Текст книги "На пересечении (СИ)"

Автор книги: Дикон Шерола

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

– Да… Наверное, – выдохнул Дагль. Он затравленно смотрел на своего начальника, всё еще не в силах поверить в то, что Гамель говорит серьезно. Инхир всегда представлялся ему справедливым человеком, но, видимо, когда дело касалось его должности, моральный компас Гамеля уже был не с такими прямыми стрелками. С одной стороны, начальник стражи рассуждал верно, и картинка складывалась как нельзя четко, но, с другой стороны, можно ли приговаривать людей к смерти на основе подброшенных улик? Нет, конечно, если в семье Окроэ действительно практикуют черную магию, то они непременно должны быть наказаны. Но если эти люди невинны, то подброшенная книга попросту погубит их ни за что.

– Вы можете поручить это кому-нибудь еще? – чуть помявшись, произнес Иклив. – Я никому не скажу о нашем разговоре….

– Ты о нем так и так не скажешь, потому что сделаешь все сам. И в случае чего своей болтовней подставишь нас обоих.

С этими словами Инхир извлек из стола небольшой предмет прямоугольной формы, обернутый в плотную бумагу и перевязанный шерстяной веревкой.

– Только не вздумай распаковывать, а то еще, упаси небо, подцепишь какое-нибудь проклятье и помрешь, – предупредил его начальник стражи, и Даглю ничего не оставалось, как взять книжку и сунуть ее под ткань камзола.

– Тогда я поехал? – неуверенно пробормотал мужчина, всё еще надеясь, что Гамель передумает. Но начальник стражи не передумал.

– Ты мне еще спасибо скажешь, Иклив, – уже мягче произнес он. – То, что мы сейчас делаем, спасет этот несчастный городишко. Вот увидишь. Даже если у меня не будет доказательств, я точно знаю, что прав.

В тот же миг в глазах Дагля отразилось отчаяние, и он тихо прошептал:

– Или пощади нас небо…

V

День Лукио Жикирь не задался с самого начала. Не потому, что нога все еще побаливала, и ступать на нее по-прежнему лишний раз не хотелось, а потому, что его супруга сегодня собиралась заглянуть к доктору Эристелю, чтобы наконец заплатить за его услуги. Консультация у врача стоила недорого, но мазь, которую предоставил лекарь, в эту цену не входила, отчего Матильда с самого утра пребывала в бешенстве. В вопросах денег эта женщина была непреклонна, как скала. А если дело касалось непредвиденных расходов, то в эти минуты Лукио предпочитал и вовсе держаться от нее подальше.

С самого утра Большая Ма ходила по дому, раздраженно поджав губы. Робкое «доброе утро» со стороны мужа она проигнорировала, но тарелку с завтраком швырнула на стол с такой яростью, что она проскользила по поверхности еще добрый метр. В этот миг Лукио в очередной раз проклял себя за то, что вообще согласился на женитьбу. Матильду ему присмотрел отец, считавший своего сына тюфяком, который никогда бы не нашел себе невесту самостоятельно. До брака Тили и впрямь была довольно милой, однако спустя несколько месяцев начала стремительно меняться, причем не в самую приятную сторону. В первую очередь Матильду заботили деньги, и все было бы терпимо, если бы здоровое беспокойство бедняка не превратилось в скупость и даже одержимость.

Когда супруга уже готова была переступить порог и отправиться к доктору Эристелю, Лукио совершил ошибку, задав неосторожный вопрос по поводу стоимости лечебной мази. В тот же миг Матильда набросилась на него, словно разъяренная фурия, потрясая перед его лицом внушительного размера кулаками.

– Все рыбаки как рыбаки, только тебя, непутевого, вечно кто-то кусает! – прошипела она. – На что глаза тебе воткнули в голову, если ты не видишь, когда к тебе кто-то ползет? А теперь лежит, увалень, брюхо свое почесывает вместо того, чтобы работать идти. А мне платить! Платить! Сколько грошей ты домой приносишь, столько и отдаем трактирщикам да целителям.

– Тили, смилуйся, я же не нарочно, – взмолился Лукио, словно испугавшись, что жена вот-вот примется его колотить.

– Не нарочно? Конечно же, нарочно! Бездельник! Дармоед! Висит на шее, как камень, и не сорвешь, не выбросишь! Зачем я вообще за тебя замуж пошла? Лучшие годы жизни отдала, и кому, спрашивается? Жила бы одна припеваючи, хозяйством бы занималась. Хорошо хоть сына в подмастерье сапожнику отправила, лишний рот из дома вытолкала.

Услышав о Райаме, Лукио заметно помрачнел. Мальчику было всего одиннадцать лет, когда Матильда нашла для него «работенку» и отправила невесть куда с заезжим сапожником. Довольный старик даже подарил Большой Ма сандалии, отчего та целую неделю пребывала в преотличнейшем настроении.

Заметив, что муж смиренно затих, Матильда еще раз смерила его испепеляющим взглядом, набросила на себя шаль похуже и направилась к лекарю. Всю дорогу до дома Эристеля она старательно готовила речь, которая заставит доктора проникнуться и хоть немного уменьшить требуемую сумму. Поэтому, когда Эристель открыл дверь, на него уже смотрели полные печали и боли глаза страдалицы.

– О, господин лекарь, – жалобно произнесла Матильда и, шмыгнув носом, поправила проеденную молью шаль. – Я так благодарна вам, что вы спасли жизнь моему несчастному мужу.

В тот же миг женщина схватила доктора за руку и старательно облобызала ее, словно перед ней стоял духовный целитель или жрец Небесного Храма. На секунду Эристель даже опешил, но затем поспешно высвободил пальцы из цепкой хватки Большой Ма и тихо произнес:

– Право, не стоило. Это моя работа, которую вы оплачиваете.

Последнее слово подействовало, как удар кнута. Матильда настороженно посмотрела в глаза Эристелю, а затем вновь запричитала:

– Нет, доктор, вы не понимаете! Вы – подарок судьбы! Свет нашего города! Мудрость небес!

– Вы, определенно, преувеличиваете, – теперь на губах Эристеля появилась легкая усмешка. Происходящее начинало его забавлять, однако забавлялся он отнюдь не в хорошем смысле этого слова. Одно дело, когда к нему приходили голодные попрошайки, у которых не то что на мазь, на крошку хлеба не хватало денег. Здесь же перед ним унижалась хоть и небогатая, но и далеко не нищая женщина.

Однако Матильда иронии лекаря не замечала. Она вновь попыталась схватить Эристеля за руку, благо в этот раз доктор был уже готов и вовремя отстранился.

– Я хочу хоть как-то отблагодарить вас! – воскликнула Большая Ма и в тот же миг достала из-под шали поношенные перчатки своего мужа. На большом пальце одной из них красовалась дыра, на другой – несколько уродливых заплаток. Вдобавок сей роскошный подарок пропах рыбой и даже после стирки сохранял столь удивительный аромат.

– Мы из бедных людей, господин Эристель. Каждый день рыщем по городу в поисках куска хлеба. Муж мой сейчас не работает, и мы голодаем. Небо свидетель, как мы голодаем!

– Я уж вижу, – ответил Эристель. – Что же, пройдите в дом, я угощу вас завтраком.

Услышав это предложение, женщина мигом воспрянула духом и улыбнулась доктору как можно более нежно и благодарно.

«Пусть эта дура Бокл ходит по дорогим лекарям, а я буду ходить к этому, ничего не платя, да еще и завтракая бесплатно!» – подумала Матильда и улыбнулась еще ласковее, радуясь тому, какая безмозглая у нее подруга.

Усевшись за стол, женщина с интересом осмотрела обеденную, мысленно прикидывая, сможет ли она что-то незаметно унести из этого дома. К Эристелю ходит много всякой рвани, поэтому он вряд ли догадается, кто похитил какую-нибудь безделушку. К сожалению, обеденная была пуста, на деревянных полках не было ничего стоящего, и это несколько омрачило радостное настроение женщины. Зато немедленно родилась новая идея.

Наблюдая за тем, как Эристель расставляет посуду и выносит простую, но весьма приличную еду, Матильда испуганно воскликнула:

– О, господин лекарь, вы так щедры и добры ко мне! Но я не могу съесть даже крошку, когда мой бедный измученный муж умирает от голода.

На миг лекарь замер. Его пальцы так и не отпустили чашку, которую он поставил перед Матильдой, словно Эристель настолько поразился наглости дамы, что забыл о своих действиях.

– Я попрошу Точи завернуть немного еды, – наконец произнес он и сел напротив женщины.

Услышав такой ответ, Большая Ма засияла, словно начищенный медный таз, и с ликованием принялась за еду. Есть она совершенно не хотела, однако в течение всего завтрака впихнула в себя столько, что с трудом поборола приступ дурноты.

Доктор наблюдал за этой трапезой совершенно спокойно, однако, когда Матильда сообщила, что ей пора возвращаться домой, в комнату внезапно заявилось существо, тень которого заставила Большую Ма подскочить на стуле. Двуглавый Точи опустился подле гостьи на стул и повернул к ней обе головы, слепо пялясь в испуганное лицо Матильды.

– А, Точи…, – улыбнулся Эристель. – Ты как раз вовремя. Заверни госпоже Жикирь оставшуюся еду с собой, а она как раз рассчитается с тобой за мазь.

– За мазь? Но…, – на миг Матильда забыла, как дышать. – Но, доктор…

– Прошу меня извинить за это недопонимание, – продолжал Эристель. – Наверное, мне надо было вам сразу сказать, что мазь готовил не я, а Точи, и вам расплачиваться нужно с ним. Я только помог вашему супругу советом.

– Так это… ему можно перчаточки? – выдавила из себя Матильда, чувствуя, что последний кусок хлеба застревает у нее в горле.

– Перчатки нужны в первую очередь вашему супругу. Но вы можете попробовать договориться с Точи. Я оставлю вас на пару минут, если вам будет удобнее. Точи прекрасно понимает номинал монеты на ощупь, поэтому моя помощь его только раздражает. Даже травы для мази он различает по шероховатости или по запаху. А варит он и подавно лучше меня!

В тот же миг обе головы Точи уродливо улыбнулись, и женщина ощутила, как ее охватывает страх. Существо таращилось на нее, источая какое-то жестокое безумие, отчего по коже Матильды побежали мурашки.

– Не оставляйте меня с ним! – взвизгнула она, стараясь отодвинуться от двуглавого подальше, а затем поспешно высыпала на стол несколько монет. Если вначале она еще думала слукавить и обсчитать слепого, то теперь радовалась тому, что хотя бы завтрак достался ей бесплатно. Перчатки она, разумеется, забрала с собой, и единственное, что согревало ее по дороге домой, это переданная для Лукио еда.

Уже оказавшись на своей улице, женщина успокоилась окончательно, утешив себя тем, что доктор Эристель – редкий простофиля, у которого и дальше нужно лечиться. Главное – заранее договориться, чтобы он предоставлял лекарства своего приготовления.

На миг женщина даже посочувствовала бедолаге. Мало того, что его все дурят, так он еще живет с такими чудовищами, что злейшему врагу не пожелаешь. Хотя нет, было бы забавно, если бы двуглавый Точи заявился в дом Амбридии Бокл. Вот бы она визжала!

От этой мысли Матильда невольно улыбнулась и еще крепче прижала к груди полученную еду. Теперь ее настроение заметно улучшилось, и она даже начала тихонько напевать какую-то песню. Ярко светило солнце, на улицах было полно горожан, и она приветливо здоровалась то с тем, то с другим. В то же время зоркие глаза Большой Ма старательно исследовали брусчатку под ногами в надежде увидеть оброненную кем-то монетку.

Матильда не сразу услышала, как кто-то зовет ее по имени. Погрузившись в собственные мысли и наслаждаясь ласковым теплом утреннего солнца, она не заметила, как к ней через улицу спешил городской стражник.

– Госпожа Жикирь! – в очередной раз позвал он и мягко ухватил женщину за локоть.

– О, небо! Господин Саторг, неужели вам не говорили, что нельзя подкрадываться к даме? – воскликнула Матильда, вздрогнув уже во второй раз за день. – Что это за тараканьи уловки!

– Прошу меня извинить! Я кричу, кричу, а вы меня не слышите, – Файгин виновато улыбнулся и смущенно пригладил свои непослушные темные волосы. – Я к вам как раз направлялся, а тут смотрю, вы идете, ну я и думаю, дай окликну, чтобы не бежать до вашего дома.

Матильда улыбнулась молодому мужчине, немного смущенная вниманием столь привлекательного солдата. Несмотря на то, что Большая Ма никогда не относилась к разряду красавиц, тем не менее смотреть на интересных мужчин она не стеснялась. Файгин Саторг был высоким и стройным, с выразительными карими глазами, смуглой кожей и иссиня-черными волосами. Именно такие привлекали Матильду больше всего.

– И зачем это такому юному красавцу искать со мной встреч? – кокетливо спросила она, жалея лишь о том, что не умеет иронично вскидывать бровь, как делают это другие женщины.

Файгин тоже несколько смутился, а затем достал из внутреннего кармана камзола письмо с печатью семьи Двельтонь.

– У меня для вас послание. Из замка.

– И о чем же оно? – продолжала улыбаться Матильда. – Ну же, вскрой и зачитай его мне. Может, господин Двельтонь хочет пригласить меня на ужин?

Кокетливая улыбка мигом сошла с полных губ Большой Ма, когда солдатик сообщил, что она обязуется уплатить в городскую казну сто шестьдесят три медяка за подтасовку результатов лотереи. Именно столько раз Матильда успела написать свое имя, прежде чем настал момент уносить кувшин с площади. В тот же миг Файгин Саторг показался Большой Ма настолько уродливым, что на его фоне даже Двуглавый Точи выглядел прекрасным эльфом. Лицо Матильды исказилось яростью, отчего солдат невольно отшатнулся от нее и машинально положил руку на рукоять меча.

– Да ты… Да он… Да я…, – выдавила из себя Матильда, не в силах понять, чего ей хочется больше: броситься на мерзавца с кулаками или разрыдаться. – Я не буду! Я не получала никаких писем!

– Нет, получали! – нахмурился Файгин. – Я только что лично вам его зачитал.

– НИЧЕГО НЕ ЗНАЮ! – закричала женщина так громко, что прохожие начали на нее оборачиваться. Глаза Матильды затуманились слезами, и она бросилась в сторону дома, уже не оглядываясь на зов оторопевшего солдата.

«Надо сказать Родону, что это была идея Пикинда Аро. Это он сторожил кувшин и придумал, как получить деньги. Скажу, что он мне угрожал, и мне пришлось», – в отчаянии думала женщина.

Когда Лукио увидел заплаканное лицо своей супруги, он буквально сжался. Видимо, доктор Эристель оказался не таким простачком, коим рисовала его в своем воображении Матильда. Рыбак с трудом поднялся с дивана и собрался было поскорее уйти от приближающейся бури, как супруга бросилась к нему на грудь и громко разрыдалась.

– О, Лукио, сами небеса против меня! Мало того, что меня обокрал двуглавый урод, обитающий в подвалах доктора Эристеля, так еще и Родон Двельтонь приговорил меня к смерти.

– К смерти? – в страхе вырвалось у Лукио. Теперь отчаяние супруги перекинулось и на него. – Но за что? Нет, это какая-то ошибка!

– Умру я, несчастная. Все делала для семьи, для дома, жила только ради счастья мужа и сына, а теперь на плаху меня…

– Нет, этого не может быть. В чем тебя обвиняют? Я немедленно отправлюсь к господину Двельтонь. Я скажу, что ты ни в чем не виновата! – с этими словами рыбак крепко прижал несчастную к груди.

Но в тот же миг Матильда в ярости оттолкнула Лукио от себя.

– Конечно же, не виновата! – взвизгнула она. – Ты виноват, болван проклятый! Если бы тебя не укусила дурацкая змея, я бы не писала сто шестьдесят три раза твою отвратительную фамилию! Пыталась выиграть десять золотых, чтобы оплатить лечение такой бестолковой скотины, как ты! А он еще, видите ли, ножку мочить не может. Возомнил себя Родоном Двельтонь? Может, еще к нему в замок попросишься? Лентяй! Дуралей! Обманщик! Из-за тебя мне велено уплатить столько денег! Из-за тебя, пустоголового!

– Так казнят или заберут деньги? – Лукио окончательно растерялся.

– А разве это не одно и то же, дурила? – рявкнула на него супруга. – А я, наивная, все в семью, все тебе на блюдечке подносила, недоедала, недосыпала, а теперь последние гроши должна отдать этому проклятому феодалу. На костях моих пировать будет! А ты… Что вылупился? А ну выметайся из дома и не появляйся, пока не заработаешь денег. Ишь, кабан ленивый! Не может он… Одной ногой постоишь в лодке, тоже мне немощный нашелся! Пшел вон, пока я тебе по второй ноге не заехала!

– Сумасшедшая! – вырвалось у Лукио.

– Ты у меня поговори еще!

Уже оказавшись на улице, рыбак все еще слышал, как через закрытую дверь до него доносится брань расстроенной супруги. Он не знал, каким образом ее ограбил Двуглавый Точи, и зачем она вообще придумала обманывать господина Двельтонь, но мужчина четко понимал, что до заката ему лучше не возвращаться. В идеале, если Матильда вообще устанет и ляжет спать прежде, чем Лукио осмелится прошмыгнуть обратно в дом.

В этот самый момент мысли рыбака устремились в соседний город, где его сынишка возится с чьими-то поношенными сапогами. Интересно, как выглядит он теперь, такой же тощий и низкорослый или, напротив, вытянулся и набрал в весе? Быть может, ему нравится какая-нибудь девочка, о которой ему хотелось бы рассказать отцу. Или, кто знает, возможно, заезжий сапожник жесток к нему и настолько загружает работой, что он окончательно исхудал и осунулся.

Тяжело вздохнув, Лукио еще раз оглянулся в сторону дома и, прихрамывая, понуро потащился к реке. Он надеялся, что в случае неудачи кто-то из рыбаков сжалится и одолжит ему завалявшуюся рыбину, чтобы на рынке за нее выручить хотя бы пару медяков.

Глава IV–I

Уличный бард Лин Стагр, более известный по прозвищу Колокольчик, этим утром облюбовал небольшую скамеечку в тени грушевого дерева и теперь старательно перетягивал струны на своей лютне. После вчерашней пьянки голова барда напоминала тяжелый камень, который зачем-то прикрутили к шее и заставили носить до начала следующего дня. То и дело мужчина болезненно морщился и потирал виски. Яркое солнце его раздражало, но именно эту скамейку он выбрал не из-за близости тенистого дерева, а потому, что она находилась как раз под окнами доктора Клифаира.

В планах Колокольчика было выклянчить у старика какое-нибудь опохмелительное зелье, которое в один миг уничтожит все последствия вчерашней пирушки. Разумеется, врачам не улыбалось раздавать свои лекарства бесплатно, но спорить с Лином было себе дороже. В отличие от горожан, которые либо платили врачам, либо выпрашивали у них лекарства, Лин предпочитал использовать совет своего учителя, утверждающего, что истинная сила заключается в музыке. Как выяснилось, для лекарей нет ничего ужаснее, чем концерты, устроенные под их окном после полуночи. Даже почтенный доктор Клифаир не выдерживал и, всклокоченный, распахивал окно, чтобы от души побраниться с проклятым бардом. Кто-то вызывал городскую стражу, однако, когда те являлись ловить нарушителя, Колокольчика на месте уже не обнаруживалось.

Этим утром Лин сначала подумывал отправиться к Эристелю, но, вспомнив, как недавно оставил ему избитого Корше, прикинул, что этот доктор в ближайшее время угостит его разве что крысиным ядом. В свою очередь, Клифаира бард не навещал достаточно давно, чтобы можно было заявиться сегодня. Именно поэтому Колокольчик стал первым, кто увидел, как к дому доктора приближается вооруженная стража. Их было человек десять, причем двое из них занимали высокие должности. Оба господина ехали верхом, и Лин невольно приоткрыл рот от изумления, когда разглядел мрачные лица всадников. То были Инхир Гамель, главнокомандующий городской стражи, и Лархан Закэрэль, один из самых опытных светлых магов этого городка. Лархан был человеком скрытным, его практически никто никогда не видел, так как он предпочитал суете отшельничество. За сорок четыре года уединения колдун появлялся в городе всего два раза, и оба случая были связаны с чернокнижниками.

Один из солдат велел Стагру убираться, пока не началась заварушка, после чего остальные стражники выбили дверь и ворвались в дом. До Лина донеслись крики, и вскоре на улицу выволокли Акейну Окроэ, мать девушки, чье тело сейчас лежало в Склепе Прощания. Спрятавшись за угол соседнего дома, Колокольчик, затаив дыхание, наблюдал за происходящим, и увиденное никак не укладывалось у него в голове.

Следом за стражниками на пороге появился муж арестованной и затем уже сам доктор Клифаир.

– Да вы что, совсем стыд потеряли? – кричал пожилой лекарь в бессильной ярости. – Какая она ведьма, глупцы? Дайте человеку покоя! Еще дочь похоронить не успела, как опять началось какое-то безумие!

– Не ведьма, не ведьма она! – в отчаянии повторял господин Окроэ, пытаясь удержать одного из стражников за локоть. – Позовите начальника стражи, он вам скажет!

– В этом нет нужды. Я уже здесь! – резко произнес Инхир, глядя на несчастного сверху вниз. – В вашем доме обнаружили запретные книги. Я до последнего не верил, что столь достойная семья занимается черной магией, но господин Закэрэль лично подтвердил, что найденная книга – не что иное, как предмет тьмы.

– Нет, нет, нет! – вскричал Окроэ. – Вы не понимаете. Это какая-то ошибка! Моя жена не может. Она не умеет.

Он перевел испуганные глаза на заплаканное лицо Акейны, надеясь, что та начнет защищаться, но женщина лишь безразлично смотрела себе под ноги. Тогда господин Окроэ бросился к Даглю Икливу, надеясь, что тот подтвердит невиновность арестованной.

– Дагль, родненький, ты мне как сын, ну скажи им! – пальцы несчастного вцепились в плечи солдата, но тот отшатнулся от него, словно от прокаженного. На лице Иклива вспыхнул лихорадочный румянец, глаза забегали, и он отступил еще на несколько шагов.

– Бесстыжие! – вновь попытался заступиться за семью Окроэ доктор. – Да вы совсем головы потеряли? Или сердца? Какая же она ведьма, если даже дочь уберечь не смогла? Несчастная мать, вот кто она! А вы – безжалостные…

– При всем моем уважении, лекарь, но еще одно слово, и я отправлю вас в темницу! – Гамель смерил старика тяжелым взглядом. – Уводите ее.

– Нет! Умоляю! – господин Окроэ попытался схватить жену за руки, но его грубо оттолкнули. Несчастный не удержался бы на ногах, если бы Клифаир не подхватил его.

– Безумцы! Я найду на вас управу! – закричал лекарь. – Еще только заявитесь ко мне со своими болячками, всех потравлю, как гадов! Ну же, тише, господин Окроэ, мы так все не оставим! Я не я, если невинную женщину отправят на костер. Я немедленно поеду к господину Двельтонь и потребую, чтобы он утихомирил своих собак.

Крики на улице привлекли прохожих, отчего люди начали стремительно стекаться к дому, чтобы поглядеть на происходящее. Из окон выглянули соседи, и каждый не преминул высказать свое мнение. Среди собравшихся была и госпожа Бокл. Подобные истории вызывали у нее невероятный интерес, и глаза женщины буквально светились от удовольствия. К семье Окроэ она испытывала омерзение, и то, как утаскивали безмолвную Акейну, заставило ее губы искривиться в усмешке.

Новость разлетелась с неумолимой скоростью, и спустя час уже весь город обсуждал поимку чернокнижницы. Люди бросали свои дела, чтобы отправиться на кладбище и воочию увидеть окровавленное платье Шаоль. Девушка лежала в склепе в той же позе, ее лицо было все так же напудрено добела, однако на ресницах пудры больше не наблюдалось, словно кто-то стер ее тыльной стороной ладони. Но куда большее волнение вызвал подол платья покойной, который был весь в грязи и кровавых разводах. Бордовые брызги усеивали платье практически до груди, словно обезумевшая швея захотела разнообразить скучную белизну.

Неподалеку от кладбища нашли выброшенный топор, на котором красовалась густая запекшаяся кровь. Говорили и о книге в обложке из черной кожи, которую покрывали неизвестные руны проклятия. Книга эта была скрыта плотной бумагой, однако господин Закэрэль с первого взгляда понял, что за предмет лежал перед ним. Защитное проклятье, исходившее от рукописи, было столь сильным, что одно прикосновение к обложке могло убить обычного человека.

Горожане с огромным ажиотажем восприняли новость о казни ведьмы. В полдень главная площадь была заполонена настолько, что можно было подумать, что проводится еще один праздник города. Толпа гудела, как потревоженный улей. Люди отчаянно спорили между собой, пытаясь доказать друг другу свою точку зрения по поводу виновности госпожи Окроэ. То, что она хранила молчание, говорило не в ее пользу, однако Оверана Симь то и дело повторяла, что несчастная молчит лишь потому, что вместе со своей дочерью утратила смысл жизни. Кучер Лагон Джиль и вовсе на все лады оскорблял бестолкового отшельника, который чувствует злую силу книжонки, но при этом совершенно не ощущает магическую энергию ведьмы.

– Как вообще можно кого-то казнить, толком не разобравшись? Почему все, что касается черной магии, решает начальник стражи, а не Двельтонь? – кричал он. – Правосудия!

– Правосудия! – эхом повторяли другие горожане. Но большинство смотрело на них с непониманием. Всем было известно, что чернокнижников при наличии черного предмета уничтожают сразу же, без суда, а управляющую городом семью попросту ставят перед фактом. Этот вопрос не может быть оспорен хотя бы потому, что сей закон исходит от самого Верховного Хранителя, и даже правитель Южных Земель не может препятствовать ему.

На площади как раз начали возводить костер, когда Колокольчик добрался до замка. Он был мокрый насквозь, и пот крупными каплями стекал по его лицу. Все эти часы бард отчаянно соображал, надо ли вообще ему вмешиваться в историю с какими-то там ведьмами. Но, когда узнал, что дело идет к казни, неожиданно для себя изо всех сил бросился к Родону Двельтонь. Бард был уверен, что его даже на порог не пустят, и пытался успокоить себя лишь тем, что доктор Клифаир уже давно известил феодала. Вот только спокойствия это не добавляло. С семьей Окроэ он не был знаком слишком близко, однако юная Шаоль какое-то время бередила ему душу. После нескольких отказов Колокольчик так обиделся, что не удержался и написал анонимную записку Родону, сгоряча обозвав девушку бессердечной ведьмой. Такие вот колдуньи дюжинами ходили по улицам, а Стагр утешал себя тем, что жаловался на них всепонимающему Двельтонь. Ни одно письмо пока что не выходило Лину боком, но в этот раз он искренне испугался, решив, что его легкомысленную записку могут использовать в качестве обвинения.

К великому удивлению Стагра, Двельтонь принял его буквально сразу же. В кабинете мужчины уже сидел доктор Клифаир, чье лицо выражало такое негодование, что можно было подумать, что пожилой лекарь лично собирается свернуть барду шею.

– Ну да, да! – выпалил с порога Колокольчик. – Наврал я! Никакая она не ведьма! Сгоряча написал! Сдуру!

От волнения Лин даже забыл поклониться. Серые глаза Родона пригвоздили его к месту, отчего все остальные мысли начали разбегаться, как перепуганные крысы.

– Глупец, – процедил сквозь зубы Клифаир. – Если бы эта записка попала начальнику стражи, то их бы в тот же день казнили!

– Да не хотел я! – выкрикнул Стагр, тяжело дыша. Он жадно хватал ртом воздух, а его взгляд лихорадочно метался по комнате. – Говорю же, со злости написал. Отказала она мне!

– Неудивительно, что отказала, – холодно произнес Родон. – Господин лекарь, что же вы от меня хотите? Книга ведь черная. Если я выступлю против казни, это будет означать, что я поддерживаю темных колдунов. Вы понимаете, чем это грозит мне и моей семье?

– А спать вы спокойно сможете, если не попытаетесь? – глаза старика вспыхнули огнем. – Вы ведь не трус, господин Двельтонь. Я знал вашего отца. У него не сердце было, камень. Но вы-то другой. Мы ведь для вас не свиньи. Дайте время разобраться. Соберите магов со всех краев. Как-то ведь можно проверить, кто работал с книгой. Наверняка какой-то чернокнижник пользуется происходящим. Шаоль Окроэ была невинной девочкой. Она не знала мужчин, не говоря уже о простейшем колдовстве! Я больше чернокнижник, нежели этот ребенок. А ее мать даже суп годный сварить не может, не говоря уже о темных зельях. Господин Двельтонь, не бросайте семью Окроэ на произвол судьбы. Вы рискуете, но есть те, кто будет рисковать с вами. Посмотрите на этого болвана. Даже он примчался с повинной, чтобы спасти несчастную женщину.

– Примчался! Болван! – эхом повторил Колокольчик, кивая головой, словно кукла, которую отчаянно дергали за веревочки.

Губы Родона дрогнули, и он в который раз устремил взгляд в окно. Площадь колыхалась, словно озерная гладь в ветреную погоду, предвкушая одну из самых жутких казней за всю историю города. Впервые Двельтонь столь явственно чувствовал неукротимую стихию людской жажды зрелищ.

– Но кто-то же надругался над телом умершей. Кто-то измазал ее платье кровью, словно принес жертву темным силам, – сомнения вновь начали брать вверх, и Родон никак не мог решиться на правильный поступок. – Черная книга, окровавленное платье, испорченные замки… Это не мог сделать обычный человек, который любил девушку. Все указывает на то, что это работа опытного колдуна, который пытался выставить все так, будто Шаоль сама уничтожила своих врагов. Но я не вижу смысла. Их и так должны были сегодня казнить. Зачем все это?

– Сейчас главное не допустить казни матери девушки. Господин Двельтонь, у меня есть мысли, кто мог сотворить подобное «правосудие». И вы прекрасно знаете, кого я подозреваю. Но, видит небо, сейчас нужно спасать невинную, а уже потом выявлять кукловода. Колдун, играющий с нами, гораздо умнее и, я думаю, куда сильнее господина Закэрэль. Нельзя попросту стучать кулаками в его дверь и кричать: «Ты арестован!». Вы должны подготовиться, тайно призвав в город сильнейших магов Южных Земель. Его нельзя спугнуть, нельзя, чтобы он что-то заподозрил, иначе беды не миновать. Подумайте, господин Двельтонь, я столько раз говорил вам, что невозможно починить то, что сломано навсегда. А он чинит. Небо свидетель, он чинит! И девочку он тоже… «починил».

– Кто починил? Какую девочку? – внезапно раздался голос Колокольчика. Бард удивленно уставился на Клифаира, пытаясь понять, что за ерунду несет этот старик, а на лице Родона Двельтонь отразилась еще большая обеспокоенность. Мужчина был бледен как полотно, но в его глазах наконец появилась решимость.

– Тогда не будем терять время, – тихо произнес он и первым стремительно покинул кабинет.

Родон велел слуге седлать коня, и в этот момент доктор Клифаир ласково посмотрел на Колокольчика.

– Болван ты…, – мягко произнес он вместо «спасибо». – Поехали на площадь. К счастью, я не отпустил кучера.

Лин неловко пожал плечами и тут же кивнул, готовый провалиться сквозь землю. Он так и не понял, кто кого починил, но от этих слов мужчине сделалось не по себе. Барду казалось, что на миг ему приоткрылась какая-то ужасная тайна, от которой можно сойти с ума или даже умереть. Что-то зловещее было в слове «починить», что-то запретное и потустороннее, отчего Стагр уже не был уверен, что хочет знать истинное значение услышанного разговора.

Появление на площади Родона Двельтонь вызвало сильное волнение среди собравшихся зевак. Казалось, уже нет ничего такого, что могло удивить горожан за сегодняшний день, но отряд всадников семьи Двельтонь никак не мог остаться незамеченным. Инхир Гамель настороженно смотрел на приближающегося Родона, предчувствуя крайне неприятный разговор.