Текст книги "Дон Кавелли и Рука Бога"

Автор книги: Дэвид Конти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

XXXVII

Собор Святого Петра является одним из крупнейших храмов в мире, но большинство его посетителей вряд ли с этим согласятся. Скорее всего, это связано с тем, что каждый день его посещают около двадцати тысяч человек – он постоянно переполнен и от этого кажется меньшим по размеру, чем на самом деле. Кавелли уже не мог сосчитать, сколько раз он здесь бывал, наверняка гораздо больше тысячи. Но еще никогда он не находился здесь в компании всего лишь двух человек. Впечатление было колоссальное, обескураживающее. Только сейчас до него дошло, насколько величественно это сооружение. Опустев, собор перестал быть туристической достопримечательностью и внезапно оказался совершенно пугающим местом. Сейчас здесь царила особая атмосфера, которую не смогли бы игнорировать даже самые заядлые атеисты. Каждый звук, каждый шаг эхом отражался от стен, гигантское пустое пространство подавляло трех посетителей, делая их крошечными и незначительными.

Монтекьеса, казалось, ощущал то же самое. Он выглядел потрясенным и смотрел вверх так, словно пытался разглядеть под куполом Бога. Такой взгляд Кавелли видел только у папы Иоанна Павла II, который порой не начинал проповедь или речь, пока что-то не подсказывало ему, что Бог незримо присутствует рядом и проявляется в дуновении ветра, солнечном луче или еще чем-то, что он считал знамением. Кавелли заметил, как Монтекьеса сглотнул слюну и перекрестился. Он тяжело дышал и выглядел так, словно в любую минуту готов разрыдаться. Кавелли надеялся, что это священное место окажет на него влияние, но все же удивился, насколько потрясенным тот выглядел. Если бы сейчас сюда еще пришел святой отец, воздействие было бы ошеломляющим. Кавелли знал, что Монтекьеса ожидал именно его, но он также знал, что папа не придет. Он провел их вглубь собора до самого алтаря Бернини, там Монтекьеса наверняка ощутит святость этого места еще сильнее, чем у входа. Именно тогда и придет время раскрыть карты. Кавелли почувствовал, как горло перехватило от волнения. Он знал, что его план слаб, да и вообще вряд ли заслуживает гордое название «плана». По сути, все его расчеты опирались исключительно на то, что место, где произойдет решающий разговор, – единственное в своем роде. Именно здесь, в священной для каждого католика обители Кавелли, с Божьей помощью, надеялся в последний раз воззвать к религиозным чувствам Монтекьесы. Как он на это откликнется? Если ничего не получится, то у Кавелли оставалась последняя карта в рукаве, но будет это туз или двойка, предсказать невозможно.

В полном молчании они подошли к алтарю. Никто не произнес ни слова, и в гигантском помещении стояла такая особенная тишина, которую можно услышать. Кавелли посмотрел на Мариано. Тот напоминал скучающего туриста, который уже все в жизни повидал и поэтому его больше ничего не трогает. Тем временем к Монтекьесе вернулся деловой настрой, и это обстоятельство наполнило Кавелли тревогой. Монтекьеса посмотрел на Кавелли каким-то странным, недоверчивым взглядом, в котором смешались уважение, ожидание и насмешка.

– Он не придет, не так ли?

Кавелли почувствовал, как теряет почву под ногами. Фраза эхом отдавалась в ушах:

– Он не придет, не так ли?

Его план провалился еще до того, как он начал претворять его в жизнь. Кавелли намеревался поговорить с Монтекьесой в этом сокровенном месте от имени римского понтифика. С его стороны это, конечно, исключительная самонадеянность. Пожалуй, самое чудовищное, что можно было придумать – он, Кавелли, выступающий от имени наместника Христа. Однако Кавелли собирался пойти на это не для собственной выгоды, а чтобы защитить папу. Его и миллионы других людей. Если когда-то цель и оправдывала средства, то именно здесь и сейчас. Пустой собор Святого Петра в качестве места разговора придал бы его словам почти божественную легитимность. А теперь все кончилось, даже не начавшись.

– Он не придет, не так ли?

Как такое могло получиться? Он сильно недооценил Монтекьесу. Этот человек безумен, но только в том, что касается его миссии, во всем остальном его разум и инстинкты работали идеально. Повинуясь какому-то наитию, Кавелли решил сказать правду.

– Нет, синьор Монтекьеса. Он не придет.

Доброе выражение исчезло с лица Монтекьесы, как свет солнца, когда его внезапно заслоняет темная туча. Казалось, что он изо всех сил старается сохранить самообладание.

– Какова же причина?

Его голос был бесцветным и тихим.

– Он ничего не знает об этой встрече.

Монтекьеса хватал воздух ртом и смотрел на него взглядом, лишенным всякого выражения. Затем на его лице появилась горькая улыбка.

– Я давно понял, что курия полностью коррумпирована, в ней повсюду такие святоши, как вы и монсеньор Лонги. Люди, которые предали святого отца, которые вероломно разрушили великий план и…

– Даже монсеньор Лонги ничего об этом не знает, и никто из курии тоже.

– Не имеет смысла выяснять, кто в этом замешан, а кто нет. Важно то, что святого отца лишили возможности услышать, что я скажу. Тот, кто в этом виновен, когда-нибудь за это ответит. Но главное, что мой план не будет сорван, совсем наоборот. Вы не предполагали, но теперь все случится намного быстрее, чем я задумывал изначально.

– Я не понимаю, как вы это…

– О, вы все увидите, монсеньор Кавелли, уже очень скоро вы это увидите. Мой добрый Мариано с самого начала не доверял вам. Хотя причины его неприязни не связаны с нашей миссией… – он бросил веселый взгляд на своего секретаря. – Мариано иногда немного ревнует, когда дело касается моего внимания. Недостаток характера, за который мне уже не раз приходилось делать ему братский выговор. Но должен признать, что в этот раз я был слишком доверчив. Мариано проследил, как вы встречались с доктором де Лукой в замке Святого Ангела. Еще один человек, которому я верил и который предал меня. Мне пришлось сдерживать Мариано, чтобы он вас не прикончил без разговоров. Так что можете меня поблагодарить за то, что вы все еще живы.

– Если вы все знали, то почему пришли на встречу?

– Потому что это отвечало моим намерениям. Вы не догадывались, что я раскрыл вашу бесчестную игру, и я мог использовать вас, чтобы снова получить доступ к святому отцу. Из этой затеи ничего не вышло, но так даже лучше. Это позволило мне усовершенствовать мой план. Теперь-то я понимаю, что мой первоначальный замысел был слишком идеалистичным. Напрасно я делал ставку на сотрудничество с церковью. Это было наивно, – он горько рассмеялся. – Это как с коммунизмом. В сущности, ведь потрясающая идея, если бы люди не были такими, какие они есть, – ленивыми и эгоистичными животными. Сейчас я убедился, что большие планы не могут быть реализованы группой. Как же красиво сказано: сильные сильнее всего в одиночку. Великие идеи требуют способности мыслить в исторических рамках, и лишь одиночка не позволит близорукой мягкосердечности испортить свой замысел. Но благие последствия этого замысла коснутся множества людей.

– Могу вас заверить, что святой отец никогда не поддерживал ваши планы и не желает такой судьбы своей пастве.

Монтекьеса выглядел удивленным, но лишь на одно мгновение.

– Хорошо, это только делает все еще более ясным. Святой отец на самом деле в ответе за все, что говорит. Он не следует духу времени, он сам – дух времени. Так что получается, что один за все в ответе и мне больше не нужно быть осмотрительным. Как сказал падре Хосемария Эскрива: то, что не ведет тебя к Богу, является препятствием, отринь его и отбрось далеко от себя!

Звук открывшейся двери отозвался от стен прямо-таки оглушительным эхом.

Все трое повернулись в сторону входа. Кто-то вошел в собор Святого Петра, дверь за высокой фигурой захлопнулась, и она стала медленно приближаться.

XXXVIII

Монтекьесе потребовалось довольно много времени, прежде чем он понял, кто стоит перед ним; когда это произошло, голова его опустилась. Кавелли почувствовал, как все тело охватывает ледяной холод. Настал час истины. Может, звонок, на который он тогда ответил в Ватиканских садах, и был долгожданным знаком небес? Свидетельством того, что его собственные попытки остановить Монтекьесу потерпели неудачу? Именно так ему показалось, когда он так неожиданно услышал в телефонной трубке голос сестры Каллисты. Наставница Монтекьесы пребывала в смятении и отчаянье. Некая женщина, состоящая в «Опус Деи», открыла ей ужасные вещи, связанные с ее духовным чадом.

Сестра Каллиста не хотела называть ее имя, но Кавелли и сам догадался, что это – Консуэла, хозяйка дома на Повелье. Несмотря на то что она не так много знала, даже этих фактов оказалось достаточно, чтобы не на шутку обеспокоить сестру Каллисту. Она попыталась дозвониться до святого отца, но на ее звонки монсеньору Лонги никто не отвечал. Тогда она подумала о монсеньоре Кавелли, посланнике Ватикана, с которым Монтекьеса встречался три дня назад в штаб-квартире «Опус Деи», и он стал ее последней надеждой. Когда Кавелли услышал ее голос в телефонной трубке, он тут же вспомнил, с какой нежностью и почтением этот прожженный циник отзывался о сестре Каллисте. И так уж вышло, что и она стала для Кавелли последней надеждой. Монтекьеса не послушает церковь, пренебрежет авторитетом святого отца, но, возможно, он все же услышит тихий голос женщины, которая привела его в «Опус Деи». К тому же она была близким доверенным лицом Хосемарии Эскривы, обожаемого наставника Монтекьесы. В его глазах это должно наделять сестру Каллисту особой святостью, едва ли не нимбом. Но будет ли этого достаточно, чтобы отговорить его?

Кавелли с тревогой посмотрел на Монтекьесу, чье лицо выглядело совершенно непроницаемым. Сестра Каллиста медленно прошла от двери к алтарю и остановилась рядом с Монтекьесой. Она стояла прямо, неподвижно, глядя на него с немым укором. Несмотря на преклонный возраст, она излучала огромную силу. Ее глаза сияли, как два ярких огонька, а голос прозвучал ясно и спокойно.

– Это правда, Анджело?

Прежде чем ответить, Монтекьеса провел кончиком языка по верхней губе:

– Да. Всё! Благословите меня, сестра Каллиста.

С безграничным изумлением Кавелли увидел, как Монтекьеса встал перед ней на колени и склонил голову. Мариано метнул в их сторону недовольный взгляд, но не пошевелился. Тишина в соборе стояла такая, что казалась физически ощутимой. Сестра Каллиста закрыла глаза, лицо ее выражало такое страдание, что напомнило Кавелли лики святых мучениц. Затем она начала говорить, подчеркивая каждое слово:

– Ты называешь себя христианином. Я вижу, как ты целуешь святой образ, как шепчешь молитвы, как волнуешься о врагах церкви и как часто подходишь к причастию. Но я не вижу, чтобы ты приносил жертву, не вижу, чтобы ты помогал нуждающимся. Речь даже не идет о Христовой церкви. Я не вижу, чтобы ты терпел слабости брата твоего, чтобы отказывался от своей гордости ради общего блага. Я на тебя смотрю, но… я тебя не вижу. И ты будешь утверждать, что являешься христианином? Какое жалкое представление ты имеешь о Христе?!

Монтекьеса побледнел и поднялся с пола. Его лицо исказилось от гнева и возмущения, казалось, он искал и никак не мог найти ответные слова.

– Как вы смеете, сестра? Использовать слова Падре? Против меня? Это чудовищно…

– Боюсь, что ты сильно разочаровал бы Падре, Анджело.

– Замолчите! – заревел Монтекьеса, да так, что голос его эхом разнесся по всему собору.

Казалось, это напугало его самого, потому что он мгновенно понизил голос и продолжил несравнимо тише:

– Послушание должно быть молчаливым.

Сестра Каллиста и вправду замолчала, но при этом застыла, как статуя, выражающая немое презрение. Монтекьеса не нашел в себе сил, чтобы посмотреть ей в глаза, и уставился в пол.

– Мы не станем колебаться. – Видимо, он сказал это самому себе.

Когда он снова поднял голову, всякое беспокойство исчезло с его лица.

– Вы могли выбрать более легкий путь, но вы этого не захотели. – Монтекьеса посмотрел в сторону Кавелли, похоже, что он привык к кому-то обращаться. – Гнев Божий распространится отсюда по всему миру, и разве это место не лучшее для этого? Здесь, в самом сердце христианского мира, в соборе Святого Петра начнется великое возрождение христианской веры. Только теперь я понимаю, что именно так и было предопределено, и я благодарю Господа за то, что он открыл мне глаза на этот единственно правильный путь. – Он полез во внешний карман пиджака, вытащил четки и торжественно поднял их. Его глаза сияли.

– Видите эти четки, монсеньор Кавелли? Все пятьдесят девять бусин сделаны из тонкого стекла, и в каждой содержатся бактерии чумы. Я разложу бусины по полу, и когда завтра утром придут первые из многих тысяч посетителей, они, даже не подозревая об этом, растопчут их. Мы подготовили бактерии так, чтобы они максимально легко распространялись, за день они заразят десятки тысяч человек. Половина бусин содержит штамм с увеличенным инкубационным периодом, который измеряется не часами, а днями. Бесчисленные туристы успеют вернуться на родину, прежде чем заболеют. К тому времени они уже заразят невероятное количество своих попутчиков, друзей и знакомых.

Осторожно засунув четки обратно в карман пиджака, он повернулся к Мариано и кивнул ему. Тот сразу же полез в карман брюк и вытащил какой-то светлый предмет. Монтекьеса хитро улыбнулся.

– Оружие из керамики и с керамическими боеприпасами. Оно стреляет только один раз, зато его не обнаружит ни один металлоискатель.

Кавелли почувствовал, как замерло сердце, когда Мариано направил на него пистолет. Монтекьеса поднял взгляд к потолку, словно желая в полной мере оценить ситуацию, а затем снова повернулся к Кавелли.

– А теперь будьте столь любезны, позвоните, чтобы нам открыли дверь.

Кавелли медленно полез в карман и вытащил мобильный телефон. На мгновение он замешкался.

– Вы скоро?

Монтекьеса снова нетерпеливо подмигнул Мариано, после чего тот угрожающе придвинулся на несколько шагов ближе. Кавелли постарался выиграть время.

– А потом? Мы все четверо выйдем отсюда?

Монтекьеса не ответил. Впрочем, и так понятно, что это не входит в его планы. Как только Кавелли позвонит, Мариано убьет и его, и сестру Каллисту. Звонок – это единственное, что отделяет их от смерти. Последний и единственный аргумент, который он еще может бросить на чашу весов.

Кавелли твердо посмотрел в глаза Монтекьесе.

– Нет.

Тот лишь добродушно улыбнулся.

– Звоните, иначе Мариано вас убьет. Поверьте, у него в этом есть некоторый опыт. Жители Чивита ди Баньореджо и пассажиры «Фортуны» – для всех них Мариано стал настоящим ангелом смерти.

– Он все равно выстрелит, как только вы получите то, чего хотите.

– Я считаю до трех. Один…

– Нет.

– Два…

– Я не буду звонить.

– Три.

– Вы без меня не сможете выбраться.

– Ошибаетесь, монсеньор Кавелли, мне нужен только ваш телефон, а позвонить я и сам смогу.

– Это не сработает, полковник Дюран знает мой голос.

Слишком поздно Кавелли понял, что, когда он это произнес, он совершил ужасную ошибку. Монтекьеса мягко улыбнулся.

– Итак, полковник Дюран. Теперь я знаю, с кем мне нужно связаться. Думаю, что эсэмэс будет достаточно. Видите, и без вас все получится!

– Но не без моего телефона! – Кавелли рванулся вперед, готовый в любой момент швырнуть его на мраморный пол.

– Мариано! – Голос Монтекьесы резким эхом разнесся по всему собору.

Секретарь вскинул пистолет и прицелился в голову Каллисты. Монтекьеса отступил на несколько шагов, чтобы не попасть на линию огня, в то время как сестра Каллиста, словно застыв, смотрела на происходящее. Сейчас все это напомнило сцену из театрального представления, где каждый персонаж играл свою четко узнаваемую роль.

– Не ошибитесь, монсеньор Кавелли!

Ему кажется или в голосе Монтекьесы прозвучал страх?

– Одно движение, и Мариано ее пристрелит!

Стоило только взглянуть на секретаря, чтобы в этом не осталось никаких сомнений. Его глаза жадно блестели, он, казалось, горел желанием наконец-то забрать жизни ненавистных конкурентов.

– Забери у него телефон, Мариано.

Тот немедленно принялся выполнять приказ и осторожно приблизился, продолжая целиться в голову Каллисты. Еще двенадцать шагов, еще восемь, еще пять.

– Держите!

Кавелли бросил телефон так, что он пролетел над головой Мариано. Тот, естественно, попытался поймать мобильник левой рукой, но при этом его правая рука с пистолетом на краткий миг тоже дернулась вверх. Но этого оказалось достаточно: Кавелли тут же оказался рядом, схватил руку с пистолетом и так сильно ее вывернул, что Мариано пришлось повернуться, чтобы она не сломалась. Левая рука Кавелли, скользнув Мариано под мышку, придавила шею. Простой, но чрезвычайно эффективный прием, обрекающий противника на неподвижность, если он не хочет вывихнуть себе плечо. Во время еженедельных тренировок в спортзале Кавелли проделывал подобное сотни раз, но все равно поразился, насколько хорошо это работает в бою. Он выхватил керамический пистолет из руки Мариано, оттолкнул того от себя и направил оружие на Монтекьесу.

– А теперь отдайте мне четки, синьор.

Тот склонил голову набок и смотрел на Кавелли совершенно спокойно. Казалось, он не испытывал страха, а просто спокойно просчитывал возможности. На его лице вдруг появилась снисходительная улыбка.

– Послушайте, монсеньор Кавелли, что, если я…

– Не двигаться!

Крик Кавелли на несколько мгновений повис в пространстве огромного собора. Рука Монтекьесы, до этого совершенно небрежно двигавшаяся к карману куртки, застыла в воздухе. Он покосился на Кавелли, а его голос зазвучал подавленно и осторожно.

– Мы должны сохранять спокойствие, монсеньор, иначе…

– Я не священник и не монсеньор, Дон – мое имя.

Кавелли и сам не знал, зачем он сейчас признался, ведь это последнее, что теперь имело значение. Возможно, он выкрикнул это для того, чтобы удержать инициативу. Короткая тень неудовольствия скользнула по лицу Монтекьесы и снова исчезла.

– Давайте спокойно посмотрим на сложившуюся ситуацию, Дон.

– Хорошо, если вы при этом не будете делать никаких резких движений. То же, друг мой, относится и к тебе!

Кавелли на мгновение навел пистолет на Мариано, который застыл неподалеку, поджидая удобного случая, чтобы броситься на своего противника.

– Итак, Дон, ваше положение менее благоприятно, чем вы думаете. Я в любом случае выпущу здесь бактерии, и вы не сможете это предотвратить.

– Я выстрелю, как только вы дотронетесь рукой до кармана.

– Видите ли, Дон, я не совсем в этом уверен. Пристрелить безоружного – довольно сложно, не такой вы человек. Даже если вы твердо решите так поступить, в последний момент у вас дрогнет рука.

– Лучше до этого не доводить.

– Имейте в виду, выстрелите вы или нет, у меня все равно будет возможность разбить бусины и выпустить бактерии.

– Но тогда вы сами умрете.

– Кровь мучеников всегда проливалась за дело веры. Иисус тоже не выжил.

– Иисус? Вы совсем спятили, у вас мания величия…

– То же самое в свое время говорили и о нем, но я не хочу сравнивать себя с Сыном Божьим. Я – всего лишь Его инструмент. Рука Бога, если хотите.

Голос сестры Каллисты, казалось, состоял из одного лишь презрения:

– Иисусу поклоняются миллиарды людей, а ты, Анджело, войдешь в историю как чудовище.

Монтекьеса лишь отмахнулся.

– Возможно, мне придется смиренно принести и эту жертву. Любое мирское осуждение всегда проходит проверку временем. Как знать, возможно, лет через сто, или еще раньше, все станут чтить меня как святого и помнить как великого хранителя веры. А вы, Дон, уберите пистолет и присоединяйтесь ко мне, станьте частью самого значительного исторического события последних двух тысяч лет. Именно сейчас и именно здесь настал момент поступить правильно.

– Я уверен, что поступаю правильно, останавливая вас.

– Фарисеи, осудившие Иисуса, также были уверены, что правда на их стороне, – голос Монтекьесы зазвучал призывно. – Послушайте, Дон, нашептывания дьявола всегда звучат вполне разумно, и все же мы должны им противостоять.

– Хватит! Если вы попробуете еще что-нибудь выкинуть, я выстрелю.

– Есть лишь два варианта развития событий: я выпускаю бактерии, и тогда мы все умираем, или я раскладываю бусины, не разбивая их, и мы все вместе покидаем собор. Живыми.

– Вы не в том положении, чтобы торговаться.

– В вашем мире я, несомненно, проиграл, Дон. В вашем мире два плюс два равняется четырем, но при этом вы упускаете из виду самый важный фактор: в Моем мире два плюс два равняется Бог…

– Как бы то ни было, оружие у меня!

– И всего один выстрел. Одного слишком мало. Будьте благоразумны, Дон. А вы, сестра Каллиста, хотите надышаться чумными бактериями? Уверяю вас, это тяжелая и мучительная смерть.

Кавелли почувствовал, как горло ему сжимает страх. Невозможно было поверить, что все это происходит на самом деле, что это реальная жизнь, а не ужасная театральная постановка. Дверь в собор заперта снаружи, и если Монтекьеса выпустит чуму, то спасения не будет. Бактерии постепенно распространятся по собору, и во всем этом гигантском пространстве не останется ни единого безопасного места.

– А если я соглашусь, – Кавелли мучительно пытался выиграть время, – что тогда, синьор Монтекьеса? Вы разложите бусины, мы все четверо покинем собор, а потом вы полагаете, что мы ничего не предпримем и завтра утром просто предоставим посетителей их судьбе?

– В обмен на то, что вы остались в живых, вы дадите мне слово чести, что сегодня ночью покинете Италию и переместитесь в какую-нибудь далекую и безопасную страну.

– И вы нам поверите?

Слова почти безотчетно сорвались с его губ, в то время как некое противоречие, какая-то ускользающая мысль не давала ему покоя, что-то важное, но он никак не успевал сообразить, что именно. Монтекьеса кивнул, вид у него при этом был неприятно высокомерный.

– Я хорошо разбираюсь в людях.

Кавелли ухватился за эту мысль, но почти сразу разочаровался: выход возможен, но шансы на успех зависят от многих случайных обстоятельств. Малейшая неудача означала бы провал всего плана. Сейчас главное – не допустить дальнейшего ухудшения ситуации. Он решительно посмотрел в глаза Монтекьесы.

– Хорошо разбираетесь в людях? По-видимому, это не так, если вы хоть на секунду поверили, что я соглашусь на такое чудовищное предложение.

– Что ж, вы сделали свой выбор.

Монтекьеса закрыл глаза, его губы беззвучно шевелились, наверное, он молился. Внезапно его рука потянулась к карману. Кавелли, не раздумывая, вскинул руку и спустил курок. Выстрел эхом отразился от стен, как серия чудовищных взрывов, в воздухе повисло маленькое серое облачко и резко запахло кордитом[31]31
  Кордит – один из видов нитроглицеринового бездымного пороха.


[Закрыть].