Текст книги "Кровавое заклятие"

Автор книги: Дэвид Дархэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 46 страниц)

Книга вторая
Изгнанники

Глава 28

Едва ли на всем белом свете нашелся бы хоть один человек, который узнал бы путника, что шагал сейчас по грязной дороге, ведущей к горному городку Пелос. Запах коз и конского пота намертво въелся в его одежду, под ногтями застрял засохший куриный помет, в спутанных волосах и бороде торчали стебли соломы. Его дыхание пропахло вином. Этот человек ухаживал за лошадьми в городской таверне. Подходящая работа для оборванца – несложная, а вдобавок частенько можно передохнуть и приложиться к бутыли с вином. Этот конюх мало походил на себя былого. Он больше не пользовался своим настоящим именем, хотя иногда бормотал его вслух, словно боясь позабыть.

Вечером путник остановился на утесе, как раз рядом с тропинкой. Перед ним расстилался горный пейзаж – скалы и провалы, озаренные бледным светом луны. Клочья тумана скользили над каменистыми равнинами, похожие на огромных призрачных слизней, каких можно в великом изобилии увидеть в лесу после дождя. По дальним холмам двигалась желтая точка света. Может, там проезжал торговец с фонарем, зажженным для защиты от духов. Горные жители были суеверным народом, боявшимся ночи и ночных тварей. Конюх из таверны не понимал этих страхов. В какой-то мере он даже хотел, чтобы его задрал белранн или уволок лесной упырь. Такая смерть, думал человек, почетнее его нынешней жизни. Существование в реальном мире более не имело для него смысла. И если бы налетела гигантская росомаха и откусила ему голову, человек пожалел бы разве что о потере призрачной страны своих грез.

Конюх уже собрался вернуться на тропу и отправиться к хижине, которую называл домом. Он ощущал голод – того особого сорта, который ни с чем нельзя было спутать. Прежде чем уйти, человек прошептал:

– Лика Алайн. Я Лика Алайн. Я не умер. Меня не убили.

Лика Алайн, некогда генерал самой беспокойной провинции Акации. Теперь… Кто он теперь? Вот уже несколько лет он вел бесцельное, бессмысленное существование. Лика Алайн сражался на севере. Он выжил в бойне, учиненной нюмреками, – единственный из всего отряда. Пережил лихорадку и в одиночку прошел долгий путь по заснеженным равнинам, преследуя врага. Теперь все это в прошлом. Его усилия ни к чему не привели. Алайн считал, что выполняет важную и опасную миссию, но он ошибался. Девять лет назад он спустился с Мефалийского Предела верхом на шерстистом рогатом звере, полагая, что несет в Акацию важные вести… и обнаружил, что империя погрузилась в пучину войны. Король мертв. Ошения разорена нюмреками. Племена Кендовии под предводительством Маэндера Мейна подняли мятеж, а вся акацийская армия заражена страшной болезнью, которая сделала ее совершенно беспомощной. Хэниш без боя победил на Алесийских полях. Лики не было возле Алесии в те дни; он прибыл вскорости – и увидел тысячи гниющих тел, объеденных падальщиками и облепленных мухами.

Несколько недель вся империя была охвачена войной. С полей Алесии она пришла в каждый город, каждый дом, двор и храм. Казалось, яростная злоба мейнцев не угаснет до тех пор, пока последний акациец не попробует их стали. Провинции, убоявшись подобной судьбы, переходили на сторону Мейна.

Кланы Кендовии сплотились под его властью. Сенивальцы оказали вялое сопротивление и быстро сложили топоры. Архипелаг Вуму запросил мира после первого же направленного на него удара. А в Ошении и вовсе некому было воевать. Сильная, сплоченная империя развалилась на глазах, и это подкосило Алайна. Казалось, все столетия власти над Изученным Миром ничего не значили. Хваленая «процветающая» империя превратилась в руины. Пала под ударами, развалившими ее изнутри.

Лишь Талай, богатый ресурсами и обширными землями, сопротивлялся Мейну еще долго после падения Акации. Остались ли они верны империи или просто дрались за свою независимость? Талай мог просто отречься от Акации, как поступили остальные, однако продолжал войну. Алайну было все равно почему. Талайцы сражались с Хэнишем Мейном и ордами нюмреков – вот и все, что имело для него значение. Генерал присоединился к ним. В особенности его прельщала возможность сразиться с нюмреками.

Многие полагали, что нюмреки не уйдут далеко от своих северных регионов. Казалось, они плохо приспособлены даже к умеренному теплу Ошении. Однако, прибыв в Талай, нюмреки скинули меховые плащи и вышли под солнце, сверкая снежно-белой кожей. Теперь, когда ничто не скрывало их мускулов и длинных конечностей, они выглядели еще более жуткими. После нескольких дней, проведенных под жарким солнцем Талая, кожа нюмреков трескалась и расползалась, как мясо над углями. Во время первой битвы они выглядели так, словно прошли сквозь пламя. Пласты кожи сваливались с их тел, а волосы вылезали клочьями. Разумеется, думал Алайн, нюмреки не пойдут дальше. Красные, ободранные до мяса, сочащиеся сукровицей – они просто не выживут… Он снова ошибся.

Нюмреки сражались как безумные. Они выглядели хуже иссеченных трупов, которые усеивали поле боя, но они стояли. Несколько недель спустя их кожа наросла заново и потемнела. Она тоже шелушилась и отслаивалась, но не так сильно, как в начале. Наконец нюмреки полностью исцелились. Южное солнце более не причиняло им вреда. Теперь они ходили обнаженными, за исключением юбки, которые носили и мужчины, и женщины. К ужасу отступающих талайцев, враги вышли в поле здоровыми и сильными, играя мускулами под медной кожей. В ночь летнего солнцестояния они танцевали, славя длину дня и силу солнца. Возникло новое предположение: морозные пустоши не были родиной нюмреков. Очевидно, их раса изначально жила в тропиках. Возможно, некогда нюмреков изгнали на север, и лишь теперь они вернулись в любимый климат. Племена Талая отступали, отдавая свои земли кусок за куском.

Люди говорили, что Хэниш Мейн намерен уничтожить под корень все, что только имеет отношение к Акации. Злобные Тунишневр требовали стереть с лица земли даже память о народе, который завоевал Мейн. Однако, когда война закончилась и воцарился мир, Хэниш начал заботиться о сохранении империи, действуя на удивление разумно и рассудительно. Он не изничтожил акацийскую архитектуру. Оставил Алесию, Мэнил и Аос в первозданном виде и не тронул ни единого здания или скульптуры на самой Акации. Пострадали только статуи Тинадина, которые Хэниш велел свалить и разбить на куски. Он вынул из внешней стены Алесии черный камень с гор Скейтвита, перевез его во дворец на Акации и поставил как памятник на то место, куда некогда складывали дары Эдифусу и Тинадину. С другой стороны, Хэниш наводнил дворцы Акации собственными людьми и привез мейнские реликвии. Он накрыл акацийскую культуру тонким слоем мейнской и не возражал против их смешения. Вместо того чтобы окончательно разрушить акацийскую систему управления и торговли, Хэниш приспособил их для собственных целей.

Все это отнюдь не утолило пылающей ненависти Алайна, но он больше не мог сражаться. Все его союзники погибли, или сложили оружие, или исчезли в неизвестном направлении. Враги больше не воевали, а восстанавливали империю, укрепляли ее и учились распоряжаться новыми владениями. Если бы Лика знал, во что превратится его жизнь, он бы вырезал себе кишки собственным мечом. Но тогда он знать этого не мог. Один день перетекал в другой, бывший генерал не находил себе применения и мало-помалу терял смысл существования.

Бродя по империи, Алайн утратил уважение к воинским регалиям: куртка давно была продана за еду, кинжал – за вино, шлем потерялся, походный мешок стал добычей вора. Через некоторое время бывший генерал уподобился множеству других измученных войной ветеранов. Потасканный, неряшливый, растерянный, немолодой уже человек, он явно не представлял угрозы для мейнской армии, которая теперь контролировала большую часть Изученного Мира. Лика Алайн всегда любил выпить. Раньше он с наслаждением смаковал дорогие вина; теперь хлестал в два горла дешевый алкоголь. Алайн мог бы умереть под забором смертью пьяницы и радоваться такому исходу. Однако, как ни смешно, от алкоголизма его спасла… другая зависимость.

При мейнцах миста в империи стало еще больше, чем во время правления Акаранов. Он был повсюду, привычный как вода или хлеб, дешевле кендовийского вина. Лика взялся за трубку одним тоскливым вечером, когда не сумел добыть бутылку. Какое потрясающее открытие! Вдохнув дым, генерал понял, что ошибался: война не закончена. Он – демон кровавой кары. Он убивал нюмреков прежде и сделает это снова. Генерал лежал на спине и видел прямо над собой картины, нарисованные на ночном небе. Вот он шагает по Ошении, держа по мечу в каждой руке. Мир не видывал подобных ему уже много столетий. Алайн шагнул в грезы и оказался в настоящем, невыдуманном мире. Он ощущал землю под ногами и вдыхал в легкие воздух. Он прошел тысячу миль и сражался, пока его лицо не стало красным от крови нюмреков. Руки словно срослись с мечами, сталь была частью его тела. Он убил бессчетное множество врагов. Он нес священное возмездие и собирал кровавую дань…

…Утром Лика со стоном очнулся от видений – стареющий оборванец, а никакой не герой и не великий воин. Алайн мог отринуть наркотик и проклясть его за обман, но пары миста все еще дурманили мозг, и казалось, что в ночных грезах заключена истина. Навеваемые мистом видения были яркими, четкими, осязаемыми – настоящими, как жизнь.

Закон запрещал людям использовать мист в дневное время, в рабочие часы. Нарушителей заключали под стражу и отбирали наркотик – наказание, которого боялись все. Впервые за долгое время Лика примирился со своим нынешним существованием. Днем он заливал в себя добрую порцию вина и ухаживал за лошадьми, чтобы заработать несколько монет и купить мист который скрашивал ночные часы. Подобно миллионам трудяг, Алайн не замечал, что происходит вокруг, не думал, во что он превратился. Трудно было сказать, в какой момент он попал в полную и безраздельную зависимость. Мист стал его хозяином и господином. Лика больше не верил ни в какого бога и посвятил себя новому служению.

Именно об этом он размышлял, возвращаясь вечером к своей хижине. Незадолго перед тем он купил пакетик миста и шел, лаская пальцами длинные ломкие нити. Поскорей бы добраться до хижины! Можно будет набить трубку и вдохнуть…

Алайн замер на полушаге. Ему почудилось чье-то дыхание в темноте.

– Прошу прощения, – донесся голос, – я не хотел вас пугать.

В тени перед хижиной что-то зашуршало, и подлунный свет вышел человек. Низко надвинутый капюшон скрывал лицо, но незнакомец развел руки в стороны, показывая, что не имеет дурных намерений.

– На самом деле это вы меня напугали. Подошли так тихо…

Голос звучал успокаивающе и миролюбиво, однако бывший генерал не любил людей в капюшонах. Особенно тех, кто выходит из ночной темноты и загораживает ему дорогу. И он всем видом продемонстрировал это незнакомцу.

– Вы Лика Алайн? – спросил человек.

Вопрос застал генерала врасплох. В первый миг он подумал, что пришелец слышал его бормотание на скале. Лика поспешно спрятал нити миста в карман.

– Вы Лика Алайн? Командующий акацийской армией в Мейне? Лика Алайн, которого иногда называют Оседлавшим Зверя?

Человек говорил по-акацийски очень чисто, как уроженец острова. Лика давным-давно не слышал совершенной речи. Кто мог говорить такие слова на таком языке? Очевидно, только убийца, который хотел быть уверен в своем предположении, прежде чем расправиться…

– Вы – Лика Алайн, первый человек, убивший нюмрека?

– Нет, – сказал генерал на местном диалекте. – Вы ошиблись.

Фигура в капюшоне не сдвинулась с места. Она походила на статую, наполовину слившуюся с ночными тенями. На миг Лика подумал: может, у него галлюцинации? Может, эта статуя всегда тут стояла, а он не обращал внимания? Или, возможно, никакой статуи не было вообще, а жаждущее миста сознание просто сыграло с ним злую шутку?..

Однако незнакомец снова заговорил:

– Жаль, очень жаль. Мне нужен Лика Алайн. Видимо, я ошибся. Простите, что потревожил. Позвольте предложить вам кое-что… маленькую компенсацию за беспокойство. Вот…

Человек выпростал из-под плаща руку. В воздух взлетела маленькая монетка. Она вертелась и мерцала, вспыхивая лунным светом. Лика невольно проследил за ней взглядом. Старый воровской трюк – но он попался. Впоследствии Лика не мог точно сказать, заметил ли он движение человека. Одно определенно: он ощутил удар в живот. Что-то твердое врезалось в него с такой силой, что едва не пробило насквозь. А в следующий миг Лика почувствовал укол в шею. Боль вспыхнула на миг и тут же угасла. И вместе с ней угасло сознание.

Алайн открыл глаза. Он отчетливо помнил человека в тенях, его голос, подброшенную монетку и удар в живот. Несколько секунд генерал лежал, размышляя обо всем этом. Мало-помалу взгляд прояснился, и Лика понял, что смотрит на грубые балки потолка. Их освещали мерцающие отблески огня из очага. Лика хорошо знал этот потолок – каждую неровность в нем, сучок в одной из балок, кружево старой паутины в углу. Он лежал в своей хижине, на собственной койке, созерцая знакомый потолок. Что все это значит?..

Фигура в плаще склонилась над ним.

– Ты солгал мне, Лика Алайн. Не скажу, что удивлен. Сейчас не то время, чтобы запросто разговаривать с чужаками… Только вот врешь ты неубедительно.

Человек взял свечу и поднес к лицу. Лика ошарашенно воззрился на незнакомца. Он увидел старого человека с кожей, морщинистой словно древесная кора. Его волосы были седы, редкая борода заплетена в косички на сенивальский манер. Если тело подходит к лицу, оно должно быть слабым и тщедушным. Нищий бродяга, жалкий человеческий обломок… Как же этот хлюпик сумел уделать генерала?

Человек, казалось, прочитал его мысли.

– На самом деле я не такая уж развалина, какой кажусь. Равно как и ты. Хотя в честной драке у меня не было бы шансов против тебя. То, что здесь случилось… пусть это не задевает твоей солдатской гордости. – Он помедлил секунду. – Посмотри повнимательнее, Лика Алайн. Скажи, узнаешь ли ты меня. Мы ведь встречались прежде – в другое время, в другой жизни…

Лика повиновался, посмотрел повнимательнее. И обомлел.

– Канцлер! Таддеус Клегг.

Старик улыбнулся.

– Хорошо, – сказал он. – Для тебя не все еще потеряно.

Глава 29

Коринн Акаран наконец признала, что в мейнских женщинах есть, пожалуй, некая своеобразная красота. Она размышляла об этом, едучи по горной тропе, что извивалась серпантином, уводя все выше и выше, к Небесной Скале. Мейнки могут быть привлекательными; нужно лишь привыкнуть к резковатым чертам. Все мейнцы имели примерно одинаковый тип внешности, но жесткие, четко очерченные лица, которые казались такими красивыми у мужчин, были неуместны для женщин. Во всяком случае, так полагала Коринн до последнего времени. Лишь недавно она поняла, что, глядя на мейнок, всегда сравнивала их с собой. Теперь, когда Коринн ехала по тропе в компании молодых мейнских женщин, ее мысли вновь вернулись к этой теме.

Все началось с приказа. Хэниш Мейн, сообщил посланник, желает, чтобы принцесса Коринн проводила больше времени с его кузиной Репной и другими знатными женщинами из Мейна. Посланник сказал «желает», но они оба знали, что слово «требует» более уместно в данной ситуации.

Хэниш назвал Коринн принцессой. Все называли ее принцессой, хотя, по сути дела, она была пленницей на острове, некогда принадлежащем ее отцу. Коринн жила среди людей, которые убили отца, обратили в руины Акацийскую империю и уничтожили род Акаран. Она ходила по коридорам, знакомым с детства. Она видела в окнах привычные пейзажи – нижний город и море. Вечерами часто ужинала за огромным столом в центральной зале. Но она более не была в кругу семьи. Другие люди заняли фамильный дворец. Молитвы читали на другом языке и славили богов другого пантеона – странного, злобного, суть которого Коринн так и не поняла. Ее жизнь балансировала на грани между «тогда» и «теперь». Нынешняя реальность перемешивалась с воспоминаниями. Коринн не знала, есть ли на земле еще хоть один человек, который оказался в подобных обстоятельствах.

Нынче днем Ренна ехала на гнедом коне, которого, должно быть, подобрала нарочно, чтобы он подходил к ее наряду. Ренна надела приталенную кофту в пастельно-голубом и бежевом тонах и разрезную юбку. Все вместе могло показаться платьем, когда Ренна стояла, но неизбежно разъезжалось, если она садилась верхом. Бледная, тоненькая девушка с далеко не идеальными чертами, которые, к счастью для нее, довольно удачно комбинировались, так что ее лицо можно было назвать приятным. Волосы Ренна заплетала в косы, и вначале Коринн стоило некоторого труда отличить ее от мужчины.

В первые годы оккупации мало кто из мейнок покинул Тахалиан и переселился на Акацию. Мейнцы предпочитали держать своих женщин взаперти. Они не любили смешиваться с другими народами, и трудно было придумать для женщины более страшный грех, нежели дать жизнь полукровке. Равно мейнцы не пришли в восторг, когда жительницы завоеванной империи начали рожать белокожих, сероглазых детей с тонкими чертами лица. Но тут уж ничего нельзя было поделать. Хотя мейнцы на все лады расхваливали своих женщин, им явно нравились мягкие лица и оливковый оттенок кожи акациек – пусть даже они и говорили, что равнодушны к их прелестям. Поговаривали, что даже Маэндер Мейн наплодил толпу ублюдков. Постепенно все больше мейнских женщин спускалось с гор вслед за мужьями и любовниками. Среди них были и знатные дамы, и подруги простых солдат, которые, впрочем, теперь вели непривычно роскошную жизнь.

Ренна приехала в Акацию лишь несколько месяцев назад, однако уже адаптировалась к местным условиям жизни. У нее был красивый голос – высокий и нежный, чудесно подходивший для акацийского языка.

– Хэниш считает тебя очень красивой, – сказала она. Ренна носила шляпу с широкими сетчатыми полями, которые защищали ее от солнца. Из-под этой сетки она робко взглянула на Коринн. – Хотя ты, наверное, и сама знаешь. Ты понимаешь в мужчинах больше, чем я, да?

– До сих пор я понимала не так уж много, – ответила Коринн. Ее мало интересовали романчики и придворные интриги. Начать с того, что это был не ее двор. Вдобавок такие вещи напоминали Коринн о потерях. И все же, помимо своей воли, она спросила: – С чего ты взяла, что Хэниш считает меня красивой?

– Ну, это очевидно, принцесса, – откликнулась Ренна. – Он глаз с тебя не сводит. На летнем празднике он танцевал только с тобой.

Другая девушка, подруга Ренны, поддержала ее. Потом обернулась в седле и глянула на четырех молодых мейнок, ехавших следом. Все дружно закивали.

Коринн фыркнула.

– Да уж, на том празднике никто с меня глаз не сводил. То-то, должно быть, потешались, глядя, как я спотыкаюсь через два шага на третий. Попробовал бы Хэниш отвернуться – я б ему все ноги оттоптала. Ваши танцы для меня – темный лес.

Принцесса уже не первый раз пыталась отвергнуть комплименты Ренны, но та не уставала выражать восторг. Коринн наконец замолчала, признав поражение в словесной баталии. До войны ею восхищались мужчины и женщины гораздо более изысканные и утонченные, чем любая из этих девчушек. Коринн хорошо знала, какое место она занимает в нынешнем мире. А вот молодые мейнки вряд ли это понимали, и вряд ли они хотя бы догадывались о фальши, которая сопровождала их отношения с принцессой Акаран. Коринн знала, что она – боевой трофей, выставленный на обозрение для удовольствия Мейна и в назидание подданным нового короля. «Смотрите! Вот неоспоримое доказательство, что империя, существовавшая здесь до Мейна, побеждена. Смотрите, Акараны сидят за нашим – нашим! – столом. Поглядите на эту женщину. Оцените ее изысканные манеры, красоту, изящество. Вспомните, как могущественны были Акараны, и как они слетели с трона, были приручены и стали нашими домашними питомцами…»

Коринн вела роскошную жизнь. Она обладала массой привилегий. И все же чувствовала себя игрушкой. Вещью. Собственностью, принадлежащей всем мейнцам сразу – даже этим юным женщинам, которые расточали ей комплименты.

Девушки приблизились к Небесной Скале. Порыв ветра донес до них запах птичьего помета. Одна из мейнок прикрыла нос ладонью и спросила, действительно ли так необходимо ехать дальше. Не обратив на нее внимания, Коринн двинулась вперед. Любое пренебрежение к Акации оскорбляло ее, даже если речь шла всего лишь о морских птицах. Остров цвел всеми красками лета, трава на холмах отливала золотом. Лишь колючие короны акаций исчезли бесследно – деревья вырубили по приказу Хэниша в первые годы его правления. Еще один символ победы над империей. Еще одно действие, которое Коринн никогда не простит Хэнишу Мейну…

В ближайшее время начнется засушливый сезон, и на холмах запылают пожары. Столбы черного дыма потянутся к небу, и хищные птицы закружат над выжженными пятнами, похожими на раны земли. Коринн поведала об этом своим спутницам, сказав, что скоро придется осторожно выбирать время для прогулок. Случалось, люди, застигнутые быстро вспыхнувшим пожаром, сгорали на месте… Девушки слушали Коринн в благоговейном молчании, должно быть, воображая огненные вспышки, способные сжечь человека дотла. Жуткая мысль для людей, живших в стране девятимесячной зимы, где – как говорил Игалдан – снег мог выпасть даже в середине лета. Коринн нравилось, что мейнки страшатся особенностей острова, знакомых ей с детства. С другой стороны, такие мысли всегда вызывали у принцессы печальные воспоминания. Игалдан… Коринн старалась не думать о нем. Она так близко подошла к большой любви – а кровожадные безумцы отобрали ее…

К тому времени как девушки добрались до Небесной Скалы, поднялся ветер. Стоя на краю утеса, Ренна и ее придворные дамы цеплялись за свои шляпки, чтобы они не улетели в море. У Коринн не было подобных проблем. В отличие от мейнок, чья кожа краснела и шелушилась, Коринн под жаркими лучами солнца становилась только краше. Так что принцессе не требовался головной убор, и она с затаенной улыбкой наблюдала за страданиями спутниц. Ее веселье, впрочем, не продлилось долго.

– Смотрите, – сказала одна из девушек, – Ларкен возвращается из Талая. Вон его корабль.

Секунду спустя Коринн заметила судно. У него были красные паруса с эмблемой из двух перекрещенных кирок – герб, пожалованный Ларкену Хэнишем за его службу во время войны. Паруса парили над волнами, быстро приближаясь к острову, и при виде этого полыхающего алым цветом корабля Коринн ощутила прилив ярости.

Ларкен… Стоило подумать о нем, и принцесса вспоминала о своем позорном пленении. Именно Ларкен постучался в дверь ее комнаты в Киднабане девять лет тому назад. Он стоял перед ней – высокий, красивый, ладный в одеждах мараха. Ларкен говорил серьезно и спокойно, и, несмотря на грозящую опасность, это спокойствие передалось Коринн. Его послал Таддеус Клегг, сказал Ларкен. Канцлер поручил ему отвезти принцессу в безопасное место. Только ее. Об остальных детях позаботятся другие солдаты, поскольку все они направляются в разные стороны. Всем четверым нельзя долее оставаться в одном месте. Таддеус и король Леодан придумали план, который теперь нужно претворить в жизнь. Ларкен показал принцессе бумагу с подписями и печатями, подтверждавшую его слова. Коринн узнала отпечаток перстня Таддеуса.

– Надо идти, – сказал Ларкен. – Верьте мне. Если потребуется, я отдам за вас жизнь.

Коринн очень хотелось поверить ему. Теперь она изумлялась – как можно было просто уйти, не поговорив с братьями и сестрой? Коринн заикнулась об этом, но Ларкен ее отговорил. Агенты Хэниша Мейна уже на пути к Киднабану, сказал он. Предатели повсюду. Даже их гостеприимному хозяину, управляющему Креншалу, больше нельзя доверять, и поэтому они должны бежать. Немедленно. Время работает против них. Остальные дети уже отправились в путь. Они вновь соберутся все вместе через некоторое время, но сейчас надо идти. Выбора нет.

Ларкен был любезен и учтив. Умелый, сильный, решительный, он точно знал, что делать, а Коринн нужно было просто следовать его инструкциям. Она повиновалась и шагнула за своим спасителем в незнакомый мир. Они вышли из дома управляющего, проскользнули по темным улочкам Кролла и оказались в порту. Здесь уже ждал шлюп, который Ларкен твердой рукой направил в открытое море. К тому времени, как поднялось солнце, они обогнули мыс, и Кролл исчез из поля зрения. По пути Ларкен подробно объяснял Коринн, куда они направляются и что намерены делать дальше. Оставив Киднабан за кормой, шлюп полетел к мысу Фаллон. Вечером того же дня Коринн и Ларкен прибыли в тихий маленький городок Данос. Принцесса окончательно выбилась из сил и полностью положилась на своего умелого спутника.

Ларкен объяснил, что в Давосе им надо встретиться с другим агентом Таддеуса. Только он знает, куда двигаться дальше. Это надежный человек, и ему можно полностью доверять.

Агент так бурно и радостно приветствовал Коринн, что она смутилась. Странное чувство, доселе ей неведомое.

– Здесь мы в безопасности, – сказал агент, когда они шли по ночному городу. – Наша встреча содержалась в полнейшей тайне. Только я читал распоряжения канцлера. Подготовка к каждой стадии вашего путешествия производилась отдельно, так что никто, кроме меня, не знает всех деталей. Так велел Таддеус, и я четко выполнил его указания. Поверьте мне, принцесса Коринн, худшее позади.

– Никто не знает о нашем прибытии? – спросил Ларкен. – Ты уверен?

Агент мог поклясться в этом своей жизнью и жизнью своих детей. У него на руках имелись все необходимые бумаги, которые требовались, чтобы продвигаться дальше. Агент знал все инструкции, пароли и явки. Им предстоит, сказал он, направиться в Кендовию. Там есть верные Акаранам люди, которые приютят Коринн и предоставят надежное убежище. Хэниш Мейн ни в жизнь ее не найдет, ищи он хоть сотню лет.

Казалось, Ларкен был удовлетворен, и некоторое время они просто шли по улицам. Агент тараторил без умолку. Его огорчала ситуация в империи, он сожалел о смерти Леодана, рассказывал Коринн о предстоящем путешествии и клялся, что скоро все будет улажено. Коринн хотелось, чтобы агент замолчал и, одновременно, чтобы он говорил дальше. Она боролась с желанием вцепиться в него и крепко держать до тех пор, пока мир не вернется к своему нормальному состоянию. Никогда прежде Коринн не чувствовала такой необходимости быть рядом с людьми. Теперь ей хотелось оставить Ларкена и вверить свою жизнь их новому спутнику.

И тем сильнее ошарашило принцессу то, что случилось потом. Едва они свернули за угол и оказались в темном закоулке, как Ларкен что-то прошептал. Человек Таддеуса резко обернулся к нему, будто услышав предостережение. Он так и смотрел на Ларкена, когда тот шагнул вперед, чем-то взмахнул и ударил спутника по лбу. Агент замер на месте, точно прикипев к земле, пока убийца не отдернул руку. Обмякшее тело повалилось на мостовую. Лишь теперь Коринн увидела, что Ларкен держит в руке маленький топорик, который прежде висел у него на поясе.

– Ни звука. – Ларкен крепко взял Коринн за локоть. – Имейте в виду: если вы закричите, мне придется утихомирить вас весьма болезненным способом. – Он протащил ее по нескольким ступеням и выволок в переулок. – Так надо, принцесса. Не вините меня… или его. Мы все актеры в драме, которая больше нас самих. Идемте. Путешествие еще не закончилось.

– Что… что вы делаете? – выдохнула Коринн, безуспешно пытаясь высвободить руку. – Куда вы меня ведете?

Впервые Ларкен проигнорировал ее вопрос. Никакого вежливого ответа. Никакого быстрого, но внятного объяснения. Он просто вел Коринн за собой. В укрытие, да. Однако совсем не в то, которое приготовил для нее отец. Как выяснилось впоследствии, Ларкен не был ни верным человеком канцлера, ни тайным агентом Мейна. Он притащил Коринн в старую заброшенную лачугу и здесь ожидал окончания войны, чтобы продать принцессу тому, кто победит. Домик прятался в холмах неподалеку от Даноса на обрывистом, заваленном валунами берегу реки, куда люди приходили редко.

Так прошло много дней. Коринн и ее похититель редко общались, и после каждого разговора Коринн ругала себя за то, что вообще раскрыла рот. Ларкен кормил принцессу и, как мог, заботился о ней. Время от времени он уходил в Данос, каждый раз крепко связывая Коринн. А вернувшись, пересказывал ей новости, так что принцесса знала о событиях войны. Вдобавок Ларкен поведал Коринн ужасные вещи о грязной изнанке Акацийской империи. В то время принцесса отказывалась верить ему, хотя теперь понимала, что все было правдой. Все до последнего слова.

Коринн Акаран вышла из хижины другим человеком. Не было больше наивной девочки, верившей в чистоту и порядочность людей. Коринн поклялась, что никто и никогда больше не поймает ее в ловушку. Она никому не будет доверять. Она никогда не будет любить. Ни один человек не убедит ее в своей доброте. Коринн многое узнала об истинной сущности мира и дала себе слово, что найдет способ выжить в нем.

Через два месяца после похищения Ларкен передал принцессу в руки Хэниша Мейна, тем самым обеспечив себе привилегированное положение в новой империи. А Коринн оказалась при мейнском дворе, где и жила по сей день – вот уже девять лет.

На обратном пути она не проронила ни слова. Женщины вернулись во дворец через боковые ворота. Светловолосые охранники со смехом предложили им назвать пароль. Они шутили и весело болтали с девушками, но Коринн терпеть не могла эти игры. Принцесса еще больше расстроилась, узнав, что за воротами ожидает посланник Хэниша Мейна. Он сообщил, что Хэниш желает видеть ее нынче вечером. Коринн мысленно застонала. Она собралась было ответить, что больна и хочет уединиться в своих покоях, но тут ощутила на себе взгляды девушек – восхищенные, завистливые и любопытствующие. Ладно. Не имеет значения, что она хотела сказать. Коринн молча выслушала посланника и равнодушно пожала плечами.

Стоя в коридоре перед дверью в покои, которые принадлежали когда-то ее отцу, Коринн попыталась успокоиться. Пусть румянец сойдет со щек, сердцебиение вернется к нормальному ритму, а лицо станет холодным и бесстрастным. Хэниш Мейн вызывал у нее странное чувство, от которого Коринн всеми силами старалась избавиться. В этом ей обычно помогали воспоминания об их первой встрече. Тогда Коринн называла имя Игалдана, сказав, что принц не допустит ее пленения. В ответ Хэниш ухмыльнулся.

– Игалдан? Ошенийский щенок? Так вот о ком вы думаете? Ладно, я понимаю, он был видный парень. Да еще, кажется, поэт. Ну так знайте, что он загубил свою армию на поле боя. Они все погибли… довольно поганой смертью. Игалдан, дорогая принцесса, покрыл свое имя позором. Впрочем, если желаете, можете помнить его таким, каким он вам больше нравится. Вы, акацийцы, умеете притворяться.