Текст книги "Ускользающие тени"
Автор книги: Дина Лампитт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 33 страниц)
– Но если сэр Чарльз будет недоволен этим? Леди Холленд покачала головой.
– Вряд ли он, бедняжка, способен беспокоиться о том, что не задевает непосредственно его самого.
– Вы можете предоставить сэра Чарльза мне, – с уверенностью повторил Генри Фокс.
Лето едва перевалило за середину, достигнув пика тех дней, когда можно было оставлять окна открытыми, а кресла выносить в сад. Телефонный звонок потревожил умиротворенную послеобеденную лень. Зевая и радуясь тому, что четыре часа утренних упражнений позволили ей без угрызений совести спать в разгар дня, Сидония выбралась из шезлонга и побрела к телефону.
– Это ты? – спросил голос на другом конце провода.
– Алексей! Где ты?
– В Гэтвике. Сейчас беру такси. Пока.
И он положил трубку прежде, чем Сидония успела что-либо ответить. Еще не придя полностью в себя, она взглянула на часы, соображая, сколько времени ей осталось, чтобы приготовиться к его приезду. Решив не возиться с приготовлением еды, она облегченно вздохнула. Весело напевая при мысли о встрече с необыкновенным русским, она отправилась в ванну. Вскоре раздался звонок и на пороге появился Алексей со скрипичным футляром.
– Значит, ты накупил себе одежды во всех странах, – насмешливо произнесла она, и Алексей засмеялся в ответ.
– Теперь я стал классно одеваться – таков мой новый имидж.
Он был изменчив, как всегда, и вдвойне привлекателен – его выпирающие острые углы мало-помалу стесались, а место нелепого смокинга заняли французские костюмы, итальянские туфли и швейцарские часы. Однако разница в возрасте между Сидонией и этим совершенно обновленным человеком, скрипачом в шелковой рубашке, одетым лучше любого другого русского, каким-то образом казалась увеличившейся. Или теперь Сидония просто видела его в другом свете? А может быть, изменилась и она сама?
Они пообедали в «Ла Параплюи», где как раз встречалась Дженни со своей компанией – дамой с розовыми волосами, Максом и всеми прочими. Они моментально узнали Алексея по фотографиям в последних газетах и весь остаток вечера говорили нарочито громкими голосами, чтобы скрыть свои любопытные взгляды в сторону двух музыкантов. В конце концов, почувствовав стеснение, Сидония попросила разрешения присоединиться к ним.
Она не испытывала ни малейших сомнений в том, что Алексей раз и навсегда уверился в силе своего обаяния. Женщины льнули к нему, и Сидония слышала, как скрипач принимает столько приглашений на коктейли, обеды и Бог знает, что еще, что она едва могла этому поверить.
– Где вы остановились? – спросила розоволосая дама.
– Сегодня – у Сидонии…
– Ей повезло! – перебил кто-то.
– А потом в отеле.
– Сколько времени вы пробудете в Лондоне?
– Сначала неделю. Я буду играть в Уигмор-Холл во вторник. Затем уезжаю в Бирмингем, Манчестер и Лидс, а потом вернусь в Лондон и дам еще один концерт. Гастроли завершатся в Кардиффе и Эдинбурге.
– Надеюсь, у вас будет возможность осмотреть достопримечательности.
– Я намерен выделить время для отдыха, – ответил Алексей и подмигнул Сидонии так недвусмысленно, что вызвал игривый смех присутствующих женщин.
– Какая прелесть этот ваш игрушечный мальчик! – произнес кто-то из них вслух.
– Вы пошутили смело, но неприлично, – отозвалась Сидония, вызвав еще одно маленькое потрясение у дам.
Однако все сочли замечание забавным. Когда компания вышла на Кенсингтон-Хай-стрит, разбившись по парам и тройкам, Сидония взяла Алексея под руку. Дженни, весьма навеселе, подхватила русского под другую руку и настояла на том, чтобы они прогулялись по Филимор-Гарденс.
– Счастье, что Финнан еще в отъезде, – бестактно заметила она, когда троица расставалась в общем вестибюле особняка.
– Финнан? Это гай из Канады? – спросил Алексей, очутившись в квартире Сидонии.
– Да.
– Ты еще получаешь от него известия?
– Конечно. Мы не в ссоре, просто долго не виделись, к тому же мои приключения с тобой так и не помогли нам достичь полного понимания, – призналась Сидония с легким оттенком горечи в голосе.
– Ты жалеешь о том, что спала со мной?
– Нет, конечно, нет. Просто я еще не слишком освоилась с состоянием неверной подруги.
– Ты искала любви, – резко возразил Алексей. – Так поступают большинство людей.
– И ты вместе с Дало?
– Она искала, а я убегал, – объяснил Алексей, – но разве это что-нибудь меняет?
– Полагаю, да, – медленно произнесла Сидония.
– Задета твоя гордость? Или, может быть, ты влюблена в меня?
– Послушай, Алексей, у меня и в мыслях нет претендовать на твое внимание, если ты говоришь об этом. Мне нравится наша дружба, ты – один из самых удивительных людей, с которыми я когда-либо встречалась, и это меня возбуждает. Но я не стремлюсь к прочным и длительным отношениям. Я уже достаточно навредила своей карьере, чтобы повторять это вновь.
Ей показалось, что во взгляде Алексея промелькнуло облегчение, и он ответил с ощутимым итальянским акцентом: «Что ты за прелесть».
Она так и не узнала, о чем он думает, ибо в следующую секунду Алексей обнял ее и страстно поцеловал. В который раз ощутив, как прочны физические узы, связывающие их, Сидония расслабилась, позволив всем мыслям улетучиться из своей головы.
Когда Генри Фоксу, наконец, удалось побеседовать с сэром Чарльзом Банбери в Ньюмаркетс, тот поставил окончательное условие: Сара больше не должна видеться со своим любовником. В обмен на такую жертву ее муж обещал сохранить видимость обычной семейной жизни, дать ребенку свой лондонский дом и имя.
– Но что будет с Сарой? – настойчиво допытывался Генри Фокс.
– Что вы имеете в виду, милорд?
– Вы примете ее обратно как свою жену, во всем смысле этого слова?
– Нет, этого я не могу сделать, – заявил Банбери и Генри отметил про себя, что упоминание о супружеском долге вызвало на лице сэра Чарльза мрачно выражение.
– Тогда к чему весь этот фарс? Либо вы прощаете ее, либо нет.
– Тогда я предпочитаю не прощать. Лорд Холленд, я понимаю, что как супруг я оставляю желать много лучшего, что утехи брачного ложа у меня не вызывают интереса, но тем не менее, я обеспечил Саре удобный дом и хорошую жизнь. А она вознаградила меня за это целым потоком грязных интрижек! Нет, в моем сердце нет места прощению.
– Но каким же образом вы собираетесь обходиться.
– Этого я не могу сказать, – ответил Банбери, медленно покачав головой, и Генри Фоксу показалось, что примирение достигнуто на столь шаткой основе, что не принесет счастья ни одной из сторон. Но он выполнил свой долг и обеспечил будущее ребенка Сары и больше уж ничего не мог поделать. С тяжелым сердцем лорд Холленд вернулся в Лондон.
Через несколько дней за ним последовали сэр Чарльз и Сара, впервые появившись на людях вдвоем с прошлого Нового года. Они вернулись в Лондон к новому сезону, но только Банбери начал выезжать, а Сара предпочитала оставаться в доме в Приви-Гарден, подальше от любопытных глаз и сплетен. Наконец, чувствуя, что она положительно умирает от скуки, она уехала провести последние несколько недель перед родами в Холленд-Хаус.
Зима выдалась необычайно холодной, жгучий мороз сковал парк и окрестные поля. Но, несмотря на холод, Сара взяла себе за правило совершать ежедневную прогулку из последних сил, чтобы поправить свое здоровье. Она прогуливалась либо по аллее вязов, либо по Зеленой алее, а иногда уходила в чащу, где могла посидеть на каменной скамье, делая записи в дневнике.
В этот день, 18 декабря 1768 года, измученная недомоганием, она видела в окно первые редкие хлопья снега, которые предвещали буран, и чувствовала нежелание оставаться дома. Ибо что еще она могла делать, если не сидеть у огня, поддерживать скучную беседу и трудиться над своим вышиванием? Закутавшись потеплее, Сара решила прогуляться.
Выйдя на свежий морозный воздух, она живо вспомнила давние дни, когда вместе с Сьюзен и двумя мальчиками играла в чаще. В тот день она погналась за своим призраком – тем самым, которого не видела с тех пор, как беспечно принимала ухаживания Лозана в Шато-де-Сидре. Как странно, думала она, что герцог тоже видел призрак! Но, в конце концов, он практиковался в черной магии, как и это чудовище Уилкс. Сару не покидала уверенность, что, если бы этому человеку сопутствовал успех, он совершил бы переворот в Англии, побудил бы чернь к свержению монарха. Бедный Георг, каким печальным мог быть его конец!
Сара присела всего на минуту, ежась от резкого ветра и вспоминая прикосновение к ее телу тела короля, когда они еще были такими юными и неистовыми, и тут же обнаружила, что по ее щекам льются слезы. Ужасное предчувствие охватило ее с головы до ног, когда перед глазами Сары возник мучающийся королъ, привязанный к прочному смирительному стулу.
– Нет, нет! – закричала она вслух. – Не надо!
– Сара! – ответил ей отдаленный голос, – казалось, он исходит прямо из пустынной и заледенелой земли.
– Кто это? – крикнула она, внезапно встревожившись.
Ей никто не ответил, только снег повалил так быстро и густо, как будто его ведрами сбрасывали с небес. Решив побыстрее закончить прогулку, Сара поднялась на ноги и заспешила к Холленд-Хаусу… и как раз в это время увидела ее. Хотя в первый момент видение показалось просто воспоминанием, Сара ясно видела призрак женщины, стоящей неподвижно средви густых снежных хлопьев. Рядом с ней возвышалась неопределенная фигура, в которой чувствовалось нечто зловещее.
– Нет! – вновь крикнула Сара, внезапно поняв, что слишком замерзла, слишком устала и измучена толкающимся в животе ребенком.
– Сара, Сара! – вновь позвал голос.
Но ей уже ничто не могло помочь. Белая земля серые небеса закружились, слились, и Сара стала проваливаться все глубже и глубже в вихрь боли, которым затягивал ее в свое ледяное сердце, пока угасал бесцветный день и землю окутывал мрак.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
К счастью, один из садовников обнаружил ее лежащей в снегу и ради спасения жизни ее самой и ребенка немедленно позвал на помощь. Бесчувственную Сару перенесли в Холленд-Хаус, и там Кэролайн, едва бросив взгляд на свою сестру, приказала немедленно закладывать карету, чтобы везти ее в дом в Приви-Гарден. При обычных обстоятельствах она никогда бы не решилась подвергать Сару такому испытанию, но теперь, когда весь свет жаждал узнать, родится ли ребенок под крышей дома Банбери, у Кэролайн просто не оставалось выбора. Сидя рядом с обложенной подушками Сарой, испытывая мучительную боль при виде ее страданий, Кэролайн только молилась о том, чтобы их путешествие через снегопад не оказалось напрасным.
Ее надежды оправдались. Сару, стонущую в схватках, поспешно перенесли в постель, и известный акушер, Уильям Хантер, который втайне получил кругленькую сумму от лорда Уильяма Гордона, прибыл, чтобы принять младенца. Бдения старой невежественной повитухи, которая приходила к роженицам, прихватывая с собой табурет как символ своего ремесла, подошли к концу. В те дни роды у знатных леди принимал обычно либо сам Уильям Хантер, либо кто-нибудь из его учеников, известных под прозвищем «мужчин-повитух».
С помощью Хантера Сара родила на рассвете, 19 декабря, как раз тогда, когда сэр Чарльз возвращался с ночных развлечений в клубе. Слыша пронзительные крики новорожденного, доносящиеся из верхней комнаты, он элегантно пожал плечом и повернулся к леди Холленд.
– Значит, он родился здесь?
– Да, – Кэролайн взяла его за руку. – С вашей стороны это был великодушный поступок, сэр Чарльз. Я буду благодарна вам до конца жизни.
Чарльз печально взглянул на нее, и она впервые заметила, какими впалыми стали щеки Банбери.
– По-своему я еще люблю ее, вот в чем все дело.
– О, как жаль, что этот брак имел такое завершение!
– Это сущая мука, – прошептал Чарльз, и Кэролайн заплакала, не стесняясь, из-за того, что ее сестра вызвала такую боль у мужчины, который, несмотря на все сплетни о нем, повел себя как подобает благородному джентльмену.
– Вы подниметесь проведать ее? – спросила она сквозь слезы.
– Нет. Я должен приготовиться, ибо для меня ее присутствие будет настоящим испытанием.
Вспомнив, что он еще даже не знает, кто родился у Сары, Кэролайн добавила:
– У Сары дочь, хорошенькая малютка. Прошу вас сэр Чарльз, навестите ее, хотя бы в знак любезности! Роды у нее были не из легких.
Он в нерешительности застыл на месте, и Кэролайн, воспользовавшись шансом, взяла его за руку и повела по лестнице в спальню, где помещались мать сребенком. Пропустив Чарльза вперед, Кэролайн встала за дверью. Чарльз не мог смотреть на свою жену, и это потрясло леди Холленд, но склонился над колыбелью, улыбаясь невинному младенцу. Когда сэр Чарльз пригладил пальцем пушистый хохолок ребенка, Кэролайн поняла, что он будет любить малютку.
– Как вы назвали ее? – спросил Чарльз, спина которого еще нервно подрагивала.
– Я бы хотела назвать ее Луизой, если вы не возражаете.
Банбери в первый раз взглянул на Сару, и презрение, промелькнувшее в его глазах, больно кольнуло ей сердце.
– Ко мне это не имеет ни малейшего отношения, – холодно ответил он.
И Кэролайн, слыша все это, вздохнула и принялась размышлять, сколько времени этой чете, потерявшей свою любовь и предпочитающей мучиться отдельно друг от друга, удастся просуществовать под одной крышей.
– Пора идти, сэр, – тактично напомнила она. – Ей необходимо отдохнуть. Вы позволите заказать завтрак? Лично я проголодалась.
Чарльз устало кивнул.
– Я присоединюсь к вам. Доброго утра, мадам, – бросил он через плечо жене.
С этими словами мнимый отец новорожденного младенца вышел из комнаты.
Прочитав дневник от корки до корки, Сидония знала, что где-то в будущем ей суждено увидеть беременную Сару в слепящем снегопаде. Однако, читая эту запись, она была искренне расстроена тем, что невольно явилась причиной внезапного падения – ее вид настолько напугал Сару, что у той начались роды, и путешествие несчастной малютки Луизы Банбери в этот мир было вызвано одним из самых странных событий в жизни ее матери. Зная обо всем этом и твердо решив каким-либо образом постараться не слишком напугать женщину, Сидония оказалась совершенно неподготовленной к этому событию, когда оно, наконец, свершилось.
День приезда Алексея выдался жарким, но следующий был еще жарче. Поскольку наступило воскресенье, они подольше пробыли в постели, а потом, поднявшись, отправились в сад.
– Сегодня я думаю прозаниматься не больше часа, – решил русский, лениво позевывая. – Чтобы доставить удовольствие твоей соседке я приглашу ее послушать, конечно, если ты не возражаешь.
– Кто-нибудь говорил тебе, – ответила Сидония, одновременно укоризненно покачивая головой и улыбаясь, – что ты склонен к внешним эффектам больше, чем кто-либо, известный Богу или человеку?
– Конечно – ты все время говоришь мне об этом. Вот потому я и влюблен в тебя.
– Тебе не следовало этого говорить. Когда-нибудь кто-нибудь может тебе поверить.
– Но я в самом деле люблю тебя.
– Тогда что ты станешь делать, – предположила Сидония полушутя, – если я попрошу тебя жениться на мне, жить вместе со мной или попробую связать тебя каким-либо обещанием?
– Во всяком случае, я не стану отказываться. Но я еще совсем ребенок…
Сидония звонко расхохоталась.
– …и хочу чего-нибудь достичь в жизни. Вот если ты согласна подождать лет эдак десять, товарищ, тогда я с радостью приму твое предложение.
Она бросила в него подушкой.
– Послушай, ребенок, к тому времени я достигну середины жизни и буду клониться к закату. Именно потому я бы хотела иметь семью прежде, чем окончательно состарюсь.
– Я тоже, но сейчас я еще не готов к этому. – Пребывая в замешательстве и вдруг найдя ловкий ход, Алексей добавил: – Этот твои приятель из Канады твой ровесник, верно?
– На год старше.
– Тогда он то, что тебе нужно. Тебе необходимо выйти за него замуж, несмотря на то, что ты оставишь меня с разбитым сердцем.
– Ты настоящий недоносок, – крикнула она в ответ, запуская в Алексея первым, что попалось под руку.
Она беззаботно смеялась, однако внутренний голос убедительно доказывал ей, что Алексей был, не только слишком молод для нее, но его ждала блестящая карьера. Славянская интуиция помогла ему понять ее внезапную неловкость, и скрипач неожиданно стал нежным и ласковым.
– Сегодня я приглашаю тебя пообедать где-нибудь в самом лучшем месте, – предложил он. – Выбери сама: «Ритц» или «Савой-Гриль»?
– Для бывшего коммуниста у тебя слишком капиталистические замашки.
– Вот потому-то я и «бывший» – пошутил Алексей, и его реплика осталась без ответа.
Они решили пойти куда-нибудь в менее известное место и выбрали ресторан в Найтсбридже, который нравился Сидонии. Вечер получился бы великолепным, если бы Найджел, у которого, как предположила Сидония, начался очередной рецидив, не вздумал позвонить. Алексей поднял трубку прежде, чем Сидония успела перехватить ее, отчаянно желая, чтобы звонил не Финнан. Но, к ее облегчению, Алексей заговорил:
– Привет. Мисс Сидонию Брукс? Да, она здесь. Я? Ну, я ее друг, – последовала пауза. – Я сказал «друг», а не «любовник». А вам-то что за дело? Прекратите орать. Теперь я понял: вы – толстяк Белтрам, который носит длинные белые трусы. Если да, то оставьте мисс Брукс в покое или я из вас обещаю сделать отбивную.
– Подожди, дай мне! – потребовала Сидония. – Найджел? Предупреждаю, если ты не перестанешь сюда звонить, я буду вынуждена сменить номер. Оставь меня в покое раз и навсегда!
– Что стряслось с этим ублюдком? – поинтересовался Алексей, когда Сидония отшвырнула трубку и отключила телефон.
– Похоже, у него развивается алкоголизм. Последнее время каждый раз, когда мы говорим, у него заплетается язык.
– Дало назвала бы это состояние «подпитием».
– Пожалуй.
– Вероятно, нам следует их познакомить, – на полном серьезе продолжал Алексей, а затем его голос изменился: – Неужели тебя с ним что-то до сих пор связывает? Нельзя же позволять ему постоянно раздражать тебя.
– Думаю, я могла бы подать на него в суд.
– Обязательно сделай это, Сидония. Мне неприятно знать, что, когда ты останешься одна, этот лунатик будет бродить вокруг.
– Обещаю тебе, я что-нибудь предприму, если это повторится. А теперь давай забудем о нем, иначе пропадет весь вечер.
Несмотря на то, что они веселились от души, звонок Найджела оставил неприятный осадок, и Сидония была рада в конце концов направиться домой, внезапно почувствовав усталость и необъяснимое недомогание.
Это был один из бесконечно длинных летних вечеров, и, когда они вернулись в Филимор-Гарденс, небо едва начинало темнеть. По внезапному наитию Сидония решила пройти к особняку по аллее Холленд и войти в квартиру через калитку в садовой стене, поэтому, взяв Алексея под руку, она потащила его прочь с Кенсингтон-Хайстрит. Издалека уже виднелись огни театра, молодежного отеля и неопределенная громада разрушенного особняка. А потом неожиданно случилось странное событие: воздух стал ледяным, по аллее Холленд внезапно пронесся быстрый и резкий порыв холодного ветра.
– Брр, – поежился Алексей, – почти как в Москве.
Но его голос прозвучал отдаленно и неясно, перед глазами Сидонии предметы стали расплываться, как будто при анестезии. Ей казалось, что она входит в белый туннель и видит в его дальнем конце женскую фигурку, стоящую среди вихря снеговых хлопьев в темном парке. Женщина невидящими глазами всматривалась в сторону Сидонии.
– Сара! – закричала Сидония, не желая пугать беременную женщину.
– Кто это? – донесся ответ из другого века.
– Сара, Сара! – вновь вскрикнула Сидония, но тут же поняла, что она наделала больше вреда, чем пользы, как того и следовало ожидать. Послышался вопль, подобный воплю агонизирующего животного, и женщина, нелепо выпростав руку, повалилась на заваленную снегом землю. Стенки туннеля сомкнулись, и Сидонию окружила тьма, в которой единственно узнаваемым было присутствие Алексея – его запах говорил Сидонии, что скрипач должен быть где-то рядом.
– Боже! – крикнула она и бросилась к нему.
В свете внезапно вспыхнувших фонарей она заметила, каким белым стало его лицо.
– Ради Бога, скажи, что это было? – спросил он.
– Ты что-нибудь видел?
– Это была какая-то галлюцинация: снег, падающий крупными хлопьями, и женская фигура вдалеке.
– И все?
– Ничего, только ужасный крик. – И Алексей заспешил к дому, таща Сидонию за собой. – Давай скорее, уйдем домой! Похоже, здесь есть призраки. Боже, ну и напугался же я. Мое видение великой княжны было почти приятным, а это что-то ужасное!
– У нее начались роды, вот потому она и закричала так страшно.
Он повернулся к Сидонии с выражением детского любопытства на лице.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что я знаю, кто она такая. Мне известна ее жизнь почти во всех подробностях. Прости, Алексей, всего минуту назад ты видел человека, который жил двести лет назад, хотя для нее это время было настоящим.
– Ты говоришь о временных разрывах, квантовой теории?
– Да, – кивнула Сидония, надеясь, что ее добрый и удивительный друг не смеется над ней. – Я искренне верю, что так оно и есть.
Мучительно-несчастный вид сэра Чарльза Банбери подавлял Сару, сжигал ее, подобно пламени. Она могла примириться с его яростью, его пренебрежением и враждой, но видеть его таким несчастным изо дня в день – доходило до того, что бедняга Чарльз совершенно потерял аппетит – ей было невыносимо. Теперь все ее связи стали казаться ей дешевыми и грязными интрижками, а она сама – тварью, ничем не отличающейся от уличной девки. Она медленно убивала мужчину, который, как утверждали все вокруг, не причинил ей ни малейшего вреда.
Но ее муки усиливались от сознания того, что Уильям находится совсем рядом, и Сара едва сдерживала свое желание повидаться с ним. В письме он сообщил, что намерен присутствовать при крестинах Луизы в Холленд-Хаусе, на которых крестным отцом должен был стать сам лорд Холленд, и только страстными мольбами не расстраивать ее Саре удалось заставить Гордона остаться дома.
«Но она мое дитя!» – возражал он в ответном письме.
Сара поверяла свои скорби дневнику:
«Как я ненавижу себя за то, что только я одна являюсь причиной страданий двух невинных душ. Лорд Уильям мучим желанием увидеть свое дитя, но сэр Чарльз любит Луизу, как будто она его плоть и кровь, а не дитя любви презираемой неверной супруги».
Все это было правдой. Чарльз любил ребенка, как своего собственного, осыпал малютку подарками, все время, пока оставался дома, проводил в ее детской. Однажды Сара застала его в то время, как Чарльз качал люльку, напевая колыбельную, и эта картина поразила ее, как удар плетью. Она изо всех сил презирала себя, ибо даже теперь не переставала думать о Уильяме Гордоне и по-прежнему обожала его.
После родов ей пришлось пролежать несколько недель, принимая родственников и немногих оставшихся у нее друзей. После Нового года она окончательно окрепла и, не в силах больше видеть несчастного Чарльза, собрала вещи и уехала с Луизой в Суффолк, оставив мужа в доме в Приви-Гарден. Но, разумеется, к отъезду ее побудили не только страдания мужа. В Бартоне, вдали от любопытных глаз, она могла беспрепятственно встречаться с Уильямом. Страсть, которая не успела окончательно угаснуть, разгорелась с новой силой. Во время своих тайных встреч Сара и Уильям строили планы на будущее.
– Это будет всего лишь прогулка, – убеждал он. – Мы выедем прогуляться и отправимся в поместный дом герцога Дорсета, Ноул, близ Севеноукса. Герцог – мой добрый приятель, и он даст нам приют на любое время.
– Но я просто не могу вот так все бросить.
– Почему бы и нет?
На это было трудно возразить, к тому же теперь, через два месяца после рождения ребенка, их влечение друг к другу вновь усилилось. Пара почти все время проводила в доме Уильяма, не в силах расстаться даже на ночь.
– Нельзя пренебрегать такой любовью, как наша, – умолял Уильям, и его лицо, покрытое романтической бледностью, становилось еще бледнее. – Боже мой, Сара, я скоро сойду с ума! Нам суждено провести остаток своей жизни вместе, а ты все еще цепляешься за своего мужа.
Само тело Сары жаждало его. Ее душа стремилась к душе Уильяма, но только убеждение в том, что ее исчезновение прекратит муки сэра Чарльза, наконец заставило Сару изменить мнение. 19 февраля 1769 года она сообщила слугам, что отправляется на прогулку, ушла и не вернулась.
Это был последний раз, когда она видела свой супружеский дом. Лорд Уильям Гордон ждал ее на перекрестке в закрытой карете. Не взяв с собой даже запасную одежду, оставив ребенка на попечение горничной, Сара бросилась в объятия любовника, и карета плавно покатила в сторону Кента, к новой жизни развращенной, но счастливой женщины, преданной плотскому греху.
Если бы Сара Банбери думала, что их побег совершится легко и просто, она вскоре бы испытала сильное разочарование. Через два дня после побега в Ноул нагрянула сестра Сары, леди Луиза Конолли, чей экипаж мчался по аллее так, как будто его кучером был сам дьявол. Сара узнала, что она должна немедленно вернуться в Холленд-Хаус, так как малютка Луиза больна, плачет и ждет маму.
Именно этого Сара и боялась, ибо любила своего ребенка и собиралась послать за ним, едва установится погода. Но теперь, независимо от того, была ли история с болезнью ребенка простой выдумкой или Луиза сказала правду, Сара не решилась подвергать дочь такому риску. Лорд Уильям Гордон мрачно смотрел вслед удаляющемуся экипажу Сары, которая возвращалась в Холленд-Хаус, где за малышкой уже ухаживал сэр Чарльз.
Вся семья собралась в библиотеке – такими суровыми Сара еще никогда не видела своих родственников. Здесь сидели лорд и леди Холленд, рядом с ними поместился Томас Конолли, специально вызванный из Ирландии, позади сидели Сте со своей женой леди Мэри и Чарльз Джеймс Фокс, отчаянно старающийся сохранить на лице серьезное выражение. Только двое родственников отсутствовали на фамильном сборище – герцог Ричмондский и Прелесть, но их отсутствие вскоре объяснилось.
– Герцог слег от переживаний. Своим отвратительным поведением ты убиваешь всех нас, – сделала решительный ход Кэролайн.
– Как мой ребенок? – ответила вопросом Сара. —
Его здоровье для меня важнее всего прочего, даже здоровья моего брата.
– И поэтому вы бросили свою дочь? – сердито осведомился Томас Конолли, гораздо более обеспокоенный усталым видом жены, нежели всем происходящим.
– Это была вынужденная временная мера. Я собиралась послать за ней.
– Это вы говорите сейчас, но я сомневаюсь, что в ваших словах есть хотя бы частица правды.
– Вы сомневаетесь в моих словах? – оскорбленно спросила Сара.
– Да, – отрезал Томас и сердито отвернулся, уставившись в окно и теребя подбородок.
– Ладно, что сделано – то сделано, – впервые за все время вмешался лорд Холленд. – Гораздо важнее поговорить о будущем. Сара, каковы твои намерения?
– Жить с Уильямом Гордоном и ребенком – нашим ребенком, которому по праву надлежит быть с нами.
– Стыдись! – вспыхнула Кэролайн. – Сэр Чарльз был более чем добр к тебе. Неважно, какой была его вина, но он вел себя достойно на протяжении всей твоей постыдной связи.
Это замечание вызвало общий ропот согласия, и даже Чарльз Джеймс кивнул:
– Это верно, Сара.
– Я знаю, – ответила она. – Он действительно самый снисходительный муж на свете. Но именно ради него я должна его покинуть. Остаться с ним – значит погубить всю его жизнь, поэтому я предоставила ему возможность жить одному.
– А что будет с Луизой? – спросила леди Мэри Фокс с любопытством и добродушием. – Наверное, ее жизнь будет более счастливой при замужних родителях, чем при греховных любовниках.
Сара с достоинством повернулась к ней.
– Я уверена, леди Мэри, что жизнь ребенка, возвращенного к своим настоящим родителям, людям, которые любят друг друга и свой плод, будет гораздо более счастливой, чем у ребенка, выросшего в семье, где супруги друг друга ненавидят. Ибо, уж можете мне поверить, хотя сейчас я не испытываю ненависти к сэру Чарльзу и он относится ко мне соответственно, эти чувства не преминут вскоре появиться у нас, вынужденных лгать изо дня в день.
Наступило молчание, затем лорд Холленд с расстановкой произнес:
– Я не убежден, леди Сара, что такая ненависть еще не появилась между вами. Ваш муж прислал мне письмо, в котором просил передать вам свое позволение не возвращаться в его дом. Но, прежде чем сделать это, я должен был в последний раз узнать ваши намерения.
– Забрать своего ребенка и жить с лордом Уильямом Гордоном, – смело повторила Сара.
– Пусть будет так. – И лорд Холленд протянул ей письмо, написанное почерком сэра Чарльза.
– Вам известно его содержание, милорд?
– Разумеется, – ответил Генри Фокс, поднялся на ноги и обратился к остальным сидящим в комнате. – Мы только попусту потеряли время. Надо дать этой глупой упрямице делать то, что она пожелает, и посмотреть, как ей это понравится.
Кэролайн тоже встала.
– В этом доме вас больше не принимают, мадам. Я вынуждена просить вас уехать как можно быстрее.
Это был смертельный удар, и Сара, которая до сих пор умудрялась оставаться спокойной, горько разрыдалась.
– Неужели вы не понимаете, – всхлипывала она, – что я поступила так, не желая навязывать ни себя, ни ребенка лорда Уильяма моему бедному мужу?
Но ее уже никто не слушал, родственники не глядя выходили из комнаты, только толстяк Сте оглянулся в дверях, одарил Сару сочувствующим и печальным взглядом, покачал головой и ушел.
Продолжая рыдать, Сара вскрыла письмо, которое дал ей лорд Холленд.
«Сим извещаю вас, что в случае вашего отказа вернуться самой и вернуть Луизу под мое попечение, вы не оставляете мне выбора, кроме как начать развод. Я немедленно передаю дело в руки моего стряпчего, Джона Сузила, который обвинит лорда Уильяма Гордона в его преступной связи с вами, а также освободит меня от обязанности заботиться о вас. Не надейтесь на мою нерешительность. Чаша моего терпения переполнилась раз и навсегда. Чарльз Банбери».
Все кончилось. Она потеряла короля, потеряла мужа, но по крайней мере наградой за то стало верное и любящее сердце.
«Все ради любви», – подумала Сара и принялась молиться, чтобы ее нога наконец-то ступила на путь, который привел бы ее к спокойствию и умиротворению, столь необходимыми ей.
Она оставила Холленд-Хаус в сумерках, забрав с собой Луизу и не в силах оставаться хотя бы еще одну ночь под такой негостеприимной крышей. Поскольку у нее не было собственного экипажа, Сара приказала кучеру Кэролайн доставить ее к «Двуглавому лебедю» на Пикадилли, опасаясь путешествовать ночью. Здесь, проведя бессонную ночь, Сара взяла билет на дилижанс, который на следующее утро, в четыре часа, отправлялся в Саутгемптон – неподалеку от того места, которое указал ей Уильям. Она позавтракала в Бэгшоте, покормила своего ребенка, а четыре часа спустя пообедала в Графсфорде. После этого дилижанс не останавливался до самого Саутгемптона, до семи часов вечера, и Сара едва не падала с ног от усталости, когда наконец сняла номер в «Собаке и утке» На следующее утро в наемной карете она отправилась к дому миссис Биссел в Редбридже.
