Текст книги "Ускользающие тени"
Автор книги: Дина Лампитт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 33 страниц)
– Что вы имеете в виду?
– Я люблю не только животных, но и людей. Нам необходимо продавать меха и вообще что-нибудь продавать.
– Ну, довольно! – прервала Сидония. – Видеть не могу вас в серьезном настроении! Вам это не идет.
Алексей сгреб ее в охапку, смачно поцеловав в обе щеки и завершив приветствие поцелуем в губы.
– Я всегда серьезен. Вы ели что-нибудь? Успели позавтракать?
– Только перекусила. Сегодня вечером у меня выступление.
– Тогда вам просто необходимо плотно пообедать. Я перед концертами становлюсь настоящим обжорой.
– Видимо, когда у вас есть чем обжираться.
– Признаюсь, я сражен, – ответил Алексей и протянул Сидонии руку. – Я соскучился по вас, товарищ, и был жутко счастлив, когда Василий сообщил, что вы будете в Париже одновременно со мной. Сколько вы пробудете здесь?
– Меня пригласили дать благотворительный концерт в Шато-де-Шамбор, на Двенадцатую ночь. Спонсор концерта – фирма «Рено». Третьего января я уезжаю.
– Я тоже, – ответил Алексей и усмехнулся. – Род так составил расписание.
– Значит, это начало вашего европейского турне?
– Это точно. По всем крупным городам Франции, затем Италии, а потом Англии. Думаю, все сойдет успешно. Роду удалось устроить мой концерт в Уигмор-Холл.
– Вас ждет овация, – серьезно предсказала Сидония и невольно взяла его за руку. – Вы придете послушать меня сегодня вечером?
– А где вы выступаете?
– В частном доме в Марэ – там состоится нечто вроде вечеринки для избранных в честь Нового года.
– Меня туда пустят?
– Я сделаю все возможное.
– Куда же мы отправимся потом?
– Я приглашена остаться с гостями, но, думаю, нам удастся улизнуть.
– Не стоит. Главное, чтобы мы встретили Новый год вдвоем.
– Пожалуй, я бы не отказалась.
Казалось, они расставались всего на несколько часов. Их шутливая болтовня без смущения возобновилась после расставания, и Сидония с легким сердцем отправилась репетировать, предварительно позаботившись о том, чтобы для Алексея было оставлено место в зале.
– Концерт начинается в девять, а вечеринка – в восемь. Кстати, вам надо быть там в смокинге.
– Почему бы и нет?
– У вас все еще прежний?
– Естественно. Обожаю эту одежду.
– Что же, она того стоит, – ответила Сидония и со смехом ушла.
Для этого концерта она одевалась особенно тщательно: изысканностью парижанок было невозможно пренебречь. Она остановила свой выбор на пышном алом шифоне. Дорогой французский «куафер» всего за час сотворил с ее волосами настоящее чудо, верх элегантности и в то же время естественности, о чем свидетельствовали два локона, небрежно ускользнувшие из греческого узла. На шею Сидония надела венецианское ожерелье и подобрала к нему небольшие серьги, которые не стали бы «приплясывать» во время ее игры.
– Недурно, – проговорила она, оглядывая себя в зеркало, а затем нарушила впечатление от ансамбля, натянув шерстяные перчатки, чтобы руки оставались теплыми до того самого момента, когда они опустятся на клавиатуру.
Сегодня Сидонии предстояло играть на клавикордах Франсуа Бланше, изготовленных в Париже в 1756 году. Днем их увезли в Марэ и настроили, а Сидония репетировала на старом ученическом инструменте на улице Ришелье, неподалеку от квартиры своей бывшей преподавательницы Моник Амбуаз. Мадам Амбуаз, которой уже перевалило за шестьдесят лет, тоже была приглашена на сегодняшний концерт.
Некогда Марэ был аристократическим районом Парижа, его составляли живописные особняки, построенные в шестнадцатом, семнадцатом и восемнадцатом столетиях. У одного из этих особняков на улице Сент-Антуан, в настоящее время принадлежащего представителю семейства французских банкиров Пьеру Севинье, такси Сидонии затормозило точно в семь вечера. Войдя в огромный вестибюль, откуда поднималась великолепная двойная лестница, музыкантша попыталась заставить себя не слишком открыто глазеть в упор, по сторонам, отмечая признаки состоятельной и великосветской жизни.
Рядом с дворецким в английском вкусе возник хозяин дома, человек, идея которого оригинально отметить Новый год со своими друзьями сослужила хорошую службу знаменитой английской музыкантше. Ее агенту была выплачена за такой концерт немалая сумма.
– Дорогая моя мадам Брукс! – воскликнул француз, целуя ее затянутую в перчатку руку и не выказывая ни малейших признаков удивления. – Я просто очарован вами! Клавикорды готовы в большом салоне, но, вероятно, вначале вам потребуется привести себя в порядок.
С этими словами Сидонию препроводили в соседнюю приемную, рядом с которой располагалась ванная комната. Горничная, ждущая в приемной, помогла Сидонии снять и повесить пальто, с удивлением взглянув на перчатки.
– Я не буду пока снимать их, – по-французски объяснила Сидония. – Мне необходимо сохранить кисти теплыми до самого концерта.
– Конечно, мадам, – ответила девушка и присела. «Вот это жизнь!» – думала Сидония, осматриваясь, поправляя свой макияж и волосы. Приведя себя в порядок, она поднялась по правой лестнице на площадку, где уже ждал ее хозяин. Севинье слегка поклонился:
– Великолепно, мадам! Позвольте предложить вам выпить.
– После концерта – с удовольствием, а теперь я просто не могу себе этого позволить.
– Вполне понимаю вас. Но я прикажу поставить на лед бутылку шампанского для вас – это вино из моих собственных виноградников, им я особенно горжусь.
– Как чудесно это звучит, месье Севинье! Я просто очарована вашим домом.
Пьер улыбнулся:
– Я люблю его. Здесь моя семья жила последние несколько сот лет, а до того он принадлежал принцу Конти. Особняк был одной из множества его резиденций.
– Вы постоянно живете здесь?
– В течение недели – да. А на уик-энд я уезжаю из города.
Сидония умирала от желания узнать, женат ли ее хозяин, но не решалась спросить об этом. Вместо этого она произнесла:
– Должно быть, у вас чудесная жизнь.
– И да и нет. Она бывает весьма скучной. Больше всего меня радует возможность путешествовать или развлекаться. И как раз сегодня я собираюсь как следует развлечься. Я задумал вечеринку в стиле восемнадцатого века – все гости будут костюмированы.
– О, вам следовало предупредить меня. Я могла бы подобрать костюм…
– Это совершенно ни к чему. Вы очаровательны. Мы с вами останемся в современной одежде.
– Боюсь, что мой гость – тот, о котором я упоминала по телефону – тоже не знает о костюмированной вечеринке.
– А, да, Алексей Орлов! Я не ожидал увидеть его. Судя по газетным статьям, это тот самый юноша, который способен произвести в Париже сенсацию.
Сидония усмехнулась.
– Он настоящий виртуоз, но еще более удивителен его характер.
– Как у Найджела Кеннеди?
– Пожалуй, не совсем так.
– А! – загадочно воскликнул ее хозяин. – А теперь, мадам Брукс, позвольте показать вам зал, где вы будете играть. Вероятно, вы хотели быь разогреть руки.
– Да, пожалуйста.
– Следуйте за мной.
Он повернулся и зашагал, открывая две массивные белые двери, инкрустированные и позолоченные, ведущие в огромный салон. Это была одна из самых элегантных комнат, которые доводилось когда-либо видеть Сидонии в частном доме. В отделке комнаты преобладали белый цвет и золото, канделябры отражались во множестве зеркал, бархатные портьеры цвета старого бургундского свешивались во всю высоту трех огромных парных французских окон и уже были задернуты. В передней части салона располагалось возвышение, на котором стояли изысканные клавикорды Бланше.
– Невероятно! – воскликнула Сидония, садясь за клавикорды и восхищенно, любуясь классической сценой, изображенной изнутри на крышке. – Прежде чем прибудут ваши гости, я не отказалась бы поупражняться четверть часа.
– Тогда я оставлю вас здесь, – ответил Пьер и вышел.
Это было совершенно необычное ощущение – остаться одной в зале, где все, кроме приглушенного электрического света, казалось сохранившимся без изменения на протяжении двухсот лет. Охваченная трепетом, еще помня атмосферу утреннего видения, Сидония склонилась над клавиатурой и заиграла сонату Скарлатти, не давая себе возможности думать о чем-либо постороннем.
Мелодия этой сонаты, известной под номером 264, настолько томительна, что способна повергнуть слушателя в состояние совершенного оцепенения, не говоря уже об исполнителе. Едва переводя дыхание, Сидония завершила сонату, и тут же в зале раздались бурные аплодисменты. Она изумленно подняла голову и увидела, что, .пока она увлеклась игрой, в зале появились слушатели – она нарушила весь распорядок вечера, упражняясь слишком долго. Нервничая в предчувствии реакции ее хозяина, Сидония всмотрелась в толпу, разыскивая его.
Однако здесь не было ни Пьера, ни Алексея. Только гости, напудренные и причесанные по давно исчезнувшим модам, выглядящие совершенно настоящими, смотрели на нее почти с благоговением, впиваясь глазами в музыкантшу. И только Сидония подумала об этом, у нее закружилась голова, ибо прежние видения повторились: второй раз за двенадцать часов она видела Сару Банбери.
Ее мысли мелькали подобно птицам: она думала о легкости, с которой ускользнула из настоящего в прошлое – в этом было нечто ужасающее, о том, что Сара явно стала старше – значит, для нее время бежало быстрее, чем для Сидонии. Ибо теперь фигура этой женщины лет двадцати пяти, сидящей среди французских щеголей, заметно округлилась и стала пышнее. С сегодняшнего утра Сара повзрослела на несколько лет.
Банбери, как всегда элегантный, сидел поодаль от жены, а между ними располагался незнакомый мужчина, голова которого была склонена к Саре. Когда Сидония взглянула на него, мужчина выпрямился и посмотрел на нее в упор – так, что музыкантша содрогнулась.
На нее были устремлены черные как ночь глаза под, клочковатыми, приподнятыми у висков бровями. Рот мужчины был грубым и тонким, как лезвие меча, но загнутые уголки губ выдавали чувственную натуру. Волосы мужчины казались еще более черными, чем у Сары, но, если ее кожа до сих пор осталась румяной и свежей, лицо мужчины имело нездоровый оттенок. Его маленькое тело было ловко сложенным, наводя на мысль о том, что он имеет опыт в доставлении удовольствия дамам, и даже его манера сидеть решительно подтверждала это предположение.
Неизвестно каким образом, но Сидония вдруг поняла, что этот мужчина не только видит ее, но и знает, кто она такая – призрак из будущего, бесплотный дух, не существующий в его реальности. Остановив на ней взгляд, мужчина медленно растянул губы в улыбке, а в его глазах появилось понимающее выражение. Дальше Сидония помнила только то, что клавикорды стали медленно наплывать на нее, больно ударив крышкой, и брызги яркой алой крови запятнали старинные клавиши.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Внимание к своеобразию и красоте присуще истинно французскому характеру, поэтому прибытие любого нового человека, наделенного этими качествами, всегда вызывало бурное любопытство, причем нигде это любопытство не достигало такой силы, как в столице. Бомонд сразу заметил новую и очаровательную особу, появившуюся в его кругах, и каждый желал повидаться с незнакомкой, тем более что ею на сей раз была леди Сара Банбери. При своем втором визите в Париж зимой 1766 года, через восемнадцать месяцев после первой поездки, она неожиданно обнаружила себя окруженной всеобщим вниманием.
Погружаясь в воспоминания, она предположила, что присутствие членов ее семьи во время первого визита помешало головокружительному успеху, который ока имела сейчас, несмотря на то что тогда она удостоилась поцелуя в обе щеки от, короля Людовика XV, громко провозгласившего о том, какое удовольствие ему доставила эта встреча.
Все семейство Фоксов, в том числе и оба мальчика, было во время прошлого визита приглашено в поместный дом принца Конти, Лиль д’Адам, прелестный дом на острове посреди реки Уазы. Сару окружали известные музыканты и ученые, артисты и философы, наводняющие поместье. Отъезд домой был весьма печальным событием, тем более что в Лондоне Сару ожидали крупные семейные неприятности.
Из-за политических интриг и обострившейся борьбы партий ее родственник лорд Холленд, бывший Генри Фокс, был отстранен с поста казначея. Но самое худшее – муж Сары, Чарльз, примкнул к группе противников Генри, возглавляемой герцогом Бедфордским. К своему собственному смущению, Сара, которая не обсуждала такие вопросы с мужем желая прежде всего любыми усилиями сохранить свой брак, так и не решилась высказать ему свое недовольство. Ссора назрела, когда лорд Килдер, другой родственник Сары, в доме которого она выросла, сказал, что он совсем не одобряет назначение Чарльза Банбери секретарем к новому лорду-губернатору Ирландии, ненавистному лорду Уэймуту.
Но сторонники Бедфорда не унимались, и сэр Чарльз, который унаследовал титул своего отца и его поместья в июне 1764 года, вскоре потерял свою должность секретаря. Несмотря на все облегчение, вызванное этой отставкой, она означала потерю дохода около четырех тысяч фунтов в год. Однако Саре было некогда задумываться об этом, ибо летом 1765 года мадам де Буффлер, любовница принца Конти, прибыла в Бартон на скачки. Вместе обе женщины посещали летние состязания и присутствовали при победе жеребца Джимкрэка в Ньюмаркете.
– Разве это не самый лучший жеребец, какой когда-либо появлялся на свет? – спросила Сара у француженки.
– Но его даже смешно сравнивать с вами, милочка. Все в Париже спрашивают о вас, особенно принц. Он желает знать, когда вы вновь присоединитесь к нашему обществу.
– Теперь, когда герцог Ричмондский, мой брат, назначен посланником, полагаю, я смогу найти предлог.
– Вам незачем искать предлоги. Просто приезжайте навестить нас. Даже король интересуется вами.
– Как поживает его величество? Мадам де Буффлер сделала гримаску:
– У него много хлопот. Дофин совсем недавно оправился от жестокой лихорадки и общего недомогания.
– У короля нет других сыновей?
– Нет. Но не будем говорить о грустном. Когда же вы приедете в Париж? Мне бы хотелось знать точную дату.
– Я должна обсудить этот вопрос с супругом.
– Он намерен сопровождать вас?
– Разумеется.
– О! Каким ударом это будет для всех ваших поклонников!
– В самом деле, дорогая? Заинтригованная, Сара переговорила с Чарльзом при первой возможности.
В сущности, после возвращения из Парижа весной 1765 года для Сары наступила черная полоса в жизни. Отставка лорда Холленда, повергшая его в дурное расположение духа в сочетании с приступом давней болезни, а также смерть любимого племянника, сына Эмили и лорда Килдера, у ложа которого Сара неусыпно бодрствовала три ужасные недели, стали тяжкими испытаниями для нее. Кроме того, посещение мощей в церкви Сент-Кир не дало результатов. У Сары по-прежнему не было детей, чтобы играть с ними, заполняя длинные одинокие дни.
«Но какой святой способен исцелить моего мужа?» – часто задавалась вопросом Сара.
В любви с ним ей ни разу не удалось почувствовать тот великолепный взрыв экстаза, какой она когда-то испытывала при соитиях с королем. В тех редких случаях, когда Чарльз удостаивал ее исполнения супружеского долга – иначе Сара не могла назвать это, – она оставалась холодна как рыба.
«Вероятно, это моя вина, – печально размышляла Сара. – Наверное, ребенка можно зачать только в безумии истинной страсти».
Единственным ярким воспоминанием в течение этих тоскливых месяцев была свадьба Сте, который погрузнел и стал еще более туг на ухо. Он женился на милой девушке, искренне любящей его. В апреле 1766 года леди Мэри Фицпатрик, дочь графа Оссори, стала его невестой, и после свадьбы молодая пара перебралась в дом к Уинтерслоу, в Солсбери. Здесь они жили счастливо, но, пожалуй, слишком на широкую ногу. Они устраивали охоты, выезды и любительские спектакли для великого множества гостей дома – для последней цели Сте специально выстроил небольшой театр. Он вновь начал играть, и его долги прибавлялись, хотя азартный юноша ничуть не беспокоился об этом.
Еще одним радостным событием этого периода жизни Сары было возобновление переписки со Сьюзен, ныне живущей в Нью-Йорке, где ее по-прежнему привлекательный супруг мистер О’Брайен пробовал себя в различных занятиях, не находя удовлетворительным ни одно из них. Чтобы немного скрасить жизнь подруги, Сьюзен начала посылать ей в подарок ткани, изящную конскую упряжь и другие маленькие знаки роскоши.
Но ничто не могло утешить женщину, которая была научена радостям любви королем в преддверии несчастного брака. Сара, которая всегда отличалась здоровьем, теперь испытывала недомогания по крайней мере дважды за полгода, что заставило ее отложить долгожданное путешествие в Париж. Она так и не поняла, что причиной ее болезней были переживания. В конце концов, ее муж был готов отправиться в путь – было решено, что она, сэр Чарльз и Фредерик Ховард, пятый граф Карлайл, отплывут в конце ноября 1766 года.
Карлайл появился в жизни супругов Банбери в 1764 году, когда ему было всего шестнадцать лет. Его как школьного приятеля Чарльза Джеймса Фокса Сара встречала еще мальчишкой в Холленд-Хаусе. С возрастом он превратился в высокого, стройного и поразительно красивого юношу. Будучи старше его на три года, к тому же будучи замужней женщиной, Сара флиртовала с Фредериком, и вскоре он был уже безнадежно влюблен в неё. Оба испытывали восхитительное, невыразимо приятное ощущение. Он жаждал ее тела, она постоянно отказывала ему, заявляя, что она верная жена и обладает преданным сердцем. Но недавно, хотя в этом Сара не решалась признаться никому, даже Сьюзен, скромные радости ее брачного ложа стали давать ее мыслям совсем иное, странное направление.
Удивительно, но ее прибытие в Париж в обществе двух мужчин, вопреки опасениям мадам де Буффлср, скорее привлекло к ней поклонников, нежели отвратило их. Уже через несколько дней после появления в столице Сара была уверена, что пользуется успехом. Щегольски одетые юноши кланялись ей на улицах, ее приветствовали в Пале-Рояль, куда она вместе с Чарльзом и Карлайлом явилась на игру. Увлеченная своим триумфом, Сара уже примирилась со свитой поклонников. По крайней мере, десяток юношей неотступно преследовал ее повсюду, куда бы она ни направилась. Никого из них ничуть не смущало присутствие ее мужа, которого обычно считали добрым малым, настолько увлеченного своими делами, что он предоставлял поклонникам жены сопровождать ее на балы и приемы, которые сам находил весьма скучными. Из этих поклонников герцог Шартрез первым сделал решительный шаг, открыто просив Сару стать его любовницей.
– Вы можете оставить при себе вашего молодого лорда, – небрежно добавил он.
Сара вспылила:
– Мой молодой лорд, как вы изволили назвать его, не приходится мне любовником. Я жена сэра Чарльза Банбери и прекрасно сознаю свой долг.
– Тем хуже для вас, – хладнокровно ответил Шартрез. – Будем надеяться, что Париж вскоре научит вас тому, как следует жить. Когда это случится, помните, что я жду.
Несмотря на свою ледяную реплику, Саре нравилось принимать ухаживания и флиртовать. Она называла себя английской крепостью, которую атакуют хитроумные французы, причем самым интригующим и радостным ей казалось то, что они и понятия не имеют, как долго она способна продержаться под их осадой. С удовлетворенным вздохом леди Сара принялась наносить румяна на лицо, которое, несмотря на то что похудело после недавней болезни, приобрело особую привлекательность.
Сегодняшний вечер обещал быть особенно запоминающимся, ибо бал и концерт были назначен в Тампле, парижском доме принца Конти. Некогда Тампль был обиталищем рыцарей – тамплиеров и состоял из длинной средневековой башни, первоначально построенной как главная башня замка, прекрасного дворца, принадлежащего настоятелю, и обширного сада. Все эти строения были окружены стеной, попасть в Тампль можно было только через древние ворота.
После распада ордена воинствующих монахов король Франции предназначил это место в качестве резиденции королевской фамилии, но оно отвечало вкусам одного принца Конти. Сейчас Тампль был ярко освещен, заново и элегантно отделан, позволяя устраивать пышные увеселения для благородных гостей. Придя в восторг от того, что их пригласили в это историческое место, Сара и ее муж вместе с их неизменным спутником, следующим по пятам, уселись в карету и покатили по сумрачным улицам Парижа.
Даже при первом взгляде на Тампль Сара внезапно почувствовала необъяснимый испуг. Хотя древний дворец был ярко освещен, ей показалось, что над ним нависает тень башни. Сару охватило ощущение, что это мрачное строение было – и действительно могло быть – местом множества страданий и отчаяния. Но разве могла она долго печалиться, слыша музыку, видя танцующих гостей и накрытый для ужина стол в огромной столовой, а также стол для карточной игры в соседней гостиной? Твердо решив развлекаться, Сара позволила герцогу Шартрезу повести ее в менуэте, пока Чарльз направился к игорным столам, а Карлайл с несчастным, видом наблюдал за обожаемой леди.
– У этого бедняги все мысли написаны на лице, – лаконично высказался. Шартрез. – Он ловит каждое ваше движение. Вы жестоки, миледи.
– Если это так, почему же вы преследуете меня? – моментально нашлась с ответом Сара.
– Потому что вы красивы, и я жажду вас. Я не успокоюсь, пока не буду обладать вами. – Сара приоткрыла губы, но Шартрез прервал ее: – Но если вы опять собираетесь поведать мне о своей добродетели, у меня готов ответ. Почему вы находите пристойной вашу отдельную от супруга жизнь?
– Мы не живем отдельно, – с достоинством возразила Сара. – Мы всегда вместе.
– Это явная ложь! Но хватит о вашем супруге, он мне надоел. Позвольте вместо этого рассказать вам, какие удивительные люди собрались здесь сегодня.
Видите женщину, вон там, с поблекшим, но еще красивым лицом, в лиловом платье?
– Да.
– Это герцогиня де Грамон – ее любовником был ее собственный брат. И такому кровосмешению они предавались годами! Ее брат – герцог де Шуазейль, вон тот обрюзгший мастиф в серебристой парче.
Сара не отвечала, настолько ужаснуло ее услышанное. Она уставилась на герцога круглыми от изумления глазами.
– Но совсем недавно герцогиня без памяти влюбилась в своего племянника, герцога де Лозана. Лозан не отвечает ей взаимностью, и она постоянно пребывает в бешенстве. Вас интригуют эти сплетни? – продолжал Шартрез.
– Я нахожу их неприличными и отвратительными.
Герцог пожал плечами:
– Разумеется, я не испытываю к ним отвращения. Кстати, должен предупредить вас: Лозан меняет женщин как перчатки и уже держал пари, что он первым окажется в вашей спальне.
– Но мы с ним даже не знакомы.
– Лозана это не остановит. Говоря серьезно, милочка, с этим человеком вам следует быть особенно осторожной. Он уверен, что вправе отведать всех новых красавиц, появляющихся в Тампле. Говорят, что ни одна женщина в Париже не бывает принята, пока Лозан не даст ей одобрение, а его поощряет к этому принц.
– Принц Конти? Но ведь он такой милый человек…
Герцог звонко рассмеялся:
– Да, великий человек, но не милый. Лозан – его любимец. Подождите, и вы убедитесь в этом сами.
С трепетом Сара присела, так как танец кончился, и огляделась исподтишка.
– Его здесь нет, – прошептал Шартрез. – Он представится только тогда, когда будет уверен в успехе.
С этими словами герцог покинул Сару, отправившись побеседовать с герцогиней-кровосмесительницей, чье прелестное лицо отмечала печать порока, как у цветка, чей корень изъеден червем. Спустя секунду после ухода герцога рядом с Сарой уже был Карлайл.
– За вами танец, миледи, – грубовато-шутливым тоном произнес он.
Краткое мгновение Сара пристально разглядывала его и немедленно наполнилась презрением к самой себе. Он был так красив, ярок и смугл, как опавшие осенние листья, что она почувствовала угрызения совести за то, что так долго держала его при себе, ни единым словом не подкрепляя его надежд. Будь она действительно добродетельной, она бы дала ему отставку, позволив ухаживать за свободными красавицами, чему так рьяно предастся его школьный приятель Чарльз Джеймс. Но ее опасение быть отвергнутой заставляло удерживать юношу подле себя. Она уже потеряла возлюбленного, и в том, что касалось страсти, успела потерять мужа, а натура Сары, правнучки самого чувственного из монархов Карла II и французской любовницы, настойчиво требовала любви.
– Вы его получите, сэр, – кокетливо ответила она, подавая руку учтивому молодому дворянину, пренебрегая тем, что ладонь бедняги Фредерика оказалась слегка влажной.
Внимание к своеобразию и красоте присуще французскому характеру, поэтому прибытие любого незнакомца, наделенного не только этими качествами, но и талантом, вызывает явную сенсацию. Вдобавок к этому в доме Пьера Севинье с английской музыкантшей произошел столь таинственный случай, что имя Сидонии Брукс сразу оказалось на устах всех парижан.
Ее подняли с пола, куда она упала, скатившись по клавиатуре клавикордов Бланше, и унесли ее, как сломанную куклу.
– Поосторожнее с ней, – услышала она знакомый голос, пока ее несли.
Когда Сидония, наконец, открыла глаза, она обнаружила, что находится в роскошной спальне, лежит в постели с малиновым балдахином и резным изображением орла, свидетельствующим, что кровать некогда принадлежала Наполеону.
Мужчина, одетый в костюм дворянина восемнадцатого века, измерял ей кровяное давление, а Мария-Антуанетта обтирала окровавленный лоб Сидонии.
– О Боже! – вздохнула она и настороженно добавила: – Где я?
В поле ее зрения появился Пьер Севинье.
– Дорогая моя мадам Брукс, вы по-прежнему в моем доме, – сказал он. – Вам стало дурно во время репетиции, и мы перенесли вас сюда. Сидония попыталась сесть:
– А как же концерт?
– Боюсь, вы не сможете играть, – сказал дворянин и официально пожал руку Сидонии. – Я – доктор Лоран, один из гостей месье Севинье. Эта дама – моя жена, она тоже врач. Боюсь, ваша рана на лбу слишком опасна, ее требуется зашить. Я уже позвонил в больницу. Мой помощник сейчас на дежурстве и ждет вашего приезда. Я наложил бы шов сам, но…, – он развел руками и по-галльски очаровательно улыбнулся, – …освобождение от этого костюма займет несколько часов, и еще час потребуется, чтобы подготовиться к операции. Но можете мне поверить, доктор Валлье – опытный молодой человек. Его шов никоим образом не повредит вашей красоте.
– Вы так любезны, – ответила Сидония, – но ни в коем случае мне бы не хотелось доставлять вам столько хлопот. – Она повернулась к Пьеру: – Тем более в вашем доме.
Он остановил ее движением руки:
– На помощь пришел, ваш друг Алексей. По счастливой случайности, у него с собой оказалась скрипка.
Сидония слабо улыбнулась:
– Он не расстается с ней. Вряд ли он способен оставить ее без присмотра.
Пьер кивнул:
– Так что все в порядке. Кстати, здесь Моник Амбуаз. Она надеется перед отъездом увидеться с вами.
В первый раз за все время заговорила мадам Лоран:
– Если позволите дать вам совет, мисс Брукс, вы должны вернуться в отель сразу же после того, как будет наложен шов, и как следует отдохнуть. Рана сильно повредила вам, к тому же головокружение могло быть вызвано переутомлением. Вы, профессиональные музыканты, слишком требовательны к себе.
Сидония кивнула:
– Я последую вашему совету, но прежде мне бы хотелось переговорить с Алексеем. Я должна рассказать ему о том, что случилось.
– Конечно. Мы оставим вас с ним.
Все ушли, и Сидония смогла свободно обнять русского скрипача, который ворвался в спальню с обеспокоенным видом, нервно теребя сбившийся кошмарный черный галстук.
– Мне придется поехать в больницу, – сказала она, когда Алексей бережно опустил ее на подушки.
– Знаю. Я в отчаянии от того, что не могу сопровождать вас. Но я пообещал им поиграть. Не возражаете?
– Как я могу возражать? Вы спасли меня, вызволили из ужасного положения.
– Я имел в виду, не возражаете ли вы, если я не смогу поддержать вас в больнице?
– Это совершенно не обязательно – предстоит сделать всего лишь короткий шов. Но дама, жена врача, посоветовала мне потом сразу же отправиться в отель. Значит, нам с вами так и не удастся встретить Новый год вместе.
– Вот тут вы ошибаетесь. Как только я закончу игру, я присоединюсь к вам – это будет около одиннадцати. Мы выпьем шампанского.
– Вероятно, мне придется полежать…
– Если это приглашение, я с удовольствием его принимаю.
– Нехорошо насмехаться над больной женщиной. Лицо Алексея внезапно стало серьезным.
– Но почему у вас закружилась голова, товарищ? Что стряслось?
– Я видела призрак, – ответила она, пристально следя за его реакцией.
Он серьезно кивнул:
– Я тоже испытал нечто подобное, когда был ребенком.
– Что же вы видели?
– Кажется, одну из зверски убитых великих княжен. Тогда мы вместе с родителями были в Зимнем дворце, и на лестнице я заметил девочку. Она была одета в странное платье и бежала вниз очень-очень быстро, с радостным выражением на лице.
– Как она выглядела?
– Она была очень бледна, с широко открытыми темными глазами. Кажется, это была Татьяна.
– Значит, вы верите, что их убили?
– Да, всю семью. А теперь расскажите, что видели вы.
– Потом, в отеле. Не следует заставлять гостей ждать. Спасибо за то, что вы заменили мой концерт.
– Я рад помочь вам, – шутовски ответил Алексей, – в том числе и стать сенсацией дня.
Сидония покачала головой:
– Боже, какой вы неотесанный! Ну, уходите же.
Она вернулась к себе в номер, едва минуло десять вечера. Шов наложили при местном обезболивании, а потом врач дал ей снотворное, посоветовав выпить позднее. Экономка Пьера, великолепная стройная француженка Амелия, помогла ей лечь в постель, и Сидония подумала, как чудесно хотя бы на время вернуться в детство.
– Вы уверены, что с вами все в порядке, мадам?
– Совершенно, благодарю вас. Вы были так добры ко мне, я очень благодарна.
– Я позвоню утром, чтобы узнать, как вы себя чувствуете. – Амелия задержалась на пороге. – Вас напугало что-то в салоне?
– Но почему вы спрашиваете? – Сидония замерла, приподнявшись на локте.
– Потому что наш дом хранит множество воспоминаний, – просто ответила пожилая женщина. – Причем вряд ли все они добрые.
– Кто такой принц Конти?
– Этот титул получил один из сыновей короля. Как вы понимаете, не самый старший.
– Значит, Сара продолжала вращаться в высших кругах…
– Сара? – удивленно повторила экономка.
– Одна из призраков.
– Так вы видели их, – заключила Амелия и, кивнув, ушла.
В четверть двенадцатого в дверь номера ввалился Алексей с выражением на лице, которое могло означать только одно: он только что удостоился бурного приема и уже заслужил прозвище «ужасного ребенка».
– Не думаю, чтобы их огорчило мое отсутствие, – с сожалением заметила Сидония, улыбаясь ему.
– Нет, огорчило, особенно мужчин. Я понравился им только потому, что я русский. Каждый считал меня бедным истощенным юношей. Здесь все считают романтичными людей из страны, в которой бывал мало кто из французов. Кстати, одна богатая американка уже предложила взять меня на содержание.
