Текст книги "Мы одной крови!"

Автор книги: Диля Еникеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

– Спасибо за ужин, – сказал хирург, понимаясь.

– Вы позволите ребятам вас отвезти?

– Вообще-то я и сам мог бы сесть за руль, хоть и немного выпил. Но чтобы не терять времени на разговоры с сотрудниками ГИБДД, пусть будет по-вашему.

Он протянул руку, зная, что собеседник не рискнет подать ему руку первым, и они обменялись крепким рукопожатием.

Рано утром Мирон приехал в больницу и увидел дремлющего на стуле Толика. Никто так и не смог заставить его уйти со своего поста. Только увидев своего командира, он встал.

– Новости есть? – спросил Слава.

– Дак эти сучки разве чё скажут! – зло ответил тот, кивая в сторону окошка справочной. – Заладили одно: состояние без существенной динамики.

– Я говорил с Олегом Павловичем. Ночью Алла пришла в сознание.

– Чё, по правде? – обрадовался Толик. – А чё ж они?.. – он свирепо погрозил кулаком, имея ввиду медсестер, не пожелавших сообщать ему хорошую весть.

– К ним сведения поступают не сразу, – успокоил его Мирон. – Я звонил тебе на трубку, хотел сказать, что Алле лучше. Ты кому-то отдал свой мобильник?

– Батарейки сели. Эти вчерась названивали, как их... "самаритяне", ну, соседи наши, век бы их не видать!

– Они-то при чем?

– Дак втравили Алку в хреновое дело! Тамаркину подругу замочили, вот сами бы и разбиралися, кто да зачем. Чё, Алке больше делать нечего?! Их там целая шарага, и мужик у них есть, Матвеем зовут. Он-то сидел в офисе, жиртрест х...в, пока в Алку стреляли. Чё сидел-то? Жопа и так шире стула. Пускай бы сам побегал, а то все Алка да Алка. Сыщики, е... ихнюю мать!

– Они уже и сами очень сожалеют.

– Жалеют они! Щас-то жалеют, а чё ж раньше её не жалели?! Ваще работать ей не дают, то звонют, то сами к ней бегут, то она к ним. Ей-то зачем опять хлопоты?! И так вся зеленая ходила. А щас так ваще не поймешь, выживет иль нет. Тут одна баба говорила – заражение крови у ней будет, раз кость так раздробили.

– Я все выясню у Олега Павловича, он мне об этом ничего не говорил. А ты езжай домой, отоспись. Как проснешься, отзвонись мне на трубку, я расскажу, как у Аллы дела.

– Не, я тут побуду, – мотнул головой верный оруженосец. – Может, к ней пустят.

– Да никуда тебя не пустят! Алла ещё в реанимации.

– Дак в эту же, операционную, пустили, хоть сперва и ругалися.

– Тогда было другое дело. А в реанимации свои порядки.

– Дак... – Толик выразительно потер сложенными в щепоть кончиками пальцев, обозначив жест, что можно подмазать.

– Не стоит, Анатолий, – покачал головой Мирон. – Я уже просил Олега Павловича пропустить меня к Алле, но он против посещений. Она ещё очень слаба, ей все время делают то уколы, то ещё какие-то процедуры, а мы помешаем. Врачи сами знают, как лучше для нее. Скоро он сюда спустится и расскажет новости. Потом езжай домой, а здесь останутся ребята.

– Дак это... Ключи-то от её хаты у меня. Я ж к ней домой часто ездил. А чужих к ней не пустят. Может, ей одёжа какая понадобится. Я б сгонял.

– Одежда ей ещё не скоро понадобится.

– Чё ж она там, в одной простыне, что ль? – возмутился верный оруженосец. – Холодно ж ей.

– На этот случай в больнице положены халаты, – усмехнулся Слава непонятливости Толика, ни разу не лежавшего в больнице.

– Дак она ни в жисть не наденет чужой халат! Видал я, какие тут халаты, бабы проходили в них. Чтоб Алка такую тряпку надела!..

– Ключи от её квартиры ребята взяли из её сумочки. Если понадобится, съездят, а с консьержем они договорятся. Да я и сам могу к ней съездить.

– Ну, ладно, раз так, – сник верный Санчо Панса, поняв, что и без него обойдутся. Он привык заботиться о своей начальнице, если та позволяла, привозил ей продукты, знал, что она любит из еды, какие предпочитает напитки. – Дак это, может, ей поесть привезти? – наконец нашел он повод проявить заботу.

– Есть ей ещё нельзя.

– Дак как же она без еды-то? Алка без еды не любит, сердится.

– После наркоза есть совсем не хочется. По себе знаю.

Толик маялся, не зная, что бы ещё придумать, чтобы быть полезным, и наконец вспомнил:

– Командир, позволь с твоей мобилы позвонить Алкиной экономке. У ней там котенок, Персом кличут. Алка страсть как его любит, велела за ним приглядывать. Я спрошу, как он, а после Алке записку черкану, пускай порадуется.

Мирон протянул ему свой сотовый телефон, и верный оруженосец набрал номер:

– Зося Пална, это я, Толян. Как там Перс?

Выслушав полный отчет о похождениях шустрого котенка, Толик наконец улыбнулся:

– Вы там приглядите за ним, Зося Пална, – попросил он, – а то Алка-то в больнице, раненная. Подстрелили ее... – послушав расспросы испуганной экономки, он ответил: – Я щас приеду, все расскажу.

Отдав мобильник командиру, верный оруженосец пояснил:

– Мне тут одна баба говорила, что котенок Алке заместо ребенка. Может, потому она и не померла. Не хотела его осиротить. Хороший кот, шустрый такой. Я его пока к себе заберу, чё ему одному там маяться. Щас я Алке черкану про Перса, а доктор ей передаст.

Слава достал ручку и записную книжку, вырвал листок и протянул Толику. Тот присел на стул и, сосредоточенно шевеля губами, стал старательно описывать все подвиги сэра Персиваля. Завершив послание, он встал и вернул ручку командиру.

Прошло минут пятнадцать тягостного ожидания. Наконец из-за угла коридора вышел Олег Павлович и направился к ним.

– Ну, как она? – издалека спросил Мирон, не утерпев, пока врач приблизится.

Тот улыбнулся, и по его лицу было видно, что дела у пациентки уже лучше.

– Ругается, – с улыбкой произнес он, приблизившись.

– А чё ругается-то? – влез встревоженный Санчо Панса.

– Требует зеркало, косметичку и щетку для волос.

– А-а, – почти в унисон облегченно произнесли Толик и его командир, расплывшись улыбками.

Верный оруженосец уже совсем осмелел, хотя раньше никогда не позволял себе влезать в разговор в присутствии командира:

– Алка у нас крутая. Всем задаст!

– Уже задала, – рассмеялся Олег Павлович. – Ворчит, что синяки на правой руке, что иглы тупые, что медсестры плохо делают инъекции.

– А чё у вас иглы-то тупые? – сердито спросил Толик. – Мы щас мигом сгоняем, да привезем вам острые. Чё её ковырять тупыми-то? И так уж четыре часа её резали да ковыряли.

– Да они не тупые, просто толстые, – улыбнулся хирург, понимая его тревогу. – Через тонкую иглу кровь не перельешь, сразу закупорится.

– А синяки ей кто наставил? – продолжал допытываться верный оруженосец.

– В вену не могли попасть.

– Чё ж у вас медсестры такие безрукие... – укоризненно произнес Толик. – Алка вон в пистолет отморозку попала и даже лапу его поганую не задела, а ваши в вену попасть не могут...

– У неё очень тонкие вены, к тому же, они спались, когда упало давление.

– Какое давление? – не понял далекий от медицины Санчо Панса.

– Артериальное, – терпеливо пояснил хирург. – От большой кровопотери артериальное давление снизилось до критических значений, и нам пришлось осуществлять реанимационные мероприятия.

Таких мудреных слов верный оруженосец не знал и воздержался от дальнейших расспросов, поняв главное – врачи сделали все возможное, чтобы спасти Аллу.

Хирург перевел взгляд на Мирона. Видимо, ему надоело отвечать на дилетантские вопросы туповатого Толика. Слава не хотел унижать его выговором в присутствии хирурга и даже не стал одергивать, чтобы тот не лез с глупыми вопросами, понимая, что преданный Толик расспрашивает не из праздного любопытства.

– Что ей привезти? – спросил он.

– Привезите то, что она требует, – косметичку, зеркало, щетку для волос. Хотя в реанимации личные вещи не положены, но ради такой пациентки сделаем исключение.

– Я ж говорил, ей чё-то надо будет! – сразу приободрился верный оруженосец, поняв, что теперь и он при деле. – Командир, тогда я щас слетаю.

– Езжай, – согласился тот.

– А одёжу ей взять? – обратился Толик к хирургу, глядя на него глазами преданной собаки, и всем своим видом выражая извинение и сожаление за свои несправедливые упреки.

– Привезите халат и тапочки. Скоро переведем её в палату, и они ей понадобятся.

– Доктор, я тут записку ей черканул, – верный оруженосец передал записку Олегу Павловичу. – На словах скажите, что Перс носится, как угорелый, играет. И ел хорошо. Пускай Алка скорей выздоравливает. А когда к ней пустят, я Перса ей принесу, пускай порадуется.

– Разве у Аллы есть маленький ребенок? – удивился врач.

– Не, это котенок её. Она его любит. Заместо ребенка ей.

– В хирургическое отделение нельзя приносить животных, – покачал головой Олег Павлович.

– А я втихаря, никто не углядит. И с рук не спущу.

– Нежелательно.

Толик отвел глаза, и врач понял, что верный Санчо Панса все равно пронесет в отделение любимого котенка Аллы.

– А почему Алла все ещё в реанимации? – спросил Мирон. – Вы боитесь, что ей станет хуже?

– Там круглосуточное наблюдение, индивидуальный пост медсестры. И в целом условия гораздо лучше, чем в палате.

– Так оставьте её в реанимации, раз там лучше.

– Она сама не хочет. В палате реанимации нет туалета, а Алла отказывается от судна. Кровати там высокие, удобные для персонала и рассчитанные на лежачих и беспомощных больных, но для пациентов, которые уже могут вставать, они неудобны.

– А Алла уже может вставать? – обрадовался Мирон.

– Пыталась, но мы её уложили. Должен признаться, это было непросто, хирург улыбнулся. – Пришлось пригрозить, что привяжем к кровати, если попробует встать.

– Наверняка Алла рассердилась, – Слава сказал это с улыбкой.

– Да, ругалась она весьма забористо. Лежит, совсем беспомощная, слабая и тихим голосом, но весьма экспрессивно кроет всех почем зря.

– Это Алка может, – расплылся в улыбке верный оруженосец, уже совсем успокоившись. – Так обматерит, мало не покажется.

– Уже, – подтвердил Олег Павлович, но без осуждения, даже с некоторым уважением. – Всем попало – и медсестрам, и санитарке, и заведующему отделением. Медсестры у нас неопытные, плохо делают внутривенные вливания, к тому же, Алле можно делать только в здоровую руку, а там гематома на локтевой вене. Медсестра пришла ставить ей капельницу, но никак не могла попасть в вену. Алла рассердилась, та тоже резко ей ответила. В ответ выслушала соответствующую гневную тираду. Алла велела ей и на пушечный выстрел к ней не приближаться. Пришлось пригласить операционную сестру, та поставила капельницу. Другим медсестрам тоже досталось – инъекции ей делали в бедра, не хотелось им поворачивать пациентку на бок, она все же дама весьма крупная, а у нас работают субтильные девчонки после медучилища. А такие инъекции весьма болезненны, да и рассасываются плохо, потом может быть инфильтрат. Медсестры теперь боятся входить в её палату. А санитарка совсем девчонка, работает всего пятый день. Алла попросила принести воды и помочь ей умыться – в палате реанимации нет раковины. Та отказалась, мол, в реанимационной палате сойдет и так, это не её обязанность – умывать больных. Потом принесла судно, Алла отказалась, а санитарка в грубой форме ответила, что ей некогда дожидаться, пока больная захочет, и нечего изображать из себя королеву. Алла не осталась в долгу, а та замахнулась на неё судном. Да она, полагаю, сама вам все расскажет, пожалуется на наш персонал.

– Что ж у вас такие плохие медсестры и санитарки? – упрекнул Мирон.

– А вы можете порекомендовать хороших за шестьсот-восемьсот рублей в месяц?

– Я готов платить каждой в десятикратном размере, лишь бы никто не смел замахиваться на Аллу. Тем более, судном. Согласитесь, это для неё унизительно. Да и вообще – как можно так обращаться с беспомощным больным человеком?! Это ж просто издевательство! Неужели трудно было принести воды и помочь ей умыться? Да и на судно, как я понимаю, ходят, когда захочется, а не когда его принесла санитарка. Это же реанимационная палата. Если больной беспомощен и не может сам себя обслуживать, то нельзя обращаться с ним, будто он ничего не видит, не слышит и не понимает. Не говоря уже о том, что говорить в резком тоне с еле живым человеком просто недопустимо.

– Разумеется, вы правы. Жалоб от больных немало. Но ни я, ни остальные врачи не набираем персонал. Кого пришлют из отдела кадров, те и работают. Слава Богу, хоть операционные сестры у нас опытные, с большим стажем, а то бы совсем беда. А в отделениях текучесть кадров очень большая. Бывает, персонал и неделю не удерживается. Работа тяжелая, а платят гроши. Вот и терпим тех, кто есть. Лучше такая медсестра или санитарка, чем вовсе никакой. Не хирургам же делать инъекции, мыть полы и подавать судно.

– Я ещё раз повторю – готов оплатить услуги персонала.

– Не стоит, – покачал головой врач. – Тогда они будут крутиться лишь возле оплаченных пациентов, пренебрегая другими, или вымогать оплату за свои услуги. Честно говоря, они потому и ведут себя так невежливо и манкируют своими обязанностями, что рассчитывают на вознаграждение, а, получив от пациента деньги, становятся шелковыми. И с этим ничего невозможно поделать, пока есть дефицит персонала. Система, доставшаяся нам ещё с советских времен. А приплачивать им из больничной кассы, как оказалось, неэффективно – доплата невелика, и персонал все равно долго не удерживается. Не все же больные и их родственники способны платить. У нас общегородская больница, принимаем всех пациентов.

– Может быть, мне стать спонсором вашей больницы?

– А вы хотите ещё раз привезти к нам Аллу с огнестрельным ранением?

– Боже сохрани, доктор!

– Ваше спонсорство проблемы не решит. Тут нужны миллионы. Оборудование устарело, требуется ремонт многих помещений.

Мирон покачал головой, сознавая свое бессилие.

– Так что, надо признать, персоналу досталось за дело, а заведующему отделением за то, что так распустил персонал. Алла заявила ему, что быстро навела бы порядок во вверенном ему подразделении, но попытается перевоспитать персонал хотя бы за время своего пребывания. В последнем я, честно говоря, сомневаюсь, хотя не могу не признать, что бардак у нас ужасный. Заведующий отделением блестящий хирург с огромным опытом, но администратор из него никакой.

– Но почему же он на этом месте, раз не обладает соответствующими данными?

– Илья Михайлович готов хоть завтра снять с себя обязанности заведующего и заниматься лишь тем, к чему у него талант. А других желающих на это место нет. Я бы и под дулом пистолета не согласился занять его место. Кстати, вашему покорному слуге тоже прилично досталось, – врач склонился в шутливом полупоклоне.

– А вам-то за что? – поинтересовался Мирон, решив, что все остальные получили за дело.

– Алла спросила, какие ей наложили швы, и, узнав, что мы шили шелком, очень гневалась, мол, потом останутся шрамы. Оказывается, она уже перенесла четыре операции и хорошо все знает.

– А другие швы нельзя было наложить? Конечно, ей не хочется, чтобы остались уродливые шрамы.

– Кетгут на такие раны не накладывают. А рубцы при таком повреждении мягких тканей останутся в любом случае. К тому же, рана инфицирована и заживет вторичным натяжением. А после этого обычно остаются рубцы.

– Не говорите ей про инфекцию и прочее, – попросил Мирон. – Зачем её зря расстраивать? Алла только что вернулась с того света. Я понял одно персонал с ней резок, а врачи относятся с пониманием.

– Примерно так, – согласился хирург.

– Олег Павлович, а у неё может быть заражение крови?

– Нет, сепсиса быть не должно. Во время операции мы хорошо обработали рану, ей делают инъекции антибиотиков, температура нормальная. Хотя операция была длительной и наркоз, соответственно, тоже, но пневмонии мы уже не опасаемся – в легких чисто, хрипов нет, терапевт её только что смотрела. Алла захотела курить, и я разрешил – курящим больным мы это разрешаем, чтобы легче отхаркивалась мокрота, и в легких не было застоя это бывает после длительной интубации и чревато пневмонией.

– Принести ей сигареты?

– Пока не нужно. Она сделала всего две затяжки и бросила сигарету курить после наркоза и в самом деле трудно, хотя и хочется.

– Но чтобы лучше отхаркивалось, может, ей делать по одной затяжке? Это все ж лучше, чем пичкать её лекарствами. Тем более, не дай Бог, пневмония.

– Если ей ещё захочется курить, я дам ей свои сигареты.

– А какие вы курите?

– "Парламент".

– Она их не любит. Алла курит только "More" без ментола.

– Хорошо, привезите ей "More".

– А что из еды? Соки? Фрукты?

– Сок – только гранатовый, для восстановления кроветворения. Из еды пока что-нибудь легкое, у неё совсем нет аппетита, и она отказывается есть больничную пищу. Если Алла любит фрукты, привезите. Побольше цитрусовых. Комплекс витаминов она получает в виде инъекций, но зачем теперь её лишний раз колоть, раз она уже в состоянии есть.

– А кровь ей ещё будут переливать?

– Пока нет. Раньше у нас просто не было иного выхода, пришлось рискнуть. Обошлось, к счастью. Сейчас ей капают плазмозаменители, а кровяные тельца постепенно восстановятся, если Алла будет хорошо питаться. Привозите ей черную икру, блюда из мяса, печени. Препараты железа и прочие для стимуляции процесса кроветворения мы ей уже назначили.

– А когда я смогу её навестить?

– Как только переведем в палату.

– Вы позволите вам звонить?

– Звоните. Завтра в девять утра я сдам дежурство, придет другой врач, вы позвоните в ординаторскую или на сестринский пост, вам сообщат, перевели ли пациентку в палату. – Хирург продиктовал номера телефонов.

– Олег Павлович, успокойте её, пожалуйста, насчет руки, скажите, что потом косметологи все сделают, и ничего не будет заметно, лишь бы она сейчас не переживала.

– Уже объяснил, но моя пациентка все равно сердится. Она всегда так ведет себя в больнице?

– Алла везде ведет себя, как ей хочется, – извиняющимся тоном произнес Слава. – Предупредите персонал и других врачей, чтобы не спорили с ней и не заставляли её делать то, что она не хочет. Я всем заплачу, пусть только они её понапрасну не тревожат.

– Но мы же не можем выполнять лишь тот объем лечебных мероприятий, который позволяет пациентка, – возмутился врач. – Нужно ставить капельницу, делать инъекции и перевязки, обрабатывать рану, потом снимать швы.

– Это я понимаю. Я имею ввиду мелочи – режим, судно и прочее. Алла ни за что не послушается, кто бы и что бы ей ни говорил. Не любит, когда ей что-то приказывают.

– Нет, до такой степени идти у неё на поводу я не могу. – Олег Павлович нахмурился.

– Доктор, пожалуйста... – Мирон и сам не заметил, что снова говорит просительным тоном. – Если Алла сильно рассердится, то уйдет из больницы.

– Ну, пока она ещё и сидеть не в состоянии. Куда уж ей уйти!

– Все равно уйдет! Уж я её знаю.

– Да уж, строптивая попалась пациентка, – покачал головой Олег Павлович.

– Она терпеть не может врачей, больницы, именно потому, что ей не раз приходилось оперироваться. Вы уж, пожалуйста, отнеситесь к ней не так, как к другим.

– Попробую. Правда, за коллег не ручаюсь. Конечно, материть её никто в ответ не будет, но строго одернуть – вполне.

– Попросите их, чтобы они этого не делали. Алла разозлится. Вы ещё не знаете, какая она, когда злится.

– Догадываюсь. Если ваша Алла не боится пятерых вооруженных головорезов, то окриком её не испугаешь, – согласился хирург.

– Может быть, мне поговорить с другими врачами?

– Не надо. Я сам им скажу. Хоть она уже многих медсестер послала подальше, но все мои коллеги ей симпатизируют. Похоже, ваша Алла даже в беспомощном состоянии способна очаровать любого.

– Берегитесь, доктор! – шутливо погрозил пальцем Мирон. – Эта женщина опасна не только, когда вооружена. Алла и в другие игры играет блестяще. И сами не заметите, как попадетесь.

– Бог даст, пронесет, – в тон ему ответил хирург.

Олег Павлович вошел в палату Аллы и увидел, что она сидит на постели, прислонившись спиной к спинке кровати. Загипсованная, а поверх гипса перебинтованная от плеча до запястья левая рука висела вдоль тела. Держа щетку здоровой рукой, она пыталась расчесать волосы.

– Зря вы сели, Алла, – укоризненно покачал он головой.

– Надоело валяться, – ответила она с беспечной улыбкой. – После того, как мне сделали промедол, я сразу ощутила необычайный прилив сил.

– Это временное состояние. Обезболивающие вам будут колоть постоянно, но не стоит думать, что они прибавляют сил.

– Неважно. Главное, что в данный конкретный момент я себя прекрасно самоощущаю. Будто ничего со мной не случилось. Только эта чертова рука мешается, я все время про неё забываю.

– А боли сейчас есть?

– Ни капельки!

– Это после промедола. Голова кружится?

– Почти нет.

– Слабость?

– Да говорю же – я прекрасно себя чувствую!

– И все же вам лучше лечь. То, что после наркотика у вас прибавилось сил, – самообман.

– Олег Павлович, отругать я вас уже успела, а поблагодарить ещё нет. Раньше у меня были силы только на мат, а теперь появились силы и для другого. Идите сюда поближе, что вы там стоите? Я желаю наградить вас благодарным поцелуем.

Врач, улыбаясь, приблизился к её кровати.

– Ближе! – потребовала она.

Он слегка наклонился к ней и спросил:

– Так?

– Так, – одобрила Алла, обнимая его за шею здоровой рукой и притягивая ещё ближе. Прижавшись носом к его носу и глядя в глаза с такого близкого расстояния, она произнесла с особыми интонациями: – Чую, благодарным поцелуем дело не ограничится... – и поцеловала его в губы, долго не отпуская.

Олег Павлович попытался освободиться, но Алла ещё крепче сжала рукой его шею и прихватила зубами его язык.

Наконец она его отпустила и посмотрела с лукавой усмешкой.

– Да уж... – сказал врач, переводя дыхание. – Вы и в самом деле опасная женщина...

– Чем же я так уж опасна?.. – вкрадчивым тоном поинтересовалась она, глядя ему в глаза взглядом, от которого он сразу пожалел, что Алла его пациентка и ещё так слаба. – Помогите мне сесть по-другому, – попросила она.

– Нет, нет, вам нельзя, – запротестовал врач.

– Чего мне нельзя? – её голос не оставлял сомнений, что она имеет ввиду.

– Вы ещё слишком слабы.

– А вы поддержите меня за спину. Я вовсе не против, чтобы такой мужчина меня поддержал...

Врач отступил на пару шагов, пытаясь совладать с искушением. Искушение, надо сказать, было сильным. Теперь он понимал силу притягательности этой женщины. Мысленно приказывал себе посмотреть в сторону, чтобы не видеть этого завораживающего взгляда, но не мог. Алла не отпускала его взглядом, и Олег Павлович, помимо своей воли, смотрел ей в глаза.

И сдался.

Просунув одну руку под её колени, а другой придерживая за спину, он осторожно приподнял её и усадил поперек кровати, все ещё обманывая себя, что всего лишь выполнил просьбу пациентки помочь ей сесть по-другому, и опять попытался отодвинуться, но Алла успела ухватить его правой рукой за халат и одежду и подтянула поближе к себе.

– Не такая уж я и опасная, – шепнула она. – По крайней мере, для мужчины, знающего толк в женщинах...

Ее правая рука при этом расстегивала нижние пуговицы его халата, потом скользнула под брючный ремень, ещё ниже. Ощутив, что ей хотелось, Алла глубоко вдохнула и закрыла глаза.

Молнию на брюках врач расстегнул уже сам.

– Алла, вы невозможная женщина, – произнес он через некоторое время.

– Почему же невозможная? – лукаво улыбнулась она. – Неужели вы о чем-то жалеете?

– Нет. Хотя меня и предупреждали, чтобы я был с вами поосторожнее, но... Я знал, что это случится, как только увидел вас. Правда не думал, что случится в палате реанимации, когда вы ещё так слабы.

– А у меня, между прочим, сил сразу прибавилось, – Алла склонила голову на плечо и чуть искоса посмотрела на него многозначительным взглядом.

– Я вижу. Но это временно. На какой-то момент произошел мощный выброс адреналина, стресс-реакция по Селье, как мы её называем, и это позволило вашему организму мобилизоваться, но скоро наступит закономерный спад. Астения после такой кровопотери неизбежна. Вам сейчас лучше лечь, Алла. Давление может опять резко снизиться.

– Ерунда! – махнула она рукой. – Ниже постели не упаду, к тому же, рядом со мной сильный мужчина, который вовремя подхватит. Такие стресс-реакции мне нравятся. Люблю, когда адреналин бурлит в крови, иначе мне скучно жить. Кстати, а почему мы то сих пор на "вы"? Или ты считаешь, что секс не повод для знакомства?

Олег Павлович от души рассмеялся. Ему нравилось, что Алла так проста и естественна в общении. И такая разная – то ведет себя как женщина-вамп и завораживает взглядом, заставляя его подчиняться даже против воли, то как легкомысленная, беспечная девчонка, которой на все наплевать, даже на собственное здоровье.

Он догадывался, что ему ещё многое предстоит узнать о ней, что эта женщина не так проста, какой сейчас кажется. И это его ещё больше интриговало.

– Не возражаю перейти на "ты", хотя мои коллеги будут удивлены, если пациентка станет мне "тыкать".

– А при них я буду называть тебя, как и положено пациентке.

– Хотя, думаю, коллеги и так обо всем догадаются.

– А тебя это так сильно волнует?

– Нет, совсем не волнует. Хирурги тоже люди, а все коллеги – мои давние друзья.

– Ты сегодня до которого часа работаешь?

– До девяти утра. Я дежурю.

– Придешь ко мне ночью? Или когда захочешь.

– Приду. А ты хочешь, чтобы я пришел?

– Еще как!

– Меня беспокоит твое состояние.

– Не беспокойся. Я вампир, правда, своеобразный. У меня от этого дела, знаешь, как тонус повышается! Сразу почувствую себя лучше. Хотя я и сейчас чувствую себя неплохо. Но хорошего много не бывает.

– Ты так любишь секс?

– Люблю. А ты нет?

– Смотря с кем. С такой женщиной, как ты, у меня ещё не было.

– Я тоже – смотря с кем. А с тобой мне понравилось, потому и зову тебя еще. Не понравилось бы – и на километр бы не подпустила.

– Значит, я стану одним из твоих любовников?

– Ты против?

– По-моему, у меня нет выбора.

– В этом ты прав, выбора у тебя и в самом деле нет, – лукаво улыбнулась она. – У тебя есть лишь один путь – в мою постель, и ты пойдешь именно этим путем.

– Ты просто хотела заманить меня в свою постель? – он явно огорчился.

– Ты мне нравишься. Почему бы и нет? Или тебе нужна любовь до гроба?

– Я считал бы себя счастливым, если бы такая женщина любила меня до гроба.

– Значит, так и будет.

Он недоверчиво посмотрел на нее, но не стал углубляться в эту тему.

– Ты не устала?

– Усталостью я бы это состояние не назвала, но слабость есть, призналась Алла.

– Я же говорил!

– Ага, давай переиграем сценарий назад и начнем все сначала, хмыкнула она.

– Немедленно ложись! – как можно строже произнес Олег.

– А ты меня уложи, – закапризничала Алла. – Я же вся из себя больная-пребольная...

Опять приподняв её под коленки, он развернул её вдоль кровати и уложил.

– Укрыть тебя? – спросил Олег, вытащив из-под неё одеяло в измятом пододеяльнике.

– Мне не холодно, но надо прикрыть срам.

– Какой срам? – удивился он. – Ты такая красивая...

– Я имею ввиду этот ваш больничный балахон, именуемый сорочкой, ночной рубашкой или как её там. Ужас какой не сексапильный!

– А я её и не заметил.

– Ну, и слава Богу, а то бы у тебя сразу все упало.

Он рассмеялся и укрыл её одеялом, заботливо расправив все углы и пригладив сверху рукой.

– Почему тебе не привезли ночную рубашку? Твой... не знаю, как его зовут... Ну, тот, что принес тебя в операционную...

– Толик? Я называю его верным оруженосцем, или Санчо Пансой.

– Он изъявил готовность съездить за твоими вещами. Я разрешил, хотя в реанимационной палате не положено иметь личные вещи.

– А дома у меня нет ночных рубашек, – рассмеялась она. – И халатов тоже нет.

– Почему? – удивился Олег.

– Я их не ношу. Сплю голая, а дома хожу в домашнем костюме. Толик написал мне записку, что все обыскал, но ничего такого не нашел, а купить не решился – я же ни за что не надену то, что мне не нравится.

– Можно, я тебе куплю?

Алла удивленно посмотрела на него:

– Ты хочешь видеть меня в халате и ночной рубашке? По-моему, это ужас как не сексуально! Даже не могу представить себя в халате! Буду выглядеть, как Марь Ванна с коммунальной кухни. Для завершенности образа ещё бы растоптанные тапочки, бигуди, повязанные косынкой, и чтоб рубашка высовывалась из-под халата, – и полный абдуценс!

– Но хотя бы в больнице тебе нужно в чем-то ходить, если ты не хочешь носить больничную одежду.

– Тогда купи, – согласилась она. – А я сохраню твой подарок. Потом буду вспоминать о чудесных днях, проведенных в больнице.

Олег отвел глаза. Алла интуитивно поняла, о чем он подумал, взяла его за руку и притянула к себе:

– Эй, ты чего надулся, дурашка? Решил, что наше общение ограничится больничными стенами, а когда я выпишусь, то забуду тебя?

Он молчал, отводя взгляд, и она поняла, что не ошиблась.

– Нет уж, не надейся, так легко ты от меня не отделаешься... – Когда Олег вскинул на неё глаза, Алла добавила: – Чую, у нас с тобой надолго. Ты успеешь сто раз проклясть день, когда меня увидел.

– Вряд ли. – Он уже улыбался.

– Не зарекайся, – погрозила она пальцем. – Ты ещё не знаешь, с какой стервой связался.

– Не наговаривай на себя. Вовсе ты не стерва. Мне Вячеслав многое о тебе рассказал.

– Да-а? С чего это Славка разболтался? Это не в его характере. Тем более, говорить обо мне.

– Он очень тревожился за тебя, рассказал, как все тебя любят, убеждал, что такая женщина не должна погибнуть, и очень просил сделать все возможное, чтобы тебя спасти.

– И ты внял и спас, – ироническим тоном констатировала Алла.

– Да я бы и без его просьб сделал все возможное. Но когда Вячеслав рассказал о тебе, я посмотрел на тебя другими глазами. Отношение как к пациентке не изменилось, но изменилось отношение как к женщине. Ты и в самом деле удивительная женщина, Алла.

– Я сейчас застесняюсь, – закокетничала она.

– Даже с медицинской точки зрения ты удивительная пациентка. Ведь я только вчера тебя оперировал. Сейчас уже могу сказать – мы тебя чуть не потеряли. Артериальное давление упало, анестезиолог орет: "Мы её теряем! Олег, что делать?!". Даже он растерялся, такого у нас ни разу не бывало – у нас же не скоропомощное отделение, а обычная хирургия.

– А ты что сделал?

– Адреналин ввел внутрисердечно. Больно под левой грудью?

Алла отрицательно помотала головой, приподняла левую грудь рукой и попыталась заглянуть, но не получилось.

– Не видно, – сообщила она. – Сиськи слишком большие.

– Грудь у тебя что надо, – улыбнулся Олег.

– Хорошо, что насквозь не проткнул, испортил бы мне товарный вид, улыбнулась в ответ Алла.

– А рука болит?

– Мне столько обезболивающих колют, что я ничего не чувствую. Сейчас, правда, стала немного ныть.

– Я сделаю тебе промедол.

– Сделай, – согласилась она.

Олег вышел в коридор и через пару минут вернулся с одномиллилитровым шприцем и ваткой.

– Давай помогу повернуться на бок, – предложил он.

– Я бы и сама могла повернуться, но лучше ты. А я буду изображать из себя вдребезги больную и беспомощную.