Текст книги "Заезд на выживание"

Автор книги: Дик Фрэнсис

Соавторы: Феликс Фрэнсис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

Глава 21

Судья объявил перерыв на ленч. Роджера Рэдклиффа арестовал инспектор Макнил. Арестованного предупредили, что он имеет право хранить молчание, но совет этот несколько запоздал. И вот человека, которого я прозвал «Шепотком», наконец вывели из зала, причем он непрестанно выкрикивал оскорбления и непристойности в мой адрес.

Лощеный обвинитель, королевский адвокат, подошел ко мне и крепко пожал руку.

– Поздравляю, отличная работа, – вполне искренне заметил он. – Нечасто видишь такое в английском суде.

– Спасибо, – сказал я. – Вообще-то я рассчитывал добиться приостановки дела, а потом и оправдания.

– Тут все решает судья, старина, – сказал он. – Лично я жду инструкций от Прокурорской службы Короны, но не думаю, что они будут возражать. Услышав все это, присяжные ни за что бы не признали Митчелла виновным. – Он усмехнулся. – Нет, давненько я не получал такого удовольствия. Даже не расстроился, что проиграл дело.

Элеонор подошла сзади, обняла меня за плечи.

–Ты был великолепен, – сказала она. – Просто супер!

Я обернулся, улыбнулся ей. Позади стояли Джозеф Хыоз и Джордж Барнет и так и сияли от радости.

– Рад, если помог вернуть вам самоуважение, – сказал я. – Уверен: если б вас не было в зале, он бы так просто не раскололся. Или вообще бы выкрутился.

Даже услышав о такой возможности, они не перестали улыбаться, а потом каждый крепко пожал мне руку. Вряд ли, подумал я, Джозефу Хьюзу удастся вернуться на прежнюю работу в ПСК, но он человек молодой и умный. И я был уверен, что теперь, в отсутствие страха, висевшего над ним на протяжении последних пятнадцати месяцев, они с Бриджит и Рори будут в полном порядке.

–А не выпить ли нам кофейку, господа? – предложил я.

Мы уже выходили из суда, когда я лицом к лицу столкнулся с родителями Скота Барлоу. Мистер Барлоу-старший был мужчиной крупным. Он преградил мне путь к двери и теперь стоял неподвижно и молча, глядя на меня сверху вниз. Я никак не мог понять, доволен он исходом дела или нет. Он только что узнал всю правду о том, кто убил его детей и за что; но он же узнал и другое – оба они были шантажистами. Возможно, этот человек предпочел бы, чтоб Стива Митчелла признали убийцей его сына и упекли за решетку. И на том бы дело и закончилось. Теперь же его ждал еще один судебный процесс, и вместе с ним – новые неприятные открытия.

Он стоял и смотрел на меня, и я тоже стоял перед ним и смотрел ему прямо в глаза. А потом он вдруг кивнул – всего лишь раз, – подвинулся и дал мне пройти.

И вот мы с Элеонор, Джозефом, Джорджем, Брюсом и Никки разместились за столом в небольшом кафетерии самообслуживания, прилегавшем к основному зданию суда, налили себе кофе из автомата в пластиковые стаканчики и подняли тост за нашу победу.

– Но почему это было так важно? – спросил Брюс.

– Что важно? – не понял его я.

– Возраст лошади, – сказал он. – Что с того, что лошадь была годом старше и потому ей не полагалось бежать в Дерби? Я понимаю, это обман, нарушение правил и все такое прочее, но разве стоит из-за этого убивать? Это всего лишь скачки.

– Вот что, Брюс, – ответил я. – Может, «это всего лишь скачки», как ты изволил выразиться, но на самом деле скачки – это большой бизнес. И тот жеребец, Перешеек, был продан на конезавод за целых шестьдесят миллионов долларов. Цена была бы значительно ниже, если б он не выиграл Дерби.

Брови у него полезли вверх от изумления.

– Именно потому, что он выиграл как трехлетка скачки, где участвовали трехлетки, он и стоил этих огромных денег. Три года – возраст для лошади небольшой, но только лошадям этого возраста разрешается участвовать в классических скачках в Англии, ну и еще в скачках под названием «Тройная корона» в Америке.

– Я и понятия не имел, – пробормотал Брюс.

– На Перешейка было выписано шестьдесят акций, в равных долях, – продолжил я. – Это означает, что каждый из владельцев этих акций вправе продать свою долю. Рэдклифф сказал, что оставил себе две, стало быть, остальным держателям осталось ровно пятьдесят восемь долей, и каждый из них выплатил Рэдклиффу по миллиону долларов за свою долю. Подозреваю, что вскоре большинство этих владельцев потребуют свои денежки назад. Готов побиться об заклад, это чревато целым букетом судебных исков. Так что положение у него – хуже некуда.

– Но почему Рэдклифф не указал правильный возраст лошади и не выставил ее на скачки годом раньше? – спросил Джозеф.

– Большинство скаковых лошадей появляется на свет между первым февраля и концом апреля, ну и еще в середине мая, – ответил я. – Беременность у лошади длится одиннадцать месяцев, кобыл следует спаривать с жеребцами в определенное время. И трюк состоит с том, чтоб жеребенок как можно раньше появился на свет после наступления нового года, чтоб они были старше, хотя официально признавались годом моложе. В случае с Перешейком тут произошла или же какая-то путаница с датой покрытия кобылы, или, скорее всего, он просто родился недели на две раньше срока, так ведь и у людей случается. И Рэдклифф, должно быть, решил сохранить тайну о его рождении до наступления января. Если бы он зарегистрировал Перешейка по всем правилам, в декабре, тогда официально жеребенка признали бы годовалым, пусть на самом деле ему и месяца еще не исполнилось. И тогда бы у него отсутствовало преимущество перед другими скакунами, рождавшимися на протяжении почти всего года до него, но зарегистрированными как его ровесники, одногодки. Нет, конечно, он все равно бы был хорошим скакуном, но не выдающимся. Не тянул бы на шестьдесят миллионов долларов. Уже не говоря о призовых, которые получал Рэдклифф, выставляя его на все эти скачки. Одна только победа в Дерби в Эпсоме стоит свыше семисот тысяч фунтов, а победа в классических скачках на «Кубок производителей» – свыше пяти миллионов долларов. – Все эти цифры я узнал из Интернета. – Так что скандал грозил разразиться нешуточный.

– Но Милли знала правду, поскольку присутствовала при рождении Перешейка, – вставила Элеонор.

– Именно, – подтвердил я. – Возможно, Рэдклифф еще тогда решил от нее откупиться. Но девушка оказалась жадной до денег, и это стоило ей жизни. Нам страшно повезло, что ты смогла раздобыть тот снимок, где Милли сфотографировалась с новорожденным Перешейком, – с улыбкой добавил я. – Причем самое занятное в этой истории – это то, что если бы Рэдклифф не вырвал снимок из серебряной рамочки в доме Скота Барлоу и не забрал его с собой, я бы ни за что не догадался, насколько он для него важен. Он бы избежал обвинений в убийстве и крупном мошенничестве, если бы оставил снимок на месте. Наверное, Рэдклифф вообразил, что это избавит его от неприятностей, а получилось обратное.

– А как ты узнал о машине Милли? – спросила Элеонор.

– Я заподозрил неладное, когда не обнаружил в банковских бумагах Милли никаких регулярных выплат компаниям, торгующим автомобилями, – ответил я. – И еще – ни одной крупной выплаты, совпадающей со временем приобретения автомобиля, о котором ты мне рассказала. А в банковских отчетах Скота не было ни намека на то, что он купил для нее эту машину. Вот и решил послать Никки в автомобильный салон в Ньюбери и задать дилерам несколько вопросов. Никки улыбнулась.

– Однако вы поступили не совсем честно, уверяя Рэдклиффа, что эти люди опознали его по снимку, – заметила она. – Они сказали, что, может, это и он. Но твердой уверенности не было.

Я взглянул на своих друзей – похоже, их шокировала эта новость – и рассмеялся.

– Да, знаю, определенный риск был. Но в тот момент я был глубоко уверен в своей правоте, и видимо, эта уверенность убедила Рэдклиффа в том, что не стоит настаивать и вызывать дилеров для опознания.

– Ну а Джулиан Трент? – спросил Джордж. – Что будет с ним?

– Надеюсь, полиция уже разыскивает его в связи с убийством Барлоу, – ответил я. – Ну а пока его еще не арестовали, намереваюсь держаться от этого типа подальше.

– Как и мы все, – с озабоченным видом произнес Джордж. Его до сих пор страшила перспектива столкнуться с молодым подонком Трентом лицом к лицу. И страх этот был вполне оправдан.

– Ну а второй свидетель? – спросил Брюс и кивком указал на одинокого мужчину за столиком в углу, тот сидел и читал газету. – Ты собираешься вызвать его?

– Нет, – ответил я. – С самого начала намеревался вызвать только одного из них, и в прошлый четверг, когда добился выписки повесток для привлечения их как свидетелей, еще не знал, кто именно будет выступать. Понял это только в пятницу, когда показал снимок Рэдклиффа Джозефу и Джорджу и увидел их реакцию.

В пятницу в кармане у меня лежала еще одна фотография. Снимок моего второго свидетеля, вырезанный из «Рейсинг пост», но он мне не понадобился.

И я поднялся и, ковыляя на костылях, направился к этому человеку.

–Добрый день, – сказал я. – Спасибо, что пришли. Но боюсь, вернее, не думаю, что вы мне теперь понадобитесь. Вы уж простите.

Саймон Дейси развернулся и взглянул на меня.

–Значит, только время зря потратил, – с досадой произнес он. Свернул газету, поднялся из-за стола.

–Да, – сказал я. – Примите извинения.

– А что это у вас тут происходит? – спросил он и кивком указал на нашу дружную и веселую компанию. – Празднуете что-то, да?

– Ну, в каком-то смысле можно и так сказать, – ответил я. – Отмечаем победу. У Роджера Рэдклиффа возникли большие неприятности.

Повисла неловкая пауза, он явно ждал от меня дальнейших объяснений, но я молчал. Ведь формально суд еще не закончился, и Саймон Дейси, чисто теоретически, был потенциальным свидетелем.

–Что ж, не сомневаюсь, что в свое время узнаю, как и почему, – еще более раздраженно произнес Дейси.

Я тоже нисколько не сомневался. Начать с того, что Саймон Дейси тоже потеряет определенный процент от всех завоеванных Перешейком призовых. Возможно даже, он потеряет тренерскую лицензию, впрочем, я от души надеялся, что этого не случится. Лично я считал, что он ничего не знает о мошенничестве, да и об убийствах – тоже. Как не знал о том, что у его жены любовная интрижка со Стивом Митчеллом.

Почему-то мне никак не давала покоя эта история супружеской измены Франчески Дейси. Одно время я даже думал, что Стива Митчелла подставил ревнивый муж – просто чтоб убрать его с дороги. Но истина заключалась в том, что Стив в силу своей легкомысленности и вспыльчивости оказался как нельзя более удобным парнем, чтоб на него можно было навесить серьезное преступление.

Казалось бы, Рэдклифф все предусмотрел и просчитал. Был уверен, что Митчелла осудят и полиция закроет дело. Хотел твердо убедиться, что никаких дальнейших расследований проводиться не будет. Расследований, в ходе которых мог вскрыться шантаж и истинный мотив убийства Барлоу. И эти нашептывания и угрозы Рэдклиффа в мой адрес, все эти чересчур тщательно подготовленные им подстат вы привели в конечном счете к его поражению. Без этого – я был в том совершенно уверен – Стив Митчелл начал бы сейчас отбывать пожизненное заключение за решеткой, а я стал бы одним из свидетелей обвинения и детально описывал бы в суде мою встречу со Скотом Барлоу в раздевалке ипподрома Сэндоун-Парк.

Ирония судьбы крылась в том, что все попытки противодействовать правосудию привели к обратному. Правосудие восторжествовало.

Судебное заседание возобновилось ровно в два, и мне не пришлось подавать представления. Судья сразу же попросил обвинение высказать свою позицию, и королевский адвокат поднялся и сказал, что возразить на доводы защиты ему нечего. Тогда судья отдал распоряжение присяжным вынести Стиву Митчеллу вердикт «невиновен», и его тут же освободили прямо в зале суда.

Слухи о неожиданном повороте дела распространились быстро, и когда мы с Брюсом и Стивом Митчеллом примерно в три вышли из здания суда, нас тут же окружила целая толпа репортеров и телеоператоров с камерами. Они просто ослепили нас вспышками. Сэр Джеймс Хорли, королевский адвокат, подумал я, улыбаясь в камеру, будет просто взбешен, увидев вечером в новостях этот репортаж. Он упустил свой шанс покрасоваться на экране.

Пробираясь через это море людей, Элеонор крикнула, что сейчас подгонит свою машину. Поймать такси при таком скоплении народа было нереально.

– Осторожней! – крикнул я ей вслед, думая о Джулиане Тренте, но она уже растворилась в толпе.

Стив и Брюс отвечали на вопросы до тех пор, пока оба не охрипли. Говорить приходилось громко, перекрывая шум движения, разговоры и возгласы. Даже ко мне прицепился какой-то репортер, попросил ответить на пару вопросов. Я был осторожен и очень сдержан в своих комментариях, чтобы не попасть в неловкое положение на следующем процессе. А вот для Стива Митчелла сдерживающих факторов не существовало. Он, не стесняясь в выражениях, прошелся по разрушенной репутации Роджера Рэдклиффа, при этом даже умудрился дать несколько нелестных отзывов о бывшем своем сопернике Скоте Барлоу. И снова отметил я преимущества английского законодательства: мертвые не могли подать в суд за оскорбление.

Время эфиров и написания очерков для газетных статей близилось неумолимо, репортеры начали расходиться и наконец оставили нас в покое.

–Здорово, черт побери, Перри! – воскликнул Стив Митчелл, крепко пожимая мне руку. – Почти то же самое, что выиграть Национальные скачки! Огромное тебе спасибо.

Я не стал говорить ему об оплате моих услуг, во всяком случае – пока.

Брюс и Стив ушли вместе, решили прогуляться, я же вошел обратно в здание суда и стал дожидаться Элеонор.

И решил позвонить отцу.

–Привет, пап, – сказал я, когда он ответил. – Ну, как дела?

– До чего же хорошо дома! – ответил он. Сердце у меня тревожно забилось.

– Что значит – хорошо дома? – спросил я.

– Да я ввалился буквально десять минут назад, – радостно сообщил он. – Выехал из гостиницы, как только получил твое послание.

– Но я не отправлял никакого послания.

– Ну, как же не отправлял! – укоризненно заметил он. – Вот по этому самому телефону. Текстовое сообщение или как его там. Погоди. – Я слышал, как он нажимает на кнопки. – Ага, вот оно. «Привет, пап. Все хорошо. Пожалуйста, возвращайся домой как можно быстрей. Люблю. Джеффри».

– Когда ты его получил? – спросил я.

– Сегодня утром, примерно в половине одиннадцатого, – ответил он. – Сам знаешь, в наше время на стареньком «Моррисе» быстро не доедешь.

В половине одиннадцатого Рэдклифф уже начал давать свидетельские показания. Стало быть, сообщение это отправил Джулиан Трент.

– Я же просил тебя никому не говорить, где ты находишься.

– Я и не говорил, – обиженно произнес он. – Никто, кроме тебя, не знал, где я нахожусь. Причем до сих пор в толк не возьму, почему это так важно.

– Но кто-то еще знал этот номер телефона? – спросил я.

– А, ну да, вспомнил. В субботу позвонил и дал его Берилл и Тони, – сказал отец. – Это мои соседи. Ну, знаешь, на тот случай, если чего случится с домом…

И вот я представил, как Джулиан Трент, весь такой вежливый и любезный из себя, приезжает в эту уединенную деревню и начинает расспрашивать соседей, не знают ли они, куда уехал мистер Мейсон. При этом наверняка представился внуком мистера Мейсона, сказал, что решил заранее не предупреждать деда о приезде, сделать ему сюрприз. Ну и, конечно же, они расчувствовались и дали ему номер телефона.

– Послушай, отец, – сказал я, – немедленно уходи из дома. Садись в машину и поезжай куда-нибудь, но только не оставайся в доме! Или же беги к соседям, Берилл и Тони. Сиди у них. Пожалуйста, прошу тебя, уходи из дома!

– Да какого черта? – раздраженно проворчал он. – Едва успел войти, и вот тебе…

– Папа, прошу, делай, что тебе говорят. Сейчас же, сто минуту!

– Ну, ладно, – буркнул он. – Только выпью чашечку чая. Как раз поставил чайник на плиту.

– К черту чай, папа! – завопил я. – Оставь его! Уходи! Пожалуйста!

– Ладно, – в голосе его слышалось крайнее раздражение. – Странный ты все-таки у меня мальчик.

– Да, пап. И телефон возьми с собой. Перезвоню через несколько минут.

К зданию суда подъехала Элеонор, увидев ее машину, я торопливо заковылял на костылях к выходу.

– Поехали! – едва усевшись, скомандовал я. – Прямо!

– Нельзя, не могу, – ответила она и указала на знак. – Здесь проезд только для автобусов и такси.

– Плевать! – сказал я. – Думаю, Джулиан Трент сейчас ошивается где-то возле бунгало отца.

Она покосилась на меня, потом снова стала смотреть на дорогу.

– Но ведь твой отец до сих пор в Девоне.

– Если бы! – с досадой воскликнул я. – Он вернулся домой. Сегодня утром Трент послал ему текстовое сообщение якобы от меня, где просил немедленно возвращаться домой.

– О господи… – пробормотала Элеонор и выжала педаль газа.

– Надо звонить в полицию.

Я набрал 999, оператор ответила почти сразу же.

– С какой службой соединить? – спросила она.

– С полицией, – ответил я.

Элеонор ловко объехала несколько металлических тумб, а затем направилась по Корнмаркет-стрит, которая обычно предназначалась только для пешеходов. Но что поделаешь, то бы самый короткий путь проезда через центр города. Несколько человек оглянулись нам вслед, послышались даже возмущенные крики, но, как ни странно, никто нас не остановил, и вот вскоре мы уже мчались по Сент-Джайлс, на север от центра города.

Я услышал, как ответил дежурный полицейский и девушка-оператор продиктовала ему мой номер.

–Да? – сказал он. – Чем могу помочь?

Я пытался объяснить ему, что мой отец находится сейчас один в доме, что ему грозит опасность – от человека, который может пробраться в дом в любой момент. Надо было солгать им, но я, как полный дурак, сказал правду.

– Так пока, на данный момент, этого человека в доме нет? – спросил полицейский.

– Нет, – ответил я. – Но он наверняка прячется где-то поблизости, наблюдает, ждет.

– Но к чему ему это, сэр? – спросил он. Что я мог ответить на это?

– Просто я так думаю, сэр, – ответил я.

– Но мы не можем рассылать полицейские машины по всей стране лишь на основании того, что кто-то думает или решил, что состоится нападение. Сами понимаете, сэр.

– Послушайте, – сказал я. – Я барристер, в настоящее время работаю в Королевском суде в Оксфорде, и поверьте: у меня есть все причины думать, что отцу моему грозит нешуточная опасность. Я уже еду к нему, но добираться осталось минут двадцать, если не больше. Так что очень прошу: вышлите патрульную машину. Немедленно!

– Сделаю, что смогу, сэр, – пообещал он. – Уже зафиксировал ваш вызов как срочный, но понадобится время, чтоб найти свободную машину с патрульными и отправить ее в Нортхэмптоншир. – По сути, это означало, что полицейские будут там не скоро. – Может, вы перезвоните нам, сэр, когда прибудете на место?

– Безнадежное дело, – заметил я Элеонор, отключаясь. – Смотри, тут установлена камера для измерения скоростей!

Она ударила по тормозам, и мы проползли мимо желтой коробки со скоростью не больше тридцати миль в час. И как только миновали ограничитель, машина вновь устремилась вперед на бешеной скорости.

Я снова набрал номер сотового телефона отца.

– Ты выходишь или нет? – спросил я, когда он ответил.

– Уже почти вышел, – ответил он.

– Что ты там копаешься, понять не могу? – в отчаянии воскликнул я. Прошло минут десять, если не больше, со времени моего первого звонка. Интересно, подумал я, все родители так сварливы и упрямы, когда им вот-вот стукнет восемьдесят?..

– Просто никак не могу найти маленький подарочек, который привез Берилл и Тони из Сидмаута, – ответил он. – Куда запропастился? Наверное, все же в чемодане…

– Послушай, папа! – Я почти орал на него. – Очень прошу, немедленно убирайся из дома! Подарок потом найдешь и…

– Ага! Вот он, нашел! – торжествующе воскликнул он.

– Вот и отлично, – заметил я. – А теперь уходи и держись как можно дальше от дома…

– Погоди секунду, – сказал он. – Там кто-то стучится в дверь.

– Не открывай! – взвизгнул я, но он, видимо, уже меня не слышал.

Одна надежда, что это соседи, Тони и Берилл, решили заглянуть к нему поздороваться. Но, разумеется, это были не они. Телефон он по-прежнему держал в руке, и я, хоть и смутно, мог расслышать разговор, состоявшийся на пороге дома.

–Что вам надо? – услышал я голос отца, он говорил надменно и строго. Ответа посетителя я не разобрал, лишь какие-то обрывки слов, затем снова раздался голос отца, теперь уже встревоженный: – Нет, – сказал он. – Мне не надо. Прошу вас, уйдите.

А потом послышался страшный треск, и на линии настала полная тишина.

Я быстро набрал номер домашнего телефона. Гудок за гудком, до тех пор, пока кто-то не снял трубку. Но не успел я произнести и слова, как и здесь на линии воцарилась тишина. Я снова набрал тот же номер и услышал частые гудки – занято.

–О господи… – пробормотал я. – Кажется, Джулиан Трент уже прибыл, а отец все еще в доме.

Элеонор вдавила педаль сцепления в пол, мы свернули на автомагистраль А34 и помчались к северу. К счастью, час пик еще не настал, машин было не так много, и мы долетели до развилки и выехали на дорогу М40 на бешеной скорости.

Я снова попробовал позвонить отцу на домашний телефон, там по-прежнему было занято.

–Послушай, может, стоит еще раз позвонить в полицию? – сказала Элеонор.

На этот раз меня соединили с другим полицейским, и он принял и зарегистрировал вызов как срочный. И обещал мне немедленно выслать по адресу патрульную машину.

– Сколько это займет времени? – спросил я его.

– Минут двадцать, – ответил полицейский. – Но это при самом благоприятном раскладе. А так – дольше.

– Двадцать минут! – не веря своим ушам, воскликнул я. – Но неужели нельзя скорее?

– Кингс-Саттон на самом краю нашего графства, – ответил он. – И патрульные машины мы высылаем из Таусестера.

– А как насчет Бэнбери? – спросил я. – Ведь оттуда значительно ближе.

– Бэнбери относится к Теймс-Вэлли, – ответил он. – А Кингс-Саттон находится в подчинении полицейского подразделения Нортхэмптоншира.

– Нет, это просто безумие какое-то! – воскликнул я. – Пошлите кого-нибудь и как можно быстрей!

Пока я вел эти переговоры, Элеонор гнала машину как сумасшедшая. Обогнала грузовик на крутом повороте, заставила группу мамочек с детишками кинуться врассыпную на переходе. Тем не менее, мы никого не сбили и не задавили, благополучно прибыли в Кингс-Саттон за рекордно короткое время, и она, следуя моим указаниям, остановила машину за углом так, чтоб ее не было видно из бунгало отца.

– Жди здесь, – сказал я, вылезая из машины с костылями.

– Может, лучше дождаться полиции? – робко спросила Элеонор. Обошла машину, взяла меня за руку. – Пожалуйста, подожди их.

Со времени моего последнего разговора с ними прошло мргнут семь или восемь, не больше. Пройдет целая вечность, прежде чем они приедут.

– Элеонор, милая, да пойми ты! Отец там один, рядом с Трентом, – сказал я. – Ты бы стала ждать?

– Тогда я иду с тобой, – решительно заявила она.

– Нет, – сказал я. – Ты останешься здесь, дождешься полиции, поговоришь с ними. И покажешь им дом.

Элеонор крепко обняла меня, прильнула к груди.

– Будь осторожен, господин барристер, – сказала она. – Я люблю тебя.

– А я тебя – еще больше, – попытался отшутиться я, затем отстранил ее. Мне было не до ласк и объяснений в любви.

И вот я перебрался через живую изгородь и осторожно подкрался сбоку ко входу в бунгало отца. Дверь распахнута настежь. Я заглянул в дом и не заметил ничего необычного, за исключением разве что мобильного телефона. Он валялся на полу у порога, задняя панель отлетела, батарейка вывалилась и лежала рядом. Наверное, отец просто выронил его из рук, когда в дом ворвался Трент.

Я осторожно шагнул в прихожую – господи, до чего же громко стучат костыли, – затем опустил их на твердый деревянный пол. Но почти тотчас же понял, что о шуме беспокоиться было нечего. Потому как увидел в другом конце коридора Джулиана Трента. Увидел, как он машет своей бейсбольной битой и систематично превращает жилище моего отца в то, во что совсем недавно превратил мою квартиру. Сейчас он подбирался к одной из спален, намереваясь раздолбать там все в пух и прах.

Я заглянул в гостиную. Отец лежал на ковре лицом вниз, из раны на затылке сочилась кровь. Я быстро подошел к нему, наклонился, опираясь одной рукой о край светло-голубого дивана. Да, следовало признать, он был не в лучшей форме. Я осторожно перевернул его на бок и увидел, что его как минимум раз сильно ударили по лицу, и еще за правым ухом виднелась довольно глубокая рана. Поначалу я даже понять не мог, дышит ли он еще или нет. Пытался прощупать пульс на шее, но безуспешно. Однако из ран на голове все еще сочилась кровь, и это несколько обнадеживало. И тогда я проверил, свободны ли у него дыхательные пути. Вроде бы да. Рот был слегка приоткрыт, и я бережно повернул его голову набок, чтоб было легче дышать.

Где же эта чертова полиция?..

Внезапно шум и грохот в спальне стих, и я услышал шаги Трента, он направлялся по коридору прямо к нам. Я поднапрягся, сделал несколько шагов и спрятался за распахнутой в гостиную дверью. Может, он не заметит, пройдет мимо. Может, вообще уйдет.

И тут отец застонал.

На самом деле то был еле слышный звук, больше похожий на вздох. Но Трент услышал его и остановился в дверях.

Я покосился на отца, лежащего на полу, и с ужасом заметил, что оставил один из костылей рядом с ним, на ковре.

И убирать его и прятать было уже поздно.

Трент бесшумно вошел в гостиную. Я всем телом вжался в стену за дверью и скорее почувствовал его присутствие, а не увидел. Ни на секунду не сомневался – он здесь. Я даже заметил кончик его бейсбольной биты, Трент держал ее перед собой. И еще я понял: оттуда, где он стоит, прекрасно видно отца и лежащий рядом костыль.

–О'кей, – громко произнес он, нарушив тишину, и я едва не подпрыгнул от неожиданности. – Знаю, ты где-то здесь. А ну, выходи!

Вот черт, подумал я. Я совершенно не в той форме, чтоб вступить в схватку даже с двенадцатилетним ребенком-калекой. Уже не говоря о том, что этот тип вдвое старше воображаемого соперника, здоров и прекрасно развит физически да к тому же еще вооружен бейсбольной битой. И я остался на том же месте.

Но тут он сильно потянул дверь на себя и нашел мое убежище. И стоял теперь прямо передо мной в синих джинсах и темно-зеленой рубашке поло с короткими рукавами и размахивал своей битой из стороны в сторону. И, как всегда, на тонких его губах змеилась улыбка.

– Ну что, настало время завершить незаконченное дельце, – насмешливо протянул он.

– Толку тебе от этого никакого, – с вызовом произнес я. – Твоего крестного отца арестовали прямо в суде сегодня утром, следующий на очереди – ты. Полиция уже ищет.

Но ему, похоже, было плевать. Я покосился в окно. Где же эти чертовы полицейские?..

– Тогда нечего тянуть резину, – небрежно заметил он. – Жаль, конечно. Планировал прикончить тебя медленно, со вкусом и расстановкой.

– Вот только вил под рукой на этот раз не оказалось, – заметил я.

– Нет. – Улыбка не сходила с его губ. – Жаль, конечно, но и это сойдет.

И он взмахнул битой, целясь мне в голову, и я едва успел увернуться.

В последний момент поднырнул под нее, и деревянная бита с грохотом врезалась в стену прямо у меня над головой. Помедли я долю секунды – и конец. Я отпрянул в сторону и запрыгал на одной ноге. Потом подумал, что молено опустить и вторую ногу – какая-никакая, а опора, должна выдержать мой вес. Попробовал – получилось, и захромал по комнате прочь от него. Но двигался все равно страшно медленно, и у Трента было время развернуться и вновь взмахнуть своей битой – на сей раз он не промахнулся, нанес удар по бицепсу левой руки, чуть выше локтя. Правда, удар получился скользящим, по касательной, но рука все равно онемела от боли, безжизненно повисла.

Я, тяжело дыша, привалился к стене у окна. Со времени скачек в Челтенхеме прошло два месяца, я не тренировался и окончательно потерял форму. Так что сражение это закончится быстро и не в мою пользу.

Онемевшая от удара левая рука стала понемногу оживать, я мог пошевелить ею, но, наверное, все равно уже поздно. Трент надвигался на меня, улыбаясь во весь рот, и уже занес биту для следующего удара. Я стоял совершенно неподвижно, не сводил с него глаз. Если он собирается убить меня, пусть смотрит, пусть знает, что я это вижу. Я не собирался наклоняться и подставлять ему затылок, чтоб он нанес мне такой же удар, как отцу.

А потом, в последнюю долю секунды, вдруг резко поднырнул влево, и бита ударилась в стену, прямо над моим правым плечом. И тогда я ухватился за нее здоровой правой рукой, да и еще пытался придерживать почти бесполезной левой. Я вцепился в эту проклятую биту мертвой хваткой. Так крепко, что, казалось, пальцы вонзаются в дерево.

Стоял, подняв обе руки вверх, оставив тем самым тело совершенно беззащитным. И тогда Трент отпустил биту и нанес правой рукой мне удар в живот. Врезал изо всех сил.

То была фатальная ошибка с его стороны.

Откуда ему было знать, что вся верхняя половина тела прикрыта у меня корсетом из твердого пластика. Которого не было видно, поскольку поверх была надета накрахмаленная белая рубашка.

Он вскрикнул. Нет, вернее, взвыл от боли, громко и протяжно.

Все равно что ударить кулаком с размаха в кирпичную стену. Должно быть, от удара сломались или треснули кости пальцев.

Бита валялась на полу, и Трент медленно опустился на колени, корчась от боли и прижимая к груди разбитую правую руку.

Но я не собирался так просто отпускать его.

Подобрал биту с пола и нанес удар – по лицу. Судя по всему, сломал ему челюсть, и Джулиан Трент откинулся и распростерся на полу. Кажется, потерял сознание.

Я присел на диванный валик и выглянул в окно. Ни малейшего признака появления ребят в синей форме, впрочем, насущная потребность в них теперь миновала. Я перестал волноваться и вообще был страшно доволен собой.

Потянулся к телефону, взял свисающую на проводе трубку и вызвал «Скорую помощь». Затем подошел к отцу. Тот был жив, это точно, но очень плох. Дыхание слабое, учащенное, и мне наконец-то удалось прощупать пульс – не на шее, а на запястье. Я решил положить его поудобнее, он тихо застонал. Я погладил его по слипшимся от крови волосам. Может, я и был всегда «странным мальчиком», а он – тоже странным и весьма упертым отцом, но я все равно очень любил его.

Тут и Джулиан Трент издал стон. Так что мне пришлось вернуться к дивану. Я сел и не сводил с него глаз. Трент лежал на ковре прямо передо мной, молодой человек, который принес столько несчастий и страданий ни в чем не повинным людям.

Вот он зашевелился, подобрал под себя колени. Попробовал приподняться с пола, но в мою сторону по-прежнему не смотрел. Придерживал разбитую правую руку левой, какое-то время сидел, низко опустив голову. Я смотрел на него, а потом вдруг увидел, как он слегка приподнял подбородок и стал медленно тянуться левой рукой к бейсбольной бите, которую я положил на диван рядом с собой.