Текст книги "Просто работа (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Фокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

– Так, что, солдатик. Что молчишь то. Совесть что ли не чиста. Скажи хоть что ни будь. Не молчи. Вопрос помнишь?

Фисенко совсем растерялся, и по его глазам было видно, что он пытается вспомнить какие ему все– таки вопросы задали. Как и следовало, он пошел от обратного– с последних вопросов, особенно, с тех, что не вызывали у него волнения и небыли связаны с бредовыми обвинениями.

– Ну, того, . . ., ах, да, на продукты в караул мы не сбрасывались. Нет. Да и вообще на продукты мы уже как месяца два точно не сбрасывались. А курение, так я не курю. Про баловство . . .

– А кто продукты  в караул покупал накануне? Неужели не знаешь?

– Так, того, Хантов . . . .

Вдруг Фисенко испуганно замолчал и побледнел.

Смирнов удовлетворенно хмыкнул.

– Не ссы солдатик. Неуставщину тебе именно шить не буду. В конце концов, употребление зефира не является уголовно наказуемым деянием. Мне понять надо, что у Вас там происходило. Очень надо. Души невинно убиенных, каждый день приходят. А видеть кровавых мальчиков не самое приятное зрелище. А тебя плохие сны не мучают?

Фисенко затравлено озирался.

– Тем более, про Вашу сходку насчет Хатанова мне известно. Тоже мне, блин, дети лейтенанта Шмидта. Ты, лучше поведай мне, родной, как Вы умудрились Хатанова развести на «благотворительность». Ведь не силой же. Про то мне лично ничего не известно.

– Да нет. Его и пальцем не тронули. Котов с Ремезовым недолго его уговаривали. Мол, будешь стараться, замолвим решающее слово при увольнении. Слово Котова в роте очень ценилось.

– А отцы-младшие командиры, что не котируются.

– Вы про Приполова и Каткова?

– И про них, про них.

– Так себе. Они  хоть и сержанты, но против Котова слабаки. Именно он Даговский беспредел прекратил. А худощавость и небольшой рост, очень обманчивы. Смелый он. Никого не боялся. А Ремезов его лучший друг.

– С кем Хатанов дружил?

– С Холмогоровым. Он, кстати, при мне говорил Хатанову послать всех подальше и не напрягаться, но тот уж очень хотел в роте утвердиться, когда мы уволимся.

– Когда Хатанов передал сигареты Котову и Ремезову?

– Так, сразу и после развода. Котов еще крикнул Хатанову, что они сигареты в караул не брали. Закончились. А тот и вручил. Они тут у караулки по сигарете и выкурили.

– Только им передал сигареты?

– Да. Я не курю. Приполов то же. А другие не требовали. На сходняке четко порешили, что это западло. Только Котков не боялся, ну и его друган. Хотя, сам бы Ремезов на такое не решился. А Котков всех нас предупредил молчать. Ну мы с ним и не связывались.

– А что еще Котков и Ремезов требовали от Хатанова?

– Не знаю. Честное слово. Могу только сказать, что в этот день они его как то сильно задирали. Что то он им пообещал, но не выполнил. А что, поверьте, не знаю.

Составив протокол, Смирнов отправился на почту с чувством выполненного долга. Теперь он мог сказать с полной уверенность, что дело раскрыто. Осталось подтвердить свою версию материала дела, но это, так сказать, уже технические вопросы. Теперь, он хотя бы знал в какую сторону «рыть».

Предъявив на почте  постановление, он получил корешки почтовых переводов на имя Хатанова. Довольно увесистая стопка!

Александр вышел с почты и направился в магазин напротив, где застал скучающую продавщицу лет тридцати. Выяснив, что продавщица работает без выходных уже вторую неделю, так как сменщица уехала по семейным делам, он показал ей фотографию Хатанова.

Девушка долго разглядывала изображение, а потом уверенно заявила, что помнит его. В последний раз он купил блок сигарет «LM» и сладости. Расплачивался купюрой в 1000 рублей, а у нее еще сдачи не было и пришлось идти к соседям менять.

Наконец– то начал проясняться мотив. Хотя, все равно слабовато для такой бойни! Ничего, курочка по зернышку, а следователь тишком-тишком, главное не останавливаться, или, не попасть в тупик. Увы, в нашей работе часто бывает и такое.

На следующий день Смирнов планировал отправиться к экспертам и распечатать фотографии. Фотограф из Дома офицеров, к сожалению, находился в отпуске.

Погрузив ящик с оружием и боеприпасами за заднее сиденье УАЗика, он с водителем отправился в Красноярск..

 Практически новый УАЗ приятно урчал движком. Манера вождения нового водителя –Дроздова Юрия выгодно отличалась от бесшабашной езды Дмитрия.

– Молодец, Юра. Так держать. Не хватало нам еще в аварию попасть. Пожалеем бедных ментов, точнее говоря их мозг.

– Вы про что?

– Да все про то. Представь. Приезжают менты на место ДТП, а тут два трупа и ящик с оружием и патронами.

– Сплюньте тащ майор. Не весело.

– Ладно, тьфу, тьфу.

В первых двух учреждениях Смирнова ждало разочарование. Начальники ни в какую не соглашались проводить исследование, даже за плату. Хотя,  у Смирнова сложилось впечатление, что причина отказа не связанна с чрезмерной загрузкой. Хотя, чего гадать, правду ведь все равно не сказали.

В третьем, последнем, учреждении Смирнов застал не очень обнадеживающую картину. Небольшая комната три на четыре метра, была почти до потолка заваленная оружием. За столом у окна прикорнул парень лет двадцати пяти. В соседней комнате сильно грохнуло, но парень так и не проснулся. Открылась боковая дверь и в комнату зашел очень преклонного возраста дедушка с карабином в руках и вопросительно посмотрел на визитера. Александр представился и рассказал о цели прибытия.

– Значит, из Соснового. Слышал, слышал. По телевизору сильно брешут?

– Не знаю. Тут поспать не всегда удается, чего уж всякую байду по ящику смотреть.

– Сколько стволов?

– Восемь автоматов, один ПМ, автоматных три пули и две оболочки, вроде пригодных для идентификации. Пятьдесят шесть гильз автоматных и одна пуля пистолетная. Два автомата точно стреляли.

– Два? У Вас там, что, перестрелка была?

– Нет. Не похоже. Думаю, что один два ствола использовал.

– Дедовщина?

– Похоже.

– К начальнику тебе надобно. Предупреждаю, у меня сейчас полтора десятка экспертиз со сроком исполнения «еще вчера», и десятка два «ну очень быстро». А еще три десятка пока могут подождать, до завтра.

Смирнов грустно окинул взглядом вокруг.

– А если сверхурочно. За плату по договору. Дело контролируют на самом верху, так, что, денег выделили. Да и категорию своей экспертизы я бы оценил как «еще поза поза вчера».

– Сколько положишь.

– Сколько запросите. Конечно, в разумных пределах.

– Две тысячи. По одной на брата.

– А у Вас какой оклад.

–  Четыре тысячи.

– Даю пять и заключение . . . ,  сегодня не считаю, после завтра, с утра. Кстати, а если начальник заартачится?

– Не, тут я главный. Ежи ли что, махну хвостом. Пенсия у меня уже лет десять. А кто работать будет? Этот, что ли?

Старик пренебрежительно махнул рукой в сторону спящего парня.

– Так он только в одном пока специалист, по бабам. А во всем остальном не дорос ишо.

Смирнов вышел из комнаты и отправился на поиски начальника. Молодой парень лет тридцати как раз разговаривал по телефону. По обрывкам разговора Александр понял, что тот разговаривает с дедом. Неизвестно, что ему сказал собеседник, но парень раздраженно кинут трубку и с нескрываемой ненавистью посмотрел на визитера.

    – А Вы, товарищ майор, чего сразу к экспертам обратились. Порядок не знаете? Я, все-таки тут начальник и несу ответственность за  работу этого учреждения. Мне и только мне холку мылят за сроки. Будь они прокляты! А тут, такая объемная экспертиза. Да им неделю надо!

Не переставая ворчать, парень быстро набрал на компьютере текст договора и указал стоимость.

Смирнов отдал постановление, расписался в договоре и отдал деньги.

– Бывай служивый! Пойду, оружие отдам экспертам. А порядок я знаю. Вот только с этим порядком не все нормально, было.

Затащив с Юрием тяжеленный ящик на третий этаж, он попрощался с дедом и отправился к фотоателье. Колеся по городу, Смирнов присмотрел фотоателье, расположенное в отдельном павильончике. Это его устраивало полностью.

 Внутри ателье находился парень лет двадцати и девчушка, видимо только только закончившая школу. Александр не стал ходить вокруг да около и сразу озвучил, что ему требуется.

Парень недовольно скривился и попытался «качнуть права», но Смирнов не собирался так просто уступать.

– Дорогой, чего й то я не вижу у Вас толпу жаждущих распечатать свои фото. Я один Вам выручку принесу недельную, как минимум. А то, что я намерен присутствовать при печати лично, вполне объяснимо. Не хватало еще ввести Вас в соблазн замылить пару-тройку фоток и удачно сдать их журналистам. Шумиха то какая стоит! Поэтому, или Вы вешаете на дверь табличку «закрыто» и мы вместе печатаем фотки, или, я ищу другое заведение.

К удовлетворению Смирнова парень не стал дальше препираться, и они приступили к работе.

Уже первый кадр  заставил парня отшатнуться. Честно говоря, цветные фотографии оказались очень впечатляющими. Через пару минут парень, пошатываясь, вышел на улицу и долго не возвращался. Девчушка, наоборот, оказалась очень спокойной и деловито выполняла свою работу, пытаясь по ходу выведать у него подробности. Александр не собирался откровенничать, оставляя большинство вопросов без ответа.

Наконец парень вернулся, но едва взглянув на экран, тут же опять вышел на улицу. Девчушка понимающе взглянула ему в след, потом взяла куртку и направилась следом. Смирнов понял, что она задумала.

– Настя, у павильона стоит УАЗик, скажи водителю, что бы отвез парня куда надо.

Девушка кивнула головой и вышла. Они вдвоем занимались печатью еще пару часов. В конце работы Настя все-таки не выдержала и попросила у Смирнова разрешения сделать еще несколько фотографий для нее.

– У меня подруга в газете работает, секретарем. Срубим чуть денег. Вам, как положено, половину. А я хоть компьютер куплю. Давно мечтаю, да все денег не скоплю.

Смирнов  в душе пожалел девушку, но вот пойти ей на встречу был не готов. Не то воспитание.

Поняв, что ее предложение так и останется без ответа, девушка довольно откровенно предложила продолжить разговор в комнате отдыха, но Александр и тут проявил принципиальность, хоть и с грустью посмотрел на привлекательную фигуру.

Окончательно расстроившись, Смирнов направился к выходу, проклиная свое коммунистическое воспитание.

Прошло пять месяцев. Ажиотаж, связанный с трагическими событиями в Сосновом сошел на нет уже через неделю. Смирнов еженедельно представлял  «на верх» информацию о ходе следствия. Первоначально выдвинутая версия так и осталась единственной.

Лето уже заканчивалось, и он не собирался дальше продлевать срок следствия. Конечно, прекращенное уголовное дело не самым лучшим образом отражалось на статистике, но, тут ничего не сделаешь. Главный виновник, да и другие, поменьше, ныне находились в местах, где суд людской им точно не грозил.

Изредка поглядывая  через окно на зеленеющие деревья, Смирнов писал постановление о прекращении уголовного дела и мечтал об отпуске. Как он устал! Помимо дела о гибели солдат, ему пришлось за это же время расследовать параллельно еще семь уголовных дел. Пять уже направлены в суд, по двум он собирался принять решение в ближайшие пару недель. Прокурор пообещал, что в конце августа пришлет ему кого ни будь на замену. А там, два месяца покоя!

Теперь он знал, что произошло в карауле в тот роковой день. Заключения десятка экспертиз, в том числе и посмертной психолого-психиатрической, сотни допросов, десятки следственных экспериментов и еще множество других материалов уместились в шести томах уголовного дела.

Предпосылки к трагедии возникли давно. Действительно, командир роты охраны Хабибулин, смог свести проявления неуставных отношений практически к нулю. При этом он, иногда действовал не совсем обычными методами, но, по искреннему убеждению Александра, все-таки не перешел допустимую грань. Этот вопрос Смирнов изучал особенно тщательно, но все-таки пришел к выводу, что Хабибулин не совершил преступления. Вот чего не смог командир роты предусмотреть– желания самого Хатанова поучаствовать  в сомнительной затее  с «коронацией». Неуемное желание занять самое высокое положение в солдатском коллективе сыграло с их главным «героем» злую шутку со смертельным финалом и привело к гибели еще четырех человек.

Согласно содержания протоколов допросов друзей и учителей Хатанова, тот очень боялся отца и поэтому панически опасался его расстраивать. Хорошей физической подготовке он был обязан занятиям в секции восточных единоборств и тренер очень его ценил. И отец его серьезно настроил на стремлении не просто отслужить  в Армии, а возвратиться, как минимум, сержантом с самой отменной характеристикой. И его сын не видел никакой альтернативы этому наказу.

В день трагедии Хатанов получил очередной денежный перевод  в 1000 рублей и разговаривал с мамой по телефону. Часть этого разговора слышал один из сослуживцев, уверенно заявивший, что Хатанова разговор очень расстроил. В беседе Хатанов говорил, что «просил больше» и, что «ему сломали жизнь». До этого, по пути на почту, солдаты заходили в военторг, где Хатанов спрашивал у продавца о наличии двух комплектов летней камуфлированной формы 46 размера третьего роста и их стоимости. Допрошенного свидетеля это удивило, так как размер и  рост Хатанова явно был больше, да и ему самому она пока явно не требовалась. Впрочем, тогда он подумал, что Хатанова попросил узнать это кто-то из собирающихся «дембельнуться» сослуживцев. Приобретение новой формы «на дембель» практиковалось довольно часто. Приехать домой в новеньком «камуфляже» мечтали многие, ведь их форма за год службы уже не являлась достойной «уважаемого дембеля».

 В тот день Хатанов купил блок сигарет и сладостей. По одной пачке с вложенными «сотками» он передал Котову и Ремезову, остальные обнаружились в его личных вещах, в каптерке. Вообще, многие солдаты отмечали особенную замкнутость Хатанова еще за неделю до трагедии, но тогда никто этому значения не предал. Вообще Хатанов очень мало общался с сослуживцами, ограничиваясь только периодическими беседами с Холмогоровым.

Мама Хатанова косвенно подтвердила сведения о телефонном разговоре, заявив, что требования сына присылать ему деньги ее удивили, но не больше. Она, видите ли, думала, что тот тратит деньги исключительно на продукты. А требуемую сумму в 3000 рублей не выслала ему потому, что это уже серьезно подрывала итак не богатый семейный бюджет. Кроме этого, посовещавшись с отцом, они решили ближайшие полгода денег сыну вообще не посылать, что бы совсем не разбаловался. И об этом она и сказала сыну во время последнего разговора.

Таким образом, Хатанов, взявший на себя «повышенные» обязательства перед «дедушками» Ремезовым и Котовым, понял, что не сможет их реализовать в полном объеме. А ведь он так близко приблизился к заветной цели. Долгое время снабжал «своих дедушек» сигаретами, передавал небольшие суммы денег, тратился на продукты. Оставалось только преподнести два новых комплекта формы. Но тут родители совсем не вовремя посчитали, что итак много послали сыну денег, и в ближайшее время решили прекратить посылать переводы.  Получается, он зря все это время «прогибался» и теперь его обязательно «опустят» перед молодым пополнением со всеми вытекающими из этого последствиями. В то, что Котов такое совершит, он ни секунды не сомневался. Тем более, Хатанов поклялся, что обязательно «подгонит камуфляж» и тот уже даже приобрел под это аксельбант, полусапоги, кепку и еще много другого. Кто ему компенсирует эти затраты? Котов не относился к той категории людей, что готовых прощать другим. Наверняка потребует у Хатанова возмещение понесенных затрат.  Сержантских лычек и подобострастного отношения, ему при таких обстоятельствах не видать! Конечно, Хабибулин, его хорошо ценит, но что будет, когда другие солдаты будут откровенно игнорировать его и командир роты окончательно убедиться  в несостоятельности новоиспеченного младшего командира. Разжалование, еще хуже! И кем он предстанет перед отцом. Законченным неудачником?

Конечно, Хатанов мог и раньше предполагать, что его затея провалиться и пытаться спрогнозировать свои действия. Видимо поэтому, на посту он начал писать на деревянных рейках фразы, явно указывающие на возникшие у него проблемы с сослуживцами. Как бы вести дневник с размышлениями.

Проводивший экспертизу психолог предположил, что Хатанов уже к тому времени думал о возможности убийства товарищей, но пока боялся этой мысли и думал, что обнаружившие эти надписи офицеры роты остановят его. То есть, он как бы оставлял для себя путь к отступлению. К сожалению, человеческие слабости сослуживцев, легкомысленно не придавших этому значения, а может и просто не захотевших «лишних проблем», не позволили вовремя выявить это.

Аналогичные записи содержались в восстановленных страницах блокнота. Делая эти записи, Хатанов размышлял о том, стоит ли ему делать это. Самое печальное, что он, искренне ненавидя Котова и Ремезова, безоговорочно признавал необходимость уничтожения и других, хотя, особой вины их в своих бедах не видел. Единственный вопрос, который нигде так и не получил своего разрешения– зачем были произведены действия по инсценировке событий, точнее, что преступник намеревался совершить на самом деле. Трудно догадаться, что могло возникнуть в этом мозгу, решившем пойти на все ради реализации амбиций.

Последняя надпись на рейке гласила о том, что он окончательно решился на преступление. Возвращаясь с поста, Хатанов уже приговорил всех, пока еще живых сослуживцев и начальника караула, к смерти. Тогда же он разорвал листы из блокнота.

Возвратившись в караул, Хатанов нашел какой-то предлог, и появился в комнате для хранения оружия, когда все другие ее покинули. Он поставил свой автомат в пирамиду с оружием и взял автомат, закрепленный за Котовым. Во время заряжания оружия начальник караула увидел это и попытался помешать. Автоматная очередь избавила преступника от препятствия в виде единственного вооруженного человека.

А вот тут, все пошло не совсем так, как Хатанов задумал. Ремонтирующие дверь Котов и Ремезов, сразу поняли, что происходит и бросились на улицу. Хатанов выстрелил убегавшим вслед, но Котов смог выбраться на улицу. Если бы Котову удалось добежать до проволочного ограждения, стрелку оказалось бы очень тяжело его застрелить, так как жертва имела бы возможность бесконечно долго бегать вокруг здания, а при удачном стечении обстоятельств и выбраться за ограждение, скрывшись в темноте. Ему не хватило какой-то пары секунд! Пистолетная пуля, обнаруженная у Ремезова, к этим трагическим событиям отношения не имела. Он ее подобрал на стрельбище в качестве сувенира.

Застрелив Котова, Хатанов вернулся в караульное помещение и застал Холмогорова в комнате для хранения оружия с автоматом в руках. Трудно сказать какие чувства испытал Хатанов, но он длинной очередью застрелил своего единственного друга, а потом еще несколько раз выстрелил в уже лежащее на полу тело. И в этих действиях чувствовалась беспредельная озлобленность.

Оставались еще два свидетеля, но удача окончательно отвернулась от преступника. Приполов и Катков успели укрыться в башне. Особенности строения лестницы, не позволили Хатанову открыть люк, а противоосколочная обшивка спасла спрятавшихся от рикошета. Расстреливать башню снаружи, являлось еще более безнадежным делом.

Дальше Хатанов подобрал три гильзы и выбросил их за ограждение. Потом он возвратился в помещение и вложил в руки Холмогорова автомат, предварительно заменив магазин на пустой. Вот только все это не имело никакого смысла, пока имелись двое живых свидетелей.

Вероятно, Хатанов намеревался покончить со всеми, свалить всю вину на Котова, а сам предстать как единственный выживший. Может, он даже намеревался себя ранить. Тут точно сказать нельзя, но, направленные на инсценировку событий действия, на такую мысли наводили. Причем, Хатанов в это время явно действовал, реализуя уже разработанный план, упорно не желая признавать, что он провалился.

Наконец он понял, что его план рухнул. Уходить в тайгу не имело смысла– жизнь преступника в бегах, ему явно не нравилась.

И что оставалось? Хатанов еще долго ходил по караульному помещению, выходил на улицу и опять возвращался. Никто и никогда не узнает, что думал Хатанов в это время, кроме одного– он принял решение покончить жизнь самоубийством.

Катков и Приполов долго не решались выбраться из башни, но вынуждены были это сделать, что– бы не замерзнуть. Вниз спустился Приполов, а Ремезов находился в башне в готовности помочь другу в случае опасности забраться назад и закрыть люк.

Увидев, что Хатанов мертв, сержанты решили бежать в казарму. Про телефон они забыли напрочь. Перед тем как уйти, Катков вытащил из своего вещевого мешка дембельский альбом. Дело в том, что там имелись фотографии на фоне БЖРК, а такое категорически запрещалось и очень строго наказывалось. Этот альбом они сожгли у казармы. Проволочное ограждение беглецы смогли раздвинуть. Вдвоем такое не представляло труда.

Вот и все! Трагическая история о нереализованных амбициях струсившего перед не самым крутым поворотом судьбы человека, посчитавшего, что жизни других не больше, чем средство для достижения цели.

В деле имелось и представление, в котором Смирнов указал на нарушение требований Устава гарнизонной и караульной службы, но он сомневался, что оно будет реализовано. Ведь командир части действовал на основании приказа  Министра Обороны РФ, посчитавшего, что караульным не стоит иметь при себе боеприпасы.

    Вообще, расследуя это уголовное дело, Смирнов отметил, что еще никогда не сталкивался с таким количеством лжи, лицемерия, равнодушия и еще целым рядом отвратительных черт современного человека.

Чего только стоила выходка замполита, уничтожившего очень ценное вещественное доказательство. Несмотря на требование Смирнова, поддержанное и прокурором Армии, этого офицера увольнять с военной службы не стали и перевели «от греха подальше» в другую часть.

А другие участники событий! Как только они не изворачивались, что бы убедить следствие в своей непричастности, не внимательности, наделяя Хатанова сверх способностями при планировании злодеяния. А ведь могли бы честно признаться, что им откровенно на все вокруг наплевать. Это Смирнов все-таки установил, но каких трудов ему такое стоило.

В этой части Смирнов сравнивал себя с Остапом Бендером, заявившем, что при расследовании «дела» Корейко он потерял веру в человечество.

Единственный кто повел себя в этом деле порядочно, оказался Хабибулин. Видимо, тут сказалось и то, что он не намеревался дальше продолжать службу, а так же искренне сожалел, что не смог хорошо узнать Хатанова и тем самым предотвратить трагедию. И  Смирнов верил этому офицеру. Конечно, насколько это может себе позволить прокурорский работник.

Вечером он выехал в аэропорт, встречать прокурора, решившего после посещения столицы наведаться и к нему.

Несмотря на позднее время, прокурор потребовал показать ему проект постановления о прекращении уголовного дела, хотя Смирнов и сообщил, что еще не успел написать его до конца.

Скуратов долго читал постановление, а Смирнов пытался по его лицу определить, что думает по поводу его содержания начальник. Наконец прокурор отложил бумаги в сторону.

– В общем, готов признать, что расследование Вы провели качественно, а главное, объективно. Вот только у меня сложилось впечатление, что на крышку гроба каждого погибшего Вы положили таблички с одинаковыми надписями– «преступник/потерпевший». Ведь, так?

– Немного странное определение, но, в целом, Вы правы. Каждый из погибших совершил нечто, что вызывает, как минимум, осуждение.

Начальник караула откровенно наплевал на требования устава, чем создал условия Хатанову для совершения преступления.

Котов и Ремезов, занимаясь банальным вымогательством и шантажом, преступили закон.

Даже Холмогоров, не совершивший ничего, именно этим и виновен. Он единственный кто общался с Хатановым и знал, что тот попал в зависимость от Котова и Ремезова, но никому ничего не сказал, чем и подписал себе смертный приговор. Он не захотел быть «стукачом». Что же, это его право, и он стал мертвым.

И насчет других, выживших, могу сказать то же самое.

Приполов и Катков знали о происходящем, но никак этому не препятствовали, хотя и являлись сержантами, обязанными поступить не только по Уставу, но и по совести. Это же можно в полной мере отнести  и к Осокину с Фисенко, равнодушно наблюдавших за происходящим. А ведь они сами могли оказаться на месте погибших!

Прокурор внимательно его выслушал. Но как то странно он себя вел. Александр уже довольно долго знал шефа и мог сейчас поклясться, что тот собирается сказать что– то очень важное и, очень не приятное.

– Скажите, Александр, а все ли факты, касающиеся этого дела, Вы  исследовали. Согласен, главный преступник мертв. А может, есть еще другие, кто по глупости или лености совершил преступление или, наоборот, не совершил необходимого для его предотвращения?

Смирнов внутренне напрягся, но отвечать не спешил.

– Вы ведь знаете, что я к Вам сразу из столицы. Так вот, там считают прекращение дела не совсем правильным решением. К статистике это не имеет никакого отношения, но, и это нужно учитывать. Например, посовещавшись с вышестоящими прокурорами и судьями, мы пришли к очень интересному решению этой проблемы. Скажите, а роль Хабибулина в этой истории, Вам не кажется, как бы так выразиться по точнее, не совсем соответствующей требованиям Устава. Не в отношении Хатанова, а в отношении других подчиненных. Почему то нам всем показалось, что налицо превышение должностных полномочий или злоупотребление ими, тут есть некоторые разногласия.  Если такое имеет место, то и решение принять нужно. Выделим из дела Хатанова материал, возбудим дело в отношении Хабибулина, а потом опять их соединим в одно производство и направим в суд. Получится, что по имеющему такой общественный резонанс делу появится осужденный. Поверьте, все абсолютно уверены, что Хабибулина обязательно осудят.

Смирнов слушал прокурора и все больше мрачнел. Скуратов это видел хорошо.

– Так я уже вынес постановление об отказе  возбуждении уголовного по этим фактам в отношении Хабибулина. И, между прочим, там все очень подробно описал. По моему глубокому убеждению, нет там состава преступления. Дисциплинарный проступок, да. Но, не больше.

– Я читал его. И, мало того, я это постановление брал с собой в Москву. Конечно, там все это описывается. А Ваше решение можно и отменить. Вот завтра я вынесу постановление и направлю его Вам вместе с письменными указаниями. А Вам и деваться некуда. Вся ответственность на прокуроре. А уж мы его осудим! Я не сомневаюсь.

Смирнов спорить не стал и прокурор с удовлетворением подумал, что подчиненный с ним согласен. Конечно, в деяниях Хабибулина состав преступления усматривается с очень большой натяжкой. Шанс получить оправдательный приговор имеется, но ведь и натянуть можно. А отказ солдат обвинять командира в превышении полномочий исправим, обязательно исправим!

Смирнов отвез прокурора к гостинице и к удивлению водителя попросил вернуться на участок. Вернувшись в кабинет, Александр включил компьютер и долго набирал текст, несколько раз стирал полностью и редактировал. Наконец он удовлетворенно прочитал свое творение и включил печать.

Он еще долго перечитывал текст на листе бумаги, курил и еще раз перечитывал. Наконец поставил свою подпись и положил лист на стол.

Утром Смирнов заехал в гостиницу, и они с прокурором отправились на участок.

Скуратов находился в отличном расположении духа и сразу уселся за компьютер писать постановление об отмене решения Смирнова в отношении Хабибулина и письменные указания.

Он набрал шапку документа, но вдруг его внимание привлек лист бумаги на столе.

Скуратов взял бумагу в руки и углубился в чтение. Наконец он с самым мрачным видом положил бумагу на стол и посмотрел на Смирнова.

– Что ЭТО!

– Рапорт. Как следователь я обязан был доложить прокурору об ЭТОМ. А теперь Вам решать, что делать дальше.

Прокурор еще раз взглянул на лежащий перед ним лист бумаги.

«Прокурору Армии от заместителя военного прокурора майора юстиции Смирнова А.Н.

Рапорт.

Настоящим докладываю, что я, Смирнов А.Н. поддерживал с командиром роты охраны майором Хабибулиным тесные дружеские отношения, незаметно переросшие в нечто большее. Так, примерно две недели назад, мы совершали с ним различные сексуальные действия по ублажению друг друга. По этой причине я вынужден заявить, что не имею законных оснований на проведение следственных действий в отношении этого лица, так как не могу гарантировать объективность и принципиальность в этом.

Подпись. Дата. »

 – Вы понимаете, что здесь написано?

– Конечно. Ведь это писал я.

– Нет, я не про это. Точнее, тьфу, про это. Ведь я вынужден буду показать ЭТО выше. А тогда Вашей карьере конец. И это, стопроцентная гарантия!

– Я могу сказать только то, что не могу согласиться с Вами. Дело громкое и Хабибулину «нарежут по самое не хочу». А ведь он не виноват. Конечно, ордена и медали  дело хорошее, но, не за такое. Ради амбиций не буду жизнь человеку портить. Тем более, человек то оказался порядочный. Единственный в части, про которого я могу такое сказать. Нет. Я в этом участвовать не желаю. Назначайте любого другого, не столь принципиального.

– Других у меня нет. Только такой следователь как Вы мог «натянуть» это дело. Другие не справятся. Видите, насколько высоко Вас ценит начальство.

– Вижу, но остаюсь при своем мнении. Вам меня не переубедить. Да и не приказать, уже.

Скуратов долго молчал. Наконец он положил бумагу в папку и встал.

– Вызывайте машину. Поеду в аэропорт. Провожать меня не надо. Прощайте.

После обеда в кабинет Смирновау зашел Хабибулин.

– Привет Эльдар! Заходи, садись. Думал тебя вызвать, но раз сам пришел . . .

Хабибулин хотел что-то сказать но, поглядев на Смирнова, промолчал.

 – Даже не знаю, с чего начать.

– Тогда, с начала.

– Хм. Я бы сказал, с конца, как то ближе, по теме, что ли. Ладно, чего тянуть. Ты в курсе, что не всем понравились твои «воспитательные методы»?

Хабибулин явно расстроился.

– Вот Вы к чему. Мне уже говорили, что в свете произошедшего мне все это может вылезти боком. Тот же командир, сука. Теперь он делает вид, что раньше и не слышал о таком и, тем более, не видел. Все так серьезно? Или есть возможность отделаться уловным сроком?

– Если не связывать это с расстрелом караула, то возможно. Но такое развитие событий «бугров» категорически не устраивает.

– А как это связано с расстрелом? Не пойму.

– Связать можно. И довольно легко. Как, объяснять долго, да и не стоит. В крайнем случае, не сейчас.