Текст книги "Раздел имущества"
Автор книги: Диана Джонсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)
– Дайте мне номер телефона нотариуса. Для покупки такого дома у меня самого найдется клиент, но мне понадобится больше информации, – успокоил ее Отто. – Я поговорю с мисс Хокинз. Думаю, эти американцы часто сами не знают, во что хотят влезть.
Глава 39
Эми села на поезд, идущий с Лионского вокзала. Она была взволнована: ее переполняли мечты о том, как она совершит действительно нечто удивительное, каким бы на самом деле ни оказался château. Собственность во французской провинции! Это место могло бы стать штаб-квартирой ее фонда взаимопомощи! Есть ли там бассейн? Месье де Персан, поначалу такой грубый, а теперь такой заботливый, позвонил нотариусу, который должен встретить ее на станции, и заказал номер в отеле, чтобы она могла спокойно осмотреться в деревне и ее окрестностях и увидеть château в разное время суток. Цена? Сигрид просто отказывалась ей верить – такой низкой была цена; может быть, и стоило купить. Но у Сигрид были свои возражения против такого приобретения: на горизонте сгущались военные тучи, а в мире нарастали международные разногласия. Эми не обратила никакого внимания на это возражение.
– Эми, уезжай оттуда. Ситуация быстро меняется.
– Да нет, на самом деле все хорошо.
Они выехали из Парижа. Равнинный пейзаж казался приветливым; поезд шел на скорости, раза в два превышающей скорость маленьких автомобильчиков, бегущих по автостраде, рядом с железной дорогой. Эми поразила простота деревень; за окнами мелькали маленькие деревенские железнодорожные станции, названия которых невозможно было успеть прочитать. На обочинах валялись старые шины и искореженные машины – это можно увидеть и в Америке, и где угодно. Стали появляться холмы и каменные гряды, величественные акведуки с римскими арками выползали навстречу, над поездом мелькали очертания электрических опор, а на вершине каждого бросающегося в глаза холма оказывалась необычного вида руина. Сердце Эми стремилось к каждой из них: замки. Один из них будет принадлежать ей. Возможно, сам факт приобретения замка и на самом деле может помочь преодолеть изъяны характера и тоску в сердце – и это думала она, которую никогда не заботило приобретение недвижимости!
В уме Эми составляла список преимуществ французов перед американцами и американцев перед французами, в смысле цивилизованности: у Франции есть поезда, fromage frais[226], и мусор вывозят каждый день… У Америки есть «Квакер Оутс»[227], и магазины работают по воскресеньям… Приятную сонливость, в которую погрузилась Эми, внезапно нарушило прибытие на нужную станцию; голос по трансляции объявил, что стоянка будет всего одну минуту. Она взяла свой маленький чемодан и выскочила из вагона. Мэтр Лепаж и месье Деламер стояли вместе на платформе и, вероятно, с тревогой поджидали высокую блондинку американского типа. В любом случае, с поезда Эми сошла почти в одиночестве, и мужчины уверенно ей представились. Мэтр Лепаж имел округлые формы и носил вязаный жилет. Месье Деламер, сухопарый и симпатичный, был одет в пальто. Было ясно, что они рады, что в процессе улаживания дел с имением потенциальный покупатель появился так быстро.
– Большое спасибо, что позволили мне приехать, – сказала Эми.
– Merci d’être venue[228], – ответили они. Не хочет ли она выпить кофе? Оставить багаж в отеле? В таком случае, они поедут прямо в château, как она мысленно называла это место, или в «дом месье Венна», как они говорили на своем осторожном английском языке. Дом стоял за деревней Сен-Гон. Эми долгие месяцы не вспоминала о первоначальном намерении разузнать что-нибудь о своих европейских корнях, но теперь ей подумалось, что ее предки могли быть родом из какого-нибудь места наподобие этой деревни: с домами, сложенными из камней, с оштукатуренными стенами и черепичными крышами, с поросшими плющом двориками, с бегущей речкой, с мельницей – все вместе это напомнило Эми детские головоломки на тему сельской жизни. Напротив мэрии стояло несколько толстяков – местные жители; перед маленьким отелем, имевшим довольно самоуверенный вид, разговаривали двое пожилых мужчин. Деламер сказал, что в этом отеле Эми и предстоит остановиться. Она задумалась, и в ее памяти всплыли все шаги, которые привели ее сюда: антикварный магазин, магазин дамского белья «Ла Перла», кондитерское искусство, агентство недвижимости.
Дом, или château, конечно, не отвечал представлениям Эми о замках; это было прямоугольное трехэтажное сооружение с мансардной крышей, крытой шиферной плиткой; с одной его стороны имелась башенка, казавшаяся более старой, чем остальное здание. Эми вдруг почему-то вспомнились Гэтсби[229] и Уильям Рэндольф Херст[230] – американцы, владеющие замками, образчики стяжательства и иллюзии величия. К счастью, это здание оказалось меньше, чем некоторые дома, недавно построенные около Пало-Альто, и цена была меньше – скромное место для девушки, оказавшейся в такой ситуации, как она; скорее, большой дом, чем замок. Скромность его внешнего вида действовала успокаивающе.
– Башня относится к четырнадцатому веку, остальная часть дома построена в семнадцатом, – рассказал мэтр Лепаж. – Была и вторая башня, но она разрушилась.
Повсюду из щелей выглядывали сорные травы, стены издавали запах сырого камня. История! По правде говоря, выглядело это как-то уныло, но Эми сразу же поняла, что купит этот дом, независимо от того, каким он окажется внутри. Насколько там плохо? Мэтр Лепаж нашел на связке нужный ключ, и они пошли по посыпанной гравием дорожке по направлению к двери.
Эми переходила из комнаты в комнату, испытывая что-то вроде изумления: ни одно из помещений не было красивым, кое-где отсутствовала мебель, в некоторых местах наблюдался беспорядок, со стульев и картинных рам свисали полоски бумаги, прикрепленные оценщиками имущества. Зыбкий мартовский свет заползал внутрь дома сквозь высокие окна, в каминах не было видно пепла и подставок для дров. Игрушки Гарри в углу столовой, уродливый стол, большая пустая кухня, бесчисленные спальни, в которых повсюду были распиханы коробки с книгами – нераспроданные тиражи, которые вернули издательству, как объяснил Деламер, – и несколько комнат, отведенных под офис: письменный стол Адриана Венна, его книги. Это было первое впечатление Эми об Адриане Венне как о живом человеке: он смотрел на эти картины, висящие на стенах; на подоконнике, где он, должно быть, стоял, глядя на свой виноградник, все еще лежала сложенная газета. Или, возможно, то чувство, которое она сейчас испытывала, было ощущением присутствия его духа. Если бы она верила в привидения, ей пришлось бы согласиться, что одно из них живет здесь и что это, вероятно, призрак Адриана Венна или какого-нибудь другого обитателя замка, который жил здесь раньше и умер так же, как и Венн, неожиданно, не успев примириться с судьбой. Она чувствовала холодное влажное дуновение, проникавшее через пропускающие воздух оконные рамы и словно говорившее о его присутствии.
Эми, конечно, возьмет себе башню, Гарри снова получит свою комнату, Керри (ужасная женщина) – свои старые комнаты, Руперт и Виктуар… Они сами будут решать, это не ее дело, она не станет снова совершать ту же ошибку и вмешиваться в их жизнь, она просто предложит им такую возможность – сохранить издательство и виноградник, если они того хотят. Эми последовала за двумя мужчинами в контору виноградника, потом через амбар и маленький дегустационный зал в невысокое современное здание, со множеством металлических конструкций, в котором находилось издательство. Для человека, обладающего таким административным опытом, как она, там не было заметно никаких признаков будущих трудностей. Особенная разновидность желания, вызванного мыслью о недвижимости, впервые в жизни забурлила у нее в крови.
Месье Деламер заказал обед в отеле, где остановилась Эми. Она отнесла чемодан в номер, умылась и снова спустилась в крошечную столовую-бар. Месье Деламер и мэтр Лепаж ждали ее в баре с бокалами в руках, но Эми вдруг замерла, ошеломленная тем, что увидела позади них: в двери входил барон Отто. В облегающем сюртуке с сияющими пуговицами и зеленой австрийской шляпе он выглядел почти до смешного тевтонцем; и хотя в Альпах его наряд смотрелся естественно, здесь он казался персонажем из оперетты.
Барон, видимо, был удивлен почти так же, как Эми, но удивлен приятно. Он поздоровался с ней тепло, но официально – «Мисс Хокинз!» – и церемонно представился мэтру Лепажу, с которым у него была назначена встреча. Конечно, он присоединится к ним на ланч. Он сможет увидеть château после ланча, и мисс Хокинз, возможно, тоже захочет еще раз взглянуть на него.
Во время ланча над всеми эмоциями Эми стало преобладать беспокойство. Для чего барону нужно видеть château? Если только каким-то образом Жеральдин не прислала его, чтобы он высказал Эми свое мнение как эксперт. Эми заставляла беспокоиться его профессия – специалист по перестройке недвижимости. Школы, отели, спа-центры, благоустроенные квартиры, переделанные под гостиницы, закружились перед ее мысленным взором и почти испортили ей аппетит, не давая наслаждаться blanquette de veau[231]. От нее не укрылось, что ее чувства по отношению к château оказались сильнее, чем воспоминания о ее связи с Отто. Неужели стяжательство в конце концов победило чувство неловкости?
Эми вернулась в château во второй половине дня вместе с нотариусом, мэтром Лепажем, и бароном, который бегло осмотрел каждый коридор и чулан, неодобрительно покачивая головой и сокрушаясь по поводу того, что он видел. Зловещие разводы на потолке – Эми их не заметила – заставили его подняться на крышу. Он с профессиональной ловкостью обнаружил разбитые стекла и трещины в стенах, исчезающие в плинтусах. Эми наблюдала из окна, как барон поднялся наверх и выглянул наружу, чтобы осмотреть крышу; она с трудом удержалась от того, чтобы не увязаться за ним.
– Не хватает огромного количества шиферных плиток, – сообщил барон. Мэтр Лепаж согласился, что за домом не следили как следует, но он настаивал, что дело еще не приняло угрожающий оборот. Все впечатления Отто показались Эми слишком негативными: он покачал головой, осмотрев распределительный щит и электропроводку во всем здании, отметил несоответствие современным требованиям радиаторов, которые были установлены в тридцатых годах, и старую печь. Эми была рада, что в доме есть печь. В башне, которую Эми выбрала для себя, барон указал на то, что через потолок проникает дневной свет. Он остался глух к очарованию главной лестницы и маленькой часовни.
– В нескольких километрах отсюда есть ресторан, одна звездочка, – сказал барон ближе к вечеру. – Предлагаю пообедать там, а не в отеле. Я на машине. – Эми узнала машину: на ее крыше по-прежнему был установлен багажник, на капоте и стеклах образовались пятна от растаявшего снега.
За обедом барон сказал:
– У меня большой опыт по части этих старых домов, я знаю, что надо искать, и я бы советовал вам, Эми, отказаться от этого предложения. Крыша…
– Так любезно было с вашей стороны осмотреть дом, – перебила его Эми.
– Ремонт только одной крыши потребует чертову уйму денег. Думаю, что за те же деньги вы найдете что-нибудь гораздо более привлекательное. На рынке сейчас много недвижимости, и гораздо лучшего качества; у меня самого есть пара неплохих вариантов. Вам следует сначала посмотреть дома такого же типа, а не кидаться сломя голову на этот. Думаю, это невыгодно.
– Да, мне стоит посмотреть другие варианты, – согласилась Эми.
– Тогда, Эми, мне как вашему другу, полагаю, позволительно будет сказать, что одному человеку с этим домом не управиться. Вот я мог бы подумать об этом: у меня есть своя группа – строители, конструкторы; но вы… Вы плохо знаете Францию, откровенно говоря, это безрассудно.
– Вы, конечно, правы, – сказала Эми, совершенно не сомневаясь, что мнение барона справедливо, но ее сердце стремилось к château с еще большей решимостью.
– Ужасная идея. Еще вина?
– Спасибо.
– К тому же ни один банк не даст вам денег под это здание. Без бизнес-плана – нет. Между прочим, почему вы так хотите купить его? – Эми не могла ответить на этот вопрос. Теперь она стала беспокоиться о том, что барон планирует делать после обеда. В конце концов, Фенни здесь не было. – А ваш бюджет? Ипотека? Личные условия? Как вы это себе представляли?
– Возможно, если цена будет разумной… Я думала, что предложу меньше, чем они просят, из-за крыши, – ответила она. – Вы это хотели мне посоветовать?
– Сам принцип, конечно, я одобряю, но в данном случае он не подходит. Не часто мне доводилось встречать менее привлекательный château. Мне было бы крайне неприятно видеть, как вы делаете ошибку, покупая его, какой бы ни была цена.
Может быть, Отто говорил искренне? Возможно, он вовсе не хотел купить этот дом для себя, чтобы сделать из него школу, клинику, маленький отель? Возможно, он хотел только уберечь ее? На самом деле, решила Эми, во всех его отношениях с ней намерения его были добрыми Хотя ее и потянуло к нему как к светскому человеку и европейскому аристократу, он был всего лишь славным, правда на вид и величественным, бизнесменом, не лишенным нормальной чувствительности, если только «чувствительный бизнесмен» – это не оксюморон. Эми снова ощутила прилив дружеских чувств к барону. Тем не менее, по мере того как они подъезжали все ближе к отелю, Эми снова стала думать, как справиться с неловкостью, которая может возникнуть между ними. Она никак не могла найти убедительных возражений против еще одного небольшого приключения с бароном, но ей очень хотелось этого избежать. Она скажет ему, как больно он ранил ее чувства в тот вечер после приема, устроенного в ее честь. Все эти тревоги, однако, растаяли от удивления: они прибыли как раз вовремя, чтобы, подойдя ко входу на стоянку для машин – небольшой посыпанной гравием площадки позади отеля, увидеть, как из такси выходит Эмиль Аббу.
Конечно же, приезд Эмиля имел какое-то отношение к château и наследству Он, по-видимому, был удивлен и не особенно рад встрече. Вероятно, он узнал барона, с которым познакомился у Жеральдин, если не в Вальмери. Эми, смутившись, подумала, что он может решить, что они с бароном проводят здесь романтический уикенд в маленькой сельской гостинице. На ее щеках появился румянец, когда она представила, что он о ней, вероятно, думает.
– Да, у меня несколько вопросов к нотариусу, – сказал Аббу. – А вы какими судьбами?
– Я приехала, чтобы решить вопрос о… гм, об инвестициях в château, – ответила Эми.
– Инвестиции – это такое пуританское оправдание. Разве вы не можете просто захотеть купить это для себя?
– Я не понимаю, почему вы всегда говорите обо мне и о моих национальных чертах так, как будто все американцы одинаковы и все – пуритане. Вы были когда-нибудь в Америке?
– Определенно нет, – сказал Эмиль.
– А я был, – заметил барон Отто. – Несколько раз в Нью-Йорке и один раз во Флориде.
– Я заставлю их накормить меня ужином, если еще не слишком поздно, – улыбнулся Эмиль. – Вы не хотите выпить со мной? Полагаю, вы уже отобедали?
Эми, усмотрев в этом предложении свой шанс избежать объяснений с бароном, с радостью согласилась. Встреча с Эмилем оживила все ее мысли о нем, которые изнуряли ее на прошлой неделе: сексуальное влечение и смущающее душевный покой ощущение, что именно его она хотела бы видеть своим другом. Они сели за столик, и Эмиль помахал рукой хозяйке, которая работала и в баре, и на кухне. Отто с Эми заказали бренди, и Отто с уверенностью собственника подал Эми ее бокал, взяв его с маленького подноса официантки. Сердце Эми забилось от желания, чтобы Отто как можно скорее ушел спать и оставил ее наедине с Эмилем, которому она, как всегда, уже успела сказать что-то запальчивое – да, ему, с которым, как она отчетливо понимала, ей хотелось быть по-настоящему милой. Она хотела с ним спать. Может, это шанс?
– Разруха, руины, катастрофа, – Отто начал излагать свое профессиональное мнение о состоянии château, догадалась Эми, но его слова подходили для описания ее душевного состояния. Отто пустился в запутанные рассуждения о недвижимости.
– Нам следовало бы распить бутылочку вина из урожая того виноградника, который находится в поместье, – боюсь, я не знаю его названия, – сказал Эмиль. Он стал расспрашивать женщину, которая принесла вино, и говорил с ней шутливым тоном на французском языке, так что Эми не могла следить за разговором.
– Интересно, одобрил бы князь Кропоткин ваш проект покупки château и водворения в нем наследников Венна вообще. Это не было бы похоже на анархизм в стиле Годвина, скорее на монархию, – сказал Эмиль, улыбаясь. Эти слова и улыбка поразили ее в самое сердце. Она понимала, что он сделал это намеренно, его ссылка на князя была для нее прямым посланием. Она испытала ликование и панику примерно в равных пропорциях.
– Надеюсь, Эми его не купит. Я ей настоятельно рекомендовал не делать этого, – сказал Отто. «Охотник за состоянием», – неприязненно подумал он про Эмиля, раскусив, как он решил, его игру: тот хотел повлиять на Эми, чтобы она купила château, и поселить там свою жену. И он, вероятно, готов был переспать с Эми ради этой сделки – иначе зачем ему встречаться с ней в удаленном от посторонних глаз отеле? Какое бесстыдство! Рыцарская натура барона, такая естественная составляющая его профессии, была задета, и, конечно, его привязанность к Эми тоже.
«Конечно, я не стану его покупать, – думала Эми, – холодные комнаты, кирпичи, рвы – это не для меня». Ей неожиданно стало совершенно понятно, чего она хочет. Или, точнее, понятно, что того, чего она хочет, château ей не даст. Все пойдет наперекосяк, как пошли все ее другие попытки оказать помощь. Вместо того чтобы разочаровать, этот момент осознания реальности и открытия самой себя – может быть, за ним последуют и другие? – принес ей освобождение, радостное возбуждение и подсказал, что у сердца свои пути, которые нельзя не признавать, даже если временами удается одержать над ним победу. Сердце ее было переполнено Эмилем – так, что оно даже может разбиться, и через образовавшуюся рану хлынут печаль, страсть, все чувства. Ее волнение нарастало.
– Совместное проживание являлось формой взаимной помощи, которая одобрялась обществом, но он хотел бы, чтобы мы владели собственностью совместно, а это уже заходит слишком далеко, – сказала она. – Я для такого слишком капиталистка. – «Отправляйтесь спать, барон Отто».
Эмиль тоже смотрел на барона Отто, который стал заказывать пиво, с выражением, в котором читалось раздражение. Со своей стороны, барон начал очень холодно реагировать на болтовню Эмиля и Эми; он был явно раздражен и сбит с толку Эмилем, присутствие которого действовало на него, как лай докучливой собачонки или приставания назойливого ребенка.
– Grand ou demi[232]?
– Grand.
Барон пустился в рассуждения о состоянии крыши и о проблемах, связанных с осушением старых рвов, и без того уже высохших. Эми не могла сосредоточиться на разговоре: мешали мысли об Эмиле. Она пыталась от них отвлечься, мысленно следуя за бароном из одной комнаты château в другую.
Он никогда не оставит Эми с этим хищником и мошенником, думал Отто. Американцы наивны и честолюбивы, они всегда переоценивают свои силы. Женщин всегда увлекают типы, подобные этому.
– Одни только трубы, почти полностью свинцовые, потребуют выложить для начала пятьдесят тысяч евро. – Он не мог подавить свои личные воспоминания об Эми, чудесной девушке, которую он, как он хорошо помнил, вполне удовлетворил – насколько он мог судить. – Не говоря уже о водостоках на карнизах, которые надо обшить изнутри медью… Эми, вы, наверное, устали. Вы не должны позволять нам задерживать вас. Мы можем все это обсудить завтра.
– О, я прекрасно себя чувствую, я как раз думала попросить еще один бокал… – стала возражать Эми. Эмиль налил ей еще вина.
– Жеральдин так надеется, что все сложится удачно для всех наследников Венна и… для вашей жены… Для всех, – сказала она. – Вы видели издательство? Эти красивые старые машины, старомодные гарнитуры? В мелком шрифте есть что-то романтическое…
– Напротив, я думаю, моя теща как раз придерживается такого же мнения, как и барон, – возразил Эмиль. – Она считает, что вы сделаете ошибку, если купите château, и еще она считает, что у меня есть дар убеждения. Точнее, разубеждения.
– Вероятно, так и есть. – Эми улыбнулась своей милой улыбкой, и на ее щеках появились ямочки.
– Она хотела, чтобы я вас разубедил.
– Именно так. Мадам Шастэн беспокоилась, что вы делаете ошибку, – согласился барон.
– Я же, наоборот, думаю, что вам надо его купить, если вы можете себе это позволить, – сказал Эмиль.
Все это привело Эми в замешательство: она-то думала, что Жеральдин одобряет ее план.
– Она попросила вас приехать сюда?
– Жеральдин предложила мне поговорить с вами, – уклончиво подтвердил Эмиль.
– Я сказал ей, что поеду взглянуть на château, – сказал барон.
– Вы проделали весь этот путь из-за меня? – Эми начала испытывать раздражение. В конце концов, она и сама умела принимать решения.
– Мне хотелось посмотреть на это место. И Персан предложил мне поехать, поскольку мне все равно надо было встретиться с нотариусом. Персан против того, чтобы американцы покупали недвижимость во Франции, – сказал Эмиль. – Полагаю, и я тоже, если говорить вообще. Но есть американцы, которых хочется видеть чаще. – И Эмиль, и барон, воспользовавшись удачным поворотом разговора, радостно улыбнулись Эми. Сочетание красоты, большого состояния и просвещенного социального мышления – с таким собранием качеств Эмиль раньше никогда не сталкивался; он не мог винить себя за то, что ослеплен. Если бы только удалось избавиться от этого австрийца.
«Охотник за состоянием, распутник – как все это прискорбно», – думал Отто.
Эми поняла, что дело безнадежно: мужчины не собирались упускать друг друга из виду до полуночи.
– Спокойной ночи! – произнесла она и встала. – Большое спасибо. Вы оба были невероятно любезны. – Она надеялась, что ее взгляд, брошенный Эмилю, вполне красноречив. Она еще раз улыбнулась и вышла.
– Хотите сигару? – предложил Эмилю барон.
Надевая ночную рубашку в своем номере, Эми раздумывала, не отказаться ли от нее совсем. Европа! Тут она может вести себя, как ей нравится. Находясь в состоянии крайнего возбуждения, она недоумевала, что будет делать, если в итоге в ее дверь постучится барон. Хотя вряд ли. Ее возбуждение было более чем сексуальным, у нее было такое чувство, как будто она находилась на перекрестке судеб, но между чем и чем – она совершенно не знала. Но она уже видела это раньше: нити самопознания сплетались в прочное полотно, на которое можно было положиться, не потворствуя в будущем долгим рассуждениям на эту тему.
К счастью, в ее дверь постучался именно Эмиль. Предусмотрительно отступив от двери, несмотря на внутренний протест, Эми все-таки бросила взгляд в коридор, ожидая увидеть, как Отто тоже крадется на цыпочках к ее двери, как в пьесе Фейдо (эта пьеса была одним из театральных мероприятий, на которые ее посылала Жеральдин и которые Эми смогла понять) люди на цыпочках крались по коридорам, держа в руках туфли, и прятались под кроватями. Эмиль вошел и обнял ее.
Спустя некоторое время, после того как оба они уже не могли желать ничего большего (эта фраза принадлежала Стендалю), Эмиль сказал:
– Я пытался объяснить, как я влюбился в тебя – в каком-то смысле. Возможно, все произошло из-за налета таинственности или очарования твоего иноземного племени, но на самом деле это случилось, когда я увидел, как любезно ты обошлась с теми толстыми американцами напротив Дома Инвалидов. Нет, не «в каком-то смысле», я действительно влюбился в тебя. Тебя беспокоило, как поддержать честь французов. Нет – на самом деле, еще раньше. Однажды в Вальмери ты вышла к обеду с распущенными волосами. Помнишь? Именно тогда я впервые заметил, как ты красива.
Эми действительно помнила тот вечер: именно тогда она переспала с бароном. Итак, Жеральдин, очевидно, права насчет того, как важна прическа, как права и насчет всего остального, включая предположение, что в интимной обстановке Эмиль «занятен» – в этом она только что убедилась.
– Конечно, я замечал это и раньше, тогда за ланчем, и даже еще раньше. В конце концов, ты «заметная» женщина, – продолжал Эмиль. Эми была очень довольна, что такое идеальное создание хвалит какие-то ее черты.
– А у меня все случилось тогда, когда ты не стал убивать омара, – сказала она. – Но тогда я этого не поняла. Я разрешила себе понять, только когда услышала о том, что Виктуар ушла от тебя – видишь, какая я щепетильная. Так ты не думаешь, что мне надо постричься?
– Может быть, до плеч, – согласился он так, словно уже думал об этом.
И тогда Эми поняла, что он настоящий француз, представитель иноземного племени.
– Ты думаешь, для нас все слишком поздно? – спросила она. – Я возвращаюсь в Калифорнию.
На глаза ей навернулись слезы, удивившие ее саму. Эмиль обнял и поцеловал ее, и это был очень убедительный ответ. Эми прижалась к нему, но остатки инстинкта самосохранения напомнили ей о необходимости защитить свое сердце. Эмиль, видимо, ощущал такое же беспокойство.
– Ты должна возвращаться?
– Да, мое место не во Франции, и я это знаю.
– Не многим больше, чем мое, полагаю. Мы оба чужаки. И в этом наш шанс.
– Тебе надо вернуться к себе в номер. Остаться вместе – значит все усложнить, – сказала Эми.
Но он остался на всю ночь – в конце концов, сопротивляться этому было невозможно, – но они оба твердо решили, что то, что они делают, не в счет, это не помешает им следовать своим решениям, принятым в реальной жизни.
– В чем же твоя тайна? – спросил ее Эмиль в какой-то момент.
Она не знала точно, что он имел в виду; себе самой она казалась понятной до скуки. Может, дело в ее деньгах; она знала: это единственное, о чем она не могла говорить, – что-то вроде постыдного секрета.
Они не могли с уверенностью сказать, слышали ли они посторонние звуки. Может быть, глубокой ночью у их двери стоял барон или кто-то другой; но, кто бы это ни был, он, должно быть, слышал, как изнутри доносятся стоны и крики.
Глава 40
Возвратившись в Париж, Эми несколько дней ходила как во сне. Она гуляла по Люксембургскому саду и у Бон Марше, не обращая внимания на окружающую обстановку; решимость ее была поколеблена. Временами она думала о возвращении в Пало-Альто с нарастающей паникой. Один раз в магазине она услышала свой собственный судорожный всхлип. Она знала, какое ей предстоит будущее – безрадостное и не сулящее впереди ничего хорошего: она никогда больше не увидит Эмиля; любовь всей ее жизни осталась позади; предстоящие годы не принесут ей ничего, кроме хорошей работы, что не казалось ей такой уж заманчивой перспективой, как должно бы было казаться. Было ли ее несчастье относительно – ведь в ее жизни имелось так мало оснований для беспокойства? Ее глаза наполнились слезами из-за жалости к самой себе: она всегда будет аутсайдером, белой вороной; богатство поставило ее в положение человека, не заслуживающего никакого сочувствия. Кто пожалеет ее, одну из самых счастливых людей на земле?
Она знала, что на самом деле ей не хотелось château. Это была глупая идея. Она не сельская жительница, и даже не европейка, она – человек, который даже не смог как следует обставить свою квартиру. Ее подлинная натура не соответствовала жизни в башне, в изгнании; нравилось ей это или нет, но она – американка из Пало-Альто, и обойти это обстоятельство не было возможности. Château стал бы для нее бременем, выходящим далеко за рамки ее интересов и возможностей; чем-то вроде отклонения от истинного пути в сторону претенциозности. Она подумала о своем коллеге Бене, оказавшемся в затруднительном финансовом положении на огромных земельных участках в Патагонии, и о несчастном, тоскливом выражении его глаз, когда он возвращался в Калифорнию – теперь он делал это не часто.
Где проходит тонкая граница между тоской и унынием? Может ли вся нация впасть в уныние? А в тоску? Проходя по парижским улицам и глядя на более стройные тела французов, Эми думала о том, что они живут дольше: может быть, их меньше, чем американцев, угнетает тоска? Не потому ли это происходит, что они могут видеть окружающее собственными глазами, ведь они ходят пешком, вместо того чтобы запирать себя в машинах? Или из-за того, что им не хватает колес, они чувствуют себя замкнуто и скованно?
Конечно, Эми помнила о том разочаровании, которое почувствовали Виктуар, Поузи, Руперт, Керри и Гарри, даже она сама, хотя принятое решение не покупать château принесло ей также и облегчение, обнажив корень зла. В ее сознании, а может быть и в подсознании, где примитивные гены нашептывали мысль о необходимости приобретения недвижимого имущества, вырисовывались угрожающие очертания гигантского холодного здания с протекающей крышей. Она собиралась пойти наперекор своим принципам, основанным на взаимопомощи, отказавшись сделать то, что принесло бы всем такую очевидную пользу.
Эмиль заверил Эми: Жеральдин будет довольна, что она решила не покупать château. Тем не менее свое решение Эми объясняла Жеральдин с внутренним трепетом.
– Барон Отто сказал, чтобы я его не покупала. По-видимому, все считают, что это было бы неосмотрительно, – извиняющимся тоном сказала она.
Жеральдин об этом уже знала: ей позвонили Эмиль, Отто, испуганная Памела и впавший в отчаяние Руперт. Она спросила у Эмиля, не он ли отговорил Эми от покупки château.
– Я? Нет. Я с ней об этом не говорил, – ответил Эмиль не вполне искренне.
– Я убеждена, что вы поступаете правильно, – сказала Жеральдин Эми.
Она испытывала облегчение, но не хотела показаться слишком довольной.
– Я не совсем уверена в этом. Представляю себе, сколько людей могли бы быть там счастливы: маленький Гарри, Виктуар… Тут для них столько возможностей, я это понимаю…
– Я знаю, что вам не терпится вернуться домой, – понимающе произнесла Жеральдин. – Там, должно быть, так замечательно – все эти пальмы и пляжи.
Она думала о том, что на самом деле Эми не была похожа на человека, которому очень хочется вернуться домой. В ее облике теперь было что-то новое, одновременно и сияющее, и печальное. Жеральдин хотелось бы, чтобы Эми осталась еще на несколько месяцев. Девушка явно находилась на перепутье и могла выбрать любую дорогу, но она, вероятно, вернется к калифорнийскому, варварскому образу жизни; например, она рассказывала Жеральдин о еде на вынос.
– Да нет, не совсем, – сказала Эми, вспоминая автострады, гамбургеры «Бургер Кингз», автозаправки, движение на дорогах, автоматические двери гаража, обидчивых сальвадорцев, ухаживающих за живыми изгородями, войну, религиозных фундаменталистов в А-образных церквях с виниловой обшивкой – все уродства и всю злость, которую, как она знала, она найдет сегодня дома. Она подумала о Юкайе своего детства, жаркой и пыльной, в которой можно было повсюду гонять на велосипеде, и о сегодняшнем Пало-Альто. Но сбежать от себя нельзя – такова реальность, можно только попытаться стать лучше там, где ты есть. Корни – это чепуха. Сколько же ей пришлось пережить, чтобы открыть эту довольно банальную и простую истину.
