Текст книги "Перекрестный галоп"

Автор книги: Дик Фрэнсис

Соавторы: Феликс Фрэнсис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

– Конечно.

– Я думал, можно пойти просто ради удовольствия, – заметил я.

– Ездить на скачки – это моя работа, – сказала она. – Неужели ты сам мог бы сочетать свою работу с развлечениями?

Вообще-то я мог и даже делал это, и мне доставляли удовольствие вещи, которые другому показались бы отвратительными.

– Мог бы, – ответил я.

– Но только не в Лудлоу или в Карлисл, в среду, холодным зимним днем, – она упрямо стояла на своем. – Королевские июньские скачки в Аскоте, конечно, не в счет.

– Нет, – согласился с ней я. – Так после обеда, когда все работники конюшен уйдут, сможешь показать мне уздечку, которая будет на Сайентифике?

– Ты что же, всерьез задумал сделать так, чтоб поводья порвались во время скачек? – спросила она.

– Прежде хочу их хорошенько рассмотреть, – ответил я. – Думаю, это возможно.

– Но как?

– Поводья сделаны из кожи, но обшиты вокруг полоской резины, чтоб не скользили, ну, как резина на ракетках для настольного тенниса, только без мелких пупырышков. – Она кивнула. – Резина тонкая и не очень крепкая. Если я смогу повредить кожу под резиной так, чтоб не было видно снаружи, тогда поводья могут порваться во время скачки, когда, допустим, жокей их резко натянет.

– Очень рискованно, – заметила она.

– Предпочитаешь угощение из прогнившего зеленого картофеля?

– Нет, – твердо ответила она. – Это убьет лошадь, она уже никогда не сможет вернуться на скачки.

– Тогда решено, – сказал я. – Ты покажешь мне уздечку, которая будет на Сайентифике, я займусь всем остальным.

Не слишком ли далеко я зашел?..

Неужели вот-вот стану сообщником не только в уклонении от налогов, но и в мошенничестве, обману ожидания зрителей?

Да. Виновен по двум статьям.

Глава 08

Утро четверга я провел в машине по пути в Оксфорд.

Улица Бэнбери-драйв находилась в Саммертауне, на северной окраине города, а дом под номером 26 оказался одним в ряду домов постройки пятидесятых, с окнами-фонарями и стенами цвета серой морской гальки. Я прибыл по этому адресу к миссис Джейн Филипс, под этим именем значилась в налоговых декларациях Родерика Уорда моя мать.

Я припарковал «Ягуар» на дороге, не доезжая дома, так чтоб его не было видно, и пешком добрался до номера 26. Позвонил в звонок.

Я толком не знал, чего ожидать, и тем не менее был несколько удивлен, когда дверь приотворилась на небольшую щелочку и из нее выглянул пожилой седовласый джентльмен в бордовых вельветовых шлепанцах на босу ногу и коричневых брюках, закатанных дюймов на шесть.

– Что надо? – не слишком любезно осведомился он.

– Скажите, не здесь ли жил мистер Родерик Уорд? – спросил я.

– Кто? – он приставил сложенную чашечкой ладонь к уху.

– Родерик Уорд, – повторил я.

– Первый раз слышу, – ответил мужчина. – А теперь уходите.

И дверь начала закрываться.

– Он в прошлом июле погиб в автокатастрофе, – торопливо добавил я. Но дверь продолжала закрываться. Тогда я просунул протез в крохотную щель между ней и дверным косяком. По крайней мере, не больно будет, когда он ее захлопнет.

– У него еще была сестра по имени Стелла, – громко произнес я. – Стелла Бичер.

Тут дверь перестала закрываться, даже приотворилась на дюйм или два. Я убрал ногу.

– Так вы знаете Стеллу? – спросил его я.

– Женщина по имени Стелла привозит мне еду, – ответил мужчина.

– Каждый день?

– Да, – сказал он.

– В какое время? – спросил я. Было уже около двенадцати.

– Примерно в час дня.

– Спасибо, сэр, – вежливо сказал я. – А ваше имя, простите?..

– Вы из городского совета? – осведомился он.

– Само собой, – ответил я.

– Тогда должны знать мое чертово имя! – сердито рявкнул он и захлопнул дверь.

«Проклятье, – подумал я. – Как глупо получилось».

Я постоял на крыльце еще какое-то время, но было холодно, и настоящие пальцы на левой ступне начали неметь в не соответствующей погоде обувке – мокасинах из тонкой кожи.

На правой ступне пальцев не было, как и самой ступни тоже, но это вовсе не означало, что я их не чувствовал. Нервы, которые тянулись прежде до самых кончиков пальцев, обрывались теперь в семи дюймах под коленом. И тем не менее умудрялись посылать сигналы в мозг так, словно нога была при мне.

Вообще, с этими ногами происходили странные вещи. Когда здоровой, левой, было холодно, то нервы правой ноги так и норовили запутать ситуацию, посылали сигналы о холоде в мозг, а иногда, как теперь, наоборот – сигнализировали о том, что ноге жарко. Создавалось впечатление, будто одна нога у меня находится в кубе льда, а другая поджаривается на сковородке. Отсеченные нервы правой ноги являлись источником так называемых фантомных болей, но мне они казались вполне реальными.

И я, спасаясь от холода, вернулся к машине. Забрался в салон, включил мотор и обогреватель.

И естественно, едва не проворонил доставку еды ворчливому старику.

Навстречу, с другого конца улицы, выехал темно-синий «Ниссан», остановился перед домом. Из него выскочила женщина средних лет и почти бегом направилась к двери, держа в руках поднос, прикрытый фольгой. У нее был ключ, дверь она открыла сама. И через несколько секунд снова появилась на крыльце, захлопнула за собой дверь и оказалась в «Ниссане» прежде, чем я успел выйти из своей машины.

Я шел по дороге прямо на нее, не давая ей шанса развернуться или объехать это неожиданно возникшее препятствие. Она посигналила, взмахом руки попросила меня сойти с дороги. Я жестом полицейского приподнял руку.

– Я спешу! – прокричала она.

– Мне нужно задать вам всего один вопрос! – крикнул я в ответ.

Она опустила стекло на несколько дюймов.

– Вы Стелла Бичер? – спросил я, идя рядом с машиной.

– Нет, – ответила она.

– Но старик сказал, что еду ему доставляет Стелла Бичер.

Она улыбнулась.

– Да он всех нас называет Стеллами. Некогда на него действительно работала женщина по имени Стелла, но ее не видно вот уже несколько месяцев.

– И фамилия ее была Бичер? – спросил я.

– Честное слово, не знаю, – ответила женщина. – Мы волонтеры. И я начала работать, когда она перестала приходить. – Она взглянула на часы. – Простите, но мне надо ехать. Старики не любят, когда еду доставляют с запозданием.

– А как бы мне связаться с этой Стеллой? – спросил я.

– Извините, – она покачала головой. – Понятия не имею, где она сейчас.

– А как фамилия вашего подопечного? – Я кивком указал на дом.

– Мистер Хорнер, – ответила она. – Жутко вредный старикашка. Даже посуду после себя никогда не помоет. – Только тут я заметил грязные тарелки, лежащие на сиденье рядом с ней. – Ладно, мне пора!

Мотор взревел, она отъехала.

Я провожал ее машину глазами и жалел, что не спросил имени этой женщины, телефона или хотя бы названия организации, в которой она работала волонтером. Возможно, в городском совете знают, решил я. Придется спросить там.

Я вернулся к дому под номером 26 и позвонил.

Ответа не последовало.

Тогда я пригнулся и крикнул в щель почтового ящика:

– Мистер Хорнер! Мне нужно задать вам несколько вопросов!

– Пошел вон, – раздался приглушенный голос из глубины дома. – Дай пообедать спокойно.

– Да я отниму у вас всего минутку! – снова прокричал я в щель почтового ящика. – Хочу спросить насчет почты.

– Что насчет почты? – Теперь его голос звучал ближе и четче. Видно, он все же подошел к двери.

Я выпрямился, он приотворил дверь на щелочку, но цепочки снимать не стал.

– Вы когда-нибудь получали почту для других людей? – спросил я.

– Это в каком смысле?

– Ну, может, вам по этому адресу приходили письма для каких-то других людей, а?

– Иногда, – ответил он.

– И что вы с ними делали?

– Стелла их забирала, – ответил он.

– И сегодня тоже забрала? – спросил я, зная, что леди, которую он называл Стеллой, не вынесла из его дома ничего, кроме грязной посуды.

– Нет, – ответил он.

– А в данный момент у вас есть письма, адресованные другим людям?

– Да полно, куча целая, – ответил он.

– Может, мне забрать их?.. – спросил я.

Он захлопнул дверь, на миг показалось, что шанс свой я упустил. Но оказывается, мистер Хорнер сделал это, чтоб снять цепочку. И дверь распахнулась.

– Вот тут. – Он указал на прямоугольную картонную коробку у своих ног.

Я заглянул в нее. В коробке беспорядочно громоздились по крайней мере тридцать конвертов разных форм и размеров.

– Уж и не знал, что с ними делать, – проворчал старик. – Похоже, что Стелла больше не будет их забирать.

Не спрашивая никаких разрешений, я нагнулся. Поднял коробку и понес ее к машине.

– Эй, погодите! – крикнул мне вслед мистер Хорнер. – Коробочку-то оставьте. Может, еще письма придут, куда тогда складывать?

Я вывалил корреспонденцию на переднее сиденье «Ягуара», протянул ему пустую коробку.

– Вот так-то лучше, – пробормотал он. Бросил коробку на пол, придвинул ногой к двери.

– Отобедать не забудьте, – сказал ему я и снова зашагал к машине. – А то все остынет.

– А, да, правильно. Пока. – Он захлопнул дверь, я уселся за руль и постарался как можно быстрее отъехать, на тот случай, если он вдруг передумает.

* * *

Весь день я провел у себя в спальне, воображая себя сначала правительственным чиновником, а затем федеральным агентом, которому разрешено вскрывать частную корреспонденцию. Я вполне отдавал себе отчет в том, что действия эти незаконны, но даже если б они отвечали каждой букве закона, поведение мое противоречило «Стандартам и ценностям Британской армии».

Прежде всего, вооружившись справочником «Желтые страницы», я начал обзванивать дома престарелых. Представлялся чиновником из Пенсионного фонда и осведомлялся, как поживает мистер Джордж Саттон. А сотрудникам заведений объяснял, что просто хочу убедиться, что мистер Саттон жив и имеет право получать пенсию от государства.

Вот уж никогда прежде не думал, что в Англии так много домов престарелых. Я сделал около пятидесяти бесполезных звонков и уже хотел отказаться от этой затеи, как вдруг в доме «Силвер Пайнс», что на Ньюбери-роуд в Эндовере, мне недвусмысленно дали понять, что мистер Джордж Саттон вполне жив и здоров и что из его пенсии оплачивается большая часть расходов на его содержание. А потому мне лучше оставить их в покое, в противном случае…

Мне пришлось горячо заверить их в том, что я не собираюсь предпринимать никаких действий.

Затем я занялся корреспонденцией, отправленной по адресу 26 Бэнбери-драйв, Оксфорд.

Всего в коробке мистера Хорнера оказалось сорок два почтовых отправления, но по большей части то были рекламы всяких бесполезных предметов и бесплатные газеты без указания имени и адреса. Лишь шесть из них представляли для меня интерес. Три письма были адресованы мистеру Р. Уорду, четвертое – миссис Джейн Филипс, моей матери, и еще два – миссис Стелле Бичер, причем все эти три адресата проживали на 26 Бэнбери-драйв, в Оксфорде.

Два письма Родерику Уорду были не слишком информативны, они представляли собой налоговые циркуляры, знакомившие с новыми диапазонами налоговых сборов. Третье же было от мистера Энтони Сигара из «Рок Банк Лтд. (Гибралтар)», где получателя официально уведомляли о немедленной ликвидации инвестиционного банковского фонда и начале процедуры по банкротству, которым занимался суд Гибралтара. Письмо оказалось точной копией того, что было отправлено матери и отчиму в Лэмбурн. Датировано оно было 7 июля 2009 года и почти наверняка никак не могло прийти на адрес 26 Бэнбери-драйв до катастрофы со смертельным исходом для Родерика, которая произошла 12 июля.

С другой стороны, письмо моей матери было датировано более поздним сроком. И в нем содержалось стандартное уведомление о том, что она должна уплатить штраф в 100 фунтов за опоздание в подаче налоговой декларации на целых десять дней.

Но настоящим открытием стали для меня два письма, адресованные миссис Стелле Бичер.

Одно было из оксфордского офиса коронера, где Стеллу уведомляли о том, что отсроченные ранее слушания по делу гибели ее брата, Родерика Уорда, должны возобновиться в понедельник, 15 февраля.

Второе же послание представляло собой написанную от руки записку на разлинованной бумаге, причем заглавными печатными буквами:

«НЕ ЗНАЮ, ПОПАДЕТ ЛИ ЭТО ТУДА ВОВРЕМЯ, НО ПЕРЕДАЙ ЕМУ, ЧТО ТО, ЧЕМ ОН ИНТЕРЕСУЕТСЯ, У МЕНЯ ЕСТЬ».

Я стал рассматривать конверт, в котором лежала записка. Стандартный белый конверт, такой можно купить в любом киоске. Адрес тоже написан от руки и тоже печатными буквами. А вот почтовый штемпель немного смазан, и трудно было сказать, откуда письмо отправлено. Зато дату видно было четко. Письмо отправили в понедельник 13 июля, через день после предполагаемой гибели Родерика Уорда, в тот самый день, когда было обнаружено его тело.

Я сидел на постели, рассматривал записку и гадал: может ли слово «ВОВРЕМЯ» означать – до того, как произошел «несчастный случай», и является ли «ТО, ЧЕМ ОН ИНТЕРЕСУЕТСЯ», чем-то имеющим отношение к налоговым документам моей матери.

Потом еще раз взглянул на записку. Экспертом-почерковедом я не был, но послание, адресованное Стелле Бичер, было написано в том же стиле и на бумаге того же типа, что и записка от шантажиста, которую я обнаружил на письменном столе матери.

* * *

В четверг вечером, в семь сорок пять, я с бутылкой вполне приличного красного вина отправился из конюшен Каури в Лэмбурн-холл, на скромный домашний ужин с Изабеллой и ее гостями. Я жаждал сменить обстановку и компанию.

Как я и предполагал, ужин оказался вовсе не таким уж скромным, как уверяла Изабелла. И вместо джинсов на ней было плотно прилегающее черное платье, очень выгодно подчеркивающее все изгибы ее изящной фигуры. Оставалось лишь радоваться своей предусмотрительности, тому, что надел пиджак и галстук, хотя пиджак и галстук я всегда надевал на званые обеды, куда приглашались офицеры, в особенности – на уик-энды. Привычка не позволила мне одеться к ужину на кухне неформально. Британская армия всегда отличалась официозностью в манерах.

– Том! – воскликнула она, открыв мне дверь и принимая бутылку вина. – Как мило с твоей стороны! Входи же, знакомься!

Я проследовал за ней через холл, мимо кухни, навстречу громкому гулу голосов. В столовой уже было полно народу. Изабелла взяла меня под руку и подтолкнула навстречу гостям, которые, казалось, говорили все разом.

– Ивен, – обратилась она к светловолосому мужчине лет сорока. – Ивен! – вскричала она и ухватила его за рукав. – Хочу познакомить тебя с Томом. Том, это Ивен Йорк. Ивен, Том.

Мы обменялись рукопожатием.

– Том Форсит, – представился я.

– Ага! – драматично воскликнул он, резко развел руками и едва не вышиб бокал у кого-то из гостей, оказавшегося у него за спиной. – Послушай, Джексон, в наши ряды затесался шпион.

– Шпион? – удивилась Изабелла.

– Да, – сказал Ивен. – Чертов шпион из конюшен Каури. Пришел выведывать наши секреты по подготовке к субботе.

– Вы, должно быть, имеете в виду скачки на приз «Дух Игры», – заметил я. Челюсть у него так и отвалилась. – Сайентифик будет бежать, так что шансов у вас никаких.

– Ну вот, пожалуйста, – прогудел он, – что я вам говорил? Он самый настоящий шпион! Расстрельную команду сюда! – Он громко рассмеялся собственной шутке, остальные подхватили этот смех. Как мало он знал!..

– Где тут шпион? – осведомился высокий мужчина, он проталкивался ко мне через толпу.

– Знакомься, Том, – сказала Изабелла. – Мой муж Джексон Уоррен.

– Очень рад, – сказал я, пожал протянутую мне руку и от души понадеялся, что он не замечает зависти в моем взгляде. Зависти, что ему удалось залучить в свои сети прекрасную Изабеллу.

Джексон Уоррен не производил впечатления человека, страдающего раком простаты. Я знал, что ему шестьдесят один, успел посмотреть в Интернете, и при этом ни единого седого волоска в густой шевелюре. Может, красится, не без злорадства предположил я. Или же женитьба на юной и прекрасной женщине помогла сохранить молодость?..

– Так вы пришли шпионить за нами или Ивеном? – шутливо спросил он, чем вызвал новый взрыв смеха.

– И за ним, и за вами, – пошутил я, однако сразу же понял, что неверно оценил момент.

– Надеюсь, не для воскресных газет, – заметил он, улыбка тотчас исчезла, а в глазах читался упрек. – Хотя… одним негодяем больше, одним меньше, не вижу разницы. – И он снова хохотнул, но глаза смотрели холодно, а лицо сохраняло серьезное выражение.

– Прекрати, дорогой, – вмешалась Изабелла. – Расслабься. Никакой Том не шпион. На самом деле он настоящий герой.

Я строго покосился на нее, словно хотел сказать: «Нет, только не это!» Но намека моего она не поняла.

– Герой? – удивился Ивен.

Изабелла уже хотела объяснить, но тут вмешался я.

– Изабелла преувеличивает, – торопливо вставил я. – Да, служил в армии, но это все. И был в Афганистане.

– Неужели? – воскликнула красивая женщина в платье с низким вырезом. – Наверное, там было очень жарко?

– Да нет, не очень, – ответил я. – Очень жарко летом, а зимой чертовски холодно, особенно по ночам. – «Доверяй британцу, когда разговор заходит о погоде».

– Ну а боевые действия видели? – спросил Ивен.

– Немного, – сказал я. – Правда, в последний раз пробыл там всего пару месяцев.

– Значит, бывали и прежде? – спросил Ивен.

– Я в армии с семнадцати лет, – ответил я. – Так что много где успел побывать.

– А в Ираке были? – не отставала женщина в платье с декольте.

– Да. В Басре. Ну и еще в Боснии и Косово. В современной армии всегда найдут, чем занять солдата, – усмехнулся я.

– Как интересно! – протянула она.

– Бывает и интересно, – согласился я. – Но только недолго. А так по большей части сплошная скука. – «Самое время сменить тему», – подумал я. – Скажите-ка, Ивен, много тренируете лошадей?

– Ну вот, пожалуйста, – заметил он. – Я же говорил, самый настоящий шпион.

Все мы дружно расхохотались.

Красивая декольтированная женщина оказалась женой Ивена, Джулией, и за столом, вернее, за одним из больших столов, накрытых в просторной столовой коттеджа, сидела рядом со мной.

По другую руку, слева от меня, разместилась миссис Толерон, довольно утомительная дамочка с седыми волосами, которая, не умолкая ни на секунду, рассказывала о том, какие успехи в бизнесе делает ее замечательный муж. Она даже представилась – миссис Мартин Толерон, – точно я должен был знать имя ее супруга.

– Вы, должно быть, слышали о нем, – сказала она и искренне изумилась, что я не слышал. – Он был главой «Толерон пластике», пока мы не продали компанию буквально несколько месяцев назад. Это было во всех газетах, и по телевизору тоже показывали.

Я не стал говорить ей, что несколько месяцев назад отчаянно сражался за собственную жизнь в госпитале Бирмингема и в то время деловые новости не слишком меня волновали.

– Мы были крупнейшими производителями пластиковых дренажных труб в Европе.

– Вот как? – Я изобразил удивление и с трудом подавил зевок.

– Да, – ответила она, ошибочно приняв ответ за выражение интереса. – Мы делали белые, серые или черные трубы огромной длины. Целые мили и мили этих самых труб.

– Слава богу, что есть дождь, – заметил я, но шутки она не поняла.

И как только представилась возможность, я, стараясь не показаться грубым, все же умудрился переключить свое внимание с пластиковых дренажных труб на Джулию, сидевшую справа.

– Так сколько же лошадей тренирует Ивен? – спросил я, пока мы угощались лазаньей и чесночным хлебом. – Он мне так и не сказал.

– Где-то около шестидесяти, – ответила она. – Но они постоянно прибывают, так что мы подумываем купить участок Вебстера.

– Вебстера?..

– Вы должны знать, есть такое местечко на склоне холма, неподалеку от дороги на Вэнтейдж. Там тренировал своих лошадок старина Ларри Вебстер, он умер пару лет тому назад. Вот уже несколько месяцев, как участок выставлен на продажу. Слишком уж высокую заломили цену, и потом там многое надо переделать. Ивен мечтает открыть вторые конюшни, лично меня вполне устраивает то, что мы имеем. – Она вздохнула. – Ивен все время жалуется на то, как нам тесно, но не в состоянии отказать новым владельцам. – Она устало улыбнулась.

– Что ж, ему повезло, что при нынешней экономической ситуации есть столько желающих, – заметил я.

– Да, конечно, – согласилась она. – Многие тренеры едва сводят концы с концами. Только и слышу жалобы от их жен во время скачек.

– А вы часто бываете на скачках?

– Не так часто, как прежде, – ответила она. – Ивен последнее время так занят, что мы с ним почти не видимся, ни на скачках, ни дома.

И она снова вздохнула. Очевидно, деловой успех не всегда сопутствует семейному счастью, по крайней мере, в случае с миссис Йорк.

– Да будет обо мне. Расскажите лучше о себе. – Она даже развернулась в кресле, демонстрируя свое внимание, а заодно – глубокий вырез платья и то, что он не сумел скрыть. Нет, определенно, Ивен должен проводить больше времени со своей женушкой, подумал я, и дома, и на скачках, иначе скоро она начнет заводить интрижки на стороне.

– Да тут и говорить-то особенно нечего, – сказал я.

– Ну, перестаньте же! Вы наверняка успели побывать в разных историях.

– Только не тех, о которых хотелось бы говорить, – сказал я.

– Бросьте, – она положила мне руку на плечо. – Мнеможно рассказать все. – И она захлопала длинными ресницами. Что заставило меня подумать: поздно, Ивен, что теперь ни делай, слишком поздно.

* * *

После лазаньи Изабелла предложила гостям немного размяться, а потому, несмотря на все усилия Джулии Йорк, мне удалось избежать дальнейших попыток флирта с ее стороны, пока они еще не стали очевидны окружающим. Но за несколько минут до этого она испытала настоящий шок – сбросив туфлю под столом, кокетливо коснулась ступней моего протеза.

– Господи! Что это? – воскликнула она, к счастью, негромко.

И мне пришлось объяснять, что это за штука такая – самодельные взрывные устройства, и прочее – словом, говорить о вещах, о которых я предпочел бы промолчать.

Но вместо того чтоб оттолкнуть, эти подробности, казалось, привлекли ее еще больше. Даже, можно сказать, возбудили. И она с еще большим рвением пустилась задавать вопросы самого интимного толка, отвечать на которые я был не готов.

А потому, как только Изабелла предложила размяться, я быстро вскочил и перешел на другое место. Уселся за соседний стол между Джексоном Уорреном и еще каким-то мужчиной.

Женщинами в этот вечер я был сыт по горло.

– Вы давно вернулись? – спросил Уоррен, как только я оказался рядом.

– В Лэмбурн?

– Нет, из Афганистана.

– Четыре месяца назад.

– Лежали в госпитале? – спросил он.

Я кивнул. Должно быть, Изабелла ему рассказала.

– В госпитале? – заинтересовался сосед с другой стороны.

– Да. Я был ранен.

Он смотрел на меня и, очевидно, ожидал продолжения, более расширенного ответа на вопрос. Но ждал напрасно, я не собирался удовлетворять его любопытство.

– Том потерял на войне ногу, – нарушил неловкое молчание Джексон.

Похоже, я попал из огня да в полымя.

– Вот как?.. – изумленно протянул незнакомец. – А какую именно ногу?

– Разве это имеет значение? – раздраженно бросил я.

– Э-э… э-э… – Мужчине явно стало неловко, я же сидел молча, не предпринимая никаких усилий разрядить ситуацию. – Нет, – наконец сказал он. – Наверное, нет.

А вот для меня это имело значение.

– Извините, – пробормотал он, опустил глаза и принялся изучать тарелку с десертом – шоколадным муссом, сдобренным бренди и сливками.

Я едва не спросил, извиняется ли он за то, что я остался калекой, или за то, что задал столь неловкий вопрос, но на самом деле сердиться надо было на Джексона – за то, что поднял эту тему.

– Не за что, – сказал я. И после паузы добавил: – Правую ногу.

– Поразительно, – он поднял на меня глаза. – Только что видел, как вы расхаживали здесь, абсолютно ничего не заметно. Я понятия не имел…

– Протезирование конечностей прошло долгий путь со времен Джона Сильвера, – заметил я. – В реабилитационном центре были парни, которые бегали по лестнице, перепрыгивая сразу через две ступеньки.

– Потрясающе, – снова пробормотал он.

– Позвольте представиться, Том Форсит, – сказал я.

– О, простите, – ответил он. – А я Алекс Рис. Рад познакомиться.

Мы обменялись рукопожатием, несколько неловким, поскольку сидели рядом. Невысокий мужчина лет тридцати с хвостиком, с редеющими рыжеватыми волосами, в очках в роговой оправе им под цвет. Поверх белой рубашки синий кардиган, коричневые фланелевые брюки.

– Вы тоже тренер? – спросил его я.

– О, нет, – с нервным смешком ответил Алекс. – Я в лошадях совсем не разбираюсь. Вообще, если честно, даже побаиваюсь их. Я бухгалтер.

– Алекс, – вмешался Джексон, – спасает мои тяжким трудом заработанные денежки от загребущих лап налоговиков.

– Во всяком случае, пытаюсь, – с улыбкой заметил Алекс.

– Законным путем? – тоже улыбнувшись, спросил я.

– Ну, конечно, законным, – несколько раздраженно ответил Джексон.

– Тут, понимаете ли, существует тонкая грань между уходом от налогов, что легально, и уклонением, что незаконно, хотя порой грань эта бывает довольно стертой, трудноопределимой, – заметил Алекс.

– Что именно ты имеешь в виду? – спросил Джексон, и на смену притворному раздражению пришло полное спокойствие.

– Да ничего, – ответил Алекс, дал ход назад и снова смотрел смущенно. – Просто порой то, что мы считаем уходом, расценивается Департаментом по сборам как уклонение. – Алекс Рис, похоже, не замечал, как яма, которую он выкопал себе, становится все глубже.

– Так кто же прав? – спросил я, наслаждаясь его замешательством.

– Мы, – уверенно заявил Джексон. – Не правда ли, Алекс?

– Только суд может принять окончательное решение, кто прав, а кто нет, – ответил тот, видимо не замечая, что карьера его повисла на тоненькой ниточке.

– При чем здесь суд? – спросил я.

– Мы заполняем налоговые декларации согласно нашему пониманию законов о налогах, – начал он, не замечая, как Джексон выразительно покосился в мою сторону. – Если налоговики подвергают сомнению это понимание, они могут потребовать, чтоб мы платили больше налогов. Если мы подвергнем сомнению их решение и откажемся платить, они могут подать на нас в суд, и уж там жюри присяжных будет решать, чья интерпретация законов верна.

– Как все просто! – заметил я.

– Да, но это может дорого обойтись, – сказал Алекс. – Стоит вам проиграть в суде, и придется платить куда больше налогов, чем прежде, мало того, вас еще и оштрафуют. Ну и, разумеется, суд может отобрать у вас не только деньги. Вас свободно могут засадить в тюрьму, если сочтут, что вы сознательно уклонялись от уплаты налогов. Уже не говоря о том, что могут накопать на вас налоговики. Такому риску подвергаться не стоит.

– Что ты хочешь тем самым сказать, Алекс? – сердито спросил Джексон. Перегнулся через мое плечо и погрозил бухгалтеру пальцем. – Предупреждаю: если вдруг окажусь в суде, то первым делом заявлю, что все это – идея моего бухгалтера.

– Что за идея? – бестактно спросил я.

– Да ничего, – отрезал Джексон, видимо сообразив, что зашел слишком далеко.

Возникла неловкая пауза. Все остальные гости, сидевшие за столом и слушавшие нашу беседу, отвернулись и оживленно заговорили между собой о разных пустяках.

Джексон поднялся, ножки стула скрипнули по каменному полу, и стремительно вышел из зала.

– И долго вы работаете у него бухгалтером? – спросил я Алекса.

Тот не ответил, молча смотрел на дверь, за которой скрылся Джексон.

– Простите? Вы что-то сказали?..

– Я спросил, как долго вы работаете у него бухгалтером.

Он посмотрел прямо мне в глаза, потом пробормотал:

– Слишком долго.

* * *

Званый ужин вскоре закончился, гости начали расходиться по домам. Первым, чуть ли не бегом, вылетел из двери Алекс Рис. Осталось всего несколько человек, и я среди них. Я пытался уйти незаметно, но Изабелла настояла, что надо выпить на посошок, и уговорить меня не составило труда. Дел на завтра никаких не было, вставать спозаранку не придется.

И вот все мы пятеро перешли из обеденной залы в равно просторную гостиную, в том числе и пара, за которой я весь вечер наблюдал лишь издали. На мужчине был темный костюм и строгий синий галстук в полоску, на даме – длинная угольно-черная туника из джерси поверх коричневой юбки. Обоим, по моей прикидке, было за шестьдесят.

– Добрый вечер, – сказал я им. – Том Форсит, – и протянул руку.

– Да, – с кривой усмешкой сказал мужчина и уклонился от рукопожатия. – Мы знаем. Весь вечер Белла говорила только о вас.

– Вот как? – со смешком заметил я. – Надеюсь, только хорошее? А вы, простите?..

Мужчина промолчал.

– Питер и Ребекка Кэрравей, – тихо произнесла женщина. – Пожалуйста, простите моего мужа. Он ревнует. Просто потому, что Белла все это время говорила не о нем.

Я так и не понял, шутит она или нет. Питеру Кэрравею смешно не было, это определенно. Он отошел, уселся на диван, потом похлопал ладонью по сиденью. Жена послушно подошла, села рядом с ним. «Странная парочка, – подумал я. – Если не хотят общаться, почему сразу не ушли?»

Изабелла разносила напитки, муж ее не показывался, причем уже очень давно. Но никто не стал комментировать этот факт, даже я.

– А я-то думал, все тренеры рано ложатся спать, – сказал я Ивену Йорку, когда он погрузился в кресло рядом со мной и поднес к губам стаканчик бренди.

– Вы, должно быть, шутите! – усмехнулся он. – Как это уйти и не оправдать лучших ожиданий нашей Беллы? Ни черта подобного! – И он, запрокинув голову, начал вливать в горло золотисто-коричневую жидкость. У меня тут же возникла ассоциация: видимо, точно так же мать вливала в горло лошади коктейль из зеленых картофельных очистков.

Жена Ивена Джулия отошла от гостей, сказала, что устала и собирается домой. Однако муж не спешил присоединиться к ней. Изабелла снова наполнила бокалы.

– Итак, Том, – сказала она, отпив еще один большой глоток. – Куда теперь направит тебя армия? Снова в Афганистан? Воевать?

Она как-то странно пристально смотрела на меня.

– Думаю, война для меня закончена, – ответил я. – Слишком стар для этого.

– Ерунда! – отмахнулась Изабелла. – Мы с тобой ровесники, или забыл?

– Нет, война на передовой для парней помоложе. Половине убитых в Афганистане не было и двадцати четырех. Попадались и просто мальчишки. В современной пехоте возраст тридцать лет считается пенсионным.

– Просто не верится, – заметил Ивен. – Я был еще молокососом лет эдак до тридцати.

– Но это правда, – возразил я. – За десять лет Александр Македонский, или Великий, завоевал Турцию и Египет, большую часть Ближнего Востока, а также Персию, часть Индии, дошел до Гималаев. И успел он все это еще до тридцати. До сих пор все солдаты мира считают его самым выдающимся из полководцев всех времен, а умер он, когда ему было всего тридцать два. Так что, сколь ни печально признаваться, но я уже перевалил этот рубеж.

«Кого я пытаюсь убедить? Его или себя?»

– Ну и чем же тогда займетесь? – спросил Ивен.