Текст книги "Русский агент Аненербе (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Шмокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Востриков не моргнул, но Лебедев заметил, как дрогнул его указательный палец на спусковом крючке «ТТ».

– Какой медальон?

– Со мной, кроме документов и фотоаппарата еще был медальон.

Лейтенант медленно достал из кармана медальон, положил на стол.

– Что это?

– Это то, что вам нужно, как можно быстрее передать в Москву.

– Я не спрашиваю, что мне с ним делать. Я спрашиваю, что это?

– Тебе этого не понять.

– Потрудись, падла фашистская, объяснить мне!

Востриков подошел и приставил пистолет ко лбу Лебедева.

'Ну больше не бьешь значит понимаешь – я тебе что-то серьезное говорю.

– Это очень важный артефакт для Аненербе и для самого Гиммлера, а может даже Гитлера.

– Что на нем написано?

– Это древние руны, сам медальон ключ к получению другого важного артефакта, способного изменить ход войны.

Востриков долго молчал, пристально глядя на Лебедева, потом наклонился вперёд, впервые за весь разговор его голос дрогнул:

– Вы несете бред, как там тебя гауптштурмфюрер Франц Тулле.

– А если нет? – ответил Лебедев, – Как же много странностей: высокопоставленный офицер СС, входящий в ближний круг Гиммлера, второго человека в Рейхе, сотрудник «Аненербе», чисто говорит по-русски, не стал стрелять в русского паренька… Сам сдался в плен… Как тебе такое лейтенант Востриков?

Востриков молча сел обратно за стол, достал пачку «Беломора», прикурил папиросу от тлеющего окурка. Дым заклубился в луче коптилки. Он молча продолжал смотреть на Лебедева.

«То-то и оно, лейтенант, что ты не дурак, а умный парень и все видишь сам», – подумал Лебедев, – «ты же не дуболом или опричник нквэдэшный, а армейская разведка».

– Последний шанс, «товарищ разведчик», – голос глухой, будто из-под земли. – Назовите имя вашего куратора в НКВД. Кодовое слово связи. Дату последнего сеанса.

«А теперь я тебя протестю лейтенант», – Лебедев усмехнулся про себя.

– Моя оперативная кличка – «Вихрь». Внедрён в Аненербе в 1939-м через польскую агентурную сеть. Контакт – майор Семёнов, отдел «2-Б».

Востриков продолжал молча курить, потом несколько секунд тщательно сминал гильзу от папиросы в жестяной банке.

– Вы понимаете, что даже если это правда или неправда… вас всё равно расстреляют?

– Зато ты, уже теперь, не уверен, – усмехнулся Лебедев. – И поэтому отправишь запрос в Москву. Проверьте радиоперехваты группы армий «Север», если они у вас есть. немцы планируют атаку новую атаку за Волховым… У них есть данные о слабых участках нашей обороны… Пятнадцатого ноября у них это сработало. Думаю, это более убедительно, потому что это и есть правда.

Востриков встал.

– Мы это посмотрим, – неопределённо сказал он и кивнул красноармейцу, – уведи его.

Глава 21

Расчет Лебедева был прост. Но он выстраивал тактику, как шахматную партию, только вслепую. Первый ход – балансировать на лезвии ножа между жизнью и расстрелом: подбрасывать Вострикову полуправду, в которой тонули бы все его сомнения.

«Рассказать всю правду о секретных раскопках под Лугой? Если НКВД проверит, то есть шанс, меня станут слушать, и я получу небольшой кредит доверия. Второй ход – заставить саму систему НКВД работать на себя. В Москве, в кабинетах Лубянки, сидят не только фанатики, но и довольно умные прагматики. Если послать им зерно сенсации, например, „эсэсовец, знающий операцию «Цитадель» или «Уран» еще до их планирования“ – из центра пришлют не цепного пса, а аналитика. Кого-то вроде майора Судоплатова, который умеет видеть пользу даже в дьяволе. Убедить их в своей полезности, ведь в их глазах, я же не советский разведчик, а фриц, желающий сотрудничать, чтобы спасти свою шкуру. Нет не подходит… Слишком рискованно. Увезут в Москву и начнут допрашивать и прессовать по полной, а там даже страшно представить, что со мной будет. Пока завоюю доверие пройдет много времени, и Маргарита снова попадет в концлагерь», – думал он, перебирая варианты стратегии.

Но был и третий, не озвученный ход – страх. Лебедев видел, как Востриков перечитывал его показания. В глазах лейтенанта уже не было прежней самоуверенности.

«Он верит мне ровно настолько, чтобы не застрелить меня тут же. Но если Москва промолчит… Тогда мне пиздец», – он подвел итог свои размышлениям.

Константин вдруг поймал себя на мысли, что ему очень хочется вернуться к немцам, в Германию… Ту да где он был в безопасности и в комфортных условиях высокопоставленного офицера СС не замешанного в кровавых преступлениях нацизма, который спокойно занимается наукой, пусть и лживой ее частью…

«Хотя то, что я видел в склепе, опровергает многие твердые научные знания напрочь», – подумал он, дрожа от холода в импровизированной камере.

Лебедев был патриотом, поэтому чтобы избавиться от малодушных мыслей, стоически готовил себя к возможной гибели, повторяя про себя мантру: «Смерть от своих – тоже оружие». Но умирать даже из патриотических побуждений не хотелось.

«Я здесь чужой и там чужой и нигде не буду своим, как бы мне этого не хотелось», – подумал, понимая, что ситуация не разрешится сама сосбой.

Но его больше всего, беспокоила судьба Маргариты – если он не вернется судьба ее будет страшной.

На следующий день лейтенант Востриков вошёл стремительно. Снег хрустел на его сапогах. Он быстро сбросил шинель на ящик, достал блокнот, сел напротив. Лицо – как из гранита: ни тени сомнения, только холодная методичность.

– Отдел «2-Б» расформирован в июне 41-го. Майор Семёнов погиб под Брестом. – Лейтенант встал, медленно обходя стул. – Вы либо бездарный врун, либо самый дерзкий эсэсовец, которого я встречал.

Лебедев приподнял голову, стараясь не моргнуть.

«Он уже отправил запрос в Москву. Значит, нужно тянуть время. Он проверяет каждое мое слово. Значит, запрос в Москву – не блеф», – подумал он, глядя Вострикову в лицо.

Старшина Василий в углу уже разминал свои кулачищи.

Лебедев почувствовал, как под одеждой стекает холодный пот, и неприятно «тянет» в животе. Востриков снова, как вчера схватил его за подбородок.

– Я не могу раскрыть все детали своей работы, – спокойно сказал Лебедев, – Моя легенда – Франц Тулле. Я не первый день в разведке, так же, как и ты. Я работаю в самом волчьем логове этого мира. И тебе в голову не приходит мысль, что я не могу тебе всего сказать? Если бы ты знал, через что мне пришлось пройти, чтобы оказаться здесь. А вдруг ты сливаешь немцам информацию?

Лейтенант отпустил его лицо, будто обжёгся.

– Чего ты несешь⁉ Я тебе сейчас падла за такие слова морду разобью! Я с июня сорок первого на передовой! У меня два ранения! – Востриков начал задыхаться от переполняющего гнева.

– Ты сам разведчик! – спокойно повторил Лебедев, – я не могу тебе раскрыть все.

Лейтенант успокоился и сел за стол.

– Даже если вы говорите правду… Москва пришлёт человека через три дня. До тех пор вы – шпион.

– Расстреляете, – кивнул Лебедев. – Но, если я прав – вы получите шанс изменить ход войны.

Лейтенант бросил окурок на пол, раздавил сапогом.

– Сержант! – крикнул он в дверь. – Перевести в камеру. Двойной пост.

Когда шаги затихли, Лебедев прислонился к стене.

«Три дня. Успеет ли Востриков получить ответ из Москвы? А если успеет… поверят ли там? В любом случае заинтересуются, высокопоставленным нацистом, который утверждает, что он советский разведчик».

Снаружи грохнул орудийный залп. Немцы ударили по деревне. Сверху на него посыпалась штукатурка и пыль.

Через три дня. Утром, Лебедева перевели в Кабинет в полуразрушенном здании райкома, переоборудованный под штаб НКВД. На стене – карты Лужского района, испещрённая пометками и рядом карта западной части СССР. В углу дымила печка-буржуйка, но холод, выстудивший его тело в «камере», остался и всё равно пробирал до костей. Лебедев сидел на табурете, сжимая в руках жестяную кружку с горячем чаем. От пальцев тепло медленно расползалось по всему телу и даже в какой-то момент его начало клонить в сон.

«Ну раз налили горячего чая значит, пока все хорошо», – думал он с наслаждением прихлебывая горячий напиток.

Вошел он – худощавый, в потёртой гимнастёрке без знаков различия человек. Мужественное, волевое лицо, сильный подбородок, волнистые каштановые волосы. Пронизывающий взгляд серо-голубых глаз цепко устремился на Лебедева. Но по тому, как замерли конвоиры у двери, стало ясно: это не просто «майор из Москвы».

Лебедев узнал его по архивным фото XXI века: Александр Михайлович Коротков, начальник 4-го отдела НКВД, суперлегенда нелегальной разведки. Тот, кто наладил работу беспрецедентной агентурной сети в Германии «Красную капеллу».

– Я… – начал Лебедев встал, но Коротков резко поднял ладонь.

– Ну здравствуй Франц.

Он пожал Лебедеву руку и обняв, похлопав по плечу.

– Рад тебя видеть, мой друг, – Коротков тепло улыбнулся и еще раз крепко пожал руку.

В его низком, приятном, голосе, звучала искренняя симпатия. Сказать, что Лебедев растерялся, это значит ничего не сказать. Он лишился дара речи и пристально, не мигая, смотрел на Короткова словно на мраморную статую, где-нибудь в Версале. Коротков засмеялся и заговорил с ним на совершенном немецком языке окрашенным легким венским диалектом.

– Садись Франц. У нас будет долгий разговор.

Он дружелюбно подтолкнул онемевшего Константина к табурету. Сам прошел к буржуйке и взяв чайник подлил кипяток в жестяную кружку Лебедева. Потом вытащил из кармана небольшой бумажный сверток и развернув его положил перед Константином колотый сахар.

– Давай Франц угощайся, как говорится чем Бог послал.

Он внимательно посмотрел на Лебедева.

– Удивлен? – усмехаясь спросил он, – Помню, как ты пришел к нам в 38-м, после экспедиции в Тибет. Твоя принципиальная позиция против нацизма произвела на нас большое впечатление. Такие идейные сотрудники – большая редкость, это скорее близкие друзья. Мы проверяли тебя очень долго. И те данные, что ты нам передал имели большую ценность… Ну давай пей чай в прикуску, по нашему русскому обычаю. Мда-а 38-ой год…

Коротков процитировал:

'Настало время: лик Мистерий

Разоблачится. В храм чудес

Сей Книгой приоткрыты двери.

И виден свет сквозь ткань завес.

Авроры блеск сияет велий

Ее земле благовествуй.

Мной зазвучи, как ствол свирели,

Как арфа вздохом легких струй!'

– Шиллер, это ведь ты меня пристрастил к его великой поэзии, а я тебе раскрыл красоту слога Пушкина и Лермонтова.

– Это Новалисс…

– Что? – переспросил Коротков.

– Это Новалис Харденберг фон Фридрих. Стихотворение «К Тику».

Лебедев продолжил:

'Иди же с Богом! При деннице

Росой глаза свои омой!

Будь верен Книге и Гробнице,

В лазури вечной присный мой'.

– Ах да! Совсем… Война меня выбивает из колеи, – Коротков устало потер виски.

Лебедев молча, не сводя с него глаз, взял кусочек сахара медленно положил его в рот и запил большим глотком кипятка.

– Потом ты перестал выходить на связь. Наш связной встречался с тобой, но ты реагировал на него словно впервые видишь. Мы решили – сдрейфил или еще хуже перевербован абвером, гестапо. Потом наш человек в гестапо передал нам, что ты случайно попал под бомбардировку нашей авиации, получил очень тяжелую контузию и как неприятное следствие всего – потерю памяти. А теперь ты здесь, с историями о «советском разведчике».

Он засмеялся.

– Пытаясь, заинтересовать нас, своей персоной, и таким образом выжить, ты даже не подозревал, что уже работаешь на нас. Двойная вербовка о таком я слышу впервые.

Лебедев слушая его, молча пил чай, параллельно поглощая сахар. Приятный голос Короткова действовал расслабляюще, и он немного успокоился, понимая, что среди своих.

– Мы тебя снова потеряли, когда ты исчез в Берлине, а потом пришла доклад о немецком высокопоставленном офицере утверждающем, что он советский разведчик. Оказывается, ты находишься здесь с особой секретной миссией. Тебе повезло, хорошо, что я увидел доклад и твое имя. Иначе все могло сложиться не лучшим образом для тебя.

Он встал и достал из папки фотографию: Франц Тулле в штатском, 1938 год, рядом – женщина. Лебедев присмотрелся. Женщина очень похожа на Маргариту.

– Тебе привет от жены, – сказал Коротков по-русски, глядя ему прямо в глаза.

Константин едва не поперхнулся чаем.

– Но ведь… – протянул он, ставя кружку на стол.

– Что? – спросил Коротков.

– Я женат?

Коротков после секундной паузы убрал фото обратно в папку.

– Да. И был бы счастливым супругом этой красивой женщины, если остался в Москве.

– Кто эта женщина?

Коротков убрал фотографии ответил:

– Теперь уже неважно.

– Почему?

Коротков достал пачку папирос, положил на стол и закурил одну, не ответив.

– Уже неважно, – задумчиво улыбаясь повторил он, через пару секунд, глядя на Лебедева.

Константин понял это была проверка. Но удивительно, он готов поклясться, что на фото была Маргарита. Неожиданно он почувствовал острый приступ тошноты и едва сдержал рвотные позывы – он ощутил звенящее, абсолютного одиночество внутри себя: попал в прошлое, «липовый» офицер СС, липовый сотрудник «Аненербе», липовый агент советской разведки, но в итоге ему враждебны и та и другая сторона, потому что он в этом времени он сам по себе, и связывает его с ними лишь личность человека в чьем сознании или теле он оказался.

Тишина. В печке громко упал уголёк.

– Вы очень похожи на Франца Тулле, – Коротков откинулся на спинку стула. – Если бы это было так… значит, вы либо гений перевоплощения, либо… Кто вы?

– Я Франц Тулле, сотрудник… С чего вы решили?

Коротков замер. Его глаза сузились в характерном прищуре, он медленно вытащил пистолет ТТ и взяв его за рукоять, словно собираясь стрелять положил его себе на колено.

– Я готов вам поверить, в историю, которую вы мне расскажите… Но помните – требуются доказательства. Вы внешне выглядите как он и на этом все. Поэтому докажите, что вы это он! Где Франц Тулле?

У Лебедева мурашки поползли по спине.

«Охуеть… Как он смог прочитать меня? Да по нему видно, что он не шутит! Сказать ему, что я Константин Лебедев, из 2025 года. Моё сознание – в теле вашего агента, если он не поверит однозначно расстрел… Я бы и сам не поверил в это… Но других версий у меня для него нет. Может быть самая невероятная правда будет единственным выходом?», – Константин не мог найти решения по выходу из этой ситуации, – «сука, действительно гений разведки, понял то, что не удалось немцам…».

Коротков смотрел в упор.

– Вы действительно русский. Только русский может так выучить и в совершенстве овладеть не только родным языком немцев, но и показать, что «я» лучше их знаю историю и культуру Германии, знаю творения Шиллера и Гёте, а они, немцы – лишь ходячие представители своей культуры. Только русский, понимающий лучше немцев диакритические знаки, указывающие на фонетическое явление умляут гласных звуков, может так говорить. Я прошел тот же путь и немцам этого не понять. И еще… Вы не теряли память во время контузии.

Константин вдруг ощутил, как в его теле онемела каждая мышца, а сознание стало ватным.

– Александр Михайлович, кто бы я ни был, у меня есть крайне важная информация, которая может изменить войну, – Лебедев решил лихорадочно размышлял с чего начать непростую комбинацию.

Решил, что лучшим выходом будет перейти к делу. Но Коротков немного опередил его:

– Даю вам последнюю попытку, воспользуйтесь ею очень обдуманно, я вас не тороплю, – спокойно перебил его Коротков, щелкнув предохранителем, – чтобы вы приняли правильное решение дам вам небольшую информацию. Ваша жена исчезла. Мы приложили все усилия для поиска, какие только есть у конторы и неожиданно выяснили, что исчезла она совершенно бесследно, мы даже не смогли отследить ее последний путь… А самое любопытное выяснилось, что ее не существовало до этого никогда. Но вдруг выяснилось, что она снова всплывает в Берлине, попала в концентрационный лагерь и вы ее вытащили из него. Но ведь вы после тяжелейшей контузии и не могли ее помнить. И вот сейчас словно впервые ее видите.

Константин взял кружку и сделал глоток уже остывшего чая.

– Уберите оружие Александр Михайлович.

Коротков убрал ТТ.

– Франца Тулле, человек которого вы знаете, не существует и никогда не существовал.

Лебедев сделал паузу. Коротков, не задавая вопросов продолжал смотреть в упор, словно могло ему помочь осмыслить сказанное.

– Мое настоящее имя Константин Лебедев, я русский, и я сотрудник российской разведки из будущего нашей с вами страны. Мое сознание перемещено в тело немецкого офицера СС и сотрудника «Аненербе».

Коротков все также молча достал папиросу и закурил. Выкурив ее до половины, он спокойно произнес:

– За многие годы работы я повидал многое и уже ничему не удивляюсь. Допустим это правда, как бы это безумно не прозвучало. Но чем вы можете подтвердить?

«Назвать ему имена агентов в Берлине?», – подумал Лебедев, – «было бы очень круто… Он сейчас бы ошалел от моей осведомленности и однозначно сразу расстрелял. Причем сделал бы это лично. Хотя… Но в любом случае мысль, завалить меня у него возникнет… Хорошо сделаем так… Была ни была. Господи помоги! Спаси и сохрани».

– Александр Михайлович, вы помните слова Берии? «Вы завербованы гестапо и поэтому увольняетесь из органов». А потом свое письмо Берии в 1939 году? О его содержании знают два человека – вы и Лаврентий Павлович. Оно сейчас лежит в сейфе у него. А в мое время в архиве, и я с ним знаком.

– Напомните, – легкая тень пробежала по лицу Короткова.

– Хорошо… Я могу ошибаться в полной точности его содержания, но оно звучит так: Народному комиссару внутренних дел СССР товарищу Берии Лаврентию Павловичу от бывшего сотрудника НКВД Короткова Александра Михайловича. Товарищ Народный Комиссар! Обращаюсь к Вам с глубочайшей убежденностью в справедливости руководства органов государственной безопасности и лично Вашей проницательности в кадровых вопросах. Моё отстранение от оперативной работы, считаю результатом прискорбного недоразумения и непонимания истинных мотивов моих действий. Работая в органах с 1928 года, я всегда руководствовался интересами государственной безопасности и неуклонно следовал линии партии. В сложившейся международной обстановке, когда враги нашей Родины активизировали подрывную деятельность, считаю своим долгом просить о возвращении меня к оперативной работе, где мой опыт и знания могли бы принести максимальную пользу. За годы службы мной были достигнуты следующие результаты: ликвидация видных троцкистов и перебежчиков, создание широкой агентурной сети в Германии, Франции, Швейцарии и Австрии. В период вынужденного отстранения я глубоко проанализировал допущенные ошибки, сделал необходимые выводы и готов с удвоенной энергией работать на благо Родины. Осознаю, что в моей работе имелись недостатки, но заверяю Вас, товарищ Народный Комиссар, что они не были связаны с отсутствием преданности делу партии Ленина-Сталина. Учитывая мое знание конкретных специализаций – например, германского, английского, французского направлений, контрразведки, прошу Вас рассмотреть возможность моего возвращения на оперативную работу. Готов принять назначение на любую должность, где смогу наиболее эффективно применить имеющиеся навыки. В своей дальнейшей работе обязуюсь проявлять большевистскую бдительность, беспощадно разоблачать врагов советского государства и неукоснительно выполнять все указания руководства НКВД. С глубоким уважением и преданностью делу партии. Коротков А. М.

– Это еще ни о чем не говорит, – ледяным голосом сказал Коротков, – меня интересует другое, значит вы можете назвать и имена всех наших агентов в Германии?

– Да могу. Всех начиная от агента А-201 Вилли Лемана «Брайтенбаха», которого знаете лично вы, до Харро Шульце-Бойзена «Старшины», Арвида Харнака «Корсиканца» и всех остальных в антифашистском подполье, которое получит название «Красной Капеллы». Всех их завербовали еще в 1933 году советский резидент Василий Зарубин и его жена Елизавета Зарубина, которые сейчас находятся в США.

– Ты же понимаешь, что для тебя это значит? Этого никто не может знать… Кто ты, на самом деле? – прошипел, как змея Коротков, переходя с «вы» на «ты».

Впервые его лицо исказила злобная гримаса и рука потянулась к пистолету. У Лебедева перехватило дыхание и густо поползли мурашки по спине.

– Именно поэтому Берия, не будучи дураком, вернул вас на оперативную работу… Но прежде, чем вы, совершите глупый поступок – меня убьете, ответьте на вопрос: Вы слышали когда-нибудь об эффекте бабочки?

– Я знаю только одно, немцы в двадцати километрах от Москвы. А я сижу и слушаю человека, который рассказывает мне сказки, что он мой собрат по оружию из будущего? Бабочки теперь? Кто ты? Еще раз повторяю, ты знаешь то, что не может знать никто!

– А тебе не приходит в голову, что я говорю правду, как бы она невероятно не звучала⁈ Поэтому и знаю! Если бы я был немецким шпионом, то придумал бы более правдивую и гладкую историю! – закричал на него Лебедев, – И еще… Пятого декабря началось контрнаступление под Москвой. Оно закончится первым крупным поражением немцев в этой войне. Но для этого нужно, чтобы определенные события произошли именно в той последовательности, которую я знаю из обычных учебников истории в моем времени. Моё появление здесь – уже вмешательство. Понимаешь⁉ Бабочка взмахнула крыльями.

– Что ты несешь сука? – Коротков схватил ТТ и приставил к голове Лебедева, – ты думаешь я поверил в твои бредни? Какая к чертовой матери бабочка? Какое нахер будущее?

«Не стреляет, значит в сомнениях», – подумал Константин, чуть зажмурив глаза, – «поверил, еще как поверил, товарищ Коротков».

– Мне уже столько раз приставляли ствол ко лбу, что мне плевать на него!.. Продолжу! Жуков разработал и уже осуществляет план контрнаступления. Из Сибири пришли свежие дивизии. Но есть маленькая деталь, о которой не известно никому из вас – одна дешифрованная радиограмма из Японии, которая могла вдруг не попасть к Сталину. А ведь именно она решила исход сражения за Москву. Немецкая операция «Тайфун» захлебнётся, и они будут отброшены от столицы…

Коротков спокойно откинулся на спинку стула:

– И ты, конечно, знаешь содержание этой радиограммы?

– Да знаю. И я знаю, кто её передал из Японии и как она дошла до Ставки. И вот в чем проблема: из-за моего ареста и расстрела этот человек мог находится не там, где должен быть согласно развитию истории.

– Это почему же?

– Эффект бабочки, товарищ Коротков. Я «взмахнул крыльями», оказавшись здесь. Теперь нужно исправить последствия, иначе история пойдет по другому пути. А в этом другом пути Москва может пасть. Это не просто история, а научная теория, которая в моём времени хорошо известна и научно доказанна, как взаимосвязанная причина-следственная связь событий. Представьте: бабочка взмахнула крыльями в одной части света, и через цепочку атмосферных изменений в другой начался ураган. Малейшее действие может вызвать непредсказуемые масштабные последствия. Вы не понимаете масштаба. Каждое ваше действие сейчас – это взмах крыльев бабочки. Устраняя меня, вы создаёте волну изменений, которая перепишет будущее, откуда я пришёл. Мне известны события, которые произойдут. Критически важные моменты в истории страны. Вы же не станете отрицать, что Сталин до последнего держал несколько сибирских дивизий на Дальнем Востоке, опасаясь нападения Японии. А потом вдруг переменил свое решение. Отчего бы это?

– Ты рассказываешь мне какие-то теории из буржуазной науки, не имеющей подтверждения научного материализма.

Лебедев засмеялся и процитировал стихотворение Маршака:

'Не было, гвоздя —

Подкова пропала.

Не было подковы —

Лошадь захромала.

Лошадь захромала —

Командир убит.

Конница разбита —

Армия бежит.

Враг вступает в город,

Пленных не щадя,

Оттого, что в кузнице

Не было, гвоздя'.

Коротков впервые с каким-то особым интересом в глазах посмотрел на Лебедева.

– Буржуазная или не буржуазная, но это не меняет принципа: «Небольшие различия в начальных условиях рождают огромные различия в конечном явлении… Предсказание становится невозможным».

Гений советской разведки вернулся к своему добродушному расположению:

– Кто этот агент в Японии?

Константин молча покачал головой.

– Тогда все твои вымыслы лишены доказательств.

– Отчего же, – усмехнулся Лебедев, – вы же косвенно знаете о наличии этого советского разведчика нелегала в Японии, но не знаете кто он и не знаете его статус. Слишком разные у вас регионы Восток и Запад, Европа и Азия. Вы узнаете кто он после его казни в 1944 году.

– Он погибнет? – сухо спросил Коротков.

– Да арестован японской полицией и через три года будет казнен.

– Можно что-то сделать чтобы его спасти?

– Нет.

Коротков курил очередную папиросу и внимательно смотрел, изучая лицо Лебедева, потом перевел взгляд на карту на стене, где флажками отмечено положение немецких войск вокруг Москвы:

– Я лично знал Франца Тулле… – сказал он в сторону, – Он производил странное впечатление. Словно был не из мира сего. Человек приближенный к нацистской верхушке и лично Гиммлеру, готовый сотрудничать с нами из идеологических соображений. В голове не укладывалось, это было очень трудно поверить. Мы проверяли его долго… И вот появляешься ты, человек как две капли похожий на него, но уже под именем Константина Лебедева… Советский разведчик из будущего. Ты либо величайший фантазер, либо… Но ты абсолютно не производишь впечатление сумасшедшего человека. И ничего не говорит о том, что тебя закинул Абвер, под видом двойного агента. А что изменится если я тебя сейчас шлепну? Ведь после того, как ты исчезнешь ведь согласно твоей «теории бабочки» все встанет на свои места.

– Вполне возможно… Кроме наконечника Гугнир, который если не вернуть неизбежно изменит ход войны.

– Очередная сказка про «эффект бабочки»?

– Нет. Во время операции под Лугой наша зондеркоманда обнаружила важный артефакт для гитлеровцев. Это наконечник копья Гунгнир.

Коротков вытащил из папки несколько фотографий и разложил их перед Лебедевым.

– Этот?

Константин взял поочередно все листы бумаги и внимательно рассмотрел изображения, они были из его фотоаппарата. Коротков тщательно подготовился к встрече – пленки проявили, фотографии напечатали.

– Да этот.

– И что же в нем такого важного, что он может изменить ход войны. Он из металла способного произвести взрыв невиданной мощи?

– Если вы думаете, что он из урана 235 пробы, то этого совсем не достаточно. Нужно примерно около 31 кг урана, обогащенного до 20 процентов, будет достаточно для изготовления ядерного устройства с мощностью 1 килотонны.

Константин заметил, как у его собеседника на мгновение широко открылись глаза и на лице промелькнула едва заметная тень вербальной эмоции – удивления. Чтобы как-то обезопасить себя Лебедев пояснил:

– Ядерное оружие, бомбу невиданной мощности наша страна создаст в 1949 году. После того как США произведут первые испытания и применение подобного оружия против Японии в 1945 году. Америка создаст первую атомную бомбу в результате деятельности так называемого «Манхэттенского проекта». Скажу вам больше немцы очень близко подойдут к созданию атомной бомбы раньше всех, но благодаря вашей работе, Александр Михайлович, они не смогут достигнуть конечного результата и не смогут применить его против наших войск.

– Любопытно как?

– Я и так сказал вам слишком много, лишняя информация может изменить будущие события в не лучшую сторону. Поверьте мне…

– Может быть ты скажешь, когда война закончится? – как-то отрешенно спросил Коротков.

– Официально 8 мая 1945 года в Берлине будет подписан окончательный Акт о безоговорочной капитуляции фашистской Германии и её вооруженных сил, а 9 мая будет объявлено в нашей стране Днём Победы.

Коротков вытащил папиросу, снова закурил и встав подошел к единственному окну в помещении, часть которого забили досками, а часть еще имела чудом сохранившееся остекление. Гений советской разведки долго молча курил, выпуская дым в окно, который тонкой струйкой вытягивался сквозняком наружу. Потом он вернулся за стол и после задумчивой паузы сказал:

– Я не могу поверить в то, что ты каким-то фантастическим образов перенеся к нам из будущего. Признать это значит начать верить в сказки… Но я не могу не признать и более реальной, и одновременно удивительной вещи – то, что ты знаешь столько, сколько не может знать никто. Твоя осведомленность превосходит мое понимание реальности – это перевешивает. Все эти факты, не убеждают меня, а вынуждают поверить тебе, молча принять невероятный факт, что какая-то проклятая магическая железка в виде наконечника копья может изменить ход истории. Расскажи мне о наконечнике Гугнир. Но расскажи это одному человеку в моем присутствии.

Глава 22

– Кто он? – спросил Лебедев.

– После того, как в Москве Франц Тулле стал с нами работать, и мы поняли, что лично Гиммлер будучи вторым лицом Рейха склонен к обычному буржуазному оккультизму и мистицизму. Так же оказалось, что его поддерживает несколько высокопоставленных членов НСДАП и СС. В НКВД создали соответствующий отдел, чтобы понимать, что движет всеми ими и как можно это использовать. Это направление возглавляет Александр Васильевич Барченко вот с ним ты сейчас и увидишься.

– Барченко? – переспросил Лебедев и поставил кружку с чаем на стол, – но ведь… его расстреляли апреле 1938 года по приговору Военной Коллегией Верховного Суда СССР. Его обвиняли в шпионаже в пользу Англии.

– Расстреляли? – усмехнулся Коротков и склонив голову на одно плечо пристально посмотрел на Лебедева.

– Да, якобы он и его сподвижники создали масонскую контрреволюционную террористическую организацию «Единое трудовое братство» и работали на некий религиозно-политический центр «Шамбала-Дюнхор» в Британской Индии.

– Большую часть его сотрудников действительно приговорили к высшей мере наказания, даже… расстреляли его непосредственного начальника, старого революционера и чекиста Бокого, но Барченко жив, – задумчиво проговорил Коротков, – как ты говоришь «эффект бабочки»? Не говори ему об этом…

Он помассировал подбородок и, сделав паузу, сказал:

– Вот что. Сделаем так… Ни слова о том, что мы с тобой здесь обсуждали. Кто ты на самом деле отныне буду знать только я. Не думай, что я поверил в твою ахинею, но моя интуиция подсказывает мне, что я это должен сейчас принять так как есть… Для него ты Франц Тулле немецкий офицер СС, сотрудник Аненербе. Если этот кусок железа что вы нашли в склепе так архи важен, мы вернем тебя немцам, и ты продолжишь работу.

Коротков подошел вышел за дверь и через несколько минут вернулся с человеком лет сорока пяти или пятидесяти, среднего роста, с характерной внешностью русского интеллигента начала XX века. Волосы на голове белые, словно снег, подстрижены коротко «ежиком», а на подбородке аккуратно подстриженная борода с проседью. Лоб высокий, черты лица правильные, благородные. Внимательный, мягкий взгляд карих глаза за стёклами круглых очков в тонкой металлической оправе, говорил, что его обладатель представитель умственного труда. Он сел напротив Лебедева, а Коротков примостился за другим столом у карты и внимательно наблюдая за ними закурил.