Текст книги "Глашатай бога войны (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Харитонов

Соавторы: Тансар Любимов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Тансар Любимов, Дмитрий Харитонов
Глашатай бога войны

Глава 1

Пролог

Ицкоатль умер четыре дня назад.

Он знал это по урокам у старого жреца и по тому жару, который обжигал его тело.

После двух гор, которые угрожают раздавить путника, идущего в царство мёртвых, на пятый день посмертия он попал в первую из восьми пустынь, и теперь беспощадное солнце поливало его палящим зноем, и так нестерпимо хотелось пить…

Что ж, по крайней мере, он больше не мог умереть от жажды. Найти бы ещё в себе силы, чтобы подняться с раскалённого песка и продолжить путь через девять кругов Миктлана…

В котором он, воин, находиться не мог и не должен был. Однако оказался, и это могло означать лишь одно – он чем-то сильно прогневал богов, если рай воинов, Тонатиу’ичан, закрыл перед ним свои двери…

За пустыней должен быть горный пик. Первый из восьми. Ему придётся карабкаться по каменным склонам, занесённым снегом и покрытым льдом, цепенея от холода и сдирая до костей кожу и мясо с рук и ног, но это его тоже не убьёт.

Зато он вволю напьётся снегом, который будет хватать почерневшими от холода губами, прижимать к нёбу языком и глотать, глотать, глотать благословенные капли талой воды…

А если его смерть в бою была хоть сколько-нибудь достойной – ему встретится паук, или сова, или летучая мышь – один из спутников Миктлантекутли, Владыки мёртвых. И назовёт ему имя воина, который сумел нанести смертельный удар Ицкоатлю, Обсидиановому Змею, который так долго был непобедимым.

Ему.

Он пройдёт восемь пустынь и взберётся на восемь гор, прежде чем достигнет цели последнего пути, и на его костях не останется плоти, и сами кости сотрутся в прах, но ничто не изменит самой его сути, его духа, рождённого, чтобы стать воином, закалённого в чужой крови.

Только имя его убийцы утолит жажду его духа…

Глава 1

Поток воды, обрушившийся на изнемогающее тело, заставил Ицкоатля сесть и ошалело затрясти головой. Ослепительное солнце хлынуло в глаза, вынудив болезненно сощуриться, но он уже видел…

Да, почти всё было верно: соломинки раскалёнными иголками впивались в кожу снизу, солнечные лучи – сверху, но никакого отношения к адским пустыням Миктлана это не имело. Вокруг высились деревья и стены зданий. И уж во всяком случае среди песков посмертия не могло быть раскидистого дерева, под которым он лежал на заботливо подстеленной циновке. Ни человека в раскраске и ожерельях жреца Тлашкала, который с весьма живым интересом наблюдал за его возвращением в сознание.

Живые люди толпились поодаль, разглядывая его и бросая взгляды на воина, который с важным видом расхаживал перед ними, что-то рассказывая. Ицкоатль не мог его понять – слишком далеко.

– Ты ли Ицкоатль? – гортанно спросил его жрец. – Ты ли воин Мешико, до сих пор никем не побеждённый?

Всё ещё слишком потрясённый, он непроизвольно кивнул в знак согласия. В голове словно ударили в большой барабан – так она заболела.

Жрец повернулся к толпе и поднял руки, призывая к тишине. Воин не заметил этого жеста и продолжал говорить, пока его не прервали.

– Свершилось! – возгласил жрец. – Камаштли отдал в руки Золина непобедимого Ицкоатля!

Воин повернулся к нему, напустив на себя ещё более важный вид, и ударил себя кулаком в грудь.

Ицкоатль чуть не рассмеялся в голос. Золин? Перепёлка победила Обсидианового Змея? Да скорее небо упадёт на землю!

Ничего выдающегося не было в том, кого объявили победившим его. Ни силы, ни стати. Ицкоатль обшарил его украшения и татуировки жадным взглядом – ничего, что могло бы говорить о выдающихся подвигах. Как же ему удалось?

Он попытался вспомнить хоть что-нибудь о том, что было до пустынь Миктлана, пригрезившихся ему в обморочном видении. Это усилие только разожгло головную боль, но не принесло ясности.

Ицкоатль помнил свой лагерь. Они остановились на берегу небольшой реки, прежде чем двинуться дальше, к одному из непокорённых племён. Им были нужны пленные для жертвоприношения. Он отошёл умыться… Последним, что Ицкоатль помнил, была вода, ласково омывающая его бёдра. А потом – ничего.

Крокодил что ли его утащил, а этот выскочка отбил добычу у него?

Ицкоатль ощутил прилив злости. Он мог бы сейчас уже наслаждаться раем воинов. А оказался в позорном плену, взятый без боя!

В том, что боя не было, он не сомневался: рука уже нащупала большую шишку на темени. Память услужливо подбросила склонившуюся над водой ветвь дерева. Вот как перепёлка заклевала змею. Дубинкой сверху, с ветки. Оглушённого, его унесла река, а этот Золин потом выловил ниже по течению бесчувственное тело. И предъявил как боевой трофей.

Если и существовало что-то в этом мире, что народ Тлашкала ненавидел больше, чем мешикатль, Ицкоатлю это было неизвестно. Ничего хорошего плен ему не сулил. Жертвоприношение – пусть. Это по крайней мере почётная смерть. Но ему предстояло увидеть, как обсидиановый нож рассечёт его грудь, и руки жреца покажут ему его собственное сердце, озарённое лучами солнца.

Что ж, все пути однажды кончаются. И важным становится не то, как ты жил, а как ты умер.

Страха на его лице они не увидят, мольбы о пощаде не услышат. А когда он умрёт, его встретят не сталкивающиеся горы, но цветы Тонатиу’ичана.

И он улыбнулся.

Жрец одобрительно покивал.

– Я должен спросить тебя, Ицкоатль, какую смерть ты предпочтёшь, – снова заговорил он. – Мы можем принести тебя в жертву на рассвете, когда Солнце поднимается над землёй, и твоя кровь послужит ему. Или же ты можешь сразиться у подножия храма с лучшими нашими воинами.

Голова продолжала болеть, но Ицкоатль рассмеялся. Какой прекрасный выбор предложил ему этот жрец! Какая смерть могла быть более почётной для него, чем с оружием в руках, воздавая почести своему богу? Они могли посвятить его кому пожелают, но Ицкоатль знал, для кого прольёт свою кровь – а до неё кровь своих врагов.

– Я выбираю поединок!

– Достойный выбор, – жрец склонил голову. – Мы дадим тебе священный напиток, он уймёт твою боль. В том, что твоё сердце не знает страха, я и так не сомневаюсь…

– Но я хочу, чтобы Золин первым вышел против меня, – потребовал Ицкоатль. – Если он один раз меня победил, когда я был на свободе и здоров, тем более он сможет победить меня теперь, когда я ослаб и буду привязан за ногу к жертвенному камню.

Перепёлка оглянулся на его голос, услышав своё имя.

– Ицкоатль, отданный в наши руки Камаштли, выбрал жертвоприношение поединком! – провозгласил жрец. – И первым с ним сразится его победитель, Золин!

Даже Ицкоатлю было видно, как посерело лицо воина под узорами на коже. Но ему некуда было деваться – особенно теперь, после его похвальбы перед своими соплеменниками.

Хитростью он взять смог. А сможет ли в честном бою?

Священный напиток если и не избавил Ицкоатля от головной боли полностью, то по крайней мере оставил от неё лишь смутный отголосок. Это пришлось как нельзя кстати, когда утром он поднялся на ноги с циновки, и мир не закружился у него перед глазами.

Оповещённые гонцами тлашкальтеки стекались к пирамиде, у основания которой должны были состояться ритуальные поединки, и он шёл по живому коридору, гордо подняв голову. Среди чужих лиц несколько раз мелькнули знакомые: кто-то потрудился сообщить в Теночтитлан, что их непобедимый воин захвачен в плен и будет принесён в жертву. Но они тут же терялись в толпе, и всё-таки у него стало теплее на сердце.

Среди тех, кто пришёл попрощаться с ним, был его старый учитель.

Будет кому рассказать его семье, как умер Обсидиановый Змей.

А Перепёлка споёт перед смертью о том, как Ицкоатль попал в плен.

Из его жертвоприношения устроили грандиозный праздник, и он внутренне усмехнулся тому, какие почести воздают ему враги.

Никто не охранял его, и сопровождали только двое тлашкальтеков, показывая дорогу к храму. Хотя Ицкоатль бы не заблудился и без них. Сложно не найти пути к огромной пирамиде, возвышающейся над городом. Хотя в Теночтитлане храмы были больше, но он решил не быть слишком придирчивым. В конце концов, мешико оставили тлашкальтекам не так много возможностей торговать, где им было взять средства на более величественное сооружение?

У жертвенного камня его уже ждали жрец и с ним два десятка воинов, которые захотели помочь Ицкоатлю отправиться в Тонатиу’ичан. Он решил, что будет благосклонен к ним и не будет их убивать. В конце концов, исход боя был предрешён, его задача была умереть доблестно, а не забрать с собой как можно больше врагов, лишив воинов Теночтитлана возможности вступить с ними в бой и принести их сердца в дар Солнцу.

Он будет благосклонен ко всем. Кроме одного.

Прежде, чем его привязали к камню, Ицкоатль поднял руку, и жрец кивнул, разрешая ему говорить.

– Пусть кто-нибудь из воинов очертит круг, – сказал Ицкоатль, – и если моя нога ступит за эту черту, пусть я буду считаться побеждённым.

Это было против правил, но он хотел знать, окажутся ли тлашкальтеки такими же благосклонными к нему. Они знали, что он не побежит и не поднимет оружие на безоружных. Но обычай требовал, чтобы приносимый в жертву пленник мог свободно двигаться, однако не мог убежать.

– Слово Обсидианового Змея крепче любой привязи, – ответил жрец. – Но обычаи одинаковы для всех.

Ему не оставили свободу, но дали ещё одно оружие. Которого у его врагов не будет.

Согласно обычаю, настоящего меча Ицкоатлю не дали. Он получил макуауитль – деревянный меч, однако вместо пластинок обсидиана в него были вставлены птичьи перья. Но он очень хорошо знал, что веса деревянной основы более чем достаточно, чтобы расколоть череп или сломать кости рук и ног. Надо только знать, как ударить.

Ицкоатль знал. Его старый учитель хорошо научил его.

Первым против него вышел Золин. Ицкоатль видел, что он трусит, но его обнадёживало, что Обсидиановый Змей всё ещё болен, а священный напиток туманит его сознание. Перепёлка не знал, что он был способен выпить куда больше октли и не опьянеть. Был, конечно, предел и у его способности сохранять трезвость ума и силу тела, но одна чашка октли и близко этого предела не достигала.

С громким криком, подбадривая самого себя, он кинулся на Ицкоатля, размахивая мечом и прикрываясь маленьким круглым щитом. Ицкоатль дал ему подбежать поближе, присел на корточки, пропуская над собой меч, обхватил Золина за колени и рывком опрокинул на спину. Тот рухнул, как поваленное дерево, и сильно ударился затылком. Не так сильно, как он ударил Ицкоатля, но достаточно, чтобы его сознание помутилось.

Спустя мгновение Обсидиановый Змей уже сидел на нём, обхватывая верёвкой, которую привязали к его ноге, шею проигравшего.

– Расскажи всем, как ты меня победил! – потребовал Ицкоатль, когда взгляд Золина стал осмысленным. – И говори правду, не то я тебя задушу!

Перепёлка снова стал серым.

Не было ничего зазорного в том, чтобы одолеть врага хитростью, нанести удар из засады. Но и героического не было ничего. Ицкоатль не сомневался, что Золин поведал своим соплеменникам историю, достойную битвы богов, чтобы стать героем в их глазах, и теперь рассказать, как всё было на самом деле, означало покрыть себя несмываемым позором.

Но ему некуда было деваться. Золин медлил, и Обсидиановый Змей натянул верёвку. Перепёлка начал хрипеть и задыхаться, попытался ударить его щитом, который всё ещё был надет на его руку, но Ицкоатль легко уклонился от удара и сильнее сжал его горло.

– Я скажу! – прохрипел Золин. – Скажу!

Толпа подалась к ним, боясь упустить хоть слово. Все хотели узнать, как всё было на самом деле.

– Говори, – Ицкоатль ослабил нажим, чтобы дать ему вдохнуть воздуха.

– Я лежал на ветке дерева над рекой, – начал Перепёлка. – Хотел поймать рыбу. И тут пришли мешикатль и встали лагерем на берегу. Я затаился и увидел, как Ицкоатль подходит, чтобы умыться в реке. Я подождал, пока он подойдёт ближе, ударил его дубинкой по голове и вместе с ним уплыл по воде подальше. А потом принёс его тело в Тлашкалу и сказал, что победил его в честном бою.

У толпы вырвался слитный вздох. Слушатели передавали рассказ Золина дальше, тем, кто стоял далеко и не мог расслышать его слова. Начали раздаваться негодующие возгласы:

– А как же с твоими словами, что ты дрался как пума целый день и одолел Обсидианового Змея?!

– Ты лжец!

– Недостойный сын достойного отца и позор достойной матери!

– Теперь убей меня, – попросил Золин, – и избавь от позора.

Ицкоатль убрал верёвку, снял с его руки щит, забрал его меч и выпрямился.

– Иди и живи со своим позором. Оставляю тебе возможность умереть в бою, как подобает воину.

Толпа одобрительно загудела. Он был для них врагом. Но – достойным врагом.

– Слишком просто – сражаться с вами по одному, – сказал Ицкоатль. – Пусть воины нападают на меня сразу по четверо.

Жрецу это не понравилось, но участь Перепёлки убедила его в том, что Ицкоатль не просто хвастался. Обычай требовал честного боя один на один, но выйти в одиночку на Ицкоатля, известного тем, что он ни разу не был побеждён в бою лицом к лицу, не было честным поединком. Он кивнул, позволяя внести изменение в ритуал.

Униженный Золин с трудом встал на ноги и уплёлся прочь, держась за затылок. Священного напитка ему никто не предложил, и головная боль будет мучить его ещё долго.

Обсидиановому Змею не было его жаль. Но он был ему благодарен.

Теперь у него было два меча, один из которых мог оставлять на теле врага страшные рваные раны, и щит на случай, если один из мечей сломается.

Но он мог использовать его и по-другому. И сделал это, когда сразу четверо воинов с двух сторон бросились к нему, потрясая оружием.

Двое из них были вооружены мечами, у двоих были копья, и у всех – щиты. Ицкоатль бросил мечи на землю, подхватил щит и швырнул его в мечников. Вращаясь, деревянный круг просвистел между ними, нанеся страшные раны: одному вырвал глаз, другому разорвал щёку и сломал челюсть. Оба воина с криком повалились на землю.

А Ицкоатль уже развернулся к набегающим копейщикам. Высоко подпрыгнув в воздух, он пропустил копья под собой, и их наконечники встретились там, где мгновение назад был его живот. Приземлившись чуть позади них, он схватился за древки и потянул копья на себя. Воины начали тянуть своё оружие к себе, чтобы освободить его, и Обсидиановый Змей резким толчком вперёд заставил их разделить участь их товарищей.

Пока они барахтались, пытаясь встать, он перехватил копья поудобнее и одновременно пригвоздил обоих к земле ударами наконечников в ноги. Если выживут, будут очень долго хромать.

Толпа молчала. Мгновенная и беспощадная расправа с лучшими воинами тлашкальтеков потрясла их, но гораздо большим потрясением было то, что Ицкоатль не убивал своих врагов. Убить легко. Труднее вывести из строя, ранив или оглушив, но сохранив жизнь, в то время как противник стремится оборвать твоё существование.

Но именно этому его учил старый учитель, и он услышал, как тот одобрительно ворчит в толпе:

– Моя школа…

В бой с новой четвёркой Ицкоатль вступил, оставив всё оружие на земле и надев два щита на руки. Эти вышли с мечами и дротиками, и пока двое мечников обходили его с двух сторон, метатели начали забрасывать Обсидианового Змея дротиками. От первых двух снарядов он легко уклонился, и они едва не влетели в толпу. Люди шарахнулись в стороны, но это только прибавило им азарта. Опасность щекочет нервы и разгоняет кровь. Ему ли было этого не знать…

Ицкоатль подставил щит под следующий дротик, и тот, отклонившись, сразил мечника, прыгнувшего к нему. Он развернулся, прикрывшись щитом от второго дротика, отбил вторым щитом удар меча и с размаху рубанул ребром по плечу воина. Сломанная рука повисла плетью, Ицкоатль оставил в покое пострадавших мечников и принялся гонять метателя по всей площадке.

Тот уворачивался и убегал, пока не запутался ногой в верёвке и не упал. Оглушив его ударом щита по голове, Ицкоатль дал слугам жреца унести раненых и приготовился к новому поединку. До сих пор на нём не было ни царапины, но голова снова начинала болеть, и он решил перестать быть благосклонным.

Третья четвёрка, наученная горьким опытом своих предшественников, вся вышла с мечами и попыталась окружить его. Обсидиановый Змей подхватил копья, замахнулся ими, и воины мгновенно прикрыли щитами живот и грудь, оставив обнажёнными ноги. Этого он и добивался. Два копья одно за другим просвистели в воздухе, пронзив им бёдра близко к паху, и против него осталось только два бойца.

Если бы они действовали слаженно, может быть, им бы и удалось справиться с Ицкоатлем. Но дух воинов был подавлен судьбой их соплеменников, и они больше думали о том, как уцелеть, чем о том, как победить. Ицкоатль поднял два меча, один из которых был ритуальным, с перьями вместо обсидиановых лезвий, и пошёл на них, не заботясь о защите. Его задачей было умереть достойно, а не остаться единственным победителем.

Но именно это и произошло.

На замах одного из воинов его тело, прошедшее жестокую выучку, отреагировало само, против его воли отклонив удар меча вниз боевым мечом, в то время как ритуальный опустился на голову воина с таким звуком, словно это была перезрелая тыква. Его враг, как подкошенный, рухнул на землю.

Второй воин с воплем отчаяния бросился на Ицкоатля, тот развернулся на одной ноге, пропуская его мимо себя, и ритуальный меч догнал тлашкальтека, ударив его по затылку.

Стало очень тихо.

Жрец помедлил и поднял руки к небу.

– Ты воистину непобедим, Ицкоатль! – прогремел его голос. – Нет смысла продолжать, мы все убедились в твоём непревзойдённом мастерстве. Такая доблесть, такое искусство боя, такой дух воина заслуживают долгой жизни во славу бога войны. Мы готовы отпустить тебя, вознаградив любыми сокровищами, каких пожелает твоя душа.

После того, как Обсидиановый Змей побывал в плену?! После того, как его без всякой чести огрели дубиной по голове и словно дикую свинью притащили в город связанным? Как он сможет смотреть в глаза своим воинам, своей семье?

Своему учителю?

– Нет, – его голос был громким и твёрдым. – Пусть меня принесут в жертву. Я служил Мештли всю мою жизнь и умру в его честь. Когда покажешь моё сердце Солнцу, положи его на алтарь бога войны, как бы вы его ни называли.

– Да будет так, – прозвучало в ответ.

Глава 2

Эту ночь Ицкоатль провёл без сна. Не потому, что боялся смерти – он знал, что его ждёт. он вспоминал уроки жрецов. Когда жить тебе остаётся только до рассвета, лучшее, что можно сделать – это освежить в памяти их наставления. Мало быть уверенным, что попадёшь в Тонатиу’ичан после достойной смерти – надо понимать, для чего умираешь, и испытывать почтение и трепет перед свершающимся таинством.

Утром его кровь прольётся для восходящего солнца, станет священной пищей для него. Когда-то давно боги отдали всю свою кровь, чтобы заставить два солнца сдвинуться с места и перестать сжигать людей своим нестерпимым сиянием. Одно из солнц сделалось луной, и с тех пор два светила мирно путешествуют по небу, но меня учили всегда помнить, какой ценой была куплена жизнь людей.

Люди были в неоплатном долгу перед богами. Кровь людей, стекающая с жертвенников, была самой драгоценной платой, какую только можно было принести тем, кто пожертвовал собственной кровью ради них. Если прекратятся жертвоприношения – боги перестанут получать от людей питьё и пищу, и равновесие в мире нарушится.

Всё мироздание окажется под угрозой разрушения, но на этот раз у богов больше не будет крови, чтобы предотвратить эту угрозу…

Утром его кровь прольётся, чтобы солнце продолжало свой путь по небу, а боги продолжали посылать людям дожди и урожаи, без которых все они, к какому бы народу ни принадлежали, умрут от голода и жажды…

Ицкоатль станет частью этого мира, он будет в каждом луче солнца и в каждой капле дождя. Его кровь напоит новый урожай, и он буду в каждой лепёшке из маиса. А его дух отойдёт в рай воинов, и он будет вечно сопровождать солнце от его восхода до зенита…

Погружённый в размышления, Обсидиановый Змей не заметил, как настало утро, и очнулся только когда рука жреца легла на его плечо.

– Пора, – сказал он, протягивая Ицкоатлю чашу со священным напитком. Её подносили каждому, кто был предназначен в жертву, чтобы обречённый не пытался помешать ритуалу и не осквернил его.

Ицкоатль мог бы отказаться – не хотел уходить из жизни одурманенным, но обычай требовал принять это подношение, и он покорно осушил чашу. И только тогда понял, что в напитке не было дурмана. Жрец-тлашкальтек был хорошим жрецом, он умел читать в сердцах людей. Он понял Ицкоатля, и тот был ему благодарен.

Всё остальное от него уже не зависело. Пока Ицкоатля омывали, чтобы он предстал перед Солнцем чистым, Обсидиановый Змей размышлял о том, что ему предстоит, и почти не обращал внимания на проворные руки помощников жреца. На него надели новую набедренную повязку, и он вышел из хижины, в которой провёл свою последнюю ночь. Небо на востоке наливалось багрянцем, и несмотря на ранний час, площадь перед пирамидой была забита народом.

Хотелось бы ему, чтобы это были священные пирамиды Теночтитлана, но и Тлашкала годилась для того, чтобы отдать свою кровь Солнцу, а сердце – Мештли. Ицкоатль вступил на площадь, и толпа расступилась, давая ему дорогу.

Среди собравшихся он видел знакомые лица, но они больше не трогали его. Он был по другую стороны черты, разделяющей мир живых и Тонатиу’ичан, и то, что Ицкоатль ещё дышал, уже ничего не означало. Он принадлежал вечности рая воинов.

Только лицо его старого учителя заставило Обсидианового Змея на миг задержаться на нём взглядом. Он едва заметно кивнул Ицкоатлю, тот прикрыл глаза в знак того, что увидел и узнал старого наставника, и следующий шаг увёл его от него дальше в вечность.

Он видел красивых девушек, на которых прежде с удовольствием полюбовался бы, как на стайку пёстрых птичек, услаждающих зрение и слух своими песнями и блеском оперения, но теперь их красота оставила его равнодушным.

Он видел юношей, чьи лица были бледны от волнения. Они предвкушали, как будут рассказывать своим друзьям о том, что видели жертвоприношение Обсидианового Змея, и запомнили, как бестрепетно шёл он на смерть. Они постараются стать похожими на него, и это подарит Теночтитлану много достойных пленников для пирамид Солнца и Луны.

Может быть, однажды он встретит их, и они вместе будем наслаждаться раем воинов, ведь их боги так похожи друг на друга.

А потом ему под ноги легла уводящая в небо лестница.

В полном молчании Ицкоатль поднимался по ступеням на вершину пирамиды, сопровождаемый помощниками жреца. Внизу волновалась толпа, он слышал голоса и вздохи, но они лишь касались его слуха, проходя мимо сознания, целиком поглощённого предстоящим ему великим событием.

Наверху его ждали храм, алтарный камень и жрец в полном облачении. Жрец выглядел торжественно и серьёзно, и Ицкоатль понимал служителя богов – можно сотню лет приносить жертвы, но только один раз отдать Солнцу воина, подобного Обсидиановому Змею. Для него это тоже был особый день.

– Пора, – снова сказал жрец.

Ицкоатлю помогли лечь на камень, и помощники схватили его за руки и за ноги, чтобы его грудь выгнулась навстречу Солнцу, готовому вот-вот показаться над краем земли. Жрец очень хорошо чувствовал время: он замер над Ицкоатлем с занесённым ножом из обсидиана, дожидаясь нужного момента.

Вот обсидиан налился сиянием по краям – первые лучи придали ему кровавый цвет, и в тот же миг каменное лезвие вспороло плоть Обсидианового Змея. Он испытал мгновенную боль, когда пальцы жреца обхватили сердце и сильным рывком выхватили его из груди.

Ицкоатль успел увидеть его, ещё трепещущее, роняющее тяжёлые багряные капли, озарённое лучами Солнца. Успел услышать слитный выдох толпы там, внизу, в тени пирамиды. Успел встретиться взглядом с чёрными глазами жреца.

"Ты обещал!"

Он кивнул: исполню.

А потом лучи Солнца хлынули в запрокинутое лицо, и мир погас.

Ицкоатль ещё помнил пережитую боль, когда во тьме забрезжил свет, и испытал разочарование: неужели и это было только видением? Перепёлка слишком сильно ударил его по голове, и он всё ещё жив, но погружён в бред, и не было ни поединка, ни жертвоприношения, и его сердце не легло на алтарь бога войны?

– Было, – услышал Ицкоатль и повернул голову на голос.

Всё поплыло у него перед глазами, но он смог рассмотреть венец с орлиной головой, украшающие его перья, боевую чёрно-белую раскраску на прекрасном лице, исполненном величия и мужества… Всё остальное расплывалось, словно Ицкоатль перебрал октли.

– Всё было, – сказал ему бог войны, и перья в его орлиной короне качнулись. – И поединок, и сердце на алтаре. Ты очень угодил нам всем, Обсидиановый Змей.

Пелена, застилающая зрение, рассеялась. Ицкоатль увидел, что сидит в изукрашенных покоях, различил убранство, вырезанное из драгоценного нефрита: фигуры орлов и ягуаров сказали ему, кто был хозяином этих покоев. Тот, к кому стремилось его сердце, и на чей алтарь оно сегодня легло.

Ицкоатль хотел вскочить – он сидел в присутствии бога! Но тот сделал запрещающий жест, и ноги не повиновались Обсидиановому Змею. Ицкоатль остался сидеть, смирившись со своим положением – ведь такова была воля его бога.

– Мы давно ждали такого, как ты, Ицкоатль, – продолжал Мештли. – Ты очень нам нужен.

Он ничего не понимал. Что происходило? Почему он здесь, с ним? Не то чтобы его не устраивало общество божества, и он хотел бы другого, как переборчивый жених, но жрецы учили его совсем другому. В их рассказах о посмертии не было разговоров по душам лицом к лицу с Мештли!

Сейчас Ицкоатль должен был идти с другими воинами, сопровождая Солнце в его пути по небосводу, а вместо этого сидел в покоях бога войны, и тот говорил ему, что Ицкоатль нужен богам?!

– Чем я могу послужить, мой господин? – спросил он с почтением. – У меня больше нет ни крови, ни сердца…

Ицкоатль действительно не ощущал биения в своей груди и не дышал, и это убедило его, что он мёртв.

– У тебя есть твой дух, – сказал Мештли. – И до сих пор не было ему равного. Ты без колебания пожертвовал свою жизнь, хотя мог остаться в живых и жить дальше, с честью и славой. Знаешь ли ты, что жрец Тлашкалы хотел предложить тебе стать их военачальником и учить детей тлашкальтеков быть подобными тебе воинами?

Ицкоатль покачал головой. Он не знал. Но знал, чем ответил бы на такое предложение.

Обсидиановый Змей – воин Тлашкалы?

Никогда.

Мештли понимающе улыбнулся.

– Он понял это, когда ты отказался от свободы. И промолчал. Теперь ты здесь, и у тебя снова есть выбор, Обсидиановый Змей.

– Между чем и чем, мой господин? – спросил Ицкоатль.

Любое пожелание своего бога он был готов исполнить немедленно и с почтением, которым переполнилось бы его сердце, если бы оно у него ещё было.

– Ты можешь уйти отсюда и присоединиться к процессии воинов, сопровождающих Солнце, – отозвался Мештли. – И наслаждаться раем воинов, пока этому миру не придёт конец. Что случится достаточно скоро по времени богов.

Ицкоатль удивлённо моргнул. Жрецы ничего не говорили о том, что конец мира близок. Не могли же они не знать? Или скрывали, как опытный полководец скрывает от своих воинов, насколько велика численность врага, чтобы не смутить их дух перед битвой?

– Они не знают, – ответил Мештли на невысказанный вопрос. – Но мы знаем… Миру, который ты знаешь, осталось совсем немного быть прежним. Скоро он изменится, неизбежно и бесповоротно, и конец его будет полон скорби. С востока придёт новый бог, который могущественнее нас, но он не желает сохранить этот мир в равновесии. Его учение совсем иное, и хотя он очень похож на нас в том, что отдал свою кровь и даже жизнь за людей, цель его – забрать всех к себе. Его последователи сокрушат великие пирамиды Теночтитлана, пирамиду Тлашкалы, пирамиды всех городов, разобьют статуи богов и сожгут священные книги. Они принесут болезни, которые даже мы не сможем предотвратить, и только один из сотни выживет, чтобы его потомки пресмыкались перед завоевателями. Они сломят гордый дух твоего народа, Ицкоатль, и участью его станут позор и забвение…

Если бы Ицкоатль мог дышать, у него перехватило бы дыхание. Но он не мог и только смотрел на бога войны, не в силах поверить услышанному. Это не могло быть правдой, но допустить, что его бог так жестоко шутит с ним или даже лжёт, он тем более не мог.

Войны бывают жестокими. Бывает, что целые города пустеют и зарастают лесом. Но чтобы пал Теночтитлан?! Чтобы мешикатль склонились перед завоевателями, откуда бы те ни пришли?!

Ицкоатль знал от моих учителей, что мешикатль не всегда жили на озере Тескоко. Когда-то его предки были странствующим народом, который Уицилопочтли вывел из Ацтлана и велел остановиться там, где орёл будет сидеть на кактусе и поедать змею. Теноч, вождь его народа, увидел обещанный знак на острове посреди солёного озера.

Каменистый пустынный остров стал величественным городом-государством, покорившим все окрестные земли, и теперь должен пасть?! Люди, создавшие его величие из праха – должны стать рабами захватчиков, утратившими гордость и честь?!

Невозможно…

– Так что Тонатиу’ичан недолго будет радовать тебя и всех тех, кто заслужил его сияние до тебя, Обсидиановый змей, – негромко договорил Мештли. – Жертвоприношения прекратятся, миропорядок будет нарушен, и наступит конец этому миру и всем нам.

Ицкоатль был опустошён, но его сознание ухватилось за тонкую ниточку из божественных слов, обещавшую ему надежду в море отчаяния.

– Ты говорил о выборе, мой господин, – с трудом выговорил он.

– Да, – бог кивнул, и перья снова всколыхнулись в его головном уборе. – Видишь ли, мы прикованы к своему миру и не сможем покинуть его, чтобы суметь поддержать рушащиеся основы из другого мира. Если только нам не поможет кто-то вроде тебя.

Ицкоатль не понял его слов. Если сами боги бессильны, то что может сделать человек?

– Ты можешь то, что нам не дано, – он смотрел на меня, и глаза его сверкали на раскрашенном лице. – Мы слишком велики, нам не хватит сил, чтобы проложить путь в иной мир, но ты – мал, ты сможешь.

Ицкоатлю показалось, он начал понимать его. Когда прокладывают мост через пропасть, не посылают тяжёлого мужчину. Только самый лёгкий и ловкий может перебраться по тонкой верёвке и закрепить толстый канат, который станет основой для моста, способного выдержать даже носильщика с тяжёлой корзиной.

– Верно, – ещё один кивок. – Наших сил хватит, чтобы отправить тебя в другой мир, где нет своих богов. Там ты получишь новое тело и сможешь начать всё заново. Научишь людей быть настоящими воинами, достойными нашего покровительства. Построишь для нас пирамиду – хватит и небольшой, величие нужнее вам, чем нам. И протянешь мост для богов.