Текст книги "Русский агент Аненербе (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Шмокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

– Guten Tag, Franz. Ich freue mich sehr, Sie endlich kennenzulernen. Schade, dass das unter solchen Umständen passiert. – сказал Барченко.

В его манере говорить чувствовалась глубокая образованность и не дюжая эрудиция. Речь правильная, литературная, но не чопорная.

– Здравствуйте, – так же на немецком ответил Лебедев.

– Невероятно… Где вы его нашли, Франц?

Барченко кивнул в сторону фотографий.

– В одном из средневековых склепов недалеко от Луги. Ваше мнение, Александр Васильевич… Что выдумаете? Это не простой наконечник? – Лебедев бросил быстрый взгляд на Короткова.

Барченко завороженно провел пальцами по фото.

– Конечно. Это Гунгнир – священное копье Одина. Точнее, один из его наконечников. Но Гугнир самый могущественный. В древних текстах говорится, что копье никогда не пролетает мимо цели и всегда возвращается к владельцу. Но главное – не это…

– А что же? – спросил Коротков.

Барченко, не поворачиваясь к нему продолжал водить пальцами по фотокарточке и глядя в глаза Лебедеву ответил:

– Гунгнир – это символ абсолютной власти над миром. Согласно скандинавским сагам, Один бросил копье над войском вангов, предрекая их поражение. Но истинная сила этого артефакта связана с древними знаниями гиперборейцев. Я изучал подобные предметы в экспедициях на Кольский полуостров. Но никогда не видел ничего подобного…

– Вы считаете, что он обладает реальной силой? – со вздохом спросил Коротков.

Барченко повернулся к нему.

– Несомненно! Руны на нем – не просто орнамент. Нам кажется, что это обычные каракули начертание древними. Ведь для непосвященных шифр сейфа тоже ничего существенного не представляет, а на самом деле он открывает дверь. Так и здесь, на самом деле это древний код активации способный открывать проходы между мирами. Гунгнир способен концентрировать и направлять могущественную энергию вриль. В руках человека, знающего древние практики, он может стать ключом к невероятной мощи. Значит, нацисты не зря его искали… Они многого не понимают. Такие артефакты нельзя использовать для разрушения. Это инструмент познания, связующее звено между нашим миром и древними знаниями.

Коротков встал прошел к столу и вытащил из пачки последнюю папиросу.

– Мне сложно поверить во все эти мифы, но все же, что будет, если нацисты разгадают его силу?

Барченко мрачно вздохнул:

– Они ищут не мудрость, а власть. Гунгнир может служить фокусом для огромной энергии. В древности его использовали для раскрытия тайн мироздания, но можно использовать и как оружие невероятной разрушительной силы. Особенно если соединить его с другими артефактами подобной мощи. Нужно найти способ помешать им. Если они соединят силу Гунгнира с другими артефактами, которые уже собрали… Последствия могут быть катастрофическими. Он не должен попасть в руки Гитлера!

– Уже попал, – Коротков вернулся на свое место, – я думаю он находится в Кёнисберге. Но у нас нет ни времени, ни сил, ни возможностей…

– Нужно выяснить, кто именно из «Аненербе» руководит исследованиями Гугнира. И главное – найти способ вернуть наконечник. Он должен храниться там, где его сила не принесёт вреда, – сказал Барченко.

– Думаю на сегодня это самый простой вопрос, – Коротков кивнул в сторону Лебедева.

– Вы, Франц? – спросил Барченко поправляя свои маленькие очки с круглыми стеклами.

– Я установил местонахождение наконечника, нашел его и провел раскопки. И думаю, Гиммлер именно мне доверит исследования.

– Франц вы чрезвычайно ценный агент и я не хочу, чтобы этот мистический объект погубил вас. У нас просто нет другого человека, имеющего доступ в самые верхи фашистской Германии. Изъять его у нацистов, значит раскрыть вас.

– Я справлюсь, – твердо ответил Лебедев.

Барченко взял одно фото и протянул Константину.

– Вот эти листки… Что это? Очень странные руны…

Лебедев быстро глянул на фотографии.

– В ящике с наконечником лежали два листа исписанные рунами. К сожалению, я не знаю, что написано потому, что не специалист в рунической письменности.

– Я, честно говоря, тоже впервые вижу такие руны, – задумчиво проговорил в пол голоса Барченко.

– Одно могу сказать эти два листа точно из дневника ганзейского купца из четырнадцатого века Дитриха фон Любека. Сам дневник хранился в архиве города Ганзы, но в нем не хватало нескольких листов – это именно те недостающие страницы. Что там написано только предстоит еще выяснить, – пояснил Константин.

Барченко кивнул.

– Остается только вопрос как вернуть наконечник Гугнир, сохранив тебя Франц как нашего агента? – настаивал на своем Коротков.

Наступила тишина, прерываемая лишь потрескиванием горящих дров в печке.

– Надо изготовить копию наконечника и заменить его, – предложил Лебедев.

– Каким образом? – спросил Коротков.

– У вас есть точные описания артефакта из моего дневника экспедиции и очень точные фотографии.

– А материал?

Барченко поднял фотографию и приблизил ее к керосиновой лампе.

– Я уверен, что это структура метеоритного железа. Так называемый октаэдрит.

– Согласен… И копию надо делать именно из него, – сказал Лебедев, – в Германии я смогу подменить оригинал и передать его вам. А нацисты будут довольствоваться бесполезной копией.

– Да это наилучший и самый безопасный вариант, – согласился Коротков.

Он посмотрел на наручные часы.

– На сегодня хватит. Франц вас переведут теплое помещение, чтобы вы нормально отдохнули. Завтра уточним все детали. И… Франц, прошу прощения, но из еды вам дадут немного каши, хлеб и воду… Больше ничего.

Лебедев понял, операция по замене наконечника Гугнир началась – Коротков принял решение вернуть его в Германию, а перерыв на ночь ему нужен лишь для того чтобы связаться с Москвой и посвятить в детали, главу внешней разведки НКВД/НКГБ СССР Павла Михайловича Фитина или самого зловещего Берию.

Прощаясь с Лебедевым Барченко, спросил:

– На одной из фотографий есть черное пятно или какой-то провал в склепе… Что это?

– Наконечник открыл передо мной бездну, из которой шел зов.

– Расскажите, что вы видели?

– Александр Васильевич мне сложно описать, то, что я видел… Если только так…

В глубинах тяжкого мрака, где звезды тают,

Раскинулась черная бездна без дна.

Она, веками тайны сохраняет,

Холодная, жуткая, вечно одна.

Бескрайний океан из пустоты и мрака,

Где время теряет незыблемый ход.

Манит к себе, как роковыми знаками,

И в сердце семя трепета страшно несет.

Безмолвная, как лик древних божеств,

Глотает свет, не возвращая вспять,

В ней гаснут мысли, немеют слова,

И невозможно взглядом дно достать.

Утром Коротков наедине с Лебедевым обсудил детали операции по замене оригинала наконечника Гугнир на копию. Так же он передал конспиративный регламент контакта со связным.

– О тебе знают всего два человека. Но кто ты на самом деле буду знать только я. Надеюсь этот кусок железа стоит того… Через пару дней немцы зайдут в эту деревню – нам нет смысла ее удерживать. Тебя найдут в одном из подвалов церкви. Предварительно мы взорвем часть стены чтобы инсценировать попадание снаряда. Оставим тебе воды и немного хлеба… А там уже все зависит от тебя… Кричи как можно громче. Следующий контакт с тобой будет в Берлине.

– А если я меня никто не услышит?

– Это полуподвальное помещение церкви когда-то служило винным погребом и, если ты захочешь, ты сможешь найти подземный ход ведущий из него,– улыбнулся он и похлопал его по плечу, – но лучше всего будет если тебя, измученного голодом и холодом, «извлекут», это придаст яркой драматичности момента освобождения из советского плена. И еще я оставлю за деревней пару разведчиков Вострикова, парни лихие и бывалые, и, если ситуация станет по настоящему критической они тебя вытащат.

Странно, но Лебедев не почувствовал себя частью своей Родины «в прошлом». До этого он тысячу раз прокручивал в голове: установить связь с разведкой, служить Союзу, быть полезным – но сейчас, среди серых стен и чужих взглядов, чувствовал себя песчинкой в чужом пустыре. Даже доверие Короткова было фальшивой монетой: тот принял его не по вере, а от безысходности. И прозрение настигло внезапно, как удар током: их с Маргаритой вырвало из потока времени слепой игрой случая, по воле фантастического случая более весомого чем человеческая воля. Не людской расчет, не логика истории, а слепая стихия вселенского хаоса швырнула их сюда. Теперь выбор прост до жестокости: «рыть лаз назад», в свое время, сквозь пласты десятилетий, или бежать – туда, где не достанут щупальца Гестапо и длинные тени НКВД.

Бои уже шли где-то рядом. На территорию деревни изредка залетали снаряды, оглашая воздух характерным свистом и последующим взрывом. Небольшие разрозненные советские подразделения, состоящие в основном из легкораненых красноармейцев, готовились к отступлению. Несколько крестьян печально ссутулившись погрузив свое небогатое имущество и посадив на подводы раненых, которые не могли идти, потянулись на восток, покидая свои разрушенные избы. Захват деревни стал вопросом двух-трех часов. Коротков лично проводил Лебедева в полуподвальное помещение под хозяйственной постройкой разрушенной церкви.

– Пора. Удачи тебе Франц, – Коротков обнял его на прощание.

У выхода он обернулся.

– И все же, я не могу поверить в твою фантастическую историю.

– Но Александр Михайлович, вы ведь с самого начал знали, что все будет именно так, все по вашим нотам.

Коротков усмехнулся.

– Ответь мне на вопрос… После войны, когда он…?

– Пятого марта 1953 года на семьдесят пятом году жизни вследствие инсульта и кровоизлияния в мозг… – ответил Лебедев.

– А…?

– Будет арестован двадцать шестого июня 1953 года по обвинению в измене Родине в форме шпионажа и заговоре с целью захвата власти, а двадцать третьего декабря 1953 года расстрелян по приговору Специального судебного присутствия Верховного Суда СССР.

Коротков медленно задумчиво кивнул.

– Ну что ж… Когда услышишь команду от саперов закрой уши, глаза, накрой голову руками и открой рот, сгруппируйся в самом дальнем углу… Удачи Франц, даст Бог еще увидимся, – сказал он и вышел.

За дверьми начали закладывать заряд саперы. Примерно через полчаса с той стороны двери раздался голос:

– Эй паря, а ну двинься подалече и схоронись получшее. Слышишь⁈ Как готов будешь дай знать!

Лебедев спрятался в дальний угол сел на корточки и сгруппировался.

– Готов!

Как не готов был Лебедев, удар пришелся внезапно. Стены содрогнулись, потолок треснул, и он сжался сидя в углу. Но саперы хорошо знали свое дело. Подрыв развалил часть стены у входа обрушив и завалив вход, оставив внутренне помещение целым и невредимым. Но взрыв есть взрыв, поэтому, мелкие осколки больно хлестанули по лицу и рукам Лебедева. Пыль взвилась плотным облаком, забивая ноздри и першя в горле. Константин держал рот открытым и сильно зажимал уши, но грохот взрыва превратился в звенящую тишину – первый признак легкой контузии. Когда пыль немного осела, он отдышался, сплевывая скрипящую на зубах мелкую взвесь от штукатурки. В помещении и так было темно, а теперь все пространство погрузилось в полный непроглядный мрак. Он сел, прислонившись к стене, и попытался успокоиться. Надо было экономить силы. По лицу медленно потекли теплые струйки крови.

«Сука немного задело…».

Сквозь эхо контузии донеслись голоса:

– Паря ты там живехонек?

Лебедев кое как откашлялся, разлепил слезившиеся глаза.

– Живой? – повторили снаружи.

– Та-а живой он, слышь, как дохает. Живой?

– Да! Все в порядке! – собрав силы крикнул Константин.

– Ну добре! Бывай…

Ответили саперы и Лебедев погрузился не только в пелену непроглядного мрака, но и в оглушающую тишину. В темноте стало намного холоднее, особенно досаждали тонкие порывы сквозняков, змеящиеся по полу. Он запахнулся в куртку-парку и поднял воротник. В полной темноте время начало растягиваться, теряя свой смысл.

«Тебе нужно потерпеть…», – успокоил он себя, теряя ощущение времени, – «немного потерпеть…».

Его дыхание эхом разносилось в пространстве.

И тут он услышал…

Сначала это был просто звук – шорох одежды, шелест тяжелой ткани. Лебедев инстинктивно напряг глаза, пытаясь что-то разглядеть в непроглядной тьме.

– Кто здесь? – его голос прозвучал хрипло и надломлено, – кто здесь?

Ответа не последовало, но шорох стал отчетливее. А потом в углу подвала словно сгустилась еще более плотная темнота, которая медленно приобретала очертания высокой фигуры. Константин моргнул, и в призрачном слабом отблеске, источник которого он не мог определить, увидел старика в широкополой шляпе, с длинной седой бородой, опирающегося на копье. Один глаз незнакомца закрывала черная повязка, а на плече сидел ворон.

– Ты знаешь, кто я? – голос прозвучал глубоко, словно древний звук, пробившийся сквозь века, через шелест листьев в священных рощах.

– Один, – прошептал Лебедев, ощущая, как холодеет и без того озябшая спина. – Ты не существуешь. Ты просто… галлюцинация.

Старик хрипло засмеялся, и в его единственном глазу, отразилась сверкающей звездой, мудрость тысячелетий, проникая лучом в сознание Лебедева. Седые волосы трепал безжалостный северный ветер, вплетая в локоны крупные снежинки. Стены подвала исчезли, и невольный узник повис, левитируя в черной пустоте среди миллиардов звезд. Шел снег. Неожиданно визитер приблизился и почти перед самыми глазами Константина возникло мертвенно-бледное лицо старика с белыми, как паутина волосами и грубыми, рублеными очертаниями лица. Ему даже показалось что он ощутил жгучее дыхание древнего скандинавского бога.

– Ты думаешь, знание лишает силы? Наоборот. – Один опустился на корточки рядом с Лебедевым. – Я прихожу к воинам в их самый темный час. Но не всегда, чтобы забрать их душу. Иногда – чтобы испытать. Это также не маловажно… Твою душу я оставил тебе, но помнишь наш договор?

Константин зажмурился, сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. Боль отрезвляла.

– Тебя нет, – упрямо повторил он. – Это контузия и холод.

– Так ли? – усмехнулся старик, – ты ведь слышал мой зов. Он был похож на галлюцинацию? Признайся себе… Ты слышал его уже не единожды. И услышишь еще не раз….

Когда Константин открыл глаза, старик исчез. Он выдохнул с облегчением. Но облегчение длилось недолго.

– Господи спаси и сохрани! Защити меня, Господи! – прошептал Лебедев, – Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный подавай нам на каждый день; и прости нам грехи наши, ибо и мы прощаем всякому должнику нашему; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого…

– Какого Бога ты просишь?

Константин поднял глаза. Теперь рядом с ним стоял мужчина в богатом средневековом одеянии – плотный шерстяной кафтан, отороченный мехом, тяжелые кольца на руках, золотая цепь на шее. За его спиной поднимались темные волны и окатывали пространство, бросая в лицо морскую пену.

– Узнаешь меня? Или тебе нужно дать зеркало?

– Ты еще кто?

– Дитрих фон Любек, – представился незнакомец с легким поклоном. – К вашим услугам. Забыл? Не узнаешь?

– Этого не может быть, – Константин потряс головой. – Ты жил более пятисот лет назад.

– Время – странная вещь, молодой человек, – ганзейский купец сел рядом в средневековое кресло савонарола, с любопытством разглядывая Лебедева, – Особенно когда находишься на грани между жизнью и смертью. А где именно сейчас находишься ты?

Константин почувствовал, как страх сжимает горло. Он сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться.

– Что вам всем нужно от меня?

– Совет, возможно? – купец хитро улыбнулся. – Я торговал с русскими, литовцами, англичанами, греками… Заключал сделки, которые казались невозможными. Всегда есть выход, даже когда все пути заблокированы. Разве не так? А ты какую сделку заключил?

Лебедев сосредоточился на дыхании. Вдох-выдох, вдох-выдох… Призрак начал таять, размываться, пока не исчез совсем.

– Думаешь так просто избавиться от себя… – затихли в пространстве его последние слова.

Следующий визитер пришел без предупреждения. Свет вокруг Лебедева изменился, приобретя холодный, стерильный оттенок. В воздухе повис запах мыла, кожи и оружейной смазки. Где-то фоном, нарушая всю стройность музыки играл немецкий марш.

– Гауптштурмфюрер Франц Тулле, – произнес высокий мужчина в идеально сидящей черной форме СС. Серебряные руны на воротнике тускло блеснули. – Специальный отдел «Аненербе».

– А тебе что сука надо? Мало тебе, что я в твоем теле?

– Ха-ха-ха…. А может быть я в твоем? – спросил визитер, – Нет… Тебе обязательно нужно зеркало? Зерка-а-а-ло…

Константин застыл. В голове пронеслись обрывки чужих воспоминаний – секретная экспедиция в Тибет, раскопки древних курганов, лаборатории, где изучали артефакты с непостижимыми свойствами.

– Вижу, наконец-то узнаешь сам себя, – тонкие губы офицера изогнулись в насмешливой улыбке. – Как интересно.

– Я.… я не ты, – прошептал Лебедев. – Это какое-то недоразумение. Я Константин Лебедев, русский офицер, я знаю кто я!

– Недоразумение? – Тулле медленно обошел вокруг него, изучая, как экспонат в музее. – Возможно. Но мои исследования всегда указывали на существование параллельных реальностей, параллельный историй, временных узлов, где истончается граница между мирами, где одно сознание проникает в другое так плотно, что ты уже не понимаешь кто ты на самом деле.

Он резко остановился перед Лебедевым, глядя прямо в глаза с пугающей проницательностью.

– Знаешь, что мы искали все эти годы? Источник силы. Мы обшаривали пещеры, расшифровывали манускрипты, проводили эксперименты с человеческим сознанием. – Он понизил голос до едва различимого шепота, похожего на шипение. – И всё это время ответ был прост: сила заключается в воле, которую ты способен проецировать в бесконечное пространство. В способности человеческого духа преодолевать невозможное. А ты вдруг решил сбежать от нас!

– Ты несешь ахинею, – дрожащим голосом парировал Лебедев.

Он почувствовал, как внутри него что-то меняется. Чужая память начала просачиваться в его сознание – расчетливый ум Франца Тулле, его беспощадность, его одержимость древними тайнами.

– Какие тебе еще нужны доказательства⁈ Я могу дать тебе то, что нужно! – продолжил Франц Тулле – Знания. Навыки. Силу воли, которая не сломается под давлением обстоятельств…

– Ценой чего? – спросил Лебедев, пытаясь сопротивляться нарастающему влиянию чужого сознания.

– Ценой принятия. – Тулле приблизил своё лицо к нему. – Прими меня как часть себя, и мы оба выживем. Отвергнешь – и умрем порознь. Разве ты еще не понял, что мы все есть одно семя, проросшее сквозь время и пространство?

– Убирайся! – рявкнул Лебедев, – Я знаю кто я!

Он вдруг ощутил болезненный укол в груди. Дыхание стало еще тяжелее. Он знал, что если сломается, то станет представлять всё то, что он ненавидел и презирал – жестокость, фанатизм, бесчеловечность.

– Я не стану вами, – выдавил он.

– Не мной! Ты слишком жалок, – поправил Франц Тулле. – Хотя… Чем-то большим. Синтезом. Ты сохранишь свою мораль, свои убеждения. Но приобретешь мою решимость, мои знания. Разве не за этим ты здесь?

Сознание Константина затуманилось. Он начал стягивать с себя куртку-парку чтобы избавиться от огня, полыхающего внутри. Перед глазами мелькали образы: секретные бункеры, древние манускрипты, карты энергетических линий Земли. Огромные льды Арктики… И где-то за всем этим – ключ к возвращению.

– Убирайся…

– Время истекает, – тихо сказал Тулле. – Решай и ты закончишь твой, наш путь, который начался так давно. Ты уже осознал, что чужой для всех?

– Убирайся… Я знаю кто я…

Лебедев очнулся от рокота, доносившегося снаружи. Он чувствовал, как пульсировали вены на висках.

Глава 23

Уважаемый читатель в этой главе есть явный «рояль в кустах» – это дань уважения Валентину Саввичу Пикулю и его произведению «Честь имею», которое меня очень сильно впечатлило в подроствковом возрасте.

* * *

«Танки и машины!», – мелькнула мысль.

Лебедев встал на карачки и прополз вперед пока не уперся головой в стену.

– Нееет, нееет, я знаю кто я… Я выберусь…

«Сука! Сколько я здесь?», – думал он, – «главное, чтобы снова не вернулись они! Я не могу думать, когда они здесь».

Константин, перебирая руками по сырой стене поднялся.

– Hey, irgendjemand! Ich bin hier! Ich bin ein deutscher Offizier! – закричал он, но его голос тонул в лязге гусениц и гудении машин, – Hey, irgendjemand! Ich bin hier! Ich bin ein deutscher Offizier! – продолжал орать он.

«Я выйду отсюда!», – подумал он, оборачиваясь и упираясь взглядом на сидящего на корточках Франца Тулле и стоящих за его спиной Одина и Дитриха фон Любека, – «вы не получите меня!».

Наконец все стихло. Совсем рядом послышались голоса, смех и крики.

«Это мой шанс! Если меня не услышат, то я буду искать этот проклятый подземный ход в кромешной тьме и сгину прежде, чем найду его!», – думал он, готовясь к решающей схватке за жизнь.

– Не драматизируй так. Ты демонстрируешь слабую волю. Ты жалок, – сказал спокойный голос за его спиной, – нет ничего не выполнимого если твоя воля сильнее обстоятельств.

– Убирайтесь обратно к дьяволу! – закричал Константин в ответ и что было сил позвал на помощь, – Hey, irgendjemand! Ich bin hier! Ich bin ein deutscher Offizier!

Голоса снаружи стихли. Потом кто-то сказал:

– Ты это слышишь?

Лебедев, надрывая легкие заорал:

– Эй, кто-нибудь! Я здесь! Я немецкий офицер! Прошу помощи! Я попал в плен к русским, но я жив! Я жив!

Снаружи снова кто-то спросил:

– Приятель ты где?

– Здесь! Здесь! – кричал Константин, – Меня завалило в подвале! Я офицер СС! Гауптштурмфюрер Франц Тулле!

– Не хорошо присваивать чужое имя не признав меня, – снова раздался спокойный голос за его спиной, – и не признав Всеотца нашего… Меня…

Но Лебедев уже не обращал внимания и кричал не останавливаясь, он схватил с пола кусок кирпича и бил им в стену, пока тот не рассыпался в его руке больно обирая кожу и забиваясь острыми осколками под ногти.

– Сейчас приятель мы тебя вытащим! Держись! Rufen Sie den Beamten!

Голосов стало больше. Послышался топот и перестук кирпичей. Голоса и звуки бьющегося кирпича становились все ближе и наконец ему в лицо ударил яркий луч света. Лебедев инстинктивно закрыл глаза, чувствуя, как обильно потекли слезы от болезненной рези. Свежий воздух стал его ориентиром, он упал на колени и вытянул руку наружу, ощутив, как его кто-то схватил за нее и потянул навстречу к свету.

Константин лежал на жесткой койке лазарета, прислушиваясь к гулу канонады за окном. Теплая печка едва справлялась с декабрьским холодом, но после трех суток в ледяном склепе разрушенного подвала даже это слабое тепло казалось чудом. Немцы проявили свойственную им методичность – вместо стремительного броска двое суток зачищали фланги и заняли деревню только спустя трое суток. И все это время Лебедев находился без еды, без воды, в холоде и полной темноте одержимый галлюцинациями. Но с другой стороны его спасение, как и предполагал Александр Михайлович Коротков выглядело весьма драматично и естественно. Когда саперы СС разобрали завал, извлеченный «гауптштурмфюрер Тулле» с обмороженными кистями и многочисленными ссадинами стал идеальной картиной фронтового героизма – измученного офицера СС отправили в прифронтовой госпиталь. Доктора быстро обработали его небольшие ранения: гематому, обморожения, ссадины и он двое суток провел за полотняной перегородкой в прифронтовом госпитале, под пропитанной йодом простыней, слушая, симфонию человеческих страданий – хрипы, слезы умирающих, бред и стоны раненых, скрип носилок.

Фанерная дверь скрипнула, и в проёме возникла знакомая фигура в длинном кожаном плаще с меховым воротником, с коробкой шоколада в руках и небольшим кульком яблок.

– Франц, – Эрнст Шефер улыбнулся, сбрасывая снег с плеч. – Ты выглядишь так, будто тебя переехал як из наших экспедиций. Черт побери в штабе сказали, что вытащили какого-то офицера СС из-под завалов и упомянули тебя!

Лебедев подтянулся на руках и сел, пряча гримасу боли за усмешкой:

– А ты – будто только что спасся от лавины. Где теперь ищешь «арийские корни», Эрнст? В Альпах? Карпатах? Или в болотах под Ленинградом?

Шефер сел на табурет, положив шоколад и фрукты на тумбочку. Его глаза, обычно горящие азартом, смягчились:

– В архивах. Проклятые бюрократы хотят отчёт… – он засмеялся, – Я приезжал чтоб рассмотреть возможность работы зондеркоманды «К» на Кавказе для схожих изысканий, что мы проводили в Гималаях, но пока еще рано об этом говорить. Кстати, мы планируем новую экспедицию в Тибет. Очень хотелось бы видеть тебя в ее составе. Руководство Абвера рассматривает возможность придать ей не только научную роль, но и заброску диверсионных групп, – Шефер кивнул на обработанные антисептиком раны Лебедева, – А теперь рассказывай, как русские умудрились достать тебя?

– Попал в плен во время экспедиции и едва остался жив. Повезло что шальной снаряд обрушил вход в подвал, где меня держали и русские не расстреляли перед отступлением, бросили умирать в подземелье.

– Повезло? – Шефер хмыкнул, доставая из кармана фляжку с шнапсом. – Тебе всегда везло. Помнишь, как в Лхасе ты упал в ущелье, а твой рюкзак зацепился за корень? Вытащили тебя, а внутри – целый буддийский алтарь! – он громко засмеялся и протянул другу фляжку со шнапсом.

Лебедев замер. Воспоминание Франца Тулле всплыло неожиданно: холод ветра, крики носильщиков, страх смерти. Он сделал глоток шнапса, жгучее тепло разливаясь по груди:

– Тогда ты сказал: «Если боги не забрали тебя сегодня, значит, им нужно что-то большее».

Шефер наклонился вперёд, понизив голос:

– И они забрали. Треть ребят из экспедиции уже погибли. Но ты… ты изменился после того падения, Франц.

– Война меняет всех, – Лебедев потупил взгляд, вдруг чувствуя симпатию к этому человеку.

И, с другой стороны, Эрнст Шефер всегда был его самым искренним и верным другом.

– Не война. Ты. К сожалению, не могу побыть дольше с тобой опаздываю на самолет. – Шефер встал, поправляя плащ. – Будь осторожен мой друг. Гиммлер спрашивал о тебе. Говорит, ты слишком часто ошибаешься в последнее время.

Они тепло попрощались и дверь за другом закрылась.

Лебедев разжал пальцы, сминавшие край простыни. Внутри фляжки, под этикеткой, он заметил свёрнутую записку:

«За тобой следят. Будь осторожнее».

На тумбочке, на коробке с шоколадом, лежал крошечный камень с тибетской резьбой – их старый талисман на удачу.

Конец третьих суток отметился визитом контрразведчика. Офицер в мышином фельдграу аккуратно положил на тумбочку фуражку с «мертвой головой».

– Герр Тулле, ваша личность подтвердилась… И гауптштурмфюрер по уставу, я был обязан все проверить… Вы как офицер понимаете.

– Конечно унтерштурмфюрер. Все хорошо, я понимаю

Еще бы, список имен звучал как заклинание: фельдмаршал Вильгельм фон Лееб, рейхсфюрер Гиммлер, оберштурмбаннфюрер Ганценмюллер…

Лейтенант щелкнул портсигаром предложив Константину сигарету. Лебедев вежливо отказался. Офицер кашлянул в кулак и убрав портсигар, закрыл блокнот с формой допроса.

– Отдыхайте, – офицер салютовал, а его рука дрогнула, когда он отдавал честь – слишком уж грозных покровителей имел лежащий перед эсэсовец.

Еще несколько дней ушло на бюрократический танец. Получение артефактов с кёнигсбергского склада СС, отчеты для ставки фон Лееба, переписка с отделом Аненербе – Лебедев, как мог тянул время. Когда бумажный вихрь утих, Лебедев в сопровождении Густава Ланге и двух эсэсовцев из охраны штаба занял место в вагоне поезда, шедшего в Берлин. Когда в вагоны погрузили раненых солдат, почту, технику на ремонт состав наконец-то двинулся, оставляя за собой фронтовую распутицу и дымящиеся руины.

В Берлине царила эйфория. Войска вермахта практически вплотную подошли к столице СССР. В ходе операции «Тайфун» немецкие войска в декабре 1941 года остановились примерно в 30 километрах от Москвы. Наиболее близкое продвижение немецких частей было в районе поселка Красная Поляна сейчас это уже часть города, Лобня, где передовые части вермахта находились приблизительно в 25–27 километрах от центра Москвы. И немецкие офицеры заказывали парадные мундиры для празднования падения столицы большевистской России.

Константин Лебедев отправил телеграмму Марте Шимдт с сообщением что жив, здоров и как только позволят дела приедет в поместье. Ему предстояло одно весьма важное дело.

К счастью, Гиммлер отсутствовал в Берлине – уехал на две недели с инспекцией по концентрационным лагерям в Польшу. Лебедев договорился об аудиенции с Рудольфом Брандтом в замке Вевельсбург, когда вернется рейхсфюрер. А пока не теряя времени занялся отчетами для Аненербе и через десять дней отправился на Ангальтский вокзал на первую встречу со связным.

Константин Лебедев купил билеты до Майнингена и поднялся в просторное кафе на втором этаже вокзала немного отдохнуть. Поправив фуражку гауптштурмфюрера СС осмотрел помещение в поисках свободного места. За столиками сидели усталые пассажиры, потягивающие недорогой кофе из ячменя и листая газеты. Официантка в белом переднике разносила тарелки с сосисками и картофельным пюре. На стенах висели плакаты с призывами к экономии угля «для победы на Востоке». Он выбрал столик у окна, выходящего на железнодорожные пути, заказав чашку эрзац-кофе, и развернул газету.

Его взгляд скользил по толпе на перроне: солдаты с потрёпанными чемоданами, женщины в потускневших пальто, полицейские с овчарками. Наручные часы показывали ровно 16:15. Рядом сел мужчина в темном пальто, на лацкане – значок НСДАП. Лебедев бросил на него быстрый взгляд – тип показался ему знакомым. Константин внутренне напрягся и уже хотел пересесть, но мужчина сказал:

– Я каждый день прихожу на вокзал… Не так давно я отсюда провожал своего сына Юлиуса на Восточный фронт… Мне кажется, что вот придет в 18 часов поезд и с его с подножки спрыгнет мой улыбающийся Юлиус… Но больше я его уже не увижу.

– Он погиб? – спросил Лебедев.

– Да где-то под Смоленском, находится его могила, а у нас с женой есть только похоронка от нашего Фюрера.

– Мне очень жаль… – сказал Константин, – мы, кажется, с вами уже знакомы?

– Гюнтер Штайн, – представился мужчина, – позвольте снова вас угостить рюмочкой шнапса?

– Франц Тулле. С удовольствием. Да я вас помню вы мне уже рассказывали печальную историю о вашем сыне Юлиусе Штайне.

Официантка принесла поднос и поставила две рюмки.

– Простите у вас это «Völkischer Beobachter»?

– Да, вчерашний номер.

– Позвольте? – мягко спросил Гюнтер Штайн.

Он взял газету и развернув несколько минут внимательно читал, потом аккуратно сложил ее и положил на стол.

– Великолепно! Наши доблестные воска стоят на подступах к Москве. Ни сегодня завтра ее возьмут, и большевистская Россия перестанет существовать.