Текст книги "Русский агент Аненербе (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Шмокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Третий попутчик молодой лейтенант медицинской службы Курт Майер. Он ехал из отпуска, в основном молчал и больше был погружен в чтение медицинского журнала и книги по хирургии под редакцией Hermann Küttner и Ernst Lexer.

Периодически в купе заходил проводник в синей форменной куртке, приносил кофе в фарфоровых чашках с логотипом железной дороги и бутерброды на белых тарелках. Несмотря на войну, в офицерском вагоне поддерживался довоенный уровень сервиса.

Поездка прошла без каких-либо происшествий, закончившись в конечном пункте назначения.

Кёнигсберг конца 1941 года представлял собой важнейший военный центр на пути к Восточному фронту. Старинный город-крепость с его средневековыми замками и готическими соборами теперь едва справлялся с наводнением вызванным притоком военной техники и войск. По улицам постоянно двигались колонны бронетехники и машин, на площадях разворачивались полевые кухни. Следы недавних советских бомбардировок оставили следы на некоторых зданиях, но в целом город сохранял свой довоенный облик.

Штаб группы армий «Север» располагался в массивном здании бывшего Земельного финансового управления Landesfinanzamt на Ганза-платц Hansaplatz. Внушительное здание в стиле северогерманского неоренессанса, построенное в начале XX века.

Его толстые стены надежно защищали секретные документы и карты, а просторные залы переоборудовали под центр управления, где работали генерал-фельдмаршал Вильгельм Риттер фон Лееб и его штаб, координирующий действия войск, наступающих на Ленинград.

Эшелон прибыл на Восточной вокзал Ostbahnhof главный железнодорожный узел города. Отсюда войска и техника распределялись либо дальше на восток, либо оставались в городе в резерве. Здание вокзала, с его характерными башенками, построенное в типичном для Восточной Пруссии стиле с применением красного кирпича, служило своеобразными воротами в город для всех прибывающих с запада.

В вагон зашел полицейский фельджандарм с характерными металлическими полумесяцем на груди – он проверял документы у всех прибывающих в город.

– Фельджандарм Мюллер почтительнейше докладываю, господа офицеры, обязательная проверка документов.

Глава 18

Он быстро проверил бумаги у всех и вскинув руку сказал:

– Все в порядке. Господа офицеры, в городе действует комендантский час, окна домов подлежат обязательному затемнению на ночь, улицы постоянно патрулируются. Но… – фельджандарм усмехнулся, – несмотря на военное время, в городе продолжают работать рестораны и кафе, хотя выбор блюд сильно ограничен, а порции уменьшены из-за карточной системы, но все же они работают, – он посмотрел на самого старшего по званию Глюкса и спросил, – Разрешите идти, группенфюрер?

Звякнув горжетом на груди ревностный фельджандарм удалился.

Лебедев сразу отправился в штаб группы армий «Север». Если бы он действовал не по прямому указанию Гиммлера, то изначально ему пришлось бы передавать запрос на аудиенцию у фельдмаршала через адъютанта и ожидание могло затянуться на неделю, в лучшем случае на три дня. Но бумаги от «Аненербе» и запрос, шедший непосредственно от рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера, понятно, существенно менял ситуацию.

Но практически весь штаб уже давно находился под Лугой. В Кёнисберге остался узел связи и службы тылового обеспечения. Лебедев потратил пару часов на получение приказа о передислокации и отправился с Густавом Ланге в гостиницу. Но выспаться не удалось, чем ближе он находился к линии фронта, тем сильнее нарастало в нем нервное напряжение.

Ранним ноябрьским утром Константин Лебедев и его водитель Густав Ланге прибыли на военный аэродром Девау под Кёнигсбергом. Здесь базировалась транспортная эскадрилья Люфтваффе. На бетонной полосе уже прогревал двигатели трехмоторный Юнкерс Ju-52, прозванный пилотами и солдатами «Тетушка Ю». Поднимаясь на борт, Константин с любопытством провел его гофрированной обшивке рукой (иногда он поддавался обычному любопытству – ведь он встречал вещи, которые раньше видел только на картинках и фото). Громоздкий и угловатый самолет, начавший свою историю еще 1919 году и спроектированный Эрнстом Цинделем, как завершение линии цельнометаллических транспортных самолетов компании «Юнкерс» продолжал летать. Простая комбинация гофрированной обшивки, не убираемых стоек шасси и трех моторов воздушного охлаждения, делала его незаменимым для перевозок у линии фронта. Правда не в качестве первого бомбардировщика, а как пассажирский или транспортник, поэтому комфорта в салоне не было.

Помимо него на борт поднялись еще несколько офицеров, вслед за ними погрузили ящики с секретной документацией и в грузовом салоне стало тесно и шумно. Сквозь небольшие квадратные иллюминаторы пробивался утренний свет.

Лебедев посмотрел на заснеженный аэродром.

«Вот теперь чувак, точно все…», – вздыхая подумал он, – «главное теперь, чтобы свои не сбили».

Пилоты проверили все системы, и тяжелая машина начала разбег. Полет проходил примерно на высоте, немногим меньше двух тысяч метров. Юнкерс Ju-52 мог подняться и выше, но тогда кислородное голодание отправило бы некоторых особенно чувствительных пассажиров в обморок. А так небольшая высота позволяла любоваться пейзажами, что раскинулись внизу – мимо проплывали леса Восточной Пруссии, затем аккуратные литовские поля, латвийские озера. Лебедев укутался в шинель и прислонившись к обшивке тихонько задремал.

На подлете к линии фронта самолет резко снизился до 500 метров – так было безопаснее от советских истребителей. Болтанка усилилась, некоторых пассажиров начало укачивать. Густав Ланге первый раз, попавший в самолет сидел с лицом зеленоватого оттенка и крепился изо всех сил. Он вцепился своими кулачищами за ручку, привинченную к переборке, и боялся открыть рот.

Но окончательно Константин проснулся от криков и стрекотни пулеметов.

Они летели уже где-то над Псковской областью. Дверь в кабине была открыта, так как теплый воздух от системы отопления поступал в остальную часть самолета. Было слышно, как один из пилотов кричал другому:

– Крысы! Verdammt! Два И-16 на семь часов!

Константин протер глаза и успел заметить в квадратный иллюминатор, как две стремительные тени И-16, промелькнули слева от Юнкерса. Советские истребители, прозванные немецкими летчиками «крысами» – а советские лётчики, наоборот, ласково называвшие их «ишачками», заходили на атаку. Советский Союз потерял довольно большую часть своих военно-воздушных сил на аэродромах. Отсутствие поддержки с воздуха грозило неизбежной катастрофой. И благодаря сохранившимся И-16 удалось избежать этой катастрофы. Именно пилоты, сражавшиеся на И-16 и различных его модификациях, оказали самое жесткое и бескомпромиссное сопротивление немецким самолетам. В первые дни войны: в 3.30 утра И-16 33-го ИАП Западного ОВО, базирующиеся на аэродроме Пружанах, отправили в смертельное пике над Брестом первый немецкий самолет. Спустя пару часов на землю, чадящими факелами, рухнули еще пять вражеских машин, которые атаковали аэродром этого полка. В Прибалтийском военном округе при схожих обстоятельствах И-16 21-го ИАП героически сбили 9 немецких самолётов, столько же побед у 15-го ИАП и 7 сбитых у 10-го ИАП. А в Одесском военном округе 55-й ИАП в Бельцах к концу дня «насшибали» 10 самолетов фашистской Германии, а 67-й ИАП превзошел всех по результативности, летчики отправили к земле 15 машин противника. Поэтому И-16, хоть и был уже давно устаревающим истребителем, но он проверенный временем и тремя войнами, еще мог дать жесткий и достойный отпор врагу. Противник тоже высоко оценил эту надежную и неприхотливую машину. Фашисты захватили боле двух сотен И-16 на приграничных аэродромах, и использовали их в качестве учебных машин. Особенно высоко ценились немцами модификация УТИ-4 – двухместный вариант И-16, где мог разместиться и курсант и инструктор.

Раздался дробный стук по обшивке, словно крупный град забарабанил по всему корпусу. Первая же очередь советских истребителей попала в цель. Пули прошили обшивку фюзеляжа, оставляя рваные отверстия. Один из офицеров, сидящих рядом с Лебедевым завалился на бок теряя с окровавленной головы фуражку. Пули пробили ее насквозь, забрызгав кровью, крошками кости и кусками мозга ящики с документацией. На полметра правее, и эти пули достались бы самому Лебедеву. У другого борта закричал еще один пассажир «Юнкерса» – он получил ранение по ногам. Рядом с ним, похоже какой-то штабной унтер-офицер, схватил себя за плечо, стараясь остановить кровь. Второй заход советских истребителей стал еще более успешным. Оглушительно взвыл поврежденный правый двигатель Юнкерса из него пошел дым.

«Пиздец! Нет ничего тупее, как погибнуть от своих!», – Лебедев не на шутку перепугался понимая, что ситуация смертельно опасная.

Пилот «Юнкерса» резко бросил машину вниз, пытаясь уйти в равные облака.

Советские истребители пошли на третий заход.

«Ну все, сейчас они нас на хуй прикончат!», – подумал Лебедев, оглядываясь по сторонам и лихорадочно размышляя, как приготовиться к неминуемому падению.

В этот момент радист закричал пилоту:

– Здесь Красный-1, они рядом, говорят держитесь парни, они уже идут на помощь!

Со стороны солнца, набирая скорость, к месту боя мчались четыре Bf-109F из группы сопровождения. Они должны были раньше встретить транспортник, но по каким-то причинам задержались.

Советские самолеты попытались добить Юнкерс, но тут в бой вступили «мессершмитты». Ведущий «сто девятый» атаковал ведущего И-16 длинной очередью из пушки и пулеметов. Советский истребитель резко отвернул, уходя из-под огня, но второй «мессер» уже заходил ему в хвост. Воздух наполнился рёвом моторов и треском пулеметных очередей. Второй И-16 тоже попытался зайти в хвост одному из немецких истребителей и помочь своему товарищу, но тут же сам оказался под перекрестным огнем двух других машин. Черный дым потянулся за его хвостом, и советский летчик был вынужден выйти из боя, уходя к земле. Первый И-16, получив несколько попаданий, также вышел из боя и скрылся в облаках. Один «Мессершмитт» отправился на его преследование, остальные заняли плотный строй вокруг транспортника, готовые отразить новые атаки.

«Юнкерс», хоть и с поврежденным двигателем, продолжал полет под прикрытием истребителей. Внезапно снизу появилась плотная облачность. Опытный пилот направил поврежденную машину в спасительную белую пелену. Через несколько минут «Юнкерс» в сопровождении истребителей вынырнул из облаков уже над территорией, контролируемой немецкими войсками.

Константин Лебедев почувствовал, как холодный пот тек по его спине, он снял фуражку и вытер платком мокрый лоб.

«Ву-х, благодарю парни, что не ухлопали меня… храни вас Господь…», – обратился он мысленно к советским летчикам.

Наконец через три часа полета показался аэродром под Лугой. Посадочную полосу немецкие саперы наскоро оборудовали на бывшем колхозном поле. Юнкерс тяжело сделав круг, зашел против ветра, и жестко приземлился на утрамбованный промерзший грунт. У края поля уже ждал штабной «Хорьх» с водителем, готовый доставить пассажиров в ставку.

Лебедев спустился по трапу из самолета. Ноябрьское небо хмурилось, медленно опускался мелкий снег – пахло сыростью и дымом от недалеких пожарищ деревень и сел. Где-то на горизонте глухо громыхала канонада – шли бои за Ленинград.

У него сжалось сердце. Да, он был не в своем времени, да он был сейчас в форме фашистского офицера СС, но он русский, на самом деле он офицер России и он сейчас как не крути на Родине, которая ведет тяжелую кровопролитную войну. Как больно все это осознавать и чувствовать.

К нему подошел оберлейтенант.

– Гауптштурмфюрер Тулле? – спросил он.

– Да, – ответил Константин, ненадолго отвлекаясь от своих мыслей.

– Хайль Гитлер! Нам сообщили что вы прибудете с самолетом. Прошу следовать за мной, он посмотрел на самолет, вокруг которого ходили пилоты, осматривая повреждения, – я смотрю вам серьезно досталось.

– Да едва не воткнули нас носом в землю, – буркнул в ответ Константин.

Они прошли к мощному, как бы сказали во времена Лебедева, внедорожнику.

«Сука! А ведь где-то сейчас мой прадед лежит в снегу и ведет бой. А я сюда прилетел искать какой-то долбанный наконечник копья!», – продолжал он думать, занимая место в машине.

По прибытии в Лугу Константин предъявил официальное предписание за подписью Гиммлера дежурному офицеру, тот щелкнул каблуками и заверил, что встреча будет незамедлительно организована. Все это стало возможным благодаря тому, что Гиммлер входил в ближайшее окружение фюрера, и хотя фон Лееб представлял Вермахт, а не СС, он не мог игнорировать распоряжения Гиммлера, учитывая его влияние в Третьем рейхе —вопрос решается на самом высоком уровне. Лебедев, изучая историю Великой Отечественной войны знал, что Вильгельм Риттер фон Лееб был известен своей педантичностью. Старый служака, который неукоснительно придерживается устава и строго соблюдал военные традиции. Любое нарушение протокола могло вызвать его недовольство.

В просторном кабинете штаба группы армий «Север» в Пскове, генерал-фельдмаршал Вильгельм фон Лееб внимательно разглядывал стоящего перед ним гауптштурмфюрера СС – по его мнению «еще зеленый», молодой, но уже при высоком звании и приближён ко второму лицу в государстве. Массивный дубовый стол, заваленный картами и документами, отделял их друг от друга. Он на несколько секунд посмотрел в окно. Снаружи шел снег. Крупные снежинки медленно кружились и опускались на землю покрывая ее толстым слоем. Потом отвернулся от этой, практически рождественской картины, и сказал:

– Итак, герр гауптштурмфюрер, – начал фон Лееб, постукивая карандашом по столу, – вы запрашиваете поддержку вермахта для обеспечения безопасности археологических работ в Лужском районе? Весьма необычная просьба в разгар ожесточенной военной кампании… Особенно когда на счету каждый солдат.

Лебедев, стоявший «навытяжку» выпрямился еще сильнее, но он с любопытством рассматривал одного из главных стратегов нацистской Германии, как говориться «в живую».

«Вполне швейковский типаж», – подумал он.

– Так точно, герр генерал-фельдмаршал. Но у меня есть личное распоряжение рейхсфюрера СС Гиммлера. Эта экспедиция имеет наивысший приоритет для Аненербе. Я еще в Кёнисберге сделал запрос в Ригу обергруппенфюреру СС Гансу-Адольфу Прютцману предоставить мне взвод охраны солдат СС, чтобы не обременять вас.

Фон Лееб взял в руки документ с печатью СС и внимательно изучил его.

– Я вижу подпись Гиммлера, – несколько раздраженно сказал он, – но вы понимаете, что этот район все еще неспокоен? Партизаны активны, особенно в лесистой местности, через линию фронта заходят группы советских диверсантов… Взвода солдат будет недостаточно… Я к тому, что Прютцман уже известил меня о вашей просьбе.

– Именно поэтому я прошу содействия вермахта, герр генерал-фельдмаршал. Мой взвод СС обеспечит непосредственную охрану раскопок, но нам нужна поддержка в обеспечении безопасности маршрута следования и периметра района работ.

Фон Лееб поморщился, словно от зубной боли и откинулся в кресле, задумчиво глядя на карту Ленинградской области.

– Хорошо. Я выделю вам роту из 21-й пехотной дивизии для сопровождения. Но имейте в виду – при первых признаках серьезной партизанской активности я отзову их. Защита коммуникаций важнее ваших археологических изысканий.

– Благодарю вас, герр генерал-фельдмаршал, – четко ответил Лебедев, – мы постараемся завершить работы максимально быстро.

– И еще, – добавил фон Лееб, – держите меня в курсе. Если найдете что-то действительно важное, я хочу знать об этом первым. Ибо, ради чего я снял роту солдат так нужных на передовой? В конце концов, это территория моей группы армий.

Лебедев коротко кивнул, понимая, что это не просто просьба, а условие получения поддержки. Фон Лееб был известен своей педантичностью и любовью к порядку – качества, которые сделали его одним из лучших командующих вермахта, но также создавали определенные сложности в общении с СС.

– Так точно, герр генерал-фельдмаршал. Вы получите все отчеты незамедлительно, – ответил он, четко понимая, что придется балансировать между требованиями Аненербе о секретности и желанием фон Лееба быть в курсе происходящего на вверенной ему территории.

Лебедеву предстояло встретится еще с одним человеком.

Штурмбаннфюрером Норбертом Ганценмюллером руководителем одной из зондеркоманд занимающихся изъятием в собственность нацистской Германии исторических и культурных ценностей на оккупированных территориях.

Он ждал Тулле в своем временном кабинете, расположенном в реквизированном старом особняке на окраине Луги, построенном еще до Великой Октябрьской революции 1917 года. Массивный стол был, как и у фельдмаршала фон Лееба был завален картами и фотографиями. Среди вала бумаг возвышалась бутылка алкоголя и рядом тарелка с остатками еды. В камине потрескивали поленья, но сырость все равно проникала сквозь старые стены.

– Хайль Гитлер! – Норберт Ганценмюллер поднялся навстречу вошедшему Тулле.

Его некогда безупречная форма представлял жалкое зрелище – заляпанная грязью, местами в небольших разрывах. На осунувшемся лице читалась крайняя степень усталости.

– Прошу прощения за свой неряшливый вид гауптштурмфюрер, я только с поля. Попали в засаду проклятых русских партизан.

Лебедев кивнул и сел в старое кресло в стиле модерна.

– Мы нашли его, герр Тулле, – без предисловий начал Ганценмюллер, разворачивая на столе крупномасштабную карту местности, – Склеп находится в семи километрах к северо-востоку от города, в излучине старого русла реки. Местные жители называют это место Корповы или Корповские пещеры. Какой дьявол занес его туда только одному Богу известно.

– Склеп находится в пещерах? – переспросил Константин.

– Не совсем. Несколько подразделений СС проводили специальную операцию против партизан… Эти дьяволы, доставляют много хлопот. Так вот, парням удалось проследить их маршрут и наведаться прямо в гости. Когда с этими крысами покончили. Было решено произвести подрыв входа чтобы они снова не устроили там свою базу. Место весьма глухое и мало проходимое, чертов угол… Вот здесь.

Лебедев склонился над картой. Красным карандашом был отмечен небольшой холм, окруженный болотистой низиной

– Там нет рядом реки?

– Есть небольшая река под названием Обла. Думаю, раньше она была более полноводной, сейчас же это пересыхающая река.

Норберт Ганценмюллер вопросительно посмотрел на Лебедева.

– Я хочу понять, как он попал в это, как вы говорите глухое место.

Ганценмюллер закурил сигарету выпустил струю дыма и с наслаждением откинулся на спинку кресла.

– Там раньше добывали кварцевый песок для производства стекла, но потом забросили. Собственно говоря, именно так пещеры и образовались. Когда подорвали вход. В стороне, от воздействия взрыва, открылся небольшой провал и вход внутрь склепа.

– Каково состояние объекта? – спросил Константин, доставая записную книжку.

Норберт Ганценмюллер нервно побарабанил пальцами по столу.

– Склеп практически не пострадал ни от взрыва, ни за прошедшие столетия. Массивная каменная кладка, входной туннель длиной около десяти метров. Один из солдат увидел высеченные руны и сразу доложил командиру. Тот оказался смышленым парнем и не стал двигаться дальше, собрали раненых, пленных и вернулись в расположение. По прибытии доложили нам. Мы в это время исследовали одну церковь в Пскове…

«Ага исследовали…», – с сарказмом заметил про себя Лебедев, – «точнее сказать нагло и бессовестно обчищали».

– Я взял команду и на свой страх и риск отправился туда. Мы нашли склеп нетронутым. Я обследовал его и нашел несколько надписей, сделанных с помощь рунического письма и надписи на немецком языке. Языковые особенности, говорили, что это примерно XIV век. А потом и удалось найти имя, скажем так владельца.

– Вы вскрыли склеп?

– Нет. Не успели. Произошел обвал бокового коридора и ранило двоих моих людей… Пришлось убираться. Когда мы возвращались бесследно исчез еще один во время ночного дежурства. После этих потерь мы больше не возвращались к склепу боясь оказаться в лапах русских партизан. Сами понимаете, после всех моих потерь, сил недостаточно чтобы обеспечить безопасность предприятия. Я не верю в суеверия, но место проклятое, – усмехнулся Ганценмюллер.

Он протянул руку и налил в стакан алкоголь.

– Не желаете?

Лебедев отказался.

– А я с удовольствием. В последнее время сил нет, нервы на пределе, надо расслабиться хоть немного.

«Ну да устал грабить, мерзавец», – прокомментировал про себя Константин.

– Суе-е-еверия, – протянул он, – нас, Норбер, интересуют факты, а не россказни запуганных славян. Что-нибудь еще удалось рассмотреть или обнаружить внутри?

Ганценмюллер выпил, выдохнул и поставив стакан ответил:

– Основная погребальная камера, как я говорил, все еще запечатана. Мы лишь успели расчистить боковые помещения – там обнаружены остатки погребальной утвари, пару золотых монет ганзейской чеканки, ничего интересного. После получения приказа свернуть раскопки, до вашего приезда, мы завали вход камнями и землей, набросали дерна. Маскировка слабая, но хоть что-то. Но самое интересное… – Ганценмюллер достал из сейфа небольшую деревянную шкатулку и осторожно открыл ее.

На выцветшем бархате лежал массивный стальной медальон, инкрустированный, по обоим сторонам, двумя серебряными дисками с замысловатой вязью рун. В центре медальона поблескивал темный камень, при взгляде на который у Константина возникло странное чувство головокружения.

– Это нашли у входа в главную камеру. Я не большой специалист по рунам, но насколько могу судить, руны относятся к древнескандинавскому магическому алфавиту, но их значение мне расшифровать не удалось. На обратной стороне надпись, посвященная Дитриху фон Любеку и выгравирована дата его смерти. Что это может быть?

Лебедев осторожно взял медальон. Металл показался ему неестественно теплым. Он внимательно осмотрел его. Он никогда не держал в руке метеоритное железо, видел лишь на иллюстрациях, но сейчас он готов был поклясться, что это именно оно – тяжелое, очень твердое. На одном серебряном диске древние руны, а на другом, глубокая гравировка, где мелкий текст гласил:

Лета Господня 1394, в день святого Мартина,

Отошел ко Господу достопочтенный купец ганзейский

Дитрих фон Любек,

Верно, служивший Ганзе и Любеку городам нашим четыре десятилетия.

В делах торговых был честен и справедлив,

Морем ходил до Новгорода и Лондона,

Привозил сукно английское и меха новгородские,

Церкви Святой Марии щедро жертвовал

И три корабля своих во славу Божию содержал.

Оставил вдову Гертруду и троих сыновей,

Кои продолжат дело отцово во славу Любека.

Да упокоит Господь душу его в Царствии Небесном,

Где нет ни бурь морских, ни забот купеческих,

А лишь вечный покой праведных.

Аминь.

Чуть ниже еще одна гравировка – «Sanguis vocat sanguinem. Das ist der Schlüssel» (Кровь зовет кровь. Это есть сей ключ).

– Я не знаю… У меня нет никаких гипотез. Что это может значить?

– Ума не приложу, – ответил Ганценмюллер, – напоминает знаменитую легенду, связанную с родом фон Кройцев, некогда владевших одним из старинных замком. Согласно преданию, один из предков этой семьи заключил некий таинственный договор с силами, природу которых местные жители предпочитали не обсуждать. Договор этот якобы был скреплен кровью и заключен при помощи особого артефакта, охранявшего род фон Кройцев на протяжении столетий – до тех пор, пока семья не угасла при загадочных обстоятельствах в начале XVIII века. Но вы Франц, знаете, в этих легендах больше вымысла, чем правды.

– Согласен, Норбер. Оставим эту загадку, когда обследуем склеп. Завтра необходимо быть на месте раскопок. Подготовьте все необходимое для вскрытия главной камеры.

– Но герр гауптштурмфюрер, может быть, стоит дождаться более подходящего времени. Там партизан, как блох на старой бездомной собаке. Я уже потерял несколько человек…

– Норбер, у нас нет на это времени. Упустим время и туда, раньше нас, доберутся партизаны или фронт может сдвинуться в любой момент. Мы должны успеть найти то, за чем приехали.

Норберт Ганценмюллер, со вздохом, снова потянулся к бутылке.

– У меня есть взвод СС и рота 21 пехотного полка, предоставленная генерал-фельдмаршалом Вильгельмом фон Леебом, – сказал Константин Лебедев.

Ганценмюллер оставил мысль еще раз выпить и откинулся на спинку кресла.

– Ну это несколько меняет ситуацию. Тогда стоит хорошенько выспаться.

Глава 19

Серое небо низко нависало над верхушками сосен, окружавших дорогу с обеих сторон. Колонна из трех тяжелых грузовиков Опель-Блиц и легкого бронетранспортера Sd.Kfz.250 медленно продвигалась по заснеженной дороге. Лебедев переоделся в зимний полевой комплект и по достоинству оценил удобство и комфорт этой униформы. Он сидел в головной машине, внимательно всматриваясь в окружающий пейзаж через слегка замерзшее лобовое стекло.

Экспедиция покинула Псков еще рано утром. В грузовиках размещалось археологическое оборудование, припасы на несколько десятков солдат. Бронетранспортер с пулеметами MG-34 обеспечивал безопасность колонны. Рота солдат, по-видимому, снятая с фронта или бывшая на отдыхе после боев, но было видно, что люди, повидавшие уже все самое страшное – приняли поездку за «халявную возможность», как бы сказали во времена Лебедева, избежать мясорубки на передовой. Они ехали без особого напряжения на лицах, кто-то лениво разговаривал с товарищами развалившись на скамье, кто-то дремал, кто-то ел, некоторые курили, откинувшись спиной на тент кузова. А вот сам Константин, впервые оказавшись в условиях войны, ждал выстрела из-за каждого куста и из-за каждого сугроба. Чтобы отвлечься он достал карту и документы.

Согласно старинным картам и документам, склеп Дитриха фон Любека находился в нескольких километрах от старого торгового тракта, соединявшего Новгород с побережьем Балтики.

«Какого черта ты оказался здесь?», – думал он, листая документы и дневник.

Лебедев достал потертую кожаную папку и еще раз просмотрел документы. Согласно записям и документам, обнаруженным в архивах Ганзейского союза, купец Дитрих фон Любек умер в 1394 году во время торговой поездки и был похоронен со всеми почестями в специально построенном каменном склепе на территории Новгородской Земли. По легенде, вместе с ним захоронили значительную часть его состояния и некие «священные реликвии» обретенные в путешествиях, природа которых особенно интересовала исследовательский отдел Аненербе. Он достал небольшой листок с фотографией гравюры, на которой был изображен мужчина с небольшой бородой, предположительно портрет самого Дитриха. Константин долго и внимательно смотрел на рисунок.

– Das kann nicht sein! – не выдержав он озвучил свои мысли вслух. (Не может этого быть!)

– Что вы сказали гауптштурмфюрер? – спросил Густав Ланге, сидевший за рулем.

– Ни-че-го… – ответил Лебедев, чувствуя, как мурашки поползи у него по спине.

Он убрал в папку все документы, отложив все свои догадки и сомнения до более лучших условий.

Дорога становилась все хуже. Водителю приходилось маневрировать между глубокими снежными наносами и выбоинами. Неожиданно головная машина резко затормозила – путь преграждало поваленное дерево. Лебедев выругался сквозь зубы и выскочил из кабины, держа наготове пистолет. Солдаты из бронетранспортеров рассыпались по обочинам, занимая оборонительные позиции.

«Лебедев, ты совсем ебнулся!», – укорил он сам себя и убрал пистолет.

– Проверить местность! – скомандовал оберштурмбаннфюрер Ганценмюллер. Два отделения солдат осторожно двинулись в лес по обе стороны дороги. Через десять минут старший группы доложил:

– Территория чиста, герр оберштурмбаннфюрер. Похоже, дерево упало естественным образом – корни подмыло дождями, а снег на ветках сломал хлипкий ствол.

Саперы быстро распилили и убрали ствол с дороги. Колонна продолжила движение, но теперь все были предельно настороже. Уж Лебедев из истории Великой Отечественной войны знал, что партизаны часто использовали подобные препятствия для организации засад. Но теперь его мучил вопрос – что он будет делать если они нападут? Стрелять в ответ? В своих?

«Сука… Буду стрелять мимо поверх сосен, а там будь что будет», – обреченно вздохнул он, – «если свои завалят, значит такая судьба у меня».

К полудню они добрались до нужного района. Согласно карте, склеп находился на небольшом холме, густо поросшем растительностью. У дороги местность была более открытой, что облегчало задачу охраны, поэтому, естественно, лагерь разбили в лесу под защитой высоких деревьев. С другой стороны находилась небольшая речушка, покрытая тонким льдом. Бронетранспортеры заняли позиции на небольших возвышенностях, контролируя подходы к лагерю. Солдаты начали разгружать оборудование и устанавливать палатки.

Лебедев в сопровождении четырех солдат СС и оберштурмбаннфюрера Норберт Ганценмюллер сразу прошел по лесу и поднялся на холм. Идти приходилось по колено в снегу.

«Да уж… Лыжи тут совсем были бы не лишними», – думал он в очередной раз высоко поднимая ногу из сугроба.

Наконец добрались до цели. Часть «кургана», по-видимому, осыпалась от взрыва, о котором говорил Ганценмюллер, и под многовековым слоем земли и корней, даже занесенной снегом, угадывались очертания части каменной постройки.

– Завтра с рассветом приступаем к обследованию склепа. И удвойте караулы на ночь – мне не нравится эта местность, – распорядился он.

– Кому она к дьяволу нравится? – отреагировал Ганценмюллер.

Возвращаясь к лагерю, Константин Лебедев невольно поежился. Несмотря на относительно ранний час, в воздухе уже сгущались сумерки – зима. Из леса доносились какие-то странные звуки, которые можно было списать на ветер в кронах деревьев… но что-то подсказывало ему, что все не так просто.

«Ты просто сам себя накручиваешь…», – подумал Константин, отправляясь на ночлег.

В палатке стояла небольшая походная печь и вроде бы было достаточно тепло, чтобы комфортно уснуть. Но сон никак «не шел». В отличие от него, Норберт Ганценмюллер до этого выпил полбутылки водки и безмятежно храпел.

Работы по вскрытию склепа начались на рассвете. Группа саперов под руководством унтер-офицера расчистила вход от вековых наслоений земли и камней, открыв взору массивную дубовую дверь, окованную почерневшим от времени железом. Из-за дождей и морозов ее повело, поэтому открыть ее удалось после применения специального оборудования и на это ушло достаточно много времени. Протянули провода для прожекторов.

Длинный сводчатый коридор, облицованный грубо отесанными известняковыми плитами, вел в глубину холма. Промозглый ледяной воздух проникал даже сквозь толстые стены склепа. Лебедев поежился, подтянул ремень куртки и плотнее замотал шарф. День выдался на редкость холодным, и древние камни, пропитанные вековой сыростью, казалось, вытягивали последние крохи тепла. Дыхание присутствующих поднималось белесыми облачками пара, смешиваясь с известковой пылью, а тусклый свет прожекторов словно растворялся в сгущающихся сумерках – короткий зимний день подходил к концу, а работы предстояло еще немало. После короткого совещания решено было перенести их на завтра.