Текст книги "Человек в проходном дворе"

Автор книги: Дмитрий Тарасенков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Глава 22 ОПЯТЬ РАДЗУТЕ

А утром оказалось, что Войтин не ночевал в гостинице.

Ночью в номер никто не стучал, кровать Войтина была аккуратно заправлена. Только (как же я вчера не обратил на это внимания!) поверх одеяла лежало скомканное полотенце. Войтин каждый раз педантично расправлял его и вешал на никелированную спинку кровати. Значит, вчера он опять спешил. Куда? Новая загадка. Знал ли об этом что-нибудь Пухальский? Честно говоря, все это было мне не по душе. Я вспомнил, что вчера утром я первым выходил из комнаты. Дверь не была заперта. А ведь последним вернулся в номер Пухальский. Ночью никто не выходил, я бы услышал. Знал ли он, что сегодня моряк не будет ночевать? Почему он просил запереть дверь на ключ?

– Похоже, наш старпом прожигает жизнь! Коротает время у какой-нибудь вдовушки! – поделился я с Пухальским. Он был одет в тренировочный костюм: делал на середине комнаты зарядку, сдвинув стол к окну.

Пухальский ответил не сразу. Он следил за дыханием и, наверное, считал в уме: «Раз, два, три, четыре… выдох!»

– Вряд ли, – сказал он, опуская руки. – Непохоже.

– А куда ж он делся? «Раз, два, три, четыре…»

– Выехал.

Я заглянул в платяной шкаф.

– Да вот же плащ висит! И умывальные принадлежности лежат на подоконнике!

– Значит, не выехал. Хотите руку размять?

– Как размять?

– Вот так! – он пояснил жестом. – У меня мышца в предплечье застужена. По утрам ноет. Врач посоветовал давать на нее нагрузку.

– Мо-ожно.

Мы подвинули стол на место. Он слегка качался, и я положил свернутую бумагу под ножку. Мы сели друг против друга, уперлись локтями в поверхность стола и сцепили руки. У Пухальского была крепкая кисть: его рука не сразу стала поддаваться. Он стиснул зубы и выкатил желваки на скулах. Потом я решил, что будет лучше, если победителем окажется он. И постепенно ослабил нажим. Он пригнул мою руку к столу. Отдулся. Покровительственно сказал:

– Надо заниматься по утрам зарядкой, молодой человек! Ф-фух! Вы очень прилично сложены, а не занимаетесь. Вот результат – пасуете перед старикам.

– Ничего себе старик! – засмеялся я. – Все бы такие старики были. Вам, наверное, еще сорока нет?

«Где же Войтин?..» – думал я.

– Сорок один. Еще разик?

– Давайте! – азартно сказал я.

Он снова положил мою руку, а я с шумом перевел дыхание.

– Здорово!

– Вы тоже молодцом, – великодушно сказал он. – Силенка есть. Вы сначала чуть меня не побороли. Выносливости, вот чего вам не хватает!

Он пришел в отличное расположение духа.

Мы отправились в туалет. Сначала мылся он, потом – я. Пока я чистил зубы, он стоял за моей спиной. Он рассказал анекдот. Я не мог смеяться со щеткой во рту, поэтому показал глазами в зеркало, что анекдот великолепен. Он сказал, что я «отлично чувствую юмор». Когда мы возвращались по коридору, я заметил:

– Странный тип этот Войтин! То пьет без просыпу, то вдруг – бац, и куда-то исчезает.

– Какое вам до него дело, Боря? Он взрослый человек.

– Никакого, – согласился я. – Завтракать пойдете?

Он взглянул на часы, висевшие в конце коридора.

– Чуть позже. Мы зашли в номер.

– В таком случае я сгоняю пока за сигаретами.

Я спустился вниз, купил сигареты и быстро пошел по бульвару. Виленкин ждал меня. Этот отрезок бульвара не просматривался из окон гостиницы, его заслонял пятиэтажный дом. Скамейки были пустые. Я подсел к Виленкину и, совершив ту же манипуляцию, что вчера, забрал записку.

– Передать ничего не надо? – спросил Виленкин.

– Нужно узнать, где провел ночь Войтин. И где он сейчас.

– Ага.

– Как с водителем радзутского автобуса?

– Мальчишку нашли. Этот Черкиз – пустой номер. Пятого он не уходил с площади ни на минуту.

– Со слов мальчишки?

– Да. В записке это есть.

– Расскажи подробно.

– Янкаускас, который ездил в Радзуте, докладывал при мне, так что могу в деталях. Парня он нашел к вечеру…

– Каким образом?

– Битых два часа вертелся на улицах, знакомился с пацанами. Выяснилось, что родители «Леньки с соседней улицы» уехали по путевке в Польшу, хотели оставить Леньку у родственницы. Ленька катался на автобусе в другой город, сюда то есть, но что-то не получилось, и теперь он живет у соседей, а родители с ним вообще не очень цацкаются и даже не ругают, если он весь день торчит на море… – Виленкин говорил быстро, не делая пауз. – Янкаускас отправился на «соседнюю улицу». Ему повезло: Ленька сидел на крыльце и читал книгу. Он оказался тем самым мальчишкой, что ездил пятого с Черкизом. Парню одиннадцать лет, читает запоем, одолел уже «Дон Кихота», «Отелло» и «Сердце Бонивура» Нагишкина. Все очень нравится. Янкаускас даже погонял с ним мяч на пустыре. Водить этот Ленька еще водит, но когда Янкаускас стал в ворота, тот все время мазал…

– Не увлекайся, – сказал я слегка раздраженно.

– Вы просили подробней.

– Извини… Нервничаю. Не трогается это дело с мертвой точки. Давай дальше.

– Его родители позвонили родственнице сюда, просили встретить автобус и забрать мальчика, – сухо сказал Виленкин.

– Извини, – еще раз попросил я.

– Ладно, ладно, я понимаю… Они поручили мальчика Черкизу. Приехав сюда, Черкиз для верности запер автобус, чтобы потом не искать парня, и посулил ему мороженое. Тот, соответственно, следил за ним, не отрываясь: ждал обещанного. Кроме того, он попал в чужой город, сидит в запертом автобусе, единственный человек, которого он знает, – Черкиз… словом, он боится потерять его из виду. Он говорит, что все время видел Черкиза. Тот два раза забегал в диспетчерскую, крутился на площади, болтал с шоферами, но с площади не уходил. Через полчаса он купил мальчику мороженое, а сам стал копаться в моторе. Мотор в кабине, так что из салона Ленька по-прежнему видел его. Потом он опять ходил на площадь и, вернувшись, снова лазил в мотор. Все это подтверждает диспетчер. Она видела Черкиза на площади и как он мотор проверял. Она спросила его: чей такой милый мальчик? Не его ли? Черкиз только сказал: «Ну его к черту!» – и махнул рукой. Но специально она, конечно, за Черкизом не следила. Она вообще хвалила его: грамотный водитель, у него большая экономия горючего, а в последние дни он еще сокращает время в пути – приводит автобус раньше, чем требуется по расписанию.

«Сосредоточил внимание на своей особе, чтобы иметь алиби? – думал я. – Обещал мальчишке мороженое, чтобы тот не сводил с него глаз? Но это абсурд! Наоборот, он должен был бы отвлечь свидетеля, если…»

– Книжки у этого паренька с собой не было? – спросил я. – Может, он читал и увлекся?

– Янкаускас – дошлый мужик, – ухмыльнулся Виленкин. – Он и это проверил. Нет, не было.

Может, их было двое? Один убивал, а Черкиз… Что Черкиз? Ерунда какая-то. Да, кажется, прокол.

– Почему родственница не пришла на остановку?

– Забегалась по делам. Забыла. А ее адреса Ленька не знал.

– Не мог Черкиз запугать мальчишку? Или, наоборот: пообещать ему что-нибудь, если он будет говорить то, что надо Черкизу? – спросил я без всякой надежды, потому что такой вариант не годился для Кентавра.

– Янкаускас говорит, что это исключено. Мальчик ведет себя очень естественно. Характер честный и открытый. Янкаускас когда-то работал в милиции, в «детской комнате»: психологию ребенка знает.

Мы по-прежнему говорили скороговоркой, не делая пауз, потому что я помнил, что выскочил только за сигаретами, но и так наша беседа затягивалась.

– Анкета Черкиза в порядке? – спросил я.

– Да. Единственное «но»: когда Янкаускас попросил личное дело Черкиза, начальник отдела кадров заметил, что Черкиз хорошо владеет немецким языком – хвастал в пьяном виде, – а в анкете этого почему-то не указал.

– Когда он поселился в Радзуте? – спросил я.

– Был ранен при наступлении, попал в госпиталь, валялся до конца войны, а потом застрял здесь.

«Да», – вспомнил я и спросил:

– А почему пятого он ездил вне очереди?

– Инициатива исходила не от него: об этом просил начальство сменщик.

– Янкаускас спрашивал мальчика: кто-нибудь из пассажиров возвращался тем же рейсом?

– Спрашивал. Никто не возвращался.

– Когда Черкиз будет здесь?

– Сегодня.

– Ладно.

«Хоть взгляну на него, – вяло подумал я. – А впрочем, ни к чему. Мальчик видел его. Видел. И Черкиз здесь ни при чем…» Я мысленно представил себе площадь, Черкиза который бродит в ожидании часа, когда по расписанию надо вести автобус обратно, перекидывается шутками с шоферами – они курят, сплевывают, смеются – копается в моторе, а мальчишка неотрывно следит за ним. Н-да.

– Ладно, – сказал я и поднялся. – Привет. Мне пора.

– Там в записке для вас есть сюрприз, – ухмыльнулся Виленкин. – Поздравляю.

Я пропустил его слова мимо ушей – есть, так узнаю, – вернулся по бульвару в гостиницу, заперся в кабинке туалета на первом этаже и стал читать записку. Про Черкиза ясно. Дальше. Валдманис сообщал, что кастета на даче не нашли. Та-ак. Это многое меняло: Суркин солгал. Но зачем? Ведь он знал, что его легко проверить. И потом: он пришел к нам сам, хотя скорей всего не мог предполагать, что разговор зайдет о кастете. А если главное как раз заключается в том, что он пришел сам? Может быть, именно так было нужно ему или кому-нибудь еще? Н-да. Все сегодня было не слава богу. Еще в записке сообщалось, что анонимка написана на машинке, принадлежащей мебельной фабрике. Молодцы, докопались, несмотря на выходной! Но кто автор? «Буш или Пухальский, – мелькнуло у меня в голове. – Скорее Буш. Потому что Пухальский незнаком с Суркиным. Он видел его один раз мельком и не знает его фамилии. Правда, это известно только со слов Пухальского и ничем пока не подтверждено. Но он говорил это мне, а я – студент. Но, может быть, не Буш и не Пухальский, а кто-то третий?..» По-прежнему ясности никакой. Тут в конце листка я заметил приписку: «Вчера, девочка, В – 3600, Р – 51, чувствует себя хорошо, поздравляем». Сначала я ничего не понял, а потом догадался. Господи, Тамара родила! Девочку! А буквы «В» и «Р» означали вес и рост. Так вот что имел в виду Виленкин. Я закурил. Еще раз перечитал. Мы договорились, что если сын – будет Сергеем, если девочка – Татьяна, Таня, Танечка. Значит, Таня! А я здесь… Ах, черт! Я закрыл глаза и представил себе Тамару. Коляску придется пока взять у Лингисов, их ребенок уже вырос. Хорошую коляску в магазине сразу не найдешь. Все мелочи мы с Тамарой купили, а колясок не было. Нам предложили

зайти в конце месяца: будут немецкие. Ларионов, наверное, торчит в роддоме. Носит цветы и фрукты. Пишет записки, что у меня все в порядке и я скоро буду дома. Скоро?.. Я открыл глаза. В маленькое оконце, до половины закрашенное масляной краской, било солнце. Я посмотрел на часы: я здесь уже три минуты.

Я вернулся в номер.

Вероятно, что-то было написано у меня на лице, потому что Пухальский спросил:

– Что это с вами? Вы сияете, как блин на сковородке.

Я снова был на работе.

– С девчонкой на бульваре перемигнулся. Может, встречусь вечерком, – проинформировал его я. – Вы как по этой части?

– Я? Да так… А вчера?

– Все было о'кэй! Вы женаты?

– Имею супругу и двоих детей. Но, как в том анекдоте, знаете… – Он рассказал «солдатский» анекдот. Я посмеялся.

– Завтракать?

– Сейчас пойдем. Подождите минутку, – сказал Пухальский.

– А что?

– Мне позвонить надо.

– В коридоре есть телефон.

– В коридоре? Нет, я спущусь и позвоню из автомата.

– Как раз по пути.

– Нет, вы подождите меня здесь. Я через минуту вернусь.

– Зачем же вам подниматься?

– Ничего, я быстро. Подождете?

Я пожал плечами.

– Валяйте.

Он вышел.

Кажется, это было что-то вроде моего «почтового ящика» на бульваре. Поэтому я пристроился у окна за занавеской и стал ждать, когда Пухальский выйдет из подъезда. Но он пересек улицу и действительно сунулся в телефонную будку. Значит, не хотел, чтобы я что-то услышал. Ладно… Он вернулся, в отличие от меня, озабоченным.

– Все в порядке?

– Что? Нет, не совсем в порядке, – произнес он рассеянно. – Слушайте, у меня к вам есть деловое предложение. Так, пустяк. Вы ведь, кажется, нуждаетесь в деньгах?

– Еще как! – сказал я быстро. Но спрашивать ничего не стал.

– Пошли в кафе, – решил Пухальский.

Мы выбрались на улицу. Светлое и жаркое утро превращалось в день. Возле «Флотского универмага» стояла очередь. Проехала поливальная машина. Мы обогнали группу туристов, которые, озираясь, шествовали по старой мощеной улице. Они высоко поднимали ноги, чтобы не сбить туфли о булыжники, и говорили по-французски. Пухальский окинул их внимательным взглядом.

– Неплохо одеваются, черти! А? Европа! – закричал я.

– Тише, – сказал Пухальский.

– Так они ж по-русски ни бум-бум… Пойдем туда, где вчера сидели?

– Там яичницы не подают. А я привык утром кушать яйца. Очень полезно, так англичане кушают.

– Так они вроде едят всмятку? И вообще они пробавляются утром овсяной кашей, если не ошибаюсь?

– Вы много читаете, Боря, – сказал Пухальский. – Мне это в вас нравится.

Я чувствовал, что он еще не решил окончательно: стоит ли связываться со мной насчет этого «делового предложения». Но, вероятно, что-то случилось. Отказал винтик в налаженной машине, и выбирать не приходилось. Это был мой козырь. Но и переигрывать мне нельзя. Чем проще, тем лучше.

– Читаю от скуки. Иногда. А вообще предпочитаю книгам жизнь. И терпеть не могу «книжных червей».

– Книги бывают интересней жизни, – туманно сказал Пухальский.

– Ха! Так это смотря какая жизнь! – понес я. – Я о чем говорю: чтоб можно было выпить и закусить. Понятно, надеюсь? Девочки меня любят. Не обижаюсь. У меня в Москве есть костюм американский с полоску. Я иду: каждый мускул напряжен, руки-ноги стальные, в зубах – хорошая сигарета, а в глазах черти прыгают. Ну, знаете, это: «Ты мне скажешь тихо: «Добрый вечер», я отвечу: «Добрый вечер, мисс»… – «откровенничал» я. Потом сразу замолчал, как бы спохватившись: не наговорил ли я лишнего? Мы свернули за угол.

– Что ж! – сказал Пухальский. – Нам сюда, Боря.

Это было милое кафе в современном национальном духе: уютный интерьер со стенами «под дерево», гравюры, висячие светильники. «Там, где чисто, светло». Я вспомнил старика из этого рассказа. Он каждый вечер сидел один допоздна в таком вот, наверное, кафе. И пил. Ему было некуда уйти от самого себя. «А ведь Пухальский тоже одинок, – подумал я. – Характер, занятия…» Мы облюбовали столик, сели, и некоторое время я молчал. Потом спросил, узнал ли Пухальский о мебели для профессора.

– Сделаем, – коротко бросил он.

– А договорились?

– Договорился.

Значит, он с кем-то говорил по телефону. Или встречался. Потому что на фабрике он со вчерашнего дня быть не мог: у них «пятидневка».

– Дорого?

– С побочными расходами четыреста пятьдесят. Тому дать, другому. Потянет ваш профессор?

– А чего ж! У него учебник недавно вышел, тугрики должны быть. Так что пребольшое спасибо вам!

«Где может быть Войтин?» – продолжал мучиться я.

– Потом поблагодарите. Сейчас – услуга за услугу.

– Да? – я придвинул свой стул.

– Дело ерундовое, оплата царская. Это даже не мне надо, а одному человеку.

«Осторожничает», – мельком подумал я. И сказал:

– Как пионеры, всегда готов!

Пухальский не торопясь намазал хлеб маслом. Откусил. Прожевал. Я ждал.

– А дело вот какое… Вы сегодня свободны?

– Сегодня и каждый день.

– Надо отвезти чемоданчик. Здесь, поблизости. И отдать одному человеку. И все.

Это мог быть ход конем. Пухальский убил Ищенко, а хочет быть арестованным за спекуляцию. Ему дают срок, он уходит со сцены – и концы в воду. Следствие, возможно, зайдет в тупик. Поэтому он обращается к первому попавшемуся человеку с этой просьбой. Он думает: «Тот пойдет и донесет на меня». Но для Кентавра это, пожалуй, грубая работа. А если он учел и это? Органы не будут копать вглубь, решил он, и его оставят в покое по делу Кентавра. Нет. Это было слишком сложно уже для Пухальского. «Как ни странно, в его пользу говорит именно случай с пиджаком», – подумал я. Кроме того, он приглядывался ко мне с определенной целью, а я ему подыгрывал. Я сказал:

– Гоните ваш чемоданчик.

А если я ошибаюсь? То, что он спекулянт, это ясно. Приехал сюда обделывать свои темные делишки. Но не это же меня интересовало. Мог ли он быть Кентавром? «В совершенстве знает немецкий язык, крепок физически…» Пить он бросил, но раньше, по его собственным словам, пил. Наколка. Пробел в биографии в 43 —44-м годах: до сих пор не удалось выяснить, чем он занимался и где находился в то время. Но пиджак! На основании тех данных, что были у меня, пиджак можно было объяснить только одним способом. По нему выходило, что Пухальский в истории с Ищенко ни при чем. Но чего-то я мог не знать. А это «что-то» могло уложить все факты совсем в другой комбинации. В комбинации: Пухальский – это Кентавр. Правда, у Пухальского не было никакого алиби на время убийства. Даже сомнительного. А Кентавр должен был бы подумать об алиби. Но это в стандартном варианте. А если он способен на тонкую игру? Если в нужный момент он «вспомнит» о том, что алиби у него все-таки есть? «Нет, я не могу пока принимать окончательного решения относительно Пухальского, – подумал я. – Я должен по-прежнему выжидать».

Пухальский подтянул манжет рубашки на левом рукаве и взглянул на часы.

– Не так прытко, молодой человек! У меня его пока нет. А везти надо будет в Радзуте, есть такой городок.

Я замер. Опять Радзуте. Это уже становилось интересным. Я собирался туда, но пока было рано. Мне нельзя было уезжать сейчас. Взять чемодан и где-то пересидеть? Тоже не вариант. Это значило быть выключенным из событий. Что-нибудь могло случиться – напряжение нарастало. Да еще Войтин исчез. Отказаться? Это покажется подозрительным.

Он заметил мое колебание.

– Так как же?

– Везти обязательно сегодня?

– Да.

Я решился.

– Сколько? – спросил я как можно небрежнее.

– Вы в смысле оплаты? Можете не беспокоиться.

– А все же? Он подумал.

– Считайте, что двадцать пять новыми у вас в кармане.

Опять ошибочка. Если «заказчиком» был не он, то долго думать не надо: цена уже должна быть оговорена.

– Это мизер! – быстро сказал я.

Он удивился.

– Мизер? А чего вы хотите, интересно? Вам надо только поехать и передать чемодан. И никаких хлопот.

– Про хлопоты все знаем. С Уголовным кодексом я знаком только заочно. И слава богу! Вы предлагаете двадцать пять рублей за то, чтобы передать че-мо-дан-чик. Это пахнет более близким знакомством с кодексом. Мне плевать, что лежит в этом вашем чемоданчике, но я не хочу рисковать свободой за четвертную бумажку.

Он снова занялся хлебом с маслом.

– Я не хочу вас переубеждать, – сказал он наконец. – Но это совсем не то, что вы думаете. И никакого отношения к этому не имеет. Просто мой приятель сейчас в безвыходном положении: ему позарез нужно переслать вещи, и поэтому он платит такую сумму. Но это его дело, и, повторяю, я не хочу ни в чем вас убеждать. Какова ваша цена?

– А почему бы вам самому не выручить приятеля?

– Это другой вопрос. Но вы не ответили, сколько вы хотите.

Я, в свою очередь, подумал. И заломил:

– Полтораста.

– Что?

– Сто пятьдесят рублей ноль-ноль копеек. Половину вперед.

Он посмотрел на меня с интересом. Потом снял очки и стал их протирать. Я испугался, что его хватит удар.

– Это нереально и мне не подходит, – сказал он. – Вернее, моему приятелю. Он не настолько богат, чтобы платить такие деньги за пересылку. Считайте, что я вам ничего не предлагал.

– Я тут познакомился с одним парнем. Может, он согласится, – безразлично сказал я.

Пухальский быстро взглянул на меня и наклонился над своей яичницей.

– Нет, – сказал он. – Забудьте об этом. Я пошутил.

– Новый анекдот?

– Ага, – сказал он.

Кажется, я напрасно сделал это предложение: Пухальский насторожился. Но все равно он в безвыходном положении. Он будет кого-то искать или поедет сам, а проследить его связи будет нетрудно. Мы еще немного посидели. Я сказал, что мне надо в туалет. Телефон-автомат, я заметил, висел на стене рядом с раздевалкой за портьерой. Я прошел туда. Там никого не было. Встал так, чтобы меня не было видно из зала (сам я видел Пухальского в щель между дверью и портьерой), и быстро набрал номер. «Хорошо, что вы позвонили, – сказал дежурный. – Начальник просил передать, что ту игрушку нашли. На дачном участке было два «скворешника»: клиент неточно указал место». Значит, все-таки два кастета. Но какое совпадение: оба всплывают одновременно в момент следствия, пролежав «без дела» столько лет! Хотя насчет «без дела» не совсем верно… «Я нахожусь в кафе "Валдия", – сказал я. – Со мной сидит сосед по номеру, не моряк, а другой. Кстати, насчет моряка не выяснили?» – «Пока нет». – «Хорошо, пришлите кого-нибудь в кафе. Я задержу соседа на десять минут. Сосед хочет переправить в Радзуте чемодан, он поедет сам или кого-то пошлет. Проследите. Свяжитесь с товарищами на месте». – «Слушаюсь», – сказал дежурный. Я повесил трубку и вернулся в зал. Выждав несколько минут, я спросил:

– Может, выпьем по маленькой?

– Не пью.

– Вообще не пьете?

– Вообще не пью.

– Плохо ваше дело. Слушайте, а симпатичные в Прибалтике кафе! Вот это, например. Одни светильнички чего стоят. Здесь просто сидеть приятно. Не то что какая-нибудь забегаловка в Москве. Хотя там сейчас тоже ничего делают. Вы в Москве бываете?

– Изредка, – неохотно ответил Пухальский. Он держался джентльменом.

– Я люблю Москву. Все-таки прожил всю свою сознательную. Вы не в «Минске» останавливаетесь? Там сейчас такой ресторан отгрохали! Вообще люблю рестораны: коньячок на столе, музыка заворачивает. Эх!.. Слушайте, хотите я вам за сто тридцать это дело обделаю?

– Нет, – сказал Пухальский. – Я же вам объяснил: я пошутил. И больше не хочу говорить на эту тему.

– Ладно! Сто двадцать!

– Вы идете?

– Ну иду.

Десять минут я протянул: сотрудник уже должен быть здесь. Мы вышли из кафе. Улица была пустынна. Только напротив входа, наискось, сидел на скамейке человек.

– Вы в гостиницу? – спросил я Пухальского.

– Нет. Мне в другую сторону.

– Пойду возьму плавки. Может, на пляж закачусь.

– Всего хорошего, – сухо попрощался Пухальский.

Мы разошлись в противоположные стороны. Пройдя несколько десятков метров, я оглянулся. Человек, сидевший на скамейке, аккуратно сложил газету и направился за Пухальским.

Он шел не торопясь и разглядывал витрины.

Кто-то взял меня под руку. Я повернулся.

– Как проводите время? Не скучаете? Это была Быстрицкая.

– А вы? – спросил я.

– Я весь день была на море.

– Вы сейчас торопитесь?

– Ага. Тетка чистит рыбу и послала меня за желатином: хочет делать заливное.

– Когда мы увидимся?

– Сегодня вечером я буду в «Маяке». Правда, меня туда пригласил Сема, – протянула она. – Но я буду рада, если вы придете.

– Отлично. Приду. Потанцуем… – быстро сказал я. Снова она будет не одна. Ладно, там что-нибудь придумаем. – Ну, привет. Бегите, а то влетит вам от тетки.

– Привет!

Суркин показал, что ее не было в проходном дворе, когда он свернул туда. Если это была правда, можно подумать, что ее целью было проследить, пойдет Ищенко во двор или нет. Но во дворе его ждал Кентавр. Н-да. «Неужели я ошибся с Быстрицкой?» – подумал я.