Текст книги "Просто работа (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Фокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

 А что делать моему сыну? Здесь я его «отмазал» от армии. Но, это здесь! А там такие фокусы не проходят. Нет справки, что отслужил – добро пожаловать на службу. А ведь там армия воюющая! В общем, от мысли переселиться на историческую родину я категорически отказался.

И теперь, могу Вам ответственно заявить, что более убежденного Россиянина, чем я, найти трудно.

А теперь, когда я удовлетворил Ваше любопытство, может, все таки, перейдем к интересующей меня теме.

После этого адвокат довольно откровенно предложил Смирнову «помощь» в расследовании уголовного дела, к настоящему моменту, возбужденному в отношении его клиента по статье доведение до самоубийства. Точнее говоря, он предложил сотрудничество. Взаимовыгодное. Конечно, в таких делах этому адвокату не было равных в их городе и не зря его клиенты несли к нему свои «золотые». Вот только это была их далеко не первая встреча. За прошедший год, стараниями Смирнова, пять клиентов этого адвоката отправились  в «края не столь отдаленные», что являлось своеобразным антирекордом. Вернувшись после посещения исторической родины, Юлий Леонидович с удвоенной силой начал создавать себе репутацию, позволившей бы ему безбедно прожить остаток трудовой жизни, для чего попытался распространить свое влияние и на жителей их военного городка. Зря он это сделал. Теперь, безупречная репутация адвоката, прежде славившего тем, что он с легкостью разваливал даже самые «не убиваемые», с точки зрения гражданских прокуроров дела, сильно померкла. И по этому, от результатов именно этой проверки, зависело напрямую количество его клиентов, да и их качество в денежном выражении.

Юлий Леонидович откровенно посетовал на глупость своего клиента но, тут же искренне заверил в его невиновности. Кроме этого, прозвучал откровенный намек на то, что если они найдут взаимопонимание, вышестоящие прокуроры не станут отменять принятое Смирновым «законное и обоснованное решение». Естественно, о прекращении уголовного дела. Особо подчеркивалось, что разговор ни о каком вознаграждении не стоит. Смирнов уже давно приобрел характеристику «не берущего», и теперь никто бы не решился на такое. И зачем? Ведь иметь покровителя в лице высшего командира РВСН намного лучше. А уже доставленные неприятности– о них можно и забыть, конечно, если главная цель достигнута . . .

Смирнов постарался не использовать категорических выражений, и они с адвокатом расстались вполне дружески. В крайнем случае,  адвокат удалился вполне удовлетворенный результатом разговора. И правда,  а чего тут думать! Такой шанс редко кому выпадает! И самое главное, именно трудолюбие и честность Смирнова создали ему репутацию, не позволяющую заподозрить его в чем то криминальном. Тем более, те, кому надлежало его заподозрить, именно этим заниматься и не собирались. Идеальное сочетание!

Вот только  в душе Смирнова все было не так просто.

На  следующий день ему доложили, что солдат пришел в себя. Причем, доложили не те, кто обязан это сделать немедленно по своим должностным обязанностям, а так, «доброжелатели».

Александр немедленно прибыл в госпиталь и буквально в дверях столкнулся с заместителем командира дивизии по воспитательной работе.  К счастью, полковник только собирался войти в палату и сейчас с откровенной враждой поглядывал на него.

В не меньшей растерянности находился и начальник отделения госпиталя, подобострастно сопровождавший «высокого гостя». Теперь, особенно после фразы, во время произнесения которой и появился Смирнов: «Все нормально. Солдат чувствует себя нормально, можете смело говорить с ним на любые . . . », врач растерянно переводил взгляд с одного офицера на другого, в душе явно желая провалиться сквозь пол.

Смирнов ничего не стал говорить, и молча прошел в палату, весьма неучтиво подвинув плечом полковника. Стоит ли удивляться, что ему никто и не подумал мешать.

В палате, рассчитанной на четыре койки находился только один пациент– худощавый парнишка ниже среднего роста. На шее у него отчетливо просматривалась странгуляционная  борозда.  Солдат удивленно разглядывал посетителя.

– Простите, а  Вы кто?

– А Вы кого ждали?

– Доктор мне сказал, что сейчас придет замполит дивизии– полковник. Фамилию его я не помню, но точно помню, как он выглядит. Вы же, майор, и на него явно не похожи. Доктор мне приказал ни с кем больше не разговаривать.

– Даже с мамой. Кстати, а где она? Или у Вас с ней «особые» отношения?

– Она приедет завтра. Так, доктор сказал. Она решила приехать сразу, как только я приду в сознание.

– Так доктор, сказал?

– Да. Так, кто Вы?

– Как тебе сказать. Я действительно не замполит. И разговаривать со мной совсем не обязательно. Давай так сделаем. Я сейчас дам тебе бумагу, где ты напишешь, что ни к кому претензий не имеешь, и я пойду по своим делам, прокурорским. Договорились?

– Прокурорским?

– Да, я следователь прокуратуры и моя фамилия– Смирнов. А потом, общайся  с кем хочешь. К сожалению, так положено. Хочешь– не хочешь,  а мне необходимо спросить тебя, что же именно произошло. Тем более, вопреки «традиции», посмертной записки не обнаружили. Хорошо хоть тебя успели снять, а так бы долго голову ломали, что же именно произошло.

Солдат как то затравленно взглянул на собеседника и закрыл глаза. Александр терпеливо ждал. Прошло минут десять, пока солдат соизволил продолжить общение.

– Записки действительно не нашли?

– Действительно. Или, как бы тебе более доступно ответить– «зуб даю». Устраивает? Так она все таки была?

Солдат натянуто улыбнулся.

– Не знал, что прокуроры могут так разговаривать.

– Прокуроры могут разговаривать по разному. Ладно, не буду тебя долго мучить. Говори, что произошло. Пока коротко. И пойду я заниматься своими делами. Да, вот тебе копия постановления о возбуждении уголовного дела, прочти, на досуге.

Солдат немного помолчал и начал рассказывать.

Он прибыл в полк после учебки полгода назад. В учебке служба  шла нормально. Он хорошо учился и командиры пророчили ему безбедную жизнь в части. Он даже начал подумывать о службе по контракту. Отличные характеристики и оценки послужили основанием для назначения на престижную должность в шифровальный отдел. Именно этой специальности его и учили в учебке. Попасть на эту должность являлось вершиной мечтаний очень многих солдат. Службу несли в отдельном здании. Основной контингент контрактники, в основном, женщины. Все размерено и спокойно. Никаких тебе неудобств, в виде торчания на посту в мороз, рытья окопов и еще многого другого. Питание в столовой командного пункта по летной норме. В свободное от дежурств время никто не мешает отдыхать, так как  на смене требуется предельная внимательность, и никто не желал рисковать, подставляя себя  в качестве виновника в срыве боевой задачи пусковых установок ядерных ракет находящихся на постоянном боевом дежурстве.  В общем, перспективы самые радужные. Были . . .

С первого дня у него не заладились отношения с непосредственным начальником – старшим лейтенантом, требовавшим зазубривания наизусть огромного количества инструкций и других документов. Сначала он попытался выполнять поставленные задачи, но скоро понял, что такое ему не под силу. Бесконечное зазубривание огромного количества материала отнимало много сил, что мешало качественно выполнять прямые должностные обязанности. Он стал рассеянным и начал допускать ошибки. Чувство ответственности  заставило обратиться к старшему лейтенанту, с просьбой избавить от зазубривания ненужного, по его  мнению, материала. Например, положений Устава гарнизонной и караульной службы, инструкций и должностных обязанностей других подразделений. Это вызвало  у старшего лейтенанта вспышку агрессии. Офицер обвинил подчиненного в тупости, а потом и избил. С этого времени жизнь превратилась в настоящий кошмар. Старший лейтенант с нескрываемым наслаждением издевался над ним, оскорблял, бил.  При этом, как ему показалось, офицер при этом испытывал наслаждение.

Понимая, что необходимо попытаться найти выход их сложившейся ситуации он обратился к замполиту роты и попросил перевода в другое подразделение. Действительно, если он не справляется  с этой работой, путь назначат на другую, не такую ответственную.

Решение оказалось явно ошибочным. Замполит роты передал содержание разговора старшему лейтенанту, что привело того  в ярость. С этих пор офицер начал еще более жестоко и извращенно издеваться над подчиненным. Например, теперь бил аккуратнее, без следов. Кроме этого, он нашел другой эффективный способ издевательства. К этому времени наступила зима. Морозы стояли под тридцать градусов. Старший лейтенант заставлял его одевать на летнюю форму общевойсковой защитный комплект (ОЗК) и противогаз, после чего он по несколько часов выполнял различные упражнения на улице. После этих занятий он  в таком виде находился на боевом посту. Любое отклонение от установленных требований заканчивалось избиениями. От такого напряжения он стал часто терять сознание. Наконец, измотанный до предела он не выдержал и заснул во время дежурства,  пропустив поступивший сигнал. Это происшествие вызвало волну разбирательств и наказаний. Досталось и старшему лейтенанту. Произошедшее потом оказалось настолько страшным, что он даже сейчас не может об этом рассказать без содрогания. Закончив «воспитательные мероприятия» старший лейтенант отправился домой, пообещав в случае повторения подобной ошибки устроить такое, что по сравнению с уже произошедшим, покажется приятным времяпровождением.

В пять утра он проснулся от того, что  в дверь аппаратной кто– то настойчиво стучал. Его разбудила женщина– контрактница, испуганно сообщившая, что опять пропущен сигнал. Девушка так расстроилась, что заплакала. По ее виду он понял, что эта ошибка оказалась еще более серьезной, чем предыдущая.

Когда девушка ушла, он написал записку с признанием, что именно он допустил ошибку в работе и просит никого другого не наказывать, снял брючной ремень и повесился на перекладине стойки аппаратуры.

Смирнов слушал солдата очень внимательно. Он пытался найти в его рассказе нестыковки,  неточности, любое, что могло бы позволить выявить неискренность. Он внимательно следил за выражением лица собеседника. И этому имелись весьма веские основания.

Обычно, Александр по ходу беседы заполнял протокол. Сейчас изменил этому правилу, стараясь как можно лучше разобраться в произошедшем. Изучая материалы уголовного дела, он очень внимательно ознакомился с материалами, характеризующими личность солдата. К этому времени, по его поручению уже отправился по месту жительства до призыва потерпевшего офицер, причем, которому Смирнов доверял. Пока подтверждений психических отклонений, о чем упорно свидетельствовали представленные ему материалы проверки, он не находил.

Большую часть свидетелей Смирнов уже допросил. Как и следовало ожидать, «рука» командования уже сильно ощущалась. Свидетели очень неохотно шли на контакт и по большей части откровенно лгали. Будучи опытным следователем, Александр сразу изъял всю имеющеюся документацию из шифровального отдела, упаковал ее в ящик и передал на ответственное хранение в секретную часть дивизии. Начальник секретной части доверия не внушал но, Александр искренне надеялся, что тот вряд ли решиться самостоятельно вскрывать опечатанный ящик и фальсифицировать документы, хотя, к моменту изъятия ушлые командиры уже основательно ее подчистили. Оставалось надеяться, что не все, и при внимательном ознакомлении с документацией, факты фальсификации удастся доказать.

Наконец солдат устало замолчал. Александр задал еще несколько уточняющих вопросов и переместился за стол оформлять протокол.

Солдат явно нервничал и когда получил протокол для ознакомления, вдруг заявил, что Смирнов допустил много неточностей. Уточняя, что именно не понравилось потерпевшему, Смирнов вдруг поймал себя на мысли, что боец занял позицию «и Вашим и нашим». Постепенно, услышанный рассказ превращался в нечто, весьма отдаленно напоминавшее услышанное Александром. Кроме этого, именно теперь содержание протокола стало противоречивым и непоследовательным.

Такое его категорически не устраивало. Дело в том, что при расследовании такой категории уголовных дел требовалось, что бы потерпевший однозначно определился с тем, чего именно желает добиться. Или наказания виновных, или максимальной материальной выгоды. Метание из стороны в сторону приводило, как правило,  к «нулевому» результату. То есть, виновный избегал привлечения к ответственности, а осознавший что его обманули потерпевший, начинал судорожно писать во всевозможные инстанции жалобы о том, что следствие проведено недостаточно грамотно и объективно. На что же еще ему жаловаться? Ведь не на себя же любимого, собственную жадность и трусость.

Вот и сейчас, разговаривая с солдатом, Смирнов так и не мог определиться с вопросом, а как же именно ему поступить. Сложившаяся обстановка позволяла откровенно заволокитить дело, позволить потерпевшему «срубить» по максимуму, и благополучно избежать негативных оценок его работы со стороны вышестоящих прокуроров. А потом можно и прекращать дело. Благо, что фактически, он добро на такое получил.

Так и не решив как поступить, Смирнов заставил солдата сформулировать ответы на интересующие его вопросы и скрупулезно изложил их на бумаге.

Полученный результат разочаровывал, но он пока решил не давить на потерпевшего. Покидая палату, он попросил солдата подумать, посоветоваться с мамой, чей приезд ожидался к вечеру, а потом уже озвучить свою окончательную позицию.

Выйдя в коридор, Смирнов сразу отправился в кабинет начальника отделения но, как и предполагал,  последнего там не оказалось. Неведомые срочные дела заставили врача покинуть свое рабочее место в явно неурочное время, так как  именно  сейчас ему предстояло проводить обход.

Смирнов вызвал старшую медицинскую сестру и потребовал от нее написать письменное заявление о том, что представитель органов следствия довел до нее требование запретить посещение потерпевшего ЛЮБЫМИ лицами, кроме его матери.

Естественно, это действовало только до того времени, как появиться начальник отделения и напишет аналогичную расписку, которую немедленно предстояло отправить нарочным в прокуратуру.

Бывалая женщина попыталась было «качнуть права», но Александр тут же позвонил по телефону начальнику госпиталя и потребовал от того или повлиять на строптивую работницу, или самому написать аналогичную расписку. Должностные лица в армии всегда являлись склонными к тихому саботажу требований военных прокуроров, но  когда конкретное лицо ставилось перед определенным фактом под персональную ответственность, сразу проявляли отменную исполнительность и ответственность. После получения резкого выговора от начальника, женщина, пусть и всячески выказывая свое недовольство но, все таки, необходимую расписку написала.

Возвратившись в прокуратуру, Смирнов тут же оказался в кабинете начальника.

– Саша, что– то я не пойму твоей логики. Ты, что намерен делать?

– Пока не знаю Виталий Владимирович. Чес-слово. Терпила, честно говоря, явный маменькин сынок, абсолютно не предназначенный для армии, да и еще пока сам не определившийся в какую сторону качнуться. Как говориться «и хочется и колется и мамка не велит». Посмотрю, что он начнет петь, когда мамка евойная приедет. Решат срубить бабок и не «поднимать волну», так и будет. Мне все равно. Тем более, отцы-командиры уже отменно обработали свидетелей. Врут, сволочи, все поголовно.

– А зачем так круто взялся за дело. Замполит мне телефон оборвал после твоего запрета на общение. Напугал ты их здорово. После письменных расписок откровенно ссут за свою шкуру. Тем более, репутация у тебя явно кровожадная.

– Пусть ссут. Это на тот случай, если мама вздумает искать правду. Тогда эти меры вполне оправданы.

– Смори, смотри. Терпилы они бываю очень неблагодарные.

– Знаю. Но сразу скажу, что как только почувствую, что они с мамой только подумают изменить позицию, тут же откровенно похерю дело.

Утром следующего дня Смирнова в коридоре прокуратуры уже ожидала довольно пожилая сухонькая женщина в более чем скромной одежде. Усевшись на предложенный ей стул в кабинете следователя, она еще долго вздыхала и не спешила начать разговор.

Александр, в свою очередь, так же не спешил. Пусть скажет, чего хочет, без наводящих вопросов. Наконец, женщина решилась.

– Вы прокурор, который будет расследовать дело в отношении моего сына?

– Я следователь прокуратуры и действительно буду расследовать уголовное дело, возбужденное по результатам проверки по факту попытки суицида Вашим сыном. Только не в отношении него. Вашего сына никто ни в чем не обвиняет. Наоборот, Закон обязан защитить его права. Конечно, если он сам этого пожелает.

– Я разговаривала с офицером части, и он мне поведал, что мой сын сам во всем виноват. Но, командование части не хочет лишнего шума вокруг этого происшествия и готово не предъявлять к нему претензии, а так же, оказать нам материальную помощь. Что Вы посоветуете?

– Ничего. Я не занимаюсь «терками». Я обязан выяснить обстоятельства произошедшего и принять решение. Если есть виновные– привлечь их к суду, если нет, то никого судить не будут. И главное в этом– позиция Вашего сына. Если погорячился и сам совершил глупость, одно дело, если он сделал это в результате преступных действий других лиц, совсем другое. А насчет «претензий» со стороны командования, ту ничего не могу сказать, так как это сущий бред.

– Я не верю в наше правосудие.

– Это Ваше полное право. Ни в чем убеждать не намерен.

– Вы можете гарантировать, что виновные понесут наказание?

– А они есть?

– Сын говорит, что есть.

– Не уверен. Могу дать Вам протокол его допроса. Ознакомьтесь. Думаю, что закон я не нарушу. Вы, как мать, имеете право  это знать.

Женщина долго, очень долго, читала протокол, а потом удивленно подняла глаза.

– Но, ведь, он мне говорил совсем другое.

– Скажите,  а когда Вы узнали о произошедшем?

– Два дня назад, и сразу приехала.

– Но ведь это произошло уже давно. Вы не спросили у сего таинственно офицера, почему Вам сразу ничего не сообщили.

– Спрашивала. Он ответил, что сын был без сознания, и они решили пока меня зря не беспокоить.

– Странная «заботливость». Не находите? Признаюсь, если бы я вовремя не принял необходимые меры, его бы уже так обработали, что он и Вам бы не рассказал всей правды.

– Да, меня это очень обеспокоило. Тем более, врач признался, что его вынули из петли очень поздно и почти неделю они сами не знали, выживет ли он или нет.

– Давайте решим так, если Вы намерены добиваться справедливости– я со своей стороны буду Вам в этом помогать. Если нет– получайте эту самую «материальную помощь» и отправляйтесь домой. Ваш сын будет в самое ближайшее время комиссован. Его военная служба однозначно закончилась. Даю Вам два дня, а потом проведу повторный допрос.

В установленное время Смирнов пришел в палату к потерпевшему и сразу обратил внимание на то, что следов заботы командования тут явно не наблюдается. Мать спала на соседней койке, причем,  постельного белья не имелось. На прикроватной тумбочке полностью отсутствовали фрукты или иное, что обычно приносят визитеры. Хмурые лица женщины и ее сына так же оптимизма не внушали. Александр поздоровался и уселся за стол.

– Я так понимаю, «материальной» помощи Вам пока не передали? Интересно, почему? Кстати, а вообще, чем отцы-командиры помогли на сегодняшний момент?

Женщина и парень переглянулись и их лица еще больше помрачнели.

– Вы пришли поиздеваться?

– Извините. Искренне не хотел Вас обидеть. Ладно, давайте перейдем к делу.

Уже с первых минут допроса Смирнов понял, что потерпевший так и не решил, какую именно позицию он намерен занять. Все те же расплывчатые и неконкретные показания, из содержания которых невозможно было понять, что же его заставило совершить самоубийство.

Александр терпеливо записывал показания, и настроение его все больше портилось. Придется заниматься фигней, причем, без перспективы реально доказать что же произошло на самом деле.

Опрос продлился три часа, и наконец, он передал протокол допроса свидетеля солдату для ознакомления. В свете полученных показаний он, вероятнее всего, им и останется. Сын и мать очень долго знакомились с содержанием протокола, о чем-то перешептываясь. Смирнов терпеливо ожидал, пока они все обсудят, готовый опять долго и нудно записывать уточнения и дополнения. Ничего не поделаешь, так положено.

К его великой радости в этот раз много писать не пришлось. Так, пару незначительных  уточнений.

В общем, он, пока скучал и ждал окончания ознакомления, уже в уме составил план следствия. Ничего, пару-тройку недель потратит, но потом уже ни один адвокат не сможет опротестовать его решение о прекращении уголовного дела. А совесть? С совестью, тоже все нормально. В духе нынешнего капиталистического настоящего, человек обычно стремиться заработать. Пусть даже и такой страшной ценой. И именно тут следователь ничего поделать или изменить не в состоянии.

   Александр встал, попрощался и направился  к двери. За спиной стояла такая напряженная тишина, что он не выдержал и обернулся. Лица сына и матери имели абсолютно одинаковое выражение – тоски и безграничного отчаяния. Они все прекрасно понимали, что произойдет в ближайшее время. Они получат кое-какое денежное вознаграждение, следователь возьмет на свою душу очередной грех безразличия, а истинный виновник произошедшего благополучно избежит наказания. Как говорится, все, как и положено в истинно «демократическом» обществе новой России.

Смирнов вышел на улицу и с наслаждением закурил сигарету. От госпиталя до прокуратуры ходу было около двадцати минут, и он намеревался их потратить на спокойное обдумывание дальнейшего плана действий. Хотя, чего там врать самому себе– плана дальнейших бездействий. После его звонка замполиту дивизии ему предстояло выждать пару дней, а потом формально провести допросы и выполнить другие следственные действия, что бы подготовить для проведения психолого-психиатрической экспертизы необходимые материалы, из которых врачи могли сделать только один вывод– «паренек погорячился». Да, нужно будет связаться с дознавателем и поставить задачу собрать материалы в нужном ключе.

Так, с этим делом все понятно, будем думать о других, более насущных . . .

– Александр Николаевич! . . .

Крик был настолько сильным и эмоциональным, что Смирнов непроизвольно пригнулся в готовности отпрыгнуть в сторону.

На открытом участке дороги он не увидел никого кроме матери бойца и поэтому не стал пока предпринимать никаких действий.

Женщина между тем бегом приближалась к нему и, похоже, скорости снижать не собиралась. Александр внимательно осмотрел бегущую женщину. Ничего в руках нет. Одежда не оттопыривается. Значит, опасности, в крайнем случае, пока, не предвидится. Ладно, успокоимся и подождем дальнейшего развития событий.

Наконец, женщина начала снижать темп, и остановилась в паре метров от него, тяжело дыша. Александр стоял молча и ждал пока женщина выровняет дыхание. Сигарета начала жечь пальцы и он ее отбросил в сторону.

Наконец женщина задыхаясь заговорила.

– Я хочу еще раз спросить Вас– Мы с сыном можем рассчитывать на то, что виновный понесет наказание?

 До прокуратуры оставалось идти минут пять.

– Инна Николаевна,  я предлагаю прогуляться до моего кабинета. Пройдемся, успокоитесь. Все– таки, ответить вот так просто на Ваш вопрос не получиться.

Он взял женщину под руку, и они отправились по дороге.

 Смирнов приказал дежурному приготовить чай и уселся за стол напротив женщины.

– Вы не возражаете, если я закурю?

Взгляд женщины вдруг опять стал опять безразличным. Она смотрела куда-то вдаль и, казалось, совсем не слышала собеседника.

Александр чиркнул зажигалкой и рассеянно стал соображать, что делать.

Наконец он затушил окурок в пепельнице и встал со стула.

– Вы меня извините Инна Николаевна но, если Вас не затруднит, я бы не против поработать. А посидеть можете и в приемной. Там диванчик имеется . . .

Женщина подняла глаза.

– Скажите, а у Вас много работы . . .  Ну, в том смысле, тут так много всяких папок, бумаг. Вдруг Вы скажите, что на нас с сыном у Вас нет времени.

Женщина рукой провела вокруг. Действительно, сейчас рабочий кабинет Смирнова находился с состоянии, далеком от идеального. Рабочий стол, подоконник, журнальный стол были буквально завалены документами. Даже на полу вдоль стены неопрятными стопками расположились дела, материалы проверок и финансовые документы, изъятые им в ходе обысков по двум уголовным делам, так называемым «хозяйкам».

Александр растерянно сел на стул.

– Даже не знаю, что сказать Вам. Дел у меня, действительно, более чем достаточно. Даже, откровенно,  много до неприличия. Вот только Ваш вопрос не совсем правильный. В ходе нашего предыдущего разговора я Вам ясно дал понять, что результат дела зависит исключительно от позиции Вашего сына. Я буду расследовать это дело только в том случае, если он намерен добиваться привлечения виновного, если тот действительно есть, к ответственности. Да, это не просто. Очень не просто. Но, иного пути я не вижу. Скажу больше, лично я не могу гарантировать, что виновному назначат наказание, полностью соответствующее тяжести деяния. Что бы там не говорили, но суд, есть суд. Как решит, так и будет.   Хотя, лично для Вашего сына это не столь существенно. Дело в другом. По заключению врачей, Ваш сын до конца жизни останется инвалидом. И, самое печальное, состояние его здоровья пока остается не понятным. Оно может стабилизироваться, улучшиться или, это самое плохое, резко ухудшиться.

Если он даст показания, что все произошло по его личной вине, получит небольшую подачку и все. Если, не дай бог, все будет плохо, ни к кому и никогда претензий предъявить не получится. Сам виноват– сам и выкручивайся. А если суд признает, что вред здоровью причинен противоправными действиями офицера, то тогда Вы всегда сможете потребовать возмещения вреда от Министерства обороны и виновного. Конечно, с нашим законодательством и это не так просто но, все лучше, чем ничего.

 Вот такие «пирожки с котятами». Я обязан это Вам объяснить, что и делаю.

– А похожие дела у Вас есть?

– В смысле «похожие»?

– Ну, когда офицеры бьют солдат или издеваются, или . . ., ну, в общем, похожие?

– Есть. Например, начальник караула ударил солдата за провинность и сломал челюсть.

– И что там будет?

– Инна Николаевна! Вы меня извините за резкость но, что «там будет», я не могу сказать. Следствие заканчивается, и через пару недель я направлю дело в суд. И будет суд, а обвиняемого, по моему глубокому убеждению, признают виновным. Это– все что могу сказать. Другие вопросы не входят в мою компетенцию.

– А я могу посмотреть это дело?

– Зачем?

– Понимаете, я очень далека от всех этих судов-следствий. Всю жизнь честно проработала и ни с чем таким не сталкивалась. Поймите меня– газеты, телевизор да еще много чего только и твердят, что простому человеку добиться правды в нашей стране очень трудно. Нанимать адвокатов для нас нереально. Позвольте прочитать хоть один приговор по делам, когда офицеры били солдат. Больше мне ничего не требуется.

Смирнов удивленно разглядывал собеседницу. Действительно, просьба, честно говоря,  не обычная. Хотя, каждый человек это отдельная вселенная.

Александр взял со стола проект постановления о привлечении в качестве обвиняемого и передал его женщине.

Он действительно заканчивал следствие в отношении еще одного старшего лейтенанта, который разозлился на подчиненного и ударил последнего в челюсть. И ударил очень сильно. Челюсть сломалась в двух местах, а осколок кости повредил левый глаз. Травма оказалась настолько серьезной, что парень «заработал» инвалидность и был уволен как не годный к дальнейшему прохождению военной службы.

Расследование было очень не простым. Помимо откровенно противодействия расследованию со стороны командования части имелись и иные существенные трудности. Например, отсутствие прямых свидетелей. Офицер выволок солдата из караульного помещения на улицу, и сам момент удара не видел никто. Единственный свидетель– солдат, возвращавшийся из уборной. Он видел, как его товарищ вылетел из-за угла здания и когда подошел ближе, офицер уже ушел. Конечно, имелись еще три солдата, но они выбрали очень нейтральную позицию – ничего не слышали и не видели. Ссоры не наблюдали. Видели потерпевшего  в 14.05 абсолютно здоровым, а в 14.10 со сломанной челюстью. Тем не менее, Смирнов смог собрать доказательства, достаточные для привлечения этого офицера в качестве обвиняемого. И позиция потерпевшего тут была более чем решительная. Помимо весьма неприятного вида шрама и косящего глаза,  у него возникли еще и серьезные проблемы со здоровеем в виде ухудшения зрения и сильных головных болей. В общем, досталось парню «по полной» и он решительно добивался справедливости. Поэтому Смирнов без колебаний передал проект постановления Инне Николаевне.

Женщина долго и внимательно знакомилась с документом. Наконец, она его возвратила Смирнову и решительно встала со стула.

– Все, мы с сыном решились и готовы дать показания. Пойдемте.

Сделав пару решительных шагов, женщина обернулась и удивленно посмотрела на так и оставшегося сидеть Смирнова.

– Александр Николаевич! Пойдемте! Нужно записать показания!

– Инна Николаевна! Вы правильно отметили, что дел у меня очень много. Я итак много времени потратил впустую, записывая неопределенные показания Вашего сына. Через полчаса у меня запланированы следственные действия  по другому делу. Завтра в 16 часов я буду в госпитале и все запишу. А теперь, до свидания.

Женщина сначала возмущенно округлила глаза и даже набрала побольше воздуха в легкие но, опять окинув взглядом стопки документов, вдруг виновато улыбнулась.

– Ой, простите. Не подумала. Будем с сыном Вас ждать. До свидания!

 – Надеюсь, завтра разговор получиться более продуктивным.

Инна Николаевна пару секунд осмысливала услышанное, потом смущенно улыбнулась и вышла из кабинета.

Напротив Смирнова расположился за столом пухлый молодой парень в модно-кричащем спортивном костюме со свежим шрамом под левым косящим глазом. Сейчас повреждения выглядели не так страшно, как во время их первой встречи. Тогда, встретившись взглядом с открытым глазом потерпевшего, излучавшим такую сильную волну боли и страха, Александр испытал острое чувство гнева по отношению к офицеру, решившего таким образом «воспитать» подчиненного. Позже выяснилась и причина столь серьезного повреждения от единственного удара– офицер являлся чемпионом РВСН по рукопашному бою.