Текст книги "Такова спортивная жизнь"

Автор книги: Дэвид Стори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Он окунул мою голову в ведро, дал мне понюхать нашатыря, и я пошел назад.

Я изо всех сил старался не попасть в свалку, не рвался к мячу и следил, чтобы не очутиться под ним, когда он падал на землю. Впервые я боялся, что меня ударят. Все лицо у меня болело и мозжило, как будто кости нашпиговали булавками.

– На этом поле в регби вообще не играют, – сказал Дикки, когда мы притащились в раздевалку. – Хорошо хоть, что все уже позади. Каждый год одно и то же. Они выходят на поле, только чтобы подраться.

– Ей-богу, Дикки, они еще при римлянах живут, гладиаторы, да и только.

Мы пили чай в ветхом павильоне, выходившем окнами на трек. Никто не разговаривал. Красные, разгоряченные, блестящие после бассейна лица были повернуты к запотевшим слезящимся стеклам. Всем хотелось попасть назад в город, в «Мекку», почувствовать себя людьми.

Зимнее солнце еще не село, когда мы отправились в сорокамильный путь по плоской равнине обратно к нашим долинам, и настроение у всех постепенно поднялось. Уивера я так и не видел.

Большинство сошло на Булл-Ринге.

– Артур, ты можешь остаться? – спросил Дикки. – Мы должны отвезти барахло в Примстоун. Тебя там хотят видеть.

– Зачем?

– Я думаю, ты знаешь больше моего. Держись, скоро приедем.

Один из служителей, дожидавшийся автобуса, показал мне комнату, где заседал комитет. Первым я узнал Уивера, хотя он стоял в глубине, разглядывая фотографии команд городского клуба. Потом я увидел собаку и Джорджа Уэйда. Пес спал у камина.

– Я слышал, вы попали сегодня в переделку, – сказал Уэйд. Он расщедрился на улыбку и протянул мне руку. – Я полагаю, Артур, вы догадываетесь, зачем мы попросили вас прийти.

– Я не ждал, что это будет так скоро, – ответил я.

Он обдумал мои слова и потом сказал:

– Да, пожалуй. И очень хорошо, мой друг. – Мы пожали друг другу руки. – Ну, садитесь, пожалуйста.

Всего их тут было пятеро. Кроме Уэйда и Уивера, краснолицый секретарь Райли и еще два члена комитета, которых я раньше никогда не видел. Мы расселись вокруг полированного дубового стола. Уивер оторвался от фотографий и улыбался направо и налево: мне, Уэйду, собаке, столу, стенам.

– Если я не ошибаюсь, вы уже знакомы с мистером Уивером, – сказал Уэйд. – Это мистер Райли, секретарь нашего клуба. Эти два джентльмена – мистер Главер и мистер Торп – представляют интересы комитета.

Я посмотрел на Уивера, чтобы собраться с духом. Он по-приятельски уставился на меня и спросил:

– Как вам понравились эти четыре матча, Артур?

– Очень понравились.

– Вряд ли вы уже успели освоиться с профессиональной игрой, – снова заговорил Уэйд. – Вы, конечно, понимаете, что это немножко другое дело. – Он решил сбить с меня спесь и не сомневался в успехе. – Вы ведь всерьез не занимались регби.

Я не сразу нашелся, что ответить, и он с хитрым видом поспешил добавить:

– Мы навели о вас справки. Только о вашем спортивном прошлом, конечно. После окончания школы вы перестали играть систематически. С тех пор минуло шесть или семь лет.

Уивер смотрел на меня с таким видом, как будто все это ему уже слегка надоело и мои ответы интересовали его больше, чем придирки Уэйда. Я промолчал, и Уэйд продолжал:

– Вы, Артур, конечно, не будете в претензии, если мы поговорим начистоту, чтобы, так сказать, сначала узнать, что нам подадут на обед, а потом уже садиться за стол. Мы присматривались к вам так же, как вы четыре недели присматривались к нам. Надеюсь, вы не думаете, что мы ходили за вами по пятам или что-нибудь такое. Вы меня понимаете, мой друг, не так ли?

Они ждали, что я вот-вот выкину какую-нибудь штуку, и я прикидывал, какой бы отыскать ход. Полагаться я мог только на совет, который дал мне Морис, когда узнал, что мне дали пробу:

«Держи язык на привязи. Говори, сколько ты хочешь, и больше ничего».

– Я понимаю, – сказал я.

– Насколько нам известно, вы не женаты?

– Нет.

– А где вы живете?

– Сейчас на Фэрфакс-стрит.

– Кажется, это где-то около заводов? – спросил Уивер.

– Да. Я работаю у вас, мистер Уивер.

Он внимательно посмотрел на меня.

– Правда? Жаль, что я не знал этого раньше.

– Ну что ж, очень удобно, – продолжал Уэйд, обращаясь к остальным, – Брейтуэйт работает там же. Значит, вы снимаете комнату на Фэрфакс-стрит?

– Да.

– И вас это устраивает?

Я кивнул.

– Видите ли, это не праздный вопрос. Мы всегда можем устроить вас удобно. Будь вы, например, женаты, вы имели бы право претендовать на клубный дом. Вы меня понимаете, Артур?

– Я устроен, – ответил я, прикидывая, много ли они успели обо мне разузнать.

– И вы ни с кем не связаны никакими официальными узами? Семейными или какими-нибудь другими?

– Нет, не связан.

– Вы довольны работой на заводе Уивера? – Уэйд задал этот вопрос с таким видом, будто он сам был мистером Уивером. – Если вы чем-нибудь недовольны, говорите прямо, и пусть присутствие мистера Уивера вас не смущает. Он будет только рад узнать правду.

Уивер улыбнулся в знак подтверждения.

– Я вполне доволен.

– Вам по душе ваша работа? Если она вам не нравится, мы можем устроить вас как-нибудь иначе.

– Работа мне нравится.

– По-видимому, он удивительно счастливый человек – всем доволен, – небрежно заметил Уивер.

Они все смотрели на меня так, как будто я на самом деле был очень счастливым человеком… или дураком.

– Вы, наверное, уже решили, хотите ли вы дальше играть в «Примстоуне»?

– Да, хотел бы.

В буфете и в баре кто-то громко смеялся, на матовые стекла двери ложились чьи-то тени.

– Вы хотели бы подписать с нами контракт как профессиональный игрок?

– Да.

– Может быть, вы предпочитаете заключить договор как любитель? Я хочу сказать…

– Нет.

– Вы все взвесили и уверены в своем решении? Видите ли, Артур, мы не хотим торопить вас, толкать на необдуманные поступки. Городской клуб – большой клуб, и любая ошибка здесь – большая ошибка. Я хочу, чтобы вы это поняли прежде, чем кто-нибудь из нас примет окончательное решение.

– Я это знаю.

Все вдруг стали смотреть по сторонам. Секретарь Райли ссутулился над столом, и огромная эмблема клуба на его спортивной куртке исчезла. Он покраснел еще сильнее, как будто кожу у него на лице вывернули наизнанку. Его зубы сияли.

– Извините за резкость, Артур, – сказал этот красный мяч, вступая в игру, – но чем скорее ми договоримся, тем лучше. Вы можете назвать цифру своего гонорара?

– Пятьсот фунтов, – сказал я ему.

Ни одно лицо не дрогнуло. Словно желая замять неловкость, вызванную упоминанием о деньгах, Уэйд принялся повторять:

– Пятьсот. Пятьсот. Вполне прилично. – Он что-то бормотал себе под нос, смотря то на одного, то на другого. Как будто вываживал меня на удочке, надеясь, что я скину пару сотен. – Пятьсот.

Заметив, что Уэйд растерялся и чересчур натянул леску, Райли поспешил вмешаться:

– А если триста фунтов сейчас, сто пятьдесят за выступление в сборной графства и еще сто пятьдесят за участие в сборной Англии?

– Великобритании, – пробормотал Уивер.

– Пятьсот фунтов сейчас, а за участие в сборной графства и за международные игры отдельно, – сказал я, ясно представляя, как помогаю им сэкономить три сотни, оказавшись просто хорошим клубным игроком.

– Вы хотите, – начал Райли, наконец-то удивившись, – вы хотите пятьсот фунтов сейчас и сверх того по сто пятьдесят за выступление в команде графства и за участие в международных встречах?

– Да.

– И это ваше последнее слово? – спросил он.

Когда я кивнул, он обернулся к Уэйду, и тот снова взял удилище в свои руки.

– Для человека, который только начинает играть, это многовато. Вы сами знаете, что у вас нет никакого профессионального опыта.

– Вы видели, как я играл на прошлой неделе.

– Но ведь это только один матч, мой друг. Да еще с дублерами. За сезон же надо сыграть не меньше тридцати шести матчей. Вы понимаете, о чем я говорю? Я не утверждаю, что вы плохо играли в прошлую субботу.

– И не произвели на нас никакого впечатления, – с усмешкой добавил Уивер.

Они не давали мне передышки. Уцепились за удилище и тащили. Перед тем как заговорил Райли, все как будто набрали побольше воздуха.

– А что вы скажете на это: мы платим вам шестьсот фунтов. Шестьсот! Триста сейчас и триста, когда вы закончите с нами сезон, то есть ровно через год. Кроме того, вы получите по сто фунтов за участие в сборной графства и за международные встречи.

– Ну, конечно, – сказал Уэйд, демонстративно переведя дух. – Это прекрасные условия, черт возьми!

Уивер никак не мог решить, заслуживают притворные восторги Уэйда его улыбки или нет.

– Я хочу пятьсот фунтов сейчас и две премии по полторы сотни.

– Но мы предлагаем вам столько же, ровно столько же, – сказал Райли. – И так и этак вы получите восемьсот фунтов. Приняв наше предложение, вы получите их даже скорее. Вам обеспечено шестьсот фунтов. Вы понимаете? Как гарантию, триста из них мы задерживаем на год – только как гарантию.

– Это больше гарантия для вас, чем для меня.

– Послушайте, Артур, – опять заговорил Уэйд, – вы ставите нас в положение игроков. Принимая ваши условия, мы лишаемся уверенности, что наши капиталовложения принесут достаточную прибыль. Я вовсе не утверждаю, что риск так уж велик, но мы в принципе стараемся избегать подобных ситуаций. Понимаете, мы говорим с вами не как частные лица. Каждый из нас в отдельности может считать, что вы стоите тех денег, которые просите. Но мы платим вам не свои деньги. Понимаете, в том-то и дело, – добавил он, когда сам это понял. – Мы – акционерное общество. У нас есть обязательства помимо регби. Предложение мистера Райли гарантирует соблюдение и ваших интересов и наших.

– Как ни верти, риск все равно остается, – сказал я. Он смотрел, как я потираю лоб, чтобы прогнать дремоту, – слишком уж тусклым был свет. – Ведь я могу получить повреждение и больше не выйду на поле в этом сезоне, а может, вообще никогда. А не сыграв все игры, я потеряю свои триста фунтов.

– Ну, это мы оговорили. В договор включен специальный пункт, – заговорил Уэйд, снова почувствовав уверенность. – «Если способен принимать участие в игре» – так и будет сказано.

– Но, получив повреждение, я ведь не буду способен принимать участие в игре.

– Мы учитываем увечье во время игры, это само собой разумеется. Полного страхования мы, конечно, не даем. – Он барабанил пальцами по столу, и его рука гарцевала на полированной поверхности, как нервная лошадь. Наклонив голову, не отрывая от меня глаз, он ждал, чтобы я уступил.

– Я не могу переменить решение, – сказал я. – По-моему, я стою этих денег.

Он вздохнул, наверное, не очень вежливо.

– Мы вовсе не стремимся к чему-либо вас принудить, Артур, – сказал он. – Я хочу, чтобы вы постарались это понять. В наших собственных интересах предложить вам условия, которые вас устраивают. Но мы связаны с другими людьми. Мы отвечаем за разумное использование их денег. Что они скажут, когда узнают, что я отдал принадлежащие им пятьсот фунтов человеку, о котором известно только, что один раз за всю жизнь он удачно выступал в матче дублеров? Насколько я понимаю, мы спорим только о том, как будут выплачены деньги. О сумме мы договорились: шестьсот фунтов и премии.

– Пятьсот фунтов.

– Как вы себя чувствуете? – спросил он. – Вы все время трете лоб. Вас сегодня ударили по голове?

– Побаливает. Меня порядком-таки стукнули.

– Хотите чего-нибудь выпить?

Я покачал головой.

– Итак, что вы скажете?

– Пятьсот фунтов сейчас, – машинально повторил я.

Лицо Уэйда оледенело.

– Раз вы настаиваете на этом, – сказал он, – не будете ли вы так любезны выйти на минутку?

Райли уже открыл дверь. Я вышел в бар и перевел дух.

– Ну как, Артур? – Какой-то вислобрюхий тип в плаще и фетровой шляпе подошел к стойке. – Они уже решили?

– Что?

– Будет война или нет; сколько ты стоишь со всеми потрохами – вот что. – Он немного посмеялся своему остроумию.

– Они сейчас об этом говорят.

– Хочешь выпить? Давай я тебя угощу. – Он заказал пиво. – Уж они постарались тебя обработать, могу себе представить, – сказал он, ничего не представляя, и для выразительности стиснул кулак. – Не любят раскошеливаться.

– Скоро я это узнаю.

В другом конце бара Дикки и несколько человек из комитета пили, ждали конца переговоров и поглядывали, какой у меня вид.

– Между прочим, моя фамилия Филипс, я из «Сити гардиан». Если хочешь, можешь рассказать о себе. Знаешь, вдруг понадобится.

От пива гул в голове прошел и стало приятно. Филипс заглянул мне в лицо и сказал:

– Не стоит принимать это всерьез.

Я не понял, совет это или осуждение.

– А почему?

– Это ведь просто игра, старина! – Он по-приятельски взял меня за рукав и добавил: – Спектакль ради Уивера.

– Они устроили все это ради Уивера?

– Да ведь они выкладывают его денежки. Ему нравится, чтобы они делали все как положено. А у тебя, я вижу, порядочный синяк. Стали бы они звать тебя сюда, чтобы разводить тары-бары.

Он снова стал разглядывать мой синяк.

– У нас сегодня было настоящее сражение, – сказал я.

– Дикки мне рассказывал. В этих диких местах вечно одно и то же. Ух, этот человек снова здесь! – Мы оба оглянулись и увидели, что в дверях комнаты комитета стоит Уивер. – Будь с ним поосторожней, – добавил Филипс.

– Не можете ли вы к нам вернуться? – спросил Уивер, когда разговоры в баре оборвались.

Я не сел, да они, кажется, этого и не ждали.

– Что вы будете делать, Артур, если мы не подпишем с вами контракт? – спросил Уэйд. Его собака проснулась, как будто они с ней советовались, и теперь смотрела на меня красными глазами.

– Не знаю. То же, что сейчас. Я не думал об этом.

– Другими словами, вы надеялись подписать контракт с городским клубом?

Я кивнул, хотя не знал, правильно ли я делаю, что стою на своем.

– Вы будете очень огорчены, если мы не примем вашего предложения?

– Значит, отказываетесь?

– Можете вы согласиться с оплатой по частям? В конце концов это просто формальность.

Я чуть было не сказал «да», но покачал головой, и, прежде чем успел произнести «нет», Уэйд грустно развел руками.

– Ну что ж, Артур, боюсь, у нас не остается другого выхода.

Уивер все еще чуть улыбался, как будто удивлялся самому себе, если только он был на это способен.

– Вы не подписываете со мной контракт? – переспросил я.

Уэйд тяжело вздохнул:

– То-то и оно, что подписываем. – Он протянул через стол руку с привязанным к запястью поводком и нагло улыбнулся. – Поздравляю, Артур.

Другие тоже меня поздравили. Уивер ласково пожал мне руку и заглянул в самые зрачки, как младенец, любующийся новой игрушкой.

– Кто вас надоумил это сделать? – спросил Уэйд.

– Что сделать?

– Попросить так много и не вступать в объяснения.

– Морис.

– Брейтуэйт? Так я и думал. – Уэйд хлопнул себя по ляжке. – Мне все время казалось, что я чувствую его упрямство за всем, что вы говорили, или, вернее, не говорили.

Значит, это на самом деле был спектакль.

– Если вы будете действовать на поле так же напористо, как в, этой комнате, – продолжал он, – в будущем году будете играть в сборной страны. Я говорю серьезно.

Райли молчал, слегка лиловея и озабоченно глядя на Уивера, потом он сказал:

– Прочтите и подпишите документы, Артур, и покончим с этим.

Разделавшись с бумагами, мы вышли в бар. Уэйд постукивал палкой рядом со мной, таща на поводке собаку. Я не мог понять, когда же они собираются отдать мне деньги. Может, они хотели, чтобы я их попросил. Я таких штучек терпеть не могу.

– Всем за счет клуба, – приказал Уэйд лопоухому бармену; бармен налил, и Уэйд провозгласил тост: – За ваше будущее, Артур, за ваши успехи!

Все выпили: Дикки и Филипс выпили, несколько посетителей выпили, я выпил, Уэйд опустил стакан.

– Вот этот проклятый клочок бумаги, из-за которого мы спорили. Теперь я могу признаться, что Райли подписал его, когда вы вышли из комнаты. Настолько мы в вас поверили. – Уэйд стиснул мою правую руку, и мы одновременно сжали в пальцах листок бумаги. – Погодите, – прошептал он с настойчивостью, которая прежде у него не получалась. – Подержите его так, пока он щелкнет. – Зубы Уэйда едва не вылетели из десен; пока фотограф Филипса не сделал снимок, они так и оставались на виду, потом они исчезли и сам он испарился.

Я не знал, в какой карман положить чек. Это было словно предварительное взвешивание кандидатов в чемпионы, когда вокруг толкается орава помощников и болельщиков. Все смотрели, как я верчу чек в пальцах, пока Уивер не спросил:

– Вы не собираетесь прочесть его?

– Да, конечно, – ответил я, мельком посмотрел на слова и цифры и сунул чек во внутренний карман. Я слышал, как Дикки спросил Торпа, на сколько чек, и, когда член комитета шепнул ему цифру, личико тренера дублирующей команды перекосилось от злости и удивления. Уивер хоть и не потирал руки, но улыбался так, что, казалось, его нежная кожа не выдержит и лопнет.

– Смотрите не спустите их сразу, – сказал он и засмеялся.

На минуту я возненавидел эти проклятые деньги. Они прожигали дыру у меня в кармане. Потом я вспомнил, что они мои, и улыбнулся.

– Что касается вон того джентльмена, – сказал Уэйд, отвязывая от руки поводок и указывая на Филипса, – то Эду Филипсу вам лучше ничего не говорить. Все, что ему нужно, он узнает от меня. Это оговорено в контракте, Эд! Никаких сообщений для прессы.

– Да что он может сообщить? – бросил Эд.

Но Уэйд не слушал его.

– Понимаете, Артур, – говорил он, кивая мне, – таков порядок.

Потом, увидав, что я упорно смотрю на Филипса, он взял меня за локоть и отвел в сторону.

– Вам не придется играть в эту субботу, – сказал он, – но через неделю основной состав играет дважды: в субботу и в понедельник. Вы будете участвовать в обоих матчах. Две игры подряд помогут вам быстрее освоиться. Учтите, Артур, у нас во втором ряду есть два-три хороших форварда… – И он принялся рассуждать о том, как важно для меня играть лучше всех, о добросовестности и прочей белиберде. Все это я пропускал мимо ушей, пока он не сказал: – Вы можете получить одну-две премии. В понедельник выигрыш даст вам двадцать фунтов, если Уивер, Слоумер или кто-нибудь еще на радостях не назначит персональную премию. Во время рождества и новогодних праздников за выигранный матч можно набрать фунтов пятьдесят. Как видите, мы не скупимся. Ваше дело показать, на что вы способны, и помните: я ценю хорошую игру, а не тяжелые кулаки. Вы понимаете меня? – И я понял, что Уэйд вовсе не так уж уверен, что не промахнулся. Он нервничал. – Во вторник приходите, конечно, в раздевалку основного состава, – закончил он, попрощался со всеми и ушел вместе с собакой.

Я вышел вскоре после него и был уже на нижней ступеньке лестницы сзади трибуны, когда из дверей бара меня окликнули:

– Артур, вы уже уходите? Погодите минутку, я сейчас вас догоню.

Я остановился у служебного выхода, соображая, что еще могло понадобиться Уиверу.

– Примерно час назад сюда заходил ваш приятель Джонсон, – сказал он. – Мы ему что-то наплели, и он ушел. Нам не хотелось, чтобы он здесь слонялся в такое время. Вы не обиделись? Как вы себя чувствуете?

– Я здорово устал. Думаю отправиться домой.

– Конечно, поэтому я и догнал вас. Идемте. Я вас подвезу. Вам нужно быть осторожным. Уж лучше мы вас доставим домой в целости и сохранности.

Он произнес все это так, как будто обращался к пятидесяти Артурам Мейчинам, или к вагону бревен, или к высокой кирпичной стене: все время он глядел в воздух или себе под ноги и шарил рукой в кармане брюк.

Под фонарем стоял «бентли». Он отливал голубым. Я мог бы узнать его по запаху за двадцать ярдов. Я зашел с другой стороны и подождал, чтобы Уивер открыл дверцу. Белесая рука отперла замок.

– Забирайтесь, юноша! – пригласил он. – Я включил отопитель.

В машине было тепло, мягко и пахло духами, как в кино. Мы выскользнули из проулка и свернули на дорогу.

– Фэрфакс-стрит, вы говорили?

Казалось, что от звука его голоса это место изменилось: стало еще грязнее и заброшеннее.

– Да, – ответил я.

Некоторое время мы молчали, потом я сказал:

– Я как будто видел вас сегодня на стадионе? – Я посмотрел на его каучуковый силуэт и фетровую шляпу. Он, кажется, смотрел только на дорогу.

– Сегодня? – повторил он, слегка заинтересовавшись. – Да, я приходил посмотреть, – он улыбнулся с легким неодобрением. – Вы играли не слишком хорошо.

– А кто-нибудь играл хорошо?

– Да, конечно.

Уивер слегка повернул руль, включил фары, переключил скорость, на секунду осветил щиток, потом взглянул мельком на приборы – все это так, как будто меня не существовало. Он хорошо знал город. Не сворачивая в центр, он обогнул парк и оказался напротив Хайфилда.

– Как вы оцениваете умение Уэйда торговаться? – снова заговорил он. – Удалось ему организовать «стойкую защиту»?

– Понятия не имею, что он делал. Я ведь только повторял «пятьсот фунтов» и надеялся, что все будет как надо.

Он обогнал две-три машины, выключил фары и спросил:

– Сбылись ваши надежды?

– Кончилось ли как надо? По-моему, да. Только я не думал, что это будет так быстро.

Уивер, наверное, решил, что, положив в карман пятьсот фунтов, я теперь прикидываюсь простачком. Он искоса взглянул на меня.

– Я сам не знаю, что я сейчас думаю, – сказал я.

– А какое это ощущение – заработать в один день пятьсот фунтов?

Он хотел заполучить меня целиком. Я чувствовал, как он полирует меня и пристраивает на полке в качестве последней находки. Вот он нагнулся, подышал на меня и потер манжетой.

– Я пока ничего не ощущаю.

– Слишком быстро все произошло, – неопределенно сказал он.

– Наверное.

– Боюсь, что это моя вина. Я не люблю тянуть. Но вряд ли вам это так уж неприятно.

– Теперь совсем нет.

Он засмеялся.

– Дело в том, что к вам приглядывалось еще несколько клубов. В субботу на матче были их агенты. Значит, я не так уж виноват, что вас пришлось поторопить. У вас были другие предложения?

– Нет.

– Ну, во всяком случае, если теперь будут, вы знаете, что ответить: собственность городского клуба. – Он засмеялся еще громче и похлопал меня по ноге. Потом сжал мое колено. – Никогда не следует мешкать, Артур.

Когда мы проехали Хайфилд, он сказал:

– Райли, по-моему, это пришлось против шерсти. Как вам кажется? Видите ли, он любит обставлять все это торжественно. Они так придают себе солидности. Эти буквоеды бухгалтеры всегда стараются нарядить деньги, чтобы замаскировать грязь. А как по-вашему?

– Мне, наверное, нравится грязь.

Он снова рассмеялся. Как будто нажали маленькую кнопку. Он хотел, чтобы я чувствовал себя по-свойски, поэтому и засмеялся. Я тоже засмеялся. Я не мог сказать, что он мне не нравится. Он поверял мне какие-то секреты, если только это были секреты. «Тесный семейный круг». Но я был новичком и стеснялся. Поворачивая руль, он толкал меня локтем.

– Фэрфакс-стрит, – сказал он. – Странно, знакомое название. Кого я могу там знать? – Он почесал кончиком мизинца краешек ноздри.

– Там прежде жил человек по фамилии Хэммонд. Его убило на вашем заводе. – Я сам удивился тому, как я сказал: «на вашем заводе». Как будто я говорил о чем-то большом и значительном. – На заводе Уивера, – поправился я, чтобы между ним и заводом была какая-то разница. – Я снимаю комнату у его вдовы.

– Ну конечно, – спокойно сказал Уивер. – Хэммонд. Его, кажется, звали Эрик? Я помню похороны.

– Как его убило?

– Токарный станок, в цехе «Д». Это было страшновато. – Автомобиль замедлил ход, и Уивер включил фары, как будто наш разговор напомнил ему, что бывают несчастные случаи. – Он обтачивал ручным напильником втулку ременного шкива. Напильник был без деревянной ручки. В значительной мере все произошло по его собственной вине. Все знают, что на этих станках такими напильниками не работают. Ну и конечно, едва он прикоснулся к краю шкива, как злосчастный напильник вышибло у него из рук: его пропороло почти насквозь. Мы убрали эти напильники даже с верстаков. Хотя, казалось бы, человек мог сообразить такую простую вещь. – Он потушил фары. Мы двигались медленно. – Вдобавок его одежда попала в станок, это ему тоже не помогло… Были и еще некоторые обстоятельства.

Он больше ничего не сказал, поэтому я спросил:

– Какие?

Он пожал плечами.

– Пустяки. А как его жена, или, вернее, вдова? У него осталось двое детей, если память мне не изменяет.

– Ничего.

Секунду он смотрел на меня. Не знаю почему. Потом сказал:

– Она не получила никакой компенсации. Суд решил не в ее пользу. Мы что-то дали ей, но немного.

– А ей полагалась компенсация?

– Не знаю, Артур. Нам не было никакого смысла брать ответственность на себя. Впрочем, не мне это говорить, не так ли? Где вас высадить? В начале улицы или перед домом?

– Лучше в начале.

– Какое все-таки совпадение, что вы там живете.

– Да.

– Очень интересное совпадение, я был сказал. Эрик Хэммонд! Удивительно, как мертвецы постоянно напоминают о себе.

Он остановил машину, как будто знал улицу. Я нажал на ручку и открыл дверцу.

– Ну, надеюсь, вы не лишитесь чека, пока дойдете отсюда до дома, – сказал он. – Кажется, тут вас не подстерегают сильные искушения.

Я стоял на мостовой и смотрел на Уивера – на рыбу в аквариуме. Аквариум ценой в три тысячи фунтов.

– Спокойной ночи, Артур, и наилучшие пожелания.

Я попрощался и стоял, глядя, как он дает задний ход и разворачивается. Я продолжал смотреть, когда «бентли» уже несся по Сити-роуд.

Я ни о чем не думал, потому что едва я вылез из машины, как улица стремительно покатилась колесом, а потом взлетела в воздух и заметалась над темным городом. Я прислонился к чужой двери. Что-то соскользнуло с моего носа, и я почувствовал горький вкус на верхней губе.

Потом я увидел Джонсона. Он окликал меня и говорил, что он мой друг.

– Что ты делал? – спрашивал он. – Что они с тобой сделали?

– Я устал. Черт, до чего я устал.

– Ты пил. Это нехорошо. – Он обхватил меня рукой, словно стараясь защитить.

– Ты видел, как я выходил из машины Уивера, папаша? Ты видел? Он подвез меня на своей машине.

Джонсон вдруг стал почти лисой.

– Что ты делал вечером? Праздновал? – спросил он и ткнул меня в бок, как собутыльник. – Ты подписал? Они предложили тебе контракт?

В меня как будто бес вселился. Я выпрямился, чтобы лучше его видеть. Улица приземлилась. Она еще подрагивала, но никуда не неслась.

– Я им не нужен, папаша. Совсем не нужен. И я им сказал, что мне начхать на их вонючие деньги.

– Ты этого не сделал! – закричал он. Ему показалось, что теперь он понял, почему я в таком виде. Он все еще думал, что я пьян.

– Неужто ты из-за этого плачешь? – спросил я и заглянул ему в лицо. – Плачешь?

– Нет, – ответил он, прислонившись к фонарному столбу и закрываясь руками, как ребенок.

– Дело того не стоит, – сказал я, – не так уж это важно.

Моя голова раскалывалась надвое, и все капало на тротуар, на мою одежду, на мостовую. Глаза отчаянно болели. Теперь я подтолкнул Джонсона, но он не пошевелился.

– Уивер подвез меня на своей машине, папаша.

– Я ждал здесь два часа, Артур, – пробормотал Джонсон.

– Два часа? Зачем?

– Хотел узнать, что случилось. Значит, все напрасно.

– Да… вот именно.

– Ну ладно, – сказал он, по-прежнему пряча лицо.

– Ты расстроился? – спросил я. Он не ответил. Но тут же повернулся, и я подумал, что сейчас он уйдет – и навсегда.

– Мне сказали, что они приедут сюда подписать с тобой контракт. И что в Примстоуне ждать нечего. Уивер – вот кто мне это сказал. Он говорил, что они приедут к тебе. Я ждал два часа.

– Я бы увиделся с тобой завтра. Зачем было ждать столько времени? Мог бы зайти попозже вечером.

– Я хотел посмотреть, – пробормотал он.

– Что посмотреть? Как я подписываю эту бумажонку? А что тут смотреть? Знаешь, я ведь разыграл тебя.

– Я ждал…

– Я просто пошутил, я ведь подписал.

Он ничего не ответил.

– Как ты думаешь, папаша, сколько?

– Скажи сам, Артур, – сказал он настороженно. Казалось, он весь сжался в комок.

– Ну как ты думаешь, сколько? Как ты думаешь, сколько они заплатили за Артура Мейчина?

– Скажи сам.

– А ты не хочешь угадать? Попробуй угадай, сколько я получил.

– Когда я тебе так ответил, ты чуть не сломал мне руку. Ты должен сам сказать, Артур.

– Пятьсот! Пятьсот фунтов! Я только сейчас начинаю чувствовать, что это значит. Пятьсот фунтов стерлингов. Хочешь взглянуть на чек?

Он смотрел на фонарный столб. Когда он обернулся ко мне, я увидел, что его лицо поблескивает.

– Можно мне посмотреть? – спросил он. Его глаза были в тени.

Я вынул чек и протянул к свету. Джонсон сложил руки лодочкой, как будто держал бабочку с нежными крылышками, и стал внимательно разглядывать чек.

Потом он посмотрел на меня.

– Ты и я, Артур, – сказал он.

– Ты думаешь, я стою столько?

– Ты и я. Это мы. – Он поднял чек.

– Мне пришлось поспорить.

Он как будто не слышал.

– Мы добились этого вместе, – сказал он.

– Старик Уэйд да еще этот подлый вонючий Райли. Если бы ты видел его лицо. Все красное. Красное, как… ну, сам сообрази. Они все старались выторговать что-нибудь. Хотели, чтобы я согласился на половину или на какие-то паршивые несколько фунтов. Да, может, я умру в этом году. Или начнется война. Они и сейчас не понимают, как это получилось, что они согласились. Так сказал Уивер. Он думает, что Райли пробрало до самых печенок.

Джонсон не слышал, как все это выплескивалось у меня из головы и уносило боль. Он приплясывал вокруг фонаря. Это было черт знает как смешно. Его сапожки топотали по водостоку, потом по тротуару, потом по мостовой – все вокруг и вокруг фонаря. Он меня не слышал. Но когда я спросил: «Сколько ты хочешь?» – он остановился как вкопанный. Я его пригвоздил к месту.

– То есть как, Артур?

– Сколько ты хочешь? Пятьсот фунтов. Ты помог мне их получить. Сколько, по-твоему, причитается тебе?

– Нет, Артур.

– Как так – нет?

– Ты знаешь, что я старался не ради этого.

– Ничего я не знаю, – сказал я, злясь, что он ломается, рассчитывая урвать побольше. – Ради чего ты тогда старался?

– Не ради этого.

– Значит, ради чего-то еще?

– Нет.

– Слушай, зачем-нибудь ты ведь это делал. Целый год ты уламывал Уэйда и комитет. Что ж ты думаешь, все это задаром? Никто не станет делать этого задаром. Уговаривать эти жирные рожи. Думаешь, я поверю, что тебе это нравилось?

– Я старался не из-за этого.

– Я хоть половину отдам, не беспокойся. Я всегда получу еще. Я знаю, как обращаться с этими типами, и с удовольствием с тобой поделюсь. Я считаю, что ты это заслужил. Честное слово, я так считаю.

Он перестал приплясывать и перестал говорить. Даже как будто перестал дышать. Он как-то разом весь сник.

– Зачем тогда ты это делал? Ты можешь сказать? Ну, говори. Я тебя чем-нибудь обидел?

– Не в том дело.

– А в чем?

– Я хотел… ты знаешь. Ты знаешь, как это было.

– Ничего я не знаю, – твердил я, пытаясь сообразить, чего он хочет, если не все пять сотен.

– Я хотел что-нибудь сделать сам, добиться чего-то. Вот чего я хотел.