Текст книги "Такова спортивная жизнь"

Автор книги: Дэвид Стори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

4

За два первых выступления в основной команде я получил на шесть фунтов больше, чем предсказывал Джордж Уэйд. Они принесли мне пятьдесят шесть фунтов – из-за рождества премии были особенно высоки. Я уверовал в будущее и купил автомобиль, который сосватал мне Уивер. За «хамбер» из гаража ратуши я заплатил всего триста фунтов с небольшим – не крутись там Уивер, он обошелся бы мне вдвое дороже. Через несколько месяцев я продал его по настоящей рыночной цене, когда решил обзавестись «ягуаром».

Прошло три недели, прежде чем я уговорил миссис Хэммонд сесть в машину. Это была вторая поездка на автомобиле в ее жизни; в первый раз она ехала за гробом Эрика. Она не знала, как поступить. Это было в воскресенье утром, и Линда ныла, что хочет погулять. Правда, про машину она не заикнулась, это за нее сделал Йен. Миссис Хэммонд заговорила о другом, но не велела детям замолчать. Она смотрела на меня и улыбалась, словно я уже предложил покататься. Машина сияла на улице – в восемь утра я ее вымыл, и теперь вокруг нее толпились ребятишки, которые никогда не видели в этих местах такого чуда.

– Хорошо. Мы скоро пойдем в парк.

– Ну, мама! – воскликнула Линда и разочарованно, как взрослая, посмотрела на мать.

– Но ведь ты все утро твердишь, что хочешь гулять, – сказала миссис Хэммонд.

Она не могла примириться с автомобилем отчасти из-за Уивера – она вдруг люто возненавидела Уивера, может быть, обвиняя его в смерти Эрика и находя в этом облегчение. Она не знала, какое отношение Уивер имел к покупке машины, но слышала, что он обучил меня вождению. Я всегда старательно прощался с ним на углу.

– Ты же знаешь, что мы не про то, мама. Мы хотим поехать на машине дяди Артура, – объяснила Линда.

– Про это я ничего не могу тебе сказать. Это не твой автомобиль, моя милая.

– Я тебя покатаю, – сказал я Лин, – но только если мама тоже поедет.

Девочка запрыгала, решив, что теперь все в порядке.

– Не знаю, смогу ли я, – заколебалась миссис Хэммонд. – Мне еще надо все это привести в порядок. – Она оглядела комнату – лавку старьевщика. На полу, где Йен мыл свой игрушечный автомобиль, растекалась мыльная лужа, рядом валялась куча пустых консервных банок и коробок из-под корнфлекса – это Лин играла в магазин.

– Что ты скажешь, – спросила она девочку, – если тебе нечего будет есть на обед? А ведь его еще надо приготовить.

– Ничего не скажу, – надулась Лин.

– А без мамы мы ехать не можем, – повторил я.

Девочка неуверенно теребила мать за юбку.

– Тогда совсем ненадолго, – решилась миссис Хэммонд и сняла фартук, – объедем вокруг квартала.

– Разве вы не наденете серое платье? – спросил я.

– На несколько-то минут? – Она с недоумением смотрела на меня.

– Сегодня воскресенье. Лин одета по-воскресному, и я тоже. Верно, Лин?

Ей не хотелось спорить. Может быть, она знала, чего я добиваюсь; не сказав ни слова, она поднялась наверх.

Я ждал ее в кухне, а Линда и Йен вертелись около машины: нажимали на клаксон, стучали по шинам, протирали стекла. Она провозилась долго и, спустившись в кухню, еле сдерживалась. Видно было, что она плакала. Она вообще часто плакала в последнее время – даже больше, чем раньше. Она позвала детей домой и терла их физиономии фланелевой тряпкой до тех пор, пока они оба не начали скулить. Я надел кожаную куртку и вышел на улицу. Миссис Хэммонд старательно заперла дверь и зажала ключ в руке.

Утро было морозное и солнечное. Кое-где в дверях стояли любопытные. Миссис Хэммонд не поднимала глаз – делала вид, что ей все равно. Она мучилась. Она знала, что они думают, и из-за этого боялась их.

– Они теперь будут считать вас настоящей леди, – сказал я, распахивая перед ней дворцу.

– Конечно, – ответила она. – Только можно, я сяду сзади? А то получится, будто… – она перехватила мой взгляд и прибавила: – Линде и Йену хочется ехать спереди.

– Мы все усядемся спереди. Тут сколько угодно места. Этот автомобиль привык возить толстяков из ратуши, уж на нас-то он не обидится. – Она тут же села в машину.

Я медленно ехал по улице – хотел, чтобы соседи нарадовались вовсю. Я разговаривал с миссис Хэммонд, не скрывая, что чувствую себя достаточно независимым, чтобы больше не обращать на них внимания.

На углу Сити-роуд я повернул влево в сторону от города и дал газ. Миссис Хэммонд нервничала. Между коленей она крепко зажала Йена, рукой обхватила Линду. Она смотрела на огромный капот автомобиля, как будто это было какое-то гигантское пресмыкающееся чутьем отыскивающее путь.

– Далеко мы едем? – спросила она, когда последние дома унеслись назад и по сторонам замелькали покрытые копотью кусты высоких живых изгородей.

– Я думал уехать на целый день. – На этот раз я не мог воспользоваться помощью Линды и поэтому прибавил: – Вы ведь заперли дом. Покатаемся за городом. Ну как, не возражаете?

– Мы, конечно, не можем тут выйти.

– Если вы собираетесь всю дорогу сидеть с таким видом, я сейчас же поверну назад.

Она не ответила.

– Даже если это только ради детей, разве не стоит прокатиться? Как по-вашему?

Ответа не последовало. Я повернул на север и спустился с гребня в соседнюю долину. Мы объезжали несколько городков и минут тридцать кружились по пригородам. Детям скоро надоело разглядывать скопища безобразных домов. Я свернул на шоссе, пересекавшее вересковые пустоши, и мы оказались на вершине известковой гряды, откуда открывался вид на леса, тянувшиеся миль на десять-пятнадцать. Все немного повеселели, и я остановил машину на лужайке. Мы вышли, размяли ноги и отправили Лин и Йена в кусты. Неподалеку уже расположилась какая-то компания, они весело помахали нам; миссис Хэммонд улыбнулась и робко помахала им в ответ.

– Я была здесь однажды, – сказала она. – Мы приезжали сюда на автобусе. Как раз пород тем, как поженились.

– Летом здесь, наверное, лучше. Мы приедем и посмотрим.

Она все еще улыбалась. Мы побродили немного среди камней и берез; я гонялся за ребятами, пока им не надоело и они не запросились обратно в машину.

Мы спустились в долину и поехали вдоль реки, мимо двух голых пустынных рощ и деревни. За поворотом показалось Маркхемское аббатство, оно стояло на лугу около реки. Миссис Хэммонд удивленно ахнула. Лин, увидав «волшебный замок», чуть не выпрыгнула через ветровое стекло. Я свернул на узкий проселок, и мы остановились у самых развалин возле овечьего стада. Овцы не обращали внимания на автомобиль, как будто он был частью развалин, и тыкались черными мордами под колеса, стараясь дотянуться до травы.

– Как-то даже не верится, что это на самом деле, – сказала миссис Хэммонд.

Мы стояли около машины и смотрели на остов здания, на огромные пустые окна, в которые было видно небо. Испуганный Йен жался около нас, но Линда уже исчезла внутри, и ее веселым крикам вторило гулкое эхо.

Мы медленно пошли за ней. Линда то и дело на мгновение подбегала к нам, чтобы сообщить о каком-нибудь новом открытии, но нагнали мы ее только на берегу реки, где она внимательно смотрела на воду, дожидаясь, когда опять всплеснет рыба. Давным-давно реку в этом месте расширили и перегородили плотиной. От нее ничего не осталось, кроме стежки торчащих из воды камней, об которые дробилась вода, похожая на отполированный в прожилках мрамор. Линда прыгнула на первый камень и, покачнувшись, сказала:

– Здесь есть рыба. Мам, а мы пойдем на ту сторону?

Мать покачала головой.

– Это слишком опасно, Лин. И во всяком случае, на это нужно слишком много времени.

Я подхватил Линду на руки.

Миссис Хэммонд поняла, что я хочу сделать. Она не произнесла ни слова. Пройдя несколько шагов вперед, она остановилась и застыла на месте. Пока мы перебирались с первого камня на второй, она не спускала с нас глаз, а потом отвернулась. Она стояла – маленькая, прямая, окаменевшая – и смотрела на развалины.

Воды было много, из-за зимних дождей она бежала быстро и плавно, а отблески мешали разглядеть дно. У высоких камней вода шумела и пенилась, но над затопленными камнями скользила, как по зеркалу. Линда испугалась. Она с недоверием оглядывалась по сторонам, как будто вода была для нее чем-то новым, чем-то таким, чего она никогда раньше не видела, с чем никогда не имела дела. Она весила не так уж мало, и, переступая с камня на камень, я боялся, что она вдруг станет вырываться и мы оба полетим в воду. Мы добрались до середины реки, и тут я заметил, что некоторые камни пошатываются, но когда я попробовал повернуть, не нашлось ни одного достаточно широкого, чтобы на нем уставились обе мои косолапые ступни. Я больше не надеялся, что ноги останутся сухими. Нащупывая следующий камень, я зачерпывал воду в ботинки, а переступив, останавливался, чтобы не потерять равновесия. Последние камни были уложены вплотную друг к другу, чтобы с них можно было ловить рыбу, и, когда мы очутились на этом крошечном молу, я сказал Линде, чтобы она помахала матери.

– Ма-ма! – крикнула она как-то по-овечьи.

– Хочешь посмотреть, что здесь, Лин, – спросил я, – или пойдем назад?

Она не знала, на что решиться. Она взглянула на меня, потом на воду. Берег был низкий и сырой, и ноги у меня вязли в грязи. Я подумал, не поискать ли мост, но ниже по течению река исчезала в лесу, где вряд ли было для него подходящее место, а выше тянулась каменистая гряда, к которой примыкало болотце, переходившее в вересковую пустошь. Линда обошла несколько кустов. Она нашла птичье гнездо, и мы оба принялись тревожно его разглядывать – гораздо старательней, чем делали бы это в другое время. Я поднял девочку, чтобы она могла просунуть руку в куст и пощупать гнездо. Она вытащила из него мокрое перышко.

– Ну как, вернемся, Лин? – спросил я.

Линда медленно покачала головой и уставилась на кусты, надеясь найти еще какой-нибудь предлог, чтобы задержаться. Она побледнела. Немного погодя она подошла к самой воде и стала смотреть на мать, до которой было ярдов пятьдесят или даже больше. Я посмотрел на машину, торчавшую среди стада, и разглядел даже красные метки на спинах овец. Я попробовал представить, как я буду себя чувствовать, если Линда из-за меня утонет, но, когда снова взял ее на руки, забыл об этом.

– Ну, шагом марш! – сказал я так весело, что она засмеялась.

Когда мы почти добрались до середины и Линда услышала, как я тяжело дышу, с трудом переступая с камня на камень, она начала жалобно ойкать. Я остановился передохнуть. Шум воды заглушал все. Миссис Хэммонд махала рукой и что-то беззвучно кричала, сама стоя почти в воде. Линда внимательно следила, как я ставлю ногу на следующий камень, но, увидав, что я поскользнулся на зеленом пучке водорослей, она подняла голову и больше не отрывала глаз от маленькой фигурки на другом берегу. Она терпеливо прижималась ко мне, вцепившись в мои плечи, и я чувствовал, как она дрожит, дожидаясь, чтобы я снова попытался встать на качающийся зеленый валун.

– Эй, Лин! Ты видела эту рыбку? – спросил я. Но она не слышала.

Чем ближе мы подходили к берегу, тем больше она напрягалась.

– Ма-а-ма! Мам! – Она изо всех сил замахала рукой.

– Перестань махать! – крикнула ей мать. – Из-за тебя мистер Мейчин упадет в воду. – Но голос у нее был удивительно равнодушный.

Когда я добрался до последнего камня, Линда стала вырываться – она хотела слезть. Я поставил ее на общипанную почти до корней траву, и она бросилась к матери.

– А мы перешли! – кричала она. – Ты видела нас? – Теперь, когда все было позади, от ее страха не осталось и следа.

Миссис Хэммонд обхватила дочь руками и не смотрела на меня.

– Мы быстро вернулись, правда? – говорила Линда придушенно.

Мои ботинки промокли насквозь. Когда я достал из багажника бутсы, миссис Хэммонд смущенно засмеялась.

– Но как же вы поведете в них машину? – спросила она.

– Других нет. Или вы хотите предложить мне свои?

Она покраснела и молча смотрела, как я продеваю шнурки. С той минуты, как Линда перебежала от меня к ней, она и так вся была красная, как будто волнение погнало быстрее ее кровь и она проникла даже в те уголки, которые раньше ей самой казались мертвыми или в самом деле перестали быть живыми. Ее лицо словно отходило после пережитой тревоги и казалось покрасневшим от загара, как будто она долго пробыла на солнце.

– Увидим, будет ли какая-нибудь разница, когда машина тронется, – сказал я.

– А это не опасно? – Она спрашивала как будто всерьез. – Они вам не помешают править?

Я засмеялся, в ответ она нервно улыбнулась.

– Я думал, вы заметили, что я не правлю ногами.

– Я говорила про те штуки, на которые вы нажимаете.

Мы смущенно посмотрели друг на друга, понимая, что оба дурачимся. Потом она перевела взгляд на овец и топнула, стараясь их испугать.

Машина казалась надежным другом больше, чем всегда. Включенный отопитель и плавный быстрый ход делали ее особенно уютной.

– Своя машина – это вещь, – сказал я.

Она сделала кислое лицо; очевидно, это должно было обозначать что-то вроде согласия.

– Здесь жил король? – спросила Линда; она раскраснелась, как мать, и, пока мы не выбрались из долины, все время смотрела на развалины.

– Наверное, детка, – сказала миссис Хэммонд. Может быть, она не знала, что это был монастырь.

Линда не отрывала от него глаз, пока последний каменный пик не исчез за голыми вершинами деревьев.

– Куда мы теперь едем? – спросила миссис Хэммонд.

Дорога долго шла вниз, и мы быстро неслись вперед. Я дал полный газ, машина дрожала и покачивалась, и воздух свистел в какой-то щелке.

– В одно место, про которое я слышал. Мы там пообедаем. Это недалеко.

Мы ехали молча, но, когда проезжали через следующую деревню, где по сторонам тянулись серые каменные дома, похожие на мрачные речные берега, миссис Хэммонд спросила:

– Значит, нам придется есть на людях?

– Да, если найдутся люди. Вряд ли там очень много посетителей в это время года. А вам что, не нравится есть рядом с чужими или еще что-нибудь?

– Вовсе нет, – ответила она тревожно, – я просто не знаю, одеты ли мы так, как надо.

– Ну, раз мы не голые, нас не выгонят.

Хаутон-Холл – это старинный помещичий дом, перестроенный в гостиницу с рестораном в расчете на клиентов, которым по карману приехать туда на вечер или на воскресенье. Он находится на равном расстоянии от трех больших промышленных городов и в пределах досягаемости еще двух. Раньше такое расположение служило своего рода социальным ситом. Но после войны, когда стало больше машин и больше трепотни о равенстве, сито заметно поредело. Два-три регбистских клуба устраивают здесь свои ежегодные обеды; в воскресенье тут можно встретить учителей, а иногда конторского служащего, который всю дорогу от города потел на своем велосипеде. Благодаря тому, что дело расширилось, а средний уровень посетителей понизился, заведение разделили на две части. С одной стороны, откуда были видны глубокая, заросшая лесом долина и озеро, сделали гостиницу и ресторан, а с другой – стоянку для автомобилей, стойку для велосипедов и кафе.

Мы пошли в ресторан. Был второй час дня и еще не очень людно. Я повел было миссис Хэммонд в бар, но, увидев тамошнюю роскошь и лавочников в дорогих костюмах, она не двинулась дальше порога. В ресторане сидела та же публика: люди, которым неохота возиться дома с воскресным обедом. Они лениво ели и пили и поднимали слишком много шуму. Но здесь было просторно, и это не так подавляло.

Одна стена была из стекла, из-за этого сидящим за столиками казалось, будто зал висит над долиной – изысканное удовольствие, за которое надо было платить.

Миссис Хэммонд было страшно – еще страшнее, чем когда я переносил Линду через реку. Она боялась, что дети будут вести себя, как поросята. Всем своим видом я старался уверить ее, что до моих футбольных бутсов никому нет дела.

Все переговоры с официантом я взял на себя. Он вовсе не старался скрыть, что мы по ошибке попали не на ту сторону. Он все время покашливал и указывал концом красивого карандаша на высокие цены. Две-три цены он подчеркнул, чтобы показать, как тут все дорого. Я заказал все самое дорогое. Он не знал, радоваться ему или огорчаться. Ему хотелось, чтобы поскорее пришла минута, когда мы будем расплачиваться. Миссис Хэммонд сидела не шевелясь, запуганная насмерть, и смотрела на него, как будто он не очень-то хорошо пах.

Но когда этой обезьяны не было рядом, мы все равно ели с удовольствием. От вкусной еды миссис Хэммонд все шире открывала глаза. Ей уже казалось, что мы не зря пошли сюда, хотя тут и смотрят на нас сверху вниз.

– В таких местах ведь полагается пить кофе после сладкого? – спросила она, как будто давным-давно знала все такие места. Она только что запихнула последнюю картофелину в рот Йену. Когда я сказал: «Да», – она многозначительно кивнула.

– Может быть, в таком случае вы хотите кофе? – спросил я, потому что надеялся обойтись без него. На мне не было носков, и кое-кто из этих пижонов уже поглядывал на мои бутсы. Один какой-то тип даже указал на них официанту.

– Ну… – сказала она и поглядела на меня, проверяя, не из-за денег ли эта заминка, – нас не выгнали, и к ней вернулась уверенность.

Я заказал два кофе.

Когда его принесли, Линда тоже захотела кофе и в своей собственной чашке. Вместо кофе я заказал для нее апельсиновый сок; официант немедленно дал понять, что это чрезвычайно сложно. Мы сели свободнее и минут пять любовались видом, пока детям это не надоело. Линда отошла от нашего столика и теперь внимательно разглядывала какого-то солидного мужчину, евшего цыпленка. Я сказал миссис Хэммонд, чтобы она забрала Йена и Линду и ждала меня у машины.

Официант вышел, чтобы заставить меня подождать счет. Я дал ему три минуты. Потом быстро пошел к двери. Он перехватил меня, сделав основательную пробежку по длинному залу, извиваясь и ныряя между столиков, словно ему жгло пятки.

– Вы получили счет, сэр? – спросил он, задыхаясь.

Я хотел ответить ему как-нибудь поязвительней, но сумел выдавить из себя только: «Нет».

Он скорчил гримасу, довольно вежливую, и на подносе подал мне счет. Набралось около двух фунтов шестнадцати шиллингов. Я спросил, откуда взялась эта цифра. Он старательно объяснил, чувствуя, что настал, наконец, долгожданный миг; он перечислял все, что мы съели, отмечая цену в меню своим красивым карандашом и предвкушая удовольствие позвать управляющего. Я спросил, не ошибся ли он, подводя итог.

Карандаш мотнулся вверх по столбцу пенсов, соскользнул вниз по шиллингам и стремительно набросился на фунты. Я сказал, что, по-моему, он ошибся в пенсах. Он снова сложил их, немного медленнее, взглядывая на меня каждый раз, когда набегал шиллинг. Я высказал предположение, что не мешало бы сверить цены, стоящие в счете, с ценами в меню. Он сверил – цифры счета были теперь похожи на детский рисунок – такие они стали толстые оттого, что он множество раз их обводил. Его карандаш затупился. Он весь кипел. Я все еще не был уверен, что он не ошибся. Он начал снова проверять счет и не мог разобрать несколько цифр.

Я аккуратно отсчитал деньги и положил сверху шесть пенсов на чай.

– Благодарю вас, – сказал он; его глаза горели как угли.

Они ждали около машины. Линда плакала, а сонный Йен прислонился к крылу. Когда я подошел, он сердито посмотрел на меня, как будто я был виноват во всех его бедах.

– Что случилось с нашей малышкой? – спросил я миссис Хэммонд.

– Ее отшлепали за то, что она бегала между столами, – ответила она.

Я укоризненно кивнул Линде и отпер дверцы. Мы расстались с Хаутон-Холлом, чувствуя себя победителями.

Я поехал назад кружной дорогой по тем местам, где я ездил только мальчишкой на велосипеде. Словно чемпион, совершающий круг почета. Лин заснула. Пришлось остановиться, чтобы положить ее на заднее сиденье; миссис Хэммонд села рядом с ней. Мы вернулись на Фэрфакс-стрит, когда уже вечерело.

* * *

Несколько недель я был слишком занят, чтобы раздумывать, какое впечатление произвела эта поездка. Миссис Хэммонд как-то притихла. Я возвращался поздно, и мы почти не разговаривали. Я увеличил плату, она не возражала. Зато я больше не мыл посуду и не помогал ей во время стирки. Изредка я приносил уголь.

Большую часть времени я тратил на то, чтобы освоиться в новой компании, и здесь моим лучшим помощником был автомобиль. Хотя бы потому, что мне стало легче избегать Джонсона. Раньше это было трудное дело: возвращаться домой можно было только на автобусе, а идти пешком – только через парк. Теперь я видел Джонсона лишь после матчей на нашем стадионе да иногда на вечерних тренировках. Вокруг меня всегда толкалось много новых друзей, и я быстро научился находить способы улизнуть от него.

А Уивер всегда был готов сделать мне какую-нибудь любезность. Я стал уже совсем своим, и мы с ним были прямо приятели. Когда я получил пятьсот восемьдесят фунтов за «хамбера», он помог мне купить «ягуара» и одолжил недостающие сто пятьдесят фунтов, чтобы я не трогал денег в банке. К его удивлению, я расплатился с ним уже через пять недель. По очень простой причине: несколько недель подряд я выигрывал фунтов до двадцати на собачьих бегах в Стокли, в шахтерском поселке ниже в долине, где жил капитан городской команды Фрэнк Майлс.

С машиной и свободными деньгами пришла уверенность, к тому же я становился известным, и вдруг оказалось, что у меня есть дар легко сходиться с разными полезными людьми вроде местных фабрикантов, управляющих стадионами, футбольных звезд из окрестных городов и членов парламента от нашего округа. Правда, такая дружба продолжалась обычно недолго. Не считая Мориса, только с Тэффом Гоуэром у нас было что-то прочное. С тех пор как я расплющил ему нос – он так и остался свернутым на сторону, – мы стали приятелями, никак специально этого не показывая. Мы никогда не делали друг для друга ничего особенного. Как ни странно, но что-то тут пошло от истории с носом – из-за того, что я тогда разбил ему лицо. Я часто встречался с Тэффом, даже когда он перестал играть и купил пивную недалеко от Примстоуна, – вечерами по четвергам он помогал тренировать молодых.

Я не настолько приблизился к Уиверу, чтобы не видеть, что он тоже из тех, у кого сегодня одна блажь, а завтра другая. Дружба так и осталась для него чем-то вроде снисходительной опеки. Раньше, наверное, он был очень честолюбив – настолько, что я даже представить себе этого не мог, да и сейчас он ни в чем не хотел уступать Слоумеру, своему единственному сопернику. Они считались самыми опасными людьми в городе – если только в этом городе могли быть опасные люди, – а «Примстоун» был их общей забавой. Они покупали и продавали игроков, возносили их и бросали, словно мальчишки – оловянных солдатиков. Ну, да в любом профессиональном спорте делается то же самое. Я считал, что мне важно держаться поближе к Уиверу.

Когда я только с ним познакомился, вернее, когда он познакомился со мной, я понятия не имел, какие у него возможности. Я думал, что если Уивер или кто-нибудь вроде него ходит за мной по пятам, значит я это заслужил. Я никогда не знал, на какую ненависть способны люди, пока не познакомился кое с кем из тех, кто ненавидел Уивера или Слоумера. Про Уивера болтали, что он со странностями, наверное, потому, что он очень уж беспокоился о своей репутации. Может, у него и были странности, но он не давал себе воли. Он часто смотрел, как мы моемся в бассейне, иногда хлопал одного-другого по спине или клал кому-нибудь руку на плечо, но на этом все кончалось. Он проявлял свое расположение и нерасположение откровеннее других. А я предпочитал закрывать глаза на все, что мне не нравилось, – по той простой причине, что он ко мне благоволил. Уивер был богат, а я никогда раньше не был знаком с богатыми людьми.

Зато с женой Уивера я познакомился не сразу. Она не показывалась на его субботних вечеринках, и он никогда про нее не говорил. Я знал только, что она очень набожна, покровительствует епископу и его ближайшему кружку, а кроме того, ведает в нашем городе благотворительной помощью престарелым. Представляя себе, как она всем этим занимается, я думал, что они с Уивером вряд ли особенно ладят.

Как-то днем в субботу, во время мертвого сезона – это было первое лето после заключения контракта – я сидел в баре отеля «Вулпек» на Виктория-стрит, когда там появился Эд Филипс. Я только что приехал в город, чтобы взять из гаража мой автомобиль; бар уже не работал, и я решил, что Эд зашел потому, что увидел снаружи машину. Он посмотрел на меня и нарочно вздрогнул, как иногда вздрагивают мужчины, а чаще женщины, чтобы показать, как они заняты своими мыслями.

– Эй, Артур! Мы, спортсмены, подкрепляемся?

Он был помешан на том, чтобы походить на спортсмена: поля его мягкой фетровой шляпы были чуть-чуть загнуты, желтые перчатки чуть-чуть отвернуты, воротник пальто сзади чуть-чуть приподнят. Спортом, кроме гольфа, он занимался только в воображении, но это нисколько не уменьшало его энтузиазма. Я никогда не мог точно определить, после какой очередной победы он явился. То ли утром в уборной он обеспечил сборной Англии победу в крикет над австралийцами, то ли по дороге в редакцию пришел первым в забеге на 1500 метров. Трудно было сказать. Но подходил он ко мне, во всяком случае, с видом рекордсмена.

– Ты занят? – спросил он, небрежно садясь рядом.

– Как самочувствие, Эд?

– Так себе. Сам понимаешь – лото, жара. Хочешь выпить? – спросил он, зная, что это ему ничем не грозит. – Ты как, занят?

– Буду занят, если ты не перестанешь приставать. – Я думал, если ты свободен, может, подвезешь меня к Уиверам? – неуверенно спросил он.

– Я-то тебе зачем?

– Видишь ли, старина, моя машина чинится, а брать такси неохота. Это может произвести неважное впечатление: я ведь еду к мадам, а не к старику.

– Так поезжай на автобусе.

– Ну, знаешь, Артур! – Он вдруг просиял. – Как я могу явиться к ней прямо из автобуса? Вот твоя машина из ратуши будет в самый раз.

– Я продал «хамбер». У меня теперь «ягуар». Он не произведет на нее никакого впечатления. Хотя бы потому, что мне его устроил Уивер.

– Жаль, жаль, ведь в «хамбере» есть стеклянная перегородка, верно? Нет? Ну, она-то все равно ничего не заметит. Машин дешевле «даймлера» она не различает. Допивай, и поехали.

Подъезжая к Линге-Лонге, я вдруг оробел, потом меня разобрало любопытство. Из-за этого я заметил, что Эд тоже как-то переменился. Уивер отсутствовал – дома была только его жена. К тому времени, когда мы добрались до белых ворот, Эд совсем изнервничался.

– Пойти с тобой? – спросил я.

Он посмотрел на меня с легким изумлением.

– Ну, зачем же я вдруг потащу тебя туда, Артур? – Он по-прежнему держался со мной, как дрессировщик со зверем, которого надо успокоить. – Ты же меня просто подвез, старина. С какой стати тебе еще затрудняться?

– У тебя что, личное дело и ты не хочешь, чтобы я слышал? – допытывался я.

– Да ничего личного, Артур! – Он раздраженно пожал плечами. – Я иногда бываю тут – исключительно по долгу службы. Просто чтобы поболтать. У нее большие связи, она рассказывает мне новости. И мне не приходится зря бегать по городу. Пойдем, старина, если хочешь. Это просто всякие местные сплетни. Если ты, правда, хочешь, то пошли.

Он повторил это столько раз, что убедил меня: он не хотел, чтобы я торчал рядом, – я был шофером. От такой наглости мне почему-то стало смешно, и я сказал:

– Ладно, иди один. Я подожду.

– Правда? Ты не обидишься? – Он уже пролетел ступеньки и звонил в звонок.

Дверь открыла Мэй, горничная-ирландка Уиверов. Эд ухмыльнулся во весь рот и сделал несколько не совсем ясных движений руками, словно рекламировал машину, а заодно и себя. Пока он уговаривал меня подождать, у него немного поубавилось самоуверенности.

– Привет, Артур! – крикнула Мэй из-за его плеча.

– Миссис Уивер дома? – спросил Эд. – Доложите, что пришел мистер Филипс из «Гардиан».

С этими словами он исчез в холле.

Я барабанил пальцами по рулю и раздумывал, сколько времени Эд решится продержать меня здесь. В конце концов у него не было гарантии, что я не уеду и не заставлю его прогуляться по этому совсем не маленькому саду. Я поглядывал на окна, надеясь увидеть мистера Уивера, но увидел только Мэй. Она поводила носом, как будто в доме пахло чем-то особенным, поглядывала на меня и улыбалась.

Я вылез из машины и присел на переднее крыло погреться на солнце, но не прошло и десяти минут, как дверь открылась и вышла миссис Уивер, а за ней плелся недовольный Эд. Наверное, ему показалось, что я выгляжу слишком независимо для шофера из-за того, что сижу не в машине, а на ней.

– Артур Мейчин, – сказала миссис Уивер, останавливаясь на верхней ступеньке, – если верить моему мужу, это один из столпов городской команды… Мы видели вас из окна.

– Угу, – сказал я, неловко поднимаясь; руки я засунул в карманы, потом снова вынул.

– Должна сказать, – миссис Уивер повернулась к Филипсу, – что этот великан не кажется мне очень общительным.

Эд растянул рот в улыбку, изо всех сил стараясь скрыть дурное настроение.

– Наверно, робеет, – сказал он почти грубо.

У миссис Уивер был такой вид, как будто ей доставляло удовольствие его дразнить. Она медленно спустилась по лестнице, и мы пожали друг другу руки.

– Пожалуйста, не говорите, что он робеет, – сказала она. – Он ведь часто здесь бывает. Правда, Мейчин? Но, конечно, тут тогда бывает веселее.

Она мило рассмеялась; я невольно сравнил ее с другими знакомыми женщинами и понял, что она мне нравится. Ей, кажется, было приятно, что она сумела этого добиться и что Эд был свидетелем ее победы.

Эд вежливо положил руку на дверцу машины, показывая, что его визит окончен. Он понял, что дал маху.

– Я попросила мистера Филипса выйти со мной и познакомить нас, – сказала миссис Уивер, – но он что-то не торопится… боюсь, он предпочел бы держать меня там и слушать мою болтовню. – Она подняла брови, и мы с ней засмеялись.

– Ничего не поделаешь, за этим он и приехал, – сказал я, подхватывая ее доверительный тон. Эд тоже попытался улыбнуться.

– Ну, ну, не торопитесь сделать из меня просто болтуна, – сказал он и многозначительно открыл дверцу. – Я ведь иногда бываю очень занятым человеком.

– Я вышла поговорить с Мейчином, а вы хотите немедленно его увезти, – пожаловалась миссис Уивер. – Мы видели, как вы тут гримасничали, – обратилась она ко мне, – сидели на крыле и умирали от скуки. Конечно, я могла сообразить, что у мистера Филипса не хватит духу позвать вас с собой.

– Да я просто не люблю навязывать… – начал Эд.

– Неважно, – прервала его миссис Уивер, словно вдруг вспомнив, кто она такая. – Если вам так уж хочется разыгрывать занятого человека, что поделаешь. Но я все-таки люблю изредка знакомиться с протеже мистера Уивера. Иногда мне кажется, что он слишком их присваивает.