Текст книги "Глашатай бога войны (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Харитонов

Соавторы: Тансар Любимов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

– Но этот мир рухнет, если вы покинете его, мой господин, – Ицкоатль всё ещё не понимал.

– Нет, Ицкоатль, – бог улыбнулся. – Пока мы живы, пока кровь жертв окропляет алтари, порядок в мире будет соблюдён, где бы мы ни находились. Теночтитлан или Тлашкала – вы враждуете, но кровь ваших жертв одинаково ценна для мироздания. Этот мир или другой – нет разницы, пока жертвы приносятся во имя поддержания общего порядка. Это как выйти из одного города и войти в другой – но нам будет нужен проводник.

Теперь он понял.

– Предлагать такой выбор – не предлагать его вовсе, – сказал Обсидиановый Змей. – Послужить богам и в посмертии – что может быть почётнее для воина? Разве смогу я наслаждаться раем, зная, что срок уже отмерен и конец неизбежен? Такой рай будет хуже мучений Миктлана… Но позволь мне спросить, мой господин.

Он кивнул, уже зная, о чём его будут спрашивать, но Ицкоатль всё равно заговорил. Так ему было легче было принять неизбежное.

– Буду ли я помнить свою жизнь здесь?

– Будешь, – отозвался бог воинов. – Иначе как же ты сможешь научить других, если сам не будешь помнить, чему ты должен их учить?

– Буду ли я помнить всё, что ты рассказал мне? – снова спросил Ицкоатль.

– И это тоже ты запомнишь, – пообещал Мештли. – Иначе не сможешь выполнить поручение, данное тебе богами.

Он бы вздохнул облегчённо, но в его груди больше не было дыхания жизни.

– Что станет с духом того человека, чьё тело я получу? – ему было неспокойно от мысли, что он послужу невольной причиной гибели человека, который не сделал ему ничего плохого и не был его врагом. Никогда Ицкоатль не убивал безоружного.

– Он будет приравнён к жертве, – серьёзность в голосе бога успокоила меня. – Как мать, которая умирает, производя дитя на свет, он придёт в Тонатиу’ичан. Что-то будет отдано его миру – его мир должен будет отдать что-то нашему миру. Он займёт твоё место в процессии воинов, сопровождающих Солнце.

– Сохранится ли его память в моём сознании, или же мне придётся, как младенцу, постигать его мир? – этот вопрос тревожил Ицкоатля сильнее всего.

– Этого я не могу тебе сказать, – Мештли покачал головой. – Не потому, что не хочу, а потому что не знаю. Никогда ещё мы не совершали ничего подобного. Может быть, ты будешь знать всё, что помнил этот человек, может быть, его знания частично сохранятся в твоей памяти, а может, не останется ничего. Ты узнаешь об этом, когда войдёшь в его тело, и мы узнаем вместе с тобой. Могу лишь обещать, что всегда буду слышать тебя – а ты услышишь меня, если спросишь о чём-то, и получишь ответ, если дать его будет в моих силах.

Что ж, у него оставалась надежда. Он видел пленников, которые не знали науатль и не понимали ни слова из того, что им говорили. Не хотелось бы оказаться в их положении – но при необходимости человек способен научиться чему угодно. Особенно когда на кону стоит всё мироздание…

– Сколько времени у меня будет, мой господин? – задал Ицкоатль последний вопрос.

– Одна твоя жизнь, – последовал ответ. – В наших силах дать тебе новое тело, но не бессмертие. Ты придёшь в новый мир молодым и сильным, но дальше всё будет зависеть только от тебя.

– Тогда я готов, – просто сказал Ицкоатль. – Что мне нужно делать?

– Закрой глаза, – попросил Мештли.

Он подчинился. Ощутил, как пальцы бога войны коснулись его лба и груди, в которой больше не стучало сердце.

И мир исчез.

Глава 3

С высокого рога, нависающего над слиянием двух небольших рек, дающих начало неширокой, но топкой Алгее, открывался вид на всю речную долину. От цепи холмов, похожей на спину спящего дракона, на востоке, до пологой возвышенности, утонувшей в зелёном сумраке старого леса, на западе. Далеко на юге, сквозь дымку ранней осени, голубым зеркальцем поблёскивало Топозеро, в которое впадала Алгея.

Но другой вид куда больше радовал сердце дозорного, засевшего на самой верхушке рога: вид на дорогу, которая вела к единственному на всю долину броду. Здесь кони могли перейти на другой берег, не увязнув по самое брюхо в густой болотной грязи. В любом другом месте попытка переправиться была обречена на провал, а уж к самому Топозеру соваться и вовсе было чистым безумием. Его название само за себя говорило: не лезь, утопнешь.

Убедившись, что ему не показалось, и над холмами, там, где в долину сбегает дорога, действительно поднимается пыль, дозорный скатился вниз, проворно отвязал коня, мирно жующего листья небольшого деревца, прыгнул в седло и помчался в сторону леса.

Звериная тропа привела всадника на широкую прогалину в лесной чаще. Там после недавнего грабежа остановилась разбойничья шайка, к которой он принадлежал.

На конский топот из шалашей выскочили его соратники с оружием наготове, но узнали прибывшего и успокоились. Рослый, статный мужчина в поношенной, но когда-то богатой одежде остановился у входа в шалаш и ждал, пока дозорный спешится и подбежит к нему.

– Андрис, обоз идёт! – выпалил дозорный. – С востока, по большой дороге. Пыли много, не маленький!

– Раз не маленький, то и охраны должно быть много… – главарь огладил неровно подстриженную бородку. – Справимся ли?

Его подручные молчали. Было с чего – многим досталось в прошлый раз, а их лучший воин, Саркан, получил такой удар по голове, что до сих пор лежал без памяти, и по всему выходило, что не выживет.

– Попробуем, – решил Андрис. – Засядем у дороги, если не по зубам кусок – пропустим. А если не сильно охраняют, можно и забрать.

На том и порешили.

– Эй, артист, спой что-нибудь! – донеслось с телеги неподалёку. – Глядишь, и дорога пойдёт незаметнее.

Артист, а точнее бард, вздрогнул и посмотрел на возницу.

– Чего же тебе спеть, уважаемый? – поинтересовался он, понимая, что коли уж попросился в обоз – изволь развлекать, за место в телеге, у стояночного костра и так далее. И по мере возможностей – охраняй обоз. Иначе никому ты здесь не нужен.

– А что-нибудь героическое знаешь? – спросил молодой возница.

Бард изумлённо посмотрел на него. Совсем ещё юноша. Руки ещё не знали ни меча ни топора, точнее знали, но как учебный и рабочий инструмент, не как оружие. Подбородок гладко выбрит по новой столичной моде… Или нет. Не выбрит. Просто борода ещё не растёт. И явно хочет поскорее схватиться за меч, бежать завоёвывать славу. Ох, не спешил бы.

– Героическое, говоришь? – вещевой мешок полетел в телегу к собеседнику, а лютня перекочевала со спины на грудь. – Отчего же нет? Можно и героическое…

– Ты со своим героическим накаркаешь, – тут же возразил кто-то. – Говорят, неспокойно тут. Вот если артист что-нибудь весёлое набренчит – другое дело.

– Весёлое? – переспросил бард, оглядываясь на второго собеседника. – Можно и весёлое. А героическое я лучше позднее спою. В трактире, на ночёвке.

– Это дело, – проворчал второй возница, которого бард уже окрестил про себя "опытным". Ну а как ещё? Старше первого едва не вполовину, густая, чёрная борода с белыми нитями благородной седины, и руки, что привычны не только к вожжам. Топор в них бывал чуть ли не чаще, чем что-либо другое. Да и сейчас заметно было, что он заложен сзади под широкий кушак. Так, что наружу и не торчит ничего. Почти.

Тем временем руки барда, поудобнее перехватив лютню, взяли первый аккорд из известной плясовой, коих бард знал великое множество, а исполнял и того чаще – на каждом выступлении бродячих актёров, гимнастов и жонглёров. Любое выступление смотрится не столь хорошо, если не сопровождается музыкой. Одно время его даже прозывали "бардом для гимнастов", намекая на то, что он не только выступал у бродячих актёров, но и часто даже путешествовал вместе с ними, в их таборах.

Под музыку даже лошади, казалось, побежали веселее. Пыль начала подниматься выше, но лёгкий ветерок сносил её прочь, давая дышать свободно. Вскоре путь преградила река, охрана барона Ботонда, сопровождающая обоз с податью, насторожилась, обшаривая камыши взглядами, но всё было спокойно.

– Не бойсь, – буркнул опытный возница, – здесь никто не нападёт. Брод не широкий, а в болоте сидя, много не навоюешь. Если где лихие люди и засели, то в лесу где-нибудь.

– Слышал, с соседней деревни обоз шёл, и на него напали, – подхватил юноша. – Так охрана им наподдала знатно, разбежались как зайцы! К нам уже и не сунутся…

Это прозвучало почти огорчённо.

Брод действительно миновали без задержек. Вспенивая мутные воды Алгеи, лошади вытянули гружёные зерном, маслом и холстами телеги на пологий берег, и обоз пошёл дальше, но уже не так резво – дорога взяла на подъём, пусть и мало заметный людям, сидящим на телегах. От близкого уже леса тянуло свежестью, но кое-кто из возниц водил носом.

– Дымом что ли тянет? – проворчал кто-то.

Насторожился и артист. Его руки, казалось, жили своей жизнью, продолжая наигрывать весёлые мотивы, а он сам внезапно пересохшим горлом подтвердил:

– Дымом. Три костра. Два справа от дороги. Один слева.

– Может, углежоги? – предположил молодой возница.

Но руки более опытных его товарищей уже тянулись к топорам.

Обоз остановился. Посовещавшись, охрана разделилась. Три всадника отправились в разведку, семеро остались с обозом.

– Артист, а как ты костры посчитал? – с любопытством спросил юноша. – Их же не видно.

– Носом, – буркнул бард, который сейчас напоминал скорее натянутую струну своего инструмента. Или – готового взорваться движением разъярённого кота. Мелодию он, впрочем, не оборвал, то ли чтобы не показывать, что возможную засаду заметили, то ли по какой иной причине.

Молодой возница хотел было ещё что-то спросить, но тут из леса показались разведчики. Один из них призывно помахал рукой – мол, всё в порядке, и всадники снова скрылись в лесу.

Колёса телег заскрипели, обоз двинулся вперёд.

– Понаберут по объявлениям, – буркнул бард. Его пантомима охраны, казалось, совсем не тронула. – Малой. Если хочешь жить, за топор не хватайся. При первой стреле падай под козлы, и так лежи до конца. Дядька, ты, если можешь – предупреди остальных, чтобы оставались настороже. Знаю же, есть у вас тайные знаки. Не может не быть.

– Есть, как не быть, – ухмыльнулся "опытный", как прозвал его про себя бард и, неловко поёрзав по козлам вдруг привстал, как будто наткнулся на гвоздь. Причём проделал это так убедительно, что бард обеспокоился.

– Что, гвоздь?

– Балда, это наше предупреждение о разбойниках. Что возникнут, как гвоздь на ровном месте.

Действительно, намётанный взгляд артиста быстро показал, что все те возницы, которых он видел, начали принимать кто правее, кто левее, как будто выбираясь из колеи, которую пробивала первая телега.

– Едут? – спросил Андрис, когда трое его подручных в одежде убитых стражников и на их лошадях вернулись от опушки.

– Едут, – подтвердили разбойники. – Купились.

– Тогда – по местам, – распорядился главарь.

– А стоит ли оно того? – негромко спросил один из разбойников. – За зерно и тряпки головой рискуем.

– А жрать ты что зимой собрался – кору с деревьев, как лоси? – грозно спросил Андрис. – А одежду бабы нам из чего сошьют – из паутины? Опять же, чем меньше дядюшка податей получит, тем слабее будет. Глядишь, и замок отобьём со временем.

– А что ты через королевский суд не хочешь себе замок и владения вернуть? – спросил кто-то. – Ты ведь настоящий барон Ботонд, твой отец правил в этих землях…

– А то я сам не знаю, кто правил и кто настоящий, – проворчал Андрис. – Что толку, если у дядюшки в том суде половина – родня жены, а половина – куплена с потрохами? Подати вон поднял, чтобы расходы покрыть. Что, председатель суда выгонит своего зятя из захваченного им замка? Как бы не так… Пока дядюшка жив, замка мне не видать, как своих ушей. А теперь хватит трепаться, по местам!

Всё началось через несколько минут, когда обоз втянулся в лес, под переплетённые вверху ветви лесных великанов. Громкий хруст сзади и глухой удар, от которого, казалось, подпрыгнула сама дорога, возвестил о начале нападения. Вслед за этим хлопки лучных тетив перекрыл треск и стон заваленного лесного великана спереди.

Обозу было некуда деваться с перекрытой дороги: сзади и спереди поваленные стволы, по бокам – непролазная чаща, где если и протиснется лошадь с телегой, то только шагом. А шагом далеко не убежишь.

– Щиты поднять! – взревел "опытный" возница, оказавшийся старшим над обозом. А бард словно размазался в воздухе, как показалось малому, оказавшись сразу в нескольких местах. Вот он избавился от лютни, висящей на нешироком ремне. Но почему-то музыкальный инструмент оказался подброшен в воздух, а ремень от него сбил одну из стрел, что летят в него! Возницу в первом своём рейсе. Почему его хотят убить, он же ничего не сделал?!

Вездесущий артист внезапно перепрыгнул на ближайшую телегу и, надсаживаясь, метнул куда-то в сторону кувшин с маслом.

Только тут малой вспомнил о совете барда и юркнул под козлы. Остальное виделось ему каким-то урывками.

Вот стрела попадает в кувшин, который стараниями барда оказался в воздухе. Послышался одобрительный возглас дядьки. А ведь эта стрела летела ему в спину. Но как…

Вот ремень от лютни оборачивается вокруг запястья одного из бандитов. И следом разбойнику в плечо прилетает обух чьего-то топора. Вот меч скрежещет о подставленное предплечье барда. Да кто он, собственно, такой?! И как…

Разрубивший ткань рукава меч, как оказалось, завяз в широком наруче, который ощетинился хранимыми в нём метательными стрелками.

Ремень тем временем перехватывает очередной удар меча, направленный в спину одного из возниц. Да куда подевались эти охранники?! Почему их до сих пор нет?!

А этот загадочный бард до сих пор не обнажил оружия, только размахивает своим ремнём, то перехватывая чьи-то удары. то подправляя удары союзников. Но защитников обоза всё меньше и меньше…

Наконец упал и артист: кто-то попал в его голову длинной жердью.

Когда рухнул последний защитник обоза, показался старший из разбойников.

– Ты смотри, что за птица к нам залетела, – озадаченно проговорил он, оглядывая своих потрёпанных соратников и последствия скоротечного боя. Ещё несколько раненых среди своих – и никого на ногах среди возниц и пассажиров обоза.

– Певчая птичка-то, – один из разбойников подобрал лютню. – Артист. Что он в наших краях делает?

Барда быстро обшарили и предъявили главарю результаты обыска: набор метательных стрелок из наручей на обеих руках и два кинжала, найденные в сапогах.

– А певчий-то тот ещё ястребок, – протянул Андрис. – Однако ж за серьёзное оружие не взялся и никого не убил. Хотя мог. С чего бы это ему нас жалеть?

– Он стрелу мою сбил, – встрял кто-то, – и чем? Крынкой с маслом! Кстати, в кого ж я стрелял-то…

Разбойник нырнул в телегу и вытащил из-под козел юнца с побелевшими от страха губами.

– Тьфу, совсем цыплак, – сплюнул главарь. – Ну что… Живых обыскать, дать пинка и отпустить. Пусть бегут следом за охраной. Те совсем герои – бросили обоз, как только жареным запахло. Совсем дядюшка народец распустил, при отце такой ерунды не было…

– А с этим что? – неподвижное тело барда толкнули носком сапога. – Здесь бросить – звери сожрут…

– А этого на телегу и с собой, – распорядился Андрис. – Боец толковый, пригодится. А не захочет с нами в бой ходить – так на досуге петь нам будет, всё веселье. Если, конечно, совсем мозги не вышибли ему, как Саркану. Ну, авось Калман что-нибудь придумает…

Вскоре телеги заскрипели, продираясь между стволами деревьев. На одной из телег, подпрыгивающей на корнях, лежало бесчувственное тело оглушённого барда.

Пробуждение у барда вышло достаточно болезненным, хотя и не шло ни в какое сравнение с таковым у его прежних хозяев. Голова гудела и всё вокруг приятно покачивалось, во рту пересохло, и он несколько раз сглотнул, прежде чем решился открыть глаза. Их открытие ясности не принесло. Крыша из веток над головой. Мерный речитатив кого-то над распростёртым рядом телом. Целитель? Раненый? Его работа? Вряд ли. Он мало кого мог поранить этим ремнём. Если только кувшин кому в голову попал.

– Где это я? – скорее простонал, чем проговорил бард.

Заклинание прервалось.

– В лагере у Андриса Ботонда, – ответил хрипловатый голос. – Тебя привезли с дороги. А ты кто будешь?

– Барон Ботонд, – чего было больше в этих словах – облегчения или равнодушия, понять было практически невозможно. – Не ошибся, это хорошо. А вот кто я… Зови Халларом. Ну или Котом.

Действительно, на плече артиста была видна татуировка кота. Или скорее котёнка.

– Да уж, когтей при тебе нашли – на двух котов хватит, – усмехнулся целитель. – А я Калман, шаман здешний. Позвали лечить одного из подручных барона, да не сделать тут уже ничего… Умирает Саркан, добрый был воин…

Словно в подтверждение его слов, с ложа из веток донёсся протяжный стон.

Бард снова сглотнул. Шаман приметил дёрнувшийся кадык, протянул пленнику ковшик с родниковой водой:

– На, промочи горло…

Спустя несколько минут в шалаш заглянул главарь.

– Очнулся? – спросил он, глядя на барда. – Встать можешь?

– Могу, – с уверенностью проговорил Халлар и в подтверждение своих слов поднялся на ноги, впрочем, едва не повалившись обратно на свою лежанку. Голова по-прежнему заметно кружилась.

– Сиди уж, – Андрис покачал головой. – Или лежи. Я хоть и барон, но не без понятия.

Халлар с облегчённым вздохом повалился обратно на подстилку, но тут же обратил внимание на забормотавшего свои заклинания шамана.

– Кстати, совет примешь? Ты неправильно произносишь заклинание. Ты запинаешься на третьем слове, и заклинание не складывается в мелодию.

– А ты ещё и шаман, кроме того, что артист? – удивился Андрис. – Так научи Калмана, как правильно. Не хочу друга потерять.

– Я не шаман, я бард, – отозвался Халлар. – Но я слышал немало заклинаний. В том числе и заклинания лечения. Оно должно звучать как часть песни, и произноситься легко и без запинок. Попробуй.

– Просто спеть что ли? – удивился шаман. – Мой учитель сам так произносил и меня научил…

– Так старый уже был, память подводила, вот и запинался, – отрезал Андрис. – Раз не помогает то, как тебя научили – делай как бард говорит. Хуже уже всё равно не будет!

Шаман слегка пожал плечами, вздохнул – и затянул заклинание на новый лад, как посоветовал ему пленник.

– Не так, – поморщился бард. – Фальшивишь на третьем слове. Легко скользни с буквы на букву. Должно получиться не "спарак" а "спарк". Пробуй.

Только на четвёртый раз у шамана получилось правильно пропеть это злополучное словосочетание. И в том, что оно было пропето правильно, все присутствующие убедились сразу.

Что-то изменилось в шалаше. Словно потянуло откуда-то странным, нездешним сквозняком, холодок побежал по позвоночнику, и каждый ощутил себя маленьким, как в детстве, и смертельно боящимся темноты, в которой таятся чудовищные твари, готовые закогтить и утянуть к себе во тьму, стоит только зазеваться…

Раненый открыл глаза, и всех троих прошиб холодный пот. Саркан смотрел на них холодным, немигающим взглядом ядовитой змеи.

Глава 4

У богов отвратительное чувство юмора. Так подумал Ицкоатль, когда потянулся к раскалывающейся голове и нащупал огромную шишку почти на том же самом месте, куда пришёлся удар Перепёлки. Потом его накрыло волной радости: Мештли не обманул его, он помнил. Он действительно помнил всё, что с ним случилось!

Потом радость стала сильнее, когда Обсидиановый Змей осознал, что помнит не только свою жизнь. Память этого человека, Саркана, осталась с ним. Нахлынула, как огромная волна, грозя снести сознание и утопить его в водовороте безумия, и Ицкоатлю пришлось отгородиться, закрыться от чужих воспоминаний, чтобы сохранить себя. И губы его растянулись в жестокой, холодной улыбке, когда Ицкоатль понял, что имя его нового тела означает почти то же, что и его собственное.

Змей.

Бог войны постарался…

Он сделал долгий вдох, ощущая, как сладко снова дышать, сова чувствовать каждый удар сердца… И не только это.

– Октли не нальёте? – спросил он, осознав, как мучительно хочется пить его новому телу.

– Чего? – хором спросили двое: целитель, который сражался за его жизнь несколько дней, и тот, кто был господином Саркана.

Ицкоатль молча выругал себя. Конечно же, у них нет и быть не может священного напитка его народа. Придётся справляться с головной болью другим способом.

– Пить хочется, – проговорил он, старательно выговаривая слова здешнего наречия. – И язык плохо слушается. Попить не нальёте?

Шаман тут же протянул ему ковшик с водой.

От барда не укрылась странная реакция шамана и барона. Как будто они узнавали и не узнавали своего друга. И это странное слово "октли". Но пока не стоило привлекать внимание к своей наблюдательности. Она не всем бывает по нраву. Пока на кону главное – зарабатывание очков.

Халлар сел на своей лежанке, с радостью заметив, что головокружение стало меньше.

– Как ты? Голова не кружится? – спросил он у Саркана.

Тот повернул голову на незнакомый голос.

– А тебя я не знаю, – в гортанном голосе слышалось лёгкое удивление. – Очень болит голова…

– Ты как-то странно стал говорить, Саркан, – барон запустил пальцы в бородку.

– Он чуть не умер, – вступился за своего пациента шаман. – Нужно благодарить духов за то, что он вообще хоть как-то разговаривает. Многие от таких ударов по голове теряют память, обращаются в младенцев…

– Голова значит, – на лице барда проступило беспокойство, и он вытянул перед собой руку, распрямив три пальца. – Сколько пальцев видишь?

– Пять, – всё с тем же лёгким удивлением отозвался Саркан. – Два ты загнул.

– В глазах не двоится, – подвёл итог бард. – Это хорошо. Калман, знаешь заклинание лечения головной боли?

На лице шамана отразилась глубокая задумчивость.

– Травы знаю, – сказал он наконец. – Душица, мята, боярышник… Крапива ещё. А заклинаний от головы наставник мне не давал. Может, сам не знал? Трав хватало. Пойду поищу?

– Крапива ещё, – усмехнулся Халлар. – Барон Андрис, можно мне мою лютню? А то я так не смогу объяснить мелодию заклинания.

Как тут же выяснилось, вокруг шалаша собралась половина отряда Андриса, так что барону даже распоряжаться не пришлось. Через пару минут лютня была со всеми предосторожностями доставлена и вручена владельцу.

Всё это время в шалаш там и тут пытались заглянуть разбойники, чтобы лично убедиться: Саркан пошёл на поправку.

Ицкоатль, не переставая удивляться происходящему, молчал и следил за событиями. Саркана здесь любили, оказывается… Его тоже любили в той, прежней жизни. Но иначе выражали свою любовь. Никому бы в голову не пришло, что можно вот так заботливо заглядывать в глаза и спрашивать, как он себя чувствует. Это было бы унизительно для воина, которым он был.

Но Саркан, которым он стал, был тронут этой заботой и принимал её как приятное должное. Эта раздвоенность раздражала и сводила с ума.

Взяв в руки инструмент, бард бережно провёл пальцами по струнам, проверяя, не сказался ли на лютне недавний бой. И обрадовавшись, что не сказался, и настройка не нужна, заиграл странную мелодию.

– Запоминай музыку, – скомандовал он между делом. – Слова придут сами. У каждого шамана они свои – не меняется только мелодия. Впрочем, она тоже может потом измениться, в зависимости от настроя и собственно целителя. А теперь сосредоточься на исцелении головной боли, и напевай, пока без слов.

Прилипчивая мелодия лилась с инструмента. Правда, и барону, и Саркану вдруг показалось, что бард во все горло распевает какую-то странную песню, а Калман ему подпевает.

Пока они музицировали, Андрис протиснулся в шалаш целиком и присел рядом с ложем Саркана.

– Я рад, что ты снова с нами, дружище, – негромко сказал он. – Надеюсь, эти двое быстро поставят тебя на ноги.

Ицкатль почувствовал себя оскорблённым – его принимают за слабака! Саркан обрадовался – его выздоровления ждут, на него надеются…

– Кто он? – Змей взглядом указал на барда. – Я не помню его в нашем отряде.

– Сегодня взяли в обозе, – Андрис похлопал его по плечу. – Я решил, что он нам пригодится. Выздоравливай…

Он снова поднялся на ноги, обратился к певцу:

– Закончишь – выбирайся из шалаша. Потолковать надо.

И вышел наружу, уступив место сразу двоим озабоченным здоровьем Саркана сотоварищам.

– Понял, – кивнул бард и приглушил ладонью струны. Посмотрел на шамана. – Ну как? Основной принцип понял?

– И вот это поможет мне в лечении? – недоверчиво спросил Калман.

– Это основной принцип построения лечащих заклинаний, – подтвердил Халлар. – Мелодию я тебе показал. Сосредоточься на исцелении и напевай мелодию. Вслух. Не противься тому, когда мелодия вдруг превратится в слова. Запомни их. Это и будет твоё заклинание.

– Но почему ты сам, при таких знаниях, не можешь лечить?! – выпалил шаман и покосился на вошедших – не засмеют ли за то, что учится у чужака? Или вовсе прогонят, возьмут на его место новичка?

– А я лишён дара. Начисто лишён, – криво ухмыльнулся бард. – А знания откуда?.. Так учили меня этому. Ладно, бывай.

Халлар подхватил лютню и вышел из шалаша. На его место тут же протиснулось ещё двое друзей Саркана.

Барон ждал неподалёку, сидел на пеньке и ковырял кончиком ножа деревяшку, целиком погрузившись в своё занятие. Но на звук шагов барда поднял голову, поднялся, отложив работу – грубовато намеченную фигурку белки, грызущей орешек.

– Пошли, пройдёмся, – он махнул в сторону опушки леса. – Как тебя называть?

– Халлар, – бард снова пристегнул к лютне ремень, и теперь инструмент опять вернулся на привычное место – за спиной. – Ну или по прозвищу – Кот.

– Я барон Андрис Ботонд, – вновь представился глава разбойничьего отряда. – Я должен был наследовать моему отцу, но мой дядя, Балас Ботонд, захватил замок и мои владения. Теперь я с отрядом собираю силы, чтобы отвоевать своё наследие. Ты можешь остаться с нами, но прежде я должен знать, кто ты такой, откуда, и как вышло, что ты столь осведомлён в делах шаманов.

– Тебе какую историю, короткую или полную? – невесело улыбнулся бард. – И учти, что за полную историю тебя могут или наградить, или казнить. По настроению.

– Чтобы меня казнить, придётся встать в очередь, – в тон отозвался барон. – А награды я беру сам. Рассказывай.

– У Этого, чтобы подвинуть очередь, сил много не уйдёт, – заверил собеседника бард. – Что же до рассказа… Что ты знаешь о роде Чонгор?

– Младший примерно твоих лет, – задумчиво ответил Андрис. – Был. Насколько я знаю, род уничтожен полностью.

– Младший как раз перед тобой, – отозвался Халлар. – Перед самым нападением был укрыт друзьями в клане Ночных Теней. Прошёл полное посвящение, но надолго не задержался: гонец короля меня всё-таки опознал. Я сбежал, но король побега не простил. Клан ещё не скоро оправится от его гнева. С тех пор хожу по свету с лютней в руках. От благородного отпрыска не ждут, что он падёт так низко – станет бродячим артистом. Так что не слишком присматриваются к тому, кто там бренчит струнами.

– Значит, Тень… – барон поскрёб подбородок. – Ты же мог положить весь мой отряд. Но не сделал этого. Почему?

Он остановился, пристально глядя в глаза собеседнику.

– Положить весь отряд? И дать знать, что Ночная Тень ещё жива? – криво ухмыльнулся бард. – Гарантированно посадить себе на хвост оставшихся Теней, которые почему-то считают, что я должен был задрать лапки кверху, а к ним впридачу ещё и людей короля? К такому я пока не готов. А во-вторых, я вас узнал. По манере боя. Не то, что бы я искал именно ваш отряд, но пока – вы моя лучшая компания.

Андрис кивнул и снова пошёл вдоль опушки леса.

– Пока… – повторил он дважды сказанное Халларом слово. – Ну, получается, мы пока товарищи по несчастью. А что ты думаешь делать потом?

– То же самое, что и ты. Восстановить род, вернуть всё, что у нас украли, и отомстить королю, – отозвался Халлар. – Но это дела не сегодняшнего дня, и даже не завтрашнего.

– Тогда добро пожаловать в мой отряд, Эдвард Чонгор, – тихо проговорил барон. – Если мне повезёт, и я восстановлю свои права, можешь рассчитывать на мою помощь. А пока скажи… Среди того, чему тебя учили, нет знаний о том, как меняются люди после сильного удара по голове? Я не узнаю своего друга. Ты видел, как он на нас смотрел? Клянусь, я чуть с жизнью не попрощался!

– Магия почти выродилась, – отозвался бард. – За несколько тысяч лет мы не открыли ничего нового. По всем признакам, из меня мог выйти хороший целитель, но как оказалось, во мне нет их Дара. Кто-то из шаманов говорит, что мы утратили нечто важное и не приобрели ничего взамен. Нет, у меня нет ответа на твой вопрос, но я за ним присмотрю.

Барон снова кивнул, но сказать ничего не успел: со стороны лагеря долетел восторженный рёв.

– Похоже, у Калмана получилось, – Андрис оживился. – Саркан вышел из шалаша. Благодарю, что научил нашего недоучку, что нужно делать… Он, знаешь ли, тоже в своём роде изгнанник. Выгнали, потому что стало нечем платить за обучение, а старик, у которого он доучивался, сам уже выжил из ума. Ну, пойдём. Хочу взглянуть, всё ли с ним в порядке.

Уход барда самым благоприятным образом сказался на шамане. Он перестал стесняться и стыдиться своего незнания вещей, известных даже человеку, по его собственным словам, лишённому Дара начисто. А разбойники были свои, они бы любую чепуху проглотили, даже если бы он запел застольную песенку.

Он и запел. К своему огромному удивлению – разухабистую и непристойную портовую песню, наверняка родившуюся в недрах какого-нибудь борделя.

Разбойники дружно заржали, Саркан озадаченно пощупал свою шишку, опустил руку, осторожно сел на ложе и удивлённо сказал:

– Не болит…

Под дружный рёв сотоварищей он поднялся и выбрался из шалаша, оглядывая поляну, ставшую пристанищем его отряду, пока шаман торопливо бормотал под нос, запоминая, какой именно куплет исцелил его пациента, и заранее ужасаясь реакции почтенных мужей, которые услышат, чем он лечит их супруг от слишком частой головной боли.

К своему изумлению, он обнаружил неподалёку совершенно незнакомых ему огромных животных. Разной масти, с длинными тонкими ногами, крепко сложенные и совсем не похожие на лам его родины, они щипали траву, отгоняя пышными хвостами мошкару.

Никто не обращал на них внимания, но Ицкоатлю пришлось обратиться к чужой памяти, чтобы понять: это домашний скот, на котором перевозят грузы. Только не во вьюках, а в повозках с колёсами. Колёса мешикатль знали, делали игрушки для детей с ними. Но земли мешико подходили только для вьючных перевозок… Здесь же можно было везти намного больше грузов, сложив их в телегу, запряжённую лошадью.

И перевозить новости так же быстро, как это делали гонцы, только не тратя собственные силы. Просто сесть на этого зверя и пустить его бежать по дороге… Которой мог пользоваться кто угодно. Здесь не было нужно особое позволение, чтобы воспользоваться проторённым путём.