Текст книги "Учение гордых букашек (СИ)"

Автор книги: Димитрий Стариков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Черный сахар

Следующей ночью с парой зубов в кармане Писарь шел за Талли по Гаане. Мальчишка как настоящий крот, рыл проходы в плотной застройке, находил пути там, где их быть не должно. Поначалу Писарь еле поспевал за ним, но чем глубже они заходили в Гнилье, тем осторожнее становился Талли. Мысль глянуть за угол, прежде чем повернуть, постепенно превратилась в ритуал, вроде как нюхают эль перед глотком. Большой дугой они обогнули высокий дом, где Писаря чуть не схватили, и приблизились к маленькой хижине. Она почему-то не обросла деревянными полипами за долгое время. Дверь отпер остроклювый старик, он походил на бойцовского петуха, которому выдрали перья с половины головы. Волна редких волос вялым гребнем падала набок. Старик ткнул когтем в Талли.

– Мальцам нельзя.

– Эй, я к Манхару по делу. Привел покупателя. – Талли нагло схватился за палец старика, и повернул его на Писаря.

– Сам дойдет. Мальчишка из твоего кармана получит, дурень. Двигай сам.

– Полагаю, будет честно и мальчику получить свое. Мы пойдем вместе.

– Полагает он. Полагаю!

Старик пропустил их, но дверь захлопнул со злобой на сословие всех, кто говорит «полагаю».

Люк посреди хижины скрывал широкую лестницу. Внизу их встретил чарующий дух черного сахара. Под полом находился притон. Блаженные тела нежились грудами на койках. Пока они шли, постояльцы улыбались уродливыми улыбками. Часто попадались страшные лица, с облупившейся кожей, или утыканные изюмом бородавок. Бедняки лежали на дырявых простынях, на бедняках лежали урчащие кошки. Богачи покоились на отдельных лежбищах из дорогого дерева и мрамора. Не было никакого особого порядка, здесь все были рядом. Из обносков и из роскошного шелка торчали одинаково иссушенные конечности. Костлявые руки кололи большие куски сахара серебряными кольями. Здесь люди забывали про прошлую жизнь. Грызли черный сахар, пока не закончатся деньги, или зубы. Сам дух этого места не выпускает. Пыль от черного сахара, что витает в воздухе, обнимает человека за плечо, как старый приятель, говорит, иди, располагайся, и повернуть к выходу уже не просто. Подполье освещали удивительные бежевые кристаллы. Они притягивали взгляд как танцующий огонь. От сахарной пыли Писарю казалось, что внутри движется непонятная жизнь. На гранях проступали перепончатые лапки, хвосты, гибкие тельца. Призрачные ящерки кишели внутри. Под светом играли изумруды на тупоносых шапочках двух братьев.

– Манхар, Дунхар, – позвал Талли. – Нам нужно убраться из города. Золото будет.

Манхар выдохнул, прежде чем обернуться. Его сплывшее от ранней старости лицо напоминало плоский оттиск на монете. Только борода гордым мысом выдавалась из пологих берегов. Дунхар был абсолютно неотличим от брата.

– По пять золотых с каждого, – ответил Манхар.

– И каждому, – показал на себя и брата Дунхар.

– Только монетами, побрякушки не примем, – закончил Манхар.

Писарь протянул золотой зуб Манхару.

– Это считай что монеты. Вопросов к зубам не возникнет ни у кого, и мы готовы дать вдвое больше, чем весят два десятка монет.

– В четверо, – сказал Дунхар.

– Если найдут столько зубов, поверь, вопросы будут, – сказал Манхар. – И все-таки заплатить ими можно.

– Когда? – спросил Талли. – Нам бы побыстрее.

– Через неделю.

– Не столь быстро!

– Позже не получится. Мы с братом уезжаем. Вы либо с нами, либо без нас.

– Эй, вы решили бросить Крула?

– Талли, мальчик, ты нам нравишься, но мы знаем, тебя ищет Крул. – Манхар стиснул взгляд на Писаре. – А тебя корона, да, Писарь?

– Да и вообще вы можете нечаянно умереть, – сунул зуб в карман Дунхар.

– Поэтому не болтайте.

– Знайте, мы верны своему клану. Через неделю или никогда.

Братья одновременно повернулись и продолжили ломать куски сахара. Места для новых слов и вопросов не осталось. Пришлось поворачивать. Писарь шел медленно и неохотно, как любопытный ребенок, которого выгоняли с кухни. Каждая незначительная деталь, казалось, заслуживает внимания. Пустые койки особенно тянули остаться. Дух черного сахара заглушил даже мысли о предстоящем деле. Вдруг Талли нырнул под лежанку. Блаженство Писаря сменилось растерянным ступором, когда он увидел человека с узким лицом. Того самого, что чуть не поймал его на крыше. Писарь всем существом хотел побежать, но воздух сзади будто затвердел. Застыв, Писарь ждал, пока эта рыба на шее подплывет и, наконец, укусит. Длиннолицый обрушил руки на плечи Писаря.

– Попал ты, мясо!

Посреди местной тишины эта выходка прозвучала городским колоколом. Все, кто хоть немного соображал, приподнялись с коек и наблюдали за казнью.

– Где малец, а?

Узколицый наверняка хотел сказать что-то еще, но его оттолкнули. Сделал это его спутник, жирный пузырь, покрытый золотом. Кажется, толстяк специально создан Агребом, как вешалка для драгоценностей. Каждая складка жира была продумана, чтобы поддерживать массивное равновесие. На всех пальцах по паре толстенных колец. Писарь был уверен, если бы жирдяй снял сапоги, то и на пальцах ног нашлось бы по кольцу. Однако от него довольно приятно пахло гвоздикой, а так как человека было много, то и аромат перебивал сахарный дух.

– Меня зовут Крул, – сказал он мягким, колыбельным голосом.

Крул протянул расслабленную руку. Писарь осторожно пожал.

– У нас случилась неприятность, Писарь. Я думал плохи наши дела, но тут появляешься ты, у меня в гостях, и все сразу становится просто. Вместе с тобой пропал мальчик, Талли, ты его знаешь. Он должен провести очень влиятельных людей в покои королевы. Талли наша главная неожиданность, такой талантливый парень, так втерся в доверие, что она сама ему показала тайный ход. Теперь он пропал, и только ты можешь нам помочь. Скажи где он, и тогда мы озолотим тебя. И главное, не сдадим тебя короне. Только слово.

Прикидывая куда их завести, чтобы получилось самому сбежать, Писарь ответил:

– Хорошо, я покажу, идем.

Тут из-под койки выскочил Талли и рванул к выходу. Он легко прыгал через людей. Кошки в ужасе брызгали во все стороны. Тяжелый люк ненадолго задержал Талли, но узколицый явно не успевал его схватить. Люк хлопнул и мальчик исчез. Вскоре он появился снова. Человек, что спал тогда на крыше и узнал камзол Писаря, тащил вырывающегося Талли обратно.

– Быстровато сматывался, решил придержать.

– Славно, давай его сюда. Молодец и ты, Писарь, – сказал Крул.

В следующий миг он уже не испытывал к Писарю благодарности. Повинуясь непонятно откуда взявшейся храбрости, Писарь схватил со стола серебряный кол и приставил его к условной шее Крула.

– Отпусти мальчика.

Вести он себя так не привык, потому вообразил себя Беладором, и поступал так, как поступил бы командир. Так он избавился от страха решений, отдалился, и отдал вожжи образу. Всю жизнь перед тем как сделать что-то, Писарь думал, и думал всегда слишком долго. Так долго, что вопрос «что я могу» всегда превращался в «что я мог». Придуманный Беладор был лишен всяких размышлений.

Талли отпустили, теперь он не решался бежать, а только пятился к лестнице. Писарь вдавил кол в Крула.

– Ешьте сахар, живо.

Длиннолицый и его друг послушно взяли по маленькому кусочку.

– И господина не обидьте, – сказал Писарь.

Крул хрустел сахаром с особенным недовольством, наверняка представлял, как будет хрустеть что-нибудь в Писаре, когда он до него доберется. Длиннолицый медленно скрючился первым, затем и его друг. Они сели и обнялись, их лица улыбались самой Гебе. Крул сопротивлялся яростно, долго упирался ногами, но вскоре мягким шлепком повергся на пол.

– Крул, – позвал его Писарь.

Крул вытянулся, услышав имя, но глаз не открыл. Тогда-то Писарь вспомнил про братьевМанхара и Дунхара. Оказалось, они решили вежливо ничего не заметить и скрыться, верно, еще до начала представления. Писарь осторожно покинул притон. Талли теперь его не обгонял, а молча семенил позади. Старик у входа ничего не заподозрил, он шепотом швырнул Писарю вдогонку это его «полагаю». Однако с Крулом пришел отстегнутый у входа хвост. Свирепые морды проводили беглецов сначала взглядами, а потом и шагами. Писарь спиной чуял, что пора бежать. Свернув за угол, они с Талли одновременно бросились наутек. Морды полезли грязными пальцами в рот и свистом подняли округу. Все темные щели начали рожать новых преследователей. Писарю в бок что-то ударилось. Мальчишки с крыш кидались всяким хламом. Писарь, не замечая, несся по узким улочкам, Талли снова вел неожиданными путями. Иногда им удавалось значительно оторваться, но многоголовое полчище лезло отовсюду. В центре Гааны никто бы и к окну не подошел в такой час, потому они пытались покинуть эту излишне сплоченную часть города. Заметив первого стража, беглецы перешли на шаг, и с запыхавшимся сердцем прошли мимо. Писарь надеялся, что преследователи выбегут как оголтелые, и привлекут внимание, но они тоже сбавили ход. Погоня продолжилась пунктиром. Они то неслись в страхе, то чинно переходили особо оживленную улицу. Их целью был дом Фогура, но приводить все Гнилье к его дверям совсем не хотелось. Проблему решил Талли. Он показал на одну из тех вещей, которую не замечаешь от того что слишком часто видишь. Зарешеченный вход в катакомбы. Только сейчас Писарь осознал, почему на этой улице всегда немного пованивало. Он даже припомнил, что люди требовали завалить тоннель, но корона решила, пусть лучше немного пахнет здесь, чем сильно и везде. Конечно, это был никакой не проход, а так, рукав для вентиляции, но Талли явно воспринимал его как спасение. С замком он провозился совсем недолго, верно уже не раз открывал именно эту решетку. Он даже потрудился закрыть ее, проявив поразительное хладнокровие, ведь морды неслись прямо на него. Спускаясь по тоннелю, Писарь слышал, как десяток рук трясет решетку.

Катакомбы

Катакомбы пахли не так скверно, как Писарю всегда казалось. Благодаря выпускам на поверхность здесь иногда пролетал ветерок, и дышать становилось почти сносно. Ночной свет сочился в решетки и стекал сюда по водосточным каналам. Гнусная вода в тоннеле медленно сползала к морю. Шлепая и хлюпая, они спешили в полумраке. Молчание продолжалось до первой развилки. Тоннель расходился надвое.

– Куда теперь? – спросил Писарь.

– Эй, мне-то откуда знать? Я спас нас от приспешников Крула, может теперь ты подумаешь куда идти? Ты же ученый.

– Ты спас нас, да? Хорошо. Идем за водой, она течет к морю.

Кузнец жил близко к порту, но Писарь решил, что даже если они не найдут потаенную дверь, то уж в море точно выплывут. Талли явно не хотел пересекаться с Писарем взглядом, но сам пристально уставился ему в затылок. Все злобные зенки морд, что недавно гнались за ними, Писарь ощущал слабее, чем этот взгляд. Чувства сбежались к нему на спину и там застыли. Оборачиваться впрочем, Писарю не хотелось. Наконец Талли подал голос:

– Неплохо ты Крула схватил. Неплохо для дворцового неженки.

Писарь повернулся.

– Парень, давай ты не будешь говорить лишнего. Ты убежал, когда меня допрашивали. Ты не доверяешь никому, ты зверенок. Раз уж мы связались, придется доделывать начатое, но слышать тебя больше нужного я не хочу.

– Так ты бы и сдал меня тогда! Конечно, когда Крул уже меня поймал, ты заторопился спасать, герой. Ты знал, что теперь Крул тебе не даст ничего, и решил, что со мной золота раздобыть надежнее. Не строй из себя королеву.

– Ты прав, я человек не слишком хороший, как оказалось. Только я пытаюсь об этом забыть. Но если думаешь, что меня понял, объясняй это себе. Мне про меня рассказывать не надо. Шагай молча, парень.

– Сам решу, как мне шагать!

Скоро Талли заметил темную арку. Не спрашивая Писаря, он вошел в нее. Спустя минуту Талли вернулся, держа что-то продолговатое. В совсем слабом свете, что сочился из решетки наверху, они поняли, что это кость. Талли, вскрикнув, выбросил ее и выругался:

– Здесь людей хоронили? Агреб!

Писарь решил не рассказывать парню изначальную природу катакомб. Вглядываясь в стены, он пошел дальше. Вскоре они попали в широченный, главный тоннель. К настоящей двери вели три высокие ступеньки. Кузнец долго не открывал, потом отодвинул створку, и, узнав их, пустил.

Перед грозой

Следующим вечером, они втроем сидели под полом в доме кузнеца. Работу Фогур закончил, как только затих город. Постоянный звон металла сменился тишиной. Ее нарушил шепот бегущей воды за дверью в катакомбы.

– Дождь пошел, – сказал Фогур.

Он подоткнул тряпьем дверь. Талли уселся у двери, приложил ухо и принялся слушать поток. Парень не сказал Писарю ни слова после их возвращения, и смотрелся насупившимся ребенком. Фогур очень обрадовался такой перемене. Кузнецу не шибко нравилась говорливость Талли, да и в целом уличные мальчишки ему доверия не внушали. Фогур всегда поглядывал, чем там занимается Талли, и не хочет ли чего умыкнуть. Талли уснул, убаюканный потоком. Писарь крутил, изучая, увесистый арбалет с крюком вместо стрелы. Оружие добротное, как и все в доме Фогура.

– Точно выдержит? – спросил Писарь.

– Твоего отца держал, а тот здоровый, сам помнишь.

– На самом деле я не сомневаюсь. Ты хороший мастер, все это знают. Наверняка тебя очень ищет корона. Может, побежишь с нами? Увидишь топи.

– Меня ваши тайны не тянут. Мне бы золота.

– Значит не все люди такие. Это сидит здесь. – Писарь ткнул себя в висок.

– Или чуть ниже, – сказал Фогур.

– Мой отец болел тайнами. Он был хорошим, храбрым человеком, только семью ему заводить не стоило. Деятельная хворь тащила вперед, и порвала б ему душу, если бы он решил остаться. Когда отец погиб, я не унаследовал ничего, кроме болезни. – Писарь снова проложил палец к виску. – Я поклялся тогда не заводить семьи, чтобы не было несчастных сыновей. Только топи.

– Если ты такой же, зачем парнишку приручил? – спросил Фогур шепотом.

– Его не приручишь, нет, мне он побоку, да и я ему. Просто так пути срослись. И разойдутся скоро. Я-то уже начал к нему привыкать, но потом понял его натуру.

– Он просто маленький вор. Ему нельзя верить, ведь он сам не доверяет никому. Знаешь сколько денег твой отец потратил на изучение топей? Горы золота, он снаряжал целые караваны, нанимал людей, многие годы пытался. Топи не дешевое место. А ты хочешь отдать треть золота мальчишке.

– Парень был полезен.

– Нас связывает твой отец, я не подставлю его сына, а ты его друга. Мальчишка чужой. Нельзя ему верить. Пока он нас не подставил… Словом будет хорошо, если агребенок случайно потонет в катакомбах.

Потихоньку трещал огонь. Тусклые блики подрагивали на саблях. Фогур сидя заснул. Талли начал постанывать, может что-то страшное пришло в ночи. Фогур перестал дышать ровно, он явно проснулся, но не подавал виду, надеясь, что сон ничего не заметит подвоха и вернется.

– Агребов мальчишка, лучше б храпел, – сдался Фогур.

Писарь подошел к Талли и почувствовал, как от двери шел холод. Парень замерз в натопленной комнате. Писарь взял его на руки и перенес к камину. Талли свернулся еще сильнее и приоткрыл глаза.

– Затихни. Завтра дело, – сказал Писарь.

Сам он сел обратно, закрыл глаза, но под веками не стихала буря. Праздник Гебы-Матери еще никогда его так не пугал.

Уход

Даскал вернулся пешком, замерзший, но продыху себе не дал. Целыми днями они с Роем ходили по домам, осматривали неумело зашитые раны, и накладывали повязки, пропитанные целебной мазью. Постепенно кричащая скорбь превратилась в ноющую домашнюю боль. Зима не увидела больше мальчишек, что, вываливались из окон в сугробы. Никто не бегал по смерзшемуся снегу, и не кидал снежки во все крыши да ставни. Жители ходили по деревне, будто куклы, носили дрова в избы, воду, еду, делали все необходимое, чтобы пережить эту зиму. Скованная духом рука Роя с каждым днем напитывалась беспричинной болью. Однажды Рой уронил чашу с отваром. Травы обожгли колени и остались пятном на ворсистом ковре.

– Нельзя больше ждать. Мы поедем в одно место. Там безопасно, и растут нужные цветы.

– Далеко это?

– Ты даже не представляешь насколько. Я отправил весточку давней подруге. Она попросит для нас разрешения пройти на юг, за топи.

– Те самые? Которые никто не может перейти?

– Вроде того. По пути тебе придется учиться, ты погибнешь, если не сможешь.

– Значит у меня будет сила? Смогу стать воином, настоящим?

– Если научишься, станешь могущественнее всех воинов мира. Но радости это не принесет. Двинемся на рассвете. До весны ждать некогда.

– По снегу? Пешком?

– Догоним караван. Кажется, и у тебя там есть друзья?

Рой собрал пожитки из комнаты, где провел столько долгих лет с Даскалом, под защитой этой волшебной хижины, среди вековых лесов и моря. Рой никогда не видел другой жизни, и его пугала разлука с родным краем, но в тоже время тянуло вперед. В дорогу с собой он взял только одну бесполезную вещь, большой серебряный кулон, на нем выгравировано лицо женщины. Бабушка говорила, что это его мать, но гравюра, конечно, не точный портрет. Рой всю жизнь смотрел на образ, на волосы из белого металла и гадал какой у нее голос. Рой повесил огромный круг на тонкую шею, надел теплые вещи и спустился. Даскал протянул ему обломок меча.

– Не забыл?

– От крови его уже не отмоешь.

– Не бросай свое оружие. Меч будет напоминать тебе о неверном решении.

– Люко ведь остался жив!

– Ты должен был остаться с женщинами, как он тебе повелел. Если бы ветер судьбы подул в другую сторону, кто увел бы их в лес? Тебе пора попрощаться со своими воинскими замашками. Слушать меня в дороге и самому принимать правильные решения. Сказки, Рой, опасны тем, что у них всегда хороший конец.

Рой взялся за рукоять, но Даскал не отдал.

– Или меч будет напоминать о счастливом случае, что простил твою ошибку?

– Нет, – забрал Рой меч.

Они вышли на утренний воздух, еще темно, первые лучи только переваливают за горизонт над лесом. Глубокая тишина. Чистый лист снега ждал первых ног. Приятный хруст сопровождал каждый шаг мимо избушек. У швейной мастерской Даскал остановился.

– Ты ведь не попрощался с Риной?

Но Рой промолчал и просто пошел дальше. Даскал покачал головой, но последовал за ним. От Калинора вела проложенная меж леса дорога, караван уехал именно этим ухабистым путем, что огромными дугами соединял дальние деревни. Рой удивился, когда Даскал прошел мимо выхода на дорогу. Старейшина вел его прямо в северный лес, возможно, знал другой, короткий ход. В безжизненном, лесу царил мороз, белый ковер, прибивали к земле хвойные столбы, они же не пускали солнце. Вскоре застучали зубы, и беглецы укутались в шерстяные плащи, отобранные у воинов. Вторую половину дня пурга засыпала путников сквозь игольчатые кроны. Далеко наверху макушки гнулись под порывами ветра, холод медленно отбирал у Роя пальцы. Вечером буря успокоилась. Снежинки медленно ложились на бордовые силуэты путников. Черные стволы сосен поредели. Идти стало проще, но Рой за день исчерпал все силы, и еле вырывал ступни из снежного плена. Даскал старался всячески поддержать, приободрить, но когда увидел, что еще пара шагов и Рой упадет, сам остановил его.

– Рой, наш путь лежит очень далеко в центр королевства, а после на юг, через многие города. Надеюсь, помогут друзья нашей деревни, они уже начали свой шаг, и нам важно их нагнать, иначе придется ждать весны в какой-нибудь деревушке.

– Ноги как не мои. И холодно, может, поспим, а завтра, завтра пойдем дальше?

– Нельзя останавливаться, не успеем, а в тебе намного больше сил, чем кажется. Сейчас я дам тебе кое-что из своих запасов. – Даскал достал объемистую стеклянную бутыль, в которой трепетало золотистое свечение. – Это снадобье я готовил на такой случай, несколько капель избавят от усталости.

Даскал влил в дрожащие губы каплю золотого эфира, и через мгновение Рой поднялся, засмеявшись, и принялся подкидывать ногами снег.

– Как ожил!

– Все-таки волшебник. Ты тоже выпил, поэтому не устал? И почему не дал мне зелье сразу?

– Его называют Элем Бегунов, но помни, он лишь заставляет забыть усталость. Если истощить все силы, человек не заметит, как упадет замертво. Нам придется идти несколько дней подряд, чтобы успеть, старайся беречь движения, даже если тебе будет казаться, что в запасе бесконечный источник. Да перестань ты прыгать!

Янтарь

За два дня странники преодолели множество миль по плотному лесу, но, не смотря на успехи, Даскал начинал беспокоиться.

– Нужно поесть и поспать, если будем идти в том же темпе, через пару дней наши трупы догонят караван. Видишь дерево, кора съедена достаточно высоко, это потрудился крупный зверь, надеюсь с густой шерстью.

От обгрызаного дерева тянулись рогатые следы, Даскал припал к земле и начал изучать приметы. Глубоко рассеченные тупые копыта рассказали, что это лось, судя по размерам самец, причем большой.

– Да лучше бы самка, я один раз видел лося, что притащили охотники, он огромный, наверное, как три Люко, – сказал Рой.

– Напротив, хорошо, лосихи в это время вынашивают потомство. Зачем отнимать больше одной жизни взамен наших? Стрела из лука Кабана, без труда пробьет шкуру самца, но попасть нужно в сердце или легкие, и надеяться, что он умрет быстро, здесь снег неглубокий, и раненый зверь забежит очень далеко.

По следам они шли через редколесье. Когда солнце уже перешло зенит, Даскал остановился. Вдалеке, под деревом, стоял лось. Огромное животное грызло кору, не замечая угрозы. Охотники бесшумно подошли на расстояние выстрела, Даскал снял со спины лук и протянул Рою, тот удивленный оказанным доверием, принял оружие, вынул стрелу, натянул и начал целить в животное. Даскал шептал ему:

– Сначала прицелься, потом натяни, ты не сможешь удержать лук долго, вот так, чуть левее, сосредоточься, стреляй только когда будешь готов, лучше упустить добычу, чем попасть не туда.

Даскал поправил лук, чтобы тот смотрел прямо в сердце лося, Рой натянул, но от натуги руки задрожали, и стрела сорвалась с тетивы, угодив зверю в ногу. Лось вскинулся, увидел охотников и бросился на Роя. Маленькие отростки рогов неслись, метили в живот, Даскал выхватил лук, оттолкнул Роя, но прицелиться не успел, лось ударил прямо в грудь. Даскал отлетел, но сознание не потерял. Быстро вложил стрелу, натянул лук и выстрелил в упор, точно в глазницу лося. Громадная туша рухнула на Даскала с разгону и погребла под собой.

Мертвый лось не сдвигался. Тогда Рой начал отгребать снег из-под туши. Когда он откопал Даскала, руки превратились в безжизненные лопатки. Даскал почти не мог двигаться, Рою пришлось тащить его и надеяться, что это не повредит раненому. Даскал был в сознании, но даже не стал бранить Роя. Неудачливый охотник упал на колени и, задыхаясь, пролепетал:

– Прости, я. Лук задрожал.

– Еще научишься. – Даскал тяжело пытался вдохнуть после каждого слова. – Живой янтарь. Книга.

Даскал закрыл глаза, а Рой уже потрошил сумки в поисках книги зелий. Никогда он еще так не жалел, что отказался заучивать травы. Листы побежали по пальцам и вот рисунок младенца в руках земли под деревом, и название: «Живой янтарь». Надписи рядом направили Роя. Он обшаривал стволы елей. Тело, как чужое работало по приказу. Рой счищал снег, мечом ковырял кору, искал, искал. Вот и маленькая капля замерзшей смолы. В ладонях Рой согрел и комочек земли, растер и смешал со смолой, вслед капля крови из пальца. Порез получился безобразным. Следующим значился свет, лучи небесными копьями пронзали кроны, на одном комок засветился, размяк. Все смешалось в янтарную тягучую смесь. Под рисунком в самом конце страницы стояло слово, и смеялось над Роем. Все просто, кроме него. Что значит это «Моли»? Не найдя ответ Рой принялся повторять рисунок. Подложил под голову Даскала плащ. Остальное тело засыпал снегом, слепил руки, будто земля его обнимает и попытался открыть старейшине губы. Вместо них Даскал открыл глаза. Рой показал надпись.

– Гебу. Я помолюсь.

Рой вложил янтарный комок в рот Даскала. Даскал сглотнул, но не произнес больше ни слова.

Сзади вздрогнул снег, видно зверек пробежал, потом еще, и тут Рой отпрыгнул. Со всех сторон к Даскалу тянулись линии. Молнии, запертые в снег, рывкам, принюхиваясь, дошли до тела, и Даскал закричал. Грудь вздыбилась, сугроб с руками растаял, схлынув водой, но старейшина повис в воздухе и беззвучно открывал рот. Сломанные кости вправлялись под одеждой, красные пятна утекали с рубашки в его тело, внутри будто копошились светлые пальцы. Еще мгновение и Даскал вещью упал на землю. Напряжение схлынуло, свет погас.

Рой оставил учителя на еще теплой почве, завернул в свой плащ и принялся разводить костер. Несколько часов снимал с лося шкуру, потом пожарил мясо. Тут Даскал проснулся, здоровый. Он приказал, обнимающему его Рою, есть и много. Мясо оказалось сырым внутри, но, обкусав по бокам, они без особого отвращения насытились. С приходом первой темноты, начали засыпать лося плотным слоем снега, как только запах свежего мяса был погребен, Даскал расстелил шкуру коротким, но густым мехом вверх. Рой еще немного потрудился над ночлегом и вот костер полыхает, вещи лежат подле Даскала на шкуре. Все еще слабый учитель укрылся ей, и Рой засыпал его сверху снегом. Место вокруг выглядело так, будто там поработала стая снежных кротов. Рой, хоть не чувствовал усталости, руки себе отморозил. Он аккуратно, чтобы не нарушить покров, пролез под шкуру. Через щель он видел снежинки, что влетали из ночной темноты в светлый ореол костра.

– Я никогда не слышал, чтобы Геба так помогала.

– Она редко помогает, но и такое бывает. Ты веришь в то, чего нет, а о настоящем мире не знаешь. Скоро все поменяется. Надеюсь.

Даскал поднес стекло к продолжающим расспросы губам Роя. В очередной раз, пообещав себе когда-нибудь выведать у Даскала его секреты, Рой сделал глоток. Колючая капля впиталась в горло, она вытягивала его силы, густая шерсть казалась все мягче, и он провалился в забытье, не в силах сопротивляться неподъемной усталости.

Птичник

Рой вылез из-под шкуры и растер лицо снегом. Даскал уже снимал с костра огромный ломоть лосятины. Наевшись пропеченным мясом, путники двинулись по хвойному лабиринту, а мертвый лось остался лежать, погребенный под снегом. Через несколько дней они вышли на большую дорогу, Даскал рукой расчесал волосы назад, и с облегчением раскинул руки. Успели. Вдалеке шел навстречу караван белых зубров.

– Мирных дорог вам торговцы.

– Это же старейшина, вы как здесь очутились? Месяца два как оставили вашу деревню! – воскликнул Глава каравана.

– Уверен, ваши зубры немало дорог протоптали, а вы совершили много сделок в деревнях. Мы же, как нортунги, знаем тайные пути.

– Какие еще нортунги? – спросил другой торговец.

– Это старина Даскал, всегда чепуха проскочит меж мудрыми словами! Через лес значит прошли? В такой-то мороз, и как удалось?

– Инкарцы народ крепкий, хоть и не северяне, холод наш самый близкий друг. Да и шкура помогла.

– Парни, видели когда-нибудь такую огромную шкуру? – спросил Глава.

– Вам она явно нравится, могу я предложить сделку? Мы отдаем каравану этот ценный мех, а вы пустите в повозку, довезете до земель, где потеплее.

– Знаете же, и без всяких шкур вам рады, тем более у нас, ввиду одной неприятности в Калиноре, много свободного места. Сейчас время тяжелое, бойцов развелось как людей. Птичнику совсем туго, а шкура хороший платок для слез. Он потерял всех певунов, клетки проданы. В его повозке расположитесь с большим удобством.

К гостям подошел усатый отец Эни. Он радостно приветствовал Роя:

– И ты здесь!

– Да, решили к вам податься. А где Эни? – спросил Рой.

– Отдыхают с матерью. Пойду, разбужу!

– Погодите. Нам бы тоже поспать после тяжелой дороги.

– Просим, повозка Птичника в конце плетется, – сказал Глава.

Глава поправил шляпу и хлестнул поводьями. Рой с Даскалом двинулись против течения каравана.

Как и говорил Глава, в самом хвосте сидел на повозке Птичник и вяло подергивал вожжи – маленькие ниточки для огромного зубра. Рой показал на него пальцем.

– В голове каравана сказали, что мы можем занять место в вашей повозке, конечно с вашего согласия, – поклонился Даскал.

– Без разницы, залезайте, раз сказали.

– Мы не с пустыми руками, посмотрите, эту шкуру мы отдаем вам, как плату за радушие.

Вопреки ожиданиям Роя, глаза Птичника не загорелись как у других торговцев при виде густого меха.

– Чтож, наверное, это прокормит меня, если удастся подать ее подороже. Я помню тебя, мальчик, ты смотрел мое выступление, помнишь птиц? Какие они красивые, и как пели.

– Да, у вас очень красивые птицы, что с ними стало? – спросил Рой.

– Разыгрался этот ветер, и опрокинул мой шатер. Птицы вылетели из клеток, да померли.

– С чего бы им умирать? Они ведь не сгорели?

– Это пташки из теплых краев, на холоде они и дня не протянули. Помню, с каким восторгом вы с той девочкой смотрели на птиц, знаю, ты меня поймешь. Я столько лет собирал редчайшие породы. Клювики пели, чтобы дарить радость, в своих золоченых клетках они служили счастью, такие прекрасные.

Птичник отвернулся и махнул им рукой, мол, залезайте. Повозка со скрипом прогнулась под весом странников. Рой принял жгучую прозрачную жидкость, и она вновь поборола Эль бегунов. Рой без сил упал на голые доски.

Проснулся он от того, что Птичник, залезая в повозку, споткнулся, о шкуру, что гости неосторожно кинули поперек входа. Через минуту зажглась свеча, и повозка наполнилась теплым светом. Снаружи безлунная ночь, но Птичник не лег сразу спать, он сел и достал клетку с маленькой пичугой. Увидев, как Рой разглядывает ее, Птичник заговорил:

– Последнее утешение. Птичка не из лучших, раньше не ценил, но теперь это все что осталось. Помнишь тот фокус с исчезновением? На самом деле одна птица умирает, а взамен из рукава появляется другая. Мои первые и вторые актеры. Для зрителя разница не заметна, но смотри, даже при маленьком свете видны ее огрехи. Клюв, кривоват, и слишком длинный, закрывается с небольшим нахлестом, а видишь эту крапинку на голове, красная, крохотная, но портит красоту. Вторые птицы совершенны, сплошной цвет, перышко к перышку, чистые глазки, именно такие и составляли ценность моей коллекции певунов. Раньше когда рождался птенец с изъяном, я выкидывал его, некрасивую птичку видно сразу. Потом я подумал, а разве они не должны тоже приносить радость людям? Тогда я и придумал тот фокус.

– Убивали птиц, чтобы веселить людей?

– Я коллекционер и ценю чистую породу, посмотри на нее. – Он потряс клетку, и пищащий комок перьев забился о прутья. – Разве она приносит радость? Разве она по-настоящему красива? Нет! Только участвуя в представлении, эти птицы могут стать частью прекрасного! Дрянная порода, и это все что у меня осталось.

Птичник бросил клетку, откинулся и закрыл глаза. Птичка выпорхнула в открытую ударом дверцу и перелетела на его костлявый палец.