Текст книги "Письмо в Лабиринт (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Печкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

Морган и Аптека слушали его молча. Рыжий вломился к ним без звонка, на ночь глядя, на второй день их возвращения в Лабиринт. Аптека не обещал ему, что гейт во Фриланд для него откроется снова, и предлагал остаться в Свободной Стране, но оборотень и не подумал его послушаться. А теперь он сидел у них на кухне, трясся и рассказывал.

– Даже мать не помнит, представляете? Что у нее было двое сыновей, а не один! Почему это произошло?

Морган молчал. Аптека вздохнул.

– Я слышал о таком. Это может говорить только об одном.

– О чем?!.

– Ты точно хочешь знать?

Рыжий посмотрел на него злобно.

– Ну хорошо, хорошо, не психуй. О том, что твой брат попал в Яму.

– …Это я виноват, – говорил Рыжий. Его зубы стучали о стакан с водой. – Я всё запорол. Ты говорил мне, но я не поверил!

– Ты рассказал им о Фриланде? – спросил Аптека.

– Красавец, – скривившись, сказал Морган.

– Я не верил, что он не вспомнит! Как же можно забыть о свободе?

– У всех получается, – проговорил Аптека.

– Я думал, я ему расскажу, и он вспомнит… Но он не понимал. Но я ведь рассказал не только о Фриланде! Мы поругались, я вышел из себя и сказал что-то такое… мол, хоть в Яму идите со своей шарашкой. Должно быть, он рассказал об этом отцу, и они решили исследовать эту возможность… Раз уж во Фриланд у них проникнуть не получилось…

Морган и Аптека молчали.

– Но как быстро! Почему это произошло так быстро? Как они нашли вход?

Морган усмехнулся. Аптека сказал:

– Я слышал, что это очень просто. Достаточно пожелать, и тебя очень быстро найдут и проводят.

– Но что мне теперь делать? – обводя их умоляющим взглядом, проговорил Рыжий. – Я должен его оттуда вытащить!

– Из Ямы нельзя вытащить, – сказал Аптека. – По крайней мере, я о таком никогда не слышал, – поправился он.

– Вы не понимаете. Я должен!

– Ты должен выкинуть эту дурь из головы, – сказал Морган.

– Но я не могу, – сказал Рыжий, глядя на них с ужасом. – Как я могу? Ведь я вспомнил. Ведь это Ника когда-то показал мне Фриланд!..

С тех пор Рыжий стал одержим.

В каком-то смысле он стал мотором их жизни.

Глава 25. Вечер рассказов

1.

– ...И никто до сегодняшнего дня не мог нам сказать, существует ли реальный шанс вытащить человека из Ямы и не попасть туда самому, – сказал Морган. – Это и заставило Рыжего пойти на ту сделку. Он подумал, что во Фриланде использовать трубу будет безопаснее, чем в Лабиринте, но и тут он долго таскал ее за пазухой. И решился воспользоваться только недавно – накануне того дня, когда Аптеку выдернули в Лабиринт этим гадским гарпуном. Но это не дало нам ничего. После того, как Рыжий воспользовался трубой, она рассыпалась в его руках – вот точно так же, как этот гарпун. Ни там, ни здесь мы не увидели, что действительно установили связь с Ямой, как Баламуту обещал тот шаман. И мы были уверены, что исчерпали все возможности. Маша! Ты говоришь, что знаешь какой-то способ?..

Всё время, пока Морган рассказывал, Маша и Аои не задали ему ни одного вопроса – только слушали, обе одинаково внимательно. Рыжий, сунув руки под мышки и чуть-чуть раскачиваясь, глядел в пространство. Низкое солнце кидало на веранду Дома толстые снопы света сквозь туманный, сгущенный воздух. Лес был тих, и яблони не лопотали.

Аои встала, прошла по веранде и засветила лампу.

– Пойдемте в Дом, – сказала она. – Пора ужинать.

Я поднял голову и понял, что наступил вечер.

2.

– Способов – как минимум два, – сказала Маша.

Вокруг лампы вилась мошкара, теплый осенний воздух широко входил в распахнутое окно кухни, принося с собой ночные звуки. В лесу метались огоньки и слышался тихий пересмех и возгласы на незнакомом наречии, будто какие-то маленькие существа с фонариками играли в догонялки. Лежащий на пороге Пес иногда поднимал голову и задумчиво принюхивался.

– Первый. Жертву Ямы можно кем-то заменить. Это должен быть дееспособный человек, ясно выразивший свое решение перед хозяином Помойки. Соответственно, основных сложностей в этом способе две. Во-первых, найти в Лабиринте Князя и поговорить с ним – это отдельный трудновыполнимый квест. Он, видишь ли, редко разменивается на встречи с родственниками своих подопечных, хотя, конечно, приток свежей крови в Яму его должен интересовать. Любой новый раб, способный на какие-то слова и эмоции – это гораздо лучше, чем уже отработанный. Так что эта сложность – преодолимая. Но встает вторая, и вот она действительно является проблемой. Дело в том, что это ведь не пропаганда – то, что говорится о так называемой свободе в Яме. Точнее, не просто пропаганда. Жертва Ямы действительно должна тоже выйти из нее добровольно и самостоятельно. Способен ли на это хоть кто-то в Яме – ты можешь судить сам. Да, можно договориться о том, чтобы жертву вывели насильно или вынесли в бессознательном состоянии. Но Князь в этом случае оставляет за собой право забрать ее назад. Те, кто находят в себе силы внимательно прочитать контракт, обязательно обнаруживают этот пункт.

– То есть, если, скажем, я... – начал побледневший Баламут.

– Предложить на замену себя ты уже не можешь. Ты и без того уже себя продал, и Князь, конечно, не удовлетворится такой заменой, что бы ты там ни говорил о некорректности сделки.

– А больше я никого просить не буду, – поскучнев, сказал Рыжий. – Во-первых, никто и не согласится…

– А если бы, скажем, всё-таки нашелся доброволец? – с любопытством спросила Маша.

– Да чего же ради? Нет, это невозможно…

– «Возможно всё», – процитировала Маша девиз целителей. – Ну, правда, следует еще помнить вот о чем: попытка провести жертву Ямы во Фриланд, конечно, превратит ее в чудовище. И не такое, как он, – Маша кивнула на Черного Пса. – А настоящее чудовище, вроде тех, каких достаточно в Глухомани.

– Одно другого не лучше, – пробормотал Рыжий.

– Не скажи, – вмешался Морган. – Даже бродить неразумной тварью в Глухомани, угрожая путникам и рискуя в любой момент попасться Охоте – это лучше, чем быть… условно... человеком – там!

– Вот именно. Условно.

3.

– Ну ок, а второй способ? Ты сказала, что способов два.

– Разве сказала? Да. Но это можно назвать способом только условно. Так же условно, как условно можно назвать людьми обитателей Ямы. Второй способ заключается в том, что Яму должен спуститься Король и лично вывести пленника на свободу.

– Какой король? – не понял Рыжий.

– Как какой? Наш Король. Король нашей Страны.

Мы переглянулись.

– В Стране есть король? – спросил Морган.

– Ну конечно, в Стране есть Король, – немного помолчав, ответила Маша. – Не думаете же вы, что тут анархия?

– Боже нас упаси вообще об этом думать, – пробормотал Рыжий.

– Нет, но есть же и другие формы правления, – сказал я. – Выборная, например.

– Любая форма правления – выборная, – немного помолчав, сказала Маша. – Не думаете же вы, что какой бы то ни было правитель когда-либо управлял чем-либо только потому, что выбрал себя сам?

– А... ааке-ей, – протянул Рыжий, соображая, – это ладно... И, значит, он может... И его можно попросить об этом?

– Кто ж тебе запретит?

– А он согласится?

– А вот этого я не знаю.

– И... где его найти? В Городе?

– С какой-то вероятностью.

– Что значит – с вероятностью? Где же ему еще жить?

Маша пожала плечами.

– Могу сказать только одно: лично я его никогда не видела. Говорят, он много путешествует.

– Так это миф! – сказал Рыжий, сверкнув глазами. – Такой же миф, как этот ваш Город!

– О, – Маша, кажется, немного удивилась, – можешь мне поверить, Город – всё, что угодно, но только не миф. А наш Король – вообще личность довольно известная. Насколько я могу судить, даже у вас в Лабиринте о нем существуют какие-то очень устойчивые легенды.

– Например? – Рыжий широко раскрыл глаза.

– Например? – Маша подумала. – Ну, слушай историю. Его Милость – очень хороший целитель, лучший среди нас. В отличие от многих, он и в Лабиринте умеет применять наши технологии терапии. Так вот, у вас есть одна очень известная история о том, как однажды, довольно давно, один человек шел по улице в сопровождении своей команды мечты, окруженный толпой селебрити. Он был знаменитый проповедник и много путешествовал. За душой у него не было ни копейки, хотя вообще-то он был потомок царского рода, правда в четырнадцатом колене, но в той стране было принято очень внимательно следить за родословием. И все вроде как помнили, что он царский потомок в четырнадцатом колене, но по понятным причинам не особо педалировали этот факт. И вот однажды идет он по улице и разговаривает с мэром города. Вокруг секретари, дамы, собачки, ручные блогеры. И вдруг все слышат: "Царский сын!" И шиканье, и шум какой-то. И вроде всё затихает, а потом снова: "Царский сын, а царский сын!" Кто-то вопит с обочины, да так истошно, но близко не подходит. Наш главный герой останавливается и оглядывается. И мэр со своими секретарями тоже останавливаются недовольно. А к ним уже пыхтит кабинетный полковник полиции и издалека трубит: "Не извольте беспокоиться, сейчас мы протокол и десять суток!" – "Какой протокол, за что? – говорит главный герой нашей истории. – Кто это кричит?" И в этот момент его начальник штаба распихивает охрану и подводит к нему бомжа. Обычного нищего, да к тому же еще и слепого. С медициной и социалкой в той стране было, мягко говоря, не очень, поэтому инвалиды были совершенно беззащитным слоем населения. И вот стоит слепой человек, которого за локоть держит помощник нашего главного героя, и, стесняясь, повторяет: "Царский сын!" "Что ты хочешь?" – спрашивает наш главный герой, потому что все молчат. Шутка ли: в стране давно император, а все наследники местной царской династии давно либо получили наместнические должности, либо сгинули в славной неравной борьбе. А за спиной полковника полиции стоит представитель известной конторы, а в кармане представителя лежит диктофон, и все знают, что диктофон включается, когда ему надо включиться, как бы автоматически. И вот стоят все такие и молчат, а в диктофоне наматывается запись. И наш главный герой спрашивает: «Что ты хочешь?» – "Чтобы видеть", – говорит незрячий человек. – "Ну давай попробуем", – говорит наш главный герой. Взял и вылечил.

Маша обвела нас глазами. История произвела на нас впечатление. Лично я, например, никогда бы не стал под диктофон устраивать передачу почты. А с другой стороны: если бы у меня не было другого выбора, скажем, в случае Колобка – что я стал бы делать?.. Маша добавила:

– По поводу этого случая у вас, говорят, до сих пор много споров: в самом ли деле там действовал наш Король, или это был кто-то другой. Но случай этот очень показателен вот в каком смысле: речь идет о человеке, который понимает, что каждый нуждается в милосердии.

– Я не нуждаюсь в милосердии, – надменно сказал Рыжий.

– Все нуждаются в милосердии, – ответила Маша. – Я. Ты. Он, – она повернулась к порогу и ткнула пальцем в Черного Пса. – Разве ты знаешь, почему он стал таким?

Мы все уставились на ЧП, а тот вдруг как-то растерянно вскочил с места и... зашелся лаем. Он выскочил на середину комнаты и принялся лаять, подвывая и подтявкивая, с какой-то тоской. Косясь на Рыжего, он поджимал хвост и жмурился со страху, но перестать лаять явно не мог.

– ЧП, – тихо и лениво начал Рыжий, – это что за скандал?..

– Не тогай его!

Прежде чем мы успели что-то сообразить, Малыш бросился к Псу и обнял его за шею. Пес заскулил, уткнулся в Малыша и затих. Малыш поднял на Баламута глаза.

– Не туогай его, – волнуясь, сказал он. – Дазве ты знаешь, о чем он гойюет?

Маша улыбнулась, Аои прыснула. Морган сказал:

– Вот так-то, зверюга. Поплачь о нем, пока он живой.

Баламут смотрел в сторону, и вид у него был пристыженный.

– И, значит, он может... Но все равно пленника надо сначала уговорить, так? И здесь он станет чудищем?

Маша сказала:

– Исходя из всего, что я знаю о нашем Короле – а знаю я немного – на твой вопрос следует ответить так: когда что-то делает Король, обычные закономерности перестают работать.

– И, значит, он может... любого? Просто любого? Раз – и всё?

– Так говорят. Ну, возможно – кроме самого хозяина Ямы. Ты знаешь, что хозяин Ямы – фриландец?

– Не может быть!

– Да. Говорят, что он много раз хотел вернуться сюда, но у него не получается. Хотя, вообще, о нем у нас только такие, противоречивые сведения. Точного мало. Мы называем его Князь, или иногда Минотавр, но в Лабиринте его имена постоянно меняются. Ну, например, известно, что только он может в любой момент открыть гейт в Яму в любой точке Лабиринта. И еще что он – единственный, кто способен в любой момент пересечь Границу между Лабиринтом и Ямой. И туда, и обратно. То есть просто так выйти из Помойки не могут даже его генералы.

– А труба? Она, значит, просто не сработала?

– Ну, почему. Видимо, она сработала... как-то. Сейчас уже не выяснить, как. Протруби ты в нее в Лабиринте – тебе, скорее всего, пришлось бы худо. Но здесь эти вещи... ну, довольно безвредны.

– И особой контрабандой она не была... А я ведь боялся вам рассказать.

– Я тебя умоляю. Всё, что пересекает Границу – контрабанда. Границы вообще не должно было быть, если хочешь знать. Там изначально стояла такая охрана, что... ну, в общем, никому из нас не светило. Вообще никому. Представляешь? И уж тем более не существовало никаких проводников. Потом кто-то научился, научил других... Вы трое – тоже та еще контрабанда…

– А ты знаешь, почему вообще возникли две страны? – спросил Морган.

– Всё это было слишком давно, – ответила Маша. – Ну вот, а может быть, она и не сработала, кстати говоря. Может, всё это с начала и до конца было шарлатанством. Сейчас, без самой трубы, это уже не выяснить.

– Кстати, Маша, – встрепенулся Рыжий, – а ты случайно не знаешь, что такое голодные духи?

– Представления не имею, – озадаченно сказала Маша. – А где ты слышал такое выражение?

– Да так – неважно. Я думал, есть такой вариант посмертного существования.

– Смерть – это смерть, – сказала Маша. – Странно бы было после нее существовать.

Была уже глубокая ночь, когда в кухню заглянула Айрин, состроила кислую мину при виде Рыжего и решительно заявила, что Маше пора спать. Аои ходила из кухни в гостиную, занималась уборкой.

Мы еще немного посидели: мы не могли сразу переварить то, что узнали сегодня.

– …А я метался из Лабиринта во Фриланд! – повторял Баламут. – А надо было просто спросить!

– Вот именно, – сердито сказала ему Нета. – Почему вы, лабиринтцы, всегда выбираете самый глупый способ? Вы все – я давно вам хотела сказать! – какие-то развинченные.

– В каком смысле? – немного смешавшись от неожиданности, спросил Рыжий.

– Ну вот представь себе машину. Любую машину в рабочем состоянии. В ней все гайки обычно закручены натуго, чтобы работала. А вы в себе как будто постоянно проверяете: а если вот эту гайку открутить на пол-оборота? Норм? А если вот эту? А если – все? А если – на целый оборот? А потом так удивляются, когда машина разваливается! Всё же работало!

– Может, мы не совсем машины, – немного покраснев, с вызовом ответил Рыжий.

– И поэтому, типа, законы для вас не писаны! И ведь есть же среди вас такие, у кого всё нормально в голове крутится!

– Кто, например? – с улыбкой спросил Морган.

Нета запнулась, взглянув на него.

– Нета, посмотри, куда положить твои препараты? – позвала Аои из гостиной.

Старательно не глядя на нас, Нета торопливо вышла.

– Ого, – сказал Рыжий, переводя взгляд с нее на Моргана.

Морган смотрел вслед Нете, и улыбки на его лице больше не было.

Этим грустным событием и закончился для нас этот длинный тяжелый день.

4.

– …Я же говорю, – сказала Айрин без вступления. – Давай сбежим. Бросим их всех, пойдем бродить по Стране. Сколько можно? Я ж тебе давно предлагаю. Зачем они нам? Дойдем до Тысячи озер. Или будем просто по рекам шариться, рыбу ловить. Сходим с собаками в глубину льдов, мы же тогда хотели, помнишь? Снова залезем в горы... Будем охотиться на чудовищ, как в старые времена, вдвоем. Читать следы, танцевать весной на праздниках, каждый день ходить новыми тропами. Я тогда ни разу не видела тебя такой усталой.

– Я не устала, – возразила Маша, не открывая глаз.

– Ну да. Ты посмотри на себя. Тебя скоро ветром сдувать начнет. Ты так скоро совсем себя скормишь Лабиринту, и самое главное знаешь что? Что толку от этого всё равно никакого не будет.

Не открывая глаз, Маша тихо сказала:

– А если – будет?

Конечно, Айрин знала, что Маруся откажется. Да теперь она и сама не могла уже уйти, как раньше, куда глаза глядят и в любой момент. Она теперь не смогла бы покинуть своего лиса.

Глава 26. Расставание с иллюзиями

1.

Наконец стало прохладней, и в одну из ночей лес стряхнул с себя остатки огненной листвы. Мое кресло перетащили на кухню, где теперь каждый день топили печку с широким каминным зевом.

В это утро Аои была занята в саду, и завтрак нам готовил Морган. Рыжий вернулся из леса, упал в кресло, вытянул ноги на середину кухни и с удовлетворенным вздохом прикрыл глаза.

– Я счастлив, – пробормотал он.

– Капитан, – сказал я, – а как ты думаешь, что же это сделало нашего героя-любовника таким счастливым?

– Наверное, его прекрасная рыжая дама? – предположил Морган, стоящий с лопаткой над сковородой с яичницей.

– Она чернобурая, – пробормотал Баламут с блуждающей улыбкой. – Но ты прав: она в самом деле красавица…

– А может, то, что успех ухаживаний за его прекрасной чернобурой, – Морган с иронией выделил это слово, – дамой зависит только от того, сможет ли он отогнать от нее всех остальных фриландских лисиц?

– Может быть, то, что мне наконец не надо постоянно реагировать на глупейшие шуточки, – лениво пробормотал Рыжий.

– Нет, – сказал я. – Наверное, то, что он наконец нашел во Фриланде кого-то, кто хоть иногда признает за ним первенство.

– А может, то, что моя прекрасная дама мне не врет? – лениво протянул Рыжий. – Не делает мне театральных сцен? Не изобретает никаких способов меня достать? Ценит, когда я дерусь за ее сердце? Что ее подруги не пытаются постоянно меня соблазнить?

– Я же говорю, – сказал мне Морган. – Это же предел его мечтаний – выпилиться из цивилизации и окончательно превратиться в животное.

– Да идите вы в пень, – надменно сказал Рыжий. – Что вы понимаете в любви. Ваши эмансипированные женщины ухаживают за вами, как за сыновьями, и если у вас возникает соперник, вы предоставляете женщине самой его отогнать. Ах, как это цивилизованно! Ах, она должна выбирать сама! Я-то, может, и животное, только вы – просто бабочки-стрекозки, вот вы кто. Элои. А женщине не нужен мужчина, которого можно заменить надомным мастером, фаллоимитатором и пробиркой со спермой.

– Можно подумать, им нужно животное, – сказал я. Мне было обидно. – Тоже мне, изобрел велосипед.

Рыжий оглядел Моргана, стоящего в кухонном фартуке над плитой. Дипломатично перевел взгляд на потолок и сказал:

– Знаете, судя по результатам, мой способ все-таки немного лучше вашего.

Но Фриланд вообще не очень-то терпим к иллюзиям. Прошла всего пара дней. Мы обедали в большой гостиной. Лес в окне гнулся и трещал под порывами ветра, стекла дребезжали, Рыжего не было, Айрин сидела за столом, вся скукожившись, и еле-еле клевала еду. Маша молчала, у меня ужасно болело в груди, было довольно грустно, а потом мы услышали, как с треском распахнулась входная дверь, и Айрин вдруг вся повернулась к входу.

На пороге стоял Рыжий. Он увидел Айрин и отшатнулся. У него что-то происходило с лицом. Оно дергалось и менялось.

– Да ты же использовала меня, – как будто не веря глазам, проговорил он. – Ты меня поимела, сучка, а я тебе поверил!

С Айрин тоже творилось что-то странное: она вцепилась в столешницу, глаза наполнились слезами, губы поползли в сторону, алые пятна зажглись на щеках.

– Да сдался ты мне! – закричала она. – Откуда я могла знать? Мало ли лисиц! Я же не думала, что тут еще есть оборотни!

– Я тебе не верю, – со страшным ледяным презрением ответил Рыжий. – Это я мог не знать, а ты здесь всю жизнь живешь. Да ты даже по запаху могла бы догадаться! Мля, да я же только сейчас сообразил: ты же даже пахнешь по-другому!

– А я, по-твоему, кто? – Айрин вскочила, стул отлетел в сторону. – Ясновидящая? Мало ли кто как пахнет в этой Стране!

Ее тугие кудри рассыпались, и я впервые разглядел ее уши, всегда скрытые буйной шевелюрой. Уши у нее были длинные, с махонькими кисточками, подвижные – точно такие же, как у Рыжего; и сейчас они были точно так же яростно прижаты к голове.

Айрин бешено пнула стул, зарыдала в голос, как будто в ней повернулся какой-то выключатель, и кинулась вон. В глубине дома простучали шаги.

– Гадство, – прошипел Рыжий ей вслед. – Даже тут – обман, разводилово! А вы, – он взглянул на Нету, Аои и Машу. – Вы-то ведь точно знали. Маша, – его голос вдруг задрожал, – почему ты мне не сказала?

Маша низко наклонила голову, перебирая скатерть. Баламут повернулся и вышел, бешено хлопнув дверью.

Воцарилось молчание. Потом Нета, вздохнув, тихонько заметила:

– Я же говорила, что так будет. Нам надо было им сказать.

– Они взрослые ребята и должны были разобраться сами, – с неожиданной решительностью отрезала Маша. – Если они не видели – значит, не хотели видеть.

Морган, откинувшись на стуле, задумчиво спросил у Аои:

– Айрин, значит – тоже оборотень? Вот так дела. Ну, это многое объясняет...

2.

Рыжий вернулся в тот же вечер. Он тихо вошел в гостиную, постоял посреди комнаты и уселся за стол. Облокотился обеими руками и сильно потер ладонями лицо.

– Ну? – спросил его Морган, глядя поверх книги.

Рыжий тускло взглянул на него. Потом длинно выдохнул и сообщил нам:

– Я дебил.

– Поздравляю с просветлением, – сказал Морган.

– Погоди, Кэп, – сказал я.

Мне было относительно неплохо – так, что даже тошнило не каждые десять минут. И Рыжего было очень жаль.

– Я кретин, – сообщил Баламут в пространство. – Кэп, ты был прав: это клиника. Сколько это продолжалось? Месяца два? Черт! Чтоб я еще раз в этот хренов Лабиринт!

– Не ори, – сказал Морган. – Лабиринт-то тут при чем?

– Чутье он отбивает, Кэп! Как глухой и слепой становишься! Блин, да я ведь даже не заподозрил! Два месяца! – и Рыжий длинно выругался.

Морган побарабанил пальцами по столу и осторожно спросил:

– Ну и что ты теперь – жалеешь?

– Да как я могу жалеть! – вскрикнул Баламут. – Я же, блин, счастлив был! Думал – всё, вот я, наконец, нашел себе! Вот это как раз то, что мне надо!

Он потух. Помолчал и тихо прибавил, оглянувшись:

– Думал: мне теперь и Маша больше не нужна.

Под самым окном гостиной прошел Малыш, а вслед за ним протрусил ЧП. Малыш подошел к столбику ограды, дотянулся и поставил на него открытую плоскую жестяную коробку.

На край коробки – это было хорошо видно даже в сгустившихся сумерках – вылез большой зеленый жук и как будто немножко подумал. А потом неожиданно засветился – сразу весь, как маленькая зеленая лампочка. Расставил жесткие надкрылья, оторвался от коробки и полетел в лес.

Малыш сел прямо на землю, глядя ему вслед, и обнял Черного Пса, а тот привалился к нему боком.

Это было очень красиво – сидящие под оградой в обнимку мальчик и собака, а над ними тлёги один за другим потихоньку выбираются из коробки, включаются, как лампочки, и улетают в сонный осенний лес.

– А ты как думаешь? – спросил я у Аои-тян. Мы сидели вдвоем в большой гостиной, и она вышивала тонкий цветочный узор по краю большой скатерти. – Маша была права? Нужно было скрывать от них правду, потому что они были счастливы?

– Не знаю, – сказала Аои. – И потом, разве мы скрывали? Это они ничего не желали слушать и замечать. Ты сам слышал – они даже по запаху могли бы заподозрить неладное.

– Любовь – это такая вещь, – сказал я. – От нее становишься слепым и глухим. Начинаешь видеть человека лучше, чем он есть на самом деле.

– А может быть, наоборот, – улыбнувшись, предположила Аои. – Как раз когда влюбляешься, начинаешь видеть человека таким, каков он есть на самом деле. Замечаешь в нем весь его свет и все дары. Ай! – и она сунула большой палец в рот.

– Накололась? – спросил я.

– В каждой приличной вышивке, – заявила Аои, сосредоточенно рассматривая палец, – обязательно должна быть капля крови вышивальщицы!

Вокруг ногтя у нее расплывался тонкий красный ободок.

– Давай полечу, – предложил я.

Она посмотрела на меня с подозрением.

– Тебе, наверное, еще нельзя.

– Да брось. Наколотый палец – какая ерунда.

Она подумала и улыбнулась. От ее улыбки вокруг всегда становилось немного светлее.

– Ну что же.

Рука у нее была теплая и мягкая. Чтобы остановить такое легкое кровотечение, достаточно было прикоснуться пальцем.

– Погоди, – сказал я. Взял салфетку и оттер от крови розовый ноготь. Не удержался и поцеловал теплую мягкую ладошку.

– Та, которую я люблю, не нуждается, чтобы кто-то прилагал усилия, чтобы разглядеть ее дары, – я отпустил ее руку. – Ее таланты и без того всем очевидны.

Хранительница очень близко смотрела на меня расширившимися глазами.

– Правда? – спросила она.

– Конечно, – сказал я. – Поэтому я и не пытаюсь даже, ясно ведь, что ничего не выйдет.

– Ты в этом уверен? – прошептала Аои.

– Ну, сама подумай. Кто я – и кто она. Полудохлый бомж-лабиринтец – и самая прекрасная целительница во Фриланде.

У Аои задрожало лицо. Она вскочила и убежала.

А я остался. Осознавать собственный идиотизм.

3.

Однажды – прошла примерно неделя – придя в себя, я обнаружил в комнате Машу и Айрин. По правде говоря, меня разбудили именно их голоса.

– Маша, вылечи меня, – говорила Айрин. – Вылечи меня от любви. Ты можешь, я знаю, что можешь.

Маша шуршала чем-то на столике рядом с моей кроватью.

– Это последнее, что я стала бы делать для того, кому желаю добра, – сказала она.

– Значит, мне нужно продолжать любить того, кто меня обманул? – яростно сказала Айрин. – Этого ты мне желаешь?

– А он тебя обманул?

– Да! – и в низком цыганском контральто задрожали слезы. – Он скрывался! Я и правда только по случайности ни разу не перекинулась за всё это время в его присутствии. А он – специально скрывался! Уходил – в тот момент, когда я была занята другими делами! Ни разу не предложил мне познакомиться со своей стаей! Я его со всеми познакомила, со всеми, а он? Почему он ни разу не показал мне, что его стая – люди?

– Вероятно, потому, что ты дала ему понять, как ты относишься к людям, – сказала Маша.

Они помолчали. По правде говоря, если бы моя девушка была настолько сумасшедшей, я бы тоже предпочел скрывать от нее те вещи, которые ее раздражают.

– Я не умею так, – сказала Айрин. – Это вы так умеете – продолжать жить, когда ваше сердце разбито. Мы так не умеем. Ты же знаешь. Вылечи меня, а то я умру.

– Хорошо, – сказала Маша. – Если через месяц ты придешь ко мне и попросишь снова, я тебя вылечу.

Вот, значит, как!

– Аптека, – позвала Маша прямо надо мной. – Ты ведь проснулся?

– Да, – сказал я, но не открыл глаза.

– Ты, выходит, всё слышал? – помедлив, спросила Айрин откуда-то из угла.

– Только то, что от любви, оказывается, можно вылечиться, – сказал я, не открывая глаз. Маша шуршала чем-то возле меня на столике, и мне было хорошо, и я боялся пошевелиться, чтобы снова не заскребло в груди. Айрин невнятно пробормотала что-то и вышла.

– Маша, – позвал я.

– Что? – сухо спросила она, шурша чем-то.

– А почему ты тогда не вылечишь Аои? И Нету?

Стукнуло негромко стекло. И Маша ответила сухо:

– Они не просили меня.

Всё правильно, подумал я. И я не попрошу.

– Вот именно, – сказала Маша, и ее голос снова начал уплывать, – и больше того: Айрин через месяц тоже передумает…

Айрин пропала с концами, как будто ее не было. Рыжий тоже больше не показывался.

На следующий день наконец наступила зима. Выпал обильный снег, и Морган разъезжал по округе на снегоходе, который пригнала Нета.

В Доме стало тихо и довольно скучно. Я уже не спал по двадцать часов в сутки. Надо сказать, после извлечения из моего виска дротика с пугающим названием «гарпун Ахава» мое выздоровление вообще очень ускорилось. Но все же выходить из дома мне по-прежнему не хотелось. В моменты бодрствования я по большей части лежал в кресле в скучной тишине опустевшей большой гостиной и сквозь узорную раму изморози в окне изучал сверкающие снежные горы вокруг Дома. Делать мне ничего не хотелось, и в груди по-прежнему жила противная хлюпающая тяжесть. Видимо, мне надо было к ней привыкать. Аои ходила по Дому, тихо хозяйничала, но больше не пела и не заходила ко мне. Какая-то жизнь начиналась, только когда приходили ЧП и Малыш.

ЧП очень поздоровел и подтянулся. Он научился охотиться, хотя не слишком любил это делать. Видно было, что рядом с Малышом он теперь ничего не боится. Они скакали и прыгали в сугробах вокруг Дома, пока не падали с ног, и сквозь толстые рамы то с одной стороны, то с другой слышались радостные крики Малыша и шальной отрывистый лай. Но гораздо чаще их было не видать; я выяснил у Неты, что они ходят в длинные многодневные прогулки. Конечно, инициатором прогулок был Малыш, а Пес просто следовал за ним. Было такое ощущение, что он теперь последует за Малышом куда угодно, и это, вообще-то, сильно успокаивало меня: все-таки Пес теперь был, если подумать, вполне надежной охраной. Хороший проводник никогда не сунется в по-настоящему опасное место, но Малыш мог попасть в беду случайно, и тогда лучше, если рядом будет хотя бы кто-то вроде Пса.

Правда, в Лабиринт ЧП возвращаться отказывался, и, на мой взгляд, правильно делал. Так что когда Малыш хотел увидеться с родителями, он уходил в Лабиринт один. Псу здорово не нравились эти отлучки: он угрюмо бродил по лесу вокруг Дома и терял всякое достоинство, восторженно прыгая на Малыша, когда тот возвращался.

Впрочем, будь моя воля, я бы, наверное, тоже попытался удержать любого начинающего проводника подальше от Лабиринта.

В Доме бывали гости. Засыпая и просыпаясь в гостиной, я то и дело слышал всякое. То в кухне перешептывание и хихиканье, как будто там собрался десяток подружек-старшеклассниц. То наверху, у Маши и Неты, громкий активный спор нескольких незнакомых голосов, перебивающих друг друга, и вдруг снова тишина, и тут же опять – спор, пересыпанный неизвестными терминами, звучащими, как язык несуществующей страны Укбар. То перед Домом, на лужайке, прекрасная музыка: кто-то играл как будто на скрипке. Я не удержался, сполз с кресла и выглянул из окна. В воротах стояла Нета с незнакомым фриландцем, который только что перестал водить смычком по неожиданно громоздкому, ростом с него самого, струнному инструменту. Нета кивнула, что-то спросила, музыкант взвалил свой инструмент на плечо, и они вместе направились к сараю, где у нее хранился самый необходимый инвентарь. И потом несколько часов из сарая, перемежаемые длинными паузами, слышались музыкальные обрывки. Настраивали они инструмент, что ли? Музыкант ушел незаметно.