Текст книги "Один человек, две собаки и 600 миль на краю света. Опасное путешествие за мечтой"
Автор книги: Дейв Метц
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)
По морскому льду
Останавливаясь на ночлег, первым делом мне приходится с помощью лопаты делать углубление в снегу, чтобы поставить палатку. Корочка снега очень твердая, но тем не менее все равно слишком хрупкая для того, чтобы можно было стоять и не проваливаться. Сухой снег крупинками похож на чистый белый песочек, и утрамбовать его невозможно. Поэтому мне приходится копать очень глубоко, чтобы установить палатку на что-то более менее твердое. Даже если провести на одном месте достаточно долгое время, снег не станет более мокрым и, соответственно, не утрамбуется, как вам надо, вы просто будете проваливаться в землю все глубже и глубже до тех пор, пока не достигнете твердой поверхности.
Я тружусь уже около получаса. Сначала необходимо разбить ледяную корочку, но моя дешевая лопатка, сделанная из пластика, совсем не предназначена для борьбы с арктическими льдами. Первые пять минут я пытаюсь расколоть лед. Конечно, надо было бы потратиться и купить что-то получше, но я думал, что вполне могу обойтись и этой. Справившись с корочкой, начинаю выгребать снег руками, выбрасывая его между ног. Наконец заканчиваю работу, сохранив лопатку целой и невредимой, устанавливаю палатку и готовлюсь ко сну.
Ночью очень долго не мог согреться – в течение дня я много потел. Думаю, что влага скопилась на термобелье. В условиях таких жестоких холодов у меня нет права на ошибку, поэтому осматриваю ноги и, обнаружив влагу между пальцами, вытираю их насухо, проверяю, не появились ли на коже пигментные пятна или волдыри. Малейшая оплошность с моей стороны может привести не только к обморожению пальцев, но и к смерти от переохлаждения и омертвления тканей. Так как рядом со мной никого, кто мог бы сказать мне, как я выгляжу и веду себя со стороны, признаки обморожения трудно заметить сразу, поэтому я внимательно слежу за своим самочувствием и поведением. Поскорее бы покинуть этот полуостров и оказаться в лесу, где не будет такого сильного ветра и опасности переохлаждения.
Ночью даже в спальных мешках мне бывает так холодно, что иногда меня охватывает паника. Я не могу согреться. Конечно, в крайнем случае можно зажечь горелку, но долго она не прогорит. Свернувшись калачиком, пытаюсь привыкнуть к холоду. Так можно провести несколько часов, если не будет дуть ветер и я останусь сухим. Переодеваюсь и неплотно застегиваю мешки сверху, проверив, чтоб лицо было полностью спрятано и холодный воздух не обдувал ни одну часть моего тела. Жду. И дрожу. Не знаю, сколько я пролежал так до восхода солнца, но, почувствовав, как на палатку попали первые лучи солнца, прекращаю дрожать и начинаю согреваться. Эта палатка очень хорошо поглощает солнечную энергию и преобразует ее в тепло, чем я не премину воспользоваться.
Мы с Джонни уже бывали здесь девять лет назад, в июне. Я хотел пройти по этому району Аляски до хребта Брукса, что сейчас и делаю, но мы начали наш путь слишком поздно. Я не представлял, как трудно будет идти по такой гористой местности, покрытой дерном. Мы переходили через Болдуин в то время, когда озера, которых там было очень много, уже растаяли. Земля там неприветливая, болотистая, а многочисленные комары стали настоящим бедствием. Казалось, им просто не будет конца. Целых двадцать семь дней мы шли из Коцебу до деревни Селавик, в то время как я рассчитывал, что у нас уйдет на это не более двух недель. Чувство голода не покидало нас ни на секунду, и к концу пути мы были истощены. Чтобы сплавиться по двум каналам и таким образом добраться до Селавика, необходимо было построить плот. Материал нашелся у берегов озера Инленд. Я преодолел оба канала, но перед тем как достичь второго, пришлось шесть миль идти по пояс в воде и тащить за собой плот. Прибыв на место назначения, я был твердо уверен, что через год повторю попытку, но только в марте или апреле, когда еще стоят сильные морозы – идти будет куда легче. Благодаря приобретенному опыту я понял, что по земле, расположенной ниже уровня моря, нужно путешествовать только тогда, когда еще достаточно холодно.
29 марта 2007 года, в 70 милях от Кайаны
Мы заканчиваем путешествие по полуострову Болдуин, в конце дня достигаем бухты Хотэм. Я останавливаюсь и внимательно смотрю на лед, а в это время легкий ветерок обдувает мое лицо и «жалит» нос. Меня терзают смутные сомнения.
– Чтобы попасть на материк, необходимо пересечь ее, – говорю я собакам.
Река Кобук, которая находится на противоположной стороне, приведет нас в глубь Аляски, а там мы повернем на северо-восток, к хребту Брукса. Меня очень пугает необходимость переходить бухту на лыжах, при этом не видя противоположного берега. Вокруг меня мили голого пространства, а все, что в пределах видимости, – клубы белых облаков и глыбы льда под нами и впереди нас. Если идти вдоль полуострова и обойти его, придется преодолеть двести миль. Конечно, это не вариант. Учитывая, что я собираюсь покорить Аляску за один сезон, до того, как осенью снова начнет холодать, задерживаться не представляется возможным – зимнего снаряжения у меня не будет, и придется возвращаться домой не солоно хлебавши. Остается только надеяться, что изображенная на карте местность полностью соответствует реальной. Определяю направление с помощью компаса, ориентировочно представляя свое настоящее местонахождение на этой Богом забытой земле и смотрю на карту, а затем нахожу конечную точку пути. «Просто иди по маленькой красной стрелочке, – говорю я себе, – и все». Я всегда предпочитаю видеть цель, и пусть это всего лишь маленькая точка на линии горизонта, тогда можно просто навести стрелку в ее направлении и придерживаться этого курса. Но когда земля находится так далеко, всецело полагаться только на маленькую стрелочку и в одиночку идти по бескрайнему замерзшему океану сложно и безрассудно. Для этого требуются стальные нервы, а я уже нахожусь на грани срыва. Но холод заставляет меня отправиться в путь. «Где-то должна быть земля», – убеждаю я себя, делая еще несколько шагов вперед по льду замерзшего моря. Остановившись передохнуть, размышляю над тем, стоит ли сейчас ставить палатку, чтобы переночевать здесь и отправиться в путь утром. Погода сейчас хорошая, а вот утром может подняться ветер, могут набежать облака, и тогда придется задержаться на полуострове еще на неопределенное время, тем более что я уже собран и готов к походу. Поэтому вместо того, чтобы раздумывать над опасностями, с которыми мы можем столкнуться, я трогаюсь в путь вместе с бегущими вперед собаками. Мои мысли заняты только одним: быстрее бы покинуть это место, где жестокий ветер не утихает ни на минуту.
Местные жители разметили дорогу с помощью высоких ивовых прутьев, которые вводят в сомнения относительно правильности выбранного маршрута. Собаки сначала идут довольно бодро, но, почувствовав всю серьезность положения, они убавляют пыл. Они то и дело оглядываются на меня, и в их глазах читается неуверенность, которую я редко замечал прежде.
– Хорошие мои, – говорю я, – вперед, вперед!
Это придает им смелости, и они продолжают бежать. Без собак я бы смог двигаться со скоростью одна миля в час.
Я знаю. Пытался. А работая с ними в связке, мы проходим около пяти миль в час.
Небо затянуто облаками, но не настолько сильно, чтоб я не мог разглядеть, что происходит на расстоянии в одну милю. Однако неприветливая погода очень беспокоит меня. Мы с трудом движемся вперед, а встречный ветер лишь усугубляет обстоятельства. Осматриваюсь, кажется сумасшествием идти в безызвестную пустоту морских льдов. Чем дальше уходим от берега, тем сильнее ощущение, что мы находимся в открытом океане, а земля, остающаяся позади, приобретает весьма отчетливые черты. Позже я узнал, что дистанция, которую мы преодолели (а мы шли по диагонали), составила двенадцать изнурительных миль, а вовсе не четыре, как я предполагал.
Уилл начинает уставать. В первой половине дня он работает больше, чем Джимми, его амортизационный шнур обычно натянут сильнее. Теперь же Джимми выглядит более свежим, и вскоре бремя лидерства переходит на него. Я никогда не привязываю их за одну веревку, нагрузка должна распределяться равномерно между ними.
После двух часов перехода по льду собаки замедляют ход. Нам непременно нужно идти, чтобы не пришлось разбивать палатку в опасном месте: не хочется останавливаться на открытом пространстве, там, где дует особенно пронизывающий ветер и очень трудно добыть воду – на ледяной поверхности очень мало свежего снега, который можно было бы размельчить. Я очень замерз, появляется желание сделать привал и одеться потеплее, но, с другой стороны, перегреваться и потеть тоже не хочется, поэтому предпочитаю идти дальше не останавливаясь.
Различить что-либо на ледяной поверхности становится все труднее. На ней кристально белой, не освещенной яркими лучами солнца, неровности совсем не видны, поэтому периодически я натыкаюсь на них. Стараясь идти быстрее, я трачу много лишних усилий для того, чтобы не потерять равновесие и не упасть – это здорово выводит меня из себя.
– Вперед, вперед, – кричу я собакам.
Они увеличивают скорость, но это ненадолго. Несмотря на то что собаки очень сильные, они все же иногда устают, точно щенки. Все-таки им нет еще и года. Мы идем изо всех сил, но наконец начинаю уставать и я.
– Давай, Джимми, давай, Уилл! – кричу им.
Собаки вновь прибавляют скорость, но это ненадолго, до тех пор, пока они не исчерпают свои ресурсы, а это может произойти в любой момент. Вот тогда я буду вынужден или везти сани сам, или устанавливать палатку и устраиваться на ночлег. Собаки мучаются от жажды и наверняка напуганы тем фактом, что мы движемся в зловещий белый мир, а впереди не видно ничего, что могло бы хоть как-то обнадежить. Я знаю, что земля там есть и пытаюсь убедить их в том, что все будет хорошо, хотя и сам сомневаюсь в этом. «Все хорошо, ребята. У нас все хорошо», – мой голос должен звучать спокойно, но это очень трудно, потому что я в отчаянии. Начинаю думать о холодной воде под слоем льда. Море под ногами очень опасно, находится в постоянном движении и достигает невероятной глубины. Летом это море превращается в настоящее чудовище с волнами десять футов в высоту. Только лед спасает нас от ужасающей морской бездны.
Преодолев половину пути, мы подходим к небольшому горному хребту, у которого лед дал трещину и делаем несколько осторожных шагов. Мне не нравятся мысли о том, что я нахожусь один в открытом океане, но прогнать их не получается. Спустившись ниже, обнаруживаю, что разлом достигает в ширину шести дюймов, образуя с обеих сторон трещину длиной почти в фут. Остановив собак, смотрю на трещину, которая, словно змея, расползается в обоих направлениях. У меня нет никакого представления о длине, глубине и прочности льда вокруг, но, судя по следам, здесь недавно проезжали снегоходы, а значит, никакой опасности нет. Но все равно один вид расщелины посреди океана приводит меня в ужас. Я делаю едва заметное движение губами, и Уилл натягивает веревку, Джимми следует за ним. Мы осторожно движемся вперед, преодолеваем трещину и вновь увеличиваем скорость.
– Вперед, вперед, – говорю я с нескрываемым удовольствием в голосе.
Собаки устремляются прочь, подальше от этого раскола. Слава Богу, никакого треска мы не слышим. Кругом стоит какая-то необычайная тишина северных вод, нарушаемая лишь прерывистым дыханием собак, бегущих впереди меня. Некоторые эскимосы говорят, что толщина льда в бухте достигает нескольких футов, но меня это слабо успокаивает. Они говорят, что лед такой толстый, что можно ездить на грузовике и не бояться провалиться. Мы уже зашли слишком далеко, и обратного пути у нас нет. Вернуться туда, откуда начали путь, засветло уже точно не успеем, а идти по скованному льдом океану в абсолютной темноте нельзя ни в коем случае.
Через час – другой я чувствую, что впереди нас земля. Сначала она кажется лишь маленькой тоненькой полосочкой, которая тянется сверху вниз. Потом мне начинает казаться, что она находится слегка левее, появляется желание сменить курс. Несколько раз я меняю направление, только чтобы одуматься и прийти в себя. Из-за прибрежных насыпей создается впечатление, что земля довольно близко, но это далеко не так. Однако выстроившиеся в длинный и узкий ряд указатели свидетельствуют о том, что прямо по курсу будет земля, и очень трудно убедить себя не отклоняться от него. Прошел по меньшей мере час, и только тогда я поверил, что мы приблизились к цели.
Спустя еще час я замечаю снегоход, катающийся вдоль побережья. Мои верные друзья, тоже заметив его, словно оживают, с удвоенной энергией бросаются вперед и бегут несколько минут. Теперь они понимают, что впереди нас действительно есть земля, а не голая ледяная пустыня, где постоянно дует ветер. Я очень рад, что скоро под нашими ногами будет твердая земля, появляется уверенность, что мы преодолеем эту бухту и все у нас будет хорошо.
Около десяти вечера наступает темнота, и, ужасно истощенные, мы наконец добираемся до берега. Я направляюсь к ивам и ставлю около них палатку, чтобы хоть как-то защититься от ветра. Чтобы дойти сюда, мне понадобилось целых пять часов. В счастливом порыве присаживаюсь и глажу засыпанную снегом землю. Одно из самых опасных препятствий на моем пути осталось позади. Мы тратим немного времени на установку палатки и защиту от холода, учитывая, что под нами не зыбкий снег, а твердая земля. Я могу спокойно спать, не опасаясь, что ночью лед уйдет вниз.
Растопив снег, готовлю обед, а собаки в ожидании еды и питья мирно посапывают в своем углу. Они не шевелятся и терпеливо ждут. Я столько с них всего требую, а это совсем не влияет на их дружеские чувства ко мне, только благодаря этим собакам я смог победить ледяную гладь, и, если все пойдет по плану, они также помогут мне покорить реку Кобук за несколько недель до того, как придет весеннее потепление.
На лыжах по реке Кобук
30 марта 2007 года, в 60 милях от Кайаны
Утром я выбираюсь из палатки, чтобы осмотреться. Со вчерашнего дня меня переполняет чувство выполненного долга. Вместе со мной выходят собаки, и я треплю их по шерстке, а они увертываются и сопят. Смотрю на полуостров Болдуин, сейчас его границы вполне различимы. По периметру полуострова снег практически отсутствует, вдоль белоснежного побережья тянется коричневая линия, как будто кто-то нарисовал ее маркером посреди безмятежного, абсолютно белого неба. Только эта линия помогает обнаружить полуостров. А так кругом чистейшая белизна. На этой стороне бухты на севере и юге я вижу горы. Они находятся довольно далеко от меня и, кроме того, покрыты снегом, поэтому их очертания неясные, призрачные, словно скрываются за тучами. Судя по карте, эти горы простираются вдоль реки Кобук, куда я намереваюсь держать свой путь, а в некоторых точках даже соприкасаются с ее берегами.
Со стороны реки показывается мужчина, которому по виду около шестидесяти лет. Он подъезжает на снегоходе к моей палатке, чтобы поздороваться. На нем столько теплых зимних вещей, что он напоминает астронавта. На ногах у него большие белые пластиковые ботинки, известные также как меховые унты. Из предметов туалета также отмечу теплые штаны и парку[5]5
Эскимосская куртка (прим. пер.).
[Закрыть], а также кожаные перчатки с мехом на отворотах, которые доходят аж до локтей. Капюшон его куртки отделан чем-то, что напоминает мех росомахи. Он очень похож на зеленую подушку и надежно защищает его голову от ветра, который дует со скоростью несколько миль в час. У него два головных убора: вязаный шлем, который прикрывает голову и ветронепроницаемая шапка, защищающая уши. Единственные открытые участки кожи – это нос, подбородок и глаза, которые из-за жестокого мороза приобрели красноватый оттенок. Его растянутая речь невольно наводит на мысль, что он каджун[6]6
Каджуны – представители этнической группы, проживающие в основном в штате Луизиана; говорят на французском языке.
[Закрыть] из забытой Богом болотистой местности. Кажется, произносить слова нечетко – это для него вполне обычное дело. Да и почему нет? У него вовсе нет необходимости говорить четко, ведь и разговаривать здесь особо не с кем. Он очень приятный человек. Его простая, открытая манера поведения говорит о том, что в нем нет ни капли самолюбия или торопливости. Он все делает не спеша: не спеша двигает рукой, не спеша разговаривает. Даже когда он смотрит на вас, перед тем как заговорить, кажется, что и это он делает не спеша.
Мужчина сбрасывает скорость, выключает мотор, останавливается на минутку прямо напротив палатки, не выражая никакого намерения поприветствовать меня. Он улыбается. Его взгляд устремлен на скованный льдом океан. Человек не изучает океан, ведь он уже прекрасно знаком ему. Я думаю, он пребывает в восхищении.
– Доброе утро! – наконец говорит он мне.
– Доброе утро, – отвечаю я. – А Вы оделись как раз по погоде.
– О, да, – эти два слова он произносит так, будто рассказывает целую историю. – Вот собираюсь немного порыбачить.
С этими словами показывает мне небольшую удочку. Она представляет собой довольно крепкий деревянный брусочек, длиной всего лишь дюймов десять. Но привязанный к нему крючок поистине огромный, с очень острыми зубцами.
– Какую рыбу Вы ловите?
– Белорыбицу, – отвечает он. – Думаю, для улова здесь места хватит, – говорит он, оборачиваясь и указывая на привязанный к снегоходу прицеп.
Сперва я сомневаюсь в его словах, но он уверяет меня, что это нормально и что хороший улов ему гарантирован. Затем показывает мне бензопилу, с помощью которой просверливает отверстие в толстом слое льда. Диаметр лезвия около фута, длина – около пяти, а наконечник сделан из чистейшей стали.
– А рыба крупная? – спрашиваю я. Он отмеряет в воздухе расстояние, равное приблизительно трем футам. – Серьезно?
– Ага, – произносит это так, будто это вполне нормально. – Думаю, к концу дня я поймаю с десяток, а то и с дюжину.
– Ого, это невероятно.
– На обратном пути занесу Вам одну, – обещает он.
– О, это было бы просто замечательно! – говорю я.
Мы разговариваем еще несколько минут. Человек рассказывает мне, что в такие суровые холода предпочитает не ездить далеко. Если снегоход сломается, ему придется идти пешком. Поэтому надо успеть вовремя вернуться и не замерзнуть, а он сейчас уже не в такой хорошей форме, как раньше. Еще минуту смотрит на меня и улыбается так, будто в мире нет никаких тревог и забот.
– Думаю, я поймаю для Вас рыбу, – говорит он, поворачивая ключ зажигания, трогается в путь, обдав меня снежной волной, устремляется в море и исчезает вдали.
Река Кобук занимает несколько сот миль. Она берет свое начало в центре Аляски и несет свои воды до самого предгорья хребта Брукса. Недалеко протекают реки Ноатак и Селавик. Их воды очень богаты питательными веществами, и в том месте, где они впадают в океан, образуется очень благодатная среда обитания для рыбы. Она достигает огромных размеров. Три главных реки дают людям выход к океану. Идеальное расположение Коцебу на берегу океана делает его прекрасным транспортным узлом для живущих на побережье эскимосов, индейцев – жителей центра, торгующих мехом, а также исследователей со всей округи.
Спустя несколько часов мужчина возвращается. В его прицепе пятнадцать рыб, самая маленькая – длиной около тридцати дюймов. Внешне они напоминают гигантские леденцы. Он протягивает мне рыбину. Я просто в шоке. Беру ее руками в перчатках и кладу на свои голубые пластмассовые сани.
– Возьмите еще одну, – предлагает он.
– Не могу, – отвечаю я. – Мне надо еще очень много пройти, и я не могу нести слишком много.
Кажется, он разочарован моим отказом. Гостеприимство буквально переполняет его. Да, у него есть жена, но тем не менее недостаток социального общения налицо. Это привело к тому, что мужчина готов совершить акт доброй воли и поделиться со мной уловом. Еще несколько минут он не трогается с места, надеясь, что сможет мне чем-нибудь помочь. Рыба, которую он мне дал, в длину практически такая же, как и сани. Я благодарю мужчину, и спустя еще несколько минут он заводит снегоход и направляется вверх по реке Кобук, в надежде продать рыбу немногочисленным местным жителям.
Я смотрю мужчине вслед и восхищаюсь его абсолютным смирением со своим образом жизни. Он не пытается, подобно мне, спрятаться от холода. Такое впечатление, что для него это вовсе нетрудно. Я думаю о том, чтобы стать таким же, и в моих глазах появляются слезы. За исключением снегохода я так представлял самого себя, ведущего независимое существование в тяжелых условиях крайнего севера. Отпилив у рыбы голову, выбрасываю ее в кусты, подальше от палатки. Тушу укрываю пластиком и прячу, чтобы, не дай Бог, ей не заинтересовались белые медведи. Это маловероятно, но небольшие меры предосторожности все же не помешают.
31 марта 2007 года
Я завтракаю рано и, хотя на улице еще довольно холодно, начинаю собираться в путь. У меня нет никакого желания засиживаться на побережье, где дует такой сильный ветер, и я мечтаю уйти подальше от постоянного холода, в глубь материка. Я начинаю свой путь к устью реки Кобук, а затем несколько миль иду вдоль нее. Это даже еще не сама река, а небольшой канал под названием Рилей. Дельта реки Кобук очень широкая, она состоит из большого количества озер, речных каналов и болот. Если бы сейчас не стояли морозы, то преодолеть пешком эту территорию я бы никогда не сумел. Около тридцати миль тянется равнина, по которой протекают три больших потока, впадающих в океан. Чем дальше я иду, тем отчетливее вижу горы, но кажется, что они так далеко, что никогда не станут выше. Я держу путь на восток в Нурвик, хотя и не отправлял туда посылку с пищей. Так или иначе, эта деревня все равно по пути, и если со мной случится беда (что вполне вероятно при таком холоде), я смогу обратиться за помощью.
Сначала я с большой неохотой иду по следам, оставленным снегоходами. Их водители часто пересекали реку, чтобы сократить путь, а я очень настороженно отношусь к необходимости идти по льду, зная, что под ним бурный водный поток. Придерживаясь левого берега, стараюсь не отдаляться от него. Но так получается намного медленнее. Ведь приходится сперва разрушать ледяную корочку и самому прокладывать лыжню.
Преодолев несколько миль, мы вышли к сухопутному пути, где река делает крутой поворот. Кажется, так мы пройдем, по меньшей мере, на пять миль меньше, чем если бы продолжали идти вдоль берега. Остаток дня мы шли по застывшим озерам. Это намного быстрее, чем идти по земле: поверхность более гладкая и твердая. Санки моментально привыкают ко льду, а ветер чистит их до блеска. Почувствовав, что натяжение ослабевает, собаки тут же устремляются вперед. Благодаря этому мы проходим большое расстояние за совсем небольшой промежуток времени. Иногда посреди озера встречаются участки, где лед прозрачен, как стекло. О его хрупкости говорит легкий треск под ногами, и если он треснет, меня, должно быть, окутает кромешная тьма. Пресный лед по сравнению с соленым менее прочный. Я вижу, как подо мной плещутся волны, и это наводит на мысли о том, что в тех местах, где снега нет, лед еще тоньше. Но это совсем не так. На таком морозе лед очень крепкий, и я могу спокойно по нему пройти. Участки, где лед прозрачный, собаки по моей команде преодолевают быстрее. Временами они пускаются рысью и немного уклоняются от маршрута. Но веревки достаточно длинные, и я могу спокойно ехать до тех пор, пока они сами вернутся на верный путь. Они всегда идут в одном направлении со мной. Это необъяснимое чувство благодаря их огромному желанию ослабить натяжение еще больше обостряется. А натяжение зависит от меня.
Наконец озера остаются позади. Я выхожу к северному берегу. В этом районе вдоль побережья совсем нет хвойных деревьев, а вот на той же широте, но в глубине материка они растут в большом количестве. Несколько миль я иду по следам снегоходов и прохожу по небольшим холмам. Начинает падать небольшой снежок. Я подхожу к маленькому ущелью, ставлю палатку так, чтобы еловые ветви укрыли ее от снега. Приходится воспользоваться своей лопаткой. Затем ставлю на землю печку и растапливаю снег: очень хочется пить. Температура около 30 °F, достаточно тепло, чтобы я мог остаться на улице, пока собаки напьются. Затем наполнил флягу и взял ее в палатку.
Где-то через час, к моему удивлению, я услышал, как к моей палатке подошли двое мужчин.
– Эй, есть здесь кто-нибудь? – спрашивает один из них.
– Есть, – отвечаю я, – одну секунду.
Я надел ботинки, открыл дверь и вышел.
– Наш снегоход сломался. У Вас случайно не будет воды? – спрашивает мужчина.
Его напарник лежит в снегу, в сорока ярдах от меня, нога закинута на ногу, опирается на локоть. Создается впечатление, что он отдыхает, хотя по виду не очень-то и устал. Они выглядят так, как будто некоторое время прогуливались. Я показываю свою флягу, наполненную водой, но в ней плавают еловые колючки, поэтому она им не подходит. По мне, очень странно, что мужчины отказываются от воды только потому, что в ней плавают частички живой природы. В этом холодном мире для меня хороша любая вода, ведь здесь гораздо важнее напиться и согреться, нежели заботиться о чистоте.
– Я могу вскипятить для Вас воду, – предлагаю я.
– Не нужно, все в порядке, мы продолжим путь, – говорит он. – А что Вы тут делаете? Вы инспектор? – спрашивает он.
– Нет, я просто иду на лыжах из Коцебу в Амблер.
– А, – произносит он и, судя по его взгляду, не понимает, как нормальный человек может захотеть сделать то, что делаю я.
– Сколько еще до Нурвика? – спрашиваю я.
– Около шести миль, – отвечает мужчина.
Он очень крепкий. Должно быть, это настоящий эскимос. Наверное, устойчивость к морозу у них в крови. Их твердость заставляет меня чувствовать себя новичком. Мужчины не выглядят очень подтянутыми, но я думаю, что они без труда выдержали бы снежный и ветреный поход просто потому, что они привыкли к таким условиям.
– Если что, Вы можете переночевать в моей палатке, – говорю я.
– Спасибо, все будет хорошо. Мы лучше пойдем дальше, чтоб не замерзнуть.
– Удачи! – говорю я им.
Мужчины трогаются в путь, не обращая внимания на погоду, которая меня заставила остановиться. Поскольку я их больше не встретил, думаю, они отправились в Нурвик.
1 апреля 2007 года, в 50 милях от Кайаны
Сегодня День Дурака, но снег и ветер – это не шутка. Несмотря на погоду, я продолжаю путь, но как только становится немного теплее, лыжи начинают тормозить. Комья снега на лыжных подошвах заставляют меня остановиться. Я не могу продвинуться ни на дюйм до тех пор, пока не очищу лыжи и не натру их воском. Снег я выскребаю при помощи лыжной палки. Для натирания воском требуется довольно много времени, но выбора у меня нет. Через час воск сходит, они опять начинают приклеиваться к снегу. Вновь приходится делать вынужденную остановку. Ветер и снегопад усиливаются. Около полудня начинается метель, и из-за белизны вокруг с трудом различаю следы снегохода. Нужно остановиться на ночлег и дождаться улучшения погоды.
На следующий день небо такое же мрачное и температура близка к критической. Я стараюсь идти как можно быстрее, но во второй половине дня очень сильно устаю от того, что так часто приходится натирать лыжи воском. Я иду по небольшим рекам и каналам, перехожу через невысокие холмы, попадаю на другие каналы – все зависит от следов, оставленных снегоходом. Вдоль каналов выстроились в ряд высокие ели. Из-за них и из-за холмов довольно трудно различить вдалеке горы, поэтому приходится определять направление по компасу. Стараюсь придерживаться восточного направления в надежде на то, что местные жители знают верный путь до деревни. Санки очень тяжелые, и есть опасность, что при спуске по крутым склонам, они перегонят меня, поэтому на самых сложных участках я возвращаюсь и сам наклоняю их.
В конце дня мы идем через березовую рощу и подходим к главному каналу, который ведет в Нурвик. Мороз начинает отступать, и я могу продолжать идти на лыжах. Прошел час, и я очутился в миле от Нурвика. В этом месте все маленькие каналы сливаются и образуют один большой канал. Здесь, в сени ив, я разбиваю палатку. Как только отвязываю собак, они пускаются в бега – их манит запах животного, возможно, лося. Вообще лосиные следы привлекают их больше, чем чьи бы то ни было. Я боюсь, как бы они не попали в ловушку. С другой стороны, мы очень устали за целый день, и они вряд ли смогут убежать далеко, да еще по такому глубокому снегу. Поэтому я их не окрикиваю и не пытаюсь их догнать. Эрдельтерьеры рождены для охоты. Они не похожи на типичных представителей северных пород, которые любят странствовать и делают это при первой возможности, но зато, почувствовав запах дичи, способны развивать молниеносную скорость. Вот поэтому мне и нравятся эрдельтерьеры. Из их числа был Джонни. Променять эту породу на другую я не смог.
В ожидании собак я ставлю палатку и вынимаю кое-какое снаряжение. В течение пятнадцати минут иду за ними по снегу двухфутовой толщины, пробираясь сквозь густые заросли кустов. Оказавшись в снегу по колено, я понимаю, что не найду их и мне нужно ждать, пока они сами не захотят вернуться. Спустя час они возвращаются и виновато виляют хвостиками. Они ложатся и пытаются очистить лапы от снега.
После благополучного возвращения собак я приступаю к разжиганию костра, чтобы пожарить подаренную десятифунтовую рыбу. Даже зимой развести огонь на Аляске совсем несложно. Благодаря сухому воздуху дрова здесь тоже всегда сухие. Однако, если стоит очень ветреная погода, нужно сделать так, чтобы ветер не погасил пламя. Самый лучший и простой способ – собрать прутья, которые обычно валяются на снегу под елями. Я никогда не обрываю деревья. Это очень вредно для них, да и горят свежесорванные ветви довольно посредственно. Если бы поблизости росли березы (к сожалению, не могу найти ни одной), я бы обязательно содрал с них кору. Березовая кора прекрасно подходит для розжига. Содержащиеся в ней вещества горят почти так же хорошо, как бумага, облитая бензином, и при этом намного дольше. Я вынимаю картон и кладу его на снег. Не хочу, чтобы он отсырел. Затем рву его на три или четыре части – чем меньше кусочки, тем легче разжечь огонь. Он горит лучше, чем кора деревьев, потому что в состав последней входит смола. Я проделывал это столько раз, что сейчас все делаю буквально на автомате. Чем больше времени вы потратите на подготовку хвороста, тем выше вероятность, что первая же попытка развести огонь будет успешной. А если случается, что в двадцатиградусный мороз вы оказались без пристанища или с вами, не дай Бог, произошел несчастный случай, лучше сделать это с первого раза. Пока вы будете готовить повторную попытку, вполне может произойти еще какая-нибудь неприятность. К счастью, у меня есть палатка, и температура всего лишь около 25 °F, поэтому я могу позволить себе уложить прутья довольно хаотично. Если я потерплю неудачу, хотя просто уверен, что этого не случится, то вполне смогу спрятаться от холода в палатке. Если же вдруг по рассеянности или по какой-нибудь иной причине я потеряю ее, то мне придется укладывать хворост очень аккуратно, веточка к веточке, прежде чем чиркнуть хоть одной спичкой. Некоторые добывают огонь с помощью трения. Я знаю, как это делать, но повторять совсем не хочется – для этого нужны идеальные условия, по крайней мере, тепло, поэтому мне так дороги спички, и я не собираюсь их терять.