Текст книги "Бурный поток"

Автор книги: Дмитрий Мамин-Сибиряк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

VIII.

   Откровенное обяснение с maman не улучшило положения дела, и Калерия Ипполитовна только теперь заметила, что Юленька в эти несколько месяцев точно переродилась, как могут перерождаться только девочки, попавшия в совершенно новую обстановку. Собственно внешних резких перемен не было, но зато появилось много таких мелочей, заметных только зоркому материнскому глазу, которыя приводили Калерию Ипполитовну в ужас: она, мать, начинала замечать, что делается чужой для своей родной дочери. Это чувствовалось в тысяче тех повседневных пустяков, которые даже назвать трудно: Юленька и чай пила не так, как прежде, и прислугой умела распорядиться как-то так, что та слушалось ея более, чем Калерии Ипполитовны, критиковала кушанья, костюмы матери и т. д. И все это делалось так тонко, что Калерии Ипполитовне даже придраться было не к чему. Более всего Калерию Ипполитовну возмущало то, как Юленька смотрела на нее и улыбалась: в этой улыбке мать читала свой смертный приговор. Вообще у Юленьки был уже свой мирок, куда она никого не пускала, кроме тоненькой Инны, и притом эта девчонка уже в совершенстве усвоила себе ту иронически-равнодушпую складку, которой всегда щеголяла grande-maman Анна Григорьевна. Но было в Юленьке и новое, чего Калерия Ипполитовна не могла понять, а только чувствовала. К Симону Денисычу девочка относилась с самою обидною снисходительностью, и это заставляло Калерию Ипполитовну даже краснеть; она начинала бояться этой девчонки и в присутствии мужа избегала встречаться в ней глазами.   С другой стороны, у Калерии Ипполитовны шла большая игра. Через Бэтси она знала почти все, что делалось у Доганских, и сообразно с этим расположила план своих действий. У Сусанны не было знакомых женщин, потому что она относилась к ним с чисто-восточным презрением. Точно так же она не любила военных, которые напоминали ей несчастное детство. Общество, окружавшее эту загадочную красавицу, состояло из скучных людей; Теплоухов, oncle, Нилушка, Богомолов, братец Роман, Мансуров,– одним словом, целая коллекция дураков, которые могли расшевелить сердце только совсем глухой и слепой женщины. Доганский был на все способен и делал из жены приманку для таких идиотов, как Теплоухов, причем очень искусно гарантировал свое собственное спокойствие. Калерия Ипполитовна насквозь видела эту тонкую игру и решилась воспользоваться оружием своего врага.   – Милочка, нельзя на свете прожить без маленькой лжи,– любила повторять Калерия Ипполитовна, оставаясь с Бэтси с глазу на глаз.– Нужда заставляет... Мне собственно жаль вас, голубчик, вот я и придумываю, как помочь горю, чтобы Роман остался с носом в своих ухаживаниях за Сусанной. Ведь сн не злой человек и может со временем исправиться...   В одну из откровенных бесед, какия умела устраивать Калерия Ипполитовна с ловкостью провинциальнаго дипломата, Бэтси разсказывала о семействе Зоста, где давала уроки, и между прочим назвала старшаго сына Чарльза.   – Разве у Зоста есть большой сын?– схватилась за это открытие Калерия Ипполитовна.   – Да, есть... Чарльзу больше двадцати лет.   – Скажите... И красивый молодой человек?   – Да... Настоящий англичанин: белокурый, с голубыми глазами, и такее хорошее, открытое лицо.   – Нравится он женщинам?   – О, очень,– смутилась Бэтси и даже покраснела.   – Да вы, пожалуйста, не стесняйтесь, милочка... А, понимаю, он ухаживал за вами?.. Все мужчины начинают с этого, да и я на месте Чарльза сделала бы то же самое, потому что вы, Бэтси, бываете настоящею красавицей, как сейчас, например.   – Нет, я знаю Чарльза просто как хорошаго молодого человека,– точно оправдывалась англичанка.– Да ему и не до меня... Ведь он участвует постоянно на скачках, и дамы от него без ума. Чарльз сам скачет за жокея... он такой смелый и ловкий молодой человек.   – Так, отлично,– соображала Калерия Ипполитовна.– Нам придется, кажется, этим воспользоваться, т.-е. ловкостью вашего Чарльза. Вы вот что сделайте, голубчик: при случае разскажите что-нибудь Сусанне про этого Чарльза, ну, что это совсем необыкновенный молодой человек, как сейчас разсказывали мне. Это нравится женщинам... И тоже разскажите Чарльзу про Сусанну: удивительная восточная красавица, выдана какими-то дальними родственниками за стараго мужа,– одним словом, заинтересуйте ею. А потом они уж сами познакомятся.   – Да Чарльз знаком с Доганским и с вашим дядей... По скачкам у них какия-то дела.   – Тем лучше... Молодые люди встретятся, сейчас же завяжется роман, и Роман Ипполитыч останется с носом.   – Но ведь это нечестно!– возмущалась Бэтси.   – Пустяки, голубчик... Чем же мы можем защищаться от подобных тварей, как Сусанна? Это только маленькая военная хитрость; на войне – как на войне, говорят французы. Ни Сусанна ни Чарльз ничего не потеряют, а еще будут нам же благодарны...   Бэтси сильно колебалась, а Калерия Ипполитовна не настаивала и обратила весь разговор в шутку. Эта женщина умела пользоваться обстоятельствами и постаралась завладеть доверчивою душой одинокой англичанки, которая так была несчастлива.   – Ну что, как наши дела?– спрашивала Калерия Ипполитовна каждый раз, когда Бэтси приходила на урок.   – Нет, я не могу,– отвечала гувернантка.– Знаете, я так обязана старику Зосту, притом это просто нечестно.   – Перестаньте, душечка... Ваш Чарльз не красная девушка, а Сусанна не монахиня. Не теряйте даром времени и поверьте моей опытности: я не посоветую вам ничего дурного...   В присутствии Калерии Ипполитовны англичанка как-то терялась, хотя смутно сознавала, что она поддается влиянию этой немножко эксцентричной женщины. Да и как было не поддаться, когда Калерия Ипполитовна относилась к ней с чисто-родственным участием? Правда, стоило Бэтси выйти на улицу, как у ней являлся совсем другой порядок мыслей, и она говорила самой себе: "Калерия Ипполитовна, конечно, прекрасная женщина, но я не могу обманывать".   Возвращаясь с Вознесенскаго к себе на Моховую, Бэтси всегда была занята этими мыслями и не замечала довольно длинной дороги. Она всегда ходила пешком, хотя боялась по вечерам проходить Невский, где всегда попадались такие ужасные женщины и мужчины. Раз Бэтси возвращалась от Мостовых особенно поздно, и улицы были почти пусты. Бэтси, занятая своими мыслями, торопливо шла по Казанской, где изредка попадались пьяные мастеровые и всегда несло из подвальных этажей чадом и дымом. Вдали слышался вечный гул Невскаго, близость котораго делалась заметнее с каждым шагом вперед. Вот и воспитательный дом и темная глыба Казанскаго собора с его мрачною колоннадой, а там уже переливается целая полоса ярких огней.   – Сударыня-с...– послышался за спиной Бэтси чей-то осторожный голос, и вперед выдвинулась какая-то военная шинель.   Бэтси ничего не ответила, и только прибавила шагу, но военная шипель шла уже рядом, и Бэтси почувствовала запах вина. На ея счастье Невский был в двух шагах, так что, в случае опасности, Бэтси могла обратиться за помощью к полиции.   – Сударыня-с, позвольте-с... на два слова,– продолжала шинель, прикладывая руку к козырьку.– Как порядочный человек-с... Мне крайне необходимо переговорить с вами... да-с...   – Оставьте меня, пожалуйста, или я позову городового,– ответила наконец Бэтси, останавливаясь.   – Не извольте безпокоиться, сударыня-с,– почтительно ответила шинель, тоже останавливаясь.– У меня у самого дочь... т.-е. была дочь. Да-с... Мне давно необходимо было переговорить с вами, m-me Кэй. Честь имею представиться: капитан в отставке Пухов. Я и вас знаю, и Романа Ипполитовича, и Калерию Ипполитовну, и Сусанну...   – Однако что вам угодно от меня?– сухо спросила Бэтси, которую очень смущал сборный костюм капитана, его небритая физиономия и больше всего запах вина.   – Вы проживаете в номерах Баранцева на Моховой-с... Так вот позвольте мне вас уж проводить до места вашего жительства, а дорогой я вам постараюсь все изложить подробно-с. Только вы, пожалуйста, не опасайтесь меня: я с самыми хорошими намерениями, потому что вы ангел-с... Извините за откровенность, но старику можно позволить, у меня у самого дочь, и вы ее отлично знаете: Сусанна Антоновна, а я Антон Терентьич Пухов... да-с. Не доверяете-с?   – Нет... т.-е. я, право, не знаю, как мне вас понимать,– смутилась Бэтси, разглядывая сомнительнаго капитана,– Я действительно занимаюсь с Сусанной Антоновной...   – И не подозревали, что у нея есть отец в Петербурге и притом такой непредставительный отец-с? Что ж делать-с? Это иногда случается. Чтобы вы не сомневались относительно моей личности-с, я вам разскажу, что вы занимаетесь с Сусанной английским языком и с Юленькой тоже, и что Роман Ипполитыч не подозревает ваших занятий с Сусанной. Вообще отнюдь не извольте-с безпокоиться на мой счет; я с самыми благими намерениями осмелился утруждать вас своим разговором. Что же мы стоим, m-lle Кэй? Я вас провожу до вашего жилища и дорогой все изложу, хотя мой разсказ довольно велик-с...   Они перешли Невский, потом повернули в Михайловскую улицу, чтобы через Михайловскую площадь ближе пройти на Моховую. Бэтси молчала всю дорогу, и говорил один капитан, подробно излагавший всю историю с "бухарочкой Шурой", а затем биографию Сусанны.   – Я все-таки не понимаю, что вам нужно от меня,– проговорила наконец Бэтси, когда они по Моховой уже подходили к номерам Баранцева.– Мне кажется, что все эти подробности нисколько не касаются меня. Если я занимаюсь у Доганских и у Мостовых, то это совершенная случайность, и мне до их биографии решительно нет никакого дела...   Они остановились у подезда номеров Баранцева, но капитан не думал уходить и продолжал настаивать, чтобы его выслушали до конца. В дверях подезда показался швейцар Григорий и, приподняв фуражку, ждал, когда Бэтси пройдет мимо него. Оставаться на тротуаре на глазах Григория было неловко, и Бэтси, скрепя сердце, пригласила капитана к себе в квартиру.   – Я только на минутку заверну к вам – говорил капитан, величественно передавая свою истрепанную шинелишку Григорию.– Мне приходилось бывать здесь раза два... у Романа Ипполитыча,– припоминал он, поднимаясь по лестнице за Бэтси.– Меня и ваш швейцар знает, сударыня-с...   Очутившись наконец в квартире Бэтси, капитан с удовольствием осмотрел уютную обстановку и, покручивая усы, терпеливо ждал, пока хозяйка снимала свою шубку; от его помощи она отказалась. Бэтси ужа раскаивалась, что пригласила в свое гнездышко совершенно незнакомаго человека, который Бог знает что может наделать; собрав все присутствие духа, она вошла в комнату со строгим и уверенным лицом.   Она указала своему гостю на низкое кресло около дивана, а сама поместилась на другом таком кресле; их теперь отделял круглый стол, что немного успокоило Бэтси, потому что капитан не бросится же на нее через стол. Между прочим, она успела разсмотреть капитана при свете лампы, и он показался ей теперь таким старым и жалким, а капитан сидел на своем кресле, опустив голову, и, как показалось Бэтси, дремал самым безсовестным образом.   "Он еще, пожалуй, уснет в кресле",– со страхом подумала Бэтси и притворно закашляла.   Эта невинная уловка заставила капитана очнуться, и он засмеялся такой хорошею улыбкой.   – Ах, ангельчик мой, я действительно немножко того-с, задумался,– заговорил он, поднимая брови.– Да-с... Только вы не подумайте, что я задремал от какой-нибудь посторонней причины. Нет-с, мне вдруг сделалось так хорошо, очень хорошо-с... теплота такая разлилась. Стар я, сударыня, и на меня иногда находит этакая задумчивость, даже весьма странная... Сейчас вот сижу и думаю: точно я видел когда ваше гнездышко,– именно такое оно у вас и должно быть, я в этом был уверен. Подите вот, шел с вами и думал от этом... И еще думал, сударыня, о том-с, что вот, если бы была у меня такая дочь, как вы, и пришел бы я к ней вот так, вечерком, сел бы вот так же в креслице и стал бы сидеть смирно-смирно, как ребенок, а сам все смотрел бы на нее и радовался... да, сударыня, радовался бы, а теперь я должен некоторым образом проливать слезы-с... Извините, сударыня, что я безпокою вас своим ребячеством, но говорю единственно потому, что вижу вашу ангельскую душу... да, вижу-с!   Этот оригинальный приступ окончательно смутил Бзтси: ей вдруг захотелось приласкать этого жалкаго старика, обнять его так горячо-горячо и заплавать у него на груди.   "Неужели этот жалкий старик – отец Сусанны?" – думала Бэтси, принимаясь опять разглядывать своего гостя.   – А я знаю, что вы думаете,– засмеялся капитан, закручивая ус.– Вы думаете, неужели этот старичонка отец Сусанны Антоновны, да? Ничего, не смущайтесь, сударыня. Действительно, оно немного странно-с... Сначала я на нее сердился, а потом, т.-е. теперь, мне ея жаль, потому что разве счастье в деньгах, в богатстве, в хороших платьях, в дорогих лошадях? Нет, сударыня, счастье больше любит вот такия маленькия комнатки да верхние этажи. Ну, да все это так, между прочим, а теперь о главном-с. Пришел я к вам, сударыня, вот зачем-с: напрасно вы так сближаетесь с этою Калериею Ипполитовной; нехорошая она женщина, да-с, и добру вас не научит. Я ведь в тех же номерах проживаю и все вижу, что делается: и как вы на уроки к ним приходите, и как Калерия Ипполитовна около вас колесом ходить. Ох, не ладно, это сударыня, не спроста делается, а поэтому мне жаль вас, сударыня, от души жаль-с... Давно я хотел предупредить вас, сударыня, но все не решался, а сегодня решился: прогоните, так прогоните, а я все скажу, что лежит на душе. Вы еще молоды и неопытны, а мы уж старые воробьи, видали всякие виды. Знаю я и удочку, на какую вас ловит Калерия Ипполитовна, весьма знаю: она пользуется двусмысленным поведением Романа Ипполитыча и возбуждает в вас чувство ревности. Конечно, я многим обязан Роману Ипполитычу и теперь нахожусь от него в полной зависимости, но всегда скажу и в глаза и за глаза: нехорошо они поступают с вами. Мне это тем более обидно, что источником ваших огорчений служит теперь моя Сусанна... Она на ложной дороге и вместе с собой губит других.   – Послушайте, это неправда,– вступилась побледневшая Бэтси.– Все это одне догадки и сплетни.   – Тем хуже, сударыня. Значит, нет правды, нет истины-с, а где нет правды, там скорбь и уныние. Я сам много перенес душевных невзгод и могу сочувствовать чужому горю, особенно вашему. Вот мой совет: удаляйтесь от Калерии Ипполитовны и не верьте ни одному ея слову. Она не остановится ни перед чем, чтобы достичь своей цели.   – Право, вы ошибаетесь, Антон... Антон...   – Терентьич, сударыня.   – Да, извините... Трудно со стороны судить чужую семейную жизнь.   – Но со стороны иногда бывает даже виднее, как человек идет в яму... и это бывает-с. Я говорю все это собственно из сочувствия к вам, потому что вижу вашу ангельскую душу и вижу ваше напрасное горе. Знаете, бывают такия положения, сударыня, когда чужое хорошее да доброе слово дороже золотой горы. Я вас полюбил, как родную дочь, нет, больше, и если вам придется уж слишком трудно, позовите меня, старика, и поплачемте вместе, оно все же легче будет. А теперь, сударыня, имею честь кланяться... извините за глупый разговор-с.   Канитан поднялся и взял в руки свою фуражку. Бэтси крепко пожала ему руку и проводила до дверей: у ней в глазах стояли слезы.

IX.

   Симон Денисыч принимал самое деятельное участие в основании новой газеты. Он хлопотал от чистаго сердца, хотя и скрывал это от жены, "страха ради иудейска", как говорил капитан. В самом деле, нужно было найти подходящую квартиру для редакции, войти в соглашение с драпировщиками, обойщиками, мебельщиками, нанять швейцара и посыльнаго, заключить условия относительно обявлений и приема подписки с другими газетами и книжными магазинами, подписать нотариальный контракт с типографией, где будет печататься газета, прицениться к бумаге разных фабрикантов и т. д. Кроме всего этого, приходилось вести переговоры с разными комиссионерами и факторами и вообще нужными людьми, какие неизбежны в каждом сложном коммерческом предприятии. Одинм словом, старик Мостов работал до седьмого пота, как никогда не хлопотал о своих собственных делах, где всем верховодила Леренька.   – Нужно по-американски вести дело,– повторял Симон Денисыч полюбившуюся ему фразу Покатилова.–Теперь не прежния времена... Не так ли, капитан?   – Да,– соглашался задумчиво капитан.– Иногда этак раздумаешься о газете, чорт возьми, даже как-то не верится.   Капитан и Мостов действовали заодно и по-своему помогали нарождающейся газете, исполняя, главным образом, поручения Покатилова.   Калерия Ипполитовна встретила появление "своей" газеты, как личное оскорбление. Она не верила в возможность этой своей газеты до самаго последняго момента, когда нельзя было уже спорить против очевидности имеющаго совершиться факта.   – Ну, вот ты, Леренька, все спорила,– торжествовал Симон Денисыч, потирая руки.– Да, своя газета – это такая штука... Я думаю, что Роман скоро заведет свою коляску.   – На деньги Сусанны?   – У ней ничего нет.   – Все равно, на деньги Теплоухова... Сусанна же и выпросит: на газету выпросила – и на коляску выпросит. Если бы я была на месте Романа, я никогда не поставила бы себя в такое фальшивое положение. Это значит губить себя...   – Ах, какая ты странная, Леренька!– удивлялся Симон Денисыч, прижимая руки к груди.– Допустим даже, что газета отчасти зависит от Сусанны... я только предполагаю, не больше. По-моему, все равно: мужчина или женщина. Это предразсудок... Женщина такой же человек, Леренька, как и мужчина.   – Отлично, я не думаю спорить. Ты вообще так защищаешь газету, точно она твоя...   – Гм... Положим, что она не моя, но Роман предлагает мне занятия...   – Ну, я что же ты ему ответил?   – Я?.. Я думаю попробовать,– нерешительно проговорил Мостов, испугавшись собственной смелости.   – Я в твои дела не вмешиваюсь; делай, как знаешь,– решила Калерия Ипполитовна,– но только при одном условии... Никогда мне не говори ни слова про эту гадкую газету Сусанны.   Мостов опешил: он никак не ожидал, что победа достанется ему так дешево. Старик со слезами на глазах поцеловал руку у жены. Наконец-то у него будет свое дело... Да, будет шататься по улицам без занятий, пора за работу! Симон Денисыч торжествовал, хотя боялся в присутствии жены обнаружить свою радость.. Чтобы чем-нибудь проявить свое душевное настроение, он побежал в помер капитана и расцеловал своего друга.   – Теперь я, как птица,– задыхаясь, шептал Мостов.– Ведь я всегда говорил, что в столице будет дело!.. Да, вот и оно... У меня уж есть несколько счастливых мыслей, только нужно придать некоторую форму.   Меблированныя комнаты Квасовой приняли вообще очень близко к сердцу появление новой газеты, потому что Покатилов был здесь почти свой человек, да и капитан тоже. Все эти "короли в изгнании" сначала точно обрадовались успеху Покатилова, а потом начали завидовать ему. Сомнение, клевета и злословие не заставили себя ждать, причем, конечно,всем уже было известно, откуда достал Покатилов денег на газету: имя Сусанны не сходило с языка "королей". О газете толковали даже швейцар Артемий, лакей Иван и горничная Людмила, особенно когда из номеров Баранцева с Моховой приходил швейцар Григорий.   – Роман-то Ипполитыч, видно, на свою фатеру переедет,– докладывал Григорий с приличною важностью.   – Ну, а эта англичанка как будет?– выпытывала Людмила.   – Лизавета Ивановна?.. Что же им делать по ихней женской слабости? Видно, одна останется, потому как Роман-то Ипполитыч даже очень подвержены теперь к Доганской... Слабость уж такая ихняя к женскому полу, а Лизавете Ивановне слезы.   – А наш-то капитан зачем ж вам повадился?   – Так... по доброте Лизавета Ивановна принимает и, можно сказать, единственно от своей доброты барышня себя в погибель приводит. Другая бы плюнула десять раз.   Все это, конечно, немедленно разносилось по номерам, и "короли в изгнании" принимали эти новости к сведению, каждый делая свои выводы и заключения. Снежный генерал готовил новую статью о снеговых укреплениях, ех-заводчик – какую-то заметку о горном льне, певец Микучевский – разоблачение тайн театральной дирекции, инженеры – тоже, одним словом, это застоявшееся болото всколыхнулось из края в край и выкинуло из себя весь накопившийся в нем сор, дрязги и мелочи, какие обыкновенно выметаются на улицу.   Зинаида Тихоновна видимо дулась на капитана, а последний выдерживал характер и не подавал вида, что замечает что-нибудь. Наконец она не выдержала и раз остановила капитана в коридоре:   – Ну, путаник, что это вы затеваете с Романом-то Ипполитычем?   – Да ведь вы знаете, Зинаида Тихоновна... Роман Ипполитыч такой человек, такой... Так и рвет!.. "Мы, говорит, и Котлецова к Брикабрака вровень с грязью сделаем!" И сделает, Зинаида Тихоновна. Вот это какой человек!.. Конечно, есть свои недостатки и у него, но это дело личное и нас не касается... да.   Это обяснение заставило Зинаиду Тихоновну только улыбнуться: врет капитан, все врет.   – Нечего тиятры-то представлять,– заявила она с нахмуренным лицом.– Видно, одна у вас вера-то с Романом Ипполитычем. Он побаловался с этой аглицкой, а теперь и сбывает с рук. Знаем мы этих благородных-то ваших: только слава на нашу сестру-мещанку, а природа женская везде на один фасон.   – Напрасно вы так отзываетесь о мистрис Кэй, сударыня,– протестовал капитан с огорченным видом.– Это хорошая женщина... да. Ну, я был у ней раза два, что же из этого?.. Ведь Симон Денисыч заходит же к вам.   – А то из этого, что эта ваша аглицкая просто дрянь.   Для капитана ненависть Зинаиды Тихоновны к Бэтси являлась неразрешимою загадкой, потому что сама по себе Зинаида Тихоновна была очень добрая женщина, а тут точно взбеленилась, так с ножом к горлу и пристает. Обяснять истинныя причины своих визитов к Бэтси капитан совсем не желал, потому что, все равно, Зинаида Тихоновна ничего не поймет, а только затопчет в грязь дорогое для него имя. Мещанство Зинаиды Тихоновны выступило теперь в самой откровенной форме и сильно огорчало капитана.   – Небось, скоро совсем зазнаетесь с Романом-то Ипполитычем,–не унималась Зинаида Тихоновна.– И то нашумели своею газетой на целый город. На что уж мои жильцы, и те куда как поднялись: по номерам-то точно везде капусту рубят. Из зависти больше, а по-моему, что же, лай Бог всякому лишнюю копеечку нажить. Да... А ты, капитан, вот что окажи-ка своему-то орлу, Роману-то Ипполитычу, так и скажи, что необразованная женщина Зинаида Тихоновна велела сказать: летать, мол, умеешь, да как сядешь.   – Что-то мудрено.   – Уж он поймет... Редактур, да не поймет!   – Этакий язык проклятый у этих баб!– возмущался капитан, отплевываясь.– Хорошая вы женщина, Зинаида Тихоновна, только вот достойно удивления, как чужия дела вас интересуют.   – Да ведь я тебе только и сказала... Все молчала, ну, а тут не стерпела. Все как в трубу трубят, что тут не в газете дело, а просто Сусанна Антоновна хотела суприз сделать Роману-то Ипполитычу. Что же, все дамы делают супризы. Если бы у меня были лишния-то денежки, да сделайте милость, я и сама с превеликим бы удовольствием.   Хитрая дама не договорила, а капитан не желал подвергать искушению ея откровенность, тем более, что тут было замешано имя Сусанны.   – Дело верное у нас,– обяснял капитан.– Года в два мы воротим весь капитал и разсчитаемся с Теплоуховым до последней копеечки. Напрасно вы Сусанну сюда приплетаете.   – Да ведь я так сказала... Не разберешь этих барынь ваших! мудрены больно. Вот Калерию Ипыолитовну взять: раньше-то идет мимо, так нарочно не замечает тебя, а теперь издали кланяется. "Здравствуйте, Зинаида Тихоновна".– "Здравствуйте, сударыня!". Оно так-то, пожалуй, и лучше будет, потому честь безчестья всякому приятней. Делишки-то у Калерии Ипполитовны больно плохи, вот и пообмякла. Треплется-треплется по городу-то, а домой и привезет ни с чем пирог. Завтраками больше угощают, а ты походи по чужим-то дворам да каждому дураку покланяйся... Жаль даже в другой раз сделается!   О покатиловской газете шептались в коридоре даже Юленька с княжною Инной. Оне знали не меньше больших через горничную Людмилу, которая из всех близких людей имела на них самое сильное влияние.   – Мне нравится твой дядя,– мечтательно повторяла тоненькая Инна, закидывая назад свою птичью головку.– У него такая красивая борода, и притом он одевается всегда так причинно.   – Ну, уж извини, я его терпеть не могу,– спорила Юленька, сердито сдвигая брови.– В нем есть что-то такое... как у приказчиков в гостином дворе. Мне гораздо больше правится ваш Вадалко.   – Эта селедка с прованским маслом?.. Да, а у твоего дяди будет своя газета... Значит, будет много-много денег. Я тогда выйду за него замуж.   Калерия Ипполитовна сделалась невольным свидетелем такой болтовни девочек о газете и просто как-то потерялась.   – Что же это такое, в самом деле? Даже девочки, и те толкуют о своей газете, о которой оне могли слышать только от прислуги. Это невозможно, наконец!   "Начинается популярность Романа Ипполитыча",– с горечью думала она, переживая неприятное завистливое чувство.   Сделать выговор Юленьке она не решалась, чтобы не ронять своего материнскаго достоинства пред дурачившеюся девчонкой, забравшей под руководством maman большую волю, но сократить ее она всегда сумеет и сделает это, когда придет время.   Другою неприятностью для Калерии Ипполитовны было неожиданное появление Доганскаго, который свалился, как снег на голову. Он был любезен, предупредителеп и вообще очень доволен, уверяя, что все идет отлично, и что Симон Денисыч не сегодня-завтра получит место. А пока нужно ждать, терпеть и не волноваться, потому что в этом весь секрет жизни. Доганский даже справился, как здоровье Симона Денисыча, и, разсказав какой-то анекдот, уехал.   "Что этому человеку нужно?– опять думала Калерия Ипполитовна, перебирая все, что говорил Догаиский.– С maman он познакомился и может видеть Юленьку, когда захочет. Что же еще ему нужно от меня? О, Боже мой. Боже мой!"   Дело обяснилось, когда вечером пришла встревоженная и испуганная Бэтси; она бывала у Мостовых только на уроках, а тут пришла в неуказанное время. Лицо у нея было такое бледное, а глаза красны от слез.   – Что с вами, милая?– удивилась Калерия Ипполитовна, целуя встревоженную англичанку.– Уж здоровы ли вы?   Бэтси выпила два стакана воды, прежде чем могла говорить, но Калерия Ипполитовна уже догадалась, что так ее встревожило.   – Успокойтесь, голубчик,– ласково проговорила она, усаживая гостью на диван.– Я догадываюсь, в чем дело. Так и должно было случиться.   – Вы про что говорите, Калерия. Ипполитовна?– удивилась Бэтси.   – Да про то, что Доганская и Чарльз наконец познакомились... да?   В ответ Бэтси только кивнула головой и закрыла свое лицо руками.   Калерии Ипполитовне сделалось ея жаль; такая она маленькая и такая беззащитная, да еще эти заплаканные глаза, в которых стоял немой упрек.   – Я догадалась об этом отчасти по вашему лицу, а отчасти...– обяснила Калерия Ипполитовна и запнулась.– Одним словом, у меня был Доганский. Он такой странный, хотя и прикидывается веселым. О, милая Бэтси, вы совсем не знаете этих людей: они будут улыбаться, надевая вам петлю на шею. Ну, разсказывайте, как все это случилось.   – Доганская меня в последнее время часто возила с собой гулять в Летний сад,– разсказывала Бэтси, опуская глаза.– Раз там встретился Чарльз и поклонился мне. Сусанна Антоновна сейчас же обратила внимание и начала меня разспрашивать. Все и вышло так, как вы говорили, хотя я не виновата ни в чем... Она сама меня разспрашивала, и Чарльз тоже. Я ничего не прибавила от себя, решительно ничего. Потом мы опять встретились в Летнем саду, и Чарльз подошел к нам. Они сейчас же познакомились, и Сусанна Антоновна пригласила его к себе... Мне страшно, Калерия Ипполитовна!..   – Ах, какая вы глупенькая, Бэтси!– улыбнулась Калерия Ипполитовна.– Мы-то с вами при чем тут?   – Но ведь я могла предупредить это знакомство...   – Именно?   – Мне следовало отказаться от этих прогулок в Летнем саду... Нет, я самый несчастный человек в свете, и у меня никого нет, никого!.. Теперь еще эта проклятая газета... Мы совсем разошлись с Романом Ипполитычем.   – Как так?.. Не может быть!   – То-есть даже не разошлись, а он переехал в новую квартиру, на Невский, где будет редакция. Он предлагал и мне переехать с ним вместе, но я предпочла остаться одна... Он больше не любит меня, ему тяжело со мной, а я никого не желаю стеснять.   Этот простой разсказ окончательно растрогал Калерию Ипполитовну. Она опустилась на колени перед Бэтси и поцеловала у нея руку.   – Что вы, Калерия Ипполитовна... что вы?!– испугалась англичанка, напрасно стараясь поднять обнимавшую ее Калерию Ипполитовну.   – Бэтси, голубчик, вы героиня,– шепнула, Калерия Ипполитовна со слезами на глазах.– Да, настоящая героиня... У вас душа чистая, и никто этого не понимает, кроме меня. мы, женщины, несчастны даже от наших достоинств... Я тоже была молода и понимаю вас. И вы еще мучите себя из-за этих гадких людей, которые кругом... Не знаю, кто это сказал, что Бог создал женщину в минуту Своего гнева, но это – великая истина. Да, голубчик, я понимаю вас, и вот уж вы не одне.   С Калерией Ипполитовной сделался припадок мигрени, и Бетси пришлось ухаживать за ней. Англичанка никак не ожидала такой сцены, но вспомнила, что Калерия Ипполитовна – родная сестра Романа Ипполитыча, а он всегда умел раскаиваться самым трогательным образом.

X.

   Первый номер "Севернаго Сияния" должен был выйти перваго января.. В "Прогрессе" Котлецова и в "Искорках" появились уже заметки относительно новой газеты, причем дело не обошлось, конечно, без ядовитаго намека относительно средств, на какия будет издаваться новая газета.   – Эти господа, кажется, согласились между собой, чтобы сделать мою газету популярной до ея появления,– заметил Покатилов, когда ему указали на эти заметки.– Я считал их немножко умнее.   Для составления перваго, пробнаго номера Покатилов употребил невероятныя усилия, чтобы показаться перед публикой в самом блестящем виде. Хлопоты с квартирой, комиссионерами, обявлениями и сотрудниками были кончены, теперь все внимание сосредоточивалось на первом номере. Статьи были проредактированы Покатиловым самым строгим образом, так что Нилушка Чвоков даже разсердился, когда увидел корректуру своей передовицы: весь набор был исчерчен поправками Покатилова.   – Это уж зверство какое-то!– ругался Нилушка, просматривая свою израненную передовицу.   – Нельзя... первый номер,– отвечал Покатилов.– Нельзя же перед публикой в халате выйти.   – Мне кажется, что ты уж придираешься, Роман, от избытка усердия... Впрочем, мне это все едино: что поп, что батька.   – Тем лучше...   Покатилов живмя жил в типографии, куда к нему все и приходили. Типография помещалась во флигеле большого каменнаго дома в Столярном переулке. Нужно было с грязнаго маленькаго дворика подняться во второй этаж; громадная зала была заставлена конторками наборщиков, один уголок залы отгорожен был дощатою перегородкой для фактора. В этом уголке теперь и сосредоточивалось все. Покатилову нравились эти ободранныя, прокопченыя стены, точно заплатанныя разными обявлениями, березовый шкап с собственными изданиями этой типографии, конторка фактора, исчезавшая под кипами деловых бумаг, сам фактор, равнодушный седенький старичок в пенснэ, даже запах типографской краски, смешанный с запахом масла от машин, и наконец тот подавленный вечный рабочий шум, который стоял в этой комнате, точно в громадном улье, где около ящиков со шрифтами наборщики двигались, как рабочия пчелы по сотам. Печатныя машины помещались в нижнем этаже, и пол в каморке фактора постоянно вздрагивал от их тяжелой работы. точно там грузно шевелилось какое-то скованное по рукам и ногам чудовище. Для Покатилова вся эта обстановка работавшей типографии являлась чем-то таким дорогим и близким сердцу, точно сам он являлся только составною частью общаго механизма.   Сообщение факторской с залой происходило при помощи маленькаго окошечка. В него Покатилов видел ряды наклоненных голов наборщиков, набиравших с рукописи, и не мог оторвать глаз от этой картины, хотя прежде часто бывал в типографии и как-то совсем не обращал внимания на специально-типографскую музыку. Тогда он был чужим человеком, наемником, а теперь здесь торопливо создавалось свое собственное, кровное дело. Под шумок всей этой сутолоки Покатилов перечитывал все статьи, делал поправки, писал свой фельетон и чувствовал только одно, что сутки сделались точно вдвое короче.   – Вы захвораете, Роман Ипполитыч,– уговаривали его капитан и Симон Денисыч, прибегавшие в типографию по десяти раз в день.– Так нельзя-с.   – Пустяки... Успеем отдохнут,–отвечал Покатилов.   Он тут же и обедал и чай пил. Чвоков никак не мог вытащить его "передохнуть" где-нибудь у Бореля или Дюссо. Лицо у Покатилова было такое желтое, глаза ввалились; вообще вид не особенно привлекательный, но теперь было не до наружности. Только иногда, дожидаясь поправленной корректуры, Покатилов немного забывался, и его мысль сейчас же улетала на Сергиевскую улицу. Нет, он не даром взял теплоуховския деньги, и Сусанна увидит наконец, с кем она имеет дело. Да и другие тоже почувствуют, начиная с Котлецова. Мысль о Сусанне подкрепляла и вдохновляла Покатилова в самые трудные моменты, когда голова отказывалась работать. Он не видал ея сравнительно давно и явится уже редактором de facto, когда к ея ногам положит первый номер "Севернаго Сияния".   – Ну, брат, ты того... обалдел совсем!– говорил Чвоков, заезжавший в типографию проведать приятеля.   – Ничего, отдохнем... Вот посмотри-ка лучше, какая музыка у нас получается для перваго раза.   Покатилов прочитал программу перваго номера, которую Нилушка Чвоков выслушал очень внимательно, немножко склонив свою голову на бок.   – Ну что? Как ты находишь?– спрашивал Покатилов, недовольный молчанием друга.   – Что же, хорошо!– уклончиво ответил Нилушка, делая какой-то нерешительный жест.– Только дело в том, что весь номер слишком уж по-газетному составлен... Я хочу сказать, что у тебя нет ни одного литературнаго имени. Следует пригласить кое-кого для вывески.   – Да ведь это не журнал, а газета!   – Все-таки... Собственно я враг этого популярничанья известными именами, но ничего не поделаешь, если публика привыкла к известным именам. Ведь в вашем деле, как и в нашем, все держится на этом, чорт возьми!   – Ну, этого добра мы наберем сколько душе угодно,– с улыбкой ответил Покатилов, вынимая из кармана сюртука целую пачку писем.– Не угодно ли полюбопытствовать?   Развертывая одно письмо за другим, Нилушка Чвоков долго перебирал их, разбирал фамилии, адресы, первыя строки, которыми они начинались.   – Да тут, кажется, всякаго жита будет по лопате,– задумчиво проговорил Нилушка, возвращая письма назад.– Однако я не ожидал такого обилия продающихся людей.   – Не людей, а известных имен,– проговорил Покатилов с самодовольною улыбкой.– Чего хочешь, того просишь. Я даже статистику маленькую подвел: свои услуги "Северному Сиянию" предлагают семь известных профессоров, пятнадцать известных беллетристов, до десятка критиков, столько же публицистов, политиков, шесть штук фельетонистов, а другим, неизвестными людям и счета нет. Ха-ха!.. Вся улица высыпала!.. Конечно, настоящие литературные осетры в нашу воду не пойдут, да и мы не заплачем о них. Так-то, голубчик, мы всесильны... Стоит только клич кликнуть, и все к нашим услугам.   – Да, большое предложение.   – Больше ста мужчин и около двадцати женских душ. Ведь это силища, как ни говори, и нужно только уметь воспользоваться всем этим добром: тут и наука, и искусство, и талант, и специальныя знания, и просто газетное жульничество... Все идет на улицу, все подлаживается под ея вкусы и требования. Улица всесильна... это тот сфинкс, который говорит: разгадай меня, или я тебя пожру. Да, мы ее разгадаем, и она даст нам двадцать тысяч подписчиков.   – Гусей по осени считают, Роман Ипполитыч.   – Вот увидишь. Приезжай на родины...   – Это когда первый номер из печки выйдет?   – Да!   – Хорошо, заверну.   Ночь с тридцатаго декабря на тридцать первое Покатилов совсем не спал. Нужно было подготовить некоторые материалы для следующих номеров и кроме того изменить кое-что в первом: Покатилов пустил в оборот несколько известных имен и теперь возился с метранпажем относительно разверстки статей. Получалось то больше, то меньше листа, притом со всех сторон летели обявления, а редактор "Севернаго Сияния" не желал обижать никого из этих первых, почтивших редакцию своим лестным доверием. Весь день тридцать перваго декабря прошел в самых глупых типографских хлопотах: запраздничало несколько лучших наборщиков, одна скоропечатная машина что-то капризничала, тоже, вероятно, по случаю праздников. Покатилов горячился, кричал, хватался за голову и сто раз сбегал вниз, где печатался роковой первый номер.   В восемь часов приехал Нилушка.   Капитан и Симон Денисыч в почтительном молчании ждали разрешения всей этой адской сутолоки.   – Скоро ли мы, наконец, разрешимся нашим первенцем?– смеялся Чвоков, посасывая дорогую сигарку.   Покатилов сидел в углу жесткаго диванчика, измученный, желтый, и нервно обкусывал кончики усов. Его возмущал старичок-фактор, который точно замерз и едва шевелился.   – Ничего, успеется,– повторял фактор, посматривая на часы.– Еще только половина девятаго.   – Чорт возьми, мы в самом деле точно собрались на родины,– шутил Нилушка, похлопывая Симона Денисыча по плечу.   Это томительное ожидание разрешилось только в исходе девятаго часа, когда фактор получил наконец по слуховой трубе из нижняго этажа требуемый ответ. Покатилов побежал-было вниз, но в дверях встретился с улыбавшимся метранпажам, который бережно нес в руках еще сырой лист газеты.   – Наконец-то мы разродились,– проговорил Нилушка, щупая сырой помер.– Ура!..   – Вот он, первенец!– шептал Симон Денисыч, с умилением разглядывая первую страницу.– "Северное Сияние", 1-го января 187... года, ежедневная газета, политическая и литературная. Подписка принимается... да... семнадцать рублей с доставкой и пересылкой во все города Российской империи. Номер первый.   – Мне особенно нравится заголовок: готическия буквы и прочее,– заметил капитан, покручивая усы.– И бумага хорошая.   – Чорт знает, когда эти доктора успели залезть на первую страницу,– удивлялся Нилушка, читая обявления.– Электролечебница, мужское безсилие, акушерка для секретных беременных, накожныя болезни, слабость и последствия молодости... Тьфу, целый букет всяких гадостей. Как клопы за обоями набились.   Покатилов улыбался и молча потирал руки. На последней странице номера вытянулись целых два столбца всевозможных обявлений, где, рядом с наглым зазываньем присяжных рекламистов, с немым отчаянием протягивала руки безконечная столичная нужда. Здесь аукцион просроченных залогов, там продажа по случаю скораго отезда, dame diplômée, предлагающая свои услуги по части новых языков, студент, не стесняющийся разстоянием, ищет уроки за комнату и стол, или за одну комнату или стол; далее опять распродажа, под ней приютилось скромное желание иметь квартирку в три комнаты, по возможности с садиком, а тут сплошь пошли студенты, горничныя, дворники, комиссионеры, белыя кухарки, перемешавшись на этой роковой четвертой странице в одну живую пеструю кучу, которая шевелилась и барахталась, как мечется и барахтается выброшенная на берег рыба.   – Ну, я устал, господа,– заявил Покатилов, складывая помер и пряча его в карман.   – Да, да, пора отдохнуть, я тебя могу довезти,– предлагал Нилушка, надвигая соболью шапку на глаза.– Тебе куда?   – Домой, в редакцию. Ах, да, Семен Иваныч,– обратился он к фактору: – когда номер будет кончен, предложите наборщикам в мой счет...   – Тсс!..– зашипел испугавшийся старичок.– Что вы, Роман Ипполитыч! Да мы их и в неделю не соберем; знаете, такой особенный народ-с.   – Ну, делайте, как знаете.   – Мы это по частям устроим, Роман Ипполитыч: сегодня одни отдохнут, завтра – другие. Оно гораздо даже любопытнее выйдет.   В своей квартире Покатилов наскоро умылся и переоделся, а потом, захватив номер, сейчас же отправился с ним в Сергиевскую. Он нарочно не взял извозчика, а пошел пешком, чтобы освежиться после безсонной ночи. Падал мягкий липнувший снег, застилавший переливавшеюся сеткой огни фонарей и освещенныя окна в магазинах. На Невском публики было особенно много; все торопились по домам, чтобы встретить Новый год по своим углам.   "Что же это я не пригласил Нилушку к Доганским?– думал Покатилов, шагая по тротуару.– Вместе бы и Новый год встретили. Ах, да, ведь ему нельзя!"   Покатилов засмеялся, вспомнив, что Нилушка сегодня уедет встречать Новый год к своей содержанке, которою только-что успел обзавестись. Смешно было то, что Нилушка находил нужным скрывать это тонкое обстоятельство, хотя все давно знали о его интимных похождениях.   После горевшаго огнями Невскаго другия улицы казались совсем темными, а уличные фонари мигали, как слезящиеся старческие глаза. Вот и Симеоновский мост и Моховая. Что-то теперь делает бедняжка Бэтси? В груди Покатилова шевельнулось тяжелое чувство, и он зашагал быстрее вперед, точно старался убежать от самого себя. Широкая Сергиевская совсем потонула в мягком зимнем сумраке. Вереницы настоящих барских домов глядели большими освещенными окнами. Эта улица всегда нравилась Покатилову, а теперь в особенности.   "Отлично!" – вслух проговорил Покатилов, машинально ощупывая карман, в котором лежал только-что испеченный помер своей газеты.   В этом хорошем настроении духа Покатилов дошел до самой квартиры Доганских, сунул швейцару красненькую и бойко взбежал по лестнице во второй этаж. Он еще издали услыхал голоса разговаривающих в гостиной и смех Доганской, который заставил его вздрогнуть. Остановившись в дверях гостиной, Покатилов увидал такую картину: Доганская сидела на мягком стеганом диванчике, около нея на низкой скамейке помещался oncle, а на кресле виднелась какая-то женская фигура, на которую Покатилов не обратил внимания, потому что вынимал из кармана номер "своей" газеты.   – А, это вы, г-н редактор!– весело проговорила Доганская, издали кивая головой.– Вы что это совсем нас забыли?   Покатилов торопливо подошел к ней, поцеловал протянутую руку и молча подал газету.   – Что это такое?– равнодушно спрашивала Доганская, развертывая мягкий газетный лист.– Ах, газета... поздравляю!   – Вот как!– пробасил oncle.– Сейчас из печи.   Доганская лениво прочитала заголовок, свернула лист и проговорила прежним веселым тоном:   – Позвольте, г-н редактор! Вы, кажется, не знакомы: Чарльз Зост, мистрис Кэй.   – Мы знакомы,– тихо проговорила по-английски Бэтси, пока Покатилов и Зост, с принужденными улыбками, пожимали друг другу руки.   Небольшого роста, худощавый, но с свежим, бледным лицом, Зост выглядел бы совсем мальчиком, если бы не строго сложенныя губы и не этот холодный, уверенный взгляд серых, прелестных глаз. Oncle с улыбкой наблюдал происходившую сцену и в душе даже пожалел Покатилова: бедняга попал между двух огней.   "Эти женщины точно для того только и созданы, чтобы ставить нас в чертовски скверное положение!" – сделал заключение старик.   – А мы тут разговариваем о лошадях,– заговорила Доганская, продолжая прерванную беседу.– Вы, г-н редактор, тоже ведь любите этот отдел спорта?   – Да, я люблю спорт,– бормотал Покатилов, недоумевая, как сюда могла затесаться Бэтси.   – У Романа есть слог, когда он описывает скачки,– подтвердил oncle, поднимая свои крашеныя брови.– Позвольте мне газету, Сусанна Антоновна.   "Этакая глупая лошадь, английская лошадь!– со злостью подумал Покатилов по адресу милаго дядюшки.– Чорт тянет за язык... слог!"   Первый номер "своей" газеты был растоптан и уничтожен проклятыми английскими лошадьми, о которых Сусанна болтала все время с Зостом. В ушах у Покатилова вертелись совсем непонятныя слова: жокеи, тренера, тотализатор и еще чорт знает какая лошадиная галиматья. Однако зачем здесь этот "наш молодой друг", как называл oncle Зоста, и почему он появился вместе с Бэтси? Все эти вопросы перемешивались в голове Покатилова, как разноцветныя стеклышки в калейдоскопе, и он отвечал Сусанне два раза совсем невпопад. Но она даже не обратила внимания на это: перламутровые глаза у ней сегодня были совсем темны, а по лицу бродила разсеянная улыбка. Покатилов понимал эту лихорадку чувства, которую теперь переживала Сусанна.   – Какой вы сегодня странный, г-н редактор!– обратилась к Покатилову Доганская, когда разговор о лошадях оборвался.– Точно вы муху проглотили... Будьте же повеселее, а то вы нагоните скуку на всех. Вот и Бэтси тоже!   В порыве чувства Доганская обняла Бэтси и крепко ее расцеловала; эта институтская выходка говорила уже о полном умственном затмении. Покатилов понял все и, неловко поднявшись с кресла, начал прощаться.   – Куда же это вы?– разсеянно говорила Сусанна, но замечая Покатилова.   – У меня голова болит... до свидания!   Доганская посмотрела на него какими-то опьяневшими глазами, слишком счастливая, чтобы понимать что-нибудь.   – Эй, дружище, а газету возьми!– остановил oncle Покатилова.   Несчастный первенец был скомкан самым безжалостным образом и полетел куда-то под рояль. Проклятый номер!   – Все конечно, все!– шептал Покатилов, останавливаясь посреди громадной гостиной, едва освещенной двумя бра.– И на кого променяла: мальчишка... щепок!..   Ему сделалось даже гадко, когда он вспомнил, как Сусанна целовала Бэтси. Однако как Бэтси попала сюда? Подождать ее и проводить до дому? Внимание Покатилова было привлечено щелканьем бильярдных шаров, и он машинально побрел в бильярдную, плохо отдавая отчет, что делает.   Отворив двери, он увидел самого Доганскаго и Теплоухова, которые с увлечением доигрывали партию на французском бильярде без луз. Теплоухов "делал шара" со своим обычным пришибленным видом, а Доганский вытягивался по бильярду во весь рост, чтобы достать кием шар без помощи машинки.   – Ваша партия!– крикнул Доганский, бросая кий.   Он только сейчас заметил стоявшаго в дверях Покатилова и улыбнулся ему:   – А! Роман Ипполитыч! Вот не желаете ли проиграть партию этому господину, который уверяет всех, что даже не умеет держать кия в руках! Вы видели Сюзи?   – Да, я сейчас оттуда.   – Ах, она совсем увлеклась этим плутишкой Чарли... Это наш новый молодой друг, Роман Ипполитыч, который овладел сердцем бедной Сюзи сразу, так что я уж не знаю, как вы теперь будете...   Доганский сам же первый громко засмеялся своей шутке, а у Покатилова сжались кулаки, чтобы раздавить эту холодно улыбавшуюся гадину.   – Так вы не желаете попытать счастья... на бильярде?– спрашивал Доганский, как ни в чем не бывало, выбирая новый кий.   – Нет, благодарю вас.   – Ну-с, так уж нам с Евстафием Платонычем, видно, на роду написано играть одну партию за другой.   Бильярдные шары застучали с новою силой, а Покатилов побрел назад: в этом доме в каждом углу шла самая отчаянная игра.   – Вы куда это уходите?– кричал вслед Доганский.– Оставайтесь встречать Новый год!.. по-семейному!