Текст книги "Ускользающие тени"
Автор книги: Дина Лампитт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 33 страниц)
– Как и в искусстве любви? – дерзко осведомилась Сара.
– Надеюсь, что вскоре вы убедитесь в этом сами
С этими словами герцог отошел, а рядом с Сарой оказались Чарльз и Карлайл.
Хозяйка тщательно продумала весь вечер. Через час после ужина предстоял концерт в большом салоне, далее предполагалось подать холодную закуску в трех отдельных комнатах. Затем следовали бал и карточные игры, а перед наступлением Нового года все гости должны были пройтись в танце, возглавляемом самой мадам де Буффлер. Все развлечения были устроены остроумно и забавно, и все же Сару томило легкое беспокойство. Сам дух этого дома помимо ее воли заставлял ее мысли обращаться к призраку.
Она несколько месяцев – в сущности, почти полтора года – не видела эту женщину и уже начинала думать, что ее призрак исчез навсегда, что видение среди деревьев в саду Тиволи, которое растаяло прямо перед глазами Сары, было последним. Однако сегодня она испытывала ощущение, что незнакомка может появиться в любую секунду. Отгоняя прочь эти мысли, Сара под руку с лордом Карлайлом прошла в столовую, где ее сразу же окружила обычная свита поклонников. Шутливые разговоры с ними помогли ненадолго забыть обо всех неприятностях.
Но даже сплетни, лукавые речи и рискованные анекдоты не оживили ее. С облегчением вздохнув при возможности наконец-то посидеть спокойно, Сара одной из первых появилась в музыкальной гостиной, заняв место рядом; с Лозаном в первом ряду. Спустя десять минут на возвышение перед рядами поднялся Томас Эрскин, шестой граф Келли, один из самых одаренных музыкантов того времени.
– Браво! – воскликнула Сара, и граф ответил ей легким поклоном.
Граф был привлекательным мужчиной с почти седыми в его тридцать четыре года волосами, чистой свежей кожей и изогнутыми темными бровями над проницательными синими глазами.
Несколько дам воскликнули хором «о-ля-ля!», но граф не обратил внимания на них. Подбросив фалды фрака, он сел за инструмент и начал концерт двумя собственными пьесами – это были менуэты, посвященные герцогине Ричмондской и лорду Фотергилу. Лорд Келли часто писал музыку к светским вечерам, и Сара не сомневалась, что концерт завершит менуэт, Посвященный мадам де Буффлер.
Собственные пьесы настроили его на верный лад, и граф заиграл шестую сонату Паради, за которой последовало певучее произведение Арне, а затем – чрезвычайно трудная для исполнения соната Скарлатти под номером 264. Зачарованная каждой нотой, в бурном взрыве чувства Сара, не отрываясь, следила, как длинные сильные пальцы мелькают над клавиатурой – так быстро, что их очертания становятся почти неразличимыми.
«Какие у него маленькие для мужчины руки, – подумала она, – они кажутся почти женскими». Но тут же она ужаснулась собственной мысли.
Почти осознавая, что она сейчас увидит, Сара подняла глаза и увидела, что граф уже не сидит за клавикордами: На его месте, точно в той же позе, в которой сидел он, возникла рыжеволосая женщина. Сара почувствовала мгновенное смятение, ибо как мог призрак играть на клавикордах, как он мог заставить исчезнуть живого человека и занять его место? Боясь за свой рассудок, Сара погрузилась почти в каталептическое состояние.
Что-то в ее неподвижности встревожило Лозана, потому что в этот момент он оторвал взгляд от своей возлюбленной и взглянул на исполнителя. Сара видела, как он испустил краткий вздох и застыл, как будто был вытесан из камня. Его глаза неподвижно и сурово устремились вперед.
«Он видит ее», – подумала Сара и по непонятной причине впала в панику, как если бы хотела защитить рыжеволосое видение, ворвавшееся в ее жизнь без предупреждения, но еще ни разу не причинившее ей вреда.
В смятении Сара вновь перевела взгляд на возвышение и поняла, что она действительно сошла с ума. Ибо за инструментом опять сидел граф, завершая блестящий пассаж, в то время как герцог де Лозан еле слышно присвистнул, и этот звук был так необычен, что сердце Сары вновь сжала рука страха.
– Боже! – пробормотала она. – Боже мой!
Последнее, что она помнила, было: она медленно и плавно соскальзывает с кресла, видит над собой ряд изумленных лиц, а потом неожиданно пол поднимается, надвигаясь прямо на нее.
Обед завершился. В великолепный салон принесли кофе и бренди. Сидония безуспешно боролась с сонливостью. Мысль о том, как приятно будет забраться в огромную кровать с пологом на четырех столбиках, заставила ее, наконец, сказать хозяйке:
– Если вы не возражаете, я хотела бы отправиться спать. Шов, который наложили вчера, по-прежнему немного побаливает, и это меня утомило.
Шанталь сразу поднялась на ноги:
– Конечно, дорогая. Я поднимусь вместе с вами и посмотрю, не нужно ли вам чего-нибудь.
– В этом совершенно нет необходимости.
– И все же мне бы хотелось проводить вас.
Они поднялись по широкой лестнице, ведущей на верхние этажи шато. Хозяйка дома улыбнулась:
– Я не могу дождаться, когда услышу, как вы завтра утром будете репетировать. Мне кажется, с этими звуками дом совсем оживет.
– Вы уже решили, кто из нас будет репетировать первым?
– Алексей предложил, чтобы вы репетировали второй – это дало бы вам возможность подольше побыть в постели. Он очень беспокоится за вас и, мне кажется, сильно вас любит.
Шанталь произнесла это с типично французской простотой. В тех случаях, когда англичанка стала бы извиняться за вмешательство в чужие дела, Шанталь вела себя открыто и искренне.
Сидония решила взять это поведение за образец:
– Я тоже люблю его. Но он слишком молод, а у меня есть другой.
– И он любит вас так же сильно?
– Этого я не знаю. Когда-то я была в этом уверена, но он, если выразиться несколько старомодно, так и не объяснился.
– Мужчины этого не любят. Думаю, следует выбирать подходящие моменты и просто спрашивать их.
– Но я боялась совсем отпугнуть его.
– Что за сложности! Будь я на вашем месте, я бы увлеклась этим юношей. Вероятно, это помогло бы вам многое понять.
– Что вы имеете в виду? – спросила Сидония, поворачиваясь к француженке и не отпуская дверную ручку.
– Пока вы вместе и еще не спали вдвоем, вас будут терзать сомнения. Уступите ему, и вы сможете сделать свой выбор.
– Никогда бы не подумала об этом, – ответила Сидония, не в силах сдержать улыбку. – Благодарю, вероятно, я последую вашему совету.
«Какое очаровательное распутство!» – подумала она, когда за Шанталь закрылась дверь.
Комната поспешила встретить ее, впитывая каждой своей частицей.
– Кровать, я уже иду! – воскликнула в ответ Сидония, быстро разделась, сполоснулась и прыгнула в мягкие глубины исторического ложа. Она заснула сразу же – глубоко, но беспокойно, ибо, несмотря на свое утомление, видела один из самых живых и ярких снов, какие только случались в ее жизни.
Ей казалось, будто она стоит на верхней площадке великолепной изогнутой лестницы, положив руку на перила и напряженно прислушиваясь. С комнаты на нижнем этаже доносились звуки клавикордов, и Сидония узнала двадцать седьмую сонату Скарлатти. Смутившись, но, желая узнать, кто играет, Сидония начала спускаться по лестнице, отлично сознавая, что она облачена в одну черную атласную пижаму, несмотря на особенно холодную ночь.
Дверь в музыкальную гостиную была слегка приоткрыта, через щель Сидония могла разглядеть повернутого к ней в профиль исполнителя. Им оказался еще не старый, несмотря на совершенно седые волосы, мужчина. Сидония хорошо различала его моложавое лицо с темными бровями. Тихо и осторожно она пробралась вперед, туда, где могла видеть лучше, и застыла на месте, пораженная взрывом звуков, ибо подобную интерпретацию Скарлатти ей еще никогда не доводилось слышать. Все было совершенно иным – каждая нота, каждый оттенок, фразировка и интонация, повторы и переходы. Сидония в изумлении стояла на пороге, впитывая музыку, которую исполнял незнакомец, не ведающий, что за ним наблюдают. Внезапно в вихрь звуков блестяще исполняемой сонаты ворвался еле слышный шум шагов – кто-то шел со стороны лестницы.
С того места, где стояла Сидония, дрожа в своей тонкой пижаме, она могла разглядеть Сару Банбери, идущую под руку с тем отвратительным человеком, который вызвал обморок Сидонии в Марэ. Перепуганная, не зная, сон это или реальность, Сидония отступила в тень и застыла, сдерживая дыхание и почти слыша свое стремительно бьющееся сердце.
Они прошли мимо, обменявшись поцелуем, прежде чем войти в музыкальную гостиную, и Сидония услышала возглас Сары: «Прекрасно исполнено, милорд!» – когда соната подошла к концу.
– Боже милостивый, вы слушали меня, – по-английски, но с заметным шотландским акцентом откликнулся музыкант. – Вы долго здесь были?
– Нет, – ответил спутник Сары по-французски. – Мы только что спустились, А почему вы спрашиваете?
– Кто-то следил за мной с порога – по крайней мере, мне так показалось.
– Кто же?
– Похоже, это была женщина, но, честно говоря, мне не удалось как следует разглядеть ее.
– Вероятно, одна из служанок, – беспечно вставила Сара.
– Так я и подумал.
– Во всяком случае, сейчас ее здесь нет. Прошу вас, лорд Келли, сыграйте мой менуэт!
– С удовольствием! Итак, «Леди Сара Банбери». – И он разразился грациозной пьесой, удивительно тонко передающей характер той, кому она была посвящена.
Решив, что это может быть только сном, Сидония вновь наполнилась восторгом. Она удостоилась чести слушать неизвестное произведение графа Келли, посвященное одной из самых замечательных исторических персон! Очень осторожно она шагнула вперед и застыла.
Сара и француз танцевали, пока Томас Эрскин, лорд Келли, один из самых прославленных музыкантов своего времени, играл так виртуозно, что у Сидонии перехватило дыхание.
«Боже, только бы этот сон подольше не кончался! – молила Сидония. – Только послушать этого человека! Он просто гений. Мне бы хотелось, чтобы это длилось вечно!»
– Что это было? – вдруг воскликнул француз, по-видимому, сам Лозан.
– Что? Я ничего не слышала.
– Эта женщина снова стоит у двери, – заявил граф. – Я вижу ее углом глаза.
– Я покажу ей, как подглядывать, – решительно воскликнул спутник Сары и быстрыми шагами пересек гостиную.
Сидония рванулась прочь, чувствуя холодные ступени лестницы босыми ногами, охваченная настоящим ужасом. В таком состоянии она проскользнула по коридору, вбежала в свою спальню, прыгнула на громадную кровать и зарылась в подушку.
Вокруг стояла полная тишина – кажется, в ней было бы слышно, как пробегает по полу мышь, – и Сидония поняла, что все видение было иллюзорным, созданным ее воображением. Ибо что могли делать Сара и граф Келли в удаленном шато в долине Луары? Тем не менее присутствие герцога де Лозана насторожило ее. Неужели она опять путешествовала во времени и пространстве или всего лишь видела сон? Напряжение стало невыносимым, и Сидония вдруг разразилась слезами.
– Нет, нет, месье! – позвала его Сара. – Позвольте мне сделать это самой.
– Почему? Она же моя служанка.
– Я знаю. Но она могла перепугаться. Лучше я сама поищу ее.
С этими словами Сара скользнула мимо герцога и поспешила по лестнице, видя перед собой одетую в черное фигуру, пышные рыжие волосы которой она могла бы узнать где угодно.
– Что ты здесь делаешь? – тихо спросила Сара. – Что тебе надо от меня?
Ответа не последовало. Повернув в коридор, Сара успела увидеть, как незнакомка скользнула в ее собственную спальню и прикрыла дверь. Скорее охваченная любопытством, нежели гневом, Сара поспешила за ней, распахнула дверь и застыла на пороге, озираясь по сторонам.
Всего на секунду ей показалось, что она попала в чужую комнату, настолько изменилась в ней меблировка. Громадная постель была совершенно иной, задрапированной розовым пологом, лакированный туалетный столик, стонущий под грузом баночек, коробочек с пудрой и помадой, притираний и масел Сары исчез, а его место заняло зеркало с непонятными вещами на нем – странными флаконами и незнакомыми предметами, назначение которых она не могла угадать. На стуле висела одежда, подобной которой Сара никогда не видывала. Она моргнула, и тут же комната приняла свой обычный вид. Убедившись, что все в ней стало таким, как прежде, Сара вышла в коридор со странным чувством разочарования от того, что призрак вновь ускользнул от нее.
– Ну что? – спросил подошедший Лозан.
– Я не нашла ее. Должно быть, она убежала и спряталась.
– Она осмелилась появиться здесь?
– Нет, – солгала Сара.
Герцог посмотрел на нее прищуренными глазами
– Вы не увлекаетесь этим, миледи?
– Чем?
– Поисками истинного знания.
– Боюсь, я вас не понимаю.
– Значит, нет?
Теперь он глядел на нее с иронической усмешкой, так, что его изогнутые брови еще сильнее приподнялись у висков.
– Нет, нет, – поспешно произнесла Сара. – И все же о чем вы говорите?
– Вы слышали о клубе «Адское пламя»?
– Конечно, – ответила Сара. – Конечно, слышала.
Да и кто не слышал о нем? Основанный сэром Фрэнсисом Дашвудом, министром финансов во времена графа Бьюта, клуб вскоре стал знаменитым, поскольку унаследовал самые отвратительные из традиций клуба «Могок». В мрачных склепах Медменхэмского аббатства и пещерах Хай-Уайкомб повесы, щеголи и политические деятели совершали некое поклонение дьяволу, заменяя Христа Сатаной, а Деву Марию – Венерой. Но это было еще не все. Сара слышала ужасные рассказы о церемониях вступления в члены клуба, которые пародировали религиозное поклонение о черных мессах, в которых участвовали обнаженные женщины, об оргиях в Римском зале, куда бывали приглашены лондонские потаскухи. Говорили, что венерические болезни настолько распространены среди членов клуба, что они обращались друг к другу по прозвищам вроде Сеньор Гонорея или Месье Венерина Печать.
– Вам никогда не доводилось побывать там, Арман?
– Нет, не доводилось. Но несколько лет назад один из членов клуба приезжал повидаться со мной – некий Джон Уилкс.
– А, этот!
– Вам он не нравится?
– В газете «Норт Британ» он публикует ужасные вещи, жестоко оскорбляя короля.
– Короля? – повторил Лозан, приподняв брови. – И вы так преданы королю, что вас это тревожит?
Сара почувствовала неловкость и покраснела.
– Я считаю, что незаслуженные оскорбления непростительны.
– С этим я мог бы согласиться, – примирительно заметил герцог. – Но давайте вместо этого поговорим о колдовстве и алхимии, искусстве превращать свинец в золото.
– Как я понимаю, вы уверены, что я занимаюсь чем-либо подобным, – раздраженно произнесла Сара. – Но на самом деле это не так. Интересно, что заставляет вас так думать?
– У вас есть знакомая женщина. Я видел, как в канун Нового года она играла на клавикордах вместо графа Келли, и только что видел ее вновь.
– Значит, это не игра моего воображения, – еле слышно пробормотала Сара.
– Отнюдь.
Она повернулась к Лозану, ибо, несмотря на этот неприятный разговор, он нравился ей.
– Если вы тоже видели ее, скажите, кто она такая?
– Вероятно, призрак, или еще более сверхъестественное существо.
– Что вы хотите этим сказать?
– Возможно, она приходит совсем из другого века. Может быть, она даже еще не родилась, но каким-то образом ухитряется проникать в прошлое.
– Но это невозможно!
– Отчего же? Наоборот, возможно. Разве у вас никогда не было видений, которые исчезали как сон, но потом становились явью?
– Не совсем так…
– Конечно, это бывает по-разному, и это только пример выхода из ритма своего времени.
– Я верю в предчувствия, но вашим словам я никак не могу поверить.
– А! – воскликнул Арман и прищелкнул пальцами.
– Но если она так удивительна, если она – существо из другого века, почему вы смеялись, увидев ее?
– Я смеялся не над ней, а от собственного изумления. Я ошибочно полагал, что это оборотная сторона вашей натуры, ваша скрытая сущность. Похоже, между нами может, быть нечто большее, нежели простая привязанность.
– Ни слова больше, месье. Если вы окажетесь колдуном, я возненавижу вас.
– Нет, вот тут вы ошибаетесь, моя дорогая. Вы никогда, никогда не сможете возненавидеть меня – до тех пор, пока не кончится ваша земная жизнь.
– Я могу попытаться, – возразила Сара, повернулась на каблуках и пошла прочь.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Впоследствии, когда спустя целые года она пыталась найти объяснения случившемуся, Сидония думала, что ее визит в Шато-де-Сидрс был одним из поворотных моментов ее жизни. Ибо именно здесь, по ее мнению, она наконец-то научилась играть на клавикордах и именно за эти несколько дней постигла искусство самообмана. Но все же ей так и не удалось рассудить, чего было больше в этом кратком визите – хорошего или дурного. Как полагала Сидония, она бы пожертвовала почти всем, в том числе и здравым рассудком, чтобы улучшить свое музыкальное мастерство таким внезапным и сверхъестественным образом, как это сделала тогда.
Пробудившись от сна, она все еще слышала звуки – фразы, сыгранные графом Келли, эхом отдавались в ее голове. Не в силах спать, но и не в состоянии идти к клавикордам и боясь потревожить остальной дом, Сидония потеплее оделась и вышла в парк. Пробираясь по снегу, еще не будучи уверенной в том, что случилось с ней сегодня ночью – был ли это сон или другой род реальности, она чувствовала, что ей не удастся ускользнуть от предначертания судьбы. Она еще пребывала в нерешительности и смятении, когда чистый звук скрипки разорвал молчание пронзительно-холодного утра. Прислушавшись к тому, откуда доносился звук, Сидония направилась к группе хозяйственных построек позади шато.
Алексей стоял спиной к ней, разыгрывая сочинения Паганини с такой виртуозностью, что Сидония застыла в восхищении, не представляя себе, как можно играть так блистательно в такой ранний час. Совершенно не замечая ее присутствия, русский завершил игру торжествующим пассажем, и Сидония зааплодировала:
– Браво, прекрасно сыграно!
Он быстро обернулся:
– Сидония? Вы застали меня врасплох. Что вы здесь делаете? Я был уверен, что вы еще спите.
– Я рано проснулась и вышла подышать воздухом.
– Который теперь час?
– Думаю, около семи.
– Отлично. Я могу поупражняться еще час.
Она с любопытством взглянула на него:
– Я не знала, что вы такая ранняя пташка. Вам хорошо спалось?
Алексей глуповато усмехнулся:
– Нет, я бодрствовал почти всю ночь и думал о призраке в музыкальной гостиной. Знаете, могу поклясться – я слышал его.
– Что вы имеете в виду?
– Мне казалось, что я слышал, как посреди ночи кто-то заиграл на клавикордах. Это было бесподобно и так, как только может представить себе воображение в полной темноте.
Сидония нерешительно ответила:
– Мне тоже показалось, что я слышу клавикорды, но я не была уверена, что это не сон.
Алексей отложил скрипку на сваленное в углу сено и подошел к ней поближе:
– Вы выглядели так трогательно, когда произнесли это.
– Как именно?
– Вы были похожи на беспомощную девочку! Идите сюда, я успокою вас.
Он обхватил ее руками и крепко прижал к своей груди, погружая в глубины своего расстегнутого пальто, приникая к ней всем телом. Где-то в глубине своего сознания, не затронутого вихрем чувств, Сидония знала, что ее борьба с совестью окончена, что она не прочь заняться любовью с Алексеем Орловым, хотя понимала, как смешно и неудобно будет выглядеть, если она станет его любовницей не где-нибудь, а именно здесь, в сарае, где некогда была устроена конюшня.
Алексей склонил голову и поцеловал ее – не тем дружеским шутливым поцелуем, какими они обменивались прежде, а долгим и страстным. Под его губами ее рот приоткрылся, и у обоих захватило дух от восторга. Опустив руки на ее бедра, Алексей прижал ее еще ближе.
– Я хочу тебя, – произнес он странно напряженным голосом.
– Прямо здесь?
– Почему бы и нет? Ты замерзла?
– Нет.
Безумие обрушилось на них, подобно волне, и, не желая раздеваться, Алексей опустил Сидонию на сено, склонившись к ней. Она протяжно вздохнула, когда ее одежда оказалась расстегнутой, и он грубо вошел в нее, как будто всю жизнь ждал этого момента и теперь никак не мог насытиться им. Ритм его движений был чудесным, удивительным и мощным, Сидонии он казался Царем-варваром, а она сама – маленькой рабыней-наложницей.
Стыд и чувство вины исчезли без следа, и Сидония позволила себе погрузиться в поток желания неистового юноши. Все продолжалось восхитительно долго, они любили друг друга, подобно изголодавшимся животным, радуясь чувствам, которые им удавалось возбуждать друг у друга. Внезапно Алексей остановился.
– Не хочу кончать слишком быстро.
Она улыбнулась ему:
– Ты так и не успел снять пальто…
– Я ничего не успел снять, но это неважно. Так даже лучше.
– Знаю.
Он вновь стал двигаться – сначала медленно, постепенно ускоряя темп. Глубоко внутри Сидония испытывала ни с чем не сравнимое чувственное удовольствие, которое начало расти, увлекая ее к вершинам незабываемого наслаждения.
– Нет, не надо! – воскликнула она, когда взрыв острого эротического блаженства заполнил все ее тело. Но Алексей не мог ответить, он изливался в нее, переполненный ощущениями.
– Боже мой! – вздохнул он, падая на сено рядом с ней. – Лучше этого у меня еще никогда не бывало. Ты удивительна.
– И ты, – ответила Сидония, придвигаясь к нему и чувствуя, как после приятного расслабления воспоминания о Финнане вновь начинают терзать ее.
– Может быть, повторим?
– Сейчас?
– Нет, сегодня ночью в постели. Достойно, как и положено взрослым людям.
– Разве сейчас мы были не похожи на взрослых?
– Это было просто божественно, – простонал Алексей и закрыл глаза.
Когда через полчаса они рука об руку появились в шато, то обнаружили, что Шанталь уже встала, а завтрак подан в одной из гостиных.
– Вы гуляли? – спросила хозяйка, понимающе окидывая взглядом их сияющие лица.
– Мы оба слишком плохо спали, – поспешно ответила Сидония. – Алексею показалось, что он слышит ваше музыкальное привидение, да и мне, по правде говоря, тоже.
– Может быть, – ответила Шанталь, – хотя, должна признаться, я сплю чутко. Не хотите ли кофе?
Выпив кофе с круассаном, Сидония отправилась помыться, а потом, одетая в брюки и пушистый свитер, переступила порог музыкальной гостиной. Она почти ожидала увидеть там все того же музыканта, седоволосого и моложавого, с обращенным к ней в профиль лицом, но гостиная была совершенно пуста, и ее спокойствие не нарушал ни единый признак непонятных явлений. Подняв крышку инструмента, Сидония присела к нему и попыталась вспомнить свой сон.
Это пришло к ней сразу, подобно откровению, и, опустив руки на клавиши, она заиграла так, как в ее сне играл граф Келли. Низко опущенная левая рука ее извлекала из инструмента необычные арпеджио, в то время, как правая сплетала мелодию из повторяющихся нот в различной тональности.
– Боже милостивый, – произнесла с порога Шанталь. – Никогда еще не слышала Скарлатти в подобной интерпретации! О, простите меня, я не хотела помешать.
Но Сидония не ответила, поскольку дух сна совершенно завладел ею, и она начала воспроизводить слышанное. К сожалению, одна из пьес навсегда ускользнула от нее: мелодия менуэта «Леди Сара Банбери» упорно не вспоминалась, и чем дольше Сидония старалась припомнить ее, тем меньше у нее это получалось. Но это было совершенно не важно по сравнению с богатством нового звучания, в которое она погрузилась. Граф Келли был в комнате, она сознавала его присутствие и почти чувствовала, как он берет ее за запястье при каждой неправильно взятой ноте.
– Невероятно! – прошептала Шанталь Алексею.
Оба застыли на пороге, не решаясь пошевелиться. – Так значит, вот как эти пьесы исполняли в восемнадцатом веке! Что же с ней произошло?
Русский юноша самодовольно улыбнулся, полный простодушной гордости, твердо веря, что его мужественность дала возможность излиться таланту его возлюбленной. Однако Шанталь, будучи француженкой и светской дамой, уловила его взгляд, правильно его истолковала, но не поверила. В том, что сейчас совершалось в ее музыкальной гостиной, присутствовала почти духовная глубина, и Шанталь полагала, что такому явлению никак нельзя дать чисто земное объяснение.
Сидония начала играть менуэт «Герцогиня Ричмондская» с совершенно восторженным лицом.
– Послушайте, – позвала она. – Граф использовал здесь ее прозвище. Разве вы не слышите, как выпеваются слова: «Прелесть, Прелесть»?
– Я бы никогда об этом не подумала, – поразилась Шанталь. – Откуда вы узнали?
– Вероятно, помог призрак, – ответила Сидония, и на краткую секунду обе женщины обменялись взглядами.
– Тогда он оказал вам добрую услугу, – заключила хозяйка дома. – Значит, Лозан не так уж плох, как я считала.
– Кажется, в этом доме живет призрак не герцога, а самого графа Келли.
– Если так, мне оказана огромная честь, – серьезно проговорила Шанталь и задумчиво спустилась по лестнице, оставив музыкантов вдвоем.
Январский лес казался хмурым и суровым, холодное покрывало укутало землю, деревья были усеяны мерцающими искрами льда, серебристые хлопья падали с небес, надежно одевая землю. Все было тихо в этом застывшем лесу, даже молчали колокольчики овец, лесные существа крались бесшумно, гордые олени затаили дыхание, пытаясь согреться и сбившись в кучу. Звуки исходили только от двух человек, укрывшихся в конюшне, да и те были едва различимыми.
– Прошу вас, – тихо, умолял герцог де Лозан, – О, Сара, не отказывайте мне в том, чего я желаю больше жизни!
– Вы знаете, что я не могу пойти на это, месье. Я замужняя женщина. Я дорожу честью своего мужа и намерена хранить ее до завершения моих дней на земле, – решительно отвечала ему спутница.
– Но он настоящий…
– Простите?
– Неважно, – устало ответил Арман. – Сара, я влюблен в вас. Я не успокоюсь до тех пор, пока мы вместе не испытаем сладкие плотские наслаждения.
– Значит, вам предстоит утомительная жизнь, месье, ибо я не намерена потакать вам.
– Но один раз, всего один раз! – выдохнул Лозан и прижался к ней всем телом, уверенный, что это подействует, и он, в самом деле, оказался прав, ибо через некоторое время Сара слегка расслабилась, позволив герцогу ощутить божественное прикосновение ее груди. Очевидно, этот момент дал ему определенные преимущества, и Арман воспользовался ими, впившись губами в ее губы и лаская языком язык Сары.
Сказать, что он желал ее, значило воспользоваться крайне неточным выражением. Лозан жаждал Сару с такой силой, что она пугала даже его самого. Он и в самом деле был уверен, что не сможет жить спокойно, пока не соединится с ней плотски, но, несмотря на то, что он грубо подсыпал в ее вино бесчисленные афродизиаки при каждом удобном случае, Сара, по-видимому, оставалась невосприимчивой к ним, и честь Банбери не страдала.
Однако самым загадочным для него оставалось то, что, несмотря на свою холодность, Сара находила его физически привлекательным, и Лозан знал об этом. Но, тем не менее, она сопротивлялась, причем не из ложной застенчивости, а вполне искренне. Казалось, что сэр Чарльз Банбери, в котором Лозан со всей определенностью чувствовал содомита, хотя и неявного, хранит ключи от ее сердца так, чтобы внутрь него никто не мог проникнуть. И вот теперь, оставшись вместе с ней в полумраке конюшни, где им могло помешать только внезапное фырканье лошадей, герцог твердо решил: сейчас или никогда, будучи уверенным, что, если даже при таком удобном случае он не добьется ее согласия, их отношения навсегда останутся неопределенными.
– О, Сара, Сара, – прошептал он и бережно положил ее на копну сена, которая возвышалась позади них, доходя почти до пояса в высоту.
Пригвожденная к сену его сильными руками, Сара позволила герцогу поцеловать себя и даже слегка вздохнула и застонала, когда его губы распахнули меховое манто и прикоснулись к груди. Быстрым языком Лозан ласкал ее соски и был весьма удовлетворен воздействием, которое оказали его ласки. Затем медленно и осторожно, всяческими усилиями стараясь сдержать себя, Лозан начал поднимать ее длинные, широкие, влажные от снега юбки до уровня бедер Сары.
Едва увидев блистающую белизну ее кожи над кромками темных чулок, герцог обезумел и отпустил ее руки, чтобы расстегнуть собственную одежду и освободить восставшего под ней зверя. Теперь только секунды отделяли его от события, составляющего высочайшее желание его сердца. Издав бешеный крик радости, Лозан бросился вперед.
С восклицанием ужаса Сара вывернулась из-под его рук и метнулась в сторону, судорожно приводя в порядок взбитые юбки.
– Как вы посмели! – произнесла она хриплым, укоризненным голосом.
– Боже! – чуть не заплакав от досады, ответил герцог. – Я думал, вы хотите этого.
Нет, не хочу и уверена, что вы собирались совершить насилие, месье.
Внезапно пристыженный, Арман отвернулся, пряча свое полуобнаженное тело от ее разъяренного взгляда, досадуя на то, что его мужская гордость еще так отчаянно подает признаки желания.
– Простите меня. Я совершил чудовищную ошибку. – Когда он наконец повернулся к Саре, ему уже удалось полностью овладеть собой. – Но я не намерен извиняться только за то, что люблю вас. Я испытываю к вам такие чувства, каких еще никогда не испытывал ни к одной женщине.
– В таком случае, – холодно ответила Сара, – мы с сэром Чарльзом немедленно покинем Париж. Мы уезжаем завтра, рано утром.
– С вашим юным обожателем все в порядке? – язвительно поинтересовался герцог. – Неудивительно, Сара, что вы не приняли мою игру, когда этот мальчишка повсюду следует за вами. Знаете ли вы, что в столице вас называют бесстыдной кокеткой за ваше вольное обращение с ним?
– Нас повсюду сопровождает мой супруг.
– И это еще большая глупость с его стороны. Она оступилась в снегу, ее подол взметнул рой белых хлопьев. Капюшон оставлял на виду только ее раздраженный профиль.
– Убирайтесь! – кричал вслед ей Лозан. – Скатертью дорога вам, дерзкая сучка!
Сара не ответила, удаляясь по заснеженной дорожке той быстрой живой походкой, которая так нравилась герцогу.
– Когда-нибудь ты будешь моей, – пробормотал он себе под нос. – И тогда ты меня захочешь. Когда-нибудь, даже если мне придется призвать на помощь все черные силы, именно ты будешь умолять меня о любви. Но я еще подумаю, что тебе ответить!
Концерт в Шато-де-Шамбор стал переломным моментом, в карьере Сидонии Брукс и Алексея Орлова. Она, уже известная музыкантша, теперь перешла в разряд признанных, именно так ее называли все известные французские газеты.
«Искусство мадам Брукс теперь достигло таких высот, что позволило считать ее одной из самых выдающихся исполнителей, на клавикордах в мире. Ее интерпретация музыки восемнадцатого века, особенно пьес Скарлатти, совершенно уникальна и свидетельствует о смелой, склонной к экспериментам натуре исполнительницы. Ибо ее игра – это подлинное звучание тех времен или звучание настолько близкое к оригинальному исполнению, насколько возможно достигнуть для музыканта двадцатого столетия. Сидония Брукс по праву разделила славу немногих признанных музыкантов, будучи великолепным, заслуживающим уважения при каждой своей ноте исполнителем».
Та же самая газета не забыла упомянуть про Алексея:
