Текст книги "За Байкалом и на Амуре. Путевые картины"

Автор книги: Дмитрий Стахеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

III

Совершая свои молитвы, бурят становится на колени перед бурханами, складывает ладони рук и, поднимая их ко лбу, приговаривает какие-то слова. Более религиозные, кроме обыкновенной молитвы, еще устраивают около юрты вертящиеся от ветра столбики, исписанные разными молитвами. Некоторые от этого столбика проводят веревку в юрту и, подергивая ее, приводят в движение столбик: движение столбика вокруг своей оси, по понятиям бурята, заменяет его личные молитвы. Сколько раз повернется столбик, столько раз число молитв, уписанное на нем, зачтется в заслугу буряту.

– Дальджема! – кричит какой-нибудь старик своей вечной работнице-жене: – дай-ка мне добрую чашку араки.

Послушная Дальджема, верная и покорная раба своего супруга, вечная его работница, ведет себя сообразно своему положению и не смеет противоречить своему властелину: – араки является по первому требованию.

Выпьет старик охмеляющее питье и, дернув несколько раз проведенную от столбика веревку, спокойно завалится спать. Это значит, что он помолился.

Если не каждый богатый бурят, то бо́льшая часть из них, считает непременною своею обязанностью хотя один раз в жизни сходить в г. Ургу, на поклонение живому богу – Хутухте. Город Урга, отстоящий на триста верст от Кяхты, небольшой монгольский город, с дворцом для Хутухты. Этот город, кажется, и построен для его резиденции; в народе он называется «ламский город», потому что при Хутухте находится до десяти тысяч лам.

Отправляется монгол или бурят в Ургу и несет с собой, по силе возможности, соболей, серебра, а иногда и золота. Придет он в Ургу – услужливые ламы не откажут ему в принятии жертвы и позволят полежать, растянувшись на земле, перед входом во дворец живого бога. При этом, конечно, он наслушается от лам о тысяче чудес, которые творит их бог, и другой богатый слушатель только и знает, что распоясывает свою мошну да дает ламам деньги. Полежит поклонник минуты две-три перед дворцом, пошепчет молитвы, выскажет свои задушевные просьбы и отправляется в обратный путь, исполнив свой религиозный обет. Видеть Хутухту никто никогда не может, кроме приближенных, старших лам. Он живет себе во дворце с детства и откармливается на убой до 18—20-летнего возраста. К этому времени, по учению лам, душа его переселяется в душу какого-нибудь дитяти из благочестивого семейства в Тибете, а тело улетает на небо. Когда наступает подобный торжественный день, ламы, с разными приличными случаю церемониями, отправляются в Тибет, отыскивают там какое-нибудь богатое благочестивое семейство и объявляют ему, что Хутухта, как видно из священных тибетских книг, переселился в душу их сына. Семейство, конечно, жертвует ламам богатые дары, а маленькое дитя с почестями перевозится в Ургу. Проходит известное количество лет; мальчик подрастает, откармливается, ублажаемый приближенными ламами, и впоследствии, по всей вероятности, его тоже убивают и заменяют новым, которого ожидает та же несчастная участь. Конечно, дело понятное, – чем чаще душа Хутухты будет переходить в маленьких детей из благочестивых и богатых семейств, тем выгоднее ламам…

Я был знаком с одним ламой, только что возвратившимся из путешествия в Ургу.

– Что, лама, ты, говорят, в Ургу ходил, – спрашивал я.

– Как не ходить, – ходил, – отвечал лама, почесывая лоб.

– Что же, ты отнес туда серебро или золото?

– Отнес немного…

– А что именно?

– Три соболя отнес, два золотых и пятнадцать серебряных денег, – пересчитывает по пальцам лама.

– Зачем же ты так много отнес, поменьше бы?

– Ничего уж… отнес… – задумчиво говорил бурят.

– Кому же ты их там отдал?

– Там большому ламе отдал.

– Зачем отдал?

– Живому богу молился…

– Разве без денег молиться нельзя?..

– Нет, пошто нельзя, можно… Только я живого бога хотел видеть, затем давал…

– Ты видел, что ли, живого бога?

– Его самого не видел, а дом его видел, – большой такой…

– Как же ты не видел? Ты ведь лама?

– Мне нельзя его видеть: я маленький лама. Серебро я отдал, соболей и золото дал – все взял большой лама.

– А тебе не жаль денег?

– Зачем жаль? Зато живому богу помолился, – говорил задумчиво бурят и по обыкновению потирал ладонью лоб.

В Урге, кроме Хутухты, есть еще пророки – гыгены. Эти хотя и не отличаются бессмертием, но имеют тоже некоторые особенности, доставляющие им и деньги, и почет. Гыгены, большею частью, пустынники и отшельники, и к ним обращаются, как к людям, которым боги, за их святую жизнь, открывают будущее. Желающие приподнять хотя кончик таинственной завесы будущего приносят к этим почтенным старцам серебро, золото, соболей и получают ответы на свои вопросы[11]11
  У бурят, как и у всех азиатских народов, есть еще шаманы-духовидцы, но о них я считаю лишним говорить, так как они довольно подробно описаны Гартвигом и многими другими.


[Закрыть].

IV

Во время беременности женщину каждый месяц посещает лама и читает над ней молитвы о благополучном ее разрешении. По разрешении от бремени, лама, с подобающею важностию, перелистывает священную книгу, отыскивая в ней указание на тот счастливый день, в который можно совершить обряд крещения. Этот обряд заключается в чтении молитв на тибетском языке. Новорожденного моют и дают ему имя, по имени первого гостя, вошедшего в юрту.

Однажды, во время обряда, вошел в юрту русский священник, новорожденный была девочка. Буряты пришли в страшное недоумение и не знали, как назвать дитя. Священник заметил их затруднение.

– Да кто у вас родился-то? – спросил он.

Буряты переглядывались между собой и ничего не отвечали.

– Да что с вами? Говорите, кто же у вас родился?

– Дело плохо…

– Что же? Несчастие что ли какое?

– Девчонка родилась, – объяснили буряты.

Священник засмеялся.

– Ну так что же? Назовите ее Машкой и конец делу, – сказал он в шутку, а буряты поверили да так и назвали. Дитя выросло и осталось навсегда под именем Машки.

По окончании каждого обряда: крещения, свадьбы или погребения – лама получает для кумирни приношение в виде коня, быка, барана или кирпичного чаю, смотря по достатку дающего. Давая приношение, бурят не заботится о том, чтобы лама доставил его в кумирню; он крепко верит, что отдал жертву богу, а если принявший лама утаит дар в свою пользу, то сам же и ответит перед богом.

В каждой семье бурятской один из сыновей от рождения назначается в ламы. Это назначение открывается тоже через священные тибетские книги, где, будто бы, значится, быть ли ребенку ламой, или нет. Если быть, то будущий лама отдается в учение, тибетскому языку и медицине; но бо́льшая часть их, конечно, ничего не смыслят ни в том, ни в другом. Лама может жениться, как следует, только в таком случае, если в его семье нет братьев. Если же у него есть женатый брат, то лама пользуется его женою, как собственной. Некоторые утверждают, что у братьев в этом случае составляется компания, и этому, пожалуй, можно верить, потому что бурят, даже ради гостеприимства, уступает ночующему у него в юрте дорогому гостю свою жену, а иногда и незамужнюю дочь. Это вполне в нравах бурятских и этим особенно пользуются ламы. Та девица, которая забеременела от ламы, скорее других найдет себе мужа, так как связь ее с ламой считается чем-то священным. Если же беременность получилась от связи ее с простым смертным, то этот смертный должен взять свое дитя к себе.

Дети в бурятской семье находятся в полном и безусловном повиновении у своих родителей, и когда сын достигает такого возраста, что можно его женить, – отец выбирает ему невесту и посылает сватов к ее родителям. Сваты торгуются о калыме, то есть, сколько должен дать жених за невесту голов скота, сколько серебра и проч. По окончании торгов сватов угощают аракой и бараниной; приглашаются в юрту жениха ламы и опять раскрывают они свои священные книги, отыскивая в них день, в который можно совершить свадебный обряд.

К девице, просватанной замуж, собираются ее подруги и живут у нее по нескольку дней, приготовляя приданое. Вскоре после сватанья отцу невесты доставляется часть калыма, остальная же часть выдается впоследствии, смотря по условию. Накануне свадьбы, как у невесты, так и у жениха, убивают баранов и быков для угощения будущих гостей. Богатые буряты за несколько дней до свадьбы делают вечера, на которых однако жених не участвует. На этих вечерах, кроме ближних родственников, никого из посторонних не бывает; посиживают только собравшиеся родственники вокруг чайного котелка, попивают чаек и толкуют о предстоящей свадьбе, о калыме, о достоинствах невесты, и проч.

– Работница будет хорошая…

– Большая девка, здоровая…

– Да и калым недорогой дали… Девка отличная!

В день свадьбы жених со своими друзьями отправляется к юрте невесты; ее подруги, завидя приближающихся молодцов, становятся в круг и составляют из себя цепь, сплетаясь руками; в середину этого круга становится невеста. Жених с друзьями стараются разорвать цепь и вырвать из круга невесту. Писк и визг поднимается ужасный, подруги защищают невесту, насколько хватает у них силы и, не имея более возможности сопротивляться напору нападающих, уступают наконец невесту друзьям жениха. Взяв приступом невесту, друзья жениха одевают и закутывают ее в шубы или ткани, садят верхом на лошадь, и процессия с невестой уезжает в поле; следом за ней уходит и обоз с приданым. Жених возвращается назад в свою юрту, где ожидают его родные, и они, все вместе, отправляются верхами в поле отыскивать невесту. Едут они гурьбой по степи, видят расположившийся табором поезд невесты, но нарочно стараются проехать мимо. Ламы, важно заседающие где-нибудь поблизости у ручья, останавливают этот поезд жениха, спрашивая: куда вы едете?

– Мы едем по степи, – совершенно справедливо отвечают едущие.

Спрашивающие удовлетворяются ответом и задают новый вопрос: – Кого вы ищете?

И слышат в ответ следующее:

– Ищем мы корову, у которой рога серебряные, хвост шелковый, копыта золотые и вместо глаз горят яркие драгоценные камни. Не видали ли вы такой коровы?

– Видели, – отвечают ламы.

– Где же вы ее видели?

Ламы отвечают: – Мы сидели здесь у ручья, а она бежала мимо; мы остановили ее и взяли в свой табор.

– Отдайте же ее нам – она наша, – просят со стороны жениха.

Ламы несколько времени не хотят отдавать, но потом соглашаются и тогда оба поезда, соединившись вместе, отправляются к юрте жениха. Тут читаются священные книги, невесту переодевают в другое платье и затем начинается свадебный пир.

Так как в юрте жениха поместиться всем гостям нет никакой возможности, то бо́льшая часть гостей рассаживаются около юрт. Время для свадебного пира всегда назначается к вечеру и продолжается до утра. Много съедается тут вареного и жареного мяса, много выпивается араки и кумысу и еще больше кирпичного чаю. Публика располагается небольшими группами, и в середине каждой группы непременно раскладывают костер. Молодые гости составляют пляски, старики мурлычат песни или сосут свои коротенькие трубки; нагие ребятишки бегают около огней; кое-где буряты борются, поощряемые зрителями; собаки подбирают обглоданные кости… Поздно ночью оканчивается этот праздник, и гостей большею частью развозят уже в одноколках, так как они бывают не в состоянии возвратиться домой верхом.

Первую ночь невеста проводит не со своим женихом, а с кем-нибудь из ее или его друзей, смотря по ее выбору. Этот обычай некоторые буряты оправдывают тем, что невеста остается в эту ночь неприкосновенной; другие, однако, при этом хитро посмеиваются и говорят двусмысленности. Кто их знает, что это за обычай? Верно только то, что жених увидит свою молодую жену только на второй день после свадьбы, и тогда уже у них начнется настоящая супружеская жизнь.

Целый месяц после свадьбы молодая живет барыней, почти ничего не делает, и лишь изредка возьмется за какую-нибудь ничтожную работу. К концу месяца она съездит к своим родным, поживет у них недельку-другую и, возвратившись к мужу, принимает уже на себя все тяжелые обязанности жены-работницы.

Бурят может иметь в одно время не более двух жен. Развод допускается законом только в таком случае, если разводимые дадут обещание более никогда не вступать в брак. Официальные разводы бывают весьма редко и не заключают в себе ничего особенного. Сидят себе ламы в своих желтых и красных костюмах, читают священные книги, старший изредка позванивает в колокольчик – вот и весь обряд. Большею частью разводы бывают без участия лам, по обоюдному согласию супругов, а иногда просто жена убежит от мужа, и в таком случае он имеет право требовать калым назад, но если муж оставляет жену, то калым ни в каком случае не возвращается.

Оставившая мужа или оставивший жену может, с разрешения лам, снова вступить в брак, и этот законный брак можно повторять сколько угодно раз. Точно также и после смерти жены бурят может снова жениться; закон дозволяет ему брак, пожалуй, если хотите, до ста раз; соблюдается только, чтобы в одно время не было более двух жен.

V

У бурят часто можно встретить баранов, быков и лошадей, увешанных разноцветными тряпками, вплетенными и привязанными к гриве, рогам и хвосту. Это – священные особы, и пугать, бить, а тем более убивать их считается величайшим грехом. Случилось мне видеть четырехрогого барана, остановившегося у самого входа в юрту. Бурят стоял поодаль и не смел отогнать его от дверей.

– Что ты стоишь такой испуганный? – спросил я.

– Да вот баран… – нерешительно отвечал бурят.

– Ну что же, баран?

Бурят делает на своей роже таинственное выражение и шепотом говорит, боязливо посматривая на барана.

– Юрту заслонил – пройти нельзя…

– Отгони его, не съест ведь.

– О! Нельзя. Подожду мало, уйдет…

Действительно, баран постоял, потерся рогами о кошму и пошел дальше, к радости бурята, нетерпеливо ожидавшего его ухода.

Во время сильной бури, продолжительных дождей, грома, молнии и землетрясений буряты и их ламы начинают совершать моление перед бурханами; нередко во время землетрясений вырывают они ямы, в которые кладут жертвы – золото, серебро или кораллы для умилостивления разгневанных божеств.

Умирая, бурят приглашает к себе ламу и исповедуется.

Богатый еще при жизни делает завещание: сколько дать в кумирню, сколько оставить семье и сколько положить с собой в гроб, в виде выкупа за землю. После его смерти приходят несколько лам, читают священные книги, бьют в тимпаны и по книгам же назначают день, в который следует тело предать земле, и место, где зарыть покойника. Случается, что в ожидании погребения умерший лежит по пяти и шести дней в юрте и разлагается, распространяя на полверсты кругом ужасную вонь. Подобное замедление, по рассказам некоторых бурят, бывает от того, что ламе мало дадут за труды, и священная книга, по его расчету, показывает отдаленный срок погребения.

На месте, выбранном для погребения умершего, собираются ламы, расстилают на землю войлок, кладут черную баранью шкуру, а на черную – белую и тогда уже начинается чтение священных книг и поклонение богам, чтобы они позволили вырыть яму для могилы. После чтения молитв покойника опускают в землю. Со всех четырех сторон в могиле ставят из чистого белого стекла баночки, наполненные серебром или золотом – это выкуп за землю. Потом закопают гроб, сделают сверху насыпь земли, наставят кругом жердей и обтянут их веревками. На веревки повесят разноцветные тряпки и бумажки, исписанные молитвами, и они, колыхаясь от ветра, будут, по понятиям бурят, заменять умершему молитвы. Совершив тризну на могиле, родственники покойного, вместе с ламами, отправляются обратно в юрту.

Понятия бурят о загробной жизни несколько схожи с христианскими. Они верят, что наступит такой день, когда вся земля разрушится и Бог придет судить и разбирать дела людей. Грешных велит бросать в ямы – или холодные, со льдом, или горячие, с пылающими дровами, смотря по грехам. Умерший, переходя в новый мир, встретит по дороге всех обиженных, обманутых и обсчитанных им, которые будут к нему приставать и требовать удовлетворения; некоторые из грешных увидят дерево, наверху которого будут сидеть их знакомые и звать их к себе, рассказывая прелести и удобства своего помещения. Грешники полезут к ним на дерево, но, царапаясь об иглы и шипы, будут обрываться вниз, и снова потом взбираться, до бесконечности…

– Учить нас там будут много…

– И бить будут, больно будут бить… потому грехов много, больно уж грехов много. Куда ни повернись – все грех!..

И благочестивые буряты вздыхают при этом глубоко.

Некоторые из лам говорят, что мучения грешных вечно продолжаться не могут, потому что Бог, создатель всего мира, очень добр и непременно простит грешных, помучив их несколько времени. Праведных ожидает блаженство, состоящее из всякого рода наслаждений, конечно, во вкусе азиатском.

Богослужение бурят, кроме описанного чтения священных тибетских книг, совершается несколько раз в году в больших кумирнях. На эти богослужения приезжает главный лама, называемый хамба-лама. Это начальник над всем бурятским духовенством и пользуется большим почетом между бурятами за неимоверную тучность своего тела. Вес хамба-ламы, умершего в 1861 году, доходил до 10 пудов.

VI

Давно уже русское духовное начальство заботится о распространении христианства между бурятами. Как шло и как продолжается теперь это распространение, мне неизвестно; но в бытность мою в Иркутске мне пришлось слышать несколько фактов, которые я считаю нелишним передать.

В начале шестидесятых годов буряты, вдруг, целыми улусами, стали принимать крещение. Духовное начальство было, конечно, очень радо такому успеху их проповеди. Но через несколько времени обращение в христианство так же быстро остановилось, как и началось.

– Что такое сделалось с ними? – думали недоумевающие проповедники.

Оказалось, что буряты принимали православную веру потому только, что освобождались этим от влияния их родового князька, слишком усердно эксплуатировавшего их при всяком удобном и неудобном случае[12]12
  Буряты разделяются на множество отдельных родов, управляемых родовыми князьками. Каждый род состоит иногда из тысячи или более человек, в большинстве случаев не знающих степени родства между собою. Это устройство отчасти напоминает кланы шотландских горцев.


[Закрыть]. Князек, замечая потерю своего влияния, отправился в Иркутск и сам со всей семьей своей тоже перешел в христианскую веру, но он умел устроить свои дела так, что с крещением снова получил власть, как над обращенными в православие, так и над оставшимися в старой вере бурятами. С этого-то времени буряты не так ревностно стали переходить в православие.

Бывали такие случаи, что бедный бурят принимал крещение по нескольку раз. Окрестят его раз, оденут, обуют и сладко накормят; пойдет он в свой улус рассказывать своим о хорошей русской вере и через несколько времени снова является под другим именем, объявляя о желании перейти в христианство. Опять он получает крест, рубашку, халат, шапку, сапоги и проч.

Рассказывали, что хамба-лама, получая от русского правительства известные права, обязывается не мешать распространению христианства между бурятами. Мешает он или нет – кто знает? Известно только то, что доход с бурятских кумирень он получает в весьма приличном количестве и терять его во всяком случае ему было бы очень прискорбно…

В последнее время русская миссия имеет свою резиденцию в Посольском монастыре на берегу Байкала. Один мой знакомый был очевидцем, как наши миссионеры обращают бурят.

Большая часть бурят знают по-русски, но при появлении незнакомого лица, кто бы он ни был, наотрез отказываются от этого знания: – толмач угый (переводчика нет) – да и только; хоть вы их принуждайте угрозами, хоть упрашивайте, буряты все будут отделываться своим: – толмач угый, – пока не увидят безопасности разговора по-русски. Приезжает миссионер в бурятский улус и, получив «толмач угый», начинает говорить через переводчика. Буряты стоят и сидят около него в юрте и, по-видимому, с вниманием слушают проповедь миссионера. Долго и много говорит миссионер, буряты все слушают, тихонько вздыхая и почесывая лбы.

– Ну что же, бедные дети степей, видите ли, какая прекрасная, святая и чистая вера христианская! – заключает свою речь миссионер.

– Вера хороша; славная, хорошая вера, – отвечают ему некоторые из бурят, переминаясь с ноги на ногу.

– Ну так что же еще думать? Принимайте святое крещение, будете дети православной церкви и угодны Господу Богу, – избавитесь от вечной муки, которая вас ожидает за поклонение поганым и скверным идолам…

Буряты слушают, сохраняя молчание.

– Что же вы задумались, несчастные жертвы ада и вечных мук? Неужели вы предпочитаете вашу греховную веру истинному и праведному учению Христову? – спрашивает миссионер.

– Вера уж хороша, больно хороша, чудная вера! – говорят опять буряты, почесывая плохо выбритые лбы.

– Так что же еще вам нужно? Сами поняли, что хорошая вера, – спешите же принять святое крещение!

– Холодна теперь больно погода; вот уж лето подойдет, тепло будет, тогда уж можно креститься, – отговариваются буряты.

Миссионер уезжает в полной уверенности, что с наступлением лета буряты перейдут в православие. Приезжает он летом и начинает опять уговаривать бурят.

– Ну вот и лето наступило благодатное, «приспе день спасения». Спешите примкнуть к стаду Христову, – говорит он им.

– Теперь тепло уж, больно тепло, – отвечают буряты, – можно хреститься… только вот что… ребята наши все по полям… кто скот пасет, кто чево… Вот ужо осенью все соберутся, тогда и хреститься хорошо будет…

Приезжает миссионер осенью и начинает снова доказывать бурятам преимущества христианской веры перед нечестивым идолопоклонством. Опять поддакивают ему буряты – хоро-о-шая вера, чудная вера! – и опять отнекиваются под каким-нибудь предлогом.

Один из горяченьких миссионеров, вероятно не имея силы выносить подобные отговорки, сожег их кумирню, желая этим доказать бурятам, что боги их бессильны и не спасут своего поганого храма.

Боги действительно оказались бессильны: сухие бревна старого здания скоро охватило пламя, ветерок явился на подмогу и в полчаса кумирня сгорела до основания. Буряты стояли, смотрели и молчали. Миссионер сказал им еще несколько поучений, приводя в пример бессилие их поганых богов. Буряты опять слушали и опять похвалили русскую веру.

– Хо-ро-о-шая, чудная вера.

Миссионер уехал в Посольский монастырь. Но не прошло месяца, как буряты составили прошение и подали его в Иркутск. Писали они, что миссионер сожег их кумирню и всех богов, в ней находившихся, и что вместе с их богами сгорела икона, чтимого ими, Николая Чудотворца.

Чем кончилось это дело – мне неизвестно. Может быть даже, этого ничего и не было, может быть, люди, недовольные деятельностью миссии, сложили эту сказку; а если так, то тем лучше. Но я все-таки ее печатаю, хотя для того, чтобы дать понятие, какие сказки могли складываться в известное время, в известной местности. Эта сказка, если не содержит и капли справедливости, тем не менее имеет свое историческое значение, как материал, с помощью которого можно доискаться какой-нибудь истины и, наконец, понять, отчего фантазия автора была настроена так, а не иначе, отчего составлена такая сказка, а не другого какого-либо содержания…