Текст книги "Второй кощей (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Билик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Глава 10

Все мои опасения по поводу проклятого развеялись, как только я обмолвился о Васильиче. После этого наш поход из «чисто побазарить и разрулить» превратился в дружеские посиделки. Точнее, Лео отправили к общему костру, а мы уселись в шатре Рехона.

За Дракона я не беспокоился, среди подчиненных Бедлама, как назвался сын Васильича, было всего четверо ведунов, остальные не подняли и пяти рубцов. К тому же, если эти ребята вдруг решат пощупать Лео за вымя, то очень огорчатся. Как совсем недавно расстроился один крон. Способность у Дракона была практически имбовая. По крайней мере, пока он горит.

Я даже подумывал над тем, чтобы напроситься в гости к Стыню. Вот только существовало несколько нюансов, которые серьезно смущали. К примеру, с чего Лео соглашаться воевать с тем, кто не проявляет к нему агрессии? Да и справится ли Дракон? Все-таки, как ни крути, а Стынь – один из изначальных кронов. В общем, все эти рассуждения я отложил в долгий ящик.

А теперь с удовольствием (не побоюсь этого слова) общался с проклятым, на котором, по мнению Скугги, и клейма ставить было негде, и вдобавок ел сочащееся жиром мясо, принесенное наемниками. Надо отметить, что стол таграна (точнее пол, покрытый шкурой, потому что мебели в шатре не оказалось) не шел ни в какое сравнение с яствами и.о. правителя Фекоя, что наводило на определенные размышления. Шутка ли, у него здесь было что-то вроде сладкого рулета и мясного пирога. Как выяснилось, каждые два дня Бедлам отправляет человека в Нирташ за припасами.

Но интересовало меня, конечно, не это. А судьба Рехона после того, как он покинул Фекой.

– Все началось, когда нас с матерью изгнали, – негромко рассказывал он, словно матерый акын. – Я помню это. Помню, как в один день отец просто пропал. А затем явился сосед и сказал, что если мы не сбежим, то рано или поздно за нами придут. Только куда было бежать? Вокруг твари, неразумная нечисть, опасные животные. Я же был лишь слабым пацаном…

Рассказывал он спокойно, без всякой ненависти, словно все это давно уже пережил и переболел. Более того, даже передал мне чашу с жидким «нектаром от летающих мурекхэ», очень напоминающим наш мед. Рехон всем своим видом показывал, что главное здесь не повествование, а моя трапеза.

– Можно сказать, нам повезло. У предгорья мы встретили Отверженного, проклятого воина с четырьмя рубцами. Он жил в одной из высокогорных пещер, куда редко добирались твари. Отверженный приютил нас, долго расспрашивал, а когда понял, что мы более не фекойцы, обрадовался. Он не трогал жителей крепости, боясь навлечь гнев Гитердора, так звали прошлого правителя.

– Почему он обрадовался? – спросил я.

– Потому что теперь его одиночеству пришел конец. Моя мать была красивой и еще не старой женщиной. Я же, напротив, юн и слаб. Можно сказать, у нее не было выбора. Она разделила с ним ложе, а я стал слугой у Отверженного.

Голос Рехона не дрогнул, тогда как у меня сами собой сжались кулаки. Было очень больно и обидно. За него, за несчастную мать, за Васильича. За всех.

– И что произошло потом? – чужим от волнения голосом, спросил я.

– Отверженный оказался жестоким человеком. Время одиночества озлобило его. Он любил избивать меня и издеваться, порой отправляя на опасные задания. Собрать валежник возле шестирогов или поискать ягоды в ореоле обитания тварей. Это ничего. Но когда он стал поднимать руку на мать, я понял, что больше терпеть нельзя. Я долго готовился, выжидал нужный момент и не проявлял ненависти. Хотя это было сложно. Пока, наконец, одной из ночей не размозжил ему голову камнем.

Рехон внимательно посмотрел на меня, и я внезапно понял, что под багровой пеленой его глаза вполне обычные, человеческие.

– Ты осуждаешь меня, Бедовый Матвей?

– Кто я такой, чтобы делать это? Я не испытал и половину того, что испытал ты.

– Ты очень добр, – мягко сказал Рехон. – Не так добр, как фекойцы. В ту ночь я стал рубежником. И, конечно же, проклятым. Скугга вполне однозначно расценила мой поступок. Наверное, по ее размышлениям, я должен был смиренно умереть. Однако я решил по-другому.

Лишь на мгновение черты лица Рехона ожесточились. Но стоило ему отхлебнуть травяной отвар, заменяющий здесь чай, и поставить чашку, как он уже вернул себе самообладание.

– Что за хист? – спросил я на автомате.

Однако удостоился лишь слабой улыбки. Ну да, о таком рассказывать не принято. Вот и Рехон дал понять, что на эту тему мы беседовать не будем.

– Я вернулся в Фекой. Потому что теперь у меня была сила. Теперь я мог стать стражником. Так и вышло. Фекойцы сделали вид, что ничего не было. Предпочли забыть обо всем. Минуло несколько десятилетий. Для рубежника – мгновение, для обычных людей – жизнь. Моя мать умерла от старости и невзгод, пока я убивал тварей и нечисть, прирастая в рубцах. Моя душа пылала злобой и ненавистью ко всему живому. Потому я ходил в самые опасные походы. Не думая, что вместе с рубцами вызываю все больший страх у жителей крепости.

– Все закончилось, когда ты стал ведуном?

– Гноссом, – поправил меня Рехон. – Здесь это зовется так. Да, Гитердор с самого первого дня смотрел на меня с опаской. Как и на любого проклятого. А когда я достиг уровня гносса, высказался вполне ясно. Теперь даже мои заслуги перед Фекоем не могли перевесить ужаса из-за проклятия Скугги. Уже тогда моя внешность начала меняться. Единственное, он посоветовал, куда мне можно отправиться. И я ушел в Нирташ.

– Что было потом?

– Много чего. И плохого, и хорошего. В основном, конечно, плохого. Наверное, если взвешивать мои поступки на весах, то я сделал намного больше зла, для других, чем добра.

– Ты убивал…

– Кто из рубежников не убивал? – усмехнулся Рехон. – Может, ты? Видимо, нет, Бедовый Матвей. Я о другом зле. Беспричинном, рождающимся из пустоты, словно из ничего. Зле, которое нельзя предсказать и от которого невозможно укрыться. Так я стал гьяном, знающим рубежником.

– Кощеем, – перевел я сам для себя его слова.

– И постепенно мой опыт стал превращаться в мудрость. Я понял, что нет смысла все время стремиться к силе и власти. Потому что это путь в никуда. Я видел тех, кто шел тропою воинов, никто из них не доживал до старости. И, как правило, умирали они всегда плохо. Тогда я понял, что нельзя тратить хист на любую прихоть, потому что его восстановление потребует жертв от Скугги. Главное, чего должен придерживаться рубежник, – умеренность. Посмотри, на моем столе множество еды. Но я не стремлюсь съесть ее всю.

Что, кстати, было правдой. Все это время ел только я. Рехан лишь отщипнул немного мяса, разве что выпил несколько кружек травяного отвара. Что удивительно, множество испытываемых эмоций никак не повлияло на мой аппетит. То ли я бесчувственная свинья, то ли соскучился по хорошей еде. Я как-то забыл, что на Изнанке можно питаться вкусно.

– Но ты все же стал таграном.

– Да. Если наемник хороший, да еще дружит с головой, то рано или поздно его заметят. Я стал личным таграном господаря Левара, правителя Нирташа. Можно сказать, это было удачное стечение обстоятельств. Три Великих Города: Нирташ, Горолеш и Озираг всегда воюют. Когда возвышаются «озерные», то Нирташ объединяется с Горолешем и идет войной на Озираг. Когда набирают силу «горные», Нирташ объявляет союз с Озирагом. Когда…

– Я понял смысл. Мне кажется, кто-то из правителей протащил сюда книжку Оруэлла.

– Это рубежник вашего мира? – с искренним любопытством спросил Рехон.

– Можно и так сказать. Но что там про Великие Города? Дай я угадаю, за все время никто так и не победил другого?

– В этом и есть смысл великого противостояния. Как только какая-то сторона начинает добиваться успеха, старые союзы разрушаются и образовываются новые. Как ты понимаешь, Матвей, в таких условиях проклятому гьяну можно вполне комфортно существовать.

Я кивнул. Ну да, всегда будут гибнуть какие-нибудь рубежники или простые люди. А за счет них можно и хист восполнить. Так что образ бродящего по окрестностям черного кощея, который мне создал Форсварар, постепенно развеялся.

– Но ты вдруг решил вернуться за долгом в Фекой?

– Война близится к концу. Горолеш и Озираг дошли до Равнинного Предела. Скоро Нирташ выступит с мирным предложением. А если нет, надо будет лишь немного подождать – и союзники сами перессорятся между собой. Но сейчас господарю Левару нужны деньги. Поэтому он рассылает гонцов – собрать дань с подданных и вернуть долги. Признаться, когда я услышал про Фекой, то вызвался сам.

– Я думал, что ты перевернул эту страницу.

– Матвей, я всего лишь человек. Я слаб. Мне очень хотелось взглянуть в лицо Форсварара. Ведь он был одним из стражников, когда меня изгнали. И что самое обидное, нынешний правитель Фекоя меня не узнал.

– Что будет, если крепость не сможет выплатить долг.

– Ничего хорошего для них, – так же спокойно, как и прежде, ответил Рехон. – Мы войдем внутрь, обыщем каждый дом и вытащим все хоть сколь-либо ценное. А после заберем вещей ровно на тысячу монет лунным серебром. Если стражники попытаются нам помешать, прольется кровь. Потому что мы в своем праве.

Я закатил глаза. Как меня достало это выражение, одинаковое во всех мирах. Сколько зла, боли и страданий за ним скрывалось. Но в то же время я понимал логику Бедлама. Он вырос с этими максимами и не знал ничего другого. Око за око, зуб за зуб.

– Ты же знаешь, насколько беден Фекой. Все важные артефакты, оружие или зелья давно использованы.

Тут я покривил душой. Те самые травки, которые удалось выбить у Инги, явно тянули на пару сотен монет.

– У Форсварара есть кое-что ценное, – пристально посмотрел на меня Рехон.

– Если ты про Осколок, то уже нет. Он давно истончился, и правитель продал его чурам. Судя по тому, что они не смогли расплатиться с тобой, выручили они не очень много.

– Осколка нет⁈ – взгляд Рехона изменился.

Из добродушного и спокойного он стал цепким и серьезным. А до меня только теперь дошло – что я ляпнул лишнее. Все, что защищало Фекой, – понимание Рехона, что у них есть Осколок. И могу поклясться, что вся эта замануха правителя Ништара затевалась только ради того, чтобы завладеть Осколком. Скажу больше, они настолько в курсе плачевного состояния Фекоя, что даже сумму потребовали смешную, решив не зарываться. Ну серьезно, восемь сотен долга? Для любого ведуна, который крепко стоит на ногах, это просто смешные деньги. В смысле – сущие копейки.

И вот тут появляется такой красивый рубежник из другого мира, в белом пальто, который выкладывает всю информацию. Молодец, Мотя, просто офигенный ты парень. Таких друзей за одно место и в музей.

Что теперь мешает Рехону просто войти в крепость? Хоть прямо сейчас? НИ-ЧЕ-ГО! Разве только я.

– Знаю, о чем ты думаешь, Бедовый Матвей, – в очередной раз подлил себе травяного отвара Рехон. – Я часто видел это выражение лица. Ты боишься. И могу сказать чего именно.

– Что ты войдешь Фекой и устроишь резню.

– Я не мясник, Матвей. Я наемник. И делаю лишь то, что может принести выгоду. Ты прав, если Осколка нет, то все, что я найду в крепости, – опустевшие артефакты и прочий мусор. И даже если я попробую действовать силой, то ты и твой спутник выступят на стороне Фекоя. Так?

– Да, – честно признался я.

– Судя по тому, что вы пришли вдвоем, вы обладаете какой-то силой, которую способны противопоставить мне. Выходит, нужны еще люди. Не думай, мое слово много значит в этих землях. И необходимых рубежников, жаждущих славы и денег, я найду. Но тут у нас складывается очень сложная и неразрешимая ситуация.

Я помолчал, как сделал бы невероятно умный человек. А что, Рехон же меня толком не знает, глядишь и прокатит. Бедлам воспринял все правильно. По крайней мере, продолжил рассуждать вслух:

– Просто уйти я тоже не могу. Господарь Нирташа спросит, почему я не выполнил поручение. Получается, что мы заложники сложившейся ситуации. Мы заперты здесь, пока что-то не поменяется, так?

Вопрос был из разряда моих любимых. В смысле, риторический. Поэтому я даже кивать не стал. А Рехон отпил немного травяного отвара и продолжил:

– Сегодня очень необычный день. Он не похож на тысячи однообразных дней, которые я провел, скитаясь по Скугге. Сегодня я узнал, что у меня есть отец.

– Почему ты тогда не отправишься к нему? Мы можем уйти вместе.

В ответ Рехон лишь горько усмехнулся:

– Скажи, часто в твоем мире появляются перебежчики из нашего?

Я покачал головой.

– И ты никогда не задавался вопросом, Бедовый Матвей, почему так происходит?

Пришлось опять многозначительно промолчать. Правда, теперь прокатить за умного точно не получалось. Но сейчас была другая ситуация. Каждое произнесенное слово грозило ухудшить текущее положение. Прям какой-то шахматный день. Сначала пат, потом цугцванг. Лишь бы до мата не дошло. Во всех смыслах этого слова.

– Те, кого Скугга благосклонно приняла в свои объятия, даже не помышляют о том, чтобы покинуть этот мир. Для них это нечто вроде позора. А те, кого прокляла… не могут.

– В смысле? – не понял я.

– Я не знаю, как именно это работает. Слышал, что даже некоторые из двух– или трехрубцовых проклятых рубежников проскакивали в ваш мир. Но гноссам нет прохода. Истинно проклятые, кто много раз возвышался в землях Скугги, попросту не чувствуют чуров. Они будто исключили нас из своей… жизни.

– Забанили, – подытожил я. – Извини, продолжай.

– Думаю, их можно понять. Если смотреть в целом– то среди проклятых не так уж много хороших людей в привычном для общего понимания смысле. Хотя я видел многих, кто стали законченными мерзавцами от безысходности. Трудно нести свет, когда сам мир отворачивается от тебя. Если бы я только мог, я бы тут же покинул его. Разорвал договор наемничества – и отправился к отцу.

На мгновение, на краткий миг, лицо его утратило хладнокровие и приобрело какое-то детское, заискивающее выражение. Рехон долго собирался с мыслями, но наконец произнес:

– Матвей, ты сможешь помочь мне встретиться с отцом?

Меня так и подмывало вытащить Трубку и крикнуть: «Погнали». Вот только я в последнее время старался вести себя не столь импульсивно. И больше думать головой.

Если я сейчас заберу Рехона, то проблему Фекоя это все равно не решит. Он прав, правитель или господарь пришлет нового наемника. А может, еще разозлится после исчезновения самого гьяна – кощея по нашему. И вдруг решит обрушить на Фекой всю свою злость, на которую только способна его фантазия. Этого нам не надо.

– У меня есть к тебе предложение, уважаемый Рехон. В течение семи дней ты обязуешься не только не трогать Фекой, но и защищать его от посягательства наемников других Великих Городов. Как я понял, с этим не будет проблем, разу уж Нирташ в состоянии войны с Озирагом и этим…

– Горолешем, – подсказал Рехон.

– Ну да. Так вот, я вообще удивлен, что вы еще не поубивали здесь друг друга.

– Наемники не обнажают оружия, если не видят в этом своей выгоды, – просветил меня Рехон. – Что будет, если я выполню это условие?

– Я вернусь с деньгами. С тысячей монет. А еще подумаю, как устроить вашу встречу с отцом.

Тагран господаря Левара, казалось, пронзил меня взглядом насквозь. По крайней мере, я почувствовал, как что-то закололо между лопатками. А после кивнул:

– Идет.

И протянул руку.

Вообще, я сомневался, захочет ли Васильич бросить все и вернуться в Фекой. С другой стороны, здесь был его сын. Думаю, это поможет все взвесить и принять правильное решение. Поэтому мы произнесли нужные слова и пожали руки. После чего меня пронзила ослепительная вспышка. Та самая способность, о которой я почти забыл. Видение того, что будет, если я помогу встретиться Бедламу с отцом.

Я не сразу понял, что передо мной был Рехан. Черные струпья и шрамы, покрывающие его кожу, сошли, уступив место ровному загару. Оказалось, что он невероятно похож на Васильича – формой носа, губами, подбородком. Разве что взгляд стал более властным, требовательным.

Рехан, одетый в куртку и джинсы, внимательно посмотрел на меня и скомандовал: «Взяли».

И сунул руку в проем ларя.

После чего видение исчезло, словно его и не было. А я так и остался сидеть, ошарашенный тем, что произошло.

Второй кощей. Им будет не Инга и не Лео. Им станет сын Васильича.

– Что-то не так, Матвей? – спросил тагран. – Только не говори, что у тебя аллергия на проклятую силу?

Это, он, видимо, про обмен хистами, который произошел после заключения договоров. Я улыбнулся и покачал головой:

– Нет, Рехон. Все нормально.

Ну а что мне ему говорить? Не переживай, я скоро заберу тебя в Стралан?

Глава 11

– Приветствую, Матвей, – сделал имитацию кивка чур. – Я смотрю, некоторым на Изнанке будто медом намазано.

– Правильно говорить нектаром от мурекхэ, а не медом, – поправил я Былобыслава.

– Мне язык Скугги всегда представлялся слишком избыточным. Неужели тебе и правда так приглянулась Изнанка? Мне казалось, что после Стралана она немного… скудна.

– Какой прекрасный диалог о лингвистике в этот чудесный день. Былобыслав, лучше скажи, а зачем я чурам?

На мгновение почудилось, что разговор, происходивший возле туалета и технической комнатушки бани, чуть развеселил нечисть. Ну или кем там являлся этот лобастый товарищ. По крайней мере, Былобыслав хитро улыбнулся.

– С чего, Матвей, ты решил, что интересен чурам?

– Скажем, по ряду косвенных признаков. К примеру, сначала мне дают проездной на Изнанку. Потом ни с того ни с сего забирают назад обет по поводу Осколков и Оси. Теперь уважаемый голова выборгской общины, вместо обычного выполнения долга, начинает вести пространные беседы о том, что же я делаю на Скугге.

– Я ничего такого не имел в виду, – торопливо постарался уверить меня в обратном чур. Даже чуть эмоциональнее, чем следовало.

– И то, что высокочтимый Былобыслав так сильно оправдывается, лишь уверяет меня в правильности выдвинутой гипотезы. Так зачем я чурам?

– Многие знания – многие печали, Матвей. Если у тебя все, то я хотел бы вернуться к исполнению своих обязанностей.

Ага, стоять и охранять комнату со швабрами.

– Хорошо, тогда последний вопрос, уважаемый Былобыслав. Почему проклятые, по-настоящему проклятые рубежники, не могут путешествовать между мирами?

– Скуга – не просто взбалмошная девка. Это живой и разумный мир, – задумчиво проговорил чур. – И если он отметил рубежника, то на то были свои основания. Мы не только привратники, но вместе с тем стараемся поддерживать хрупкое равновесие. Поверь, Матвей, тебе очень не понравится, если все проклятые рванут сюда.

Угу, как удобно быть мировым жандармом. Если что – ты поддерживаешь равновесие. В любом другом случае – дела княжеств тебя не касаются. Сам устанавливаешь правила, сам решаешь – соблюдать их или нет.

Впрочем, я был даже удовлетворен беседой. Что разговор свернул именно в это русло, для меня самого вышло очень неожиданно. Все дело было в банальнейшей ситуации – я оказался не в духе. И тому имелось множество причин.

Во-первых, я оставил Алену в осажденном городе. И пусть она уже не моя приспешница, какую-то ответственность за девушку я все равно чувствовал. Понятно, что она последний человек, который потеряется при чрезвычайной ситуации, но все же.

Во-вторых, лишился крепкого плеча в виде Лео. То, что он остался с фекойцами, меня одновременно обрадовало и расстроило. Дракон – очень хороший и сильный воин, Фекою с ним очень повезло. С другой стороны, если против крепости решат собрать армию – никто не устоит.

В-третьих, денежный вопрос не внушал никакого оптимизма. Серебра у меня остались копейки. А что до продажи чего-то ценного – так я внезапно вспомнил, что на выборгском рынке на меня наложили эмбарго. Хотя, если говорить по-русски и без запикиваний, то дворовой положил на меня большой и толстый… крест.

Можно, конечно, метнуться в Питер, вот только что-то мне подсказывало, что пока ситуация с новым Князем не устаканится, лучше там вообще не появляться. Себе дороже выйдет.

Именно в таком задумчивом и даже слегка расстроенном состоянии я явился к чуру. А он тут полез со своей болтовней. Вот я, можно сказать, и сорвался. Наговорил всякого, да внезапно попал в яблочко.

Что, кстати, разозлило еще больше. Вот только чуров мне сейчас и не хватало для полного счастья. Чего они ко мне прицепились? Чего у меня такое есть, что нужно им? Трубка в виде древнего мужского символа, как выразилась Алена? Зачем им такой артефакт, если они могут провести любое существо куда захотят? Голова в Питере забросил нас в Правь и даже не поморщился. Нет, тут что-то другое.

Единственное за этот странный и сумбурный день, что меня порадовало – машина у сауны. Я как-то и забыл, что приехал на Звере перед последним путешествием в Питер. Ну правда, должно же быть в моей жизни хоть какое-то светлое пятно!

Достав со Слова ключи, я прыгнул на сиденье и довольно поежился. Словно влез в теплую домашнюю одежду. Я даже не понял, что сидел так, улыбаясь, пару минут. После этого завел Зверя. Точнее, попытался.

Стартер крутнулся вхолостую, но нужного эффекта это не возымело.

– Пожалуйста, вот только не сейчас.

Я даже не знаю, к кому нычне обращался, к «Тойоте» или к самому Мирозданию. Но впервые за долгое время «письмо» дошло до адресата. Зверь недовольно зарычал, жалуясь на простой. Да, извини, согласен, такая машина должна бегать, а не стоять целыми днями, собирая пыль. Сейчас с основными делами раскидаемся и заживем нормальной жизнью. Ну, насколько это возможно для рубежника.

Мне очень хотелось отправиться сразу в СНТ. Но проклятый Экзюпери с детства засел на подкорке с этими своими глупостями. Мы в ответе за тех, кого приручили и все такое. Поэтому отправился я прямиком к месту бывшей работы.

– Вить, привет, – махнул я официанту на входе. – Зоя тут?

– Нет, она сегодня после обеда будет. Но уже утром заезжала, раздала пистонов и свалила. Ты же знаешь нашу мегеру.

Эта информация меня немного успокоила. Значит, все нормально. Можно заниматься текущими делами.

Вот я и отправился не к себе, а прямиком к Васильичу. А как еще, если такие новости? Моя нечисть ничего, подождет. Да и чем они могут похвастаться? Расскажут, сколько и чего выпили?

Ехал и разглядывал изменившийся пейзаж за окном. Да, осторожно, на мягких лапах, в Выборг пробралась осень. Раскрасила все вокруг своими оранжево-коричневыми цветами, сбила с деревьев сухую листву, разбросала по тротуарам вымытую дождем землю. Впервые для меня осень наступила как для питерских коммунальщиков зима – неожиданно. Вот ведь только встречал лето, радуясь теплым денечкам, глядел, как плещутся русалки, а самый короткий сезон в Выборге взял и пролетел. А все рубежные дела.

Дом свой я проскочил даже не повернувшись в его сторону и остановился возле обители правца. И сразу зацепился взглядом за кикимору в широком платье и галошах, перекапывающую грядки. За время нашей разлуки, она будто стала еще шире. Впрочем, это ее совсем не испортило. Скорее даже наоборот. Теперь кикимора походила на обычную русскую деревенскую бабу. Интересно, а у людей и нечисти могут быть дети? Тьфу ты, не о том я все.

– Бог в помощь, Марфа! – махнул я.

Вот что за бог в помощь? Я с этим рубежничеством действительно словно умом тронулся. Еще по-старославянски заговорю. Обычного «привет» было бы вполне достаточно.

Та разогнулась, уперев свободную руку в поясницу и кивнула. Создавалось ощущение, что кикимора мне не очень-то и рада. Это ты погоди немного, сейчас я как обрадую твоего хозяина, вообще офигеешь.

– Федор Васильич дома?

– Дома, – подтвердила кикимора. – Обед готовит. Мне сказал в огороде поработать.

– Потому что лопату трудно сломать? – сыронизировал я.

– Ничего я уже не ломаю, – набычилась нечисть. – Просто плов – женских рук не терпит.

Судя по интонации и манере построения фразы – это выражение Васильича. Я даже представил, с каким назидательным лицом он это произносит. И понял, как жутко соскучился по старику. Поэтому незамедлительно постучал в дверь, и затем вошел внутрь. А чего, свои же люди.

Пахло умопомрачительно. Мясом, которое, по всей видимости, именно сейчас зажаривалось с луком и морковью в печи. Конечно, приготовление узбекского национального блюда в доме с исконно русским убранством выглядело необычно. К тому же, печь была не вполне приспособлена для плова. Огромный казан приходилось часто вытаскивать и перемешивать содержимое. Я даже невольно засмотрелся, как уверенно действует Васильич, пока тот наконец меня не заметил.

– Матвей! Ты чего встал там, как не родной! Заходи, у нас плов. Ты голодный?

– Можно и так сказать!

Не то, чтобы я был офигевший гедонист и решил собрать сегодня ачивку – пожрать у всех членов семейства… кстати, я в душе не представлял, какая фамилия у соседа. Короче, сначала у сына, а потом у отца.

Просто дело в том, что с аудиенции у Бедлама прошло довольно много времени. Сначала мы вернулись с Лео обратно в Фекой, затем я поговорил с Анфаларом, с Форсвараром, потом с Анфаларом и Форсвараром. Еще попрощался с Аленой и только после этого «заскользил» к чуровскому проходу. Короче, времени прошло изрядно, чтобы успеть проголодаться.

– Смотри, мясо почти готово, сейчас рис засыпим. Я его в воде держу, потом промываю теплой водой, чтобы крахмал ушел. И беру всегда в одном месте, такой в магазине не купишь!

Я сначала было пытался рассказать про причину своего неожиданного визита, но пару раз открыл рот, закрыл и смирился. По крайней мере потому, что мог испортить создававшееся произведение искусства.

Васильич безуспешно делился секретами высокой (для меня-то уж точно) кухни. К примеру, что надо не переборщить с водой, иначе получится рисовая каша с мясом, а не плов. И что обязательно нужно бросить ближе к концу сушеный барбарис. Он придает блюду небольшую кислинку.

Я даже не питал себя иллюзиями, что у меня получится повторить нечто подобное. Свои кулинарные таланты, которые, скорее, можно было обозначить словом «потуги», я прощупал давно. Как опытный проктолог то, что ему надо прощупывать. Приготовить что-то несложное – вроде яичницы, картошки или пожарить котлет – еще куда ни шло. Но в случае с чем-то серьезным – лучше заказать. Или на худой конец напрячь Гришу.

Когда блюдо дня было готово, Марфа без всяких косяков расставила посуду, приборы и даже порезала хлеб (никого при этом не пырнув), и мы приступили к дегустации. Самой торопливой в моей жизни, потому что я сразу же обжег язык, но не пожалел об этом ни секунды.

Да, плов был другой. Отличный от того, к которому я привык. Но вместе с тем все равно невероятно вкусный. Я не заметил, как съел тарелку и даже не испытал никаких угрызений совести, когда положили добавку. Хорошо мне с моим метаболизмом – могу зараз съесть торт целиком и не прибавлю ни грамма. А вот тому же Костяну, с его любовью к кошкам в беляшах из разных придорожных кафешек и прочему фастфуду, сложнее. Уже сейчас стал намечаться животик. А ведь ему еще до тридцатника далеко. Не животу – Костику. Хотя и животу тоже.

Когда перед нами были поставлены бокалы с горячим чаем, я решил, что пора.

– Федор Васильич, я тут по поводу вашего сына узнал.

И понял, что правильно не стал говорить до плова. Потому что сосед выронил бокал из дрожащих рук, и тот разбился об пол. Марфа тут же бросилась подбирать осколки. Более того, к моему удивлению, сделала это невероятно быстро и грациозно. Опять же, не пытаясь залить собственной кровью все вокруг.

– Я пойду, выкину, – сказала она. – А еще веник принесу из сеней.

Когда Марфа вышла, Васильич посмотрел вслед кикиморе с мягкой улыбкой.

– Умная женщина. Словно у нас в доме веника нет. Говори, Матвей. Я ко всему готов. Уж сколько за все эти годы передумал плохого, что ничем не удивишь. Как он хоть умер?

– У вас, Федор Васильевич, проблемы с временами у глаголов. У меня такое же было, когда я английский учил. Эти презенты-прогрессивы ни фига не презенты, я вам скажу.

– Что-то я не пойму – нахмурился сосед.

– Видел я вашего Рехона, как вас сейчас. Более того, сидел сегодня утром и имел с ним довольно обстоятельную беседу.

Сначала я испугался, что Васильич прямо сейчас отдаст Богу душу. Или не ему, но точно кому-то что-то отдаст. Потому что обычно с такими широко распахнутыми глазами сидят в предынсультном состоянии. Хоть проси соседа улыбнуться и поднять руку.

А вот когда он вскочил, по-молодецки обежал стол и схватил меня, я вспомнил, что правцы необычайно сильны. Да, обычно проявляют свою мощь под нашим солнышком, но, видимо, сосед заполнил батареи до отказа прежде. Потому что по шкале, где ноль – это был смущенный Митя, а десять – счастливый Анфалар, который давно не видел друга, объятия Васильича тянули на твердую восьмерку. Что, понятное дело, моим захрустевшим позвонкам не особо понравилось.

Что все же компенсировало неудобство – слабое восполнение хиста. Вот сразу видно хорошего человека. Еще «спасибо» не успел сказать, а уже благодарен.

– Живой? Здоровый? Это сколько же ему сейчас? Что он говорит? Помнит меня?

Васильич засыпал вопросами, поэтому первую минуту я лишь кивал либо мотал головой. Пока наконец не удалось отстраниться. Только после этого я стал осторожно выдавать информацию, которую услышал от Рехона. Понятное дело, что не всю. Но самую суть я все же выложил – его, Васильича, сын, наемник на службе у господаря, да вдобавок ко всему довольно сильно проклятый товарищ. Так, что даже лица его не разглядишь.

Правда, с соседом сейчас было бесполезно разговаривать. Любые сведения, пусть и не самые приятные, он встречал с улыбкой сумасшедшего. А когда я закончил, вновь схватил меня, чтобы повысить свою отметку на шкале объятий до девятки.

– Федор Васильевич, вы точно услышали все, что я сказал?

– Да. Ты не понимаешь самого главного, Матвей. Мой сын жив! Может ли быть что-то важнее этого? Я помню его совсем малюткой. Я сам растил его, учил держать меч, объяснял, как отличать ядовитые растения от съедобных, поил горьким снадобьем, когда он болел, носил на этих вот руках. И теперь ты говоришь, что мой мальчик жив. Разве может быть в жизни большее счастье?

– Не знаю. Наверное, нет, – честно признался я. – Федор Васильич, но ради вашей же возможной встречи, отпустите меня. Пожалуйста.

– Да, извини.

– На повестке дня другой вопрос…

– Как спасти моего мальчика, – закивал сосед. – Как перетянуть его обратно. Может, можно будет договориться с каким-нибудь чуром, чтобы…

– Думаю, проклятых не просто так игнорируют. И даже если Рехон пойдет со мной для нахождения прохода, то все закончится довольно прозаично – чуры отвернутся уже от того, кто его привел. К тому же, у меня имеется более надежный и простой вариант. Примерно такой, с помощью которого вы оказались здесь.