Текст книги "Второй кощей (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Билик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

– Пойдем?

– Пойдем.

Я не знаю, на что это походило. На филиал передачи «Жди меня» на выезде? Может быть.

Лично я себя чувствовал крайне неловко. Впрочем, не так сильно, как Васильич. Тот стоял, чуть раскачиваясь взад-вперед и все время потирая ладони о штаны. Парадная светлая рубашка с короткими рукавами вообще не сочеталась с затертыми «деловыми» брюками черного цвета. Но, по всей видимости, это была самая лучшая одежда у соседа.

Правда, до этого ли сейчас? Едва увидев Рехона, он всплеснул руками, выдавив из себя короткое: «Сын». И голос тут же предательски дал петуха. Да и сам Васильич, сначала подавшийся вперед, внезапно остановился.

– Отец, – ответил Рехон, направившись к соседу. – Когда я видел тебя в последний раз, то запомнил совсем другим. Однако не было ни дня после смерти матери и повторного изгнания из Фекоя, чтобы я не думал о тебе.

Изнаночник шел как-то пружиня, словно заводная игрушка. Однако вместе с тем необычайно быстро. Я, шагающий следом, совсем не поспевал за ним.

– Каждый раз, ложась спать и закрывая глаза, я мечтал о дне, когда найду тебя… и отомщу!

Вот теперь мне стало совсем не по себе. Потому что Рехон проворно распахнул свитер и вытащил что-то из-за пояса. Почему что-то? У него было единственное оружие, которое проклятый взял с собой в этот мир – нож.

Я не стал бросаться вперед. Все равно бы не успел. Потому лишь смотрел на Рехона, методично наносящего удары в область живота. И Васильича, обескураженно глядящего не на сына – на меня. И нечто мерзкое, темное, разливалось в мое чреве.

А ведь леший говорил. Проклятый остается проклятым. Скугга не просто так раздает свои черные метки. Она видит человека насквозь. Накладывает епитимью твердой рукой. Но для некоторых возможно прощение, как в случае с Лео, а на ком-то всегда будет висеть клеймо. Жаль, что теперь ничего уже не вернуть.

– Что⁈ – заревел раненым волком Рехон, оказываясь на земле.

Ну вот, еще и новую дорогую одежду испачкал. Не знаю, отстирается теперь трава или нет. Я подошел к разбитому на осколки соседу. Живому и здоровому, но окончательно раздавленному произошедшим.

– Печать на крови, – объяснил я лежащему кощею. – Ты, видимо, так торопился убить своего отца, что не заметил ее. Я не большой специалист, делал печать на основе Мышеловки. Но вроде получилось, как рука?

Рехон раздраженно поглядел на выпавший нож. А потом медленно поднялся на ноги. Я чувствовал хист, который бурлит в нем, готовясь выплеснуться. И ощущал себя крохотным созданием, попавшим в эпицентр стихии.

– Ты не можешь причинить мне вред. Вспомни договор.

– Не могу, – признал мою правоту Рехон. – Вот только это ничего не решит. Рано или поздно, я доберусь до него. И до всего, что ему дорого. Я убью сначала его женщину, друзей, а потом и его самого.

– Но почему⁈ Ведь он единственный близкий, кто у тебя остался?

– Близкий⁈ – казалось, сам вопрос невероятно возмутил Рехона. – Из-за него меня изгнали из Фекоя. Потому что я такой же, как и он, правец. А непохожих на тебя не любят. Лишь один человек вступился, моя мать. Она могла не уходить, но не бросила своего сына. Молодая, красивая, крепкая, она ушла вместе со мной. И когда мы встретили Отверженного, легла с ним, чтобы я жил.

Ноздри Рехона широко раздувались от гнева, глаза блестели от слез, а щеки горели лихорадочным румянцем. Именно в этот момент я понял, что он совсем не похож на Васильича. Или, может, дело в том, что я не видел соседа гневающимся?

– Она прожила трудную жизнь, но ни на минуту не отвернулась от меня. И когда Скугга отвергла нового воина. А самое мерзкое, что даже умирая, она любила его. Хотя на муки ее обрек один человек!

– Сын, я очень виноват, но…

– Молчи! – не проревел, не произнес, а скорее прошипел Рехон. – Твоя участь предрешена и ничто в этом мире не сможет тебя спасти. Кстати, что до мира, Матвей, спасибо. Он мне нравится.

Рехон развернулся и той же пружинящей походкой пошел к машине. Я же все так же стоял перед Васильичем, понимая, что буря еще не прошла.

– Мои вещи! – вытащил саквояж из машины Рехон, показательно подняв его перед собой. – И спасибо за одежду, Матвей. Она не идет ни в какое сравнение с тем, что я носил раньше. Будто вторая кожа.

Он направился было по улице, но вдруг остановился, словно вспомнив нечто важное. Поднял палец и обернулся:

– Ты не спросил самого главного, Матвей.

– Чего же?

Прежде, чем он ответил, я судорожно вдохнул. Пахло надвигающейся бурей и кровью.

– Почему меня прозвали Бедлам.

И теперь сила Скугги вырвалась наружу. Словно громадное цунами, она накрыла все вокруг, разметая, размывая, превращая в ничто. Мой промысел выплеснулся машинально, хотя Рехон даже не пытался задеть своего проводника. Мы оказались на единственном клочке посреди бушующего океана. Хрустело стекло, разлетались в мелкую щепу бревна, скрежетала ломающимся кирпичом печка, лязгали, натыкаясь друг на друга, куски железа. За считанные секунды дом Васильича превратился в руины. При этом на лице Рехона не дрогнул ни один мускул. Словно ему это ничего не стоило.

– Но я не буду раскрывать все секреты, Матвей, – махнул он, когда все закончилось. И ушел.

Не заметив, как тот, для кого он был единственным смыслом жизни, тихо заплакал у меня на руках.

От автора: В общем, ситуация следующая – в этой книге остался эпилог. И я его даже написал. Но фокус-группа разнесла его и даже привела аргументов, с которыми я должен был согласиться. Поэтому эпилог будет переписан. Но ради интереса, я его вам все-таки покажу. Итак, план такой:

среда – черновой эпилог, который будет удален

четверг – окончательный эпилог, который останется.

Эпилоги крохотные, но я разнесу их по двум дням, чтобы те, кто захочет, смогли прочитать обе версии и не запутаться.

Эпилог

Мало кто из рубежников земного мира любил Скуггу. Изнанка представала капризной и своенравной дамой, настроение которой менялось невероятно стремительно. К тому же, Скугга чаще карала страланцев, как называли их здесь, чем осеняла благодатью.

Об Изнанке Трепов понял все почти сразу, потому старался бывать в бескрайних степях как можно реже. Ему не нравилось чувствовать, что его хист, промысел великого кощея, заполняется здесь как у обычного ивашки. И еще ему было не по душе, в кого он тут превращался.

Тимофей Валентинович догадывался, а точно об этом знать не мог никто, что Скугге не требуется каких-то особых поступков, чтобы поставить на твое лицо свою печать отвержения. Ей достаточно смотреть подслеповатым взглядом и криво усмехаться. Малейший выплеск хиста, применение самого слабого заклинания – все ложилось на невидимую чашу весов.

Прагматичность Трепова и нелюбовь к Изнанке сослужила для него добрую службу. Сейчас Дед походил на человека больше, чем многие кощеи, которые оказывались здесь. По крайней мере, его лицо можно было рассмотреть, пусть неизвестный скульптор и вырезал еще морщины глубже, чем в родном мире, оставив в их желобах проклятые чернила.

Тогда как на его собеседницу смотреть было попросту неприятно. Кожа ведуньи сморщилась, как высохшая тряпка, почернела, правая щека истлела и обнажила жевательная мышцы. Носовой хрящ разрушился, навевая ассоциации о древней любовной болезни. Но самое главное – глаза. Это были глаза мертвеца, который по какой-то нелепой причине продолжает ходить по земле.

От своего наставника Трепов часто слышал, что жизнь – весьма условная субстанция. И не всегда тот, у кого бьется сердце, функционирует мозг, двигается и рождает слова язык, – еще жив. Как не всегда тот, кого закопали в землю, перестает существовать в мыслях других. Еще этот идиот говорил, что единственное, ради чего стоит жить – это любовь. Неважно к чему.

Тимофей Валентинович по молодости слушал эту глупую софистику, открыв рот. Вот только потом понял, что это бредни сумасшедшего старика. Помогли ему эти россказни? И где сейчас его жизнь?

Правда, Трепов тут же невольно подумал, что раз вспоминает своего учителя, то по рассуждениям того, старик жив. В мыслях и сердце ученика. И тут же недовольно отмахнулся от этой неприятной догадки.

– Я рад тебя видеть, – соврал он.

Уродливая голова чуть склонилась набок. А ведунья, хотя, какая она ведунья, почти кощей, гадко улыбнулась:

– Я знаю, что ты не любишь Изнанку. И что ты предложил встретиться здесь, говорит о серьезности ситуации.

– Может, потому, что она действительно серьезна? – нахмурился он. – Пацан… глупый пацан, который рубежник без году неделя, вернулся домой, когда должен был умереть в Петербурге. И более того, взял девятый рубец. Он видел ларь и понимает, как открыть его. А между тем срок скорбной луны на подходе.

– Не думаю, что один девятирубцовый мальчик может встать на пути у всего Созвездия. Что-то мне подсказывает, что в нужный час все члены вашего Ордена явятся на зов реликвии, ведь так?

– Я еще размышляю на этот счет. Появление пяти кощеев не останется незамеченным, – нервно ответил Трепов. – Кому-то придется отвлекать внимание. А если под ногами будет болтаться мальчишка, который может помешать всем планам… Девять рубцов, это ведь…

Дед вдруг замер, внимательно разглядывая собеседницу. Как если бы первый раз ее увидел. Та даже обернулась. Наверное подумала, что среди безжизненных барханов степи Скугги появился некто опасный.

Места здесь были глухие, по той причине, что в степях Изнанки нельзя найти ничего интересного. Правда, мало кто знал об укрытой высокими скалами плодородной лощине. Инга сама обнаружила эти земли из-за небольшо оказии. Во время Скольжения, у нее слетела обувь и пришлось остановиться… А ныне, когда место окружено множеством артефактов, набрести на него случайно было практически невозможно.

Но наверху порой действительно встречались хищники. Иногда очень опасные, от которых можно укрыться разве что в городах или за плечами сильных рубежников. Однако довольно скоро стало понятно, что причиной пристального взгляда собеседника является не опасный зверь.

– Может, ты просто решила обмануть меня, Травница? Пацану нужен второй кощей. С нашей последней встречи ты обзавелась двумя рубцами. С твоими талантами до кощея – рукой дотянуться.

– Стечение обстоятельств, не более, – улыбнулась ведунья, однако забыла, что находится в Изнанке. Потому нужного эффекта не добилась. Скалящаяся полуразложившаяся голова не внушала доверия. – Я много лет сотрудничаю с тобой. Я твои глаза и уши в Выборге.

– Что не помешало тебе стать замиренницей мальчишки.

– Чтобы стать еще ближе к Матвею, – пожала плечами та. – И у меня получилось.

– Если ты ведешь двойную игру…

Трепов не договорил. Да ему и не требовалось произносить нужные слова, чтобы Травница все поняла. Она знала его истинную силу. И знала, что тверского кощея лучше не злить. Лишь судорожно прижала руку к груди.

– Помнишь, да? – улыбнулся Трепов. – Это хорошо. В тот раз я был милостив и добр. Попробуешь что-то выкинуть снова – я сотру тебя в порошок.

– Я никогда… – торопливо сказала Инга.

– Хорошо. Теперь скажи, что можно сделать, чтобы остановить мальчишку?

– Остановить? Я его замиренница. Я не могу навредить ему.

– Инга…

Трепову даже не пришлось рисовать форму заклинания. То образовалось словно самой собой, с уже заполненным хистом. Невидимая рука подняла Травницу над землей, сдавливая горло. Инга судорожно засучила ногами, пытаясь избавиться от угрозы. Только получалось, что она тщетно расцарапывала себе шею, не нанося никакого вреда кощею.

– Я же сказал, не играй со мной. Ты можешь в любой момент в одностороннем порядке снять клятву замирения. Или найти тысячу и один способ навредить замиреннику. И только не ври, что уже не думала об этом.

Травница захрипела, пытаясь выдавить из себя нечто разборчивое. Ее потухшие глаза почти вылезли из орбит, а руки вместо попыток членовредительства принялись совершать какие-то круговые движения, словно Инга пыталась привлечь внимание.

Она упала, как куль с запрелыми, тяжелыми травами. Теперь в ведунье не было никаких грациозности и возможной опасности. Время разговоров и красивых речей закончилось. Тверской кощей четко указал Инге, кем она была на самом деле. Девочкой для битья, которая может лишь выполнять приказы. Если сделает все правильно, ее похвалят и наградят. Если нет, то будет не очень хорошо. Шрам на груди свидетельствовал именно об этом.

– Фурии.

– Эти византийские паразиты? – сморщился Трепов. – Я их не видел уже лет сто пятьдесят.

Инга ответила не сразу. Она откашлялась, пытаясь втолкнуть в себя побольше воздуха. Который, к слову, здесь в последнее время стал более морозным. На Скугге вообще происходило что-то странное с температурой. Чем славилась Изнанка – это постоянством, именно потому Инга разбила здесь небольшой сад. Но за последнее время в нем погибло несколько важных для нее растений.

Но что произошло, она выяснит потом. Самое главное сейчас было убедить этого тверского ублюдка, что Травница сделает все, чтобы усложнить жизнь Матвею.

– Так получилось, что я знаю, где есть один рой.

– Уж не ты ли сама припрятала в своей оранжерее фурий? – усмехнулся Трепов. – Если выяснится, что так, воевода будет очень огорчен.

Они встретились взглядами, словно два поединщика, скрестившие мечи. Фурии действительно были вне закона в большинстве рубежных государств. Никому не удалось договориться с этими полуразумными существами. А производная их деятельности едва ли могла понравиться вменяемому человеку.

– Нас резко начали заботить вопросы законности? – серьезно спросила Травница.

– Нет, но что дадут фурии? Они не остановят мальчишку.

– Думать о реликвии, когда твоя нервная система истощена, представляется довольно сложной задачей, – холодно ответила Инга. – Даже если он обнаружит их, то к воеводе не пойдет. Разрушит дом или переедет? Тем лучше, на новом месте придется строить защиту заново. А это опять расходы по промыслу.

– Ладно, ладно, – отмахнулся Трепов. – Возможно, это не такая уж плохая идея. Действуй. Но этого недостаточно. Выведай все, что можно, о всех его планах. И держи меня в курсе.

Вместо короткого кивка Инга поклонилась. Она желала, чтобы это выглядело как насмешка, но не вышло. Трепов лишь отмахнулся, дозволяя ей выпрямиться. А сам отвернулся и заскользил прочь, чтобы поскорее выбраться из этого мира в Тверском княжестве.

Травница стояла долго, с неприязнью глядя вслед ушедшему кощею. Ее зубы скрипели, а в подернутых белых пленкой глазах проступала черная, обжигающая злоба. Словно в обезображенное полумертвое сознание вдохнули жизнь. Очень давно Трепова учили, что истинной целью существования может быть любовь. Однако не поведал, что многие выбирают ненависть. Как Инга.

Ведунья оказалась так рассержена, что даже не стала спускаться в свой сад, хотя изначально она хотела посетить его. Алые зубатки уже подоспели – не сегодня завтра необходимо снимать урожай, да и надо бы укрыть ведьмин тысячелистник – вдруг случатся новые морозы?

Вместо этого она проскользила до ближайшего чура и выбралась в наш мир даже не в Выборге, а в его пригороде – Лазаревке. Далеко, зато эта обитель почти не пользовалась популярностью. Иногда Инге даже казалось, что чуры держат этот проход исключительно для нее.

– Как все прошло, бабушка? – спросила Наташа.

– Разве я не говорила не называть меня так на людях⁈ – гневно ответила Инга.

Даже бег по бескрайней Скугге не смог охладить ее злобу. Нутро Травницы пылало от ядовитой, как листья резной камышовки, ненависти.

В ответ приспешница развела руками. Действительно, в этом районе, расположенном далеко от станции, сейчас не было ни души.

– Этот напыщенный болван по-прежнему считает, что все должно крутиться вокруг него. Ну ничего, ничего, чем выше взлетаешь, тем больнее падать… Чего стоим, поехали! Надо еще добраться до Выборга.

– Вы говорили о Матвее? – осторожно спросила Наташа.

– О ком же нам было еще говорить? Говорили.

– И что решили?

– Много болтаешь, ты пока еще не равная мне.

– Я просто…

– Ладно, не обижайся.

Инга поняла, что хватила лишнего. Обычно невероятно сдержанная, сейчас она была жутко раздосадована произошедшим. Оттого и пыталась излить накопившуюся в ней черноту.

– Он считает, что я могу стать вторым кощеем.

– Я думала, это и был твой план?

– Да. Вот только Матвей не торопится сделать мне нужное предложение. Такое ощущение, что он ищет другого рубежника. Или уже нашел. Покопаем в этом направлении.

Наташа кивнула, ничего не добавив. В целом родственница нравилась Инге. Да, не великого ума девица, но наглая, хитрая и расчетливая. В чем-то она напоминала Травнице себя в молодости. Разве что бог дал Инге побольше мозгов и поменьше красоты.

– Вот здесь налево поверни, – приказала она.

– Мы не домой? – удивилась приспешница.

– Нет, надо забрать фурий. Он сказал подбросить их Матвею. Как ты понимаешь, я сделать это не смогу.

Наталья затравленно сглотнула, боясь даже хоть что-то возразить.

– Не переживай, ты их не увидишь и не почувствуешь. Да и не сделают они тебе ничего. Иногда быть чужанкой не так уж и плохо. Твари реагируют на хист. Вот мне надо опасаться. Но все в порядке, они заперты.

– И как мы подкинем их Матвею?

– Подумаем, – ответила Инга.

И они поехали, каждая занятая своими мыслями. Вот только Травница даже не подозревала, что намерения ее приспешницы противоречат ее собственным.

Конец