Текст книги "Искатель. 1980. Выпуск №2"
Автор книги: Дик Фрэнсис
Соавторы: Владимир Щербаков,Юрий Тарский
Жанры:
Научная фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
СОДЕРЖАНИЕ
Юрий ТАРСКИЙ – Дуплет в угол 7
Владимир ЩЕРБАКОВ – Семь стихий 14
Дик ФРЕНСИС – Последний барьер 66
№ 116
ДВАДЦАТЫЙ ГОД ИЗДАНИЯ
ЮрийТАРСКИЙ
ДУПЛЕТ В УГОЛ
Расснаэ
В
безоблачном голубом небе висело огромное оранжевое солнце. Слепящие блики отражались от каждой морщинки на воде. Крашенинников отстранился от перископа и плотно прикрыл веки, чтобы дать отдых глазам, однако какое-то время перед ним еще продолжали вспыхивать и искриться радужные солнечные зайчики. Просто не верилось, что только вчера тут бушевал шторм и дыбились высоченные волны, а по угрюмому небу мчались наперегонки набухшие дождем тучи.
Открыв глаза, Крашенинников встретился с сочувственным взглядом Рудова, своего старшего помощника. Тот предложил:
Давайте подменю вас Устали, командир?
Есть малость, – признался Крашенинников. – Глаза ре
жет, будто песком запорошило. Четверть часа передышку по
жалуй, не помешает.
Уступая Рудову место у перископа, предупредил:
– Ближе, чем сейчас, к паруснику не подходите.
Он присел возле деревянной конторки со служебными журналами. Рассеянно проглядел последние записи в вахтенном журнале, спросил о чем-то инженер-механика и, не дослушав ответа, неожиданно поднялся. Прошелся по отсеку раз, другой и вдруг круто свернул к штурманскому столу.
Широко расставив ноги, опершись обеими руками о стол, Крашенинников вглядывался в белый прямоугольник карты. Ничего нового для себя он на ней не увидел: карта как карта. От ее левого нижнего угла тянулась вверх, почти наискось, извилистая бахрома берега с полукруглым углублением в середине, напомнившим биллиардную лузу. Над ним – надпись мелким курсивом: «Бухта Рыбацкая». Чуть ниже и левее входа в бухту красной тушью очерчен и негусто заштрихован квадрат – позиция подводной лодки.
Крашенинников сумрачно смотрел на карту, по привычке покашливал в кулак. Начштаба бригады перед выходом лодки в море сказал на инструктаже: «Имеются данные, что противник оборудовал в Рыбацкой тайную базу для своих субмарин. Вроде непохоже, но чем черт не шутит. Проверьте, командир. Если подтвердится, авиация раскатает эту Рыбацкую как бог черепаху.– И жестко предупредил: – Но, пока не убедитесь, что там что-то есть или нет ничего, из квадрата на вольную охоту ни-ни!»
Крашенинников ответил: «Понятно!» Но то было тогда, не сейчас... Пятый день подряд он шныряет как челнок туда-сюда у входа в эту дурацкую лузу, глаза, можно сказать, проглядел в перископ, а толку – нуль. Ни одно судно не вошло туда и не вышло оттуда. В самой бухте – подлодка близко подходила к ней – тоже ничего подозрительного. Вдоль берега подковой изогнулся крошечный поселок: домики рыбаков, надворные постройки, сушильни для рыбы. В центре – кирпичная кирха, рядом – ветхий причал с неподвижно застывшим допотопным подъемным краном. Ни намека на присутствие в бухте подводных лодок – уж их-то Крашенинников углядел бы, глаз у него наметанный. Время между тем шло, взятые на поход запасы убывали, а сколько часов или дней торчать еще тут, караулить бухту – он не представлял. Без разрешения не уйдешь, и запрашивать штаб охоты нет: что подумают там о его, Крашенинникова, командирской выдержке. Когда совсем уже решился послать радиограмму, даже написал ее, сам дьявол, видно, вытолкнул из-за горизонта эту галошу!..
Командир скользнул взглядом по столу. «Аккуратен, однако, наш штурман!» – подумал с одобрением. Прокладочная линейка, транспортир, остро заточенные карандаши уложены по одну сторону карты, по другую – стопка нужных пособий: мореходные таблицы, лоция Балтийского моря, астрономиче-
2
3
ский ежегодник. На темно-коричневой обложке лоции голубеет бланк радиограммы. Крашенинников взял его в руки, перечитал текст, хотя и знал наизусть – сам ведь писал. Затем неторопливо сложил бланк вдвое, прогладил пальцами на сгибе и сунул между страниц книжки. «Разберусь с обстановкой и пошлю»,–решил окончательно.
Сменив старшего помощника у перископа, он поставил окуляр по глазам и принялся снова дотошно разглядывать парусник.
При встрече с ним ничто не вызывало у Крашенинникова особых эмоций. Ну, идет по морю парусная трехмачтовая шхуна лпусть себе идет, не субмарина же... флага не видно, а потому, немец это или нейтрал, не определить. И конечно, не всплывешь, чтобы спросить: «Здрасьте, а вы кто будете?»
По его приказу рулевой изменил курс, и подводная лодка описала большой круг, обойдя парусник со всех сторон. Крашенинников хорошо рассмотрел его, поставив оптику на увеличение. Обычная шхуна, каких полно и у немцев и у шведов. Похоже, грузовая: такие возят мелкие грузы между рыбацкими поселками. Водоизмещение тонн триста пятьдесят, от силы – четыреста. Паруса прямые, хорошо наполнены ветром, только плохо подтянутый кливер полощет из стороны в сторону. , На палубе судна четверо заняты обычной матросской работой: возятся с брезентом, раскатанным на лючинах трюма. Флаг – маленький, повис тряпкой на гафеле бизань-мачты.
– Не нравится мне этот парусник, старпом! Ох, не нравит
ся! – процедил сквозь зубы Крашенинников, но его услышали
в самых дальних уголках притихшего центрального поста.
– Почему не нравится? Некрасив, что ли? – подал голос
Рудов.
Вольно смел. Посередке моря елозит, словно бы войны
ему нет. Палуба высоко над водой – значит, без груза. А по
чему?.. Куда, откуда идет, не понять...
Вы полагаете... – начал старпом.
Ничего я пока не полагаю, – буркнул Крашенинников.
Тогда топите его —г и дело с концом 1
А если нейтрал?
Знаем этих нейтралов! Мы истекаем кровью, а они рудой
с Гитлером приторговывают на нашу погибель, – проговорил
Рудов дрожащим от гнева голосом и будто отрубил: – На дно
его, гада!.. Если фашист, туда и дорога, если нейтрал – сам
виноват, в другой раз пусть флаг несет, как положено!
На дно пустим – другого раза у него не будет, – усмех
нулся командир. – Насчет руды и прочих фиглей-миглей вы
верно сказали, не спорю... Но... не пиратствовать же.
А если это фашист? – упорствовал Рудов.
Тогда потопим,
Рудов словно прожег командирский затылок горящим взглядом и сказал с горечью, совсем тихо:
– Ну как же, мы – гуманисты!..
Крашенинников нахмурился и стиснул рукоятки перископа. Его подмывало ответить Рудову резкостью, отчитать за слишком вольный тон, но он пересилил себя. Злость и беспощадность старпома, угрюмость, появившаяся в его характере, з
4
общем-то были понятны: в Белоруссии, откуда он родом, у него остались старики родители, жена с сыном. Второй год там фашисты, и известно, как они лютуют на оккупированных землях. И все-таки Крашенинников не промолчал, сказал подчеркнуто сухо и твердо:
– Мы, однако, не фашисты, международные законы нару
шать не будем. – И, желая положить конец тягостному для
обоих разговору, повысив голос, приказал: – Рулевой, право
на борт, пойдем на второй круг. Гидроакустику – усилить на
блюдение!..
Дважды щелкнула рукоятка дальномерного устройства. Командир поднял голову, чтобы взглянуть на визирный круг и, снова припав к перископу, объявил:
– Дистанция до шхуны семь с половиной кабельтовых, пе
ленг – сорок девять градусов. Залисато в вахтенный журнал!
Он сердился не только из-за словесной стычки со старпомом. Вот уже третий час подлодка, словно привязанная, тащилась за парусником. Куда он – туда и она.
Подозрительна Крашенинникову эта шхуна. Слишком франтовата для грузовоза. К тому же идет черт знает какими галсами. •Они представлялись ему и бесцельными и нелогичными. Обычный «грузовик» вряд ли стал бы выписывать замысловатые зигзаги почти на одном месте, а спокойно, экономя время, шел бы себе намеченным курсом.
К шхуне Крашенинников присматривался терпеливо, стараясь не пропустить ни одной мелочи. Терпения у него – потомка архангельских поморов, прозванных «трескоедами», сызмальства приученного к морю, – хватило бы не на одну такую шхуну. «Тут что-то не так!» – думал он и копил наблюдения, чтобы сделать окончательный вывод.
Крашенинников немало слышал о хитрых судах-лозушках, да и в книжках про них читал. В первую мировую войну их особенно широко применяли и англичане и немцы. Были сообщения об использовании ловушек и в эту войну, правда, в Атлантике. Идет себе по морю эдакое безобидное с виду суденышко, а чуть подлодка противника высунет нос, откуда только -пушки, пулеметы, глубинные бомбы возьмутся. Трах-бэх – и нет доверчивой субмарины: одни пузыри да масляные пятна на волнах...
Пока Крашенинников ломал голову, пытаясь разобраться с парусником, подводники в отсеках занимались своими повседневными делами. Все уже знали, что командир «обхаживает» необычную цель, не было известно лишь какую – это вездесущий «матросский телеграф» расшифровать еще не успел.
Во втором отсеке информация всегда скудна, хотя он и соседствует с центральным постом. Отсек из самых больших на подводной лодке, но расписаны в нем по боевому расписанию лишь четверо: трюмный машинист, чье заведование—помпа и клапаны системы погружения и всплытия, электрик, обспу-живающий аккумуляторную батарею 1, а также военфельдшер с коком (по совместительству кок еще и санинструктор), ра,ски-нувшие лазарет в отсечной выгородке. пышно именуемой «командирской кают-компачией». Боевого оружия, работающих механизмов, сложных приборов во втором отсеке нет, и по-
5
этому все четверо коротали время, расположившись на дерматиновом диванчике и двух вертящихся креслах вокруг узенького обеденного стола.
Эх, ребята, об одном мечтаю: послал бы нам боженька
фрицевский транспорт размером побольше, хотя бы как в прошлом походе! – произнес мечтательно трюмный машинист Свирин.
– Какой бы ни послал, лишь бы послал, – откликнулся кок
и поглядел на Свирина, часто моргая белесыми ресницами.
Евгений Ивлев, электрик, молодой матрос из ленинградцев, прозванный на лодке Роденом за склонность к задумчивости и умение рисовать, прислушиваясь к разговору товарищей, тоскливо размышлял: «Проклятый Гитлер! Что сделал с нами со всеми?! Только и мечтаем, как бы потопить транспорт «пожирнее». И еще, и еще...» Евгений прикусил губу и вздохнул, тяжко, взахлеб.
Моряки уставились на него с недоумением. Военфельдшер сощелил веки, кольнул Ивлева острыми черными глазами. Кок спросил:
– Ты чего, Роден?
Евгений через силу улыбнулся и солгал:
Да так, задремал... Страшное, видно, приснилось.
Это бывает, – солидно заметил кок.
Интересный компот получается, комсомольцы, атеисты, а
бога через два на третье вспоминаете. С чего бы это,
а? – насмешливо протянул военфельдшер Габуния и потрогал коротенькие усики.
Подводники переглянулись. Кок заморгал и почесал затылок.
Да в боге ли дело! Бог вроде присказки, – загорячился,
даже привстал с кресла Свирин. – Главное – фашиста то
пить, а мы вместо этого по морю туда-сюда телепаемся.
А что, может, командира у перископа подменишь, Сви
рин? – спросил с ехидцей кок. – Дуй, кореш, к нему и режь
напрямки: так, мол, и так, товарищ капитан третьего ранга, при
был подменить, раз сами не справляетесь.
Тебе бы только подъелдыкивать, Общепит, – обиделся
Свирин. – Вот у нас на «Двадцатке» командиром был каплейт
Шилов... Вот это лихой мужик!..
– Лихой мужик!.. – передразнил Свирина кок и вдруг
взбился. – Ты нашего батю не хули! Без году неделя на лодке,
а туда же – судит, рядит...
Военфельдшер откровенно насмешливо оглядел матросов и поцокал языком.
– Не матросы – боевые петухи! Ишь, самого командира корабля взялись судить: один обвиняет, другой защищает. Или, может, я ослышался?..
В отсек заскочил штурман. Военфельдшер ухватил его за рукав и отвел к переборке, подальше от навостривших уши матросов.
– Какие проблемы терзают вас, товарищ Эскулап? Пригото
вили ли вы для нас, истомленных трудами и заботами, что-либо
эдакое поддерживающее? – пытался отшутиться штурман, ко-
торого Габуния забросал вопросами о том, что делается в центральном посту и на поверхности.
– Клистир я тебе приготовил самый большой! – выкрикнул
военфельдшер. – Давай отвечай на вопросы, Вано! Э-э, что
молчишь?
Штурман коротко рассказал о паруснике. Габуния слушал, покачивал головой, и в такт его дзижениям на стене отсека колыхалась огромная носатая тень
Слушай, Вано, сколько можно ходить с места на место за
этим вшивым парусником? – жа,рко дыша в лицо штурману,
зашептал Габуния. – Э, парень, давно пора ему резекцию де
лать!
Ты командиру скажи, – посоветовал штурман и шагнул к
двери в центральный пост. Уже закрывая ее, на миг задер
жался, согнав улыбку с лица, серьезно спросил: – А валерьян
ка у тебя есть, Эскулап?
Конечно.
Так пей. Говорят, помогает...
...На поверхности моря обстановка не менялась. Парусник закончил очередной поворот и лег на новый курс. То же самое сделала и подлодка. Крашенинников нервничал, но виду не показывал: действовал, как обычно, неторопливо, команды подавал, не повышая голоса. -
Подводная лодка описала полную циркуляцию и еще ближе подошла к шхуне. Теперь судно просматривалось во всю длину. В окуляр с увеличением можно было разглядеть даже многие мелочи.
«Чья же это посудина?» – гадал командир, вглядываясь в повисший безжизненно флаг. И тут, как иногда случается, порыв свежего ветра, словно по заказу, чуть шевельнул складки флага, а затем и развернул его полотнище. Крашенинников отчетливо увидел желтый крест на синем поле. «Значит, все же нейтрал, швед!» – сказал он себе и мысленно порадовался, что не последовал совету Рудова, не ударил по шхуне торпедой.
И все же отпустить это судно он не мог. И не хотел. Что-то подсказывало ему не делать этого. И верх в споре со старпомом его не порадовал. Не желая обидеть Рудова, Крашенинников буднично, без всякого нажима объявил:
– Парусник – нейтрал, несет шведский флаг. Штурман, по
смотрите на него, а потом загляните в справочник судов тор
гового флота, нет ли его там?
Пока штурман рассматривал шхуну в перископ, Крашенинников стоял возле него с закрытыми глазами и раздумывал, как быть с судном дальше. Штурман поглядел на парусник и, уйдя в свой закуток, стал шелестеть страницами толстенного справочника, а командир, так и не приняв решения, снова склонился к окуляру. Впрочем, решение он все же принял – не торопиться.
«А это что за надстроечка? И вот эта?.. Не пушки ли там запрятаны?!) – недоверчиво присматривался он к шхуне. И тут же опровергал себя: «Да нет, какие там пушки! Обычные тамбуры над люками. И команда как команда: кто в белом, кто в черном, в свитерах, в вязаных жилетах, в штормовках, с капюшонами. И по судну слоняются так, как не бывает на воен-
6
7
ных кораблях». Крашенинников увидел, как матросы, что возились с брезентом, перешли к якорной лебедке на баке. Еще двое драили палубу швабрами. А по мостику не спеша прохаживался толстяк в фуражке – возможно, капитан.
Тошно было Крашенинникову от одного вида этого парусника. Топить нельзя – по флагу нейтрал, всплыть и остановить для проверки – опасно: вдруг это все же ловушка. Вот и злился, и корил себя в душе за нерешительность.
Гидроакустик доложил:
– Море и горизонт чисты, слышу только шумы парусника.
Похоже, насос воду качает.
Подоспел доклад и штурмана: в справочнике вообще нет сведений о малотоннажных судах торгового флота Швеции. . Крашенинников приказал:
– Артрасчетам обоих орудий быть в отсеках рядом с цент
ральным постом! Боцман, подвсплыви, погляжу на супостата
еще разок! Поднять перископ!
Боцман громко докладывал каждый метр пройденной глубины. Пискляво прожужжала лебедка, подняв перископ. Он был еще под водой, и Крашенинников заранее повернул его" призмой в сторону, где должен находиться парусник. Сначала был виден только зеленовато-голубой сумеречный свет, но в окуляре постепенно светлело, и наконец он будто вспыхнул от яркого буйства солнечного дня. Головка перископа вышла из воды.
Ага, вот он! – прошептал Крашенинников, чуть повернув
перископ, затем обвел им вкруговую по всему горизонту.
На море ничего не изменилось: в окуляре по-прежнему только
шхуна. И тогда он решился. Подал команды:
Опустить перископ! Артрасчеты в центральный пост| Боц
ман, всплывай!..
Море еще омывало палубу, а Крашенинников, лейтенант Федосов, командир артиллерийско-торпедной боевой части, и комендоры уже выскакивали из рубочного люка и бежали к пушкам.
На паруснике заметили всплывшую подводную лодку, засуетились, забегали. На мачтах прибавилось парусов. Шхуна накренилась, круто поворачивая, и понеслась прочь от подводной лодки.
Взобравшись на крышу рубочной кабины, боцман замахал флажками, вызывая парусник. Под диктовку командира он просемафорил на шхуну приказ из Международного свода сигналов: «Остановиться и лечь в дрейф! При неисполнении открываю огонь!»
Крашенинников поднял бинокль к глазам и навел на судно._ На сигналы оно не отзывалось, хотя боцман и повторял их беспрестанно. На палубе и мостике шхуны не было видно ни души.
– Вот дьяволы! – плюнул в сердцах Крашенинников и при
казал лейтенанту Федосову: – Предупредительный выстрел!
Да гляди не врежь в него, дуролома!
Отрывисто грохнула носовая пушка. Воздух еще звенел и вибрировал, когда из воды перед форштевнем парусника поднялся снарядный всплеск. Судно рыскнуло на курсе и начало новый поворот.
8
Командир показал Федосову три пальца. И тут же лейтенант скомандовал артиллеристам:
– Три снаряда впереди по курсу судна, беглым – огонв!
Выстрелы прозвучали почти слитно, отдавшись в ушах долго
не смолкавшим' громовым рокотом. Впереди шхуны поднялся частокол из водяных фонтанов. Она снова резко повернула и, не отвечая на сигналы с подлодки, уходила зигзагами.
Крашенинников дал полный ход обоими электродвигателями, и распорядился готовить дизели к работе в позиционном положении. Он изменил курс лодки, развернув ее так, чтобы могли стрелять оба орудия. Со шхуной не сближался, хотя дистанция стрельбы для его сорокапяток была еще великовата. Решил быть осторожным до конца. Его злило упрямство шведского дурака-капитана, который из-за трусости или,, наоборот, лихачества подставляет свое судно и экипаж под огонь пушек, злило его и то, что, участвуя в этой навязанной ему игре в кошки-мышки с парусником, он может стать .мишенью для гитлеровских самолетов: день-то вон какой ясный, самый что ни на есть летный.
Очередных три снаряда легли с небольшим перелетом впереди шхуны, три последующих – за ее кормой. Расстояние между нею и подводной лодкой Крашенинников сохранял неизменным. И тогда случилось то, чего он не ожидал.
Синий флаг с желтым крестом на бизани шхуны исчез. На его месте по ветру распласталось полотнище с раскоряченным пауком-свастикой. В тот же миг снизу, из люка, высунулась голова штурмана. Лицо у него было багровое, в белых пятнах. Задыхаясь от быстрого подъема по крутому трапу, он выкрикнул:
– Товарищ командир, парусник радирует открытым тек
стом по-немецки: «Всем! Всем! Всем! Атакован советской под
водной лодкоу! На помощь!»
Крашенинников махнул рукой штурману и повернулся к Федосову:
– Огонь на поражение!
Воздух содрогнулся от слитного протяжного грохота. На палубу со звоном упали стреляные гильзы.
Море перед парусником вспучилось, выбросило три начиненных огнем водяных смерча. Парусник– вильнул в одну, в другую сторону. На миг его скрыла поднявшаяся из волн и радужно светившаяся на солнце стена. Позади мостика шхуны сверкнуло несколько ярких вспышек, взметнулся язык пламени, и густо повалил дым, пачкая голубизну неба ядовито-черными пятнами.
Паруса на мачтах шхуны вдруг опали, и она, пройдя по инерции какое-то расстояние, остановилась. К топу фок-мачты торопливо поползли пестрые флаги.
Что они? – спросил Крашенинников у боцмана. Тот уже
быстро листал пухлый том свода международных сигналов.
Застопорили ход. Просят разрешения спустить шлюпки и
покинуть судно.
Давно бы так, а то фокусничают, – удовлетворенно про
бурчал Крашенинников и приказал прекратить огонь.
Вот гады, под шведов рядились, думали, что мы лопушки
9
и пропустим их за здорово живешь! Хрена два им! – радовался боцман.
– Запросите название судна, с чем, откуда и куда идет, —
резко оборвал его командир.
Боцман замахал флажками. Ответ со шхуны докладывал по словам:
– Частная шхуна «Рози», порт приписки Кольберг. Экипаж семнадцать человек, капитан Шуккерт. Идет с железной рудой из Швеции, из Лулео, в Клайпеду... Товарищ командир, они по-русски шпарят, – удивился боцман. – Пишут: «Мы – мирный корабль... Нет оружие, нет пушка».
– Ответьте: исполняйте приказ! Немедленно оставить судно!
Через пять минут открываю огонь! – злым голосом приказал
командир.
«Ишь ты, «мирный корабль», а в трюмах – руда для снарядов и пушек... Да за один обман с флагом этого «мирного» стоило бы на дно без предупреждения отправить!» – гневно думал Крашенинников, рассматривая шхуну в бинокль. Вспомнился разговор со старпомом, и он пожалел, что все же был с ним излишне резок.
По его приказанию рулевой изменил курс, и подлодка начала медленно приближаться к лежавшему а дрейфе паруснику. С него уже спустили шлюпки, и в них скатывались по штормтрапам и прыгали прямо с борта обезумевшие от страха люди. Одна за другой шлюпки отошли от шхуны. В последнюю сел толстяк с портфелем под мышкой. Матросы гребли вразброд, и шлюпки вертелись почти на месте поблизости от шхуны. По ее палубе от борта к борту метался забытый командой большой черный пес.
Крашенинников пересчитал глазами людей в шлюпках. Их было семнадцать. Трое в бинтах «Видно, зацепило осколками», – решил он. Подлодка вышла к правому борту парусника. Здесь не было такого дыма. Крашенинников вгляделся в бинокль и ахнул. В борту судна зияла пробоина. С добрые ворота! Но шхуна не тонула. «Почему?.. Можно подумать, что в ее трюмах не железная руда, а пробка или пустые деревянные бочки!»
Из предосторожности командир еще раз изменил курс лодки и прекратил сближение с парусником.
– А еще какие сюрпризы? – пробормотал он вслух, ощу
пывая судно настороженными глазами. На мостике, в стенке
штурманской рубки, показавшейся ему теперь излишне громозд
кой для миниатюрного парусника, он увидел щели, похожие на
амбразуры, а на крыше рубки – странную короткую трубу.
«Что это? Труба поворачивается?.. Да ведь это же перископ!..»
В тот же миг на палубе покинутого командой судна показалась
и сразу скрылась чья-то голова.
Так вот каков этот «мирный корабль»!.. Крашенинников больше не колебался, приказал открыть огонь по шхуне.
Снаряды рвались на мостике, на кормовой надстройке судна, вздымая на большую высоту снопы огня, черного дегтярного дыма и деревянных обломков. Рухнула обращенная к лодке стена штурманской рубки, и взорам подводников открылась малокалиберная скорострельная пушка с тонким, словно игла,
10
стволом. Вокруг станины пушки в безжизненных позах лежали артиллеристы. Из люковых тамбуров, дверей надстройки выскакивали и метались по палубе люди в форме гитлеровского военного флота. Шхуна заметно осела в воду и накренилась на правый борт. По наклонной палубе люди, как с горки, скатывались в море и пытались вплавь добраться до шлюпок, которые с началом обстрела убрались подальше от судна.
Крашенинников приказал приготовить к выстрелу торпедный аппарат, но не спешил использовать его. По правде говоря, ему было жалко торпеды, которая могла пригодиться для более стоящей цели, а снаряды и так исправно поражали парусник. Взрыв на его баке сорвал с фундамента якорную лебедку. Из клюза выпал двулапый якорь и увлек за собой под воду оборванную якорную цепь. Покачнулась и рухнула в море, обрывая ванты и штаги, изуродованная грот-мачта. .
– Все, хана фашисту! – выругался боцман и перекрестил
парусник ладонью.
И тут из люка послышался взволнованный голос старпома:
На шхуне остались люди! Они переговариваются по гидро
акустике со своей подлодкой. Слышим ее шумы. Лодка при
ближается. Очень быстро приближается!
Все вниз! Срочное погружение! – крикнул Крашенин
ников.
Комендоры быстро развернули орудийные стволы вдоль па-тубы, поставили на место герметичные дульные пробки и, . громко топоча по трапам, бросились к рубочному люку. Крашенинников последовал за ними, опустил над головой крышку люка. Запирая ее, подумал: «Так вот в чем хитрость! Работают в паре: парусник всего лишь приманка. И мы попались на нее как салаги... Только еще поглядим, кто кого...»
Круто наклонив нос, помогая себе электромоторами, подводная лодка уходила в глубину. Гидроакустик непрерывно докладывал о фашистской субмарине. Та ходила где-то близко. В отсеках несколько раз то возникал и слышался очень отчетливо, то затихал, пропадая на время, свистящий металлический гул: это загребали воду лопасти вращающихся винтов.
Оставив старшего помощника в центральном посту, Крашенинников прошел в гидроакустическую рубку. В крохотном помещеньице, тесном и для одного человека, было не уместиться вдвоем. Поэтому он присел снаружи на высокий комингс в дверях рубки и прямо поверх пилотки надел запасные наушники, которые ему подал гидроакустик.
Шумы винтов гитлеровской субмарины отдалились, но звучали не переставая. Чувство неудовлетворенности, досады на самого себя не оставляло Крашенинникова. Он зримо видел ехидную ухмылку командира фашистского судна-ловушки, который, подлатав на скорую руку пробоины и подобрав из воды своих пиратов, наверняка улепетывает сейчас в базу. «Прав был Ру-дов, – терзал себя Крашенинников. – Нечего было миндальничать, принюхиваться к флагу. Мы все – по закону, по совести, а он...»
Так думал Крашенинников и давал себе клятву никогда больше не быть «иисусиком». Он был уверен в твердости своего слова. Но ему не дано было знать, что уже в следующем по-
II
ходе, спустя лишь месяц, он позабудет об этой яростной клятве и станет с риском для жизни спасать раненых немецких солдат с тонущего госпитального судна. Да, так будет, а пока что...
В отсеках подводной лодки установилась тишина. Командир приказал выключить все механизмы и приборы, кроме гирокомпаса, запретил разговоры и переходы из отсека в отсек. Было слышно лишь, как тяжело дышит и сопит простуженный боцман, ворочая вручную тугие штурвапы горизонтальных рулей. Жужжащий шмелем гирокомпас матросы накрыли металлической крышкой и сверху придавили несколькими матрацами.
«Теперь все зависит от выдержки и терпения. У кого нервы сдадут, тому и на морском дне вековать», – сказал себе Крашенинников.
В крохотной рубке гидроакустика, заполненной до предела работающими приборами, было душно и жарко. По щекам, лбу, подбородку Крашенинникова стекал пот, но он не вытирал лица – боялся отвлечься даже на миг, пропустить малейшее изменение в обстановке. Знал – это смерти подобно. А обстановка менялась беспрерывно. Только что фашистская субмарина находилась справа, и вот она переходит уже на левый борт, потом оказывается за кормой, крашенинниковской подлодки, и ноющий на высокой ноте вой ее винтов ввинчивается буравами в уши.
Стопорил свои двигатели командир субмарины, чтобы прислушаться – стопорил двигатели и Крашенинников. Давал ход немец – и тут же начинала двигаться его подка, не опережая, но ине отставая ни на секунду.
У Крашенинникова было преимущество – на субмарине плохо соблюдали тишину. И он старался это использовать.
Вот в наушниках тихо заскрежетало, будто провели пальцем по зубьям расчески. Гидроакустик обернулся, чтобы объяснить, но Крашенинников отмахнулся: без объяснения ясно – на субмарине работают горизонтальные рули. А вот отрывистое шипение. Всего-то секунду было его слышно, но Крашенинников успел взять пеленг, дистанцию и определить место противника. Нет, недаром он провел столько часов в учебном гидроакустическом классе перед этим походом. Вот она, плата за терпение, настойчивость и упорство.
Гидроакустик предостерегающе поднял руку и прошептал, словно его могли услышать на немецкой субмарине:
– Идет прямо на нас! Быстро приближается!.. Нащупала!..
Гул в наушниках усилился. К нему примешивалось звонкое
мерное постукивание – так тикают приложенные к уху часы. Отрывистый шипящий свист и щелчки заставили Крашенинникова вздрогнуть.
– Торпеды! – крикнул гидроакустик, повернув к командиру
искаженное лицо.
Крашенинников положил руку ему на плечо, чуть сдавил пальцы и сказал тихо, как мог, спокойно:
– Работай, Иванцов... Работай...
Сверля барабанные перепонки, возник далеко-далеко, в мгновение усилился до рева и тут же затих, быстро удаляясь, скрежещущий свист.
12
Снова щелчки, один за другим, почти без пауз. И снова рассекающий сабельный свист и долгое, постепенно угасающее шипение. Это торпеды – их было три – промчались вдоль борта рядом с подводной лодкой...
И опять в наушниках, сдавивших голову раскаленным обручем, гнетущая тишина и редкие скрипы, будто шаги по морозному хрустящему снегу. А затем приглушенный вскрик гидроакустика:
– Они всплывают, товарищ командир!..
В наушниках Крашенинникова громко булькало и шипело. «Не выдержал, значит, фашист, продувает цистерны!»
– Всплывать! – приказал Крашенинников и показал рукой,
чтобы приготовились поднять перископ...
На поверхности уже смеркалось. Море было по-прежнему спокойным, небо – безоблачным. Гитлеровская субмарина – Крашенинников видел в перископ ее черный, вытянувшийся на воде силуэт – покачивалась на пологой зыби. Чуть поодаль – он не поверил глазам – лежало в дрейфе парусное судно. Притопленное по верхнюю палубу, обгоревшее, со сбитой мачтой, оно тем не менее ровно держалось на воде. Шхуна и субмарина переговаривались: в вечерней мгле ярко вспыхивали огни их сигнальных фонарей.
«Обо мне небось судачат. Жалеют, что упустили», – мельком подумал Крашенинников.
Не отрывая глаз от перископа, спросил:
Как торпедные аппараты?
Готовы к стрельбе носовые торпедные аппараты! – от
кликнулся стоявший сбоку старпом Рудов.
Крашенинников назвал дальность и глубину хода торпед.
– Лево руля!.. Отлично, боцман. Все идет как надо. Еще
немного влево!..
«Спокойнее, командир!.. Спокойнее!» – приказал он себе.
Белый светящийся крестик перископного прицела медленно наползал на казавшийся плоским силуэт фашистской субмарины. Когда он установился под ее мостиком, Крашенинников очень спокойно скомандовал:
– Первый и четвертый аппараты, пли!..
На этот раз он не пожаяел торпеду и Для судна-ловушки. Разорванная взрывом пополам, она затонула почти мгновенно.
Владимир ЩЕРБАКОВ
СЕМЬ СТИХИЙ
Научно-фантастический роман
Часть третья. НЕБЕСНЫЙ ОГОНЬ БЕРЕГ СОЛНЦА
Д
орога от причала бежала в сопки. Там алели крутые их бока, охваченные закатным огнем. И все там казалось позолоченным, ярким, как рубиновые стекла: радиомаяки, ангары, купола обсерватории, мост, шагнувший через падь. Небо пылало. Над дорогой проносились грузовые террапланы, порхали эли, по асфальту ползли мобили. У самой обочины шел человек. Он не спешил. Он испытывал чувство, похожее на то, какое возникает при возвращении домой. Разве дома спешат?
