Текст книги "Человек в проходном дворе"

Автор книги: Дмитрий Тарасенков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Глава 3 «ПРИВЕТ ОТ КОЛИ»

Я опять спускался по лестнице, отражаясь в пыльных зеркалах. На первом этаже было сумрачно и прохладно. Пахло вымытым полом. Уборщица, стоя на стремянке, протирала плафоны в люстре. Тетя Маша, или тетя Клава, или тетя Ядвига – обычно их не зовут по имени-отчеству. Они бывают очень наблюдательны, и с ними всегда стоит потолковать. Иной раз они подмечают такую мелочь, «детальку», которая может обернуться кладом для следствия. Правда, ребята наверняка опросили всех, но, может быть, имело смысл пройтись по второму кругу. Не то чтобы я им не доверял, просто я любил делать все сам.

Я огляделся. К стене была прислонена щетка. Рядом стояла корзина с мусором. Я прошел мимо и опрокинул корзину ногой.

– Ох, извините!

Уборщица посмотрела со стремянки вниз и завелась с пол-оборота.

– Вот дьявол! А глядеть надо, куда ноги ставишь? Убираешь тут, вылизываешь все тут, а они ходют!..

– Не сердитесь, я все подниму.

Я поставил корзину, присел на корточки и стал медленно, одну за другой, собирать бумажки.

– И часто вы так все трете? – спросил я.

– А ты думал?

– Все равно опять пыль насядет, – философски заметил я.

– Верно! – Я попал в больное место, потому что она даже перестала тереть плафоны. – Откуда она берется, проклятая?

– Но и ничто не вечно под луной, – свернул я, – а жизнь человеческая вовсе копейка.

– Это как же? – Она была не прочь поболтать.

– Въехал сегодня в вашу гостиницу – и бац: узнаю, что человека убили.

– Этого-то? Его Бог наказал!

– Ну да? – заинтересовался я.

– Ага, – подтвердила она. – Он распущенный был, – сказала она с удовольствием. – Пес такой!

– Да?

– Точно говорю.

– Вот оно что! Это как же – распущенный-то?

– Мыла я это пол, – охотно начала она, – И стояла вот так. – Она чуть не свалилась со стремянки. – Он мимо шел и одет-то прилично, не подумаешь, а ущипнул меня. Я чуть тряпкой его не съездила, ей-богу! Я ему говорю: «Я тебе не какая-нибудь!» А он смеется. «Потише, – говорит, – девушка». А я ему: «Двадцать лет как не девушка, и не тебе смешки строить, старый хрыч!» Вот как я сказала! А он увидел, что еще кто-то по коридору идет, махнул рукой и боком-боком ушел. Убежал.

«Осторожным человеком был Тарас Михайлович», – подумал я. И сказал:

– Шалун, значит, был покойничек?

– Ох!

– За что ж его кончили, интересно?

– По-моему, так за бабу!

– Какую бабу?

– Известно какую… Любовь!

– Он же не молоденький был вроде? Года вышли.

– А, все вы паразиты.

Н-да. Клада я, пожалуй, не открыл. Хотя все, что касалось Ищенко, было мне интересно.

– Новая уборщица? – раздался насмешливый мужской голос за моей спиной. – Что-то я вас раньше не замечал?

Моя собеседница сразу принялась за плафоны.

Я скосил глаза и увидел ноги, обутые в войлочные домашние туфли. Как подошел их владелец, я не слышал. Интересно, давно он стоит? Хотя уборщица разговаривала, глядя на меня, и, конечно, заметила бы его.

– Я внештатная, – сказал я без особого энтузиазма и перевел глаза вверх.

Он был невысокого роста, седой, с веселыми глазами. Руки держал в карманах.

– Ах так! Могу оформить.

– Айвазовского оформите.

– Какого Айвазовского? – не понял он.

Я кивнул головой на копию «Девятого вала».

– Ивана Константиновича.

– Зачем смеяться? – вроде как обиделся он. – Это большой художник был.

– Художник-то большой, но ведь стыдно такую плохую копию на стену вешать.

Он внимательно поглядел на картину. Отошел и еще поглядел. Но, кажется, ни к какому решению не пришел и задрал голову.

– Почище три, Перфилова, а то они какие-то тусклые.

– Я уж стараюсь, Иван Сергеевич, – ответила уборщица.

Это был директор. Гостиница по летнему времени была забита, а капитан Сипарис не разрешил селить кого-нибудь на место убитого. Сегодня он снял запрет, и сразу вслед за этим директору позвонили из горкома и предложили устроить меня. При случае я мог бы рассказать историю, как я, московский студент, пришел в горком комсомола и попросил помочь с жильем, – работник горкома был предупрежден. Мы решили в комитете, что так я сразу и естественно попаду в окружение людей, которые нас интересуют. Был и еще один довод за гостиницу…

– Сегодня прибыл? – спросил меня директор.

– Да.

– В триста пятом, значит, остановился?

– Ага.

Он чуть заметно прищурил глаз.

– Хорошо мусор собираешь. Со старанием.

– Служу трудовому народу, – сказал я. – Так точно.

Он стоял, засунув руки в карманы, и глядел, как уборщица исполняет свою работу, не упуская и меня при этом из поля зрения. Любопытство, конечно, похвальная черта, но… Я искоса взглянул на часы, обругал его про себя и разогнулся.

– Все собрал. Порядок, – сказал я уборщице. – Всего хорошего, – повернулся я к директору.

– А копия с картины Айвазовского «Девятый вал» – все-таки неплохая копия, – сказал он мне вдогонку.

Я сделал вид, что не слышу.

После темного вестибюля солнце ослепило меня, я даже прикрыл глаза. Стало еще жарче. Асфальт пружинил под ногами, как поролоновый ковер. Я завернул за угол гостиницы «Пордус», немного подождал и вошел в телефонную будку. От стенок несло раскаленным металлом. «Привет от Коли», – сказал я, набрав номер, который получил в комитете. «Седьмой слушает, – ответили мне. – С прибытием вас». – «Спасибо. Все готово?» – «Он уже здесь». – «Хорошо. Еду», – сказал я.

Глава 4 ДОПРОС В СОСЕДНЕЙ КОМНАТЕ

Через три остановки, на четвертой, я слез с трамвая и пошел назад. Сразу за подъездом, около которого висела табличка «Штаб народной дружины» и еще несколько других табличек, я свернул под арку. Возле черного хода стоял человек в модной банлоновой рубашке и курил. Увидев меня, бросил сигарету, машинально вытянулся и, спохватившись, виновато улыбнулся одними глазами. Он молча вошел в парадное, я – за ним. На втором этаже он открыл английский замок своим ключом и пропустил меня вперед.

– Младший лейтенант Красухин, – представился он, когда мы вошли в помещение.

Я назвал себя. Потом поздоровался с Виленкиным, который встал из кресла при моем появлении (он прилетел еще вчера), и огляделся. В комнате с полукруглыми сводами – они напомнили мне театральные декорации постановки из купеческой жизни – было две двери: одна та, через которую мы вошли, и вторая – обитая дерматином,

– Они там? – Я мотнул головой на вторую дверь.

– Да.

– Допрос будет вести капитан Сипарис?

– Как договорились.

Капитан Сипарис был начальником городского уголовного розыска и вел официальное расследование: важно было создать впечатление в городе, будто расследуется просто убийство.

– Первый допрос? – спросил я.

– В день убийства его вызывал помощник Сипариса. Несколько общих вопросов для проформы.

– Если можно, хорошо бы начать сразу, а то время поджимает.

Младший лейтенант поднял трубку и сказал в нее:

– Порядок, товарищ Сипарис. Все на месте.

Потом передвинул рычажок в белом пластмассовом трансляционном аппарате, стоявшем на столе. Мы услышали:

Капитан. Попросите Буша.

(Звук открываемой двери.)

Буш. Здравствуйте. Если не ошибаюсь, капитан Сипарис, да? Так указано в повестке, вот – на второй строчке.

Капитан. Да.

Буш. Ага, ага.

Капитан. Садитесь, Генрих Осипович. Извините, что вам пришлось подождать.

Буш. Да ничего, ничего, я же понимаю. У вас работа такая: одно беспокойство. У меня муж двоюродной сестры тоже в милиции работал, сейчас он полковник на пенсии, в Риге, у него такие связи, весь город его знает.

Капитан. Мы вас вызвали не за этим… Буш. Все понимаю, все, это я так, к слову. Вы ведь знаете, жена Тараса Михайловича вся испереживалась, бедняжка, она ведь теперь на моих руках и, как приехала, плачет, плачет не переставая.

(Я прикрыл глаза и представил, как Буш это говорит: коренастый, с толстыми веками, похожий на маленького бегемота.)

Капитан. Как вы познакомились с Тарасом Михайловичем Ищенко?

Буш. В лодке, товарищ капитан.

Капитан. В лодке?

Буш. Ага, я в Евпатории отдыхал, по-дикому, сидел на пляже – там есть два, может, знаете: один в черте города, близко, а другой – на трамвае надо ехать. Вы бывали в Евпатории?

Капитан. Нет.

Буш. Ах как жалко! Обязательно поезжайте, там чудный песок. Везде ведь галька, камни, а там входишь в воду с настоящим удовольствием, как у нас в Прибалтике, только там сразу глубоко.

Капитан. Вы начали про лодку. Буш. Про лодку? Ах да, про лодку!

(Младший лейтенант покрутил головой и что-то сказал.

– Что? – переспросил я, убавляя звук.

– Ваньку валяет. Хитрый мужик, – повторил он.)

Буш. Так вот, сидел я на песке, то есть, конечно, не на самом песке, а на подстилке. Подъехала лодка, такая большая, знаете, шлюпка даже, а не лодка, и мужчина из организации спасения на водах, как говорили раньше – он сидел на веслах, – предложил покататься по морю. Двугривенный с носа, если по-новому. Нас набилось человек восемь. В основном пожилые. Среди прочих был там Тарас Михайлович. Мы приглянулись друг другу.

Капитан. А потом?

Буш. Как обычно на отдыхе; вечером расписали пулечку, выпили сколько положено.

Капитан. Ищенко один отдыхал?

Буш. Один, один! Его супруга тоже одна отдыхала. У них была теория: отдыхай от работы и друг от дружки.

Капитан. Отношения у них были ровные? Буш. Как обычно после пятидесяти, когда детей нет. Она, правда, моложе его была. Намного моложе. Капитан. Она сейчас ведь у вас остановилась? Буш. Да, все-таки одна в чужом городе… Жила, ни о чем таком не думала, вдруг, как гром в ясном небе, телеграмма: «Ваш муж убит, срочно вылетайте…» Сами понимаете.

Капитан. Телеграмму давали вы?

Буш. Я, я.

Капитан. До этого вы не были с ней знакомы?

Буш. Мимолетно. Она заезжала за супругом в Евпаторию, пробыла три дня. Красавица!.. Мы чудесно провели время втроем, купались, сидели в ресторанчиках.

Капитан. Она что же, отдыхала неподалеку? Буш. В шестидесяти километрах. Забыл, как местечко называется… Ей все равно нужно было в Евпаторию, чтобы попасть на железную дорогу.

Капитан. Странные у них были взаимоотношения.

Буш. Не нахожу-с.

Капитан. Так, значит, выпили после пулечки… Ищенко любил выпить?

Буш. Очень даже грешен был по этой части, весьма и весьма уважал Бахуса, был такой бог, его в гимназиях проходили.

(Я придвинул к себе лист чистой бумаги из стопки, лежавшей на столе, и быстро написал: «Проверить у жены насчет выпивки. Войтин утверждает обратное».)

Капитан. Вы тоже, наверно, не отставали, простите?

Буш. По мере сил моих и возможностей.

Капитан. Когда состоялось ваше знакомство в Евпатории?

Буш. Сейчас, сейчас. Значит, та-ак… В шестьдесят третьем…

Капитан. С тех пор вы не виделись?

Буш. Как не виделись? Виделись. Мы имели с ним переписку, потом встретились опять на юге в бархатном сезоне. Потом он не смог приехать, а в этом вот году решил, на свою беду, искупаться в Балтийском море нашем. И вот…

Капитан. Скажите, он бывал здесь раньше, в этом городе? Он вам не говорил?

Буш. Он говорил, что до войны проживал в этой местности. Он очень обрадовался, когда узнал, что я из этого города. Он сразу спросил, когда я здесь поселился. Я говорю: после войны. Он говорит: «Ну, значит, ты меня сменил, я, – говорит, – до войны проживал одно время». Спрашивал, как улицы теперь называются, что переменилось, очень интересовался.

Капитан. Знакомых общих не искал? Ни про кого не расспрашивал?

Буш. Чего не помню, того не помню.

Капитан. Такие мелочи, как то, что с вас двадцать копеек взяли за лодку в шестьдесят третьем году, вы помните, а это забыли? Обидно. Это ведь очень важно для следствия.

(Я записал: «Спросить у жены: был ли здесь Ищенко после войны или приехал в первый раз?» Ищенко женился в 1947 году вторично, до этого был женат и развелся. Первая жена недавно умерла, проживала в Новосибирске. Сам Ищенко до последнего времени жил там же. «У вдовы узнать, – подумал я, – не у жены». И переправил в записке.)

Буш. Забыл-с.

Капитан. Здесь он с кем-нибудь встречался?

Буш. Да, да… Вы знаете, он мне про какого-то Семена говорил, я, правда, слушал невнимательно. Не то он собирался с ним встретиться, не то встречался.

Капитан. Семен? А вы не помните, где этот Семен работает или вообще что-нибудь про него?

Буш. Ничего не знаю.

Капитан. Постарайтесь припомнить.

Буш. Н-нет… Он ничего о нем не говорил.

Капитан. Что вы думаете об убийстве? Враги могли быть у Ищенко?

Буш. Ума не приложу, ведь чистейший человек, я это не потому, что о покойниках говорят, нет. Просто он именно такой был: чуткий.

Капитан. В чем же это проявлялось?

Буш. Ну, трудно сказать так. Например, здесь в гостинице девушка одна работает. Рая. Он мне мельком говорил: у нее неприятности какие-то, жалел ее. Как-то я зашел за ним в гостиницу, она на этаже дежурит, а он стоит возле ее столика и так ласково с ней говорит!

Капитан. Не слышали о чем?

Буш. Когда я подошел, они замолчали.

Капитан. Не хотели, чтобы их кто-то слышал, а?

Буш. У меня создалось такое впечатление.

Капитан. А что вы все-таки сами думаете об убийстве?

Буш. Я очень много думал, но ни к какому выводу не пришел. Может быть, его хотели ограбить?

Капитан. У него были при себе крупные суммы денег?

Буш. Он мне не говорил. Но это ж я так, в порядке предположения.

Капитан. Он долго собирался здесь оставаться?

Буш. Не знаю.

Капитан. Странно. А мне показалось, что вы друзья. Он мог бы быть с вами более откровенным.

Буш. Ну, наверное, весь отпуск.

Капитан. Вы много времени проводили вместе?

Буш. Почитай, каждый день виделись. И на пляж я после работы приезжал к нему, и домой он ко мне приходил. Я ему предлагал, кстати, у меня остановиться, но он не захотел.

Капитан. Дел у него здесь никаких не было?

Буш. Не знаю.

Капитан. Вечером накануне убийства вы с ним виделись?

Буш. Да.

Капитан. Где?

Буш. В ресторане «Маяк».

Капитан. Как он выглядел? Ничем угнетен не был?

Буш. Как будто нет. Может, молчал только много. Так-то он веселый человек был, пошутить любил.

Капитан. Вы долго сидели?

Буш. До закрытия.

Капитан. Кто платил?

Буш. Пополам.

Капитан. Домой вы шли вместе?

Буш. Он проводил меня до дому, немного посидел у меня. Я его уговаривал переночевать, но он пошел в гостиницу.

Капитан. Он был здесь пять дней. Вы каждый вечер проводили вместе?

Буш. Да.

Капитан. Днем вы встречались?

Буш. Нет, я же работаю. Хотя один раз мы договорились, что он зайдет ко мне на фабрику, но он не зашел.

Капитан. В котором часу он должен был зайти?

Буш. В полдвенадцатого. И, кстати, я вспомнил: тем вечером мы не виделись. Я заглянул в гостиницу, его не было.

Капитан. Он был обязательный человек?

Буш (слегка удивленно). Д-да.

Капитан. Как же он объяснил все на следующий день?

Буш. А-а… Он сказал, что днем купался, а вечером ходил гулять по побережью, зашел далеко и не хотел торопиться в город: сидел, смотрел закат.

Капитан. Он любил природу?

Буш. Раньше я не замечал за ним.

Капитан. Когда произошло это?

Буш. Что «это»?

Капитан. Извините. Когда вы должны были встретиться и не встретились? Какого числа?

Буш. Третьего как раз.

Капитан. Почему как раз?

Буш. Ну… накануне того вечера, что мы сидели в «Маяке».

Капитан. Так. И последний вопрос – вы сами понимаете: идет следствие, и мы обязаны все проверить, – где вы были утром во время убийства?

Буш. Понимаю, понимаю. Простите, а во сколько его… убили? По времени? (Скрипнул стул.)

Капитан. Приблизительно в одиннадцать часов.

Буш. С утра и до часу был дома: отгул взял. Можете проверить, соседи по дому номер десять видели меня в садике.

Капитан. Что ж вы отгул взяли в середине недели? Лучше приплюсовали б к выходному.

Буш. Дела накопились дома.

Капитан. Какие, если не секрет?

Буш. Да всякие, всякие. Повозиться вот с цветами в садике хотел. И аккурат в это утро протек на меня сосед сверху. Хорошо, я дома был: целый потоп.

Капитан. С Ищенко вы договорились в этот день встретиться?

Буш. Нет. То есть да. Вечером. Но не удалось уже свидеться, н-да.

Капитан. Спасибо. (Шуршание бумаги.) Прочтите, пожалуйста, протокол и распишитесь. Да, сейчас уже три часа, мы поставим в повестке, что задержали вас до конца рабочего дня. Чего ж вам сейчас на работу идти…

Буш. Вот это хорошо бы!

– Вы, наверное, хотите посмотреть, как он одет? – спросил младший лейтенант. – Да и вообще на фотографии люди часто бывают непохожи на себя.

– А можно? – спросил я.

– Конечно.

Младший лейтенант подошел к стене и сдвинул в сторону пасторальный пейзажик в темной раме.

– Нас оттуда не видно? – спросил я.

– Нет.

Я взглянул в стеклянное окошечко.

Буш был именно таким, как я его себе представлял: бегемотик. Он внимательно читал протокол, слегка шевеля губами от напряжения и помаргивая. Он был в старых, лоснившихся на коленях брюках и застиранной рубашке (по вечерам он выглядел более импозантно, его сфотографировали для нас в ресторане «Маяк», где он был завсегдатаем), – он приехал сюда прямо с работы, не заходя домой. Он работал сменным инженером на той самой мебельной фабрике, куда прибыл в командировку из Саратова мой второй сосед по номеру – Пухальский.

Напротив Буша сидел капитан Сипарис, остроносый, чернявый. Он поглядывал в окно на улицу и барабанил пальцами по стеклу на столе. Трансляционный аппарат был выключен, и звук не доходил до нас сквозь толстую стену.

– Вдова Ищенко когда уезжает? – спросил я, повернувшись к младшему лейтенанту.

– Она пока не решила.

– Уточните у нее через капитана Сипариса некоторые детали. – Я протянул записку.

– Слушаюсь. Пойдемте вниз? Он уже, наверное, выходит.

– Завтра в десять на бульваре, как договаривались, – сказал я Виленкину.

– Понятно, товарищ старший лейтенант, – ответил он.

Он остался в комнате, а мы спустились вниз. Прямо у дверей стоял крытый «газик». Я залез вглубь на заднее сиденье. Младший лейтенант сел рядом с шофером.

– Поехали, – сказал он.

Шофер вырулил под арку – и на улицу.

– Стоп, – сказал младший лейтенант. – Вот он.

Из подъезда с табличкой «Штаб народной дружины» вышел Генрих Осипович Буш. Он не торопясь закурил и пошел от нас по тротуару. Когда он скрылся за поворотом, мы медленно поехали за ним.

– Стоит на трамвайной остановке. Если сядет на «тройку», значит поехал домой. Ага! Двигай напрямик, Миша, – угол Чернышевского и Маркса.

Глава 5 ХИТРИТ!

Мы остановились на тихой зеленой улице. Я вышел из машины и отошел под деревья: стал изучать объявление домкома о наборе в кружок гитаристов. Оно было написано от руки и криво висело на одной кнопке (слово «гитара» – через «е»). «Газик» укатил.

Генрих Осипович сошел с трамвая и стал пережидать, пока он отъедет. Я подошел ближе. Генрих Осипович начал пересекать улицу. Я следовал сзади в двух шагах. У меня был отработан план знакомства, но случайности играют не последнюю роль и в нашем деле. Из-за поворота на большой скорости выскочила «Волга». Я успел толкнуть Буша в спину. Потом прыгнул сам и опрокинул его. Некоторое время мы барахтались на тротуаре, составляя, по-видимому, живописную группу – что-нибудь вроде Лаокоона и его сыновей, борющихся со змеем.

Когда Буш вскочил, «Волги» уже не было в помине. Буш потряс воздетыми к небу руками.

– Лихач чертов! Идиот проклятый, а туда же, за баранку!

Он был слегка бледен.

– Номер успели заметить?

– Нет! В том-то и дело, что нет! Но вам я по край жизни… Спасибо! Вставайте. – Он протянул мне руку.

– Нога, – сказал я и коротко застонал.

Мне повезло с этой «Волгой». Я обязательно хотел попасть к нему в дом. Я сидел на земле, кряхтел и растирал колено. Потом попробовал встать, но откинулся назад.

– Больно, ч-черт!

– Ну-ка! – Генрих Осипович присел на корточки, засучил мне штанину и потрогал ушибленное место.

Я снова застонал.

– Надо бы в больницу малого, – сказал кто-то.

Вокруг уже стояло несколько человек, собравшихся поглазеть на происшествие. Франт в банлоновой рубашке – он подбежал первым – спросил, вопросительно глядя на Буша, как на главного:

– Может, машину пригнать? Такси?

Буш взял меня под мышки и поставил на ноги. Это получилось у него легко, на вид он был гораздо слабее.

– Можете идти? – спросил он, поддерживая меня.

– Ох! – сказал я и сделал шаг. – Вроде того!

– Опирайтесь на меня.

Генрих Осипович недовольно оглядел собравшихся.

– Ну что? Интересно, как человек упал и ногу повредил? Очень интересно? – Он по очереди посмотрел на каждого – люди стали расходиться. Буш был гораздо инициативнее и собраннее, чем полчаса назад на допросе. Там он поддакивал, тянул слова и вообще играл в Иванушку-дурачка. Хитрил? С какой целью? Правда, когда людей вызывают в милицию, они почти всегда стараются казаться не тем, что есть на самом деле… «Психология-с», – сказал бы сам Буш.

Он обратился ко мне:

– Я живу совсем рядом. Вот здесь. Сейчас сделаем холодный компресс на ногу. И вообще вы посидите у меня.

«Повезло», – еще раз подумал я.

Мы стояли у невысокого, по пояс, каменного заборчика. Генрих Осипович сунул руку между прутьями чугунной калитки («Как на даче», – подумал я) и отпер ее. Входя в калитку, я скосил глаза на номерной знак – там стояло: ул. Чернышевского, № 8.

Мы пошли по дорожке, посыпанной песком. Несколько тополей, клумбы, кусты сирени. В глубине сквозного садика стоял двухэтажный коттедж с покатой крышей из черепицы, с башенкой и флюгером. По фасаду был пущен вьюн с розовыми «граммофончиками».

– Симпатичный дом какой, – похвалил я. – Много человек живет?

– Внизу я, – охотно ответил Буш, – а наверху семья из двух: он и она.

– Молодежь?

– Нет, моего возраста.

– Значит, танцы ночью напролет не устраивают?

– Ни-ни.

Я старательно ковылял, наваливаясь на его плечо.

– Ох ты! – сказал я. – И клумба кирпичом обложена. Видно, заботитесь?

– Это я, – признался Генрих Осипович. – Люблю покопаться в земле.

Пятого числа Буш провел все утро здесь, на виду у соседей – пенсионеров из дома № 10: это было проверено до его заявления. Никаких причин подозревать его не было. Он попал в поле нашего зрения потому, что был единственным хорошим знакомым Ищенко в этом городе. Парторганизация мебельной фабрики аттестовала его как пьяницу и бабника, что было нехорошо само по себе, но не являлось криминалом в данном случае.

Мы вошли в дом. Наверх вела деревянная лестница с резными перилами.

– Не туда, не туда, – сказал Буш. – Там сосед живет.

В прихожей на подзеркальнике (в зеркале отразились я и Буш, покрасневший от жары и напряжения) лежала женская сумочка. Настоящая лаковая, определил я. О такой сумочке мечтала моя жена, но найти ее можно было только в комиссионном магазине, и то с большим трудом.

Буш усадил меня на стул.

– Ох, жарища! – простонал он, стягивая через голову рубашку с темными пятнами под мышками. – Сразу в ванную: ногу – под холодную струю. И душ примите.

– Знаете, мне неудобно как-то. Я сейчас пойду. Вот только нога пройдет, и пойду, – нетвердо сказал я.

– Слушайте! – слегка торжественно заявил Генрих Осипович. – Я человек обязательный. Вы меня из-под машины вытащили, и я у вас как бы взаймы взял. Я должен оказать вам услугу в свою очередь. Вы приезжий?

– Да.

– Может быть, вам нужно что-нибудь устроить? Не стесняйтесь. Где вы остановились?

– Видите ли… – протянул я.

В этот момент открылась дверь, ведшая, по-видимому, в комнаты. В прихожую кто-то вышел. Меня не было видно: я сидел на стуле за массивным платяным шкафом.

– Геночка! – произнес женский голос. («Интересная интерпретация имени Генрих», – успел подумать я.) – Я не слышала, как вы пришли. Встреча прошла на уровне? Чем интересовался наш детектив Сипарис? Он был так любезен со мной, когда я прилетела… Буш давно уже кашлял.

– Ой, вы не один?

Теперь она, наверное, заметила мою вытянутую ногу. Я выглянул из-за шкафа и привстал.

– Извините, я не одета, – кокетливо улыбаясь и не трогаясь с места, сказала она.

Она была в халатике до коленей, расшитом райскими птицами. Колени крупные, красивые. Рослая. Аккуратно подведенные глаза. На вид лет тридцать (по паспорту – сорок один); только на лбу две четкие, как нарисованные, морщины. Ларионов, разглядывая ее карточку (фото нашли среди вещей Ищенко и копию сразу послали нам в комитет), даже вздохнул: «Наградил же Бог, не обидел!» Было непохоже, чтобы она плакала в три ручья, как расписывал Буш. Он лгал. Значит ли это, что все остальное, сообщенное им, ложь? Но зачем Бушу вилять, если он ни в чем не замешан? Значит, замешан? А может, просто боится, что его могут заподозрить – знакомый, пили вместе, – и все это сверхосторожность? На всякий пожарный случай? А может, он выгораживает ее? «Ох и работенка же у нас, – подумал я. – Двухсменная, вредная и так далее. Почему Буш так заинтересовался временем убийства? Или он только делал вид?.. Как всегда, сто тысяч разных «как» и «почему».

А Генрих Осипович между тем расцвел.

– Этот молодой человек только что спас мне жизнь, – сообщил он ей. – Вытолкнул из-под машины в последнюю минуту… Ах, я ведь даже не спросил, как вас зовут!

– Борис.

– А меня Генрих Осипович. А это Клавдия Николаевна.

– Можно просто Кла-ава, – почти пропела она. – Я сейчас переоденусь и расцелую вас за спасение нашего дедушки.

Генрих Осипович поморщился. «Эге», – подумал я.

– Марш в ванную, Боря! Вам сейчас же нужно поставить ногу в холодную воду. Он ушибся, – пояснил он Клавдии Николаевне, не глядя на нее.

– Какая красивая у вас жена! – как бы мимоходом заметил я.

– М-м, – сказал Буш, как будто у него заболели зубы.

– Вы слегка ошиблись, – спокойно ответила Ищенко. – Мы не муж и жена. Генрих, я сейчас приготовлю вам что-нибудь, вы наверняка оба голодные.

– Ради бога, не беспокойтесь! – воскликнул я.

– Ну-ну. В вашем возрасте надо любить кушать, если уж речь зашла о возрасте. – И, отечески обняв за плечи, Буш повел меня в ванную. – Это вдова моего друга, – зашептал он в коридоре. – Прелестная женщина, с характером. Овдовела несколько дней назад, а держится по-мужски: на вид, как птичка, веселая, ничего нельзя по ней сказать.

«Похоже, что не только на вид», – подумал я, заходя в ванную комнату.

Генрих Осипович положил поперек ванны доску. Я покорно снял брюки и сел на нее, спустив ноги в ванну. Генрих Осипович открутил кран. Тут я поднял глаза и увидел синеватое пятно в половину потолка.

– Ого! – сказал я. – Что тут у вас было?

Генрих Осипович поморгал и чуть заметно нахмурился.

– Сосед наверху наполнял ванну и забылся, и вот результат.

– Но вы, кажется, поверху уже белили?

– Нашел тут мастеров. Халтурщики. Ободрали как липку, а пятно снова проступило.

– Верно, сразу красили, – определил я. – Потолок просохнуть не успел, а они не прокупоросили.

– Сегодня утром еще подбеливали.

– А когда это случилось? В смысле – протекло?

Он куснул губу и посмотрел на меня.

– Шесть дней назад, – сказал он. – Я в садике клумбу полол, потом зашел в дом, гляжу: настоящее наводнение.

– Вы знаете, помогает холодная вода! Прямо-таки здорово помогает, – сказал я, массируя колено. «Хитрил или не хитрил?» – опять подумал я.