не забочусь о своей внешности.

– Нам некуда с подобающими почестями усадить гостью! – продолжал Рыжий мурлыкающим голосом, сидя очень прямо и неподвижно. – Увы, это позор для нас, и я предлагаю всем нам, о мои верные товарищи, немедленно совершить ритуальное самоубийство, если наша гостья соблаговолит дать нам на это милостивое разрешение!

Морган уже успел подкатить к костру чурбачок для Маши и установить, покачав для надежности. (Вчера вечером мы с ним спилили и разделали на ближнем холме сухару). Маша посмотрела на Рыжего.

– В таких крайних мерах нет необходимости, – проговорила она. – Мне будет удобно.

В следующее мгновение она уже удобно сидела. Я даже моргнул. Было полное ощущение, будто она действительно сидит на троне. Подол простого длинного платья раскинулся по земле, носок туфельки остался на виду. Это была маленькая туфелька с изящно закругленным бархатистым носком, травяного цвета, чуть-чуть стоптанная. По зеленому подолу вился тонкий растительный мотив.

Я обнаружил, что залип.

– ...осторожно, сын мой, – говорил Рыжий, обращаясь к Капитану, – есть вещи, которые не только ослепительны на вид, но и опасны. Еще немного – и ты дашь некоему счастливчику повод для черной ревности....

Маша посмотрела на него.

– Ревность – это не то, на что следует опираться в решениях, – сказала она. – Думаю, что именно так считал бы упомянутый тобой счастливчик, если бы он существовал.

Я почувствовал, что губы сами собой расползаются в улыбку – выглядящую, должно быть, преглупо. Рыжий устроился поудобнее, как уверенный в себе менеджер на переговорах.

– Это наполняет мое сердце невыразимым восторгом! – объявил он. – В самом деле! Прекрасная леди все вокруг себя освещает одним своим присутствием, даже если ей приходится навещать походный лагерь скромных искателей приключений! И одеться для этого не в лепестки роз и фиалки, как подобает феям!

Кошмар, подумал я. Неужели это работает? Или это просто Баламут почему-то внезапно поглупел? Должно быть, мы с Морганом одновременно подумали об одном и том же, потому что он сказал:

– Гм. Рыжий. А почему бы тебе не заткнуться? Маша ведь, наверное, сюда пришла не для того, чтобы слушать всякую галиматью.

– Только связав меня и заткнув мне рот, – провозгласил Рыжий, – вы вынудите меня замолчать! Но я уверен, что наша гостья никому не позволит в своем присутствии опуститься до свойственного некоторым грубого насилия!

Маша улыбнулась.

...Через какое-то время я сообразил, что снова выпал из разговора.

Печкин, черт тебя дери. Ты что, никогда раньше красивых женщин не видел?

А вот, получается, что не видел.

Как-то не повезло.

Между тем оказалось, что они уже как-то сумели угомонить Рыжего. Речь почему-то шла о моих способностях.

– Он водит через Границу только нас двоих, и уже давно, – говорил Морган. Маша и Голдхейр слушали внимательно. – Мы много раз пробовали провести кого-нибудь еще, но ни шиша не получается. Он находит портал, показывает нам, и только тогда мы его тоже видим. А больше никто не видит. Так что не знаю, как ответить на твой вопрос. Ну, мы, сами понимаете, не жалуемся.

– А почему у тебя такое прозвище – Аптека? – спросила меня Маша.

– Ну, он умеет лечить руками, – ответил Морган, – и еще…

– Погоди-ка, тормозни на этом месте, – сказал Голдхейр. – В каком смысле – лечить руками?

Он казался удивленным.

– Ну лечить, – Морган удивился тоже. – Ты не видел?.. Если что-то болит, он кладет руки, и ты выздоравливаешь.

Голдхейр смотрел на Машу, а она смотрела на меня, немного склонив голову набок.

– Что ты можешь вылечить? – спросила она.

Я немного встряхнулся.

– Ну, всякое... Головную боль, растяжения, ушибы. Всякие внутренние боли. Ранения. Понимаешь, я ведь не разбираюсь в медицине, диагнозы не умею ставить. Анатомию никогда не учил…

– Анатомия – это, конечно, важно, – сказала Маша, улыбнувшись. – Что ты чувствуешь, когда это происходит?

– Да, собственно, ничего, – начал я, – я просто кладу руки – и как-то понимаю, чтó нужно делать. И – делаю. Как-то. Вообще-то чаще всего это довольно приятно, – признался я. – Ну, как когда у тебя что-то прикольное получилось. Но я никогда не пробовал лечить что-то действительно серьезное. Скажем, смертельную рану. Случая не было. Фриландцы не болеют, и этих двоих тоже никакая зараза не берет…

– А в Лабиринте это не работает.

– А в Лабиринте это не работает.

Морган и Баламут с интересом слушали наш диалог. Они всё это, конечно, знали.

– Ну-ка, – сказала Маша, улыбнувшись. – Сложи-ка руки вот так.

Интересно. Эти двое уставились на меня, пока я пытался скопировать замысловатую фигуру из пальцев, которую без видимого усилия сложила Маша. Это было непросто.

– Так?

– Нет. На меня не направляй. А лучше встань и повернись вон туда. Вытяни руки перед собой. Большой палец выше. Правый. Еще выше. Мизинец отведи и расслабь. Ну, полностью не расслабишь, но хоть как-то. Потом потренируешься еще. Так. А теперь поворачивайся обратно, вот так. Раз.

Я повернулся и нечаянно оказался лицом к Рыжему. Глаза Баламута заволоклись туманом, его повело, и он мягко осел на землю. Морган длинно присвистнул в изумлении. Я в испуге разнял руки.

– Превосходно, – похвалила Маша как ни в чем не бывало. – Мягко, бережно. – Рыжий, хлопая глазами, приподнялся на локте. – Это просто сон, – пояснила ему Маша. – Наведенный транс. Ничего вредного, никаких последствий.

– Никаких... – Рыжий задохнулся от возмущения. – Печкин, а тебе руки не поотрывать?

Он был в полном сознании. Морган безуспешно попытался скрыть смех, уткнувшись в кулак. Я сосредоточился и снова свел ладони в хитрую фигуру, и Рыжий опять как миленький прилег в траву.

– Хватит, – сказала Маша. – Это к вопросу... о феях и фиалках, – пояснила она снова очнувшемуся Рыжему, который тряс головой и, по всему видать, всерьёз намеревался бить мне морду.

– Но что это значит? – с недоумением спросил я. – Я теперь любого так могу?

– Пока не любого, но потренируешься – будешь уметь. А значит это всего лишь то, что ты, конечно, в действительности никакой не проводник.

Такого мы не ожидали.

– А кто же он? – Баламут даже негодовать забыл.

– Он знает сам, – Маша отмахнулась, как будто вопрос был детским, и посмотрела на Голдхейра. – Что ты об этом думаешь?

– Тогда можно всё отменить, – сказал Голдхейр. Он казался удивленным. – Это было бы логично, – добавил он. – Поищем другое решение.

– Времени нет, – возразила Маша, – и к тому же я не вижу в этом особой проблемы. Скорее наоборот. С таким резервом я буду чувствовать себя гораздо увереннее.

– Но таким... не разбрасываются, – сказал Голдхейр.

– А я разве это предлагаю? – спросила Маша. – По-моему, ни одному стажеру еще не помешала отработка навыка в полевых условиях. Тем более – под квалифицированным руководством. Давай. Запускаем проект.

– Эй, – начал я обиженно, и Голдхейр обратился ко мне:

– Дело в том, что мы хотим снова просить тебя о помощи. Нужно, чтобы ты доставил Лабиринт срочную корреспонденцию.ф

Глава 8. Эликсир

1.

Приехали.

– Вот так вот! – вскрикнул Рыжий. Морган, удержавшись, промолчал.

– Голдхейр, – жалобно начал я, – но я ведь только что вернулся. Я всем говорил, что не пойду в Лабиринт... еще долго. Я даже поручений еще не успел набрать!

– Мы знаем, – сказала Маша. С этого момента говорила только она. – Конечно, мы можем найти другого проводника; у нас кое-кто так и предлагает сделать. Но дело в адресате. Дело в том, что он – то есть она – тебя знает и относится к тебе... очень хорошо. Она тебе верит. В Лабиринте это ведь очень важно, правда? А нам нужно, чтобы проводник убедил ее совершить одно... рискованное действие. Рискованное с ее точки зрения, естественно. К тому же очень много проводников сейчас занято, и пока мы занимаемся поисками другого курьера, время может кончиться. У нее, а не у нас, конечно. Но решать тебе. Это Свободная Страна.

– Что нам за это будет? – спросил Рыжий. – Печкин, требуй двойной тариф!

Вопрос был задан для проформы: Баламут знал, чтó ему ответят. Местные всегда отвечали ему на это одно и то же: что его, Рыжего, они ни о чем не просят. По-моему, после этого нелепого набивания цены они все начинали считать его... немного того.

Но Маша посмотрела на Рыжего и улыбнулась.

– Возможно, за это я вас когда-нибудь еще о чем-нибудь попрошу, – ласково сказала она. Баламут опешил, и мне показалось, что Маша сейчас протянет руку и почешет его под подбородком, как котенка. Она смотрела на него и улыбалась ласковой бессмысленной улыбкой, какой девушки улыбаются зверятам и младенцам. – А возможно, вам повезет, и попрошу вас уже не я... – добавила она. – Ну что, Мить, – она посмотрела на меня, – искать нам другого проводника? А адресат, она считает тебя ангелом. На полном серьезе.

У Моргана стало такое лицо, как будто ему рассказали смешной анекдот на важном и ответственном собрании.

– Если ты считаешь, что это такая уж выгодная роль, то ошибаешься, – сказал я.

– Ну давай, рассказывай, – нетерпеливо сказал очнувшийся Баламут. – О чем речь?

– Вот об этом, – сказала Маша. Достала из кармана короткой зеленой курточки что-то очень небольшое. И кинула мне. – Посмотрите поближе.

Это был... наверное, правильнее всего было бы назвать это флаконом, но самым маленьким флаконом из всех возможных: хрустальный, цилиндрический, размером примерно с пятикубовую ампулу, только с очень толстыми ребристыми стенками и очень плотно притертой пробкой на резьбе. Сквозь сияющие грани мерцало что-то красное. Я посмотрел на просвет. Густой жидкости алого цвета внутри было не больше столовой ложки, и она заполняла склянку почти полностью. Материал флакона был похож на стекло, материал пробки – на отполированное дерево, а жидкость – пожалуй, на клубничный сироп. Но, конечно, я ошибался во всех трех случаях.

– Что это? – спросил я.

– Ну, это такой волшебный пузырек, – сказала Маша.

– Красивый, – проговорил Морган.

– И весьма полезный, – сказала она.

– Ничего не написано, – поворачивая склянку, заметил я.

– Ну, хочешь, напишу «выпей меня»? – предложила Маша.

На гранях фиала играл свет. Жидкость действительно очень красиво мерцала и переливалась внутри.

– Дай поглядеть, – наконец не утерпел Баламут. Я кинул ему флакон.

– Что это, Маша?

– Ну, это такое… лекарство. В большинстве смыслов, – сказала она. – Рыжий, ты можешь не осторожничать, он довольно прочный. Хоть кувалдой молоти. Только не открывай. Видишь ли, Митя, это очень сложно объяснить. Ну, например, я точно могу сказать вот что. В Лабиринте есть один такой юноша, ты еще недавно познакомился с его мамой. В парке в В.

– Неужели мы сегодня все-таки что-то узнаем? – спросил я.

– Да. Так вот, этот юноша, байкер. Ему срочно необходимо принять то, что содержится в этом пузырьке. Достаточно будет даже нескольких капель. Можно выпить, можно ввести инвазивно. Сейчас возможен только последний вариант, потому что этот юноша, как ты знаешь, лежит в коме. Если же он примет этот эликсир, то немедленно придет в себя.

– Свет на нем клином сошелся, что ли, на этом байкере? – пробормотал Морган, щурясь.

– Значит, она нашла его?

– Да.

– Рыжий, тебе было сказано не трогать пробку! – сказал Морган. – Ну-ка дай сюда!

– Могу сказать еще вот что, – продолжала Маша, – если этот юноша в ближайшие пару недель хоть несколько капель не примет, то его можно прямо сейчас отключать от аппаратов.

– Прямо сейчас? – печально спросил я. Я уже понял, что никуда не денусь.

– Ну и что, – недовольно сказал Баламут. – Мы-то почему должны из-за этого всё бросать и тащить это «выпейменя» через Границу?

– Я ни разу не слышал, чтобы вам нужно было раскрыться перед больным, чтобы его вылечить, – заметил и Морган, внимательно изучая бутылёк.

– Маша, слушай, правда, – сказал я. – Вы же все болезни лечите дистанционно. Они о вас и не подозревают.

– Ну, во-первых, далеко не все, – сказала Маша. – Во-вторых, как это не подозревают? Ты сам понимаешь, что все лабиринтцы отлично знают о существовании Фриланда, просто им удобнее о нем не помнить. И мы никогда ничего не делаем без прямой просьбы, нам обязательно нужно обращение, хотя бы мысленное. Как это муторно, распознавать такие обращения, вы бы знали. – Она вздохнула. – По каждому случаю разводим турусы: добровольное это обращение или нет? И о чём именно он просит? А если не о том, что ему полезно? И обращение ли это вообще? А может быть, он обращается вовсе не к нам? И так далее. Все выводы надо обосновать и представить на консилиум. И так – каждый раз.

Мы слушали, развесив уши.

– А в-третьих, это... ну, во многих смыслах это исключительный случай. Митя, ты правда хочешь, чтобы я сейчас завалила тебя кучей специальных терминов?

– Нет, не надо кучей, – сказал я. – Но хоть что-то я должен понимать? Ведь мне с его матерью разговаривать.

– О, ну, об этом не волнуйся, – ответила Маша. – Поговорить с ней могу и я.

2.

Видимо, эти двое тоже решили, что ослышались.

– В каком смысле? – переспросил Морган.

– Ну, я ведь, конечно, пойду с вами, – сказала Маша.

– Да ладно, – сказал Рыжий. – Ser'sly?

С его лица сползла эта его вечная непрошибаемая улыбочка.

– Исключено, – сказал Морган.

– Отчего же? – вмешался Голдхейр.

– Отчего же, бабушка, у тебя такие большие зубки, – пробормотал Рыжий. – Вы так говорите, как будто это плохо…

– Целительница? В Лабиринт? Коренная фриландка? – у Моргана явно не хватало слов. – Вы, наверное, спятили там у себя в своем Городе!

Маша замолчала и смотрела на нас с благожелательным спокойным любопытством.

– Насколько я помню, я именно от вас однажды слышал, что фриландцы – гораздо более выносливые существа, чем лабиринтцы, – невозмутимо сказал Голдхейр. – Что мы гораздо более устойчивы к разного рода вреду…

– Вротмненоги, – пробормотал Рыжий. – К разного рода вреду?..

– Да ты сам-то там был когда? – воскликнул Морган. – И что ей вообще там делать? Или что, мы когда-нибудь проваливали задания?!

– Да, – сказал я. – Давайте просто закроем эту тему. Мы не станем рассказывать всякие страшилки, но вы, двое, – я обратился к Голдхейру и Маше, – вы понимаете ли, что в этом месте запросто можно умереть?

– Прямо с места, – улыбаясь, сказал Голдхейр.

– Ты зря веселишься, – заметил Морган.

– В конце концов, я же буду не одна, – сказала Маша. Она была безмятежна, как июльский полдень. – Или вы сами сомневаетесь в себе?

– Да, – тут же сказал Морган, не задумываясь, и Рыжий посмотрел на него удивленно. – Там всё не так, как ты представляешь. Ты не представляешь, что такое – ну, даже, например, улица в центре В. Не говоря уже обо всем остальном.

Тут Маша, кажется, немного рассердилась.

– Я не представляю, вот как, – сказала она. – А ты, значит, представляешь. Скажи, а ты помнишь... ну, например... одну такую тихую ночку. Тиха украинская ночь…

Морган отчетливо вздрогнул.

– Ты смотрел на небо и удивлялся, что эти звезды вроде не очень яркие – по всему небу, как молоко – но ни дым, ни прожекторы их не погасили. И вот ты смотрел на них и… прощался. Потому что не представлял, что вас ждет… там, куда ты сейчас скомандуешь идти. И что, ты так же сомневался, идти ли тебе?

Морган явно понял, о чем речь. Он ответил медленно:

– Нет, в ту ночь нам сомневаться не приходилось. Но там у нас не было в личном составе... фриландцев.

– А были бы – так всем было бы лучше! Может, тебе и в отставку потом не пришлось бы идти!

Прищурившись, она смотрела на Моргана в упор. А он смотрел на нее. Лицо у него было, как маска. Какое-то время они играли в гляделки, а потом она добавила:

– Вы, значит, уверены, что стоит фриландцу попасть на улицу в В., как этого фриландца немедленно переедет поливальная машина. Или подойдет ребенок и отберет конфетку!

Рыжий смотрел на нее с восторгом. Я спросил:

– А скажи... ты, может, уже бывала раньше в Лабиринте?

– Нет, не бывала. Но я, конечно, его видела. Все квалифицированные целители должны изучать Лабиринт.

– М-да, – сказал я. – Хорошо, что пришло в голову спросить…

Морган уже выдохнул и смотрел на Машу задумчиво. Маша сказала:

– Такое ощущение, будто вы думаете, что мы всегда только и делаем, что наблюдаем за Лабиринтом, как за гигантским зоопарком. Или это со мной что-то не так? И в моей компании невозможно путешествовать? Ну, не хотите – не надо, я и в одиночку туда схожу!

– Ну уж! – вскрикнул Рыжий в азарте. Глаза у него сверкали. – Еще чего не хватало – в одиночку!

– В одиночку – не надо, – обреченно согласился я.

Да и в самом деле. Еще не так давно для фриландца, которому требовался проводник, я был последним вариантом. А теперь целитель и городской меня уговаривают, а я еще нос ворочу!

3.

Маша и Голдхейр все-таки выпили с нами чаю (оба, по правде говоря, чуть притронулись к своим чашкам). Голдхейр рассказывал о том, как Малый Народ отыскивает полезные ископаемые – руду, поделочные камни и самоцветы. Он, оказывается, довольно много об этом знал. Рыжий благодушно пропускал его речи мимо ушей: драгоценные камни Фриланда в Лабиринте превращались в обычное стекло. С фриландскими вещами, принесенными в Лабиринт, такое случалось сплошь и рядом. Но бывало и так, что добытая во Фриланде вещь обращалась в Лабиринте в нечто очень полезное. Поэтому Рыжий и искал с такой одержимостью своих жар-птиц, поэтому и мучал нас своими «небольшими экспедициями». Поэтому мы и соглашались в них ходить.

Случаются всякие превращения и с вещами, которые ты пытаешься, наоборот, вынести из Лабиринта во Фриланд. Но это были чудеса иного рода. Например, мы точно знали, что здесь немедленно ломается любой сделанный в Лабиринте механизм, если он сложнее молнии на штанах. Кофеварка, автомобиль «Бугатти», детский самокат или строительный кран – как только ты пересекаешь Границу, всё это сразу приобретает такой вид, как будто последние сто лет ржавело под дождем. Некоторые устройства просто исчезают – так, например, всегда почему-то происходит с мобильниками. При возвращении в Лабиринт ты снова находишь телефон снова у себя в кармане, но его марка при этом может оказаться чуть-чуть другой. Я, например, давно привык к тому, что мне бесполезно покупать дорогие телефоны: при пересечении Границы Фриланд почему-то всё равно всегда оставляет меня с одной и той же ветхой «Нокией».

Интересно то, что если сломанный лабиринтский механизм – скажем, велосипед – здесь разобрать и потом собрать заново, то он прекрасно будет ездить. Другой вопрос, зачем он тут кому-то нужен?

А если лабиринтцу попадают в руки изобретения фриландских мастеров, то он, как правило, не в состоянии разобраться, как же они работают. У Моргана, одержимого всякими машинами и механизмами, это вызывает иногда просто неистовство.

– Значит, договорились, – сказала наконец Маша. – Голдхейр, я правильно понимаю, что у нас всё готово для выхода? Если проводник действительно согласен меня сопровождать.

– Да мы уже не возражаем, – сказал Рыжий весело, и Морган фыркнул.

– А ты что – проводник? Не возражает он! Тебя самого-то еще никто с нами в Лабиринт не приглашал!

– А тебя, значит, приглашали, – ядовито заметил Рыжий, и они враждебно уставились друг на друга.

– Мы еще не совсем готовы, – ответил Маше Голдхейр, – но нам все-таки надо поторапливаться. Завтра-послезавтра вы должны будете перейти Границу.

– Маловато времени, – весело сказал Рыжий, вскочил на ноги и гибким движением потянулся. – А солнышко-то печёт, а? Я бы сходил искупался, да надо дальше грести! И так полдня уже здесь тусуем! Ничего, мы уже должны быть недалеко. До завтра как раз успеем обернуться. Ну, до послезавтра максимум.

– Погоди, Баламут, – сказал Голдхейр. – Я бы на твоем месте не лазил в воду. Кстати, вы же собирались подниматься в верховья?

– Что значит – собирались?! – воскликнул Рыжий, дёрнувшись.

– Ну, это значит, что вам лучше туда не ходить, – ответил Голдхейр.

– В смысле – не ходить? – спросил Баламут напряженно. – Ты боишься, что мы опоздаем? Ты же сам сказал, что у нас еще есть пара дней! Ничего, подождете трошки!

– Во-первых, – сказал Голдхейр, – это будет далеко не пара дней. Смотри, – он небрежно сделал рукой в воздухе некое движение рукой – будто отдергивал невидимую занавеску. – Вон туда.

И показал на восток. Против течения реки.

Рыжий ужаленно повернулся. Мы с Морганом, переглянувшись, тоже вскочили на ноги.

С вершины холма совсем недалеко – на глаз, может, километрах в пяти – мы увидели, как море накатывается на жемчужно-белый пляж, утреннее солнце золотит прибой, два парусника идут вдоль берега, стеклышки окон маяка вспыхивают в устье серебряной звездочкой, а купол Форума поблескивает слюдяным блеском среди разноцветных крыш Теслы. Мне показалось, что я различаю на вершине горы покатую крышу библиотеки.

– Да мы же плыли, наверное, дня четыре... – начал было Морган и заткнулся.

– Гораздо дольше, – сказал Голдхейр. Я вдруг сообразил, что все время нашего плавания река сужалась, лес на берегах редел, а впереди вставали черные холмы. Я посмотрел на реку. Вода в реке, непрозрачная и темная, взблескивала красными бликами. Ни одного яркого солнечного пятна не было на ней, хотя солнце стояло в зените. Я переглянулся с Морганом. Время мы, конечно, не считали, но как так могло получиться, что мы не заметили: пока мы плыли, закат на этой реке не начинался и не заканчивался?..

– Мы уж думали, что совсем вас потеряли, – продолжал Голдхейр. – Не скажу, что наш проект из-за этого под угрозой, но... Почему вы не дождались меня в Тесле, как я просил?

– Ты просил нас дождаться тебя в Тесле? – медленно уточнил Морган, глядя на Рыжего. Рыжий с прилежным вниманием изучал горизонт. – Понятно…

– Смотри, Капитан, – сказал я, глядя на Баламута. – Он даже не краснеет.

– Мда, – сказал Морган и со вздохом уселся на место. – Кажется, некоторые личности даже во Фриланде не теряют способность врать.

– Я не врал, – с достоинством поправил его Баламут, изучая горизонт. – Я просто... не рассказал всего.

– Человеку нельзя запретить говорить или не говорить всё, что он хочет, – улыбаясь, сказал Голдхейр. – Но не везде мы можем быстро увидеть последствия своих слов…

– Все равно вы нас не уговорите не ходить в верховья, – упрямо сказал Рыжий и снова повернулся к нему. – Можно и по берегу дойти, не переломимся. – Он вдруг воодушевился. – А еще быстрее будет знаете что? Если вы нам поможете. Поохотиться. Серьезно, вы ведь наверняка можете эту жар-птицу даже... поймать!

Маша улыбнулась, опустив голову.

– То, что ты называешь жар-птицей, – сказал Голдхейр, – мы уже выдворили из Пограничья. Ее нет в верховьях, она очень далеко. И я ни в коем случае не советовал бы никому ее ловить. Тем более тебе.

На Рыжего было жалко смотреть. Из него будто вдруг выпустили весь воздух. Он плюхнулся на место и затосковал. Маша с интересом поглядывала на него, наклонив голову.

– Некоторые лабиринтцы, конечно, способны к таким вот птичкам приближаться без особого вреда для здоровья, – продолжал Голдхейр, – но таких лабиринтцев очень немного, уверяю тебя, и ты в их число не входишь. Так что в каком-то смысле ваше счастье, что вы до нее не добрались.

– Зашибись, – тоскуя, проговорил Рыжий. – То есть нам снова надо добровольно переться прямо в Сеть, да еще и без…

– Голдхейр, – начал и я, – но это и правда может стать проблемой. Ну, то есть мы выкрутимся, конечно. Мы с Капитаном обычно вообще без этого обходимся, но сейчас, если нам надо действовать быстро... я правильно понимаю? Мы же и так, оказывается, кучу времени потеряли... А это может очень замедлить передвижение.

– Ну, важно скорее соотношение между быстротой и ценой вопроса, – заметил Голдхейр, с интересом изучая изменившееся лицо Рыжего.

– А ты, может, разбираешься в цене этого вопроса? – заведённо бросил Баламут. Верхняя губа у него непроизвольно трепетала, показывая клыки. Видно было, что он расстроился всерьез и сильно. – Ты теперь, значит, специалист по лабиринтским ценам? Там ведь не Фриланд, за красивые глаза далеко не уедешь. И что ты нам там предлагаешь делать? Вениками возле бани торговать?

– А вот это тебе пошло бы на пользу, – заметила вдруг Маша, глядя в костер. – Да и мне тоже.

Рыжий от неожиданности замолчал. Мы уставились на нее, не понимая, шутит она или нет. Потом Морган пожал плечами и сказал:

– Это проблема, но только одна из многих. Будем решать их по мере поступления. А этот обалдуй бесится только потому, что в Лабиринт ходит в основном понтоваться. Мы выкрутимся.

Мне показалось, что Маша посмотрела на Капитана благосклонно. А Голдхейр усмехнулся, полез в задний карман брюк и выудил оттуда нечто, оказавшееся плотно свернутым в несколько раз листом серой бумаги. И протянул Моргану.