Текст книги "Человек в проходном дворе"

Автор книги: Дмитрий Тарасенков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Глава 13 ХОЗЯЙКА МАЛЕНЬКОГО ДОМА

Дождь не пошел. Тучи свалились за горизонт, и через какие-нибудь полчаса уже пекло солнце. Море было молочное, гладкое, как стекло, над ним поднимался парок.

Я лежал на пляже метрах в пятидесяти от маленького домика – один этаж, покатая черепичная крыша (ужасно я люблю эти крыши!) с трубой и телевизионной антенной. Окна были распахнуты. На веревке, привязанной к двум соснам и протянутой через двор, висело белье. Хозяйку дома звали Евгения Августовна Станкене; она была одной из тех, чьи фотографии я видел в комитете. Нет, мы ее ни в чем не подозревали! Но я хотел поговорить с ней: иногда стоит просто так поговорить с человеком пять минут.

Во дворе стоял «Москвич», а под сосной в шезлонге расположился наголо обритый мужчина в шортах и темных очках. Время от времени он снимал очки, клал на столик рядом и брал со столика бинокль: глядел вдоль берега.

Из домика вышла женщина с тазом и остановилась перед веревкой – стала снимать белье.

– Стерва она, эта Станкене! У-у, чертова перечница! – произнес кто-то за моей спиной.

Я оглянулся. Рядом со мной бухнулся на песок старик в длинных трусах и майке. На голове у него красовалась мятая шляпа. Видно, специально он не загорал, потому что почернели только жилистые руки и шея. «Местный житель», – определил я.

– Не знаешь ее, что ли? – удивился старик. Он был не очень трезв. – Ну, вон та баба, что белье сушит, ты ж на нее уставился. Нашел на кого – старуха!

– А что она вам сделала?

– Подлость, величайшую подлость!

– Какую?

– Даже говорить не хочется! – сказал старик. И тут же выложил: – Здесь бочку с пивом поставили. Чтобы все желающие могли подойти и попить, за свои-то кровные. А эта дрянь пошла в милицию, говорит: здесь пляж, люди купаются, они отяжелеют от пива и потонут. А что она понимает в пиве? Сама небось не пьет и другим не дает. Собака на сене! Бочку-то и увезли.

– А ты, отец, с утра пропустил?

– Кружечку, – кисло сказал он.

– И я попить хочу, – заметил я.

– Пошли! – Старик оживился и встал на колени.

– Да нет, водички.

– Пошел ты знаешь куда со своей водичкой!

Старик лег на спину и сдвинул шляпу на глаза. Он был оскорблен.

– Как ты думаешь, удобно у этой Станкене попросить?

– Удобно, – прохрипел он. – Она принципиальная.

Я поднялся, отряхнул ладони, закурил и, оставив одежду возле старика, направился к домику.

– Доброе утро, – сказал я бритому человеку в шезлонге.

Он не обратил на меня внимания. Он держал бинокль у глаз и регулировал резкость. «Сильная оптика, – автоматически определил я по длине трубок. – Цейсовская. Скорее всего восьмикратная». Из дверей домика снова вышла Евгения Августовна, держа в руке помойное ведро.

– Извините, пожалуйста! – остановил я ее. – Вы не угостите меня водой?

– Отчего же не угостить? Заходите в дом.

– Жалко сигарету бросать, а с ней неудобно: у вас, наверное, не курят?

– Заходите с сигаретой.

Она улыбнулась. У нее были добрые-предобрые глаза, какие бывают у больничных нянь и сиделок. Но я не хотел идти в дом – я наблюдал за бритым: что он так заинтересованно разглядывает в бинокль?

– Нет, нет!

– Тогда подождите, сейчас вынесу. Руки помою и вынесу.

Она была не по возрасту подвижная (во время войны ей уже было сорок три года), почти тотчас вернулась и протянула мне стакан.

– Пейте спокойно, колодезная.

– А я не боюсь.

– Зачем вы курите? – вдруг спросила она. «Вот чудачка! – подумал я. – Сейчас будет объяснять, что никотин вреден для здоровья».

– От застенчивости в шестнадцать лет начал, – сказал я как можно мягче. – С девушками говорить не мог, без дела стоять неудобно, а куришь – как будто занят.

– Да нет! Я потому спрашиваю, что вы хорошо сложены, наверняка спортсмен. Я люблю ходить на стадион, там мой внук занимается. А у вас вот эти мышцы на руках и на груди развиты как у мужчин, занимающихся борьбой. Наверное, трудно бороться, если куришь, – дыхание неровное. Вы, наверное, подумали про меня: вот дура, чего пристает! – Она опять улыбнулась. – Старуха болтливая!

– Ну что вы, что вы! – запротестовал я, отпивая воду из стакана мелкими глотками. Нет, конечно, она ничего не перепутала с Быстрицкой: она была очень наблюдательна.

– Вы только что приехали? Из Москвы? «Хм!» – подумал я.

– Почему вы так решили?

– Я радио слушала: передают, что там дожди. А у нас уже две недели жара стоит. А вы беленький, совсем не загорели.

Последний месяц я заканчивал дело, работал круглые сутки и ни разу не выбрался за город. Но почему обязательно из Москвы?

– Наверное, не только в Москве льют дожди?

– У вас плавки японские, с полоской, в таких москвичи ходят. У меня снимает комнату одна семья из Киева, – она кивнула на шезлонг. – Так она говорит: хотела мужу достать такие плавки, и – никак, только в Москве их выбрасывают в универмагах, и они дорогие! Вы, наверное, инженер, хорошо зарабатываете?

Я едва не почесал в затылке как человек, застигнутый врасплох. Подбирая вещи, мы не подумали об этом, – я взял свои плавки, которые Тамара привезла действительно из Москвы. Н-да, глазастой была Евгения Августовна, недаром работала связной. Когда каждый день ходишь под смертью, привыкаешь замечать мелочи: они много значат.

– Это подарок ко дню рождения, – сказал я. И перевел разговор: – Вот ваш жилец отлично загорел, позавидуешь!

– Затем люди и едут к морю.

Из домика вышла женщина с бигуди на голове.

– Семе-ен! – капризно сказала она бритому. – Ты накачал правый баллон?

– Сейчас жарко, – отозвался тот, сразу опуская бинокль. Лицо у него было плоское, как у бумажного человечка из детской игры «Одень сам». – Я вечером накачаю, мамочка.

– Что ты там все время разглядываешь?

– На море смотрю, дружок, как кораблики плавают.

«Господи, и этот Семен! – машинально подумал я. – Сколько их развелось! Но вряд ли… Не могу же я кидаться на каждого Семена: вы не знали Тараса Михайловича Ищенко? О чем он собирался с вами поговорить?»

– Большое спасибо, – сказал я, возвращая стакан. – Очень вкусная вода! Он давно загорает? В смысле какие у меня перспективы?

– На здоровье… У меня они живут второй день. Они катаются на машине по побережью и перебрались сюда из Радзуте.

– Из Радзуте?

– Да. Жаловались, что там много народу. «Не подходит», – решил я.

– Всего доброго!

– Счастливо отдыхать, – отозвалась она.

– Спасибо.

Я побрел, увязая в песке, к своей одежде. Старик в шляпе сидел и смотрел, как я иду.

– В бинокль смотрит! – раздраженно сказал он, как только я приблизился.

– Кто?

– Дачник у этой Станкене! В бинокль баб разглядывает! В милицию бы его, а?

– А вы биноклем не пользуетесь? – спросил я, чтобы отвязаться: пора было уходить.

– Еще чего! – вскинулся он. – Я и так хорошо вижу, слава богу!

Я оглянулся на домик Станкене. Очень невзрачный был домишко. Сама Евгения Августовна теперь вскапывала лопатой клумбу в углу двора. «Здесь бы санаторий отгрохать! – подумал я. – А самую большую и светлую комнату предоставить в вечное пользование ей, бывшей связной подполья. Было бы справедливо».

Глава 14 КАСТЕТ С ДУБОВЫМ ЛИСТКОМ

Вчерашнего паренька, который обещал мне кастет, я нашел довольно скоро. Он играл в волейбол. Я сложил одежду и встал в «кружок» напротив него.

Он сразу прыгнул и ахнул в меня мячом. Я прозевал, не принял. Он ухмыльнулся, поэтому я опоздал выйти на следующий мяч.

– Это тебе не что-нибудь! – громко сказал он. – Это игра интеллигентная!

Ого, парень был самолюбив!

– А ты прилично играешь, – так же громко ответил я. – По какому разряду?

– Давно не тренировался. Вообще, за институт выступал когда-то. На первом курсе. Потом забросил.

– Чувствуется! А, черт!..

Я опять прозевал его «гас».

Он сделал щегольскую «ласточку». Потом, вставая, небрежно выдал пас за голову.

– Здорово! – сказал я. – Пойдем окунемся, припекает.

– Можно.

Мы вошли в воду. Для Балтийского моря характерно, что прежде, чем доберешься до глубокой воды, надо метров сто брести по колено. Мы сошлись на том, что нас обоих это страшно раздражает.

– Ты в каком институте обитаешь? – спросил я.

– В калининградском рыбном.

– Кончаешь?

– На втором курсе.

Теперь я смог оценить ту небрежность, с которой он сказал: «Играл за институт когда-то».

Он, в свою очередь, поинтересовался, чем я занимаюсь. Я рассказал свою историю.

– Трудно будет устроиться, – посочувствовал он. – Они с визой долго тянут, черти!

– Потерплю. Осознанная необходимость в этих вот бумажках, сам понимаешь.

– Не маленький.

– Но на ту игрушку у меня есть, – напомнил я.

– Хе, тут осечка вышла!

Он рассказал, что сегодня утром, когда дядька ушел на работу, он обшарил всю квартиру. «Дядька живет в другом конце города с женой, но она сейчас в отъезде, а я знаю, куда он ключ кладет», – пояснил он. Кастета не нашел. Он точно помнил, что видел кастет в прошлом году в ящике для инструментов. Теперь кастет исчез. Я сказал, что он зря огорчается, – наверное, так себе был кастет, дрянь. Он горячо запротестовал: «Мировой кастет!» Я поинтересовался, какой он был с виду.

– На четыре пальца, никелированный. Здесь выпуклости. Здесь марка. Фабричная, наверное. – Он все показывал у себя на руке. – Здесь упор для ладони.

«Вот это фокус!» – подумал я. Испросил:

– Какая марка?

– Дубовый листок выгравирован.

Все совпадало. Точно таким кастетом был убит Ищенко. Может быть, этим самым?

– Я его у дядьки еще когда выпрашивал, а он говорит: нельзя, холодное оружие, а ты еще молодой.

«Разумно», – мысленно одобрил я дядьку. И осторожно спросил:

– У дядьки-то он откуда?

– Черт его знает! В войну, наверное, подобрал! У него железные немецкие кресты были, каска с рогами, – я давно уже стянул.

– Он в каком звании воевал?

– Он не воевал, у него рука сухая. Он всю войну здесь прожил.

Та-ак! Расспрашивать его про дядьку дальше мне не хотелось. Рука – это уже зацепка. В поликлинике наверняка можно выяснить, у кого из жителей городка такое редкое увечье. «Можно так, а можно по-другому, – решил я. – Быстрее и прощен.

– Что-то вода холодная, – сказал я.

– Да брось ты! В самый раз.

– Нет, пойду на берег.

Я еще раньше приметил телефонную будку. Это уже давно вошло у меня в привычку: примечать, есть ли под рукой телефон-автомат. Будка стояла на пляже у ограды, можно было звонить не одеваясь. Выйдя из воды и оглянувшись, я направился к ней.

Умеючи можно звонить из любого автомата без двухкопеечной монеты. Я набрал номер, объяснил, где нахожусь, и попросил прислать сотрудника. «Виленкина?» – спросили меня. «Нет, местного». Судя по всему, со мной говорил начальник горотдела Валдманис. Он сказал, что пришлет сотрудника, который знает меня по фотографии. «Если я буду один, пусть подсядет ко мне, – сказал я. – Я покажу ему паренька: надо кое-что выяснить». – «Он будет на месте через пятнадцать минут. У него в руках будет журнал «Знамя», желтенькая обложка с красным корешком. Четвертый номер. Он будет… Коля, какие у тебя плавки? Он будет в красных плавках. Очень красных, он говорит…» – «Жду».

Я беспечно растянулся на горячем песке. Скоро из воды вылез мой новый знакомый.

– Уф, хорошо!

– Кончай брызгаться.

– Извини. А ты здорово нас вчера раскидал! Как детишек! Ты борьбой занимаешься?

– Ага.

– А Бычок вчера прибежал, мы с Семкой сидели, о кино толковали, а он прибежал и кричит: «Там твою Райку какой-то хлюст окручивает!» Это ты, значит… «А ты тут моргаешь! Беги скорей!» Семка сначала не хотел, говорит: «Это ее дело», – а Бычок уговорил.

– У них любовь?

– Вроде.

– Бычок – это плечистый, в белой рубашке был?

– Он! Ну, ты ему здорово дал! Он вообще-то сильный и всегда хвастает этим, а тут нашла коса на камень. Лично я – «за», так и надо! А он сулит: «Еще повстречаюсь с ним на узенькой дорожке».

– Ладно, – сказал я рассеянно.

Переступая через лежащих и помахивая желтым журналом с красным корешком, в нашу сторону шел парень в красных плавках. Он выбирал место, где устроиться. На момент мы встретились глазами, и я отвернулся. Но тут же повернулся обратно, потому что сзади кто-то сказал:

– Привет, Боря!

Сотрудник Валдманиса стоял над нами. Я даже на момент растерялся. А мой паренек сказал:

– Привет! Я уж давно тебя приметил, смотрю: идешь мимо, зазнаешься. Ты чего не на работе?

– Смылся позагорать.

– Знакомься! – сказал мне паренек. – Колька, в милиции, что ли, работает, вообще темная личность, но приемчики знает мировые, вроде тебя.

Тут я сообразил.

– Мы, оказывается, с тобой тезки, – сказал я пареньку. – Меня тоже Борисом звать. – Я протянул руку подошедшему.

– Николай, – сказал тот. Получилось отлично: они были знакомы.

– Устраивайся здесь, – предложил мой тезка.

– Я девушку жду, – сказал сотрудник. – Она очень стеснительная и, пожалуй, испугается вас.

Он отошел к ограде, расстелил полотенце и лег – стал листать журнал. Вскоре Боря убежал играть в волейбол. Я встал и лениво побрел вдоль воды. Через минуту сотрудник нагнал меня. Мы пошли почти рядом.

– Вы его хорошо знаете? – спросил я, глядя на сторожевик, дымивший на горизонте.

– На одной площадке жили. Он сейчас учится в Калининграде и сюда приезжает на каникулы. Вроде он парень неплохой, ничего такого за ним не замечалось.

– Все в порядке, – успокоил его я. – Вы, случаем, не знаете, кто его дядя?

– Знаю.

– Кто? – не выдержал я.

– Тот самый, на которого пришла анонимка. Он работает в рыбном управлении. Его фамилия Суркин.

Я тихонько присвистнул.

Глава 15 ПО-ПРЕЖНЕМУ НА ПЛЯЖЕ

До часу было еще далеко.

Я решил пройти по берегу до улицы Прудиса и найти Быстрицкую, – помахал рукой Борису (он не заметил, увлеченный игрой), собрал одежду в охапку и отправился. Солнце пекло, плечи у меня начинали гореть. Я всегда обгораю, когда первый раз в сезоне выбираюсь на пляж, а жена дразнит меня: «Неуязвимый старший лейтенант пасует перед какими-то солнечными лучами». Я все время помнил, что сейчас она лежит в больнице и ждет. Перед отлетом мне удалось выкроить полчаса и забежать к ней, – она стояла возле подоконника, не опираясь на него. Я объяснил, что наш старик гонит меня делать выписки из старых дел. «И вообще я скоро превращусь в архивную крысу», – весело добавил я. «Ты тогда тоже говорил про крысу, а потом

два месяца лежал в больнице», – сказала она. «Да? – Я не помнил, что я тогда так говорил. – Накладочка получилась, ужасная нелепица! Ты же знаешь, что ничего такого больше не будет, и ты знаешь, что я родился в рубашке и вообще страшно везучий. Я всегда выкручусь». – «Знаю», – сказала она и заплакала… А может быть, она уже не ждет и все в порядке. Но мне было чертовски обидно оттого, что я не мог быть рядом.

Вдоль всей прибрежной полосы плескались люди, далеко впереди они казались против солнца черными точками. Пляж тоже был заполнен. Люди были разные – хорошие и плохие, веселые и грустные, умные и дураки. И среди них был он. Или, может быть, он сейчас ехал в трамвае по городу, или стоял в очереди за пивом, или сидел за письменным столом. Он был наверняка умен. Может быть, весел. Обычный человек в обычном костюме, его не отличишь от других.

Я шел вдоль самой воды по узкой полосе мокрого песка. Ноги не вязли, и идти было удобно, как по дороге. Я увидел Быстрицкую, рядом с ней Семена и подошел.

– Раечка, привет! – сказал я, покосившись на Семена. – У вас чудесный купальный костюм, и этот цвет вам к лицу!

– Спасибо за комплимент. Что это вы такой веселый?

– Так ведь утро какое, Раечка! Первый сорт, как говорит один мой знакомый. Выспались?

– Выспалась. Как вы добрались вчера до гостиницы?

Семен дымил сигаретой и хмуро смотрел в морскую даль.

– Отлично! Только, – я сделал паузу, – только боялся, что дождь хлынет. Но он не хлынул.

– Я же вам говорила! Знакомьтесь, кстати: мой верный рыцарь Сема.

– Борис. – Я протянул ему руку. «Рыцарь» вяло пожал ее и буркнул:

– Мы уже знакомы.

Я сел на песок и стал аккуратно складывать одежду.

– Когда же вы успели? – удивилась Быстрицкая.

Семен набрал воздуху и, мельком глянув на меня, бухнул:

– Мы ему вчера морду набить хотели.

Нет, в этом Семене что-то было! Он не захотел принять предложенную ему возможность выкрутиться. Ему и врать-то не надо было, он мог просто промолчать.

– За что-о?

– Чтоб к тебе не лез!

– Да-а? – Она сухо рассмеялась. – А твое какое дело? Я тебе сто раз говорила, что могу быть с кем угодно и когда угодно: мне уже надоела опека! Что это за мальчишество?

Семен молчал, ковыряя ногой песок.

– Ну?

– Ну так он нам же и насовал, – неохотно сказал Семен.

– Правильно! И я очень рада! А кто это – вы? Своих дружков привел, кучей на одного?

– Он борец, – сообщил Семен.

Быстрицкая оценивающе посмотрела на меня – это получилось у нее очень кокетливо. Мне вдруг стало жалко Семена. Он выглядел рядом с ней совсем мальчиком. «Она его помучает, а потом выскочит за какого-нибудь приезжего инженера», – подумал я. А может, я ошибаюсь? Но мне она сегодня определенно не нравилась. Из-за Семена. И какое все-таки отношение она имела к Ищенко?

– Вода холодная, товарищ борец? – спросила она.

– Как сказать.

– В каком это смысле?

– Что? Ах, вода! Вода совсем неплохая… Вы знаете, я как раз думал про Ищенко, ну, которого убили. Вы мне вчера про него рассказывали и плохо о нем отзывались. А мои соседи по номеру твердят в один голос: замечательный был человек! Странно, правда?

– Он дрянью был! – быстро сказала Быстрицкая. – А моряк этот, ваш сосед, горький пьяница. Мне уборщица говорила, что у него под кроватью целый склад пустых бутылок стоит.

– Я смотрю, моряк вам активно не нравится. Почему?

– Так!

– А мне Тарас Михайлович понравился, – вдруг заявил Семен.

– Ты его знал? – безразлично спросил я.

– Ага! Я ж приходил к Райке вот, в гостиницу. Он добродушный был, ласковый. Свой мужик!

– Ты-то что понимаешь в людях! Он… – сказала Быстрицкая и осеклась.

Тут прямо к ее ногам подкатился мяч, – кто-то из игравших неподалеку слишком сильно «погасил». Она встала и кинула его обратно. Кинула точно, по-спортивному. Она была очень яркая: копна блестящих волос, купальник в полоску… Кто-то из мужчин, игравших по соседству в преферанс, крякнул.

Она улыбнулась, села, и совсем уже не было никакого смущения на ее лице. Если б я не ловил каждый оттенок, каждую мелочь в разговоре, то ничего не заметил бы.

Я лег на спину, заложив руки под голову. Небо надо мной было чистое, голубое, только след от реактивного самолета нарушал его однотонность. Со стороны моря доносились плеск воды, удары по мячу, смех. Я блаженно сощурил глаза.

– Что это у тебя за шрамы на боку? – спросил Семен. – Как дырки.

– Это? Так, ерунда. – Я сразу опустил руку и повернулся на бок.

Это была неудобная примета: люди, побывавшие на войне, знают, как выглядят следы от пулевых ранений. Правда, Семен не был на войне. Тут я заметил, что совсем недалеко от нас расположилась Клавдия Ищенко. Она смотрела в нашу сторону. Рядом с ней лежал, опираясь на локти, мужчина лет сорока, очень черный, худой. Он что-то со смехом говорил ей. У него в головах была сложена форменная одежда: военный. «Она как из тюрьмы вырвалась», – подумал я.

Она приглашающе помахала мне рукой.

Я, наоборот, развел руками, показывая, что я, дескать, никак не могу подойти: сижу в компании. Быстрицкая заметила нашу пантомиму. И я продолжил тему «Ищенко», играя в основном на Семена, – тот он все-таки Семен или не тот?

– Жена убитого, – сказал я. – То есть вдова. Она была намного моложе его и, кажется, рада его смерти. Меня познакомили с ней сегодня, – соврал я.

Но Семен никак не отреагировал. Зато Быстрицкая повернулась и стала внимательно разглядывать ее.

– Можно подумать, что вы видите перед собой врага, – заметил я.

– А вы слишком быстро заводите знакомства! – ядовито отпарировала она. – Она сильно красится. И у нее уже шея морщинистая.

Я вдруг почувствовал страшную усталость: вчера и сегодня, каждую минуту, я ставил окружающим меня людям ловушки и находился в постоянном напряжении.

Мне захотелось побыть одному. Заплыть далеко в море. Я вытащил из кармана брюк часы. Было четверть двенадцатого.

– Пойду погружу свое белое тело в воды Балтийского моря.

Я быстро миновал мелководную зону, где резвился основной состав купающихся. Потом оттолкнулся ногами от дна и пошел ровным сильным брассом.

Я отплыл далеко и перевернулся на спину. Берег превратился в узкую полоску. «Сразу обратно, – подумал я. – Нужно быть пунктуальным и произвести хорошее впечатление на Суркина. Хотя, может быть, сегодня его придется брать и все это ни к чему». Но я вовсе не был уверен в этом. Я передал через сотрудника для Валдманиса все, что знал, и сказал, что позже, вечером, сам появлюсь в горотделе. Суркин уже, конечно, под наблюдением. Но мне казалось, что до развязки далеко. Подплывая к берегу, я снова почувствовал себя собранным и напряженным. «Порядок», – подумал я. Я вышел на пляж и осмотрелся.

Худой военный поливал Клавдию Ищенко водой из резиновой шапочки. Она хохотала и отбивалась. Быстрицкая с Семеном о чем-то горячо спорили. Увидев меня, они замолчали.

– Пардон! – сказал я, подходя. – Не хочу мешать вашей задушевной беседе и сейчас смоюсь. Только брюки надену.

– Чего тебе не сидится? – внезапно рассудительным тоном хозяина, уговаривающего гостя побыть «еще капельку», сказал Семен.

С каждым из них порознь мне было о чем поговорить, но общая беседа меня не устраивала.

– Дела, брат! Надо подумать о личной жизни. В смысле денег. Хлопочу насчет работы, – сказал я скороговоркой, потому что уже было пора идти к Суркину.