Текст книги "Кровавое заклятие"

Автор книги: Дэвид Дархэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 46 страниц)

Глава 18

Аливер оделся с военной строгостью. Хотя принц был в комнате один, он тщательно расправил все складки на парадном камзоле, как будто за каждым его движением следили старшие, готовые придраться к любой мелочи. Было сумрачно и холодно, поскольку Аливер задул почти все лампы и открыл большое полукруглое окно. Ему предстояло присутствовать на встрече с королевскими советниками – экстренном совещании, собранном из-за покушения на короля. Покушение, убеждал себя Аливер. Всего лишь покушение. Неудавшаяся попытка. За два дня, прошедших со времени нападения, Аливера так и не пустили к королю, но Таддеус уверял, что король жив и борется со смертью. Теперь, сказал канцлер, все в руках лекарей… Какая нелепица! Неужели жизнь Леодана Акарана и судьба империи могут зависеть от горстки людишек – одного с ножом и нескольких с настоями и эликсирами?..

Нельзя сказать, чтобы принца никогда не предупреждали о такой возможности, но до сих пор теоретические обсуждения правил наследования казались абстрактными и далекими от жизни. Аливер не ожидал, что придется применить их на практике так скоро. Его наставник Ясон однажды сказал, что самое опасное время для принца – дни и недели перед коронацией. Случалось, рассказывал он, что принцы погибали от рук самых доверенных советников, друзей или даже собственных детей, полагавших, что корона будет им к лицу. Аливер, разумеется, отверг мысль, что такое предательство может настичь Акаранов. Однако Ясон имел ответ и на это:

– История учит нас, что власть одной династии не может продолжаться вечно. Не важно, как она сильна и как жестко контролирует свои владения. Возможно, конечно, что вы, Акараны, переписали правила, и история зря пытается уловить вас в свои сети…

Ясон сказал это с поклоном, будто бы шутя, добродушно – как он всегда делал, когда говорил что-то неприятное для принца. Однако сейчас Аливер углядел в слогах наставника какой-то мрачный намек, и им овладело неприятное предчувствие.

Резкий стук в дверь застал принца врасплох. Вошел паж, держа на ладонях меч, что носил имя Королевский Долг. Аливер хорошо знал этот клинок. Именно им в древние времена Эдифус сражался при Карни. Черное пятно на обмотанной кожей рукояти по преданию было кровью самого короля. Во время поединка с вождем племени Эдифус споткнулся, едва не выронил меч и выжил лишь потому, что схватился за клинок противника голой рукой. Острое лезвие разрезало ему ладонь и пальцы. Этот прием позже был модифицирован и включен в Форму в виде блокирующего движения, когда следовало оттолкнуть плоскую часть меча противника тыльной стороной кисти. Леодан носил Королевский Долг лишь в редких случаях, когда того требовали традиции. Обычно меч лежал на постаменте в покоях отца, и Аливер частенько любовался им. Сейчас он провел пальцами по грубой, шершавой коже рукояти и обхватил ее пальцами, надеясь, что меч идеально ляжет в ладонь. Взявшись одной рукой за рукоять, а второй за ножны, Аливер движением запястья сломал печать и выдвинул клинок. Впоследствии он не мог сказать с точностью, что произошло на самом деле, но в тот момент ему почудилось, что меч закричал. И это был не крик радости: в нем слышались горе и боль. Аливеру померещилось, что комната наполняется призраками, готовыми материализоваться и обрушить на него свою ярость. Он поступил неправильно, тронул вещь, которую не следовало трогать – вещь, не принадлежавшую ему и не для него предназначенную.

Паж застегнул пояс с мечом на талии принца. Оружие будет при нем до тех пор, пока отец не поправится и не заберет его. Аливер старался носить меч с достоинством, не обращая внимания на то, что он болтался туда-сюда и бил о бедро при каждом шаге. Подумать только: еще несколько дней назад Аливер считал великой честью сидеть среди генералов и сановников! Мог ли он ожидать, что займет место в Совете до своего семнадцатого дня рождения? Чувство вины сидело в нем, словно камень с острыми краями. Аливер видел, как убийца ударил отца в грудь – и ничего, ничегошеньки не сделал. Этот злодей назвал отца тираном. Тираном! С какой стати? Принц знал, что подлые, коварные люди извращают суть вещей, приспосабливая их под свои цели. Им нельзя верить, никогда и ни в чем. И все же… убийца произнес это слово с непоколебимой уверенностью, перед лицом столь многих людей… Аливер был возмущен. Да что там, он просто кипел от ярости!

Ах, если бы только можно было вернуть тот момент! Он бы схватил негодяя за горло… Почему он не сделал этого? Тогда, на банкете, Аливер только и мог, что кричать. Остановите его! Кто-нибудь, остановите его. Снова и снова. А ведь нужно было отпихнуть стражу, перепрыгнуть через стол, и… Столько всего можно было бы сделать. Совершить славный поступок… Сотни раз принц прокручивал в голове эту сцену во всех возможных вариантах и лишь больше мрачнел. Аливер уверился в мысли, что отец пострадал по его вине.

По сравнению с огромными роскошными помещениями, присущими акацийскому архитектурному стилю, Зал Совета казался крохотной тесной комнатушкой, где едва помещался овальный стол из полированного гранита. Вокруг расположились советники Леодана. Свет проникал сквозь единственное розеточное окно на южной стене. Лучи падали таким образом, чтобы освещать центр стола и лица сидящих за ним людей. Все остальное было погружено во мрак, и из-за этого резкого контраста Аливеру пришло на ум, что зал больше похож на комнату для допросов.

Дождавшись, когда глаза привыкнут к свету, принц занял место в кресле отца. Аливер не знал, должен ли он объявить о начале совета. Он обвел взглядом странно незнакомые, искаженные игрой света лица советников. Некоторые смотрели на принца, другие прятали глаза… Не живые люди, а каменные истуканы. Как прикажете начинать такое собрание?

Впрочем, принцу и не пришлось этого делать. Первым заговорил Таддеус Клегг. Он произнес имена пяти первых акацийских королей и напомнил собравшимся, что они принимают участие в решении крайне важных вопросов. Древние короли Акции – суть, источник мудрости и образец для подражания. Сейчас, когда на королевство обрушилась беда, советникам должно помнить о них и следовать их заветам, принимая решения.

– Прежде чем мы обратимся к темам сегодняшнего совета, я думаю, стоит рассказать, как дела у короля. Полагаю, все вы хотите знать. – По залу пронеслись шепотки. – Я могу передать вам лишь то, что мне сказали лекари. В данный момент король жив. Если он умрет, лекари явятся и сообщат нам незамедлительно. Они предполагают, что король отравлен. По всей вероятности, у убийцы был кинжал илахов, древнего ордена мейнских убийц. Насколько я знаю, почти все они были уничтожены Эдифусом и объявлены вне закона. Однако вполне возможно, что их смертельный яд сохранился до сих пор… и теперь высасывает жизнь из нашего государя, – Канцлер бросил мимолетный взгляд на Аливера и отвел глаза. – Лекари делают все, что в их силах, – продолжал он. – Может быть, король выживет. Однако мы должны быть готовы к любому исходу. Сегодня принц Аливер сидит на месте короля. Я прошу принять его как вашего повелителя, даже если вы молитесь, чтобы он как можно скорее уступил кресло отцу.

Аливер с некоторым усилием посмотрел вокруг и попытался ответить на обращенные к нему благожелательные слова, но тут же спустил глаза и только слушал молча, глядя в стол. Так же, разглядывая гранитную столешницу, он выслушал и доклад секретаря канцлера. На острове едва ли мог оказаться человек, способный подтвердить личность убийцы, сказал он, но по счастью нам повезло. На Акации нашелся чиновник, который прожил год в Катгергене, инспектируя дела сатрапии. Он подтвердил, что этот человек действительно Тасрен Мейн. Впрочем, некие сомнения остались до сих пор. Мы направили голубя в Алесию, и тамошние представители Мейна прислали ответ, утверждая, что убийца никак не мог оказаться Тасреном. Они клянутся, что если и имел место какой-то заговор, то Мейн не имеет к нему отношения. Они готовы явиться ко двору и лично уверить нас в своей невиновности. С другой стороны, настораживает тот факт, что мейнцы, жившие на Акации, исчезли в неизвестном направлении. Гурнал и его родственники сбежали; в их доме обнаружены тела убитых слуг. Если Мейн ни при чем, как тогда это объяснить?

Выслушав доклад секретаря, Джулиан, один из советников короля, проговорил:

– У нас недостаточно сведений, чтобы предпринимать какие-либо действия…

Несколько возмущенных голосов наперебой указали ему, что действий пока никто и не предложил. Джулиан невозмутимо продолжал:

– Хэниш Мейн посылает брата на смерть… какой в этом смысл? Начать войну, которую он не сможет выиграть? Нелепо. Хэниш – мальчишка. Я видел его на зимнем празднике пару лет назад. Отрастил кой-какую бороденку на щеках, пытаясь выглядеть старше, но он еще щенок.

В разговор вступил Рилос – командующий акацийскими вооруженными силами. Человек, которому, насколько знал Аливер, король доверял.

– Хэниш уже не мальчишка, – заметил Рилос. – Насколько я знаю, ему сейчас двадцать девять.

Джулиан мельком взглянул на Аливера и обернулся к генералу.

– Если заговор устроил Хэниш, то возникает вопрос: зачем? Чего он хочет добиться?

– Этого мы не знаем, – сказал Чейлс, еще один пожилой офицер. – Джулиан, ваше великодушие общеизвестно, но не все люди столь же благородны.

– А мальчишки зачастую просто глупы, – прибавил Рилос. – Полны гордыни. Безрассудства…

Джулиан хотел было ответить, когда вступил Таддеус:

– Все мы здесь достаточно разумны, чтобы не называть день ночью, – сказал он. – Нужно учитывать любые возможности, и вопрос Джулиана правомерен. Не исключено, что Хэниш Мейн действительно ни при чем. Не исключено… однако я знаю, что главный подозреваемый обычно и есть виновник. Мейнцы – древний народ. Древний народ имеет длинную память. Может быть, Хэниш полагает, что действует от имени праотцов. Он выражает волю предков, а те жаждут акацийской крови, и чем дальше – тем больше. Во всяком случае, так полагают мейнцы, и они не откажутся от своих суеверий.

– Все народы имеют историю, – сказал Рилос. – Некоторые из нас помнят об этом, а некоторые – нет. Иные могут назвать имя своего прадеда, а иные не могут. Но древняя кровь по-прежнему бежит в наших жилах. Время – не оправдание для предательства.

В зале повисла тишина. Казалось, советники колеблются, и Аливер решился заговорить.

– Мы ходим вокруг да около вместо того, чтобы посмотреть в лицо фактам, – начал он. – Разве кто-нибудь сомневается, что тот человек… убийца… что он из народа мейн? Он чисто говорил на их языке. Он назвал свое имя. Разве этого мало? – Тишина была ответом принцу. Казалось, все изумились речам юноши и не знали, как ответить. – Какой смысл смотреть в ночное небо и думать, не спрятан ли солнечный свет за облаками? Мы знаем, кто виноват. Мейнец ранил моего отца! Мы должны воздать им сторицей.

– Вы совершенно правы, принц, – сказал Таддеус. – Именно поэтому мы здесь собрались. Нужно понять, как именно мы ответим Мейну. У наместников может быть собственное мнение на сей счет, но они все равно будут ожидать от нас руководящих указаний и одобрения своих действий.

– Стало быть, надо разработать план атаки? – спросил Аливер, обретая уверенность от собственной удали. – Как скоро наша армия сможет оказаться у ворот Тахалиана?

Таддеус переадресовал вопрос Карверу – единственному капитану марахов на острове. Карвер был самым молодым из собравшихся в зале советников – лишь немного за тридцать. Этот человек родился под счастливой звездой. Он был отпрыском древнего рода, потомственным военным. Таланты и амбиции быстро вознесли его на самый верх. Несколько лет назад он добровольно вызвался возглавить войска, посланные для подавления мятежа в Кендовии. В последнее время боевые действия в империи были редкостью, и Аливер полагал, что опасность мятежа сильно преувеличили. Как бы там ни было, Карвер командовал настоящими солдатами в настоящем сражении. Немногие из ныне живущих акацийцев могли этим похвастаться. Однако слова Карвера отнюдь не привели Аливера в восторг.

Не следует торопиться, заявил марах. Нужно принять в расчет боевые силы Мейна, а также учесть, что противник дислоцируется в труднодоступном регионе. Вдобавок между Мейном и Акацией располагаются территории со сложным ландшафтом. Акацийские войска в настоящий момент рассеяны по большой территории. Это позволяет империи контролировать провинции, но для военной кампании потребуется реорганизация и переброска армий. Можно начать стягивание отрядов из провинций к центру, а также объявить новый призыв. Таким образом, Акация сможет сосредоточить необходимое количество войск в районе Алесии в начале весны. Если Ошения окажет содействие, есть шанс, что войска удастся выдвинуть на позиции в область ущелья Градтика ко дню весеннего равноденствия. Наступательная операция начнется не ранее, чем через месяц после развертывания сил возле ущелья. Вдобавок она будет происходить в сложных условиях весенней распутицы и разлива рек. Не говоря уже о насекомых…

– Насекомых?! – взвился Аливер. – Вы с ума сошли! Мейнский убийца ранил моего отца, а вы толкуете про насекомых?!

Карвер нахмурился – так, что его густые брови сошлись к переносице.

– Милорд, вы когда-нибудь видели крошечных мошек, которых полно в Мейне весной? Их там целые тучи, такие огромные, что человек может задохнуться, просто глубоко вдохнув. Вдобавок они кусаются. Случалось, люди умирали от потери крови. А хуже всего, что они разносят заразу – лихорадку, чуму… Планируя военную кампанию, нужно учитывать очень много факторов. На войне есть масса способов погубить солдата и помимо вражеского меча. Мухи, мой принц, один из них. Возможно, передовые отряды, знакомые с зимними условиями Мейна, могли бы начать движение раньше – прежде чем оттепель разбудит паразитов. Однако, учитывая исчезновение генерала Алайна, я не советовал бы этого делать.

Аливер недоуменно покачал головой. Он не ожидал услышать такую отповедь из уст бравого офицера. Его всегда учили мыслить категориями наступательной войны – ведь армия Акации многократно превосходила силы любой из провинций. Принц хотел спросить, что стряслось с генералом Алайном, но постеснялся: он видел, что все остальные и так знают, о чем речь. Подумав, Аливер сказал:

– Солдаты Мейна не превосходят числом двадцати тысяч, и десять из них – у нас на службе, разбросанные по всей империи. Таков был приказ. Итак, я спрашиваю: сколько времени нам нужно, чтобы собрать армию, способную побить десять тысяч человек? Вряд ли это непосильная задача.

Карвер пробормотал, что количество мейнского населения никому точно не известно. Их численность постоянно колеблется в таких пределах, что невозможно верить ни одному официальному источнику.

– Армию, потребную для войны с Мейном, удастся собрать только к лету. До той поры карательная операция вряд ли возможна… Если Хэниш выбирал время так, чтобы мы не ударили в ответ немедленно, то он выбрал правильно. Вдобавок надо учитывать национальные особенности мейнцев. Для них убийство – нечто само собой разумеющееся. Слабые, болезненные дети подлежат смерти. Таким образом, с каждым поколением они становятся все сильнее. Мейнцы научились выживать в самых суровых условиях. Любой их мужчина – воин. У них много секретов, о которых нам ничего неизвестно. За жизнь каждого мейнца мы заплатим дорогую цену…

Слова Карвера были встречены одобрительным бормотанием. Один из советников сказал, что, по слухам, Хэниш втайне тренирует армию где-то в северной глуши. Другой покивал: он тоже слыхивал. Джулиан неодобрительно пожал плечами, словно говоря, что здесь не место досужим домыслам, однако промолчал.

– Хэниш Мейн хорош в мазерете, – сказал Карвер. – Это танец-поединок, который любят мейнцы. Если нападение на короля – его рук дело, то он словно бы кинул кинжал в лицо империи. Хэниш хочет свалить нас с ног, выбить из равновесия. Надо признать, что в какой-то мере он преуспел.

– И сдается мне, следующий удар не заставит себя ждать, – прибавил Чейлс.

Рилос кивнул.

– У мейнцев есть очень интересное верование. Они якобы общаются со своими мертвыми предками. И эти предки, мне рассказывали, хорошо умеют убеждать. Такая религия опасна, когда она толкает людей к агрессивным действиям.

Аливер посмотрел на генерала. Да что такое с ними со всеми? Нападение на отца они считают обычным тактическим ходом в какой-то политической игре. Танцы? Разговоры с мертвыми? Что за чушь?!

– Вы что, раздумываете, как бы половчее сдать врагам империю моего отца? – рявкнул Аливер. – Будьте вы прокляты, если не предложите ни одного смелого решения!

– Мой дорогой принц… – сказал Таддеус, слегка поморщившись – словно он предпочитал, чтобы эта дискуссия происходила между ними с глазу на глаз. – Не надо нас проклинать. На самом деле никто не сомневается, что Акация в безопасности. Советники просто хотят донести до вас, что ситуация довольно мрачная…

– Знаю! – отрезал Аливер. – Я видел, что стало с отцом. Расскажите мне все, что вам известно. И главный вопрос – я повторю его еще раз: как мы накажем Хэниша Мейна? Вот что нужно сделать в первую очередь. Мы должны лишь решить, когда и как. Вам понятно?

Советники согласно покивали, но до конца совещания Аливер спрашивал себя, мудро ли он поступил, подняв крик. Он ушел из зала в растерянности и недоумении. Голова пухла от идей, которые стремительно сменяли друг друга. Будущее было покрыто мраком. Аливер сам себе казался мальчишкой, потерпевшим кораблекрушение; он плыл в бурном море, цепляясь за один из обломков, отданных на волю волн.

Глава 19

Таддеус стоял у постели Леодана – у постели своего давнего друга, и сердце его сжималось от боли и тоски. Более всего поразило канцлера лицо короля. Оно было мертвенно-бледным и неподвижным. Леодан выглядел невероятно старым, уставшим от жизни, безразличным ко всему, что происходит вокруг. Впрочем, назвать его лицо бледным, значит, сказать лишь половину правды. Оно было белым как пудра, жизнь будто вытекла из-под восковой кожи. Неожиданно для себя Таддеус подумал, что так мог выглядеть сам Эдифус на смертном одре. И кончина Леодана – равно как смерть первого короля много веков тому назад – могла означать огромные перемены в окружающем мире.

Более всего на свете Таддеусу хотелось упасть на колени и зарыдать – признаваясь во всем и все отрицая. В каком-то смысле и то, и другое было бы правдой. Как-никак, канцлер приложил руку к покушению. Он поверил письму, которое послал ему Хэниш Мейн. Таддеус ни на миг не усомнился, что Гридулан повинен во всех преступлениях, названных Хэнишем. Он возненавидел сына за грехи отца. Он желал наказать его. Мечтал, чтобы Акараны страдали, чтобы их империя была повержена в хаос. Иногда, глядя на короля, погруженного в наркотический транс, Таддеус воображал, как он кладет ладони на горло Леодана и медленно, по капле, выдавливает из него жизнь. Физически это было нетрудно, но фантазии остались фантазиями – канцлер так и не тронул короля. Зато зарезал несчастную посланницу. Таддеус не планировал убийства заранее. Он даже не слишком хорошо понимал, зачем это сделал. Той ночью он принял решение внезапно, почти не думая. Женщина принесла весть об угрозе Акаранам. Таддеус хотел, чтобы эти угрозы воплотились в жизнь, и потому посланнице пришлось умереть. Леодана, однако, Таддеус тронуть не посмел: попросту струсил и, как истинный трус, совершил убийство чужими руками. Не он ли просил Хэниша Мейна наказать короля за его прегрешения? Так почему же теперь, когда мейнец преуспел, у него так паскудно на душе?..

Занимаясь тысячами дел, которые ситуация требовала в эти дни от верного канцлера, Таддеус не мог отделаться от картин, вновь и вновь вспыхивавших в его памяти, – ошеломленное лицо Леодана, алые пятна на его груди, скрюченные пальцы, стиснувшие плечо ошенийского принца, разинутый в ужасе рот… Равно не мог он отделаться и от воспоминаний об убийце, кто стоял посреди зала, с бесстыдной откровенностью называя свое имя. Таддеус слышал мейнские слова, срывающиеся с губ мужчины, и ему нетрудно было понять их значение. Он увидел, как этот человек перерезал себе горло, как кровь хлынула фонтаном. Лицо убийцы излучало спокойствие и уверенность – ни колебания, ни страха перед неминуемым концом. Тасрен Мейн смотрел на толпу, словно был истинным пророком неизвестного бога, а все вокруг – жалкими невеждами, обреченными на вечное проклятие…

Король чуть слышно застонал и открыл глаза. Таддеус схватил друга за руку, прошептал его имя. Леодан обернулся, но в его глазах не было удивления, которое ожидал увидеть Таддеус. Язык в приоткрытом рту был белым, сухим, раздутым и неповоротливым. Едва ли король мог говорить. Это был один из симптомов отравления – верный признак того, что Леодан доживает последние часы. Однако тело еще не отказало ему. Король подвигал руками – сперва неуверенно, потом все более настойчиво. Таддеус сообразил, что он требует пергамент, чернила и перо. Таддеус подал письменные принадлежности и немного приподнял подушки, чтобы Леодан мог сесть. Повернув руку короля в положение, удобное для письма, Таддеус смотрел на пергамент, ожидая, когда же перо начнет двигаться… Рука слушалась плохо, буквы выходили неровными, перекошенными, слепленными одна с другой. Долгое время шорох пера по сухому пергаменту был единственным звуком в комнате. Таддеус гадал, теребя мочку уха, что король может ему писать, и в голове возникали самые невероятные идеи. Обвинения? Проклятия? Таддеус задумался, как бы он отреагировал, если бы этот умирающий человек на самом деле обвинил его в злодеянии. Достанет ли ему гнева и обиды, чтобы бросить обвинение в ответ? Канцлер прислушался к себе и понял, что не ощущает ни того ни другого.

Прошло немало времени, прежде чем Леодан закончил писать. На его лице отразилось глубочайшее удовлетворение, и он поднял пергамент, показывая канцлеру текст. Послание гласило: «Скажи детям, что их история написана только наполовину. Пусть они допишут ее до конца и поместят подле самых великих преданий. Скажи им. Их история стоит рядом с величайшей легендой, какую только знал мир».

Таддеус, кивнул.

– Конечно, сир.

Леодан приписал: «Сделай. Обязательно».

– Что я должен сделать? – спросил Таддеус. Огромное облегчение снизошло на него, и канцлер не сумел этого скрыть. – Скажи – и я исполню. – Он сообразил, что ляпнул глупость и устыдился. Тронув короля за руку, Таддеус жестом показал, что имел в виду «напиши». Напиши – и все будет исполнено.

Леодан долго скрипел пером по пергаменту, все менее обращая внимание на красоту букв. Канцлер обошел кровать, заглядывая товарищу через плечо и читая слова по мере того, как они появлялись. Он понял, о чем просит Леодан, еще до того, как тот закончил писать. Король напоминал о политическом курсе, который следовало провести в жизнь как можно скорее, прямо сейчас – коль скоро он вынужден умереть, прежде чем дети станут достаточно взрослыми, чтобы управиться с изменившимся положением в мире. Леодан вручил канцлеру план радикального переустройства империи. Все детали были известны лишь ему одному. Таддеус с изумлением вспомнил, что они когда-то говорили об этих вещах. В тот момент план казался канцлеру умозрительной конструкцией, фантазией, не имеющей ничего общего с реальной жизнью. Очередной припадок королевского сумасбродства. Однако, похоже, фантазия плотно засела в мозгу Леодана.

– Вряд ли нам это понадобится, – мягко сказал Таддеус, опустив ладонь на руку короля. – Мы многого не знаем, Леодан. Возможно, ты еще поправишься. Нападение могло быть делом рук одного сумасшедшего. А твой план… таит в себе опасность. Ты можешь поставить под угрозу своих детей – вместо того, чтобы защитить их. Когда мы обсуждали его, я не думал, что ты всерьез…

Король отпихнул руку канцлера. Сделав над собой огромное усилие, от которого лицо превратилось в гротескную маску с выпученными глазами, трясущимися щеками и отвисшей челюстью, Леодан ухитрился выговорить:

– Сделай… это.

Он повторил фразу несколько раз, пока язык окончательно не отказал ему и слова не превратились в нечленораздельное шипение.

Таким приказом невозможно пренебречь. Таддеус кивнул, и Леодан мгновенно успокоился. Он вздохнул и тяжело откинулся на подушки, более не пытаясь говорить, однако не сводил с Таддеуса пристального взгляда. Канцлеру хотелось отвернуться, но тут он понял, что в глазах короля нет упрека. Леодан словно просил не забывать чудесные времена их юности, мечты и надежды. Таддеус внезапно осознал, что приближение смерти не пугает Леодана; казалось, он даже находил в этом что-то приятное для себя. Он наконец мог скинуть бремя власти и предоставить детям бороться с несправедливостями, которые не осмелился уничтожить сам. Дело будет трудное и опасное, и все же Леодан просил канцлера направить детей на этот путь. Сам он более не имел выбора, часы жизни сочтены. И теперь судьбы империи более не его забота. Он сделал все, что мог, чтобы его мечты стали явью – поручил канцлеру помочь детям в деле переустройства мира.

Король написал еще один короткий приказ. «Собери детей, а потом…» Таддеусу не надо было спрашивать, кого имеет в виду Леодан. Он все знал сам.

Канцлер встретился с принцами и принцессами полчаса спустя. Ему было ужасно холодно, хотя дворец прекрасно отапливался. Впрочем, Таддеус понимал, что температура воздуха здесь ни при чем, и холод у него внутри. Он стоял, привалившись спиной к закрытой двери королевских покоев и скрестив руки на груди, дабы скрыть малейшую предательскую дрожь. Глядя на четыре юных лица, обращенных к нему, канцлер порадовался, что выбрал такую позу. Он ведь и впрямь был этим детям почти как отец. Как они хороши! Аливер… Кровь Тинадина, он стоял, горделиво выпрямившись, стройный, подтянутый, легкий. В нем жили упрямое спокойствие, серьезность и отвага. Красавица Коринн… Сейчас ее кожа поблекла и покрыта пятнами. Обычно хорошенькое лицо стало почти отталкивающим, но чувствовалось что-то трогательное в ее беззащитности и душевной обнаженности. Глаза Мэны печальны. Она стоит, опустив голову, и выглядит старше своих лет. Спокойная и рассудительная, девочка, казалось, знает, зачем их позвали. А Дариэл смотрит по сторонам широко распахнутыми глазенками и дрожит, как мышонок… Совладав с эмоциями, Таддеус заговорил:

– Король хочет вас видеть. Пожалуйста, не утомляйте его. Сейчас он может общаться только одним доступным ему способом. Не требуйте больше, чем он может дать. Ваш отец очень плох… – Таддеус не знал, сколько он имеет право сказать, что следует сообщить детям, а о чем надо умолчать. Он хотел объяснить им истинное положение дел, но не мог заставить себя выговорить нужные слова. – Вы готовы? – наконец спросил он.

Глупый вопрос. Таддеус смотрел в детские лица и понимал с болезненной ясностью, что они отнюдь не готовы к зрелищу, которое их ожидает. Не готовы принять как данность, что отец уходит… Канцлер отвернулся и рывком распахнул дверь, а потом отступил в сторону, освобождая дорогу. Он закрыл дверь за их спинами и двинулся прочь, стараясь не думать о том, что происходит в комнате – между детьми и их отцом.

Помощники канцлера ждали внизу. Он ушел к себе, оставив дверь открытой, чтобы не пропустить момент, когда дети будут уходить. Одного из помощников канцлер отправил с наказом приготовить королю трубку миста. Он поклонился и вышел, но Таддеус успел заметить, что на его лице мелькнуло удивление, чуть ли не презрение. Канцлер не сделал ему замечания: молодой человек был в чем-то прав. Если владыка империи приближается к смерти, разве не нужно ему оставаться в ясном сознании до самого конца? Многое в королевстве неладно, многие дела требуют королевского внимания. Разве не должен правитель даже последний свой вздох сделать на благо государства?.. Какая несусветная глупость, подумал Таддеус. Ну и, разумеется, в официальной записи о кончине короля не будет никаких упоминаний о наркотиках. Как и всегда, впрочем.

Таддеус постоял перед камином, поворошил кочергой дрова, хотя они горели ярко и ровно. Дайте же старому человеку то, что ему нужно, думал он. Отраду миста. Наркотик выполнял самые сокровенные желания человека, воплощал все его мечты. Леодан не курил мист до смерти Алиры, но, неутешный в своем горе, пристрастился к нему. Так было с миллионами людей во всех уголках империи. Рабы на рудниках Киднабана; родители, чьих детей отдали за море по договору Квоты; нищие в трущобах Алесии; купцы, которые возили товары по грозному морю; солдаты, годами служившие вдалеке от дома; рабочие, проводившие дни в нелегком монотонном труде, – все они зависели от этого целительного бальзама. Все усвоили, что наркотик дарит им отдохновение от забот и погружает в мир сладких грез. Король в этом смысле ничем не отличался от своих подданных.

В мире иллюзий, созданных мистом, Леодан проводил время с покойной женой. Однажды он признался в этом Таддеусу. Возлюбленная ждала его за гранью сознания, встречала его. В ее глазах были сочувствие и понимание; Алира не одобряла злодеяний Леодана, но все равно любила его. Взявшись за руки, они шли по своей прежней жизни, перемещаясь от одной чудесной минуты к другой. Свадьба. Моменты близости. Рождение детей – каждого из четверых, ниспосланных им Дающим. Мгновения счастья… Изумительно, говорил Леодан, видеть все эти мелкие, крошечные детали. Он смотрел на Алиру, разглядывал черты ее лица, жесты, движения, слышал ее голос. И каждый раз словно совершал новое маленькое открытие. Удивительно – он так сильно любил ее и все-таки позабыл множество маленьких подробностей, которые теперь узнавал заново. Великое счастье и наслаждение ожидали Леодана за гранью миста. Он вновь испытывал все, что они с Алирой пережили вместе.

Жизнь, думал Таддеус, должна казаться бледной тенью реальности по сравнению с таким блаженством. Затем он вспомнил о детях. По крайней мере Леодан имел детей – счастье, в котором отказано Таддеусу. Королю не приходилось жить под бременем знания, что его любовь убило предательство. После смерти Дорлинг Таддеуса часто спрашивали, почему он не женится вновь и не заведет детей. Он всегда пожимал плечами и выдумывал какую-нибудь отговорку, ни разу не сказав правды. А правда заключалась в том, что он боялся стать причиной новых смертей. Может быть, он всю жизнь подспудно знал, что его любимые были убиты, и причиной тому стали амбиции молодого канцлера.

Проклятие! Таддеус резко толкнул поленья в огне. Он злился на себя – злился за то, что не в силах контролировать свои мысли. Они точно клубки гадюк извивались в голове. Жадная змея, бесконечно пожирающая собственный хвост… Канцлер поставил кочергу на место и глянул на записку короля. Кое-как накорябанные слова, кривые, неровные строки, почерк, лишь отдаленно напоминающий руку Леодана. Если б документ попался в руки кому-то другому, он бы ни в жизнь не поверил, что это писал сам король. Да и мало кто поймет суть его распоряжений. Только Таддеус и Леодан знали о плане. Они обсуждали его несколько лет назад, как некоторый умозрительный конструкт. Таддеус потягивал вино, король погружался в забытье миста. Кто мог подумать, что теперь все это могло стать реальностью?.. Так или иначе, бумага не предназначена для чужих глаз. Она принадлежала Таддеусу. Король вверил ему свою заветную мечту – не подозревая, что отдает ее в руки величайшего предателя…