Текст книги "Русский агент Аненербе (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Шмокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)

– Да, осталось немного, – подтвердил Константин, – я только недавно приехал с Восточного фронта и видел, как наши войска сильно теснят русских.

– О, вы были на восточном фронте!

– Я не принимал участие в боевых действиях, но видел решимость наших войск.

– Обратите внимание в передовице говорится: «Наши доблестные войска 52-й танковой дивизии продвинулись на восток, уничтожив 31 вражеский укрепрайон…» Ну разве это не замечательно⁈ – улыбнулся Гюнтер Штайн.

– Да отлично, – подхватил Лебедев.

– Мы готовы терпеть лишения ради нашей победы! Я вхожу в комитет по распределению ресурсов, – с гордостью сказал Штайн, – на третьей полосе, как раз, рассказано о нашей работе в непростое военное время… Что нам еще остается с женой… Общественная работа, помощь людям, скрашивает наши воспоминания о сыне.

Гюнтер Штайн немного помолчал.

– Знаете, Франц мой Юлиус был отличным футболистом. Здесь в газете рассказывается о том историческом чемпионате, когда было забито рекордное количество голов. Мой Юлиус тогда играл в команде самых молодых.

Гюнтер поблагодарил Лебедева за то, что он дал ему газету так как он нашел в ней еще два полезных для себя частных объявления: о найме няни, которую он искал для своей племянницы и о продаже велосипеда. Они немного поболтали, разговаривая на разные темы и Гюнтер Штайн засобирался домой.

– Вы приятный собеседник Франц если у вас будет время приглашаю вас посетить выставку геральдики «Орлы Саксонии и их символика». Только в здании идет ремонт не испачкайте вашу великолепную форму мелом, – он, слегка склонив голову приподнял шляпу и покинул кафе.

Константин еще некоторое время сидел, допивая кофе и читая газету, потом расплатился у отправился домой.

В кабинете он развернул газету и просмотрел получение инструкции от связного:

1. Страница 1 (Передовица): «Наши доблестные войска 52-й танковой дивизии продвинулись на восток, уничтожив 31 вражеский укрепрайон…» 52 и 31 – первые два числа координат,

2. Страница 3 (Статьи): «Вчера в Берлине состоялось собрание 14-го комитета по распределению ресурсов. Начало в 13:00…», 14 и 13 – следующие числа.

3. Страница 5 (Частные объявления): «Продаётся велосипед, 24 марки. Тел.: 44−12–78». Номер объявления: 24, цена: 24 марки, телефон содержит 44. «Ищу няню для ребёнка 3 лет. Обращаться до 24:00». Упоминание времени: 24:00.

4. Страница 7 (Спорт): «В матче чемпионата забито 44 гола – рекорд сезона!»

5. И последнее объявление об изготовлении антикварных урн – шифр замка.

Он свел все данные воедино и применив алгоритм получил координаты:

52 (передовица), 31 (передовица), 14 (военные сводки), 13 (военные сводки), 24 (объявление), 44 (спорт).

Итоговые координаты: 52°31'14" N, 13°24'44" E.

Лебедев развернул атлас Берлина и нашел место «мертвого почтового ящика» – склеп на берлинском кладбище. Именно там находится копия наконечника Гугнир сделанного в СССР.

Берлинское кладбище Св. Матфея встретило его рассветной тишиной. Туман стелился между могилами, цепляясь за надгробия братьев Гримм и Рудольфа Дизеля, чьи имена едва проступали сквозь сырую патину времени – тихое место, где похоронено много известных немцев. Лебедев замедлил шаг у чугунной ограды, делая вид, что поправляет перчатку. Пальцы скользнули по холодным прутьям, выискивая меловую метку.

«Если гестапо здесь – будет „Х“», – вспомнил инструкцию.

Сердце глухо стучало в такт шагам редких прохожих: старушка с цветами, уставший священник в чёрном – все могли быть наблюдателями.

Меток не было. Лишь ржавые подтёки на столбах, похожие на старые раны.

Склеп фон Лерхенфельдов стоял в глубине аллеи, заросшей плющом. Саксонский орёл на фасаде впился каменными когтями в меч, острие которого было направлено в правую сторону. Лебедев толкнул плиту с именем Густава, и та сдвинулась с едва слышным скрежетом. Внутри пахло сыростью и окисленным металлом. Кодовый замок блеснул тускло, как глаз мертвеца: 1−8-7–2.

«Год постройки склепа. И год, когда Бисмарк объединил Германию… Ирония», – подумал он.

Ирония была еще в том, что рода фон Лерхенфельдов никогда не существовало. Запись о нем была внесена российскими нелегальными агентами в Немецкий дворянский архив (Deutsche Adelsarchiv) в 1874 по предложению полковника Николая Дмитриевича Артамонова. Он более известен в истории России, как генерал от инфантерии, геодезист и картограф, начальник Военно-топографического училища, начальник Корпуса военных топографов 1903—1911, член Русского астрономического общества с 1890 года, с 1909 – почётный член общества, но так же был одним из деятельных офицеров, занимавшихся разведкой в Европе в тот период. А свое добро, и отеческое благословение, на проведение столь конфузной операции, дал граф Петр Андреевич Шувалов руководивший III Отделением Собственной Его Императорского Величества канцелярии, тайной полиции Российской империи. Отделение не только ловило революционеров и неблагонадежных, но и вело активную разведывательную работу за рубежом. Операция по созданию фиктивной немецкой дворянской фамилии, оказалась весьма сложной так, как необходимо было внести поддельные записи сначала в так называемый Готский альманах (Gothaisches Genealogisches Handbuch), который начиная с 1763 года, считался официальным реестром немецкого дворянства. Для включения в него требовалось строгое документальное подтверждение дворянского происхождения и процесс проверки происходил весьма тщательно. Но кто усомнится в записи столетней давности? Так и пошло дальше…

Немецкая дворянская корпорация (Deutsche Adelsgenossenschaft) основана в 1874 году как организация, объединяющая немецкое дворянство, автоматически подтвердила «существование» рода фон Лерхенфельдов и больше вопросов к этому древнему немецкому роду больше не возникало. В середине, конце XIX века и особенно перед Первой Мировой войной в Германии появлялись странные представители этого рода, они вращались в высокопоставленных немецких кругах, представляясь своей древней фамилией и оказывали влияние на принятие важных решений. Но потом род неожиданно угас. В период Веймарской республики в реестрах подтвердили угасание древнего рода фон Лерхенфельдов.

Наследство российской разведки Европе перешло к советской. И неожиданно в далекой Южной Африке появились дальние родственники из чахлого ответвления рода, они заявили права на имя Лерхенфельдов. Но на самом деле это были уже агенты советской разведки «имеющие немецкие корни». Василий Михайлович Зарубин, в своей работе активно использовал имя фон Лерхенфельдов для своих целей, в частности «мертвый почтовый ящик» в склепе. Поэтому наконечник Гугнир поместили в надежное и проверенное временем место.

Урна оказалась тяжелее, чем ожидал Константин. Под слоем пепла лежал свёрток, обёрнутый в промасленную ткань. Насквозь промёрзшими пальцами он развязал верёвку – наконечник, покрытый рунами, холодно блеснул в полумраке. Константину показалось, что наконечник источает жгучий холод, проникающий сквозь ткань перчаток, лишая кожу чувствительности.

«Быстро сделали… Копия. Но настолько точная, что Гиммлер не отличит», – подумал Лебедев, пряча артефакт под плащ, – «Оригинал Гугнира останется в штаб-квартире Аненербе до поры до времени, а этот подменыш отправится в Вевельсбург – в самое сердце 'Чёрного ордена. Потом я оригинал перевезу в свое поместье».

Он вышел наружу. Дверь в склеп захлопнулась с глухим стуком. Где-то вдали глухо каркнул ворон, и Лебедев невольно вздрогнул: казалось, потревоженные мёртвые шептали о его предательстве.

Перед поездкой в Вевельсбург, где он должен был лично вручить Гиммлеру наконечник Гугнир, Лебедеву предстояло выполнить главную часть плана – подменить артефакт на копию. Оригинал, пока, должен был остаться в штаб-квартире Аненербе, в его сейфе, а потом он его увезет в свой дом в Тюрингии и артефакт будет спрятанный так, чтобы даже самые дотошные эксперты СС не заподозрят подмену. Подготовка заняла сутки. Копия, которую он получил на кладбище Св. Матфея, советские мастера сделали идеальной: каждый завиток рун, каждый след рисунка из пересекающихся полосок-балок, так называемый, узор камасит – всё соответствовало оригиналу. Лебедев даже проверил под микроскопом, сравнивая с фотографиями из архивов Аненербе. Различий не было.

«Удивительна, как быстро они могли все сделать?», – подумал он, рассматривая железную поверхность под увеличительный стеклом, – «С другой стороны придет Берия к мастеру литейщику, кузнецу, ювелиру или кто там, мог это чудо делать… И скажет или страшная смерть в лагерях или орден на грудь и почет… Сделаешь быстро, день и ночь сидеть делать будешь».

Глава 24

Хранилище артефактов находилось в его полном распоряжении. Как гауптштурмфюрер СС и один из ключевых сотрудников Аненербе, он имел доступ к самым секретным коллекциям. Ящик с Гугниром стоял в отдельной комнате, за стальной дверью с кодовым замком. Лебедев ввёл код, услышав щелчок, открыл дверь.

Внутри царил полумрак. На полках, за стеклом, и в шкафах лежали артефакты, каждый из которых сам по себе мог бы изменить ход войны, если бы действительно обладал той мистической силой, которую ему приписывали. По мнению нацистов, верящих в их мистическую силу: древние рукописи, обломки мечей, странные устройства, чьё назначение было известно лишь посвящённым фанатикам – они представляли собой метафизическую мощь сакральной истории. Гугнир лежал в ящике из ясеня в центре, словно король среди своих вассалов. Лебедев достал копию, завернутую в ту же промасленную ткань, что и оригинал. Тщательно протер бумажными салфетками, снимая остатки масляной пленки. Потом аккуратно снял подлинник с подушки, ощутив его вес и обжигающий холод. На мгновение его охватило странное чувство будто кто-то наблюдает за ним.

«Но это всего лишь твое воображение Лебедев», – подумал он и положил копию на место подлинника, а оригинал спрятал в специально подготовленный футляр с ложным дном, – «Теперь Гиммлер получит то, что заслуживает. А настоящий останется у меня, в безопасности. Осталось только заглянуть в химическую лабораторию Аненербе… Ты охренеешь от шоу, рейхсфюрер».

Подмена останется незамеченной – даже при вскрытии сейфа копия будет неотличима от оригинала. Дверь хранилища захлопнулась с тихим металлическим щелчком, отозвавшись эхом в стерильной тишине подземелья. Константин двинулся по коридору, крепко прижимая к боку узкий футляр. Его шаги были размеренными, дыхание – спокойным, а в голове, вопреки адреналину, царила холодная, кристальная ясность.

* * *

Зал «Обелиск», погружённый в полумрак, казался еще более мрачным, чем в первый раз, когда Константин оказался в нем. На стенах и колоннах горели факелы, а сквозь окна зал заливал свет полной Луны. Но не смотря на огонь и желтые лучи ночного светила, атмосфера в гулком помещении мерцала каким-то бледным, мертвенным, сине-голубым светом. Двенадцать колонн, украшенных рунами, упирались в сводчатый потолок, где мерцала мозаика с чёрным солнцем. В центре, на каменном алтаре, лежала бархатная подушка с вышитым знаком «SS». Гиммлер, застывший спиной ко входу, отбрасывал на пол тень-химеру: его силуэт, растянутый до нелепости, напоминал богомола-исполина, замершего в молитвенной позе. Казалось, он годами репетировал этот момент, чтобы превратить историю в ритуальный спектакль.

Лебедев шагнул в зал, прижимая к груди массивную шкатулку с Гугниром-двойником. Холод замка впивался ледяными иглами даже сквозь сукно мундира. И Константин ощутил кожей, как холодный пот проступает на ладонях, а сердце начинает биться в такт мерцанию чёрного солнца в центре зала.

«Если он попросит провести ритуал… Нет, не попросит, потому что никто не знает, как его проводить… Может быть ритуал записана рунами на тех загадочных листках из дневника торговца Дитриха фон Любека? Нет…» – мысль оборвалась, когда Гиммлер обернулся. Его глаза, за стёклами пенсне, блеснули, льдом.

– Гауптштурмфюрер Тулле, – голос звучал мягко, но Лебедев знал: это шипение змеи перед ударом. – Вы принесли мне то, что принадлежит нашему Рейху по праву крови.

Лебедев положил перед Гиммлеров ящик на стол из гранита.

– Да, рейхсфюрер. Копьё Одина… Наконечник Гугнир. Древний могущественный артефакт, принадлежавший Богу Одину, – Лебедев щёлкнул каблуками, вскинув руку в нацистском приветствии.

«Не дрожать… Он любит театральность и пусть, упырь, наслаждается ей…», – успокоил себя Константин.

Гиммлер снял перчатки, медленно, словно раздевая жертву.

– Покажите.

Скрип ясеня Игдрасиля разорвал тишину, когда Лебедев приподнял крышку ларя. Древняя древесина, словно плоть мирового древа, источала слабый запах смолы и древних бурь. Железный наконечник, испещренный рунами, блеснул тусклым серебром– не просто отразив пламя факелов, а словно поглотив их жар, превратил их в сполохи, что заплясали по стенам, словно духи пробуждённых предков.

Гиммлер застыл. Его поза, до этого напоминавшая гигантского богомола, внезапно обмякла. Пальцы задрожали, будто оборвавшиеся струны, а голос, всегда звонкий и властный, сошел на шепот – со стороны казалось, что неведомая тень власти, треснула под тяжестью тысячелетий напоровшись на острие Гугнира.

Спектакль получался великолепным.

– Gungnir… Он прекрасен… Вы проверили его подлинность? – спросил он дрожащим голосом, не отрывая взгляда от артефакта.

– Лично, рейхсфюрер. Я всегда подвергаю испытаниям артефакты.

Рейхсфюрере вопросительно посмотрел на Лебедева.

– Настоящий Гугнир, – голос Лебедева звучал тихо, но твердо, – выкован из метеоритного железа, что прошло сквозь всю Вселенную и пробило сердце ледника Ётунов, в огне кузницы Двалина наконечник обрел форму и силу. Подделка рассыплется в прах от холода. Опустите его в ледяную воду. Оригинал же… Пробудится…

Гиммлер нетерпеливо кивнул стоявшему в тени офицеру. Тот принёс большую серебряную чашу, наполненную льдом и водой.

«А теперь ты увидишь фокус проклятый вурдалак», – усмехнулся про себя Константин, – «никакой магии, сволочь, только научные знания и ловкость рук!».

До этого Лебедев взял в лаборатории Аненербе хлорид кобальта и аккуратно, тонкой кисточкой, прошелся им по всем рунам. После обработки руны приобрели едва заметный голубоватый оттенок.

Гиммлер лично опустил наконечник в ледяную воду. Руны сначала замерцали синевой, как звёзды в полярную ночь, а потом перешли на розово-красный цвет, создавая эффект «свечения». Лицо второго человека в Рейхе исказила гримаса благоговейного восхищения.

– О, да… Великий Один! Творение чёрных альвов, сыновей Ивальди В руках твоих достойных потомков! Ты явил мне свою силу предков…

«Ты ошибаешься козел это всего лишь термохромность неорганического соединения кобальта с хлором», – думал Лебедев, стоя рядом с непроницаемым лицом.

– «Gungnir…» – продолжал шептать Гиммлер, сжимая края чаши.

Его голос дрожал:

– Франц, вы знаете, что это значит для нас? С его силой мы откроем врата Вальгаллы. Наши солдаты станут бессмертными! Мы стоим у врат великой восточной варварской столицы и скоро она падет! Копье Одина повергнет их всех, сметая с лица земли…

Лебедев кивнул.

«Открывай свои врата, глупец…» – думал он, глядя на человека, одержимость которого всей мистической мишурой погубила миллионы людей.

– Здесь, в Вевельсбурге, он обретёт истинную силу, – сказал Лебедев, подогревая фанатичный порыв Гиммлера. – Энергия этого места усилит связь с Богами.

Гиммлер повернулся к алтарю, и осторожно водрузил наконечник на бархатную подушку. Его лицо озарилось почти религиозным экстазом.

– Завтра мы начнём творить ритуалы. А вы Франц… – он обернулся, и в его взгляде вспыхнул холодный огонь, – вскоре отправитесь в Арктику. Там нас ждут врата древней Вальгаллы. Найдите мне их, как вы шли Чинтамани и копье Одина.

Лебедев поклонился, чувствуя удовлетворение.

«Цель достигнута. Пусть фашисты играют с игрушкой, пока настоящий Гугнир будет у меня… Любопытно, что будет, когда вам начистят рыло под Москвой? Вернее, что будет со мной?».

Когда он вышел из зала, эхо его шагов смешалось с шепотом Гиммлера, читающего древние заклинания. Руны на копии наконечника уже потухли, но рейхсфюрер даже этого не заметил, для него было достаточно, когда они светились в чаше с водой и льдом.

Эпилог.

Константин Лебедев приоткрыл массивную дверь сейфа, встроенного в стену кабинета поместья Франца Тулле. Бронзовые шестерни щёлкнули с тихим звоном, будто старые часы напоминали о времени, которого у них не было.

– Как же просторно в этом ларчике для секретов, – усмехнулся он, набирая код 1874 и проворачивая два ключа с фамильными гербами. Маркиз фон Лерхенфельд, чей портрет висел над камином, казалось, осуждающе смотрела на него из позолоченной рамы.

Маргарита стояла у окна, обхватив себя за плечи. Лунный свет скользил по её худым рукам, оставляя блики на заживших шрамах от верёвок, которые еще темнели на коже.

– Что это? – спросила она, не оборачиваясь. Голос звучал хрупко, словно ветка под снегом.

Лебедев развернул промасленную ткань, и железный блеск наконечника вспыхнул тусклым отсветом, и тонкая молния прошла по лини рун.

– Игрушка для маньяков, которые верят, что мистика выиграет войну. – он запнулся, ловя её взгляд в отражении стекла, – Правда ли это? Мы не можем позволить хоть один шанс, проверить это.

Она подошла ближе, коснувшись пальцем рун. Резьба рун была на удивление тёплой, словно металл сохранял жар древних кузниц чёрных альвов.

– Это же он… – её голос дрогнул.

В нее смешался страх и надежда.

– Да. И, возможно, наш билет назад, – Лебедев вздохнул, убирая со лба прядь седеющих волос. – Но я ещё не знаю, как… Никто не знает…

Маргарита прижала ладонь к его груди, словно проверяя, бьётся ли сердце.

– А что дальше, Костя?

Он отвернулся, доставая из сейфа пачки фунтов. Банкноты пахли пылью и чужой историей.

– Тебе нужно уехать как-то… В Штаты. Там безопаснее. Вывезешь наконечник, а я… – он бросил деньги обратно, будто они обжигали пальцы, – присоединюсь к тебе, когда закончу здесь.

– Одна? – её пальцы впились в его рукав, оставляя морщины на ткани.

– Да, Марго, придется пока ехать одной. Тебе ни в коем случае нельзя оставаться здесь. Как только фашистам переломают ноги и ребра под Москвой, я из любимца Гиммлера, превращусь в изгоя, попаду в опалу и немилость… Мне припомнят все, и он перестанет доверять своему любимчику Францу Тулле. Меня не расстреляют и в концлагерь не отправят. Но для тебя это будет приговор…

Девушка вздрогнула.

– Прости… Еще я должен по приказу этого упыря отправиться с экспедицией в Арктику. А это не дни или недели, это месяцы. Я не могу оставить тебя даже здесь. Тебе придется уехать, это единственный путь твоего спасения… Нашего спасения. А Арктика… – он замолчал, глядя на карту с отметками на столе. – Там нет места для тебя. В Америке ты будешь в безопасности ждать меня. Ходить на Бродвей… – он усмехнулся, – купишь какое-нибудь ранчо и будешь наслаждаться тишиной.

Она прижалась лбом к его спине, закрыла глаза и вдохнула его тепло словно пыталась впитать его.

– Останься со мной сегодня. Хоть эту ночь…

– Да.

Лебедев повернулся к ней и обнял, прижимая к себе. Сквозь легкую ткань он чувствовал тепло, биение сердца и доверие. Маргарита заметно изменилась. За время жизни в поместье её щёки округлились, а в глазах, как сквозь пепел, пробивались искры жизни. Седая прядь в чёрных волосах напоминала шрам, неизлечимая печаль, но смех – редкий, как первый луч после шторма – возвращался. Спокойная сельская жизнь, уход и дружелюбная атмосфера, созданная Мартой Шмидт, веселый нрав старого Вальтера, сделали свое дело. Девушка, сначала очень осторожно и робко, пробуждалась, сопротивляясь ужасам, пережитым ею в концентрационным лагере.

Марта Шмидт, экономка, шептала ему:

– Словно феникс из пепла.

Но пепел всё ещё пах гарью концлагеря.

Ночью Лебедев проснулся с криком, зажатым в горле. Во сне Один стоял на краю гигантского ледника, ворон на плече клевал его глаз. А Константин, уцепившись руками за ледяной край пытался удержаться и не сорваться вниз.

– Ты думаешь, смена кожи спасёт? – бог хрипел, и голос сливался с вороньим карканьем. – Клятва вписана огнем в кости!

Константин открыл глаза, чувствуя, как дрожит в нем каждая клетка, встал, и шатаясь, прошел в ванную, плеснул ледяной воды на лицо. Руки тряслись, соскальзывая с краев раковины. Зеркало в ванной показало ему незнакомца: морщины, на молодом лице, как трещины на старом фарфоре, глаза, выжженные двойной жизнью.

– Кто ты? – прошептал он, впиваясь до боли ногтями в раковину, – Кто ты твою мать⁈

Отражение молчало. За спиной, в комнате, в темноте, тихо тикали напольные часы Франца Тулле. Маргарита мирно спала на кровати. Ответа не было.