Текст книги "Искатель. 1980. Выпуск №2"

Автор книги: Дик Фрэнсис

Соавторы: Владимир Щербаков,Юрий Тарский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Я собираюсь идти в конюшню, где лучшей рекоменда

цией будет отсутствие всяких рекомендаций.

– Что это за конюшня?

– Хедли Хамбера.

Хамбера? – В голосе его слышался безрадостный

скептицизм. – Но почему? Это никудышный тренер и ни

одну из одиннадцати лошадей он не готовил. Что вы там

будете делать?

Он не готовил этих лошадей, когда они выиграли, —

согласился я, – но три из них прошли через его руки

раньше. Есть также некто П. Дж. Эдамс, которому в то или

иное время принадлежали еще шесть из одиннадцати лоша

дей. Я сверялся по карте: Эдамс живет почти рядом с Хам

бером – в каких-нибудь пятнадцати километрах, а это зна-

чит, что из одиннадцати лошадей девять провели какое-то время на этом крохотном участке Британских островов. Ни одна из лошадей не пробыла там долго. Что касается Транзистора и Редьярда, то я уверен – если тщательно проверить их путь от хозяина к хозяину, выяснится, что какое-то время они тоже принадлежали либо Эдамсу, либо Хамберу.

Ну пусть даже все лошади провели какое-то время у

Эдамса или Хамбера – как это может отразиться на их

резвости спустя месяцы или даже годы?

Не знаю, – ответил я. – Но я устроюсь к Хамберу

конюхом и все выясню. ' .

Наступило молчание.

Что ж, будь по-вашему, – задумчиво произнес он. —

Я скажу Инскипу, что вы уволены. Уволены потому, что

приставали к. Патриции.

Хорошо.

Он холодно взглянул на меня.

– Будете посылать мне письменные отчеты. Встречаться с вами лично я больше не хочу.

На следующий день после второй тренировки Инскип высказал мне все, что он обо мне думал, и приятного в его словах было мало. Он публично меня «высек» в центре бетонной площадки, потом велел собирать манатки и .немедленно убираться вон. При устройстве в другую конюшню, сказал Инскип, я могу на него не ссылаться – это ничего не даст. Такова воля лорда Октобера, и Инскип с его решением вполне согласен.

Я собрал вещи, похлопал на прощание кровать, на которой проспал полтора месяца, и зашел в кухню. Парни обедали. Одиннадцать пар глаз повернулось в мою сторону> Сочувствующих не было. Миссис Олнат сделала мне тол-

111

стый бутерброд с сыром, и я съел его по дороге в Слоу, где собирался сесть на двухчасовой автобус в сторону Харрогита.

Приеду в Харрогит. А что дальше?

Ни один здравомыслящий конюх не пойдет искать работу у Хамбера сразу после Инскипа, пусть даже его с треском выбросили вон. Я должен какое-то время катиться вниз по наклонной плоскости, тогда мой приход к Хамберу не вызовет подозрений. Собственно говоря, лучше будет, если не я приду к Хамберу искать работу, а его старший сопровождающий конюх сам отыщет меня. -Устроить это нетрудно. Надо крутиться на всех ипподромах, где скачут лошади Хамбера, создавать впечатление, что дела у меня идут все хуже и хуже, и вот я уже готов согласиться на любую работу. Тут-то меня и подцепит конюшня, в которой всегда не хватает конюхов.

А пока нужно было как-то устраиваться с жильем. Я думал об этом, пока автобус трясся к Харрогиту. Наверное, надо бросить якорь где-нибудь на северо-востоке, поближе к логову Хамбера. В Харрогите я зашел в библиотеку и, порывшись в картах и справочниках, выбрал ' Ньюкасл. К вечеру этого же дня я добрался туда на двух попутных грузовиках – спасибо шоферам – и снял комнату в отеле на тихой боковой улочке.

Комната была ужасная – облупившиеся обои цвета жидкого кофе, обшарпанный потрескавшийся линолеум, узкая и жесткая диван-кровать, какая-то расцарапанная мебель из клееной фанеры. Пол, правда, был чисто подметен, а в углу блестела новенькая раковина, и это скрашивало убогое впечатление, впрочем, для роли, которую я сейчас играл, комната была идеальной.

На следующее утро я послал Октоберу заказным письмом вторые семьдесят пять фунтов, которые не отдал ему во время последней встречи в балке, а с ними коротенькую записку, объясняющую, почему я не буду сразу искать место у Хамбера.

С почты я отправился в местную букмекерскую контору и списал с календаря расписание скачек на следующий месяц. Затем решил купить подержанный, но в хорошем состоянии мотоцикл. Только к концу дня я нашел то, что хотел: мощный «Нортон» с объемом цилиндра 500 кубических сантиметров, выпущенный четыре года назад.

В Слоу я вполне обходился без собственного транспорта,-да и в Посеете, наверное, не сильно в нем нуждался бы, но меня не оставляла мысль,– что в один прекрасный миг мне ^ВДРУ ^Гпотребуется выехать мгновенно. Я не мог забыть журналиста, Томми Стэплтона. Он исчез на девять часов где-то между Хексхемом и Йоркширом, а потом его нашли мертвым. Между Хексхемом и Йоркширом лежал Посеет.

Первым человеком,– которого я спустя четыре дня увидел на скачках в Ньюкасле, оказался черноусый, предлагавший мне постоянную работу в качестве конюха-шпиона. Он стоял

112

в укромном уголке около входа и разговаривал с каким-то ушастым парнем. Позже я снова увидел этого парня – он выводил лошадь, принадлежавшую одной из самых известных скаковых конюшен в стране.

Я наблюдал за ними издалека, но заметил, как усач передал парню белый конверт, а взамен получил коричневый. Деньги за сведения, причем в открытую, так, что никто и не заподозрит.

Черноусый закончил сделку и направился к букмекерским кабинкам. Я пошел за ним. Как и в прошлый раз, он ничем предосудительным не "занимался, просто изучал ставки на первый заезд. Я, чтобы отвести от себя всякие подозрения, поставил несколько шиллингов на фаворита. Черноусый же никаких ставок делать не стал и прошел к барьеру, отделявшему букмекерский павильон от скакового круга. Там он как бы случайно остановился рядом с крашеной огненно-рыжей особой, носившей поверх темно-серого платья желтоватый жакет из шкуры леопарда.

Она повернулась к нему, и они заговорили. Потом он вынул из бокового кармана коричневый конверт и положил его в свою программу скачек. А через несколько секунд они как бы между делом обменялись программами. Он неторопливо отошел, она убрала программу с конвертом в большую блестящую черную сумку и защелкнула ее. Я наблюдал за ней из-за последнего ряда букмекерских кабинок. Она прошла в воротца местного клуба и направилась к «клубной» лужайке. Видно было, что здесь ее хорошо знают. Несколько раз она останавливалась поговорить с разными людьми.

Лошади уже разминались перед стартом, и зрители начали подниматься на трибуны. Рыжеволосая затерялась в толпе на трибунке для членов клуба, и я печально вздохнул. Заезд выиграл фаворит, он оторвался от преследователей на десять корпусов. Зрители ревели от восторга. Толпа тотчас же схлынула с трибун, но я остался на месте – вдруг рыжеволосая в леопардовой шкуре снова появится?

Она действи-тельно появилась. В одной руке – сумка, в другой – программа скачек. Перекинулась парой слов с каким-то маленьким толстяком и направилась к букмекерским кабинкам, расположенным вдоль барьера менаду павильоном букмекеров и клубом. Она остановилась у кабинки, ближайшей к трибунам и ко мне. Голос у нее оказался резкий, пронзительный.

– Давай рассчитаемся с тобой, дружочек Биммо.

Она открыла сумку, вытащила оттуда коричневый конверт и передала его невысокому человеку в очках. Из таблички, висевшей на его кабинке, следовало, что это Биммо Бонор, ведет дела в Манчестере и Лондоне.* .

Мистер Биммо Бонор взял конверт и убрал его в карман пиджака. Мои напрягшиеся уши уловили, как он произнес нараспев:

– Порядок, красотка.

Я спустился с трибуны и получил свой маленький выигрыш. Итак, рыжеволосая передала Биммо Бонору такой зке конверт, какой получил от ушастого конюха усач, но вдруг

113

эти конверты просто похожи? Она могла передать' конверт конюха любому из тех, с кем разговаривала, или же кому-то на трибуне, когда я вообще ее не видел. А сейчас она, может быть, вполне честно расплатилась со своим букмекером.

Если я хочу выявить все звенья цепи, пожалуй, нужно послать по этой цепи срочные сведения, настолько срочные, что тут уже будет не до праздного хождения в толпе, и «а» напрямую соединится с «б», а «б» – с «в». Срочное сообщение не представляло труда – в пятом заезде выступал Искрометный. Однако, чтобы поймать черноусого в нужную минуту, мне пришлось держать его в поле зрения больше двух часов.

У Хамбера в этот день выступали две лошади: одна в третьем заезде и одна в последнем. Я решил отложить свою главную задачу – встречу со старшим сопровождающим конюхом Хамбера – на конец дня и не предпринимать никаких попыток на этот счет во время третьего заезда. Вместо этого я незаметно двинулся за черноусым.

После четвертого заезда я зашел следом за ним в бар и, когда он начал пить, сильно толкнул его под локоть. Пиво выплеснулось ему на руки и потекло по рукаву, он, матерясь сквозь зубы, круто обернулся, и наши лица оказались на расстоянии ладони.

– Извините, – сказал я. – А-а, это вы, – Я поста

рался, чтобы в голосе звучало удивление.

Его глаза сузились.

– Ты что здесь делаешь? Ведь Искрометный скачет в

следующем заезде.

Я искоса взглянул на него.

А я ушел от Инскипа.

Ты перешел, куда я тебе предлагал? Отлично.

Да нет пока. Боюсь, с этим придется немного повре

менить.

А что такое? Они уже набрали людей?

Да я им вроде и не шибко нужен, раз меня выперли

от Инскипа.

Что,-что? – резко переспросил он.

Меня выперли от Инскипа, – повторил я.

Почему?

В тот день, когда мы с вами разговаривали, Искромет

ный проиграл, ну и пошли всякие разговоры... они сказали,

что доказать ничего не могут, но держать меня тоже не бу

дут, и велели убираться.

Да, не повезло тебе, – подытожил он, собираясь ухо

дить.

Но хорошо смеется тот, кто смеется последним. – Я

хихикнул и взял его за руку. – И смеяться последним бу

ду я, хотите – верьте, хотите – нет.

Как это понять? – Он не скрывал презрения ко мне,

но в глазах мелькнул интерес.

Искрометному сегодня первого места не видать, —

сообщил я. – У него, бедненького, сегодня болит животик.

Откуда ты знаешь?

114

– Я пропитал его лизунец жидким парафином, – похвастался я. – С понедельника он сосет слабительное. Так что сегодня ему будет не до скачек. Первое-то место уж точно не светит, как пить дать. – Я засмеялся.

Черноусый окинул меня брезгливым взглядом, стряхнул с локтя мои пальцы и быстро" вышел из бара. Я незаметно двинулся за ним. Он почти вбежал в павильон букмекеров и начал лихорадочно озираться по сторонам. Рыжеволосой не было, но она, наверное, откуда,-то наблюдала за обстановкой, потому что вскоре я ее увидел – она быстро шла вдоль барьера к тому месту, где они встретились раньше. К ней тут же подбежал черноусый и стал что-то энергично говорить. Она слушала и кивала. Он заметно успокоился, вышел из павильона и вернулся к паддоку для представления участников. Женщина подождала, пока он скроется из виду, потом направилась прямо к отсеку для членов клуба и вдоль барьера пришла к Биммо Бонору. Тот склонился над барьером, и рыжеволосая что-то зашептала ему на ухо. Он несколько раз кивнул, и она заулыбалась, а когда он обернулся, чтобы отдать указания своим клеркам, я увидел, что и на его лице играет широкая улыбка.

Через несколько минут я подошел к кабине Биммо Боно-ра и услышал, что он заключает с клиентами пари семь к одному против Искрометного. Он собирал с них деньги в 'полной уверенности, что платить ему не придется.

С довольной улыбкой я забрался на самый верх трибуны и оттуда следил за заездом. Искрометный растерзал всех конкурентов еще на препятствиях и нахально пришел к финишу с форой корпусов в двадцать. Посмотреть бы сейчас на мистера Бонора – как ему такой результат?

Теперь надо не попасться на глаза черноусому – мало ли что взбредет ему в голову? Я перешел в сектор с дешевыми местами и проторчал там двадцать томительных минут. Потом пробрался к воротам, через которые выводят лошадей, и к началу последнего' заезда незаметно проник на трибуну для конюхов.

Старший сопровождающий конюх Хамбера стоял почти на самом верху трибуны. Я довольно грубо стал проталкиваться еще выше и наступил ему на ногу.

Куда ты прешь, как на буфет? – рявкнул он, глядя

на меня малюсенькими, как дырочки для шнурков, глаз

ками.

Извини, старина. У тебя мозоли?

Не твое собачье дело, – огрызнулся он. Все идет как

надо, теперь он меня запомнит.

Я погрыз ноготь на большом пальце.

– Ты случайно не знаешь, где тут старший сопровождающий конюх Мартина Дэвиса? – спросил я. – Вон он стоит в красном шарфе. А тебе зачем?

– Работу ищу, – буркнул я и, не дав ему сказать – и

слова, стал проталкиваться по ряду к человеку в красном

шарфе. Из их конюшни в сегодняшних скачках участвовала

только одна лошадь! Я тихо спросил его, не две ли лошади

от них скачут, он покачал головой и ответил «нет».

115

Уголком глаза я заметил, что этот отрицательный ответ не прошел для старшего конюха Хамбера незамеченным. Итак, зерно посеяно, это хорошо. Я досмотрел заезд (лошадь Хамбера пришла последней) и, стараясь никому больше не попадаться на глаза, уехал с ипподрома.

В воскресенье вечером я отправил Октоберу отчет о разведывательной службе Биммо Бонора.

Глава VIII

На День благодарения в. Стаффорде одна из лошадей – участниц первого заезда – это был облегченный стипль-чез, – взяв последний барьер" четвертой, неожиданно взбрыкнула, сбросила жокея, кинулась прямо сквозь внутреннюю ограду и бешеным галопом понеслась по жесткой траве в центральной части круга.'

Ступеньки позади комнаты для взвешивания, с которых я наблюдал эту сцену, продувались всеми ветрами. Стоявший рядом со мной, конюх, как следует выругавшись, побежал вниз ловить лошадь, однако она, будто обезумев, носилась из одного конца круга в другой, и бедняга конюх, а вместе с ним тренер и еще десяток добровольцев изрядно помучились, прежде чем поймали ее за уздечку. На это ушло добрых пятнадцать минут. Наконец они с обеспокоенными лицами провели лошадь мимо меня в конюшню при ипподроме. Гнедой жеребец самых средних возможностей.

Несчастное животное обливалось потом и было взвинчено до предела. Ноздри, да и вся морда – в пене, глаза дико вращаются, вот-вот вылезут из орбит. Лошадь трясло как в лихорадке, уши прижались к голове, казалось, она кинется на любого, кто посмеет приблизиться к ней.

Из программы я выяснил, что звали ее Супермен. В число моих одиннадцати лошадей она не входила, но я был абсолютно уверен – она двенадцатая в этой серии. Все симптомы налицо: взмыленный вид, внезапное буйство, и произошло это в Стаффорде во время облегченного стипль-чеза. Итак, двенадцатая попытка. Но на сей раз неудачная. Бе-кетт прав: реакцию лошади на это таинственное средство едва ли с чем спутаешь. В жизни я не видел скакуна в таком ужасном состоянии.

Ни Октобера, ни Бекетта, ни Мэкклсфилда в это время в Стаффорде не было. Остается только надеяться, что, хотя это и был День благодарения, обещанные Октобером профилактические меры приняты, потому что не могу же я вылезать сейчас со своими предложениями и приставать к официальным лицам, – я сразу себя рассекречу. Очень важно, брали ли' анализы на допинг перед заездом, принимались ли другие меры предосторожности. Надо немедленно, опросить жокея, каковы его впечатления, проверить, заключались ли подозрительные сделки и, наконец, убедиться в отсутствии повреждений на шкуре лошади.

Супермен спокойно взял все препятствия на дистанции. А не значит ли это, что действие возбуждающего средства

116

связано с последним барьером, что оно начинается при приближении к нему или сразу же после его взятия? Ведь именно здесь лошадь взбесилась и вместо того, чтобы выиграть заезд, выбросила жокея из седла и сошла с дистанции. Именно здесь силы ее удесятерились, а до финиша оставалось почти четыреста метров, и она вполне могла бы мощным спуртом обойти идущих впереди лошадей.

Единственным человеком на ипподроме, с которым я, не вызывая подозрений, мог поговорить на эту тему, был конюх Супермена, но он, видимо, все время находился возле лошади и никак не выходил из конюшни. Что ж,начну пока готовить почву для перехода к Хамберу.

К этой встрече я как следует подготовился: волосы непри-чесаны, на остроносых штиблетах грязь, воротник кожанки поднят, руки в карманах, угрюмое выражение на лице. Опустившийся тип, ни дать ни взять. Я и чувствовал себя таковым.

От Хамбера на День благодарения скакала только одна неказистая с виду лошаденка – в четвертом заезде. Перегнувшись через ограждение, я наблюдал, как старший конюх Хамбера седлает лошадь. Сам Хамбер стоял рядом, опершись на палку с большим набалдашником, и давал указания. Я пришел сюда специально, чтобы поближе посмотреть на него. Что ж, вид у него обнадеживающий – такой человек способен на любое зло, и в то нее время пугающий – ведь мне придется выполнять все, что он скажет.

Крупное тело его было упаковано в прекрасно сшитое короткое пальто из верблюжьей шерсти, ниже виднелись темные брюки и начищенные до блеска туфли. На голове – котелок, а на руках – светлые перчатки из свиной кожи. Лицо крупное, но не расплывшееся, а собранное, жесткое. Ни тени улыбки, рот словно защелкнутый капкан, от крыльев носа к подбородку идут две глубокие складки. Наверное, порядочный самодур.

Конюх, державший голову лошади, явно нервничал. Без преувеличения я бы сказал, что у него тряслись поджилки. Словно запуганное животное, он бросал на Хамбера настороженные взгляды и старался по возможности прятаться -от него за лошадью. Это был худющий, забитого вида паренек лет шестнадцати, даже, кажется, недоразвитый.

Старший сопровождающий конюх, большеносый хмурый мужчина средних лет, не спеша поправил седло и велел конюху вести лошадь к месту представления участников. Хамбер пошел следом. Он страдал легкой хромотой, почти незаметной благодаря палке, и шел вперед по прямой линии, словно танк, перед которым все обязательно расступятся.

На трибуне для конюхов я как бы случайно встал" прямо перед старшим сопровождающим конюхом Хамбера и во время затишья перед началом заезда попросил стоявшего рядом незнакомого конюха одолжить мне денег. Как и следовало ожидать, парень с негодованием послал меня подальше, причем достаточно громко, и старший конюх Хамбера, конечно, все слышал.

117

На финишной прямой лошадь Хамбера выбилась из сил и закончила заезд предпоследней. Это никого не удивило.

После этого я расположился возле выхода из конюшни – решил дождаться конюха Супермена, но он появился только через полчаса, после окончания пятого заезда. Я сделал вид, что как раз. проходил мимо, и зашагал рядом с ним.

– Ну, приятель, тебе не позавидуешь,' лошадка-то у те

бя с норовом, – бросил я пробный шар.

Он спросил, из чьей я конюшни. Инскипа, соврал я, и он сразу успокоился и согласился, что после всей этой катавасии невредно выпить чашечку чайку.

Это что же она у тебя, каждый раз такой шухер на

водит? – спросил я, жуя бутерброд с сыром.

Нет. Обычно она с ног валится от усталости. Да се

годня вообще весь день сплошные фортеля.

Какие фортеля?

Ну, во-первых, перед заездом у всех лошадей стали

брать пробы на анализ. Перед заездом! Что за дела такие?

Что толку от анализов перед заездом? Ты когда-нибудь та

кое слышал?

Я покачал головой.

Ну вот, начался заезд, мой старина Супер идет как

всегда и вдруг ни с того ни с сего за последним барьером

как– взбрыкнет и давай метаться, словно черт за ним по

гнался. Я и раньше замечал, что у него нервишки шалят,

но тут он такое вытворял, когда мы его наконец словили!

Хозяин здорово струхнул. Супер выглядел, словно ему вко

лоли хорошую порцию, и хозяин сразу засуетился, затребо

вал проверку на допинг, а то ведь потом Стюарды скажут,

что это его рук дело, да и лицензию к чертовой матери за

берут. Ну, пара ветеринаров сразу прибежала, давай у Су

пера всякие пробы брать... а он, смех смотреть, знай свое,

так и норовит заехать им копытом... наконец изловчились,

дали ему какое-то успокоительное. Как мы его домой пове

зем, понятия не имею.

А ты с ним уже давно? – с сочувствием спросил я.

С начала сезона. Месяца четыре. Иногда он, бывает,

попетушится, но вроде бы меня полюбил, привык ко мне.

А к вам он откуда попал? – спросил я.

В прошлом году он, по-моему, был в маленькой ко

нюшне в Девоне, у частного тренера Бини. Да, точно, Вини

был его первым тренером, но ничего путного там из Супера

не сделали.

Только, наверное, нервы расшатал» бедняге, – пред

положил я.

В том-то и дело, что нет. Я и сам это сказал одному

из конюхов Бини, когда мы в августе ездили в Девон на

скачки, а он мне говорит: «Нет, братишка, ты, наверное,

все перепутал. Супермен у нас, – говорит, – всегда был

тише воды ниже травы, никаких хлопот с ним не знали. Если

уж он и расшатал нервишки, то -это, – говорит, – навер

ное, летом, когда они его уже продали, а мы еще не ку

пили».

118

А у кого же он был летом? – поинтересовался я, под

нимая чашку с оранжевым чаем.

Без понятия. Хозяин, знаю, купил его на аукционе в

Аскоте, кажется, задарма. Эх, Супер, Супер,-глупая ты ско

тина. – И он мрачно уставился в чашку с чаем.

– И что же ты думаешь, сегодня дело обошлось без допинга? Не мог же он такую кутерьму поднять без причины?

– Я думаю, что он рехнулся, вот и все. Рехнулся, пони

маешь, спятил, шарики за ролики заехали. Потому что кто

ему мог дать допинг? Я, хозяин и Чоки. Ну вот,' я не да

вал, хозяин jre давал – он не из таких, и Чоки не стал

бы – его только месяц как назначили старшим сопровож

дающим конюхом, он теперь ходит гордый как петух...

Когда заезды кончились, я прошел с километр до центра Стаффорда и послал две одинаковые телеграммы Октоберу, в Лондон и в Слоу, потому что не знал, где он находится. Текст был такой: «Срочно требуется информация Супермене важно знать хозяина после Бини Девона конец мая. Ответ адресу Ньюкасл-он-Тайн почтамт до востребования».

На следующий день во время скачек я снова постоянно крутился перед носом у старшего сопровождающего конюха Хамбера с выражением загнанности и затравленности на ли-це* К вечеру уехал в Ньюкасл. А с утра сразу же сел на мотоцикл и поехал на почту – не пришел ли ответ от Ок-тобера?

Почтовый клерк протянул мне письмо. Я раскрыл его. Без всякого приветствия, без подписи шел машинописный текст.

«Супермен родился и вырос в Ирландии. До Джона Бини из Девона менял хозяев дважды. 3 мая Бини продал Супермена эсквайру X. Хамберу из Поссета, графство Дарем. В июле Хамбер продал его с аукциона в Аскоте, и он перешел к своему нынешнему тренеру за двести шестьдесят гиней.

Изучение причин поведения Супермена в Стаффорде пока не дало разультатов. Проверка на допинг еще не закончена, но она вряд ли что-то покажет. Ветеринарный врач, присутствовавший при случившемся, убежден, как, по всей видимости, и вы, что это очередной «джокер», поэтому он тщательно проверил кожу животного. Никаких видимых повреждений на ней нет.

Перед заездом Супермен, по-видимому, был в нормальном состоянии. Жокей сообщил, что лошадь вела себя нормально вплоть до последнего барьера, взяв который она вдруг задергалась в конвульсиях и выбросила его из седла.

Более подробное изучение истории жизни Редьярда показало, что четыре гада назад его приобрел П. Дж. Эдамс из Телбриджа, графство Нортумберленд, и вскоре продал на аукционе в Аскоте. Транзистор был куплен Эдамсом в Донкастере три года назад и продан три месяца спустя на аукционе в Ньюмаркете.

Расследование касательно тридцати пятифунтовых банкнотов с последовательными номерами показало, что они были выданы банком Барклая в Бирмингеме некоему Льюису

119

Гринфилду, который полностью отвечает описанию человека, встречавшегося с вами в Слоу. Против Гринфилда и Т. Н. Тарлтона заведено уголовное дело, однако ему будет дан ход лишь после выполнения вами основной задачи.

Ваш отчет по поводу деятельности Биммо Бонора получен, но, как вам известно, покупка информации о состоянии дел в конюшнях не является уголовно наказуемым деянием. Пока решено дела не заводить, но ряду тренеров будет конфиденциально сообщено о существовании разведывательной сети».

Я разорвал листок и бросил клочки в урну, потом сел на мотоцикл и по .трассе понесся в Каттерик – решил заодно проверить, на что способна моя колымага.

Во время субботних скачек в Каттерике старший конюх Хамбера проглотил мою наживку вместе с крючком.

На этих скачках от Инскипа скакало две лошади, одну из них готовил Пэдди. Перед вторым заездом я, стоя на трибуне для конюхов, увидел, что этот маленький наблюдательный ирландец о чем-то оживленно беседует со старшим конюхом Хамбера. Я даже забеспокоился: а вдруг он даст мне слишком лестную характеристику? Однако переживал я напрасно. Он сам успокоил мою душу.

Ты еще зелен и глуп, – сказал он, оглядывая меня

сверху донизу. – от нечесаной шевелюры до покрывшихся

грязевой коркой ботинок. – Вот и поделом тебе, в другой

раз будешь умнее. Старший конюх Хамбера спрашивал, за

что тебя вышвырнул Инскип, и я не стал втирать ему очки,

что, мол, всему виной дочка нашего отца и благодетеля, рас

сказал, как все было на самом деле.

А как все было на самом деле? – искренне удивил

ся я.

Рот его исказила презрительная усмешка.

– Слухом земля полнится, понял? Любителей держать

язык за зубами среди нашего брата немного, особенно если

есть о чем рассказать. Ты думаешь, Гритс не рассказал мне,

что ты набрался в Челтенхеме, а потом разорялся, как тебе

плохо живется у Инскипа? А в Бристоле, помнишь, что ты

говорил? Что с удовольствием показал бы денник, в кото

ром стоит нужная лошадь, было бы кому. Да, да, мне и тго

известно. И с этим мошенником Супи ты якшался, скажешь,

нет? А когда мы все поставили на Искрометного свой недель

ный заработок, он едва дополз до финиша... Голову на отсе

чение даю – твоих рук дело. Вот я и сказал человеку Хам

бера, что они будут дураки, если возьмут тебя. Ты настоя

щая дрянь, Дэн, тебя к конюшням нельзя подпускать на пу

шечный выстрел, я так ему и сказал.

Он повернулся ко мне спиной и ушел. Старший сопровождающий конюх Хамбера заговорил со мной, когда оставался еще один заезд.

Эй, ты, – он ухватил меня за рукав. – Я слышал,

ты ищешь работу.

Ну ищу.

Я могу тебе кое-что предложить. Платят хорошо, боль

ше, чемйу других.

120

Кто хозяин? – спросил я. – И сколько?

Шестнадцать фунтов в неделю.

Недурно, – признал я. – А у кого?

Там, где я работаю. У мистера Хамбера. В Дареме.

У Хамбера, – с кислой миной протянул я.

Но ты же ищешь работу или нет? Конечно, если ты

богач и можешь не работать, тогда другое дело. – Он

ухмыльнулся – слишком затрапезный у меня был вид.

Работа мне нужна, – пробормотал я.

Так в чем же дело?

Может, он меня еще и не возьмет, – с горечью в го

лосе сказал я.

Если я замолвлю словечко, возьмет, у нас сейчас как

раз одного конюха не хватает. В следующую среду здесь

снова скачки. Я поговорю насчет тебя, и, если все в "порядке,

в среду ты встретишься здесь с мистером Хамбером, и он

сам скажет, берет он тебя или нет.

Глава IX

Оказалось, что в слухах о конюшне Хедли Хамбера нет и капли преувеличения. Конюхов здесь держали в черном теле, причем настолько сознательно и планомерно, что я уже на второй день пришел к выводу – хозяин не хочет, чтобы конюхи задерживались у него подолгу. Я выяснил, что только старший конюх и старший сопровождающий конюх, жившие в Посеете, работали в конюшне больше трех месяцев, рядовых же конюхов хватало на два, максимум, два с половиной месяца, потом им становилось ясно – такая – собачья жизнь не окупается даже шестнадцатью фунтами в неделю.

Следовательно, ни один из конюхов, за исключением двух старших, не мог знать, что случилось с Суперменом летом – никто из них в то время у Хамбера не работал. Что же до старших конюхов, здравый смысл подсказал мне: раз они работают здесь так долго, значит, посвящены в тайну конюшни, и если я начну выспрашивать насчет Супермена у них, меня живо отправят вслед за Томми Стэплтоном.

Я слышал, в какой нищете и убогости живут конюхи в некоторых конюшнях, знал также, что многие лучшего и не заслуживают – мне рассказывали о конюхах, которые топили печку ножками стульев, потому что им было лень идти на улицу за углем, а другие складывали грязные тарелки в унитаз и дергали за цепочку – так они мыли посуду. Но даже если считать, что Хамбер нанимал только самых последних отщепенцев – все равно люди у него жили в чудовищных условиях.

Узкая жилая комната находилась прямо над денниками лошадей. Естественно, наверх доносились цоканье копыт и перезвон цепей, а сквозь щели в полу можно было заглянуть в денники. Через эти щели наверх проникал запах тухлой соломы, врывался ледяной ветер. Потолка как такового у комнаты не было – просто балки перекрытия и черепица крыши, вместо двери – лестница и отверстие в полу. Стек-

121

ло в единственном маленьком оконце было выбито, и раму заклеили плотной, коричневой бумагой, которая закрывала свет, но пропускала холод.

Всю мебель жилища составляли семь кроватей самой примитивной конструкции: кусок брезента, туго натянутый на металлический каркас. На каждую кровать полагалась одна подушка и два серых одеяла, но мне пришлось за них побороться, потому что с уходом моего предшественника их тут же растащили соседи. Наволочек и простынь не полагалось, матраса тоже. Все конюхи, чтобы не замерзнуть, ложились спать прямо в одежде.

Внизу лестницы помещалась кухня, по размеру не больше денника. Вид у нее был настолько нежилой, что само собой напрашивалось тягостное предположение: предназначена она не для людей, а для животных.

Когда я приехал во двор конгошни, Хамбер встретил меня безразличным взглядом, кивнул и без видимого интереса отрядил работать с четырьмя ' лошадьми. Какие у лошадей клички, ни он, ни кто-то другой мне не сказал. Старший конюх тоже ухаживал за одной лошадью, и в отличие от других конюшен большой власти он не имел. Указания здесь давал Хамбер, он и следил за их выполнением.

Это был настоящий тиран, причем ужас наводило не высокое качество работы, которого он требовал, а ее количество. В конюшне содержалось тридцать лошадей. Одна находилась на попечении старшего конюха, а старший сопровождающий Конюх, он же водитель фургона, вообще ни к одной лошади приписан не был. Таким образом, на семь конюхов приходилось двадцать девять лошадей. Помимо этого, они должны были содержать в порядке скаковую дорожку и вообще следить за чистотой на всей территории -конюшни. В дни скачек, когда кто-то из конюхов уезжал, остальным приходилось присматривать за шестью лошадьми.

Если Хамбер видел, что кто-то пытается сачковать, он посылал его на какую-нибудь противную работу и с едкой миной скрежетал, что раз он платит больше, так извольте больше работать, а кому не нравится, скатертью дорога. Каждый знал – в другую конюшню его почти наверняка не возьмут, уходишь от Хамбера – прощаешься со скачками. Люди уходили и все, что узнали об этой "конюшне, уносили с собой. Хамбер понимал, что делал.