Текст книги "Искатель. 1980. Выпуск №2"

Автор книги: Дик Фрэнсис

Соавторы: Владимир Щербаков,Юрий Тарский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Да, там люди... – хмуро ответил он. – Ситуация нестан

дартная. Руководит Николай Карин.

Карин?! – воскликнул я.

Я хорошо знал молодого инженера из Болгарии. Он был еще и режиссером в придачу. «Карин там... у тоннеля».

– Что с ним? – крикнул я.

– Прекрасно себя чувствует, – ответил дежурный и, помедлив, добавил: – По-видимому, в отличие от вас.

Что со мной? Так сильно взволнован? День такой... просто такой день.

Дежурный доложил обо мне Телегину. Телегин – это машина, изобретенная Ольминым. Точнее, найденная где-то. Машина почти неумолимая, точная, как интегральное уравнение. В шутку говорили, что Ольмин никогда не бывает доволен собой, кроме тех разве редких случаев, когда поручает дело Телегину. Тот всегда действует «в 'духе Ольмина». И это у него лучше якобы выходит, чем у самого шефа.

Телегин вышел на связь. Спросил, что я собираюсь делать.

Я ответил общими фразами, спросил о Карине, о том, что про

исходит...

На вопросы Телегин отвечал кратко. Несколько скупых, скороговоркой произнесенных фраз ничего не проясняли. Я ломал голову: что же он собирается делать? И как вообще обстоят дела на третьем участке? Настал час, когда" я стал сомневаться

37

в Телегине: а вдруг он и сам не вполне отчетливо представляет положение?

...Вода была спокойной, прозрачной. В километре от берега еще ничто не наводило на мысль о катастрофе. Явел машину над самым дном. Только голый песок, груды камней и следы подводных бульдозеров напоминали о том, что несколько месяцев назад здесь шли большие работы. Тоннель переходил в огромный подводный зал, где ленты охладителя отдавали тепло. Из этого зала, или камеры, как его называли, разогревшаяся вода шла по другому тоннелю в океан.

Нд ее пути были шлюзы, контрольные створки, измерители, сигнализаторы: все это для того, чтобы следить за температурой каждого кубометра, за колебаниями в сотые доли градуса. Артерия несла поток, равный большой реке.

Таков был проект. Тоннели пока пустовали. В зале устанавливалась аппаратура охладителя. _ Под морским дном неторопливо ползал «водяной крот». Другая машина – «морской змей» – тянула низкотемпературный трубопровод. Они уже заканчивали работу, когда вода прорвалась в зал теплообменников. Подземный толчок вызвал резонанс конструкции. Два монтажных кольца, каждое диаметром в добрую сотню метров, разошлись на какие-нибудь три-четыре миллиметра. В этот зазор давление вогнало упругое широкое лезвие воды. Удар пришелся по основанию конструкции, и одно из колец начало терять устойчивость.

Вот и все, что я узнал, пока эль нес меня вперед, туда, где отряд «морских черепах» кружил над сооружением. На моем экране было видно, как они касались дна, всплывали, неся в лапах какие-то продолговатые предметы, падали камнем вниз, опять всплывали и кружились, кружились. Вот уже четверть часа одно и то же: бесстрастное спокойное движение черепах, неуклюжие курбеты, внешне бессмысленная суета.

Я не мог разобрать, что же там происходит. Увидел водолаза, он как будто бы дирижировал этими безликими созданиями. Потом водолаз скрылся, и на подводный холм выполз бульдозер, покрутился и пропал из кадра. Серый полусумрак. Шальной луч прожектора. Тени танцующих черепах. Тишина. Тревога.

,Дно постепенно опускалось. Подо мной был шельф. Эль шел так низко над грунтом, что за ним поднималось облачко мути. Испуганно шарахались рыбы. Один раз я попал в самый центр скопления кальмаров. Они нехотя уступили мне дорогу.

Меня засекли с берега. На экране я увидел усталое, злое лицо Телегина. Я не сразу узнал его.

Возвращайтесь! – приказал он. – Вы вошли в опасную

зону.

Я знаю, – сказал я мягко и выключил экран.

Я не хотел, чтобы затянувшееся объяснение отрывало его от дела. А возвратиться я не мог. Через несколько минут я вывел эль к «черепашьему» стаду.

Вблизи все выглядело не так, как на экране. Вокруг моего эля море кипело. Со дна вырывались пузыри, это напоминало извержение. «Черепахи» подпрыгивали над кипевшим дном. Одна из них задела эль, и я услышал глухой скрип ее лапы, сминавшей обшивку. Я поспешил отойти в сторону. За приборной доской

38

показалась прозрачная дрожащая струйка воды, она прилипала к стенке и бежала под ноги.

В этот момент я увидел почти фантастическую картину. По дну двигалась махина бульдозера. Перед ним вырастала гора песка. Вот бульдозер влез на холм, и струи воздуха стали разбрасывать его добычу. Камни уносились как песчинки и падали на дно в ста метрах от бушевавшего подводного кратера. Но автомат упрямо вел пятисоттонную машину прямо туда... Вырвалось огромное серебристое облако, среди воздушных масс мелькнули доски, металлические листы, обрывки кабелей.

Через минуту я увидел; как бульдозер покачнулся, его плоский

нос приподнялся, замер и вдруг пошел, пошел... выше, выше...

Машина опрокинулась. Гусеницы продолжали яростно двигаться,

точно неведомое чудовище отбивалось от врагов. Тревожно зами

гали его красные глаза. Подплыли две «черепахи» и попытались

приподнять бульдозер. Тщетно. Им не удалось даже пошевель

нуть его массивное тело.

Несколько минут «черепахи» кружились вокруг – медленно и бестолково. Потом удалились.

Как зачарованный смотрел я на это столпотворение. Изредка то здесь, то там мелькали лучи прожекторов, их свет вырывал из тьмы механические лапы «черепах», тускло отсвечивающие панцири, их ношу – прямоугольные бетонные блоки, за которыми они поодаль от меня опускались на дно. Там стоял гул. Это с транспорта бетон сбрасывали прямо в воду.

Один раз я с удивлением заметил рядом полосатую рыбину. Она попала в луч прожектора и заметалась. На ее боку я рассмотрел бело-розовую царапину. Рыба попала под фонтан пузырей. Ее подхватило, перевернуло и бросило вверх.

В ста метрах от моего эля появился водолаз. Он был в легком серебристом костюме, снимающем давление. В рукава его встроены искусственные мышцы, но, несмотря на это, человек выглядел стройным, даже изящным среди неуклюжих созданий, подвластных его воле. Я медленно приближался к нему. Это был Карин. Он как-то странно замахал руками. Я не понял. Эль плыл к нему. И тут подо мной стало подниматься дно. На моих глазах рос холм.

У подножия его стоял Карин и махал руками, словно пытался оттолкнуть меня вместе с элем.

. Эль качнуло. С вершины холма сорвались грохочущие струи воздуха. Меня выкинуло из сиденья, и я покатился к дверце. За стеклом – серая мгла, перемежаемая вспышками прожекторов. Гигантские пузыри хлопали и бурлили, как в кипятке, Обшивка дрожала. Я держался за ручку и ждал того главного удара, который должен был неминуемо последовать, окажись эль над самой вершиной холма. И он последовал. Эль подскочил вверх сразу метров на двадцать. Я покатился по боковой стенке кабины, потойу что эль перевернуло и смяло. Между краями дверцы и обшивкой образовалась широкая щель, в которую хлынул поток.

Я успел удивиться, что машина сравнительно медленно наполнялась водой и что я сам еще цел. Надежды на автоматику больше не было, в я быстро соображал, что делать: ложиться на грунт под защиту неуклюжих, но надежных «черепах», которые

39

как-нибудь, наверное, вызволили бы меня, или попытаться всплыть. Я бы выбрался из машины сам, без посторонней помощи, если бы удалось достичь глубины в пятнадцать метров. Мне даже не понадобился бы костюм.

Я подтянулся к панели управления, дал полньгй ход. Эль всплывал. Двигатель еще работал.

С каждой секундой глубина уменьшалась... Но и кабина все быстрее наполнялась водой. Машину швыряло и крутило, как в водовороте. Теперь я, пожалуй, не смог бы даже разыскать спасательный костюм, не то что надеть его.

Я знал: должен наступить такой момент, когда, преодолевая давление воды, я открою дверцу и, уцепившись за ввод наружной антенны, поплыву к солнцу.

«Быстрее, – торопил я машину, – вверх, вверх!» Вот сейчас досчитаю до тридцати и дерну ручку, подумал я, раньше нельзя – раздавит. Один, два... восемь... шестнадцать... Я сделал последний вдох. Воздух вышел из эля, и только под золотистым пластиковым сводом остался небольшой пузырь, но я не мог бы до него дотянуться.

Я замедлил дыхание, закрыл– глаза и продолжал считать. Двадцать два, двадцать три.... двадцать восемь... Пора! Я рванул ручку. И понял, что дверь заклинило.

Я не спешил сделать последний рывок, когда напрягаются все мускулы, когда в один порыв человек вкладывает все, на что способен. Все силы. И все умение. Я лишь постепенно готовился к нему, искал точку опоры для ног. Мое правое плечо и рука должны были послужить тараном.

Все зависело от того, насколько я сумею согласовать движение тела, ног и плеча. Точно три пружины, сложенные вместе, они должны резко выпрямиться. Три толчка должны сложиться вместе, тогда получится нечто вроде выстрела, который вышибет дверь.

Я готовился к последнему усилию. У меня не должно было оетаться ни малейшего сомнения в успехе. Уверенность удваивает силы. И я убедил себя. На это ушла минута.

Так... Я резко выпрямился. Это был страшный удар. Вмиг онемело плечо. Дверца отозвалась глухим звуком. Она подалась, погнулась. Я мог просунуть наружу руку! Но не мог выйти сам. Пауза. И еще удар. Почти такой же сильный. Я задыхался. Голова кружилась. Кажется, я глотнул воды. Но дверь распахнулась. Я медленно, осторожно выплыл. Чего там: я действовал сейчас по законам механики и физики, как «черепахи». В моем распоряжении было аесколько секунд и ни одного лишнего движения. Эль поднимал меня.

И тут я вдруг понял, что в следующую секунду потеряю сознание. Просто не вынесу, так хотелось дышать. Хотя бы просто выдохнуть воздух! И я стал выпускать воздух. Эль буксировал меня медленно, что-то не ладилось в его механизме, изувеченном подводной катастрофой.

Ну же! У меня стало темнеть в глазах. И в этот момент мы вынырнули на поверхность. Вдохнув воздуха, я почувствовал боль в груди. Но стало легче... совсем легко. Вокруг – море, светлый окоем, приволье. Только в ф-ороне, в полукилометре от меня,

40

вздымалась живая гора. Там бурлила вода, и трехцветная радуга блеклой полосой подрагивала над ее склонами.

Как далеко нас отнесло, подумал я, возможно, это течение... Нет, наверное, машина шла наклонно вверх. Значит, я пробыл под водой немного дольше, чем мне полагалось.

# # #

Я заметил океанский лайнер, который шел к берегу. Думаю, это было то самое судно, что сбрасывало над прораном блоки. Его очертания быстро таяли. Там, у горизонта, было желтое небо, а над головой синели плотные облака, и воздух казался прозрачным, колючим, каким-то электрическим. Эль мой ушел на дно, как только двигатель остановился. Машина легла на бок, словно устав, и тихо погрузилась. Я нагнул голову, открыл в воде глаза и смотрел, как она описывала спирали, становясь все меньше.

Я поплыл в ту сторону, где должен был быть берег. Расстояние не пугало. После случившегося я был готов к чему угодно, мне не хотелось только, чтобы меня искали.

Вдруг я увидел неясную продолговатую тень в воде. Она скользила впереди меня, на глубине примерно двадцати метров; пропала и появилась вновь. Это была акула. Она описывала широкий круг.

Кто знает, что привлекло ее сюда. Может быть, пузыри, клокотавшие над тоннелем, или мое беспомощное барахтанье. В ней было, пожалуй, метра три – молодая изящная рыбина.

Было что-то унизительное в том, что я сейчас боялся ее. Схватка была бы слишком неравной. У меня не осталось никаких иллюзий, когда эта живая торпеда стала круто сворачивать ко мне после каждого захода.

Я представил себе, как после шестого или седьмого круга она проскользнет подо мной, показав белое брюхо, и что из этого выйдет. В кармане моего пиджака чудом уцелел карманный компьютер с памятью, что-то вроде записной книжки. На панели его после каждого обращения к блоку памяти выскакивают такие симпатичные желтые цифры и надписи, вроде: «Вы перепутали адрес и время события, проверьте еще раз!» Не соблазнится ли акула этим удивительно умным прибором и не примет ли его за желанный деликатес? И я всерьез, никак не в шутку, полез в карман, достал компьютер и только тогда опомнился, понял: да, это пришел страх!

Я поворачивался после каждого ее маневра так, чтобы оказаться к ней лицом. А она все ближе подбиралась ко мне после поворотов. Оставалась одна надежда на спасение: не показывать ей, что я боюсь. Так, кажется, записано в старых морских книгах о правилах вынужденного этикета во время непредвиденных встреч такого рода.

Включив компьютер, чтобы он светился и мигал, я вытянул-руку. Акула шла прямо на меня. Нас разделяли десять метров, не больше. И я понял, что все сомнения, если только их можно было ей приписать, отброшены, она точно рассчитала траекторию.

В этот момент я увидел в светло-серой глубине, пронизанной желтоватым светом, что-то белое, бесформенное. Почувствовал движение воды, ее упругое давление. В трех метрах от меня

41

акула отвернула, испугалась. И тут же из воды выпрыгнула льдина, настоящий айсберг. С нее стекали шумные струи воды. Края айсберга опускались круто вниз, уходили в глубину.

Я торопливо поплыл к льдине и полез на нее, выбивая углубления моим компьютером.

Наверху было прохладно и сухо. Никогда раньше я не «увлекался альпинизмом, но теперь хорошо понимал чувства настоя– щих спортсменов: нелегко им в пути, но как здорово растянуться на вершине и после всех треволнений лениво созерцать окрестности, затянутые легким туманом.

...Надо мной в сторону берега пролетела стая крылатых ки-

беров.

ВТОРАЯ ПОПЫТКА РАССКАЗАТЬ О СЕБЕ

На айсберг опустился эль, подобрал меня и, замерзшего, невеселого, высадил в парке перед старинным дворцом. Ночью комната, куда меня* определили, наполнилась теплом, синими потрескивающими искрами, и я понял: меня будут лечить во сне. <

Утром мне стало лучше, но руки и ноги были как деревянные, для полного здоровья чего-то не хватало. Оправдались опасения: меня решили задержать здесь, в этом вместилище гармонии и древней, полузабытой красоты. За мной наблюдали, словно я впал в детство. Несколько дней благородного безделья были обеспечены. На третий день мне стало тоскливо. Я пожаловался. Но наблюдение за мной только усилилось. Я попался, как школьник при попытке к бегству.

На следующий день со мной связался Телегин. Я не пытался оправдываться, понимал, что доставил людям много хлопот и кругом виноват. «Айсберг, – вспомнил я, – ...айсберг. Что это

было?»

– Мы заморозили тоннель и соседний участок дна, – сказал

Телегин, – чтобы подремонтировать тоннель. Маленькая льдинка

всплыла.

...В парке был заброшенный, засыпанный отжившими листьями и древесной ветошью угол, куда я забирался, чтобы поскучать и подремать в тени 'больничных тополей. Однажды подошел чело-' век в пижаме, и мы долго беседовали. Никогда не доводилось мне – ни до, ни после – слышать более резкие отзывы о проекте

«Берег Солнца».

– Поймите, это утопия чистейшей воды, – повторял он так

убедительно, что я напрягал все внимание и пытался уловить суть

его аргументов.

Но есть расчеты, – возражал я.

Это несостоятельные расчеты. Ничего хорошего ждать не

приходится. Вспомните, сколько бывало неудач на пути развития

науки. Тупики неизбежны. Мы на них учимся.

У него был высокий лоб, редкие седые волосы и темные, «опаленные страстью и мыслью глаза». Он долго говорил о человеке и человечестве, и я никак не мог поймать нить его рассуждений: он возвеличивал античную культуру, высыпал, как из рога изобилия, ворох старых афоризмов и речений древних философов. Жесты его были так энергичны, а интонации так убедительны, что

42

я не-мог возразить ему. Это было воинствующее неприятие второй природы, созданной руками человека. Он старательно отделял человека, мысленно как бы очищал его от «технических примесей».

– Вспомните, – говорил он, – крылатое изречение столетней давности: если война – продолжение дипломатии, то автомобилизм – продолжение войны, только другими, средствами. Вспомните и скажите: разве все дороги и магистрали любого типа не опасней действующих вулканов? Разве можно когда-нибудь точно установить причину аварии 'или катастрофы? И разве любые технические новшества не приносят столько же ^огорчений, сколько преимуществ? Вспомните, что еще в древнем* Вавилоне . загрязнение реки каралось смертной казнью. И, несмотря на все строгости, во многих классических очагах цивилизации, где лопаты археологов отрывают развалины дворцов, великолепные скульптуры, чудесные сосуды, простираются ныне сожженные солнцем пустыни.

Но что же вы предлагаете? – спросил я.

Человеку нужно вглядеться внутрь себя. Вспомните старую

истину: познай себя!

Но можно ли познать себя, не проникая все глубже в окру

жающее пространство, не знакомясь с устройством мира и удиви

тельными механизмами природы? Одним словом, не изменяя

ничего вокруг?

Можно и нужно. Фигурально выражаясь, мы уже столкнули

костяшки домино. Нам все труднее предвидеть последствия изме

нений. Может быть, завтра нас с вами не станет...

Я не боюсь этого.

Вы обманываете меня и себя! – запальчиво воскликнул он.

Ничуть. Я познал себя.

Он растерянно остановился и пристально взглянул на меня, но, не найдя в выражении моего лица ни одной иронической черточки, как будто успокоился. С этой минуты его одолела непонятная апатия. Он иссяк, так и не найдя во мне сторонника.

На следующий день он явно избегал меня. А я подумал, что он говорил, в общем-то, довольно безобидные вещи: все равно это неосуществимо. А если вдруг... что будет если все начнут так думать и действовать. Не вернется ли человечество к истокам цивилизации? Костяшки домино действительно падают. Но в этом движении – и только в нем – залог будущего. Нужно попристальнее всматриваться в будущее. «А ведь он сам себе противоречил, – подумал я. – Разве не погребены памятники Месопотамии под песками, несмотря на то, что загрязнение реки каралось тогда смертной казнью?»

Я думал об этом и многом другом, подремывая в своей комнате, вспоминал...

* * #

...Совсем давно, еще до школы, я любил бродить по вздыбленным сугробам. Жили мы тогда еще не в городе, а далеко от него, на метеостанции. Я часто вспоминаю поселок моего детства...

У поваленного кедра за поселком после холодных ясных ночей я находил лосиные следы. Думаю, сохатый подолгу стоял и

43

смотрел на огни человечьего жилья, не решаясь подойти и спрятаться от стужи близ домов.

Белые куропатки склевывали почки с розовых кустов, торчавших среди растрескавшихся каменных глыб. Темные бусины их глаз двигались на фоне снега, как будто, ими играл ветер. За ними, прижав хвост, припадая и останавливаясь, хоронясь за заносами и белыми буграми, ползала лисица. Однажды я увидел ее совсем близко: мы подобрались к стае с разных сторон (я всерьез собирался поймать куропатку руками). За большим серым камнем пути наши сошлись. Я увидел блестевшие колючки глаз, острую звериную морду и замер. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга. Потом лиса неторопливо пробежала мимо меня и остановилась поодаль, оглянулась.

Как-то я провалился: шел, шел, да и упал в яму, прикрытую снегом. Попытался дотянуться до глинистых промороженных краев неизвестно откуда взявшейся ловушки и понял: выбраться самому не удастся. Я стоял на дне но колен» в снегу, который упал вместе со мной, и думал, что теперь делать. Не помню, чтобы я звал на помощь. Прошло примерно полчаса. Я увидел руку, протянутую мне, ухватился за женскую варежку и выбрался наружу. У моей спасительницы было серьезное лицо. Я успел запомнить ее длинное пальто с маленьким светлым меховым воротником и зеленую вязаную шапочку. Одета она была, пожалуй, не по-зимнему. Кажется, я забыл поблагодарить ее (в шесть лет я иногда забывал это делать). Ноги у меня озябли, и я направился прямо к дому.

Темнело. Когда через минуту-другую я оглянулся, женщины уже не было. Она как-то незаметно исчезла. А когда я рассказал эту историю отцу, он задумался на минуту и сказал, что женщины такой в поселке нет вообще.

Как же, я видел! —. удивленно воскликнул я, пытаясь

убедить его.

Могло показаться, – сказал он с тем удивительным хладно

кровием, которое я не раз подмечал у взрослых.

Странная история. Продолжения у нее не было. Но я пытался придумать его... Я не забыл ту женщину.

* * *

...Прошло много лет с того памятного дня. Октябрьским днем я вывел эль на загородное шоссе, сверкавшее после сильного холодного дождя. Со мной был друг. Мы сделали крюк, чтобы взглянуть на новый мост, державшийся на четырех металлических нитях. Над чистой темной рекой стелился белесый туман. Потом мы вернулись на шоссе. Машин было мало. С коричневых полей доносились влажные запахи земли. За полями виднелись лесистые холмы. Эль взлетел на подъем. Открылась легкая прозрачная панорама озера: голубоватый лес над дымчато-серебристой водой.

Дорога пошла вдоль мохнатого берега, и минуты две мимо нас скользил и струился влажный прохладный воздух, настоянный на хвое и озерных травах. Я уловил летучий аромат дыма, смолы и меда.

– Жаль, быстро промчались, – сказал мой друг, очарованный

мягкими красками осени.

Я повернулся к нему и что-то сказал. В тот же момент заметил краем глаза большой шар впереди нас. Шар сиял как большая жемчужина. Это было матовое ровное свечение с легким, едва заметным розовым оттенком. Мы быстро приближались к нему.

Впереди стеной стоял лиственный лес, украшенный багрянцем и золотом. Я различал там жаркие краски кленов и черемух, ярко-желтый цвет осиновой листвы, огненно-красные пятна кустов, исполинские кроны дубов.

Эль бежал вдоль пламеневшей стены леса. Рядом с высоким дубом, под седой его кроной светился шар. И возле него стояла женщина. Я узнал ее. Та же вязаная зеленая шапочка и пальто с меховым воротником. Она как будто улыбалась.

– Смотри! – воскликнул я невольно в тот самый миг, когда

узнал женщину.

Но эль проскочил мимо.

– Что случилось? – спросил друг.

Я махнул рукой. Слишком долго пришлось бы рассказывать. К тому же шар он просто не заметил. Когда мы вернулись, там никого не было... Только лес пламенел по-прежнему и багряная его стена казалась бесконечной.

...Может быть, в этом и нет никакой тайны, просто я ошибся, вот и все. Что касается светящегося шара, то он вызывает в моей памяти случаи, рассказанные другими. Пожалуй, это загадка, если говорить искренне, и загадке этой много лет.

Шар чем-то напоминает горящую лампу, но отгорожен как будто невидимым колпаком. Для меня эта встреча стала символом связи времен. Не. исключено, что это одно из проявлений пространства – времени, которое с таким трудом поддается изучению.

Загадку можно не замечать и не обращать на нее ровно никакого внимания. Но я помнил об этом.

СОН. НЕЗНАКОМКА ИЗ ДЕТСТВА

В мой сон вошли едва уловимые запахи и шорохи. В парке шумели деревья. Наверное, я не закрыл окна, и к утру в комнате стало прохладно.

Но еще раньше я просыпался. Я говорил. С кем же?..

...Женщина с коротко подстриженными волосами, тонкой ниткой коралловых бус на стройной шее. Бусины были красными, как густая кровь или как темная ржавчина, причудливой формы, но гладкие, с отсветами мерцающих точек. Я долго не узнавал ее. Пока мы не заговорили. Она сидела на стуле у самого окна.

На улице прохладно, – сказала она. – может быть, при

крыть окно?

Нет, не надо, впрочем, если вам холодно...

Мне? – удивленно спросила она. – Холодно? Ну нет...

Ее реплика озадачила меня. Я сидел за столом, гораздо дальше от окна и то ощущал легкий озноб: Впрочем, он скоро прошел. Меня не удивило, что на улице ночь и что визит ее, следовательно, можно назвать поздним. Я пытался об этом думать, но

45

44

никак не мог сообразить, была ли какая-то причина ее прихода или нет. Мой сон как будто начинался с середины.

– Вам нравятся мои бусы? – спросила она с наивной интонацией.

– Очень красивые бусы, – отозвался я, и у меня вдруг воз

никло такое чувство, что одновременно я ответил и на другой

ее вопрос. И как будто этот другой вопрос, не относящийся к

бусам, был важнее для нее Но потаенный смысл разговора все

еще не доходил ¹до моего сознания.

Она улыбнулась. Спросила:

– Вы помните меня? Или забыли?

И я вспомнил. Но не сказал вслух. Промолчал. Просто кивнул.

– Хорошо, что вспомнили, – сказала она и опять улыбнулась.

Улыбка у нее была едва заметная. Только глаза улыбались, но

не губы. Меня вдруг осенило. Я понял, почему она спросила о бусах. Хотела сказать, что я не смогу ее больше увидеть. Вот что она хотела сказать! Она кивнула, словно подтверждая мою догадку.

– Я давно не видел вас, – сказал я и'тут же заметил, что

лицо ее стало серьезным, даже озабоченным. Как тогда... почти

сорок лет назад, зимой, когда она наклонилась над заснеженной

ямой, чтобы подать мне руку. Но с тех пор она не изменилась,

. вот в чем штука, и я почему-то не был нисколько этим удивлен.

– Что же случилось? – спрашивал я. – Куда вы исчезли?

Она наконец рассмеялась. До того необыкновенен был мой

вопрос.

– Я понимаю, – поправился я, – Очень даже хорошо пони

маю, как сложно...

Смех застыл в ее глазах, И я будто бы спросил ее, почему эта встреча только сон.

– Но во сне время бежит иначе! – воскликнула она. – За

одну минуту можно поговорить о многом.

И я опять понял скрытый смысл ее ответа: «Пусть это останется сном!» И понял, что смог раньше увидеть ее только потому, что случилось нечто непредвиденное, из ряда вон выходящее. Что же? Я вспомнил далекую зиму в северном поселке... Что случилось тогда?

Нет, не могу понять... – сказал я откровенно, и она, ко

нечно же, догадалась, о чем я... и сказала:

Это было так давно.

«Вот оно что», – подумал я, и опять возник другой, настоящий ответ: незадолго до того, в один прекрасный день и час космический зонд поднял со дна впадины подводный цветок. Там, на планете в созвездии Близнецов. Наш земной зонд. Посланный предками, он успел приблизиться к горячей планете, облететь ее, сесть, успел поднять со дна добычу. Вот в чем дело! Совпадение казалось случайным и закономерным. Мысль работала быстро, я пробовал разобраться в вихре событий. Но как передать словами эту удивившую меня взаимосвязь явлений и фактов, разделенных годами и парсеками?

Мне придется начать издалека.

Кто похож на нас во вселенной? Где миры, на которых есть жизнь? Поколения исследователей и мечтателей задавали себе эти вопросы и пытались на них ответить. Придумали даже гипо-

46

тетический язык для межпланетных и межзвездных контактов– линкос. Будто бы и в,самом деле полезно обмениваться фразами, основанными на математических аксиомах и константах. Наконец стало ясно: контакт возможен при близких уровнях развития цивилизаций. В иной ситуации диалог носил бы даже забавный характер, а его последствия трудно было бы ₍предвидеть. Кто рискнет на свой страх и риск вмешаться в естественный ход событий? Сделав это однажды, нельзя потом освободиться от необходимости делать это постоянно. Начав, нельзя остановиться. Можно говорить лишь о локализации такого влияния, но и это стоит огромного напряжения: ведь на арену действующих сил выступает пространство – время. И еще один фактор, который мы склонны недооценивать. Это энергия-точность... именно так. Чтобы электронная машина вычислила тридцать знаков после запятой, нужна энергия: расчет длителен, утомителен. Многие часы и дни работы – снова затрата энергии. Только тогда результат точен. А если говорить о больших величинах, об очень высокой точности? Если, к примеру, нужно получить пятьдесят, сто знаков? Может показаться, что это абстрактная задача, никому не нужная. Безусловно, если речь идет о масштабах планеты или даже солнечной системы.

Но, положим, требуется рассчитать положение космического зонда, отправленного за тридевять земель, к другой планетной «карусели» – для того, чтобы управлять им? Чтобы движения его механических рук были точны, чтобы электронные зрачки его работали бы наподобие птичьего глаза? Речь идет о метрах, сантиметрах, прибор должрн ощущать их сквозь пустоту космических бездн. Рассмотреть один-единственный атом под увеличительным стеклом. Попасть пулей в невидимую мишень. Различить на дне океана песчинку. Вот на что это похоже. Только еще труднее>

Сто цифр... В недавнем прошлом это стоило бы энергии всей планеты. Сто двадцать цифр ^– энергия всей солнечной системы. Вот что означает точность и достоверность. Управлять на близком расстоянии, на самой планете? Тогда нужно передать туда энергию. И тоже издалека. И тоже точно. Но ведь управлять нужно не только зондами. И не только киберами...

Вот почему отношения между цивилизациями разного уровня – задача, чаще' всего непосильная ни для одной из них.

Но контакт с равными себе совсем другое дело. Он ускоряет развитие почти всегда. Он почти невероятен, это правда. Случайную возможность легко упустить. У таких цивилизаций нет карты галактики с пометками против обитаемых миров...

И вдруг опускается зонд. Посланец с далекой звдвды (ее почти не видно на здешнем небосводе, не говоря уже о планетах, ее спутниках, – уж их-то не рассмотреть даже в самый сильный телескоп).

Контакт может состояться. Стоит только механической руке зачерпнуть грунт в нужном месте. Маленькое отклонение, промах – и возможность общения утеряна на тысячелетия, если не навсегда. Нить межпланетной связи окажется разорванной: в бескрайней вселенной найдется немало других объектов для исследования. Что по сравнению с утраченной навсегда возможностью пауза в столетие? Пусть даже через двести лет

47

проснется заколдованный стихиями мир подводных цветов – и тогда это будет праздник 'для всех. Но он никогда не проснется, если наш земной зонд не поднимет грунт с цветком, если механическая рука промахнется, если внимание электронного глаза привлечет глыба гранита, песчаника или просто горка глины. Только равные, только представители близкой цивилизации могут снять вековечные чары: другим, даже более могущественным, туда дорога заказана.

Правда, они могут кое-что: нетрудно чуть-чуть поправить движение механической руки, не так ли? Ведь это, все равно могло произойти само собой. Случайно. Вмешательство? Отнюдь...

– Ну вот, – сказала женщина с коралловыми бусами, – так,

быть может, это и произошло тогда.

И она снова улыбнулась, на этот раз чуть лукаво. А я стал думать о продолжении истории. Стало ясно, как развивались события.

Как раз тогда она была нашей гостьей, если только так позволительно выразиться, – незаметной, неприметной, – но так и должно было быть. С ней был кто-то еще, все вместе они наблюдали и за нашим зондом, посланным к Близнецам (мы о нем давно и думать перестали). Это же поворотный пункт! С него могли начаться наши отношения с соседями по Галактике. И вот они решились: небольшая коррекция – и манипулятор нашел камень, испещренный письменами, и цветок на дне бассейна... свершилось. То же самое могло произойти и само по себе. И все же это был удивительный по нашим понятиям и масштабам эксперимент. Они измеряли параметры зонда отсюда, с Земли, и тут же вводили новые данные, на расстоянии в десятки световых лет... Трудно даже вообразить такое. Вот почему она лукаво улыбнулась, когда сказала: