Текст книги "Искатель. 1980. Выпуск №2"

Автор книги: Дик Фрэнсис

Соавторы: Владимир Щербаков,Юрий Тарский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Последняя неделя прошла суматошно и хлопотливо. Я втиснул в нее месячные порции писанины и уйму всяких практических приготовлений. Одна из трудностей была в том, что я не знал, на сколько уезжаю, затем решил, что, если ничего не добьюсь за полгода, на поисках можно будет ставить крест, и, исходя из этого, стал строить свои планы.

В банке я договорился, что заплачу вперед за школу и фураж для лошадей, а также выписал несколько чеков на имя старшего конюха, который оставался за меня. Что касается моего «гонорара», Октобер заверил, что он будет переведен на мой текущий счет без промедления.

– Если я ничего не добьюсь, вы получите свои деньги

обратно, за вычетом того, что я заработал бы, сидя на мес

те, – сказал я ему.

Он отказывался, но я настаивал на своем. В конце концов, мы пошли на компромисс, десять тысяч я получал сразу же, а другую половину – после выполнения миссии.

Я отвел Октобера к моим стряпчим, которые облекли наше необычное соглашение в форму сухого легального документа, и Октобер, насмешливо улыбаясь, подписал его вместе со мной.

Его веселость, однако, как рукой сняло, когда я попросил застраховать мою жизнь.

Боюсь, что не смогу этого сделать, – сказал он, на

хмурившись.

Потому что застраховать меня... невозможно? – спро

сил я.

Он промолчал.

– Так что же в действительности случилось с журнали

стом?

Стараясь не смотреть мне в глаза, он покачал головой.

– Не знаю. Внешне это был несчастный случай. Я поч

ти уверен, что это был несчастный случай. Он ночью про

скочил поворот в районе йоркширских вересковых холмов.

74

Машина вылетела с дороги, свалилась в долину и загорелась. Спастись он мог разве что чудом. Прекрасный был парень...

Даже если вы подозреваете, что он погиб не из-за

несчастного случая, меня> это не остановит, – сказал я

серьезно, – но вы должны быть со мной откровенны. Если

это не был несчастный случай, значит, он что-то выяснил...

может быть, наткнулся на что-то важное... Я хотел бы

знать, где он был и что делал в последние дни перед

смертью.

Вы думали обо всем этом, прежде чем принять мое

предложение?

Да, разумеется.

Он улыбнулся, словно с плеч его упал тяжелый груз.

– Чем больше я узнаю вас, мистер Рок, тем больше

благодарю бога за то, что он велел мне пообедать в Перлу-

ме, а потом направил на поиски Артура Симмонса. Что ж...

Томми Стэплтон, журналист, водил машину хорошо, но в

аварию, я полагаю, может попасть каждый. Было начало

июня, воскресенье... фактически понедельник, потому что

умер он около двух часов ночи. Кто-то из местных жителей

показал, что в половине второго дорога выглядела нормаль

но, а в два тридцать возвращавшиеся из гостей супруги

заметили на повороте сбитые столбики и остановились по

смотреть, в чем дело. Машина еще тлела: на дне долины

они видели красное сияние. Они поехали дальше и в бли

жайшем городке сообщили о случившемся.

В полиции пришли к выводу, что Стэплтон заснул за рулем. Такое бывает часто. Но они не смогли выяснить, где он находился после пяти вечера, когда уехал от друзей. Дорога до йоркширских холмов не заняла бы у него больше часа. Таким образом, неизвестно, где он провел девять последних часов. О происшествии написали почти все газеты, но никто так и не сообщил, что в тот вечер виделся со Стэпл-тоном. В полиции, насколько я понимаю, решили, что он был с чужой женой... с кем-то не жаждущим рекламы. Одним словом, аварию записали в разряд несчастных случаев по вине водителя.

– Вам хочется верить, что это был несчастный слу

чай, – заметил я. – Вам очень-очень хочется в это ве

рить.

Октобер сдержанно кивнул.

– Всякое другое предположение наводит на слишком

тревожные мысли. Если бы не эти девять часов, сомнений

вообще не было бы.

На улице мы' попрощались, и он дал мне свой лондонский адрес. Граф уже наполовину забрался в машину, но вспомнил что-то и сказал:

Наверное, для облегчения вашей... задачи вы долж

ны выглядеть как человек, которого... можно купить, тогда

мошенники клюнут на вас.

Разумеется, – усмехнулся я.

–^ Тогда, если не возражаете, я предложил бы вам от-'

75

пустить бачки. Удивительное дело: сантиметр-другой волос под ухом, а к человеку уже по другому относишься! – Отличная идея, – засмеялся я.

В лондонском аэропорту я взял такси и вскоре, миновав засаженную деревьями площадь, оказался возле дома графа Октобера. Моросил серый дождь, но на моем настроении погода не отражалась. На душе было легко, ноги сами несли меня вперед.

В ответ на звонок строгая черная дверь открылась, приветливый слуга взял мой саквояж и сказал, что сейчас же проведет меня наверх, потому что его светлость ждет меня. «Верх» оказался гостиной с пурпурными стенами, где вокруг камина стояли трое мужчин со стаканами в руках. Все трое как один излучали уверенность и силу, свойственные Октобе-ру. Это был правящий триумвират национального жокей-клуба. Крупные птицы. Привычка властвовать и повелевать стала для них семейной традицией.

– Мистер Рок, ваша светлость, – объявил слуга.

Октобер пересек комнату и подошел ко мне.

– Хорошо долетели?

– Спасибо, прекрасно.

Он повернулся к двум мужчинам.

– Это мои коллеги, приехали познакомиться с вами.

Меня зовут Мэкклсфилд, – представился более высо

кий, чуть сутуловатый пожилой джентльмен с ершистыми се

дыми волосами. Выгнувшись вперед, он протянул мне мус

кулистую руку. – Чрезвычайно рад познакомиться с вами,

мистер Рок. – Взгляд у него был ястребиный, проница

тельный.

А это полковник Бекетт. – Октобер указал на третье

го джентльмена, худощавого, болезненного вида мужчину,

который также пожал мне руку, но его рукопожатие было

слабым и вялым. Наступило молчание: они рассматривали

меня, словно я прилетел из космоса.

– Я в вашем распоряжении, – вежливо сказал я.

Что ж... раз так, можем перейти прямо к делу, —

предложил Октобер и подвел меня к покрытому шкурой

креслу. – Может быть, для начала выпьем?

Не откажусь.

Он протянул мне стакан (более ароматного виски я в жизни не пробовал), и все сели в кресла.

– Моих лошадей, – начал Октобер спокойным, неофи

циальным тоном, – тренируют в конюшне, расположенной

рядом с моим домом в Йоркшире. Тренировкой занимается

человек по фамилии Инскип. Всего в конюшне сейчас три

дцать пять лошадей, одиннадцать из которых принадлежат

мне, а остальные моим друзьям. Нам кажется, что лучше

всего вам начать работать в моей конюшне, а потом, когда

приглядитесь к обстановке, сможете перебраться в другое

место, если сочтете нужным. Пока все ясно?

Я кивнул.

Инскип – честный человек, – продолжал он, – од

нако не всегда умеет держать язык за зубами, поэтому мы

решили, что у него не должно быть никакого повода обсуж

дать ваше появление в конюшне. Как правило, конюхов на

нимает он сам, следовательно, и вас должен нанять не я,

а он. Ну а чтобы создать нехватку конюхов – тогда ваше

предложение о приеме на работу будет немедленно приня

то, – полковник Бекетт и сэр Мэкклсфилд через два дня

пришлют в мою конюшню по три жеребца каждый. Вскоре

конюхи начнут жаловаться на переработку, и тут появитесь

вы и предложите свои услуги. Согласны?

Вполне.

Вот вам рекомендации. – Он протянул мне кон

верт. – От моей двоюродной сестры из Рюрнуолла, она дер

жит пару охотничьих лошадей. Я договорился с ней, что,

если Инскип станет наводить о вас справки, она аттестует

вас наилучшим образом.– Поначалу ваша репутация не

должна вызывать сомнений, иначе Инскип просто не возь

мет вас

Понятно, – сказал я. Да, чистая работа, впечатляю

щая. – Я хотел бы выяснить насчет допинга. Вы говори

ли, что анализы' ничегo не показали, но я хотел бы узнать

обо всем поподробнее. Почему вы уверены, что допинг вооб

ще применялся?

Октобер взглянул на Мэкклсфилда, и тот заговорил неторопливым скрипучим голосом пожилого человека:

Когда у лошади после финиша изо рта идет пена, гла

за вылезают из орбит и она вся в мыле, у вас, естественно,

возникает подозрение, что ей ввели какое-то возбуждающее

средство. Любителей допинга обычно губит доза, потому что

очень трудно определить, сколько именно вещества нужно

ввести, чтобы лошадь пришла к финишу первой, не вызвав

ничьих подозрений. Если бы вы видели лошадей, у которых

мы брали анализы, вы бы поклялись, что им всадили огром

ную дозу. И в то– же время результаты анализов были отри

цательными.

А что говорят фармакологи? – спросил я.

Они утверждают, что допинга, который нельзя распоз

нать, в природе существовать не может, —' ответил Бекетт.

Специалисты из лаборатории, – вступил в разговор

Октобер, – посоветовали нам подумать: а не применялся

ли здесь механический раздражитель? Таких способов мас

са, вам, я думаю, они известны. Например, электрический

шок. Жокеи оснащают седла или хлысты скрытыми от глаз

батарейками, во время скачки они, чтобы прийти к финишу

первыми,– подгоняют лошадей токовыми импульсами. Пот

лошади – прекрасный проводник. На этот счет мы провели

самую тщательную проверку и пришли к выводу, что ни один

из жокеев, скакавших на этих лошадях, не пользовался за

прещенным оборудованием.

Мы свели воедино все имеющиеся у нас данные, ре

зультаты лабораторных проверок, массу газетных вырезок и

вообще все, что может оказаться хоть как-то полезным, —

77

76

сказал Мэкклсфилд, указывая на три картотечных ящичка, стоявших на столе у моего локтя.

– На знакомство с этим материалом и на осмысление его у вас есть четыре дня, – добавил Октобер. – Эти дни вы будете жить здесь, комната для вас готова, мой слуга сделает все, что вам будет нужно. К сожалению, я не смогу составить вам компанию – сегодня уезжаю в Йоркшир.

Наверху, в роскошной, устланной темно-зеленым ковром гостевой спальне, где мне предстояло прожить эти четыре дня, я обнаружил, что слуга уже распаковал мои пожитки и аккуратно разложил их по полкам массивного платяного шкафа. На полу рядом стоял дешевый фибровый чемодан с проржавевшими замками. Я с удивлением раскрыл его. Сверху лежал– большой запечатанный конверт с моим именем. Я надорвал его и увидел, что он набит пятифунтовыми бумажками. Их было сорок, внутри также лежала записка: «Для благотворительных целей». Я расхохотался.

В чемодане было все необходимое: от нижнего белья до мыла и зубной щетки, от ездовых сапог до плаща, от джинсов до пижамы.

Из выреза черной кожаной куртки торчала еще одна записка от Октобера.

«Вместе с вашими баками эта куртка довершит картину. Люди сразу поймут, что вы за тип. Черпая куртка и баки – эд'о униформа всех темных личностей. Желаю удачи».

Я осмотрел ездовые сапоги. Они были здорово поношенные, давно не чищенные, но пришлись в самый раз. Я снял их и надел черные туфли, до одури остроносые. Черт знает что, а не туфли, но и они оказались впору.

Когда Октобер уехал в Йоркшир, я принес в комнату три картотечных ящичка. Сейчас они стояли на низком столике, и, чувствуя, что пришло время браться за работу, я уселся в маленькое кресло, подвинул к себе один из них и начал читать.

На изучение всего этого материала у меня ушло ровно два дня. Я познакомился с протоколами допросов, которым Стюарды подвергли тренеров, жокеев, старших сопровождающих конюхов, рядовых конюхов, кузнецов и ветеринарных врачей, имевших отношение к одиннадцати якобы «испорченным» лошадям. Я прочитал подробный отчет, представленный фирмой частных детективов, которые опросили не один десяток конюхов в «местах отдыха» и не узнали ничего. Я чуть ли не наизусть выучил одиннадцать отчетов о результатах лабораторных анализов мочи и слюны, где стояло одно и то же заключение – «отрицательный», но ничего ценного из них не вынес.

После этой на редкость неплодотворной работы' я весь следующий день посвятил отдыху. Я бродил по Лондону, с головокружительным чувством свободы вдыхал запахи этого города, часто спрашивал дорогу и прислушивался к отвечающим мне голосам.

78

Я купил одну вещь – пояс для хранения денег. Он был сделан из плотной брезентовой ткани, с карманами на «молниях» и совсем не был заметен под рубашкой. Я положил в него двести фунтов: эти деньги будут всегда со мной, где бы я ни оказался, может быть, когда-то они пригодятся.

Вечером, ка"к следует отдохнув, я попробовал подойти к проблеме допинга с другой стороны, выяснить, а не имеют ли эти лошади между собой что-нибудь общее?

Оказалось, что нет. Всех их готовили разные тренеры. Все они принадлежали разным хозяевам, а в «знаменательный» день на них скакали разные жокеи. Единственная об-шая для этих лошадей черта заключалась в том, что между ними не было ничего общего.

Я вздохнул и пошел спать.

На четвертое утро Теренс, слуга, с которым у меня установились сдержанно-дружеские отношения, разбудил меня, войдя в комнату с завтраком на подносе.

Приговоренный к смерти позавтракал с аппетитом, —

произнес он и приподнял серебряную крышку, под которой

оказалась вкусно пахнувшая яичница с беконом.

Как вас прикажете понимать? – спросил я, сладко

зевая.

Я не знаю, сэр, что задумали вы и его светлость, но

там, куда вы едете, вам придется привыкать к новой жизни.

К примеру, ваш костюм и вот эта одежонка куплены в раз

ных магазинах.

Он взял фибровый чемодан, положил его на стул и открыл замки. Осторожно, словно дорогой шелк, он разложил на кресле какие-то бумажные трусы, простую рубашку в клетку, горчичного цвета пуловер в рубчик, иссиня-черные брюки-дудочки и черные носки. Потом с отвращением достал черную кожаную куртку, повесил-ее на спинку кресла, а рядом аккуратно поставил остроносые туфли.

– Его светлость велел мне проследить, чтобы вы оста

вили здесь все, с чем приехали, а с собой взяли только

это, – с сожалением сказал он.

Я позавтракал, принял душ, побрился и с головы до ног оделся во все новое. Завершала туалет черная кожанка, которую я ⁴наглухо застегнул до самого верха. Волосы, аккуратно причесанные назад, я сбил вперед, и черные завитки упали на лоб.

Вернувшийся за пустым подносом Теренс застал меня возле большого, в полный рост, зеркала. Обычно при его появлении я улыбался, теперь же, медленно повернувшись на каблуках, встретил его жестким, с прищуром взглядом.

Боже правый! – в ужасе воскликнул он.

Отлично, "– со смехом сказал я. – Значит, особого '

доверия я не внушаю?

Никакого, клянусь этим шкафом.

Ну а еще что обо мне можно сказать? На работу вы

меня взяли бы?

Для начала я не пустил бы вас через парадную дверь.

В лучшем случае, через черный ход. Прежде чем взять вас,

я бы как следует проверил ваши рекомендации. А скорее

79

всего не взял бы вообще, разве что работник требовался бы позарез. Я бы сказал, что вы человек ненадежный... и немного... даже опасный.

Я расстегнул «молнию» на куртке, и под ней показалась клетчатая рубашка и горчичный джемпер. Вид у меня стал слегка расхлябанный.

– Ну а теперь? – спросил я.

Он задумчиво наклонил голову.

– Да, сейчас я бы вас взял. Сейчас вид у вас почти обыкновенный. Человек-то вы все равно не очень честный, но справиться" с таким можно.

– Спасибо, Тереке. Кажется, это как раз то, что надо.

Обыкновенный, но бесчестный.

Я с интересом отметил про себя, что впервые за четыре дня он перестал вставлять в каждую фразу автоматическое «сэр», а когда я подхватил дешевый чемодан, он даже не попытался забрать его у меня, как забрал мой саквояж при приезде.

У выхода на улицу мы попрощались, я поблагодарил его за помощь и протянул ему пятифунтовую бумажку, одну из тех, что получил от Октобера. Он с улыбкой взял деньги и продолжал смотреть на меня, привыкая к моему новому облику.

Я дружески улыбнулся на прощание.

– До свидания, Теренс.

– До свидания и спасибо... сэр, – сказал он.

Следующее подтверждение тому, что мой общественный

статус с новой одеждой резко изменился, пришло от водителя такси, которое я остановил тут же на площади. Он не хотел везти меня на вокзал Кинге Кросс и согласился лишь, когда я показал ему, что денег на проезд у меня хватит. Я сел на дневной поезд до Харрогита и перехватил несколько неодобрительных взглядов сидевшего напротив пожилого чопорного джентльмена с обтрепанными манжетами. «Что ж, все идет хорошо, – думал я. – Раз люди на меня косятся, значит, вид у меня и вправду подозрительный».

В Харрогите я пересел на пригородный автобус и доехал до небольшой деревушки Слоу, потом спросил дорогу и прошел еще километра три пешком. До поместья Октобера я. добрался около шести часов – самое подходящее время для человека, пришедшего наниматься на работу в конюшню.

Инскип оглядел меня и поджал губы. Это был вспыльчивый нестарый еще человек в очках, с редкими светлыми волосами и слабо очерченным ртом.

– Рекомендации? – По контрасту голос у него был

резкий и властный.

Я достал из кармана письмо от кузины Октобера и протянул ему. Он распечатал письмо, прочитал, положил его в карман.

Значит, со скаковыми лошадьми ты не работал?

Нет.

Когда можешь приступить к работе?

80

– Хоть сейчас. – Я показал на чемодан.

Он поколебался, но недолго.

–: У нас сейчас как раз не хватает одного конюха. Ладно, попробуем. Уолли, устрой ему койку у миссис Олнат и пусть с утра начинает работать. Получать будешь как все, – добавил он, обращаясь ко мне. – Одиннадцать фунтов в неделю, три из них идет миссис Олнат за содержание. Все ясно?

– Ясно, – ответил я.

Глава III

Я вошел в жизнь конюшни осторожно и с оглядкой, словно еретик, попавший на небеса, мечтая только об одном – слиться со всеми, стать частью пейзажа, прежде чем меня разоблачат и выгонят вон.

Старший конюх Уолли, коренастый, жилистый человек с кривыми зубами, сказал, что спать я буду в коттедже возле конюшенных ворот, там живут все холостяки, человек десять. Мы поднялись на второй этаж и вошли в небольшую, сильно заставленную комнату: шесть кроватей, платяной шкаф, два комода и четыре стула около кроватей, в центре комнаты оставалось не больше двух квадратных метров свободного места. На окнах висели тонкие с цветочным орнаментом занавески, пол был покрыт блестящим линолеумом.

Миссис Олнат, которая впустила меня безо всяких расспросов, оказалась добродушной толстушкой, волосы ее были закручены в сложный крендель. Коттедж она содержала, в абсолютной чистоте и следила, чтобы конюхи как следует умывались. Она хорошо готовила, пища была простая, но сытная. Короче говоря, жить было можно.

В первые дни я несколько раз ловил себя на том, что по рассеянности собирался подсказать кому-то из конюхов, что нужно делать: девятилетняя привычка так просто не забывается. Меня сильно поразило, пожалуй, даже испугало раболепие, с каким все конюхи заискивали перед Инскипом. Впрочем, как я выяснил позже, в Англии стремление к равенству, так свойственное австралийцам, фактически отсутствовало. Казалось, конюхи вполне согласны с тем, что в глазах всего мира по отношению к Инскипу и Октоберу они являются людьми второго сорта. Мне это представлялось невероятным, недостойным и постыдным. Однако мысли свои я держал при себе.

С другой стороны, именно потому, что в Австралии я работал и общался со своими людьми почти на равных, я довольно легко растворился среди конюхов Инскипа и не чувствовал никакой отчужденности с их стороны.

Инскип приставил меня к трем новым лошадям, и это был далеко не лучший вариант, потому что с ними я не скоро попаду на скачки. Во-первых, на скачки они не записаны, во-вторых, просто к ним не готовы и на их тренировку уйдут недели. Это в лучшем случае. Я носил лошадям сено, таскал воду, чистил денники, скакал на них во время утрен-

^v81

ней проездки, а сам все думал, как бы развязать себе руки.

На другой день около шести часов вечера с гостями появился Октобер. Инскип, зная о визите, з'аставил всех как следует побегать, чтобы не ударить лицом в грязь, и лично проверил, все ли в порядке.

Каждый конюх стоял возле своих лошадей. В сопровождении Инскипа и Уолли Октобер и его друзья шли от одного денника к другому, перебрасывались шутками, посмеивались, обсуждали лошадей.

Когда они подошли ко. мне, Октобер быстро взглянул на меня и спросил:

Новенький?

Да, ваша светлость.

Казалось, он тут же забыл обо мне.

Кргда гости ушли, я, поужинав, отправился вместе с двумя конюхами в Слоу, посидеть в баре. После первой кружки пива я поднялся и пошел звонить Октоберу.

– Кто говорит? – спросил мужской голос.

После секундного замешательства я сказал: «Перлума» —

этого, конечно, будет достаточно. Через минуту он взял

трубку.

– Что-нибудь случилось?

– Мне нужны справочники за последние семь или восемь сезонов и любая возможная информация по нашим одиннадцати... подопечным.

Что-нибудь еще?

Да, но это не по телефону.

Он помолчал.

За конюшней есть ручей, он стекает с холма. Будьте

около него завтра после обеда.

Хорошо.

Я повесил трубку, вернулся в бар и снова занялся пивом.

Что-то долго тебя не было, – сказал Пэдди, один из

конюхов. – Будешь догонять – мы уже вторую опроки

нули. Чего ты делал-то, надписи в сортире читал, что ли?

Там есть чего почитать, – заметил второй конюх,

простоватый деревенский малый лет восемнадцати. – Я да

же многого и не понял,

Вот и хорошо, что не понял, – одобрительно отозвал

ся Пэдди. В свои сорок он вел себя с молодыми конюхами

по-отечески.

Пэдди и Гритс спали на соседних со мной койках. Гритс – настоящий телок. Пэдди же – быстрый, крепко сбитый ирландец, из тех, что все видят и все примечают. Я понял это с первой же минуты, когда водрузил на кровать чемодан и начал доставать из него свои вещи, спиной чувствуя бдительный взгляд ирландца. Хорошо, что Октобер настоял на полной смене моего туалета.

– Скукота тут сегодня, – уныло протянул Гритс. Но за

тем расплылся в улыбке. – Зато завтра получка.

82

Да, завтра народу будет битком, – согласился Пэд

ди. – Притащится Супи и вся грейнджеровская компания.

Грейнджеровская? – переспросил я.

Ты чего, с луны, что ли, свалился? – с легким пре

зрением спросил Гритс. – Конюшня Грейнджера на той сто

роне холма.

На следующий день после обеда я неторопливо вышел из конюшни и направился к ручью. Несколько конюхов гоняли позади конюшни мяч, но на меня никто не обратил внимания. Я шел довольно долго и наконец на холме, где ручей круто падал вниз в заросшую травой балку, наткнулся на Октобера, который сидел на валуне и курил.. С ним была черная охотничья собака. Рядом лежало ружье и полный ягдташ.

Я уселся на валун рядом с ним.

Здесь справочники. – Он пнул ногой ягдташ.

И записная книжка. В ней все, что мы с Векеттом смогли

накопать насчет одиннадцати лошадей за такой короткий

срок. Но материалы в ящичках, наверное, и так достаточно

подробны, вряд ли мы добавили к ним что-то новое.

Пригодиться может, – возразил я. – В конвер

те Стэплтона я наткнулся на одну интересную вырезку,

статью о нашумевших случаях с допингом. Оказывается, у

некоторых лошадей вполне безвредная пища при проверке

на допинг дает положительную реакцию за счет каких-то хи

мических изменений в их организме. Я подумал, а не мо

жет ли все происходить наоборот? Ну, то есть, что некото

рые лошади способны превращать допинг в безвредные ве

щества и анализы ничего не показывают?

– Я это узнаю.

– И еще одно, – добавил я. – Меня приставили к трем никудышным жеребцам, присланным вами, а это значит – ездить на скачки я не буду. А что, если вам одного из них снова продать, тогда я на торгах потерся бы среди конюхов из других конюшен. Лишним я все равно не буду, а, с другой стороны, могу получить лошадь, записанную на скачки.

– Одного продам, – согласился он. – Но продажа

через аукцион – дело долгое. Заявка на продажу должна

поступать к аукционисту минимум за месяц до торгов.

– Да, все это как-то неудачно, – кивнул я. – Хорошо, если бы меня приставили к лошади, которая должна скоро выступать на скачках. И желательно, где-нибудь подальше – остановка на ночь была бы идеальным вариантом.

В середине сезона конюхи обычно лошадей не меня

ют, – произнес он, потирая подбородок.

Да, я знаю. Тут уж кому повезет. Приставили тебя к

новой лошади – и все, она твоя, пока не перепродадут.

И если от нее никакого толку,, тут уж ничего не попи

шешь.

Мы встали. Он поднял ягдташ и закинул его за плечо. Когда мы пожали друг другу руки, Октобер' произнес с улыбкой:

83

– Знаете, что сказал о вас Инскип? Что для конюха вы очень здорово держитесь в седле. И еще, слово в слово: «Не очень я верю людям с такими глазами, но у этого малого золотые руки». Так что будьте поосторожнее.

Вечером я попал в Слоу, где конюхи прожигали жизнь. Здесь собралось почти полконюшни Октобера, а также конюхи Грейнджера, включая каких-то трех девиц. Разговоры в основном велись о лошадях.

Гул в баре то стихал, то усиливался, а воздух все густел от табачного дыма. В одном углу вовсю шла игра в стрелки—я сразу увидел, что кидают плохо, в другом парни резались в бильярд. Я сидел, покачиваясь на жестком стуле, закинув руки за спинку, и наблюдал, как Пэдди и кто-то из конюхов Грейнджера лихо стучат костями домино. В воздухе плавали обрывки разговоров о лошадях, машинах, футболе, боксе _ькино, последних танцульках и снова о лошадях. Я внимательно прислушивался к этому трепу, но ничего полезного не извлек – понял только, что люди эти в основном довольны жизнью, просты и добродушны, наблюдательны и безвредны.

Никак новенький? – услышал я прямо у себя над

ухом чей-то резкий голос.

Угу, – не спеша ответил я, повернув голову.

Это был первый человек в йоркшире, в глазах которого я без труда распознал порок – цель моих поисков. Я выдержал его взгляд, и он удовлетворенно скривил губы – признал во мне своего.

Как тебя зовут?

Дэн, – ответил я. —. А тебя?

Томас Натаниел Тарлтон. – Он ждал от меня какой-

то реакции, но какой именно?

ТНТ *, – любезно подсказал Пэдди, оторвавшись от

домино. – Он же Супи.

Его взрывоопасное величество, – пробормотал я.

Супи Тарлтон сощурился в отработанной пугающей улыбочке – знай, мол, с кем дело имеешь. Он был примерно моих лет, моей комплекции, но гораздо светлее меня, а кожа лица чуть красноватая, как у многих в Англии. Светлые с поволокой глаза чуть выступали из глазниц, над пол-ногубым влажным ртом красовались тоненькие усики. На правом мизинце я увидел массивное золотое кольцо, на левой кисти – дорогие часы. На нем был костюм из добротного материала, а на руке висела шикарная куртка с меховой подстежкой.

Набиваться ко мне в друзья он не стал. Внимательно оглядев меня (как и я его), он просто кивнул, сказал: «Увидимся», и пошел смотреть, как играют_в бильярд.

Гритс принес полпинты пива и уселся на скамью рядом с Пэдди.

– От Супи лучше держись. подальше, – доверительно

* Сокращенное обозначение тротила.

84

сообщил он мне. На его глуповатом скуластом лице отпечаталась искренняя доброта.

Пэдди стукнул костяшкой и, повернувшись в нашу сторону, окинул меня долгим неулыбчивым взглядом.

О Дэне можешь не беспокоиться, Гритс, – сказал

он. – Ему Супи бояться нечего. Им в самый раз скакать в

одной упряжке. Одного поля ягоды, вот они кто.

Но ты же сам велел мне держаться подальше от Су

пи, – возразил Гритс, переводя встревоженный взгляд с

меня на Пэдди.

Это точно, —безразлично согласился ирландец, по

ставил три – четыре и снова сосредоточился на игре.

Гритс подвинулся чуть ближе к Пэдди и посмотрел на меня как-то озадаченно, смущенно. А потом вдруг занялся изучением своей пивной кружки и уже не поднимал от нее глаз, чтобы не встретиться с моими.

Пожалуй, именно в эту минуту затеянная Октобером игра начала терять для меня свою легкость и привлекательность. Пэдди и Гритс мне нравились: первые три дня я жил с ними душа в душу. Я не был готов к тому, что Пэдди сразу поймет – мне нужен именно Супи, что, поняв это, он сразу от меня отстранится.

«Штаб» полковника Бекетта работал выше всяких похвал. При переходе в наступление всегда нужно иметь мощные и доступные резервы, и кому, как не полковнику, об этом не знать. Короче говоря, как только он услышал, что я вынужден толочь воду в ступе, плененный тремя никчемными жеребцами, он взялся за мое освобождение.

Во вторник днем, когда я прожил в конюшне уже неделю, меня остановил старший конюх Уолли.

Завтра отправляем твоего жеребца из семнадцатого, —

сказал он. – Фургон свезет вас в другую скаковую конюш

ню, около Ноттингема. Там эту лошадь оставишь, а взамен

привезешь новую. Ясно?

Ясно, – ответил я. Уолли держался со мной доволь

но холодно, но за выходные я уже смирился с тем, что

должен сеять вокруг себя легкое недоверие, хотя успех на

этом поприще перестал приносить мне радость.

Большую часть воскресенья я провел за изучением справочников; для обитателей коттеджа это было вполне естественным. Вечером же, когда' все ушли в бар, я как следует поработал с карандашом в руках, делая выкладки по одиннадцати лошадям и их победам, одержанным с помощью таинственного средства. Из газетных вырезок, которые я изучил в Лондоне, следовало, что у всех лошадей были разные владельцы, тренеры и жокеи – сейчас это подтвердилось. Не подтвердилось, однако, другое предположение, что между этими лошадьми не было ничего общего. Общее было.

Во-первых, все одиннадцать лошадей победили в «облегченных» стипль-чезах – это заезды, победитель которых сразу же продается с аукциона. В трех случаях лошадей купили их же владельцы, остальные были проданы за относительно скромные суммы.

85

Во-вторых, все эти лошади считались хорошими средними скакунами, однако выложиться на финише они не могли – не хватало либо сил, либо резвости.

В-третьих, за исключением заезда, когда к ним применили допинг, они никогда не приходили первыми, хотя призовые места иногда занимали.

В-четвертых, денежный выигрыш в результате их победы составлял как минимум десять к одному.

Из книжки Октобера и из справочников я узнал, что некоторые лошади переходили из рук в руки несколько раз, но тут удивляться было нечему: мало кто хотел держать у себя бесперспективных середнячков. Я также располагал бесполезной информацией о том, что все лошади имели разную родословную, находились в возрасте от пяти до одиннадцати лет и отличались друг от друга по масти. Не было общим и место победных заездов, хотя здесь имелись кое-какие совпадения. Этих ипподромов оказалось всего пять: в Келсо, Хейдоке, Седжфилде, Стаффорде и Ладлоу.

В среду я впервые испытал, что это за прелесть – жгучий йоркширский ветерок. Утром меня всего трясло от холода, даже потекло,, из носа. Я в темпе провел работу со своими лошаденками, завел одну из них в' фургон, и в половине первого мы выехали из конюшни.

Мы отъехали от конюшни километров шесть, и я нажал кнопку звонка, который есть почти во всех таких фургонах для связи между кузовным отделением и кабиной. Водитель послушно остановил машину и вопросительно уставился на меня, когда я залез в кабину и уселся рядом с ним.