Текст книги "Отражение"

Автор книги: Дик Фрэнсис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Оставшись один, я подумал, что уверенность Клэр по поводу успеха ее будущей книги скоро улетучится. Она вспомнит, что большинство ее знакомых презирают людей, имеющих дело с лошадьми, поймет, что книга жокея о его жизни очень мало кому понравится, и пришлет письмо с извинениями: «Мистер Нор, мне очень жаль, но…»

В общем, я ни на что не рассчитывал. Если придет письмо, можно отправить его в мусорную корзину, не читая.

Глава 11

Я отправился в Суиндон и забрал из фотолаборатории проявленные пленки, которые оставил по пути в Вискантон прошлым утром. Остаток дня я печатал фотографии Ланса Киншипа и его съемочной группы.

Я был почти уверен, что Киншипу работы понравятся. Правда, на некоторых снимках было помимо моей воли заметно, что его общество доставляет коллегам мало радости, но на других мне удалось запечатлеть людей Киншипа в естественных, непринужденных позах, а сам он, в твидовом костюме для верховой езды, казалось, не просто отдавал команды, а дирижировал маленьким оркестром и выглядел так умопомрачительно аристократично, что лучшего не приходилось и желать. В одном из кадров я снял их на фоне мчащихся к финишу взмыленных лошадей; сделал несколько необычных фотографий: крупным планом – Киншип, а съемочная группа позади, расплывчатым пятном. Пару раз я щелкнул Киншипа прямо из-за спины кинооператора и получил несколько сюрреалистических кадров: весь

передний план занимала огромная камера, а Киншип стоял посреди поля, высвеченный рассеянным солнечным лучом. Серия рассказывала о преуспевающем дельце, хозяине жизни, блестяще осведомленном о всех тонкостях своей отрасли – этого-то и ждал от меня Ланс Киншип. Неважно, что продукция его фирмы лишь на несколько секунд мелькнет в рекламном ролике: из самого процесса производства мне удалось сделать киноэпопею.

На следующий день, когда фотографии высохли, я, смутно сознавая нелепость своих действий, приклеил к каждой узкую полоску клейкой ленты, на которой напечатал: «Авторское право принадлежит Филипу

Нору», как, бывало, много лет назад делал Чарли. Чарли… Он, казалось, буквально заглядывал мне через плечо, напоминая, что в нашей работе не существует мелочей.

Работа.

Само слово вызвало во мне гложущее чувство тревоги.

«Ну нет, – подумал я. – Я был и останусь жокеем».

В субботу утром я проснулся очень рано. Я ждал, что позвонит Гарольд и посоветует сказаться больным, но телефон молчал, и я так истомился ожиданием, что мне уже начало казаться, будто я и впрямь болен. Тем лучше, не придется ничего сочинять.

Звонок раздался без четверти десять.

Ты здоров? – спросил Гарольд.　Господи!　Если болен, советую быстро поправиться. Только что звонил Виктор, и я ему прямо сказал, что он может загубить Панциря, если будет его придерживать.　И что он тебе на это ответил?　Ответил, что можно не пускать лошадь в шенкеля, вреда не будет. Тут я ему все и выложил, все, что ты мне говорил, слово в слово. Что если мы сделаем ставку на выигрыш, ты вывернешься наизнанку, чтобы нам помочь. – Жизнерадостный голос Гарольда едва не разрывал телефонную мембрану. – И знаешь, что сказал Виктор? Он сказал: «Передай этому чертову праведнику, что этого-то я от него и жду».　Неужели?　Вот именно, – проревел Гарольд. – Он передумал. Так что, если хочешь выиграть на Панцире скачки – давай. Советую выложиться.　Но Панцирь не…　Послушай, черт бы тебя побрал, ты хочешь участвовать в скачках или нет?　Хочу.　Тогда увидимся в Аскоте. – И он швырнул трубку, давая мне понять, что я неблагодарная свинья и даже не отреагировал должным образом на то, как он обработал Виктора. Я сильно подозревал, что он пообещал Виктору первый приз, а я, между тем, был совершенно не в форме.

В Аскоте я первым делом нашел старшего конюха Гарольда – он обычно сопровождал лошадей в дороге и, как всегда, приехал на скачки вместе с ним – и спросил его о самочувствии Панциря.

Взбрыкивает, бьет задом, может сбросить седока в любой момент.　А Рассвет?　Смирен, как старая корова.　На кого делают ставки?　На обоих понемножку. Надо же на кого-то ставить, так почему бы и не на этих? – ответил он, искоса взглянув на меня умными, цепкими глазами.　Да, вы правы, – бросил я вскользь. – На кого-то надо ставить… Но знаете, как иногда бывает… публика осведомлена о шансах лошади на выигрыш лучше тренера.　Что ж, бывает и такое, – пожал плечами конюх, ухмыльнувшись. – Но сегодня – не тот случай. Поставили на обоих понемножку – и все дела. Не недельный заработок, нет. Так, мелочь, на пиве, небось, сэкономили.　Спасибо, – сказал я и, кивнув на прощанье, направился в весовую. Разговор с конюхом не развеял моей тревоги, но и не усугубил ее. Я знал, что, если у лошади нет шансов выиграть, зрители не поставят на нее и пивных денег.

Раз поставили – значит, ноги у лошадей целы, желудки работают исправно, настроение сносное. Больше я и не надеялся узнать.

На зеленой лужайке перед входом в весовую я увидел одинокую фигуру Виктора Бриггса. На нем была неизменная широкополая шляпа, плотного сукна темно-синее пальто на все времена года и черные кожаные перчатки, которые он носил не снимая. Лицо его было, как всегда, непроницаемо. Не заметить меня он не мог, и от него, конечно, не ускользнуло, что я замялся в нерешительности, раздумывая, могу ли молча пройти мимо.

Доброе утро, мистер Бриггс, – сказал я, решив, что все-таки лучше поздороваться.　Здравствуйте, – резко ответил он, давая понять, что не желает вступать в разговор. После недолгих колебаний я шагнул к двери в весовую.

Посмотрим, как вы будете выворачиваться наизнанку, – бросил он мне вслед.

Я остановился и повернулся к нему. Лицо его было по-прежнему бесстрастно, взгляд – холоден и тверд.

Посмотрим, – только и сказал я и, с трудом

проглотив застрявший в горле комок, прошел в весовую, проклиная день, когда дал это дурацкое высокопарное обещание.

Раздевалка встретила меня разноголосым гулом: кто-то рассказывал анекдот о двух статуях, Стив Миллейс сгибал и разгибал заживающую руку, жалуясь, что врач не допускает его к скачкам, кто-то делился свежими сплетнями о том, что в правилах проведения скачек готовится крупный переворот. Переодеваясь, я умудрялся слушать всех одновременно.

Я ему сказал, посмотрите, все движения восстановились, это нечестно…

А правда, что «Жокей-клуб» созывает новую комиссию?..　Посмотри, я уже могу делать рукой круговые движения. Ну как, что скажешь?　Комиссия собирается назначить платных распорядителей, как вам это нравится?　Я могу справиться с любой лошадью, я ему так и сказал, но этот тип и слушать не стал.　Платить старшему распорядителю жалованье – это уж слишком.　Ты не знаешь, сколько обычно срастается ключица?　Я слышал, что лорд Уайт дал свое согласие…

До меня донеслись слова сплетника:

А Айвора ден Релгана, похоже, назначают председателем…　Что вы сказали? – переспросил я, повернувшись к нему.　Не знаю, правда ли это… один журналист, который ведет колонку светской хроники, сказал мне, что ден Релгана уполномочили создать комиссию по выбору платных распорядителей.　Да, – сказал я, нахмурившись, – вот уж не ожидал, что Айвор ден Релган заберет такую власть. Странно, правда?　Сам не могу понять, в чем дело, – ответил он, пожав плечами.

В течение дня сплетня победоносным маршем прошествовала по «Жокей-клубу»; одно за другим недоуменно вытягивались лица, новость возмутила всех без исключения.

Только одну группу людей, впрочем, не слишком удачно подобранную, казалось, не задела волна всеобщего негодования, и сейчас к ней были прикованы взгляды остальных.

Лорд Уайт. Леди Уайт. Айвор ден Релган. Дана ден Релган.

Они стояли напротив весовой под тусклым ноябрьским солнцем, дамы кутались в меха. Всегда изящная, леди Уайт выглядела изможденной, невыразительной и несчастной. Дана ден Релган светилась здоровьем, ослепляла улыбкой, обволакивала лорда Уайта лучистым взглядом, время от времени снисходительно поглядывая на его жену. Лорд Уайт грелся в лучах улыбки Даны и молодел на глазах. Айвор ден Релган курил сигару, самодовольно улыбался и так по-хозяйски оглядывал собравшихся, словно был по меньшей мере владельцем Эскотского ипподрома. Он снова надел приталенное пальто из верблюжьей шерсти, зачесал назад начинающие седеть волосы и, видимо, считал, что имеет право находиться в центре внимания.

Сзади неслышно подошел Гарольд и взял меня за локоть.

–. Чингисхан, – сказал он мне на ухо, перехватив мой взгляд. – Готовится править миром.

Ты имеешь в виду комиссию?　А что же еще? Ден Релгану предложили председательское кресло в комиссии, которую он сам же решил создать, – заметил Гарольд ядовито. – Шито белыми нитками.　Хочешь сказать, что все это делается для отвода глаз?　Вот именно. На самом деле ему просто сказали: «Валяй, выбирай распорядителей, а мы будем им платить». Неслыханная наглость.　Ты прав.　Эта девка так вскружила голову лорду Уайту, что он готов пообещать ее папаше все что угодно.　Так это инициатива лорда Уайта?　Филип, ты что, вчера родился? – спросил, осклабившись, Гарольд. – Вспомни, кто уже много лет пытается прорваться в «Жокей-клуб»? У кого есть красавица дочка, которая за это время подросла настолько, что теперь ее можно спокойно подложить

под Старину Сугроба? Айвору ден Релгану, наконец^ удалось подобрать ключ к власти на скачках, он проник в эту крепость, волен принимать решения, и его уже не выпихнешь. Старая гвардия, конечно) попытается, но это безнадежная затея.

Тебя это здорово задевает, как я погляжу, – сказал я удивленно.　А ты как думал, черт побери?! Скачки – великий вид спорта, и в настоящее время свободный от коррупции. В других видах спорта, ты сам знаешь, в каких, руководство извращено, продажно и загнивает на корню. Если до сих пор мы были исключением, то только потому, что на нас работают аристократы, работают бесплатно, из любви к конному– спорту^ Пойми, это обеспечивает здоровый дух соревнований. Конечно, и аристократы иногда совершают дурацкие| ошибки, но мы всегда в состоянии их исправить. Если¹ ден Релган назначит платных распорядителей, на кого, по-твоему, они будут работать? На нас? На конный спорт? Или на Айвора-подонка-Релгана? |

Страстный убеждающий голос Гарольда задрожал! от отчаяния.:

Успокойся, – сказал я. – Члены «Жокей-клуба»] никогда не допустят ничего подобного. I　Поздно, уже допустили. Верхушка так привыкла во всем подчиняться лорду Уайту, что когда он предложил создать эту чертову комиссию, все согласились безоговорочно, ни секунды не сомневаясь в его нравственности, безупречной честности, добрых намерениях. А лорд Уайт так влип, что уже вообще ничего не соображает. Страшно подумать, что теперь будет.

Мы начали наблюдать за злополучной четверкой. Лорд Уайт не отходил от Даны ни на шаг и при каждом удобном случае пожимал ей ручку, обнимал за плечи или трепал по щеке. Отец снисходительно улыбался: он был явно доволен происходящим.

Бедная леди Уайт, казалось, похудела еще сильнее и, ссутулившись, старалась спрятать в мехах посеревшее бескровное лицо. Когда она, не выдержав, ушла,| остальные этого даже не заметили. |

Надо прекратить это безобразие, – мрачно сказал] Гарольд. – Прекратить, пока дело не зашло слишкомЛ далеко. ^:|

Тут он увидел Виктора Бриггса. Один, как всегда, он стоял неподалеку от нас; Гарольд направился к нему, а я продолжал наблюдать.

Лорд Уайт и Дана ден Релган были всецело поглощены друг другом и радостно щебетали, беззаботные, как птицы. Я заметил, что сегодня Дана принимает ухаживания Старины Сугроба гораздо >хотнее, чем накануне в Кемптоне.

Не на шутку встревоженный, я отвернулся и увидел, что ко мне приближается Ланс Киншип. Поймав его беспокойный взгляд, мечущийся между мной и ден Релганами, я понял, что он хочет поговорить со мной, но так, чтобы никто не заметил его появления. Улыбнувшись про себя, я шагнул ему навстречу.

Ваши фотографии у меня в машине.　Да? Хорошо. Я хочу поговорить с этой девушкой,　сказал он, снова бросив быстрый взгляд на Дану.　Вы можете подойти к ней, передать записку? Но так, чтобы отец не заметил. Чтобы никто не заметил. Можете?　Попытаюсь.　Да-да. Хорошо. Передайте ей, что я буду ждать в одной из частных лож, – он назвал номер. – Передайте, чтобы она пришла туда. Хорошо?　Я попытаюсь, – снова пообещал я.　Да-да. Я буду наблюдать за вами. Вон оттуда,　и он показал, откуда он будет за мной наблюдать. – Когда передадите записку, известите меня, хорошо?

Я кивнул, и Киншип, бросив последний взгляд на Дану, быстро зашагал прочь. Сегодня он оделся так же, как накануне в Ньюбери, только носки сменил – бледно-зеленые, они вносили диссонанс в его целиком выдержанный в синих тонах костюм. Жалкий человечек, подумал я. Пытается изобразить из себя черт знает что, но не может похвастаться ни талантом режиссера, ни аристократическим происхождением. Виктор Бриггс говорил, что его приглашают на светские рауты ради наркотиков, которые он с собой приносит. Печальный неудачник, вынужденный прокладывать себе дорогу наверх таким малопочтенным способом.

Я перевел взгляд на ден Релгана, который, преследуя ту же цель, использовал свою дочь. Нет, ничто не огорчало и не трогало меня, когда я думал

об Айворе ден Релгане. Самодовольный сводник, жаждущий власти и готовый, если придется, идти по трупам.

Подойдя к ден Релгану, я начал благодарить его за подарки, которые он раздавал в Кемптоне. За долгие годы работы мне столько раз приходилось подлизываться к владельцам лошадей, что придать голосу благостно-чарующие нотки для меня, к сожалению, не составляло особого труда.

Я давно хотел вам сказать, мистер ден Релган,　запел я, – ваше серебряное седло… приятно иметь дома такую вещь… просто глаз радуется.　Рад, что вам понравилось, – сказал ден Релган, скользнув по мне безразличным взглядом. – Дочь сама выбирала.　Какой вкус! – восхитился лорд Уайт, влюбленно глядя на Дану.　Очень мило с вашей стороны, – сказал я, обращаясь прямо к ней.　На добрую память, – пролепетала она дежурную фразу, глядя на меня почти с таким же, как у отца, отсутствием интереса.　Скажите, пожалуйста, это седло, оно уникально или таких много? – спросил я и отступил на несколько шагов, так что ей пришлось отвернуться от отца и лорда Уайта, чтобы ответить.　Не знаю, – начала было Дана. – Лично я видела только одно, но не уверена…　Вас хочет видеть Ланс Киншип, – оборвал я ее на полуслове.　Ох, – она быстро оглянулась на мужчин и, ослепив рассеянно улыбавшегося лорда Уайта жемчужным оскалом, тихо спросила:　Где? Когда?　После третьего заезда в частной ложе, – я назвал номер.　Счастлива, что вам понравилось седло, – сказала она громко и отчетливо, вновь повернувшись к лорду Уайту. – Приятно дарить людям радость, правда?　Милая моя девочка, – сказал лорд Уайт, просияв.　Вы дарите радость уже тем, что вы есть.

«Впору разрыдаться от умиления», – подумал я. Кружным путем я добрался до Ланса Киншипа.

Я передал ей все, что вы просили, – сказал я.

Хорошо, – сказал он, и мы договорились, что встретимся во время последнего заезда у весовой, где я отдам ему фотографии.

В третьем заезде мне предстояло скакать на Рассвете, в четвертом – на Панцире.

Я шел из весовой на площадку для выводки, когда меня остановила незнакомая приятная женщина, в которой я с большим опозданием узнал Мари Миллейс. Я был потрясен. Мари Миллейс без единого шрама на лице. Миссис Миллейс… Бледность измученного лица бросалась в глаза, но коричневый костюм сидел на ней безукоризненно, и я был рад, что она снова на ногах.

Вы мне обещали, что следов не останется, помните? – спросила она. – И вправду не осталось.　Мари, у меня нет слов. Вы отлично выглядите.　Не могли бы вы уделить мне немного времени?

Жокеи, вышедшие вместе со мной из весовой,

уже выстраивались на площадке для выводки.

Может быть, поговорим потом, – предложил я. – Ну, например, после четвертого заезда. Я переоденусь, посидим, поболтаем где-нибудь в тепле.

Она назвала бар, где я смогу ее найти, и я направился на площадку. Там уже ждали Гарольд и Виктор Бриггс. Мы не сказали друг другу ни слова. Все важное уже десятки раз обговорено, что толку тратить время на пустую болтовню.

Гарольд придержал стремя, чтобы помочь мне взобраться в седло. Я благодарно кивнул ему и Виктору – Виктор ответил неподражаемо равнодушным взглядом.

Трезво оценивая возможности Рассвета, я вовсе не был уверен, что смогу взять первый приз. Многие лошади превосходили его по всем параметрам, он даже не считался фаворитом, так что мы могли рассчитывать лишь на случайный успех.

Легким галопом я приближался к стартовым порогам, думая о том, что ради победы сегодня придется призвать на помощь все мужество. Признаться, подобные мысли посещали меня впервые. Заставлять лошадь быстро и четко преодолевать препятствия для меня было так же естественно, как

дышать, и, более того, доставляло удовольствие. Всякий жокей знает, что риск в нашем деле неизбежен, но я не из тех, кто только и думает, что о собственной безопасности.

С другой стороны, я не был таким отчаянным, как, например, Стив Миллейс и, возможно, чуточку перебарщивал в желании непременно прийти к финишу верхом, а не пешком и не на носилках. Швырнуть сердце через барьер в надежде, что лошадь подхватит его на лету – нет, на это меня не хватало.

Между тем, именно такой езды ждал от меня сегодня Виктор Бриггс. «Сам виноват, – подумал я, – придется выложиться. Дважды».

Рассвет мгновенно уловил мой волевой импульс и, хоть был немало удивлен, воспринял это как руководство к действию. За долгие годы работы мне не раз приходилось сталкиваться с подобным проявлением чуткости. Я знал, что, наделенная необычайными телепатическими способностями, лошадь реагирует на малейшие колебания настроения всадника, и все же был поражен и тронут тем, как верно понял меня Рассвет.

А потому мы с ним, в общем-то довольно уравновешенные создания, оставили присущий нам здравый смысл и, что уж вовсе было нам несвойственно, целиком положились на удачу. Прежде чем совершить прыжок, Рассвет обычно примерялся к расстоянию до препятствия. Но, зараженный моим нетерпением, трижды начинал толчок слишком рано, и мы с силой задели верхнюю часть трех изгородей

неслыханный промах для великолепно выезженного Рассвета. Правда, приближаясь к последнему препятствию, Рассвет вернулся к своей испытанной манере и перемахнул через изгородь, как будто она была не более чем тенью под его копытами.

Мы боролись до конца, но отстали на 3/4 корпуса, и победа досталась другой лошади, которая была выносливей и резвее Рассвета и, должно быть, сегодня чувствовала себя лучше, чем он.

Я завел своего скакуна за ограду, и, пока ослаблял подпругу, он то и дело всхрапывал и рвался вперед

кто сказал, что Рассвет смирнее коровы? Виктор Бриггс наблюдал за нами по-прежнему безучастно. На лице его не дрогнул ни один мускул.

Когда я уже стоял на весах, ко мне подошел Г арольд.

Мне очень жаль, – сказал я ему.　Переодевайся, я подожду, – только и ответил он, неопределенно хмыкнув.

Я кивнул и пришел в раздевалку. Раздевшись донага, я вновь вернулся на весы, чтобы сообщить контрольные цифры перед заездом на Панцире.

Смотри не сверни шею, – сказал Гарольд,

принимая от меня седло. – Этим ты никому ничего не докажешь, просто все увидят, что ты набитый дурак.

Все под богом ходим.　Я тебя предупреждал, – сказал напоследок

Г арольд и вышел из весовой с седлом под мышкой.

Я почувствовал, что он призывает меня к благоразумию не всерьез, а больше так, для очистки

совести. Возможно, ему тоже не нравится, что Виктор Бриггс придерживает лошадей. Если остановить его можно, только рискуя сломать позвоночник, – что ж, я готов.

В отличие от покладистого Рассвета, четырехлетний Панцирь отличался довольно скверным характером, и заставить его чисто взять препятствие было так же непросто, как малолетнего преступника – прилежно делать уроки.

Я всегда считал, что хладнокровием и твердостью могу сдержать клокочущую в нем ярость, которая заставляет его бороться с жокеем, кусать других лошадей и пытаться сбросить седока у каждой изгороди. Уж не знаю, что нашло на него сегодня, только он стал совершенно неуправляем. Я был готов к любым вывертам, но когда он в третий раз попытался избавиться от меня у препятствия, не выдержал и с силой огрел его кнутом. «От тебя не ожидал», – прочел я обиженные мысли Панциря. Не сердись, малыш, я и сам не ожидал от себя такого.

Потом мы слились воедино и в стремительном полете понеслись над землей, напрочь забыв о благоразумии. Один барьер, другой, третий… Не щадя живота, я выворачивался наизнанку ради Виктора Бриггса.

Но этого, как видно, было мало. Панцирь пришел к финишу третьим из четырнадцати – не так уж плохо, учитывая его возможности. Отстал всего лишь на полтора корпуса. И все же – третий.

А Виктору Бриггсу нужны победы. Не будет побед – станет искать поражений. Как прежде. Как три года назад, когда я и моя душа были молоды.

Понуро побрел я к бару, где мне назначила встречу Мари Миллейс. Господи, как я устал.