Текст книги "Корм вампира (СИ)"

Автор книги: Дэйв Макара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 51 страниц)

Глава 19

****

В книгах, с героическими названиями, с героически длинными именами главных героев, водящих за собой дружины и армии, поражающих врагов одним своим царственным пуком с дальнего расстояния или запросто выходящих «один на тысячу» – и это только до завтрака! – нигде не описывается размер памперса «главперса»; кто ему его меняет, когда тот уже не может двигаться и, самое главное, где он берет непостижимый уму запас этого, стратегически ценного, предмета?!

Тут пара брюк уже не только ценность, но и редкость!

Особенно моего размера… Безразмерного…

Врут все авторы, списывая появляющиеся из "ниоткуда" вещи на "стратегические склады", "правительственные бункеры" и прочие прекрасные "вентилируемые овощехранилища" всех мастей, масштабов и времен постройки. За всем нужен человеческий глаз, досмотр и крепкая память. Иначе все это барахло сваляется, сопреет, сгниет, покрывшись плесенью или растрескается, от пересыхания. Или, что происходит намного чаще – все просто разворуют и растащат по сундукам запасливые соседи, с крепкой крестьянской душой, твердой мозолистой рукой и набором инструментов, от которых даже танковая броня становится лемехом.

За двадцать лет вампирокалипсиса человечество разыскало все склады, прошерстило все заброшенные города, вскрыло убежища и бункеры, что находились на консервации и теперь чесало затылок, припоминая как это – прясть, сучить нить, ткать и шить.

Хорошо было обувщикам, до тех пор, пока не закончились синтетические подошвы и клей к ним.

"Заначка" армейцев, разграбленная Арканом на острове, снабдила его десятком комплектов одежды и обуви, всевозможного размера, кроме моего… Вродеку тоже достался камуфляж и крепкие ботинки с высокими голенищами, у которых, за время хранения, пропали шнурки, рассыпавшись на гнилые нитки.

Оборотень долго артачился, не желая принимать подарок и подольше оставаться в волчьем облике. Артачился до тех пор, пока разозленный морпех не отвесил ему полноценного пинка, приподняв волчью тушку на метр вверх, сломав хвост и, судя по визгу, больно ущемив "самолюбие" чеха.

Урок пошел впрок и теперь Вродек бегает вместе со мной, лишь иногда перекидываясь волком.

Сейчас мы упрямо топаем в город, в котором, по словам Бена, все еще можно чем-то поживиться…

… Наше прибытие на берег земли обетованной, соединено-штатовской, состоялось в три часа дня и сопровождалось треском, матами и побитостями всего экипажа катера, отвлекшегося на послеобеденную сиесту и честно задремавшую после ночных треволнений и беготни.

Как потом выяснилось – я просто срезался, оборотня разморило, а Бен… Бен просто стал жертвой привычки: артефакт чувствовал своего владельца, задаваемый курс и останавливался, когда надо сам, без единой подсказки со стороны своего владельца.

Учитывая, что мы все-таки плыли, а не летели по-над водами, то и остановился артефакт только тогда, когда выволок катер на берег и уткнулся дном о камни пляжа, над которым, с диким хохотом, летали чайки и тыкали в нашу сторону крыльями, черными и красными лапами, острыми носами, потешаясь над сухопутными, возомнившими себя водоплавающими.

Восстановлению катер не подлежал и мои мечты добраться на нем до соседнего континента, и без того фантастичные, остались мечтами.

Пришлось устраивать схрон, старательно его маскировать, а затем, с руганью, вскрывать и отправлять Бена с товаром, к Алексу: собачий холод быстро расставил все по местам, напоминая, что теплые острова и широты Нью-Йорка "две большие разницы", как говорят в очень веселом городе, который очень не любил Утесов.

Бен обернулся за сутки, сменяв оставшийся непобитым алкоголь, на теплую одежду.

В тот день Вродек и заполучил пинка.

Низкий поклон мастеру – он загодя стачал мне зимнюю обувку, в количестве целых трех пар!

Блин… Да я, по жизни столько зимней обуви в доме не держал: на одной родине были "праздничные" сапоги да "ежедневные" валенки, а на другой… Сапоги сменились крепкими ботинками… Вот и вся разница… Уж сколько Настена со мной не воевала, толку не было…

– Хорошо, что холодно! – Бен остановился и прислушался. – Зверье упылило куда потеплей, Хозяева – то же. Топай в свое удовольствие! А воздух, воздух-то какой! Хоть ножом режь!

– Перегрелся? – Осторожно спросил Вродек, наклоняясь к моему уху. – Или наоборот – замерз?

– Просто гонит… – Пожал я плечами присаживаясь и проверяя крепление лыж, честно найденных нами в развалинах одного из спортивных магазинчиков, в окрестностях неизвестного городка. Нам крупно повезло, что лыжи оказались не беговыми – раз, что нашлось на нас троих, с запасом – два и, что кроме лыж нашлись пластиковые волокуши – три.

А вот снегоходов не оказалось. Либо магазин ими не торговал, либо было "украдено до нас".

Отлично выспавшись в подсобке, "заправившись" найденными там же, рационами мы покинули городок, низко ему поклонившись – топать по снегу, даже и в хорошей обуви – удовольствие еще то!

Первым пустили Вродека, как самого легкого – мало ли куда он провалится, а мне фильм "Послезавтра" о-о-о-очень о многом рассказал и предупредил, в свое время.

Чех на лыжах, кстати, зрелище не для слабонервных: первый километр оборотень летел стрелой, игнорируя здравый смысл и вызывая желание дать пинка еще раз. Не только у меня – Бен признался в этом сразу, стоило Вродеку набрать скорость и исчезнуть между стволами деревьев.

Потом он скатился с невысокой горки, чудом не сломав лыжи, и пинка мы ему, все-таки, дали – пусть и не физического, но морального и от всей души, в две глотки.

Пришлось делать привал и давать пострадавшей от моральных травм, ушибленной на левое бедро и всю голову, стороне, побегать в волчьей шкуре.

В качестве примирения, волчара принес пару кроликов и какую-то птицу, размером чуть меньше индюка.

Дичь отправилась в волокуши, а мы снова и теперь уже неторопливо, двинулись в сторону, указываемую Беном.

Судя по курсу, описаниям местности, где Аркан нашел город и здравому смыслу, умноженному на всем известный закон подлости, город этот будет точно в Канаде!

Три раза в сутки Вродек скидывал одежду и обернувшись, делал быстрые, разведывательные пробежки. Сперва оборотень храбрился и приползал обратно с высунутым языком, на подгибающихся лапах и с безумными глазами – бегать по рыхлому снегу, на волчьих лапах, это будет пострашней, чем Фауст Гете! Волк – не лось с его тарелкообразными копытами-везделазами.

Пришлось провести разъяснительную беседу. Мне. Потому что Бен пообещал прибить дурака, задерживающего наше продвижение и мучающего самого себя, изнурительными марш-бросками.

Разъяснения Вродек понял, принял близко к сердцу и попросил отпустить его хвост, на который я наступил, чтобы "разъяснения" доходили быстрее.

Не подумайте, что я или Бен подлые садисты, терроризировавшие бедного волчонка ндцати лет от роду. Ну не выветрился из серой задницы молодецкий гонор, не выветрился, грозя втянуть нас в неприятности, при первой же возможности!

А так… Глядишь и поживет еще, может и волчат настрогает, с внуками-правнуками, поиграет!

Так что, мы совсем не удивились, когда Вродек принес две новости и обе – беспокоящие. Слава всем Звездам, что смотрят с небес на нашу Землю, лезть хоть куда-нибудь, оборотень поостерегся, поспешив вернуться и начав свой рассказ едва морда волка смогла воспроизвести человеческие звуки.

Во-первых – в овраге, широком и извилистом, в паре километров от нас, сейчас грабили. А еще в паре километров от места безобразия, начиналась черта города – высокий забор, с загодя расчищенным от снега пространством и сторожевыми башнями, каждые тридцать-сорок метров, на которых болталось по пятку стражников, поглядывая во все стороны и меняясь каждые 15 минут – уж больно сильный был ветер на открытом пространстве.

Спешили мы на помощь зря. Нападавших оставалось всего-то человек восемь, вооруженных несусветным старьем, как бы еще не времен войны с индейцами. Или, просто у индейцев и отняли…

Обороняющихся оставалось десятка полтора, из которых, без видимых повреждений было только трое – двое молодых людей, дружно отстреливающихся из-за поставленных на бок, саней, да длинноволосая девичья фигурка, закутанная в белые шкуры.

Отстреливались парни браво, только – мимо, паля в белый свет, как в копеечку, из своих карабинов.

Видя такие растраты, Бен сплюнул, нацепил на свой "калашник" оптику и в восемь выстрелов закончил этот дурацкий поединок, пользуясь преимуществом высоты и громкого треска выстрелов дедов… Пра-пра-пра-дедовских ружей, скрадывающих выстрелы "АК".

Пока нашли спуск в овраг, пока вернулись к разбросанным саням, телам холодным и телам стонущим, прошло минут двадцать.

Вродек, оставленный нами в качестве переговорщика, все это время что-то орал, пару раз свистел и даже один раз громко рыкнул, видимо останавливая кого-то, от опрометчивых действий.

Зима, во все времена, при любом строе – совсем не простое время года.

На моей родине, где от моего родного города и до любой из двух столиц больше тысячи километров пустых, продуваемых всеми ветрами, степей, народ никогда не бросит человека замерзать. Даже если этот человек – "так себе", его обогреют и накормят, дадут отдохнуть и переждать ночь или вьюгу, сколько бы она не длилась. А длится вьюга, в некоторых областях, не по одной неделе!

Девушка в сторону Бена зыркнула таким взглядом, что я бы просто пристрелил в ответ. Не хороший у нее взгляд – поганый, завистливый, высокомерный и липкий. Примерно так смотрят дети "богатеньких" на обычных, простых смертных, осмелившихся купить такую же игрушку, как и них.

Я поглубже натянул капюшон, пряча свое приметное лицо в его тени и наклоняя голову так, чтобы его край свисал на уровне кончика носа, как ходил по темным коридорам бессмертный аббат Фариа – Эдмон Дантес – во французком фильме.

О чем разговаривали Бен и девушка я даже и не прислушивался – морпеху лучше знать, что делать в таких случаях, а то, что знать надо будет мне – он сам и скажет. Мое дело страховать его от человеческой глупости, дожидаясь появления Вродека.

– Лошадей у них пристрелили… – Просветил меня подошедший Бен, словно я не видел лошадиные трупы сверху. – Просят, чтобы один из нас съездил в город и передал письмо в ресторан "Элизия", управляющему.

– Я поеду! – Вырвался вперед Вродек. – Ту всего-то, пара километров…

– Олег поедет. – Решил Бен. – От него угрозой не разит… Да и шкура у него… Намного дешевле твоей, Вродек.

Насчет шкуры Бен и не шутил вовсе. Алекс просветил, что Хозяева за шкуру истинного оборотня платят своим расположением и годом безбедной жизни, на всем готовеньком, чего-бы не пожелала, душенька.

– Траннуик – город свободный. В нем с уважением относятся ко всем разумным. Лишь бы они были разумными. – К нам подошел один из стрелков и протянул мне руку. – Я – Эбенизир! Составлю тебе компанию, если ты не против…

В отличии от девушки, Эбинизир отрицательных эмоций не вызывал.

– Мухх. – Представился я, пожимая протянутую руку. Называться как-то иначе смысла не имело – или я просто не откликнусь, в нужный момент, либо забудусь и поправлю, портя все первое впечатление глупой ложью.

– Ы-ы-ы-к-к-к-ххх! – Присел парень с выпученными глазами. – Вот это пожатие!

– Мухх у нас парень сильный, только не подумай, что головой. – Бен исподтишка показал мне кулак. – Зато исполнительный и добрый. Просто – само милосердие!

– Да… – Парень попытался заглянуть под капюшон, отчего я опустил голову еще ниже, поддразнивая его. – Сильные, к сожалению, самые уязвимые…

– Мы идти? Или болтать? – Голосом итальянского спагетти-индейца, коверкая язык, поинтересовался я, отстегивая от пояса упряжку волокуш.

– Идти, идти! – Заторопился Эбинизир, оглядываясь на девушку. – Прямо сейчас и идти!

– Я иду с вами! – "Бен, пожалуйста, пристрели эту выхухоль!"

– На тринадцать раненных – трое здоровых… – Посчитал Бен. – Слишком мало.

– Эбинизер останется здесь! – Решила девушка, накидывая на голову капюшон и уставившись на меня холодными, синими глазами.

– Сейчас дать лыжи! – Сказал я и, отстранив девушку в сторону легким нажатием своей руки, отстегнул длинный сверток от волокуш Бена и протянул ей. – Одевать!

Судя по глазам девицы, она думала, что я прокачу ее "с ветерком" на волокушах!

Единственное, куда я мог прокатить ее и даже на волокушах – в сторону ближайшей волчьей стаи… Но и тогда мне понадобятся свободные руки – предпочту, что бы съели ее! Жаль только – потравится животинка…

Впрочем, надеть лыжи она смогла и сама, даже не задержалась больше чем на семь минут, пытаясь разобраться с упрощенным креплением, "заточенным" под обувь любого размера. И, если судить по растерянному взгляду, пробившемуся-таки через "двойную стервозность", ходить на таких ей или не приходилось, или сказывалось отсутствие палок – нам, троим, они показались и ни к чему, а таскать лишний груз – пусть грузовик таскает!

Дождавшись, когда моя, хм, даже и не знаю, как ее и назвать-то… Попутчица? Или "нагрузка"? Утвердится на лыжах, сделал первое движение в сторону такого недалекого города, в котором, по уверениям Эбинезера, царила полная демократия и процветание всех видов, без исключения.

"Богатеньким деткам" свойственна некоторая истеричность – это следствие вседозволенности и чувства вины родителей, проводящих с бизнесом намного больше времени, чем с собственным ребенком.

Истеричность, капризность, эготизм, завышенное ЧСВ и скука.

В "те годы", была у меня прекрасная знакомая, чудесная девушка Анна, дочка богатых родителей, умудрявшаяся "начудесатить" прямо из окна папиного автомобиля, когда он только что вытащил ее из одной неприятности.

По трезвости, быть может, она бы никогда не рассказала мне, из-за чего все началось, а вот по пьяной лавочке…

Тогда я еще носил длинные хайры, чуть ниже плеч, слушал "хэви" и перся по "Моей мертвой невесте" и "Мегасмерти"…

Ей было – страшно… Страшно от всего того, что ее окружало. Ей было страшнее, чем мне, не имеющему за душой ничего. Ей было что терять.

Девушка быстро приноровилась к заданному мной темпу, не пытаясь обогнать или заговорить, чем добавила себе в копилку пару сушек, перейдя из разряда "выхухоли", в разряд обычной "самки", пыхтящей, но прущей.

Самое замечательное – пыхтящей молча!

Два километра, по обочине дороги, особо не торопясь, занимают минут двадцать пути. Будь нормальная лыжня, палки и беговые лыжи – управился бы и за десять – при этом особо и не вспотев.

Девушка дышала ровно и, судя по скрипу снега, шла в одном темпе со мной, не отставая, но и не наезжая на пятки.

Овраг, по которому самые умные в мире существа проложили дорогу, изгибался червяком между высоких стен, на части некоторых отчетливо виднелись следы человеческого присутствия – от надписей цензурных, до болтающегося на веревке трупа, с табличкой "Шулер", на груди.

Цивилизация!

Мир может катиться в тартарары, гореть синим пламенем и исходить кровью, но всегда найдется тот, кто будет держать в кармане пару крапленых колод карт и пару тузов – в рукаве.

Перед запертыми воротами, метров пяти высотой, обитых толстыми металлическими полосами, с двумя рядами стрелковых прорезей-бойниц – на уровне груди и на высоте двух ростов – расстилалась белая полоса пустой земли, очищенная от кустарника, снега и плотно утоптанная – пришлось снимать лыжи и громко орать, привлекая к себе внимание.

Орать пришлось из принципа – сидящая по вышкам охрана видела нас уже давно и теперь просто выпендривалась, строя из себя глухих, слепых и самых важных.

Им было скучно, а тут – такая развлекуха – целых два клоуна, припершихся под стены и ждущих, когда их впустят!

Я уже примеривался, кому первому что-нибудь отстрелю, когда девица вышла из-за моей спины, скинула капюшон и…

Завизжала, закрыв глаза и сжав кулаки!

Если бы этот визг раздался у меня из-за спины – окочурился бы, как свет белый, окочурился бы!

Судя по грохоту, донесшемуся из-за стены, кому-то тоже не поздоровилось и теперь он катился вниз, сбитый с ног звуковым ударом.

Неприметная калитка справа от городских ворот распахнулась от удара ногой и прямо на нас вылетело трое очень недобрых сторожей, целясь в меня из чего-то, отдаленно напоминающего творения Бердана и наступая, с очень решительным видом.

– Генри, Пол, Мак! – Рявкнула девушка с такой интонацией, что вся моя маскировка под идиота пошла псу под хвост:

– Фу! Нехорошие собачки! Сидеть! – Вырвалось у меня и трое парней замерли, заставив девушку ехидно рассмеяться.

– Анна! – Самый старший из парней погрозил мне кулаком. – Ваш отец уже собрался отправлять за вами…

"Тесен мир!"

– Впусти нас в город, а с отцом я сама поговорю! – Перебила девушка, и, царственно кивнув мне на снятые лыжи, пошла прямо на молодежь, как ледокол на тонкий ледок. – И, готовьте лошадей. У нас раненые, там, на дороге.

Дождавшись, когда девушка войдет в город, я защелкнул крепление, взгромоздил ее лыжи к себе на плечо и развернулся кругом – самое главное девушка сказала, а там, дальше, что произойдет с ИХ раненными меня не касается.

Это только говорят, что все люди свои. На самом деле – все мы – чужие. Даже прожив сто лет в браке, наплодив детей – супругам есть что скрывать друг от друга.

Чувствуя спиной, как напряглись сторожа, погрозил им пальцем на прощанье и двинулся в обратный путь. Пока здесь раскачаются, найдут лошадей, запрягут, соберут людей – час пройдет, не меньше.

Переставляя бездумно ноги по уже набитой лыжне, радовался солнцу, выглянувшему из-за низких, пепельно-серых, туч; ровной лыжне, по которой можно плыть, почти не затрачивая усилий; животу, убывавшему с каждой неделей и необыкновенной легкости во всем теле!

– Ждем час! – Распорядился Бен, с какого-то фига, взявший на себя ответственность об этом отряде и теперь морщившийся при виде разложенных на санях раненых, и постанывающих, и молчащих. – За это время, самых тяжелых, будем толкать в сторону города.

– А остальных добьют волки. – Шепнул я подошедшему Вродеку. – Чтоб не мучились.

– Злой ты, Олег. Циничный. И жестокий. Словно и не русский, вовсе…

– Ага. – Эти обвинения в свой адрес, я уже слышал от Бена. Причем – неоднократно. И заслуженно, не спорю.

Пока мы перепирались, с дороги раздалось тихое ржание и через пару минут на дороге стало тесно от вновь прибывших конников, с пятком "лишних" лошадей.

– Правитель свободного города Траннуик приглашает вас в свой город. – Мужчина наклонился к Бену, ласково похлопывая своего коня по лебединой шее. – Ему будет интересно узнать, откуда вы идете, что сможете рассказать нового…

"Ну, вот и "Правитель" выискался"! – Ругнулся я про себя, устраиваясь в санях, рядом с сидящими, "легкоранеными". – "Как быстро гибнет демократия, столкнувшись со здравым смыслом, подкрепленным силой… Раз и – Правитель. Два и – Герцог. Три и – Император! Цивилизация! Интересно, а что с "нашей" стороны происходит? Тоже – цивилизация?"

– У нас и вправду – цивилизация! – Пустился рьяно защищать свой город, сидящий рядом мужчина, с окровавленной ногой и синяком на левую половину лица. – Работает водопровод и канализация, электричество отключается только на ночь – с 12 до 5 утра. Есть горячая вода и центральное отопление! В магазинах, конечно не так, как до всего этого, да и оружие – в первую очередь для городской стражи и только потом – охотникам и гражданским. А в остальном, очень и не плохо. Со всех сел привозят товары, да и в городе многие держат живность. Мелкую, в основном. Кур, коз…

От моего молчания защитник "сдулся" и смешно шмыгнул носом, словно обиделся на неразделяемые мной, радости городской жизни.

За нашими спинами остались люди, сноровисто разделывающие конские туши – не пропадать же добру, если и не людям, так хоть собак подкормят.

В город мы въехали не через монументальные пятиметровые створки, приветливо распахнутые для нас, а через узкие воротца в полукилометре от основных. Толстые створки, пробить которые без кумулятивного заряда просто невозможно, легко раскрылись при нашем приближении и так же бесшумно захлопнулись, отрезая от внешнего мира и демонстрируя до сих пор работающее электрооборудование.

– А… Те ворота? – Опередил меня на пару секунд Вродек, спасая тем самым от позора.

– Впервые? – Усмехнулся другой раненый, усатый и баюкающий руку, прижимая ее к груди. – Те ворота – муляж. Фальшивка. Уже раз пригодились, даже…

– Дважды. – Поправил едущий рядом на гнедой лошадке, парень. – После вашего отъезда еще одни появились. С танком. Гас, от радости, до сих пор прыгает, такой ему сувенирчик привезли. Правда, снарядов всего полтора десятка…

– Много положили? – Усатый насторожился, приготовившись услышать знакомые имена.

– Ни одного. Гас на них свою "рвотку" опробовал.

– Господин Тилль просит вас быть его гостями! – У наших остановившихся саней вырос, словно из-под земли, кривоногий и крепко сбитый, седой мужчина в военной форме. – Проходите. Меня зовут…

– Рядовой Картер Керпер, позывной "Улан" и по прозвищу "Оклахома"! – Бен стянул с головы вязаную шапочку-балаклаву. – Смирно!

– Лейтенант! – Расплылся в улыбке мужчина, разводя руками, в попытке обнять Бена. – Живой!

– Не-не-не-не! – Вывернулся из-под рук, "Стекло". – Вон, толстяка обнимай – он у нас все худеет без ума, ему можно. А я – помню, как ты в зоопарке кенгуру задушил!

– С тех пор я сильно сдал, лейтенант. – Вздохнул "Оклахома". – И режим нарушаю, и питаюсь неправильно. Так что…

– Только двухсотлитровую бочку, на спор, до сих пор плющит. – Сдал бывшего рядового с потрохами, замерший в гостеприимно распахнутых дверях, человек. – Пустую, разумеется…

Даже не человек – Человечище!

Рост уходит за два метра, вес за сотню – точно. Плечи такой ширины, что входную дверь ресторана, в который нас привезли, перекрывает запросто.

И взгляд.

Если это и есть "Повелитель", то у города все будет очень хорошо до тех пор, пока к власти не придут его наследники.

Ни единого украшения в одежде, ни грамма фальши в улыбке.

Такую же открытую улыбку, я видел очень часто – в советские времена. Улыбку, которую никому не повторить, ни затмить до этого момента просто не удавалось, хоть трижды звездами называли, хоть десять Оскаров вручали, хоть работали над лицами лучшие пластические хирурги.

Юрий Гагарин.

– Проходите и отдохните с дороги. – Мужчина освободил проход, делая шаг назад. – В номера вас проводит Картер, а через пару часов, прошу спуститься вниз, на праздничный ужин. А потом и поговорим.

Шагая за сослуживцем Бена по полутемной лестнице на третий этаж, "Оклахома" коротко рассказал о правилах, принятых в городе и правах – каждого жителя и гостя.

Картина получалась очень яркая: с одной стороны, и свободы, хоть ложками черпай, а с другой – суд и расправа короткие и повешенный шулер еще очень легко отделался – пару насильников посадили, по осени, на колья. Забредающие в городок путешественники получали приют, тепло и внимание – бордель тоже работал, принося городу не плохую прибыль, равно как и мастерская одежная, массажная и, венец и шедевр – больница! Настоящая больница на полсотни койко-мест, с главврачом, медсестрами и лекарствами.

Лекарствами, производимыми на местном заводике, тщательно оберегаемом от лихого люда, нехорошего глаза и всей нежити, что только можно было себе представить.

Вот и понятно богатство городка – фармацевтическая фабрика!

И специалисты, которых город "облизывал" каждую минуту, содержа рядом с каждым по паре молодых учеников, каждые три месяца сдающих экзамен – что выучил, что забыл и что не заметил. Неуспевающего ждала сперва порка, а на второй раз – в зависимости от пола – "отработка". Либо в веселом доме, либо на заготовке лекарственных трав.

Пока неуспевающих не было. Но список наказаний продолжал висеть на проходной фабрики, как грозное напоминание.

Бен, от полноты чувств, дважды оступился, ругая высокие ступени и полумрак, царящий на лестнице.

Картер, пересказывавший нам свежие городские сплетни, широко улыбался, перескакивая в своем рассказе с "пятого на десятое" и возвращаясь к четвертому, минуя третье.

"Многословно и очень странно…" – Подумалось мне, когда открытая дверь гостиничного номера, залитого лучами заходящего солнца, наконец-то отрезала меня от болтуна, бесшумно закрывшись и щелкнув замком. – "Это "ж-ж-ж-ж-ж" неспроста!"

А потом мои мысли плавно перетекли на двуспальный траходром, застеленный свежим бельем и потекли в канализацию из ванны-джакузи, из которой я честно вытащил себя через час пятнадцать, едва не уснув и не утонув, при этом.

Организм протестовал, требовал, чтобы его вернули в булькающую воду, столь приятно массирующую и расслабляющую.

Оценив свои титанические усилия в похудении в ростовом зеркале, еще раз сказал спасибо мастеру Сибатси, за его чай и за его крем, подтягивающий кожу намного эффективней, чем все то, что рекламировали в мое время, демонстрируя постаревших красавиц, прошедших очередную подтяжку и теперь клятвенно всех уверявших, что результат из "банки", а не от искусных рук пластического хирурга.

И штаны, сшитые месяц назад, уже болтались, честно прося ремня, а лучше – подтяжек.

Привычно спрятав подмышку старенький "Глок", честно пристрелянный и надежный, сунул в "плечевой" карман два магазина и вновь покрутился перед зеркалом, любуясь результатами.

Открыв дверь номера, оказался нос к носу с молоденькой девушкой-горничной, уже занесшей руку для вежливого стука в дверь.

Постучав мне по груди, девушка смутилась так, что от ее мило покрасневших щечек, можно было прикуривать.

– Ужин через 20 минут. – Она опустила голову, и я почувствовал, как кровь приливает мне к лицу, а затем быстро покидает его, делая меня совершенно не симпатичным.

Отъехавшая прядь волос открыла увесистую серьгу, на которой черным по белому значилось: "Собственность отеля "Триумф""!

– В гостинице оружие принято носить открыто. – Горничная подняла голову, без боязни глядя мне в глаза. – Или ограничиться ножом.

– Другой кобуры нет! – Развел я руками. – А нож… Так и для него "открытых" ножен, нет.

– Сейчас принесу пояс. – Девушка улыбнулась. – Какой у вас пистолет?

– "Глок", 29-той модели.

– Тогда будет "универсальная" – под "Глок", в нашем городе, кроме патронов ничего и не найдете!

Наблюдая за собственностью гостиницы, радовался и злился одновременно.

Злился на то, что во все времена, человеческий норов остается одним и тем-же.

Радовался за то, что не "полез в бутылку", расспрашивать и всячески вмешиваться.

Тут и монастырь другой, да и судя по улыбке горничной, рабская серьга ей совершенно не мешает жить полной жизнью: свеженький след от засоса еще не рассосался, да и не прячет она его особо, скорее несет с гордостью, как военный трофей, полученный с поверженного противника.

Вернувшись в номер подошел к окну и помассировал лицо, разгоняя кровь, прогоняя свою "бледность злобы", как называл это состояние мастер Сибатси.

Мир мотает круги, смеясь над прошлым и снова скатываясь в него, едва дела начинают идти в раздрай.

Для того, чтобы выжить надо быть вместе.

Для того чтобы быть вместе – надо собраться вокруг сильного.

Что же, сколько европа не кричала о своей уникальности, сколько америка не твердила о толерантности, результат один: либо монархия, либо – вымирание.

– А еще – диктатура! – Сказал я своему отражению в окне, и оно согласно склонило голову.