Текст книги "Дон Кавелли и Рука Бога"

Автор книги: Дэвид Конти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

XXXIII

Базилика Сан-Себастьяно-фуори-ле-Мура – одна из семи паломнических церквей Рима, расположена на старой Аппиевой дороге, самой известной улице в мире. Она начинается в Риме и простирается на сто девяносто пять километров до Бриндизи[24]24
  Бриндизи – город на юго-востоке Италии, основанный в VII веке до н. э.


[Закрыть]. Аппиеву дорогу, которую проложили около 312 года до нашей эры, заслуженно называют королевой всех улиц, а также самым длинным музеем в мире, так много памятников и исторических сооружений может увидеть любознательный турист, отправившись по ней в путешествие. Кавелли сразу понял, что имел в виду Монтекьеса, когда говорил о встрече у Святого Себастьяна, догадался он и о причине такого выбора. И эта причина казалась ему отвратительной и циничной.

Дон проснулся всего за час до встречи. Он торопливо побрился, залил в себя четверной эспрессо и надел свежую одежду. Его изможденный или помятый вид мог вызвать ненужные вопросы и подозрения у Монтекьесы, чего никак нельзя было допустить. Ведь монсеньор Кавелли – близкий соратник святого отца – не участвовал ни в каких ночных приключениях, а спал сном праведника в своей постели. Хотя Дон точно знал, как добраться до базилики, расположенной в шести километрах от центра Рима, он решил не пользоваться своей машиной, а вызвать такси. Его любимый красный Ferrari California Spider LWB Competizione 1960 года выпуска едва ли подходил лицу духовного звания.

Он вышел из такси в пятистах метрах от базилики. Будет лучше для Ватикана, если не останется свидетелей встречи, которая здесь состоится. Он дал водителю дополнительно двести евро, чтобы тот ожидал его. Возможно, что это лишняя предосторожность, но он ведь понятия не имел, для чего Монтекьесе понадобилась эта встреча и как она закончится. Не исключено, что вскоре он будет очень рад, что в его распоряжении имеется машина.

Кавелли подошел к крыльцу базилики. Благодаря двускатной крыше, трем высоким окнам и трехъярусному портику она больше походила на симпатичную патрицианскую виллу, нежели на сакральное сооружение. Нигде не было видно ни Монтекьесы, ни кого-либо еще. До восьми оставалось еще две минуты.

Кавелли медленно вошел в базилику, в очередной раз поражаясь тому, что внутри она намного больше, чем можно себе представить, глядя на фасад. Насколько ему нравился внешний вид здания, настолько же его внутреннее убранство вызывало у него отторжение. Простые белые стены казались настолько легкими, что потолок, украшенный тяжелой позолоченной резьбой, буквально придавливал вас к земле. Создавалось ощущение, что стены и потолок принадлежали двум разным церквям и что их соединили по ошибке.

Кавелли огляделся. Похоже, кроме него, в церкви больше нет ни одного посетителя. На небольшом алтаре Девы Марии горели двенадцать свечей, которые оставили верующие в качестве небольшого приношения. Все свечи были одинаковой длины, и Кавелли почему-то решил, что все они зажжены одним и тем же человеком. Внутри у него разрасталось какое-то странное тошнотворное предчувствие. Ему было невыносимо думать о том, что он снова окажется наедине с Монтекьесой. Одновременно ему пришла в голову мысль о том, как странно, что это ощущение посетило его именно сейчас. Он медленно подошел к алтарю и проверил, вдруг Монтекьеса ожидает его в одном из боковых приделов. Все они оказались пустыми. Затем приблизился к могиле святого Себастьяна, над которой в стеклянном ящике находилась искусно вырезанная мраморная статуя мученика, пронзенная несколькими золотыми стрелами. Долгое время ее ошибочно считали произведением Бернини[25]25
  Джованни Лоренцо Бернини (1598–1680) – итальянский архитектор, художник и скульптор. Считается создателем стиля барокко в скульптуре.


[Закрыть].

Кавелли снова огляделся. Нормально ли, что здесь никого нет? В конце концов, Аппиева дорога одна из главных туристических достопримечательностей. Правда, расположена она довольно далеко от центра, и поэтому здесь не столь многолюдно, как на Римском форуме или в Музеях Ватикана. Или еще слишком рано для туристов и прихожан и именно потому Монтекьеса назначил встречу в это время? Кавелли еще раз взглянул на наручные часы – две минуты девятого. Непунктуальность, даже в самой незначительной степени, вряд ли свойственна Монтекьесе, ведь известно, что его пример для подражания – Хосемария Эскрива – ненавидел, когда кто-то опаздывал.

Кавелли осознал, насколько смешны его нынешние рассуждения: Монтекьеса – массовый убийца, террорист, и пожалуй, что отсутствие пунктуальности можно счесть лучшей чертой его характера. Неужели разум Кавелли цепляется за эти незначительные мелочи, чтобы избежать столкновения с тем ужасом, который он по прихоти судьбы должен предотвратить? И самое страшное, что он до сих пор понятия не имеет, как остановить этого безумца. Кавелли резко обернулся. Он не услышал ни звука, просто каким-то шестым чувством понял, что уже не один. Кто-то неподвижно стоял в ярком дверном проеме. Но это не Монтекьеса, а значительно более худой человек. Кавелли понадобилось несколько мгновений, чтобы узнать Мариано. Неприятный молодой человек молчал, но Кавелли тоже не собирался первым начинать разговор. Наконец Мариано кивнул, рукой поманил его за собой, повернулся и, по-прежнему не говоря ни слова, покинул базилику. Кавелли поспешил последовать за своим молчаливым провожатым. Звук его шагов необыкновенно громко разнесся по нефу, он толкнул тяжелую дверь, вышел на улицу и увидел Мариано. Тот стоял в нескольких метрах от маленького невзрачного кирпичного здания рядом с базиликой. Справа от входа висела желтая табличка:

КАТАКОМБЫ САН-СЕБАСТЬЯНО

ВХОД

ЧАСЫ РАБОТЫ С 10:00 ДО 5:00 ВЕЧЕРА

Кавелли досадовал на свою глупость. Конечно! Монтекьеса сказал, что они встретятся у Святого Себастьяна, но вовсе не в базилике, построенной в его честь. Первоначально святой был похоронен именно в катакомбах, и лишь в семнадцатом веке кардинал Барберини перенес его останки в базилику.

Монтекьеса имел в виду именно настоящую могилу святого Себастьяна, и это место его очень устраивало. Он назначил встречу за два часа до официального времени открытия катакомб, но, по-видимому, у него есть специальное разрешение, чтобы заходить сюда, когда вздумается. Похоже, что у этого человека связи просто повсюду.

Кавелли задумался, стоит ли ему ожидать здесь или следует войти в маленькое здание. Конечно, от Мариано помощи ждать бесполезно, тот скучающе рассматривал окрестности и по-прежнему молчал. Поразмыслив, Дон все же решил войти. Он чуть заметно кивнул Мариано, чего тот, кажется, даже не заметил, и, пройдя через узкий вход, начал спускаться по сырым, сточенным ногами бесчисленных паломников и туристов ступеням. Чем глубже он спускался, тем более влажным и затхлым становился воздух. Эти катакомбы, так же как и более известные катакомбы святого Каллиста[26]26
  Святой Каллист занимался организацией и управлением комплексом захоронений членов христианской общины.


[Закрыть] или катакомбы Домитиллы[27]27
  Согласно легенде, святая Домитилла прославилась тем, что завещала христианам свои обширные земельные владения.


[Закрыть], тоже расположенные на Аппиевой дороге, были созданы в третьем и четвертом веках нашей эры. Они служили христианам не только укрытием, но и местом захоронений. Лишь в восьмом веке они были названы в честь того, кто нашел здесь место упокоения, – святого Себастьяна.

Как Кавелли и предполагал, он нашел Монтекьесу возле могилы.

Один-единственный раз взглянув на него, Кавелли похолодел. Темные глаза Монтекьесы метали молнии, а губы были плотно сжаты, вся его поза выражала с трудом сдерживаемую ярость. О чем вообще Кавелли думал, когда отправился в одиночку в это укромное место? Ну конечно, Монтекьесе уже давно рассказали, что произошло ночью. Теперь ловушка захлопнулась.

Монтекьеса подчеркнуто безразлично и грустно посмотрел на часы и изобразил натянутую улыбку:

– О, это вы, монсеньор, а я уже начал беспокоиться.

В это невозможно было поверить, но плохо скрываемый гнев Монтекьесы, похоже, был вызван тем, что ему пришлось прождать несколько минут! Разве может опаздывать тот, кого он считал одним из самых близких и доверенных лиц папы? Монтекьеса действительно одержим манией величия. Но, по крайней мере, он, кажется, все еще ничего не знает ни о визите в полицию, ни о смерти Маргариты и Адельфи. Кавелли вздохнул с облегчением, но, вспомнив об ужасе, пережитом ночью, испытал приступ ненависти к этому человеку. Хотя он и не приказывал ничего напрямую и даже не подозревал о том, что произошло, кровь Маргариты на его руках. Понятно, что улыбка Кавелли вышла такой же искусственной, как и дружелюбный оскал Монтекьесы. Кавелли объяснил, что ошибочно посчитал местом встречи базилику. Как же нелепо осознавать, что благосклонность Монтекьесы зависит от таких второстепенных вещей, как пятиминутное опоздание! Но тот в ответ добродушно махнул рукой, будто даровал Кавелли отпущение всех смертных грехов, и улыбнулся, показывая, что это не имеет никакого значения.

– Вы, конечно, догадались, монсеньор, почему я захотел встретиться с вами именно в этом месте? – спросил Монтекьеса, хитро блеснув глазами.

– Полагаю, что из соображений безопасности. Хотя, с другой стороны, святой Себастьян известен среди верующих как защитник от чумы.

Монтекьеса радостно улыбнулся, оценив, что Кавелли упомянул об этом обстоятельстве.

– Это была совершенно незаурядная личность. Римский военачальник, входивший в преторианскую гвардию императора Диоклетиана. Когда он принял христианство, его приговорили к смертной казни. Его изрешетили стрелы нумидийских лучников. Но он не умер, как было задумано его врагами, хотя и был тяжело ранен. Вскоре он поправился и снова предстал перед императором, по-прежнему провозглашая свою приверженность христианству. Тогда его забили до смерти дубинами в Большом цирке[28]28
  Циркус Максимус – один из самых огромных и вместительных ипподромов Древнего Рима. Был построен в VI веке до н. э.


[Закрыть]. Я часто задаюсь вопросом, хватило бы мне мужества поступить так же, окажись я на его месте.

– Особенно во второй раз.

Монтекьеса кивнул, сохраняя полную серьезность.

– Совершенно верно. Я хотел еще раз помолиться здесь в тишине, до того как тут все окажется переполнено. Только представьте, десятки тысяч людей придут сюда и будут умолять о пощаде или исцелении.

Он мечтательно улыбнулся, словно планировал посетить любимый ресторан.

– Вот увидите, они явятся десятками, сотнями тысяч! Сюда и, конечно же, в церковь Сан-Марчелло-аль-Корсо, где находится чудотворное распятие, которое в свое время изгнало из города чуму за шестнадцать дней.

– И в собор Святого Петра.

Монтекьеса как-то странно улыбнулся, как будто услышал в словах Кавелли больше, чем тот хотел сказать.

– Дай Бог, чтобы вы оказались правы, синьор Монтекьеса, но я все же не до конца уверен, что ваш план сработает. В наши дни многие не только игнорируют церковь, а даже от всей души ее отвергают. Да что уж говорить, таких людей большинство! Даже в величайшем отчаянии они не вернутся в лоно церкви.

Взгляд Монтекьесы преисполнился доброжелательной снисходительности.

– Сначала не вернутся, но когда испытания станут невыносимыми, они начнут молиться, одни, дома, тайно. Верующих людей больше, чем мы предполагаем. Дело в том, что вера глубоко укоренилась в человеке. Просто люди задушены всем этим эгоистическим безумием, которое сегодня овладело обществом, охотой за удовольствиями и признанием, так называемым рационализмом, о котором постоянно твердят СМИ. Я расскажу вам то, чего вы, возможно, не знали: папа римский Иоанн Павел II, как известно, внес решающий вклад в разрушение Советского Союза. И, пока он боролся против коммунизма, он был героем для оппозиционеров. Но что произошло после распада Советского Союза? Церковь там стала не сильнее, а слабее. А почему? Тамошний неблагодарный сброд желает потреблять, а не молиться. Им стало слишком хорошо жить. Но если люди попадают в дерьмовую ситуацию, в величайшую беду, когда государство несостоятельно, когда ничто не помогает, а на улицах валяются трупы, то они опустятся на колени и начнут молиться, одни раньше, другие позже. Сначала они будут молиться, потом по-настоящему уверуют и, наконец, пойдут в церковь. Это не мое личное мнение, это извечный закон, я хочу сказать – естественный закон природы. Поэтому не беспокойтесь, монсеньор.

Кавелли ощутил, что его начинает тошнить от подобного цинизма и презрения к человечеству, он с трудом пробормотал в ответ что-то одобрительное. Монтекьеса потер уголок рта. Едва ли не впервые Кавелли видел его растерянным.

– Причина, по которой я пригласил вас сюда, несколько, как бы сказать, необычного свойства.

У Кавелли пересохло во рту. Что же за этим последует? Он всем видом изобразил крайнюю степень внимания и участия:

– Я вас слушаю.

– Речь идет о монсеньоре Лонги. Он…

Монтекьеса, по-видимому, изо всех сил пытался деликатно объяснить нечто, что не давало ему покоя.

– Он что?

– Скажем так, можно ли ему доверять?

К чему он клонит? Кавелли постарался выиграть время.

– Можно ли доверять монсеньору Лонги? Святая Богоматерь, конечно!

Его собеседник недовольно скривился.

– Речь не идет о том, можно ли ему доверять в принципе. Я имею в виду, в нашем деле.

– У вас есть какие-то сомнения?

– Что-то идет не так. В среду перед генеральной аудиенцией я должен был еще раз поговорить со святым отцом. Этот разговор имеет решающее значение. Но вот уже несколько дней монсеньор Лонги не отвечает на телефонные звонки. Его подчиненные уверяют меня, что он перезвонит, но, увы, этого не происходит. Вот почему я вас спрашиваю: можно ли доверять монсеньору Лонги?

Мозг Кавелли заработал на полную катушку. По-видимому, Ватикан полностью прекратил все контакты с Монтекьесой, не поставив того в известность. Но, к сожалению, Кавелли тоже об этом не сообщили. Сейчас все зависит от него, и ему придется импровизировать. Дон выдавил из себя улыбку.

– Извините, это моя ошибка. Во всем, что касается вашего проекта, я – ваш единственный связной со святым отцом. Он сам так пожелал. Наверное, я недостаточно ясно это объяснил, прошу прощения.

– Хорошо, тогда, пожалуйста, будьте добры, монсеньор, передайте святому отцу, что мне надо с ним увидеться. Сегодня! – решительно объявил Монтекьеса.

Кавелли почувствовал, как по его спине сбегают капли пота. Он, конечно, мог отделаться стандартной фразой в том духе, что «в столь короткие сроки такие вопросы не решаются» или что «у святого отца есть много других важных дел». Но, учитывая замысел Монтекьесы, это не лучший вариант. Нет, именно сейчас настал момент истины. Он должен объяснить этому безумцу, что тот не сможет увидеть папу римского ни сегодня, ни в другой день. Больше никогда! Пора бы уже ему узнать, что католическая церковь, Ватикан и папа самым решительным образом отвергают его бесчеловечные планы и не испытывают к их создателю ничего, кроме презрения. Настал момент наконец сказать, что он отнюдь не человек Божий, а обыкновенный преступник с манией величия.

И вот сейчас…

Кавелли сам с трудом мог поверить в то, что от себя услышал:

– Приезжайте в Ватикан к воротам Святой Анны в восемнадцать часов. Я вас провожу.

КНИГА ТРЕТЬЯ

XXXIV

– Монсеньора Лонги нет на месте.

Вот только Кавелли знал, что это явная ложь. Помощник монсеньора Лонги знал об этом, и оба знали, что об этом знает его собеседник. Но Кавелли прожил в Ватикане достаточно долго, чтобы усвоить, что любая дальнейшая дискуссия будет бессмысленной. Если этот человек по имени Эухенио (его фамилию Кавелли забыл), занимая незначительное положение в ватиканской иерархии, лгал ему в лицо, при этом краснел, зажмуривал глаза и почти проваливался под землю от стыда, то здесь все дело упиралось в старый, незыблемый принцип: «Roma locuta, causa finita». «Рим высказался, дело решено».

Эухенио, конечно, слышал о Кавелли, о его особом статусе и привилегиях в Ватикане; однако он был одним из многих, в основном молодых людей, занимающих второстепенные должности, которые не знали, откуда эти привилегии взялись. Ходили слухи, что Кавелли чем-то опасен, что с ним лучше не связываться, а если уж так получилось, то его точно не надо злить. Но, видимо, начальство строго-настрого приказало ему не пускать Кавелли, а в случае необходимости прибегнуть ко лжи. Потому что это был единственный способ запретить ему войти. Уже стоя у двери, Кавелли обернулся:

– Пусть монсеньер Лонги как можно скорее позвонит мне. Это срочно.

– Конечно, конечно, я передам.

Эухенио вскочил и несколько раз поклонился, как будто надеясь смягчить ложь и загладить вину чрезмерным проявлением уважения. Кавелли закрыл дверь. Спускаясь в Ватиканские сады по мраморным лестницам Губернаторского дворца, он спрашивал себя о том, зачем вообще произнес последнюю фразу. Лонги определенно не станет ему звонить, а даже если перезвонит, то скажет то же самое, что и раньше: «Ватикан не имеет к этому делу никакого отношения». К своему удивлению, он рассердился на монсеньора Лонги и даже почувствовал некоторую солидарность с Монтекьесой.

Господи боже, какая же ерунда лезет в голову! Следует признать, что его последняя идея с самого начала была обречена на провал. После разговора с Монтекьесой ему в голову пришла мысль все же устроить для него встречу со святым отцом. Тогда папа римский, опираясь на свой божественный авторитет, запретит Монтекьесе претворять в жизнь его безумный план. Как ни печально, но Кавелли выдавал желаемое за действительное! Только сейчас до него дошло, что Лонги с самого начала заявил, что Ватикан никоим образом не намерен вмешиваться в это дело. Кавелли взглянул на часы – шестнадцать сорок.

Менее чем через полтора часа Монтекьеса явится к воротам Святой Анны и потребует, чтобы его впустили. И что он ему ответит? Неясно.

И вдруг зазвонил телефон.

XXXV

Кавелли с некоторым изумлением узнал голос на другом конце провода.

Совершенно внезапно в шахматной партии, в которой его противник, казалось, одержал полную победу, появилась новая фигура. Этот звонок полностью изменил ситуацию. Вопрос заключался лишь в том, какой фигурой окажется человек, который ему позвонил. Кавелли мог только надеяться, что речь идет не о пешке, а все же о ферзе. Пока он слушал, в голове возникла неплохая идея.

– Как быстро вы сможете приехать в Ватикан? – прервал он собеседника.

Последовал нерешительный, но вполне удовлетворивший Кавелли ответ. Он пообещал перезвонить и закончил разговор. Затем набрал внутренний служебный номер, чтобы не попасть в очередь обычных внешних абонентов, и связался с полковником Дюраном, командиром швейцарской гвардии Ватикана.

Они познакомились год назад во время неприятного инцидента в Музеях Ватикана[29]29
  Об этих событиях рассказывается в предыдущей книге: «Дон Кавелли и папский престол».


[Закрыть]и с тех пор весьма уважали друг друга. Полковник отозвался простым «привет», но его грубый голос и сочный швейцарский акцент нельзя было ни с кем перепутать. Кавелли глубоко вздохнул и принялся излагать свою просьбу, чрезвычайно важную для безопасности Святого престола.

Полковник Дюран, конечно, знал об особом положении Кавелли в Ватикане и всегда принимал это, хотя и с некоторой показной неохотой. Но в этот раз – и Кавелли отдавал себе в этом отчет – его желание далеко выходило за рамки его обычных привилегий. Дон несколько минут беседовал с полковником, при этом избегая подробно рассказывать о плане Монтекьесы. Он особенно упирал на тот факт, что от того, сможет ли Дюран выполнить его просьбу, зависит жизнь и благополучие бесчисленного множества людей. Наконец, полковник согласился, но неоднократно подчеркнул, что лишь ввиду исключительных обстоятельств и только единожды он сделает для Кавелли исключение, которое никогда и ни для кого не было доступно. Кавелли вздохнул с облегчением, поблагодарил Дюрана и повесил трубку.

Что ж, это огромный шаг вперед. Впрочем, пойдет ли все так, как он надеялся, нельзя сказать наверняка. Это лучшее, что он мог придумать, но, в конце концов, себя не обманешь, его новый план – это лишь маленький проблеск надежды, не более того.

И прежде чем все решится, ему придется задержать Монтекьесу на целый час. Даже это будет очень нелегко. Может, стоит ему позвонить и просто отложить встречу на час. Но, поразмыслив, Кавелли отказался от этой идеи. Лучше избегать всего, что может расстроить Монтекьесу или вызвать у него подозрение. Затем он перезвонил своему первому собеседнику и продолжил разговор.

XXXVI

Уже издали он увидел приметный лимузин Монтекьесы. В семнадцать часов пятьдесят девять минут черный «Майбах» остановился перед воротами Святой Анны. Но, к удивлению Кавелли, он не заехал в Ватикан. Из салона вышли Монтекьеса и Мариано и пешком прошли к воротам. Что довольно странно, ведь, в отличие от центра города, в Ватикане достаточно парковочных мест. Кавелли лично сопроводил гостей мимо поста дежурных гвардейцев, его фамильные привилегии освобождали их от досмотра и всяких объяснений. Монтекьеса, казалось, наслаждался особым обращением, он широко и весело улыбался во все стороны, в то время как Мариано отводил взгляд и мрачно смотрел перед собой.

Кавелли уже придумал, как протянуть час, прежде чем он сможет приступить к осуществлению своего плана. Он решил встретить Монтекьесу как особо важную персону, с тем чтобы выгадать время и при этом держать его подальше от клириков, обладающих властью в Ватикане, и от святого отца: он проведет его через сады в самые укромные уголки, которые нельзя увидеть во время обычных туристических экскурсий. Это, несомненно, польстит Монтекьесе, но предприятие обещает быть рискованным: совсем не факт, что он согласится на целый час таких прогулок. Впрочем, пока что он пребывал в очень приподнятом настроении. По-видимому, его воодушевляла перспектива скорого свидания со святым отцом. Размеренными шагами, соответствующими особому достоинству этого места, они шли по гравийным дорожкам, в то время как Мариано следовал за ними на некотором расстоянии. Он выглядел скорее как телохранитель, чем как секретарь. Кавелли показал Монтекьесе место возле Ватиканской библиотеки, где якобы был погребен знаменитый слон Ханно, которого папа Лев X[30]30
  Лев X – папа римский с 1513 по 1521 год.


[Закрыть] получил в подарок от короля Португалии. Экзотический зверь пришелся по душе местным жителям и даже впоследствии участвовал в праздничных шествиях. Сначала Монтекьеса слушал с интересом, видимо, решив, что таким образом ему выказывают особое почтение, но вскоре ему показалось, что даже в Ватикане ему пристало быть учителем. Роль ученика и слушателя являлась несомненной несправедливостью, которую следовало немедленно исправить. Не очень сообразуясь с логикой, он решил вспомнить про Наполеона:

– Почти все знают, что Наполеон занял Рим и Ватикан, и все также слышали о том, что его солдаты использовали Сикстинскую капеллу как конюшню для лошадей. – Он разразился невеселым смехом. – Но вряд ли кто-нибудь вспомнит о том, что… – он сделал небольшую театральную паузу, сверля Кавелли взглядом, – что сам Наполеон никогда не входил в Рим. Трудно поверить, не так ли? Он ненавидел папу, но был достаточно умен, чтобы не унижать его своим триумфальным появлением в Риме.

Кавелли так и не понял, что именно, по мысли Монтекьесы, требовало восхищения: то, что он знает удивительные и неизвестные факты, или то, как точно он понимает образ мыслей Наполеона. Он решил, что лучше многозначительно кивнуть, понадеявшись, что следующий пункт программы будет лучше воспринят Монтекьесой. До девятнадцати часов оставалось еще минут пятнадцать. Теперь они оказались в глубине ватиканских садов. Перед ними открылся вид на Губернаторский дворец.

– Святой отец примет меня здесь?

Показалось или в голосе Монтекьесы прозвучало сожаление? Встреча в Губернаторском, а не в Апостольском дворце выглядела бы куда более деловой и не такой сакральной, как хотелось самовлюбленному миллионеру. Что ж, тогда, наверное, он не будет разочарован, когда они прибудут к месту назначения, подумал Кавелли.

– Нет, не здесь, – ответил он, надеясь, что дальнейших расспросов не последует.

Они спустились еще по одной лестнице и теперь находились за пределами садов. Кавелли указал на длинное здание с травертиновой облицовкой, построенное в неоклассическом стиле. Доступ к нему имели лишь восемьсот тридцать два гражданина Ватикана.

Рельсы, лежащие перед зданием с одной стороны, уходили в туннель, а с другой – упирались в стальные ворота Ватиканской стены и с легкостью позволяли определить, для чего они предназначены. Папский вокзал. По крайней мере, таковым он был задуман, построен и великолепно оборудован к 1933 году в надежде на прием многочисленных государственных делегаций. Кавелли уже несколько раз приводил сюда посетителей, и всегда реакция была одинаковой: изумление и недоверчивые улыбки. Поскольку станцию использовали всего пару раз за шестьдесят лет, то в девяностые годы один из практичных кардиналов превратил вокзал в универмаг. Он был предназначен только для граждан города-государства и, конечно же, как и всё в Ватикане, не облагался налогами. Вот только Монтекьеса не находил здесь ничего привлекательного. Как только он догадался, что стоит на пороге универмага, его лицо почти мгновенно исказилось от отвращения. Он крутанулся на каблуках и быстро зашагал прочь. В тот же миг Кавелли понял, что совершил непростительную ошибку. Здание Ватикана, посвященное подлому Мамоне, не могло понравиться строгому ревнителю заветов «Опус Деи». Кавелли корил себя за неосмотрительность. Сейчас Монтекьеса, вероятно, вспомнит о том, как Иисус выгнал менял хлыстом из храма. Кавелли ничуть не удивился бы, если бы его гость поступил подобным образом.

Темные глаза Монтекьесы пылали гневом, однако он довольно быстро взял себя в руки и подавил приступ ярости. Конечно, ведь он же рассчитывал через несколько минут предстать перед святым отцом. Тут были бы недопустимы подобные эмоции. Кавелли посмотрел на часы – еще одиннадцать минут. Выражая вслух свое недовольство тем, как подлые торгаши осквернили историческое здание, Кавелли провел Монтекьесу вниз по лестнице, затем мимо Дома Святой Марфы, который во время конклава используется в качестве гостиницы для кардиналов, мимо Кампо-Санто-Тевтонико, мимо современного Зала аудиенций, и вывел из Ватикана через ворота Святой канцелярии. Через колоннады Бернини они вышли на площадь Святого Петра. Монтекьеса выглядел возмущенным, но ничего не сказал, а Мариано продолжал следовать за ними, как безмолвная тень. Так или иначе, план Кавелли сработал – сейчас ровно девятнадцать часов, и он, наконец, повел их на другой конец площади к одному из контрольно-пропускных пунктов. Здесь, как и в аэропортах, стояли металлоискатели: все желающие посмотреть собор Святого Петра проходили через них и предъявляли багаж. Время для посещения только что закончилось. Только на одном из контрольно-пропускных пунктов еще стоял гвардеец. Он собирался было покинуть свой пост, но полчаса назад ему позвонил полковник Дюран и приказал провести еще одну внеплановую проверку. Ничего подобного никогда не происходило, но гвардеец не сомневался в приказах своего командира и послушно остался ждать привилегированных гостей.

Монтекьеса выглядел как разъяренный бык, но, взглянув на одинокого гвардейца, наконец, догадался, ради чего его так долго водили по Ватикану. Отлично, он понял именно то, что Кавелли хотел ему внушить: встреча со святым отцом состоится не в Апостольском дворце, где ежедневно устраивались многочисленные обычные аудиенции, а в соборе Святого Петра. Что может быть более уместным для этого случая? Он повернулся к Мариано и бросил на него торжествующий взгляд.

Но сначала нужно выполнить обычные формальности. Кавелли внушил полковнику Дюрану, что от этого, при всем особом положении гостя, отказываться ни в коем случае нельзя. Гвардеец подал Кавелли серый пластиковый ящик.

– Пожалуйста, вытащите всё из карманов и положите это сюда.

Кавелли повиновался, после чего невозмутимо прошел через металлоискатель. Монтекьеса тоже опустошил карманы, с дотошной тщательностью выложил их содержимое на стол и с какой-то особенной нежной осторожностью отправил туда же скромные четки. Он благополучно миновал рамку металлоискателя, вслед за ним досмотр прошел и Мариано. Гвардеец подождал, пока все снова разложат вещи по карманам, и повел их в собор Святого Петра. Затем он запер тяжелую бронзовую дверь снаружи и снова направился к контрольно-пропускному пункту. Он надеялся, что четвертый гость, о котором его предупредил Дюран, не заставит себя ждать слишком долго.