Текст книги "Корм вампира (СИ)"

Автор книги: Дэйв Макара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 51 страниц)

Глава 43

****

Нет ничего приятнее, чем болтать с любимым человеком. Не важно, по телефону ли, просто так или даже если вас разделяет решетка, запертая, на громадных размеров, приваренный намертво, замок.

Впрочем, как признался охранник, не смотря на весь его размер и массивность, открывался этот монстр любым гвоздиком, правда издавая при этом такие душераздирающие скрипы, вопли и стоны, что даже самый глухой сторож, если он не мертвый, разумеется, вполне гарантированно слышал, что заключенный пытается бежать. Из четверых, сидящих сейчас под замками, трое дрыхло, а вот Валия, отчего-то ворочалась с боку на бок и сопела…

Сторож, отчего-то совсем не кажущийся серьезным, злым или настороженным, благосклонно принял принесенный мною термос с крепким чаем, сладким и душистым, почти черным по цвету, настоявшимся в термосе.

Вытерев пот и выслушав мою просьбу, мужчина вздохнул, бормотнул себе под нос старую, как само время фразу о "любовь-морковь и все дела", давая понять, что совершенно не против, чтобы я поболтал с заключенной. Заодно и просветил меня о том, за что эти четверо тут очутились.

На добрые четверть часа я стал нетраспортабелен – меня просто рассмешило до слез, небрежно оброненное охранником: "А потом твой приятель развернулся, громко сказал "мать" и веселье началось по-новой!"

Игнатич сказал мне, что безопасники засунули в камеры всех, без разбору, но то, что все обошлось синяками… Просто не верилось, что Аркан не прокатился по ребрам этих двоих, своим любимым, подкованным носком сапога, а только снял ремень и устроил "безобразную драку в людном месте"!

Размяк старый морпех, совсем страх потерял!

Валия тоже хороша – видела же, что он не убьет этих двоих, ну, выпорет, до спанья на животе, слегка пересчитает ребра и растянет уши, до размера спаниелевых, но не убьет – совершенно точно! Хотя, это я знаю Бена таким, каким знаю. Для остальных его 120 килограмм живой дури – страшная сила, помноженная на опыт и вбитое в подсознание, умение убивать одним ударом. То, что годится для кино – годится только для кино, уж можете мне поверить. И все красивые позы, изящные растяжки годятся только для показательных выступлений с палками. Но, как говорил незабвенный Брюс Ли – "Палки сдачи не дают!" и боевой комплекс от спортивного отличается так же сильно, как "Наргиле" от акваланга. Описание драки заняло у охранника, бывшему тому свидетелем, целых десять минут – на пять минут больше, чем сама драка. Вмешавшуюся в воспитательный процесс Валию, тоже получившую пониже спины от разошедшегося во всю ширину своей американской души, морпеха, засунули на "губу" за компанию. Ну, и за то, чтобы не учила дураков… На голову всем, живущим в бункере.

Сгоряча, Бен пообещал ее выпороть, за все хорошее…

А теперь дрых, уже и забыв о всех неприятностях.

Всегда завидовал этой его черте характера – не забивать себе голову пустяками, но и не забывать использовать любую возможность себе во благо.

Мне такое неподвластно, оттого я гарантированно так и остался бы капитаном, получив подполковника за пару дней перед выходом на пенсию.

Стоило мне приблизиться к решетке, за которой возилась на узком и жестком ложе, Валия, как та, словно что-то почувствовав, уселась, свернув ноги по-турецки и откинувшись к стене с закрытыми глазами.

Так и проболтали мы, почти два часа, пока охранник не погнал меня спать, ругаясь шепотом на все ту же, "любовь-морковь".

Утром меня взгрел Игнатич: за нарушения постельного режима – раз и за болтовню с наказанными – два и, в качестве наказания, погнал на томограф, проверять все ли у меня в порядке с мозгами.

Лежа на белой кушетке в полной тишине, тепле и без движения, я снова придремал, наверстывая упущенные ночью, минуты сна.

Проснулся от ругани и беготни за дверью. Томограф стоял незыблемо, не издавая ни малейшего звука, не светясь ни малейшим огоньком. А ругань и беготня за дверью, все набирали обороты, превращаясь в полноценный скандал. По обрывкам услышанного, скандал разгорелся из-за томографа, "просадившего" сеть. Ну и из-за тех, кто этот томограф включил, разумеется.

Выкручиваясь дождевым червяком, выбрался из-под колпака и пошел открывать дверь: во-первых, "когда больше двух – говорят вслух", а становиться "третьим лишним", как-то не хотелось – могут, не ровен час, решить, что услышал так много, что гора с раком будет самым, что ни на есть лучшим, местом ссылки. И хорошо, если живым.

– … Семен, прекрати! Это не военная база – сам видишь! – Сидящий ко мне спиной Игнатич, отстукивал кончиками пальцев по столешнице, сложнейшую гамму, словно пианист, готовящийся к важнейшему в его жизни, концерту. – Оборудование, материалы, секретность – база научная, Семен, научная! Кто-то хорошо потратился, пряча ее так, что сам черт ногу сломит и рога обломает, но не найдет… Так что… Признавайся, откуда координаты и коды доступа!?

Семен, видя меня, в белом халате, с завязками вместо пуговиц лишь растянул губы в улыбке, доводя Игнатича до белого каления.

– Ну, что ты лыбишься, как майская роза под первой грозой? Думаешь, молния промажет? – Полковник покачал головой. – Или как?

– Или кто. – Семен ткнул в меня пальцем. – Кто из нас двоих – склеротик? Этот что здесь делает?

– А его здесь нет… – Огорошил меня своим ответом, Колошко. – Его вообще – не существует. Он не человек – видимость.

Обалдел от такого заявления не только я. Махрсан хлопал ресницами, переводя взгляд с меня на Игнатича и обратно, сердито гнул бровь, но не понимал, о чем речь.

– Ничего себе, видимость в сто восемьдесят килограмм! – Я решил перейти в наступление, выдавливая из медика объяснения. – Вот он я, хотите – могу по столу, кулаком, стукнуть!

– Лучше – головой! Она у тебя все равно – пустая. – Полковник толкнул в мою сторону обычную картонную папку, из которой, веером, высыпались снимки. – Полюбопытствуй, пока тебя наша безпека в оборот не взяла…

Я вертел в руках снимки, пытаясь понять, чем так они не нравятся Игнатичу.

Хорошие снимки, цветные. Высокого разрешения, контрастные. Черепушка, видимо моя. И содержимое, врет все полковник, есть в моей черепушке содержимое!

– Ничего странного не замечаете? – Ехидно полюбопытствовал медик. – Профаны…

– Игнатич… Ты, между прочим, в своем деле мастер… Я – в своем. Говори! – Семен отбросил снимки, которые смотрел. – Что из тебя, все клещами вытаскивать?

– Ты сколько извилин в его мозгу насчитал? – Игнатич развернулся в мою сторону. – Две? Десять? Он не человек, Семен. Он – марионетка. А если он марионетка, значит – что? Есть где-то и кукловод!

Я судорожно таращился на фотографии, выискивая прихотливые завитушки извилин.

Как в анекдоте – извилины только две. Одна к выходу, вторая – потертость от фуражки.

– Агрегат свой проверь. – Остудил пыл полковника, Семен. – Может глючит? Или настройки сбились. Зам знаешь – не в том мы месте…

– Аппарат я проверил, с чего, как ты думаешь, он всю сеть просадил? – Игнатич смотрел на меня с интересом. – А у этого, мозги вообще кипеть должны были, после таких напряжений. А он, вот он – свеженький и не овощ вовсе…

Очень сильно захотелось дать эскулапу в челюсть, так, чтобы он вместе со стулом до противоположной стены летел. И растекся по ней кровавым пятном, без права жить на белом свете, за такие эксперименты.

Пришлось закрыть глаза и сделать медленный и глубокий вдох, а затем такой же – выдох.

– Дурак ты, Алексей Игнатьевич… – Услышал я спокойный голос Махрсана и открыл глаза. – Сколько тебе лет? 68–69? Ты, с его приятелем, о чем разговаривал? О красотах вокруг ленточного бора? А ты… "Марионетка", бери стул и устраивайся… Только кулаки разожми, да глазами так не зыркай в сторону нашего материалиста от науки…

Пришлось послушаться, тем более что ноги, отчего-то, противно дрожали и подгибались, предавая меня по всем статьям.

– Я вот, с Беном долго беседовал… – Безопасник начал аккуратно складывать фотографии обратно в папку. – По его словам, ангел считает Олега чьим-то аватаром.

Я сразу понял, о каком ангеле идет речь.

– В разговоре, ангел упоминала, что Олег – "ходячий мертвец", то бишь – зомби, с разложившимся мозгом… – Продолжал свой рассказ Семен, вертя в руках папку, то завязывая, то развязывая веревочки. – Так что…

– Ты веришь ангелам? – Игнатич враз присмирел. – Сам знаешь, какие они… Твари!

Последнее слово медик почти выплюнул и с его оценкой ангельского характера, я, как это ни странно, был совершенно согласен.

– Знаю… Брехливые и себе на уме. – Согласился вояка. – Осталось только понять, с аватарой мы имеем дело или, все-таки, с марионеткой…

– Или чем еще, похлеще… – Полковник рассматривал меня, как диковинную зверушку, которую и препарировать жалко, а надо.

– Я – мыслю. – Напомнил я умную мысль. – Следовательно, я – существую!

– То, что ты существуешь – бесспорно. – Семен почесал затылок. – А вот мыслишь ты, или за тебя мыслит "нечто", находящееся бог знает где – это еще тот вопрос. Только задать его некому. А ты – обязательно соврешь. Так что… Живи пока… Под наблюдением, разумеется, но живи. Отпустить тебя отсюда, прости, не имеем права. Да и связи твои, теперь под очень плотным наблюдением. Сам понимаешь – ты непонятен, и, следовательно – опасен. Быть может потенциально, быть может даже в третьем или десятом поколении, но… Твои странности обязательно вылезут и нам придется с ними справляться. Как-то ставить себе на службу или уничтожать, стирая с лица земли всех твоих потомков.

Чувствуя, как на меня нисходит холодная решимость и уверенность, откинулся на спинку стула, пряча руки под стол. Они не тряслись – страха не было и в помине. Они просто сжались с такой силой в кулаки, что ногти врезались в кожу, разрывая ее до крови.

Мудрствования этих двух господ офицеров были классически верными, как "Сицилийская защита", логичными и разумными. Раз нет извилин – значит нечем думать. Раз думать нечем – значит напротив них сидит пустая и безмозглая оболочка, руководимая посторонней силой.

Будь я на их месте – думал бы, почти так же.

"Почти"!

Они не знали меня, а мне не было повода доверять им. То, что Бен рассказал о домыслах Кайты – значительный факт против моего напарника, уже не в первый раз умудряющегося меня продать задешево. Вот только "домыслы" Кайты вполне получили себе подтверждение снимками, которые можно было потрогать и "пришить к делу".

– А с другой стороны… – Игнатич встал из-за стола, хрустнув коленями. – Есть ведь и еще один вариант… Божественное вмешательство!

Мы с безопасником переглянулись и от хохота, рухнули со стульев!

– Ой… Игнатич… Убил! – Семен, всхрюкивая и вытирая слезы, с трудом поднялся на ноги. – Божественное вмешательство… И ниспослал боженька на землю Воина Света… Только забыл ему силушки дать, мозгами обделил и вообще, сунул в руки то, что проплывало мимо!

Я обиделся – вот так витиевато, меня еще никто с г… не сравнивал. Нет, конечно, насчет силушки, Махрсан был абсолютно прав – по сравнению с тем-же Арканом я казался блеклой тенью, но вот за мозги…

Дождавшись, когда Семен попытается опустить свой зад на стул, легко и небрежно отодвинул его "пиджопник" ногой, любуясь на взлетевшие вверх длинные ноги, радуясь короткому вскрику и гулкому удару черепа об пол.

Детство? Детство!

Зато приятно!

Игнатич погрозил мне пальцем.

– На гадости – мозгов не надо! – Держась за ушибленное место, провозгласил Семен.

Но стул отодвинул от моих ног подальше.

Бену тоже хотелось сделать гадость, но пока старый напарник сидит на "губе"…

Месть блюдо холодное, так что я, что-нибудь придумаю.

Обязательно.

Не принципиально, что именно – хоть пинком, болтуна, но награжу!

– … Для меня, основной показатель "ненормальности", это не твой томограф, Игнатич и даже не слова ангела – та, как привыкла врать, да по кривде жить, так еще и перестроиться не смогла… Иначе, Бен не ушел в запой – он кривду чует получше любой овчарки… – Безопасник продолжал сверлить меня взглядом, пытаясь доковыряться до самого моего нутра, сокровенного и тщательно спрятанного. – Больше всего, меня насторожило отношение к нему, женщин… Они же к нему липнут, как мухи на мед, а как дело до "дела" доходит – сматываются, закрыв глаза. То есть – чувствуют, нутром своим женским, интуицией, чувствуют, что ничего хорошего не будет! У них же в крови – продолжение рода от лучших из лучших, а тут – парень видный, а обходит его, даже и не на вираже, старый сморчок, Бен Аркан!

– Пчелы на мед… – Поправил я Семена. – Мухи на другое липнут…

– Зато, всё абнормальное – на тебе просто виснет! – Хлопнул по столу ладонью, Игнатич. – И "Младшие" предпочитают с ним дело иметь. И инопланетяне – с ним предпочитают общаться. Оборотень – и тот предпочитает открыться Олегу, игнорируя более опытного морпеха! Да и "Снежная Королева", от тебя просто млеет и тает!

"… Н-да, ой вот чувствую я, что Бена не пинать надо, а кастрировать на самую его выдающуюся часть. На язык!" – Я начал мысленно примериваться, куда пну морпеха, куда потом его тело спрячу и замер от простого понимания – а куда, собственно говоря, я спешу? Эти двое, сидящие сейчас плечом к плечу в маленькой комнатке, за столом, напротив меня – мне ведь и не враги – они больше фантазируют, пользуясь полученными от морпеха сведениями. А врать Бен умеет так, что уши и ангел развешивала, и, вот крест на все пузо, хоть слева на право, хоть справа налево, подвернись такой вариант, то и дьявол бы, лапшу килотоннами снимал!

Ну да, с женщинами мне никогда особо не везло – ни статью, ни удалью особыми не отличался. Легковерный да добрый, слишком.

– Кто такая "Снежная Королева"? – Я постучал по столу, костяшками пальцев, обращая на себя внимание. – Ау!

– Всю ночь болтал, а теперь спохватился! – Семен коротко хохотнул. – Не, ты не аватар! Ты – Дурак!

– У меня извилин нет, мне можно! – Я привычно огрызнулся, играя на узнанном. – Значит Валия – "Снежная Королева"?

– Легенда нашей стороны… От Северного-Ледовитого и до Индийского! – Игнатич пафосно ткнул в потолок пальцем, но не выдержал и сам рассмеялся. – В общем, Марат все рассказал, что можно было. Кое-что, слухами давно ходит. Так что "Снежная Королева" она не спроста!

Если двум этим пережиткам прошлого мира, охранник расскажет, как именно заливисто хохочет "Снежная Королева" – легенде придет конец!

– А он нас не боится… – Семен снова взялся за папку, развязывая и завязывая шнурки, словно демонстрируя собственную неуверенность.

– И не слушает. – Игнатич попытался отнять картонку, но успеха не имел – безопасник был быстрее.

– Вы знаете, господа, я так спать хочу… – Я старательно зевнул, из принципа не прикрывая рот. – Так что, вы, тут, между собой пообщайтесь, а меня либо отпустите, либо – усыпите. Умные, вы, умные. У меня извилин нет, я аватара куклы-марионетки и где надо поставить подпись, что я в этом признаюсь? Только учтите – так как я идиот, то и отвечать за свои поступки и росписи в официальных бумагах – не могу. Не дееспособен я, господа!

Обоих "старичков" просто перекосило от злости.

– Дверь слева – гардероб. – Семен встал из-за стола, засовывая папку себе под мышку. – Твоего размера, наверняка нет, но – что-нибудь подберешь!

Развернувшись на каблуках, Махрсан вышел из комнаты, на диво осторожно прикрыв за собой дверь, словно та стеклянная.

"Вот, знаю же, что меня пытаются развести", – ругал я самого себя, старательно подбирая одежду по размеру. – "Знаю и все едино – верю этим двум, прожжённым всеми кострами, пройдохам. Слишком уж они… Испуганны!"

Гардероб, в который меня отправил Игнатич с глаз долой, оказался здоровенной комнатой, метров эдак в сотню, квадратных. Вдоль трех стен – длинные стеллажи с одеждой всей фасонов и цветов, что мне встречались. В центре – в три ряда – длинные дорожки с развешанными на плечиках, женскими платьями. Мягкий свет обычных ламп накаливания, спрятанных в матовые плафоны, чуть желтоватый и радующий глаз. Паркетный пол, деревянный и тщательно отполированный, вычищенный до медового блеска плашек, сложенных стандартной "елочкой". Белый потолок, окрашенный, на мой взгляд, обычной водоэмульсионкой или такой новомодной, "акрилкой". Стены – мягкого, кофе с молоком, где кофе самую малость, а молока совсем не пожалели, цвета.

Первые пару минут плевался ядом в трехметровый потолок, пытаясь постичь логику складирование вещей.

Понял и зауважал – обычная система, без лишнего выпендрежа, на каждом ярусе стеллажа – яркая, хорошо заметная маркировка. Рядом, на нейлоновой веревке – журнал, в котором маркировка расшифровывается и ставится роспись, кто и сколько, чего взял. Химический карандаш прилагается, погрызенный с одной стороны и остро отточенный – с другой.

Последний раз с этого склада брал вещи совершенно субтильный типчик, ростом в метр пятьдесят девять и 39 размером ноги.

И брал он все это, не много ни мало – 8 лет наза…

Ой, простите – 18, лет назад!

Я уставился на дату выдачи и роспись.

Оторвался и прошел по рядам, касаясь тканей.

Все, словно вчера изготовлено!

Нашелся и мой размер, благо что я хорошо схуднул, валяясь на больничной койке. Схуднул так, что снова в пору обращаться к Мастеру, за его чудо-мазью… Главное, не назвать его по настоящему имени, навлекая на себя всех собак, громы и молнии.

Камуфляжа, так любимого мной за его практичность и непритязательность, не нашлось. Пришлось подбирать себе джинсу, во всех ее проявлениях.

Джинса, джинса!

Сколько песен о тебе сложено! Сколько ты морей-океанов отмотала, пока не стала этой самой одеждой, практичной и удобной, так любимой молодежью!

Тщательно "упаковавшись", свернул халат с завязками в рулончик и вернулся в комнату, к полковнику.

Полковник отчего-то, при виде меня, еще сильнее вжался в стенку и яростно блеснул очами, словно готовясь как можно дороже продать свою жизнь, прихватив на тот свет не только невидимого мной противника, но и меня, за компанию.

Дверь гардеробной громко хлопнула, стукнув меня ручкой в аккурат чуть выше пятой точки, не столько больно, сколько обидно, что застрял в дверях, как последний идиот.

Учитывая, что в центре комнаты, вместо стола, зияло черной дырой зеркало портала – слово "идиот" можно охарактеризовать, как констатацию факта, а совсем не ругательства.

От великого-то ума, не придумав ничего лучше, запустил в портал свернутым халатом и принялся ждать ответной реакции.

Из портала выкатилось оливково-зеленое, ребристое яичко и я возблагодарил Звезды, что позади меня – гардероб!

Успел я открыть дверь, влететь внутрь и колобком перекатиться под защиту стены, прижаться к ней, такой теплой и надежной, открыв рот и сжавшись в комочек.

Дверь снова захлопнулась, за ней что-то бумкнуло и хлопнуло, вскрикнул Игнатич и тишина!

Готовясь к худшему, но с верой в лучшее, я мужественно собрал себя в кулак, выпрямился, огляделся по сторонам, в поисках оружия и не найдя ничего подходящего, плюнул и открыл дверь.

Сделал шаг и…

Граната продолжала лежать на том месте, где я ее видел в последний раз, изображая из себя совершенно ручную. Портал изменил свой цвет на насыщенно розовый, а Игнатич изображал из себя рыбу, открывая и закрывая рот и хлопая ресницами, что твоя Мальвина или и того круче – заморская кукла Барби…

Старая и седая, кукла…

Всегда убеждал себя и всех окружающих в том, что между "любопытством" и "любознательностью" – огромная пропасть, заполненная телами тех, кто ее не заметил.

Шипел, плевался ядом и…

А что мне остается делать?

Даже будь я уверен на 220 % что надо мной пошутили – все равно, фиг бы я остался в этом бункере: любоваться стенами и ходить строем – хватит, уже и мир другой, да и я изменился.

Мысленно попросив прощения у сидящей на "губе" Валии, помахал ручкой "кукле Барби" и вошел в портал.

Я понятия не имею, что приготовили для меня два этих умника – может быть, этот портал моя последняя надежда оказаться где-нибудь в такой дыре, что найти меня не смогут ни Младшие, с их острым нюхом, ни наши, родные, "земные", оборотни… Хоть в погонах, хоть – без.

Всегда приходит такой момент, что сделать шаг – бесконечно страшно, а остаться стоять на месте – бесконечно глупо.

Мне не привыкать делать эти шаги, даже причиняя боль любимым и близким.

Лучше один шаг за край, в бездну, чем долгое угасание "растением", за которым ухаживают, с улыбкой на устах при родных и проклиная – в их отсутствие.

Розовый портал, странная прихоть чьей-то силы. Мне уже встречались синие и красные, молочно-белые сферы, в которых прибывали Высшие, по наши с Беном, души. Зеленые и сиреневые – наши, земные, открывающиеся в иные измерения, вместо мгновенного переноса из точки А, на поверхности нашей планеты, в точку Б.

Или, сиреневые не наши?

Чем еще отличался этот портал?

Запахом.

Запахом вареной кукурузы, перебивающим все остальное.

О, как я ненавижу этот запах, этот мерзкий запах, сигнализирующий, что на улице опять газища, выброшенная одним из нескольких, "градоубивающих", предприятий.

Длинный, розовый тоннель, чуть изгибающийся вверх и влево, куда ты меня приведешь?

Очень хочу надеяться, что не в чан с кислотой. Что, у меня будет шанс осмотреться по сторонам и принять бой. Или быстро-быстро унести ноги, без лишнего геройствования.

Это Аркан у нас – герой, рыцарь без страха и упрека. Сильный, прямой, с улыбкой в 33 зуба и такой же умный, как чугунный рельс, ибо это участь героя – рваться вперед, на минное поле, в лыжах и на скакалке.

Меня отучили, вдалбливая в верхний отросток одну аксиому – любые жертвы не приемлимы. Все должно быть чисто и тайно, иначе – полетят чьи-то головы. И, зная наш государственный строй – полетят как раз, головы невиновных.

"Разобраться, как следует. Наказать невиновных. Наградить непричастных" – Знаю, проходил еще в той жизни. Спасибо за науку.

Я шагал по розовой трубе, отгоняя от себя всю "чернуху", что накопилась во мне после разговора с "маститыми и звездатыми".

Пусть нет извилин, но чем-то я думаю?

Хотя…

Судя по тому, как очертя голову полез в портал – думать мне и правда нечем.

"Как там было, у "Наутилуса"? И твоя голова всегда в ответе за то, куда сядет твой зад…? Точно не про меня!" – Я шагал по пружинящей под ногами, розовой поверхности раздумывая… Ни о чем я не раздумывал… Мир сжался до розового тоннеля. Вверх и влево, вверх и влево, до бесконечности, до того момента, когда эта труба замкнется сама на себя в огромное кольцо, внутри которого бегает безмозглый попаданец.

В "проходах" нет времени, чувства голода, усталости или смертельных ранений – ты выйдешь из портала абсолютно таким же, каким зашел, сколько бы времени не пришлось нестись от точки до точки.

Проведя рукой по своей бритой голове, вспомнил "Отроков во Вселенной" и жить стало чуточку веселее. Так уж устроен человек – ему надо изменяться, двигаться и замирать, вглядываясь в новые горизонты, что открывает перед ним жизнь. А потом – вновь шаг, шаг переходящий в бег, а то и прыжки, когда мир вокруг тебя рушится и разваливается на части, грозя похоронить под собой, раскатать в тонкий блин, без права переписки или опознания твоих бренных останков.

Тоннель вывел меня на обычную лестничную клетку с синими стенами, отчаянно пропыленную, украшенную привычными надписями: "4 этаж", "Коля + Маша = криво намалеванному сердечку со стрелой и стандартной троебуквицей, которую кто-то попытался закрасить синим фломастером, от чего надпись стала лишь вульгарно-кричащей.

Две двери, напротив друг друга. Ступеньки вверх, ступеньки вниз…

Скользкие от пыли, ступеньки.

На всякий случай, подергал ручки – обе двери заперты, словно их хозяева отправились на работу, заботливо закрыв на все ключи, с надеждой вернуться вечером, к началу любимого сериала. Или – футбола.

Проведя пальцем по перилам, вздохнул – грязно и держаться за них, это только марать руки, а где я нахожусь и есть ли в этом месте вода – тайна за семью печатями.

Неторопливо, стараясь ступать плавно и осторожно, чтобы не поднимать тучи пыли, потопал вниз.

Из вредности, на каждом этаже проверял, заперты ли двери?

Заперты!

Да и двери – массивные, металлические, богатые даже на вид, четко давали понять – в подъезде жили совсем не бедные люди, которым нечего скрывать… Или времена были такие, что лучше крепкая дверь, чем пустая квартира.

Мысленно я сравнил эти двери с теми, что были в моей, еще той, жизни.

Сосновая дверь, оббитая лакированными рейками – на первой родине и такая же, только крашеная светло-голубой краской и без номера – на второй. Несмотря на холода, наш с Настеной дом был теплым, подъезд закрывался, а окна в подъезде оклеивались самими жильцами, на осеннем субботнике. Тогда же и растаскивались по квартирам цветы, чтобы не замерзли, пока не включат отопление.

Настена обожала герань, соседка снизу – фиалки. Соседка сверху упорно засаживала все золотым усом, а на пятом этаже главенствовал "Вован Сидорович", точь-в-точь, как в "Джентльмен шоу", пузатый, добродушный цветовод, совсем не дурак и в немалом чине генерал-майора. Ничего не поделать – квартиру мы получили от "конторы", а там все на виду, все вместе…

А тут – голые стены. Даже ящиков для почты нет, словно никто…

"Блин, да, о чем я вообще думаю!" – Остановил я, бег своих мыслей, заодно затормозив на последней площадке перед выходом наружу. – "Какие газеты? Какие письма?! Мир ушел вперед на 20 лет!"

Вдохнув и выдохнув, закрыл глаза, готовясь нырнуть в темноту, в которой притаилась наружная дверь, за которой целый мертвый город.

Или не мертвый?

10 ступеней вниз.

Дощатая первая дверь и металлическая, на, до сих пор рабочем, доводчике – вторая.

Сейчас все будет!

Я толкнул дверь и сделал шаг на улицу, в яркое утро…