Текст книги "Хроники Тамула"

Автор книги: Дэвид Эддингс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 69 (всего у книги 98 страниц)

«Не тревожься, ежели сие произойдет, Анакха. Никогда не покорюсь я Киргону, даже подвергнув опасности свою дочь, коя любима мною так же сильно, как любимо тобою твое дитя. Пусть утешит тебя то, что не допущу я, дабы дитя мое – и твое, и весь человеческий род оказались под пятой Киргона либо, что еще страшнее, Клааля. Присягаю тебе, что сего никогда не случится. Ежели выйдет так, что дело наше будет проиграно, даю тебе твердое свое слово, что скорее уничтожу и дочь свою, и все, что существует на лоне ее, лишь бы избегнуть такого злосчастья».

«И это должно меня утешить?!»

ГЛАВА 5

Она устала, и эта усталость была непрерывной, неотступной, грозившей порой перейти за грань полного истощения, да еще были грязь и сырость – такие же неотступные. Одежда ее изорвалась, превратилась в тряпье, на волосы нельзя было смотреть без содрогания. Впрочем, все это было неважно. Она с готовностью принимала любые неудобства и унижения, только бы безумец, который похитил их, не мучил перепуганную до полусмерти Алиэн.

То, что Скарпа безумен, она осознала не сразу. С первой минуты, когда она увидела его, она поняла, что он одержим и безжалостен, но безумие его проявлялось все отчетливей и отчетливей в тянувшиеся бесконечно дни ее плена.

Он был жесток, но Элане и прежде доводилось встречать жестоких людей. После того как ее и Алиэн прогнали сырыми туннелями под улицами Материона к окрестностям города, их грубо зашвырнули в седла уже дожидавшихся коней, крепко привязали к седлам и буквально сломя голову поволокли по дороге, ведущей к порту Микки на юго-западном берегу полуострова, в семидесяти пяти лигах от столицы. Ни один человек в своем уме не станет дурно обращаться с животными, от которых зависит успех его предприятия. Это было первое свидетельство безумия Скарпы. Он гнал коней, безжалостно нахлестывая их плетью, покуда бедные животные не начали шататься от измождения, и единственными словами, которые можно было от него услышать в эти ужасные четыре дня, были: «Быстрее! Быстрее!».

Элана содрогнулась, вспомнив ужас этой бесконечной скачки. Они…

Ее конь оступился на грязной раскисшей тропке, и ее рывком бросило вперед, вернув к реальности. Веревка, которой ее запястья были туго привязаны к луке седла, врезалась в кожу, и снова потекла кровь. Элана попыталась сесть поудобнее, чтобы тугие веревки не бередили уже кровоточащие раны.

– Что ты делаешь? – крикнул Скарпа. Его хриплый голос сразу сорвался на визг. Скарпа почти всегда визжал, когда говорил с ней.

– Я только хочу, чтобы веревки не так сильно врезались в запястья, лорд Скарпа, – смиренно ответила Элана. В самом начале ее плена ей было велено обращаться к нему именно так, и она очень скоро обнаружила, что иное обращение приводит к измывательствам над Алиэн и лишению пищи и воды.

– Тебе и не должно быть удобно, женщина! – бешено рявкнул он. – Ты должна подчиняться! Я отлично вижу, чем ты там занята! Если не. прекратишь ослаблять веревки, я свяжу тебя проволокой! – Он выкатил глаза, и Элана в который раз заметила странный синеватый оттенок его белков и необычайно расширенные зрачки.

– Хорошо, лорд Скарпа, – проговорила она самым покорным тоном, на какой была способна.

Скарпа ожег ее свирепым взглядом. Лицо его выражало сильнейшее подозрение, и налитые безумием глаза жадно искали повода наказать либо унизить пленниц.

Элана опустила взгляд, уставясь на разбитую, едва заметную тропу, которая, извиваясь, уходила все глубже и глубже в сырые, щедро перевитые лианами джунгли юго-восточного побережья Дарезии.

Судно, на которое они сели в порту Микки, было черным, с узкими обводами капером, построенным явно не для честных целей. Элану и Алиэн бесцеремонно втащили на палубу и заперли в тесной каюте, где была кромешная темнота и стояла затхлая вонь трюмной воды. Часа через два после отхода дверь открылась, и в каюту вошел Крегер в сопровождении двоих смуглых матросов, один из которых нес обед, а другой – две бадейки с горячей водой, мыло и охапку тряпья, что должно было заменить полотенца. Элана с трудом подавила желание расцеловать его.

– Мне и вправду очень жаль, что так вышло, Элана, – извиняющимся тоном проговорил Крегер, близоруко щурясь на нее, – но я совершенно ничего не могу поделать. Будь осторожна, когда говоришь со Скарпой. Ты, верно, уже заметила, что он не совсем в своем уме.

Он беспокойно огляделся, затем положил на грубо сколоченный стол охапку сальных свечей и вышел, заперев за собой дверь.

Плавание продолжалось пять дней, и вскоре после полуночи пятого дня судно достигло Анана, небольшого порта на краю джунглей, покрывавших юго-восточное побережье. Там ее и Алиэн втолкнули в закрытую повозку, на козлах которой сидел барон Парок с припухшими от вечного пьянства глазами. Когда их переправляли с корабля в повозку, Элана тайком изучала своих тюремщиков, отыскивая их слабое место. Крегер, хотя и пребывал вечно под хмельком, был чересчур хитер, а барона Парока, давнего союзника Скарпы, явно ничуть не беспокоило сумасшествие его дружка. Затем Элана холодно оценила Элрона. Она уже заметила, что хлыщеватый астелийский поэт изо всех сил старается не смотреть ей в глаза. Прилюдное якобы убийство Мелидиры явно пробудило в нем раскаяние. Элрон был позером, а не человеком действия, и уж несомненно не убийцей. Элана вспомнила, как при первой их встрече он явно гордился своими длинными локонами, и могла только гадать, каким образом Скарпа вынудил его обрить голову, чтобы сойти за одного из пелоев Кринга. Элана подумала, что такое жестокое обращение с поэтическими локонами Элрона наверняка вызвало в астелийце ненависть к своему предводителю. Элрон участвовал в этом деле с явной неохотой – и это делало его слабым звеном. Быть может, когда-нибудь она сумеет использовать это обстоятельство себе во благо.

Повозка доставила их с берега в большой дом на окраине Анана. Там Скарпа говорил с тощим стириком, чьи грубые, как бы незавершенные черты были типичными для его расы. Стирика звали Кеска, и, судя по выражению его глаз, он был давно и безнадежно проклят.

– Мне плевать на неудобства! – почти закричал однажды Скарпа на тощего стирика. – Время, Кеска, время! Делай что тебе говорят! Если мы останемся в живых, то и все остальное выдержим!

На следующее утро значение этого приказа проявилось во всей своей ужасающей реальности. Кеска явно был из стирикских магов-отступников, но, как видно, не из лучших. Он мог, тратя непомерно много усилий, сжимать мили, которые отделяли их от места назначения, но только по несколько миль за раз, и всякий раз это сжатие сопровождалось чудовищными мучениями. Казалось, неуклюжий чародей остатками своей силы рывком, наощупь швыряет их вперед, и всякий раз после такого мучительного и болезненного скачка Элана не могла понять, осталась ли она цела. Ей казалось, что все ее тело измолото и истерзано, однако она старалась, как могла, скрывать свою боль от Алиэн. Нежная большеглазая девушка плакала теперь почти непрерывно, терзаемая болью, страхом и их злосчастной участью.

Элана усилием мысли вернулась в настоящее и осторожно огляделась. Опять смеркалось. Пасмурное небо постепенно темнело, а значит, наступало время суток, которого больше всего страшилась Элана.

Скарпа с неприкрытым презрением взглянул на Кеску – стирик обмяк в седле, точно увядший цветок, явно на грани полного истощения.

– На сегодня достаточно, – объявил он. – Устройте лагерь и снимите женщин с лошадей. – Колючие глаза Скарпы заблестели, когда он в упор посмотрел на Элану. – Пора этой грязнуле, эленийской королеве, клянчить себе ужин. От души надеюсь, что на сей раз она будет убедительнее. Меня так печалит, когда приходится отказывать ей, потому что ее мольбы недостаточно искренни!

***

– Элана, – прошептал Крегер, тронув ее за плечо. Костер прогорел до углей, и Элана слышала похрапывание, доносившееся с другой стороны их наспех устроенного лагеря.

– Что? – отрывисто отозвалась она.

– Говори тише. – Крегер все еще был обряжен в пелойскую куртку из черной кожи, его обритая макушка уже обрастала короткими жесткими волосами, а от винного перегара, которым от него несло, можно было задохнуться. – Я ведь делаю тебе одолжение, так что не устраивай мне неприятностей. Думаю, ты уже поняла, что Скарпа совершенно безумен?

– В самом деле? – сардонически отозвалась она.

– Пожалуйста, не усложняй моей задачи. Похоже, я слегка промахнулся. Если бы я раньше сообразил, насколько спятил этот бастард-полукровка, я бы нипочем не взялся участвовать в этой нелепой истории.

– Что у тебя за странное пристрастие к сумасшедшим, Крегер?

Он пожал плечами.

– Врожденный недостаток, должно быть. Скарпа всерьез полагает, будто сумеет перехитрить своего отца – и даже Киргона. Сам он не верит, что Спархок отдаст за тебя Беллиом, но ему почти удалось убедить в этом остальных. Думаю, теперь ты понимаешь, как он относится к женщинам?

– Он показывает это даже слишком часто, – с горечью ответила она. – Может быть, он, по примеру барона Гарпарина, питает слабость к маленьким мальчикам?

– Скарпа не питает слабости ни к кому, кроме себя самого. Единственная его привязанность – он сам. Я видел, как он часами подстригает по волоску свою бороду – это дает ему возможность любоваться на себя в зеркале. У тебя еще не было случая оценить его замечательную персону во всей красе. Подробности этого путешествия отвлекают то, что у него заменяет рассудок. Погоди, вот доберемся до Натайоса, и ты увидишь, как он бесится. Мартэл и Энниас рядом с ним – воплощение здравого смысла. Я не смогу надолго задерживаться здесь, так что слушай внимательно. Скарпа верит, что Спархок возьмет с собой Беллиом, но не верит, что он станет менять камень на тебя. Напротив, Скарпа твердо убежден, что твой муж намеревается выяснить отношения с Киргоном, и втайне надеется, что в поединке они уничтожат друг друга.

– Глупец, у Спархока Беллиом, а Беллиом ест богов на завтрак.

– Я сюда не за тем пришел, чтобы спорить об этом. Может быть, Спархок победит, а может быть и нет. На самом деле это не важно. Важно то, во что верит Скарпа. Он убедил себя, что Спархок и Киргон будут биться до взаимного уничтожения, а потом Беллиом останется валяться бесхозным на земле – подбирай кто хочет.

– А как же Заласта?

– Сдается мне, что Скарпа не предполагает ко времени поединка оставить Заласту в живых. Скарпа с превеликой охотой приканчивает всех, кто стоит у него на пути.

– И он убьет собственного отца? Крегер пожал плечами.

– Узы крови ничего не значат для Скарпы. Когда он был моложе, он решил, что его мать и сводные сестры знают о нем много такого, о чем лучше не делиться с властями, а потому убил их всех. Впрочем, он и без того их ненавидел. Если Спархок и Киргон убьют друг друга, а Заласта каким-то образом не переживет празднований по этому поводу, Скарпа, скорее всего, останется единственным, кто сможет завладеть Беллиомом. В этих джунглях он собрал целое войско, и, когда у него в руках окажется Беллиом, он сможет воспользоваться этим войском. Он двинет его на Материон, захватит город и перебьет все правительство. Потом он объявит себя императором. Лично меня это не устраивает, так что умоляю тебя ради Бога – держи себя в руках. Для замыслов Скарпы ты не важна, зато необходима для замыслов Заласты – и моих. Если ты чем-то выведешь из себя Скарпу, он прикончит тебя так нее быстро, как велел Элрону прикончить твою фрейлину. Мы с Заластой уверены, что Спархок обменяет тебя на Беллиом, но только если ты будешь жива. Старайся не взбесить этого безумца. Если он убьет тебя, рухнет все, что мы задумали.

– Зачем ты мне все это говоришь, Крегер? За этим что-то кроется, верно?

– О да, еще бы. Если наши дела пойдут плохо, я бы хотел, чтобы ты замолвила за меня словечко на суде.

– Боюсь, проку от этого будет мало, – сладким голосом сообщила Элана. – Суда над тобой не будет, Крегер. Спархок уже обещал отдать тебя Халэду, а Халэд уже решил, что с тобой делать.

– Халэд? – голос Крегера слегка дрогнул.

– Старший сын Кьюрика. Он, кажется, считает, что ты отчасти повинен в смерти его отца, а потому полагает своим долгом разобраться с тобой. Возможно, тебе и удастся отговорить его, только я советую тебе говорить очень быстро. Халэд крутого нрава и наверняка подвесит тебя на мясницкий крюк прежде, чем ты успеешь вымолвить хоть слово.

Ничего на это не ответив, Крегер бесшумно растворился в ночи – только обритая голова бледным пятном мелькнула в темноте. В душе Элана понимала, что эта победа не так уж и велика, однако в ее положении трудно было добиться и самой незначительной победы.

***

– Они и впрямь так делают? – в хриплом голосе Скарпы прозвучала алчность.

– Таков древний обычай, лорд Скарпа, – смиренным голосом, не подымая глаз, ответила Элана, ехавшая рядом с ним по раскисшей тропе. – Впрочем, император Сарабиан намеревается отменить его.

– Он будет восстановлен немедля после моей коронации! – Глаза Скарпы ярко заблестели. – Это наилучший способ выражать почтение.

Скарпа был обряжен в старый плащ из пурпурного бархата, вытертый до блеска. Этот плащ он перебросил через плечо в гротескном подражании императорской мантии и с каждой произнесенной фразой принимал картинные позы – одну нелепее другой.

– Как тебе будет угодно, лорд Скарпа. – Элане было невероятно скучно по многу раз возвращаться к одним и тем же вещам, но это отвлекало Скарпу, а когда его внимание было целиком и полностью поглощено обычаями и церемониями императорского двора в Материоне, он не измышлял новых мучений для своих пленниц.

– Опиши-ка его еще раз, – приказал он. – Я должен точно знать, как нужно исполнять это приветствие – чтобы наказывать тех, кто ошибется.

Элана вздохнула.

– При приближении персоны императора придворные опускаются на колени…

– На оба колена?

– Да, лорд Скарпа.

– Превосходно! Превосходно! – Его лицо сияло от восторга. – Продолжай.

– Затем, когда император проходит мимо них, они наклоняются вперед, опираются ладонями о пол и прикасаются лбами к полу.

– Великолепно! – Он вдруг хихикнул, и этот визгливый, почти девчоночий смешок изумил Элану. Она искоса, украдкой взглянула на Скарпу. Его лицо искажала гримаса какого-то нечистого восторга. Затем его глаза расширились, и на лице появилось вдохновенное, почти религиозное выражение. – И тамульцы, которые правят миром, будут покорны мне! – Он произнес эти слова звучным голосом опытного декламатора. – Вся власть будет в моих руках! Я буду править всем миром, и смерть тому, кто посмеет не покориться мне!

Элана содрогнулась, глядя на беснующегося безумца.

И когда влажная тьма опустилась на лагерь, разбитый в недрах джунглей, Скарпа опять пришел к ней, влекомый жаждой, которой он не в силах был противостоять. Это было омерзительно, но Элана очень быстро поняла, что знание в подробностях придворных церемоний дает ей огромную власть над этим человеком. Его жажда была безгранична, и только она одна могла утолить ее. Она прочно держалась за эту власть, черпая из нее силу и уверенность, буквально смакуя ее, в то время как Крегер и остальные сторонились их со страхом и отвращением.

– Девять жен, говоришь? – В голосе Скарпы прозвучала почти мольба. – Почему не девяносто? Не девятьсот?

– Таков обычай, лорд Скарпа. Причина его очевидна.

– О да, конечно, конечно! – Скарпа впал в угрюмую задумчивость. – У меня их будет девять тысяч! – объявил он. – И каждая новая желаннее предыдущей! А когда я натешусь с ними, я отдам их моим верным солдатам! Пусть ни одна женщина не посмеет и помыслить, что мои милости хоть на йоту возвеличивают ее! Все женщины – шлюхи! Я буду покупать их и выбрасывать, когда они мне наскучат! – Выпучив безумные глаза, он уставился на костер. Блики пламени, отражавшиеся в этих глазах, казалось, кипели, подобно жившему в их глубине безумию.

Затем Скарпа наклонился к Элане, доверительно положив руку ей на плечо.

– Я вижу то, чего не видят другие по своей тупости, – проговорил он. – Другие смотрят, но не видят – а я вижу. О да, вижу, очень хорошо вижу! Знаешь, они ведь все в сговоре – все до единой. Они следят за мной. Они всегда следили за мной. Я никуда не могу укрыться от их глаз – они следят за мной, следят, следят… и говорят, говорят, прикрывая рты ладонями, дыша друг на друга запахом корицы. Грязные, подлые, развратные – они замышляют против меня, хотят уничтожить меня. И их глаза – такие ласковые, тихие, прикрытые ресницами, которые прячут кинжалы их ненависти, – их глаза следят за мной, следят, следят. – Голос Скарпы становился все тише и тише. – И все говорят, говорят, прикрывая ладонями рты, чтобы я не мог их услышать. Шепот. Я всегда слышу этот шепот. Я слышу безумолчный шипящий шорох их бесконечных перешептываний. Их взгляды следуют за мной повсюду, где бы я ни был, – везде их глаза, и этот смех, и шепот. Я слышу шипение их бесконечных перешептываний, и всегда они шепчут мое имя – «С-скарпа, С-с-скарпа, С-с-с-скарпа» вновь и вновь шелестит в моих ушах. Вертят своими округлыми бедрами, выкатывают подведенные тушью глаза. Замышляют против меня, плетут и плетут свой заговор, вечно ищут способа причинить мне боль. С-скарпа, С-с-скарпа, С-с-с-скарпа… Все ищут, чем бы унизить меня. – Его глаза с синеватыми белками, казалось, вот-вот выскочат из орбит, на губах и бороде белели клочки пены. – Я был ничем. Они сделали меня ничем. Они звали меня ублюдком Селги и совали мне медяки, чтобы я привел их в постели моей матери и сестер, и пинали меня, и смеялись надо мной, когда я плакал, и вожделели мою мать и сестер, и вокруг все шепот, шепот, и запах – я помню этот запах, сладкий густой запах гниющей плоти и застарелой похоти, весь пурпурный и корчащийся во влажном шипении их перешептываний, и… – Тут его глаза наполнились ужасом, и он отпрянул от Эланы и упал ничком, распростершись в грязи. – Нет, мамочка, нет! – проскулил он. – Я этого не делал! Это Сильби! Нет-нет-нет-нет, не запирай меня снова! Не надо в темноту! Нет-нет-нет-нет, не надо в темноту! Не надо!

Он неуклюже вскочил и сломя голову бросился бежать в глубину леса, но его вопль: «Нет-нет-нет-нет!» еще долго отдавался в темноте замирающим эхом.

Нестерпимая жгучая жалость охватила вдруг Элану, и она, закрыв лицо ладонями, разрыдалась.

***

Заласта ожидал их в Натайосе. Шестнадцатый век и начало семнадцатого были временем буйного расцвета арджунской нации – расцвета, питаемого главным образом доходами от развивающейся работорговли. Однако неудачный набег на Южный Атан вкупе с несколькими серьезными политическими промахами тамульских чиновников стали причиной карательного похода никем и ничем не сдерживаемых атанов. Когда-то Натайос с его величественными зданиями и широкими мощеными улицами был истинной жемчужиной среди городов. Теперь же он превратился в развалины, затерянные в джунглях, и остовы зданий задыхались в змеиных объятиях бесчисленных лиан, величественные дворцы стали приютом болтливых мартышек и ярких тропических птиц, а в укромных их уголках обитали змеи и пугливые крысы, которые служили им добычей.

Но сейчас люди вернулись в Натайос. Здесь разместилась армия Скарпы, и арджуны, кинезганцы и разношерстное сборище эленийцев очистили квартал у северных ворот древнего города от лиан, деревьев, мартышек и змей, сделав его более или менее пригодным для обитания.

Седобородый Заласта стоял у полуобрушенных ворот, опираясь на посох, с измятым от усталости лицом и выражением безнадежной боли в глазах. Первой его реакцией при виде сына и прибывших с ним пленниц был гнев. Он зарычал на Скарпу по-стирикски – а этот язык был как нельзя лучше приспособлен для выговоров и язвительных упреков. Элана, увы, не понимала по-стирикски, однако ей доставил немалое удовольствие угрюмый страх, исказивший лицо Скарпы. Как бы Скарпа ни похвалялся своей силой, ни упивался своим будущим величием, он все же явно трепетал перед древним стириком, который случайно стал причиной его появления на свет.

Лишь один раз, явно задетый до глубины души тем, что полным презрения тоном сказал ему Заласта, Скарпа собрался с духом и что-то буркнул в ответ. Реакция Заласты была мгновенной и яростной. Он обрушил на отпрыска увесистый удар посохом, затем уставил посох на него, пробормотал несколько слов – и с кончика гладкой трости сорвался слепящий огненный шарик. Шарик ударил в живот все еще шатавшегося Скарпу, и тот резко сложился пополам, визжа от мучительной боли. Затем он повалился в грязь, лягаясь и извиваясь в конвульсиях, а огненное заклятие Заласты все глубже вгрызалось в него. Отец, все еще держа наготове свой смертоносный посох, несколько бесконечных минут хладнокровно наблюдал за корчащимся на земле сыном.

– Теперь ты понял? – грозно осведомился он, говоря на сей раз по-тамульски.

– Да! Да, отец! Да! – пронзительно вопил Скарпа. – Прекрати это! Умоляю!

Заласта помешкал еще немного, позволяя ему извиваться и корчиться, затем поднял посох.

– Ты здесь не хозяин, – провозгласил он. – Ты – безмозглый невежда, и ничего более. Я запросто отыщу здесь дюжину таких, что смогут командовать армией, так что не испытывай больше моего терпения. Сын ты мне или не сын, а в следующий раз я позволю заклятию действовать своим чередом. Боль, Скарпа, похожа на болезнь. Через несколько дней – или недель – тело начинает разрушаться. От боли можно умереть. Не вынуждай меня доказывать тебе это. – И Заласта повернулся спиной к своему смертельно-бледному, взмокшему от пота отпрыску.

– Приношу вам свои извинения, ваше величество, – сказал он. – Это не входило в мои намерения.

– А что же входило в твои намерения, Заласта? – холодно спросила она.

– Я враждую не с тобой, а с твоим мужем, Элана. У меня и в мыслях не было причинять тебе такие лишения. Этот кретин, которого я, увы, вынужден признавать своим сыном, дурно обращался с тобой по собственному разумению. Обещаю тебе, что он не увидит захода солнца в тот день, когда попытается сделать это снова.

– Понимаю. Унижение и боль исходили не от тебя, но само похищение – твоя идея. И в чем тут разница, Заласта?

Он вздохнул и устало провел рукой по глазам.

– Это было необходимо, – сказал он.

– Зачем? Ты же знаешь, Сефрения никогда не будет принадлежать тебе. Даже если ты заполучишь Беллиом и кольца, ты не вынудишь ее полюбить тебя.

– Существуют и другие соображения, Элана, – с печалью в голосе ответил Заласта. – Прошу тебя, возьми свою служанку и ступай за мной. Я проведу вас в ваше жилище.

– В тюрьму, я полагаю?

Заласта вздохнул.

– Нет, Элана, это чистые и уютные покои. Я сам позаботился об этом. Обещаю тебе, твоим мучениям пришел конец.

– Моим мучениям, как ты выражаешься, придет конец, когда я вернусь к мужу и дочери.

– Будем надеяться, что это случится очень скоро. Впрочем, все в руках принца Спархока. Все, что он должен делать, – это следовать нашим указаниям. Ваше жилище недалеко отсюда. Идите за мной.

Он провел их к стоявшему неподалеку дому и отпер дверь.

Тюрьма оказалась почти роскошной – множество покоев, где были и несколько спален, и столовая, и большая гостиная, и даже кухня. Дом явно принадлежал когда-то знатному человеку, и, хотя верхние этажи давно рухнули, комнаты нижнего этажа, потолки которых поддерживались большими прочными арками, остались целы и невредимы. Обстановка в комнатах была богатая, хотя и разнокалиберная, полы выстланы коврами, окна, забранные железными решетками, – Элана заметила, что их поставили совсем недавно, – были задернуты занавесями.

В огромных очагах жарко трещало пламя – не столько для того, чтобы защититься от арджунской зимы, и без того не слишком холодной, сколько для того, чтобы просушить комнаты, насыщенные почти тысячелетней заплесневелой сыростью. На кроватях сверкало чистотой белье под ткаными покрывалами арджунской работы, но самое главное, что было в этих покоях, – огромная мыльня с большой мраморной ванной, встроенной в пол. Взгляд Эланы был неотрывно устремлен на эту роскошь. Ее внимание было так поглощено ванной, что она едва слышала извинения Заласты. После нескольких ее ответов невпопад стирик понял, что его дальнейшее присутствие здесь нежелательно и, вежливо попрощавшись, удалился.

– Алиэн, дорогая, – мечтательным голосом проговорила Элана, – это ведь большая ванна, и мы вдвоем легко уместимся в ней, как ты полагаешь?

Алиэн тоже не сводила с ванны неприкрыто алчного взгляда.

– Запросто, ваше величество, – отозвалась она.

– Как по-твоему, долго нам придется греть воду, чтобы наполнить эту ванну?

– В кухне полно больших горшков и кастрюль, моя королева, – ответила кроткая девушка, – и во всех очагах разведен огонь. Мы справимся с этим очень быстро.

– Замечательно! – с воодушевлением воскликнула Элана. – Почему бы нам не приступить к делу?

***

– Собственно говоря, Заласта, кто такой Клааль? – спросила Элана несколько дней спустя, когда стирик заглянул к ним с визитом. Заласта частенько навещал их в темнице, словно его посещения в какой-то мере уменьшали его вину, и все время вел долгие, зачастую бессвязные разговоры, которые порой открывали Элане куда больше, чем хотелось бы Заласте.

– Клааль – вечное существо, – ответил он. Элана мимоходом отметила, что сильный акцент, который так раздражал ее в первые дни знакомства с Заластой в Сарсосе, сейчас словно испарился. Еще одна из его уловок, заключила она. – Клааль куда более вечен, нежели все боги этого мира. Он каким-то образом связан с Беллиомом. Они – соперничающие друг с другом первоэлементы или что-то в этом роде. Я был слегка рассеян, когда Киргон растолковывал мне сущность связи между ними, так что я не вполне понял его объяснения.

– Могу себе представить, – пробормотала она. Отношения ее с Заластой были странными. В этих обстоятельствах ссоры и перебранки были бы пустой тратой времени, а потому Элана была вежлива с Заластой. Стирик, казалось, был ей благодарен за это, и благодарность делала его более откровенным. Вежливость, которая ничего не стоила Элане, помогала ей добывать бесценные сведения из бессвязной болтовни стирика.

– Как бы то ни было, – продолжал Заласта, – Кизата был в ужасе, когда Киргон велел ему призвать Клааля, и всеми силами пытался отговорить бога от этой затеи. Киргон, однако, был неумолим – он впал в бешенство, когда Спархок выхватил троллей буквально у него из-под носа. Нам и в голову не приходило, что Спархок способен освободить из заточения Троллей-Богов.

– Это была идея сэра Улафа, – сказала Элана. – Улаф хорошо разбирается в троллях.

– Видимо так. Словом, Киргон принудил Кизату призвать Клааля, однако Клааль, едва явившись, бросился разыскивать Беллиом. Это застало Киргона врасплох. Он намеревался придержать Клааля в запасе – припрятать, так сказать, на черный день – и выпустить его неожиданно. Все эти замыслы пошли прахом, когда Клааль отправился на Северный мыс искать поединка с Беллиомом. Теперь Спархок знает, что Клааль вернулся в мир, – хотя ума не приложу, что он мог бы с этим поделать. Вот почему возвращение Клааля было такой глупостью. Клаалем невозможно управлять. Я пытался объяснить это Киргону, но он не стал меня слушать. Мы хотим завладеть Беллиомом, а Клааль и Беллиом – извечные враги. Едва Киргон заполучит Беллиом, Клааль обратится против него, а я твердо убежден, что Клааль намного могущественнее Киргона. – Заласта осторожно огляделся. – Боюсь, киргаи во многих отношениях лишь отражение своего бога. Киргон на дух не переносит здравого смысла. Порой он бывает чудовищно туп.

– Мне очень неприятно говорить об этом, Заласта, – солгала Элана, – но у тебя какая-то нездоровая склонность связываться с недоумками. Энниас, конечно, был умен, но его стремление во что бы то ни стало занять трон архипрелата затмило его разум, точно так же, как жажда мести затмила разум Мартэла. Судя по тому, что мне известно, Отт был глуп, как пробка, а Азеш настолько примитивен, что мог думать только о своих желаниях. Мыслить здраво было выше его сил.

– Тебе все известно, не так ли, Элана? – пробормотал Заласта. – И откуда только ты все это узнала?

– Я не вольна говорить об этом, – ответила она.

– Ну да это неважно, – рассеянно заметил Заласта. Тоскливое, какое-то голодное выражение вдруг скользнуло по его лицу. – Как поживает Сефрения?

– Неплохо. Она, впрочем, была вне себя, когда узнала правду о тебе… а уж это покушение на жизнь Афраэли было, знаешь ли, совсем неудачной мыслью. Именно оно окончательно убедило Сефрению в твоем предательстве.

– Я потерял голову, – признался Заласта. – Эта проклятая дэльфийка мановением руки разрушила три сотни лет моего терпеливого труда.

– Это, конечно, не мое дело, но почему бы тебе просто не принять к сведению то, что Сефрения целиком принадлежит Афраэли, и смириться с этим? Ты ведь никогда не сможешь одолеть Богиню-Дитя.

– А ты, Элана, могла бы смириться с тем, что Спархок целиком и полностью принадлежит кому-то другому? – с упреком спросил Заласта.

– Нет, – признала Элана, – думаю, что нет. Странные поступки совершаем мы ради любви, верно ведь, Заласта? Но я, по крайней мере, действовала открыто. Возможно, для тебя все обернулось бы иначе, если бы ты не пытался действовать обманом и хитростью. Афраэль ведь тоже иногда поддается уговорам.

– Возможно, – отозвался он и тяжело вздохнул. – Но этого мы никогда не узнаем, верно?

– Никогда. Сейчас уже слишком поздно.

***

– Стекло треснуло, моя королева, когда стекольщик вставлял его в раму, – негромко поясняла Алиэн, указывая на треугольничек стекла в нижнем углу окна. – Стекольщик, видно, был неловок.

– Откуда тебе все это известно, Алиэн? – спросила Элана.

– Мой отец в молодости был учеником стекольщика, – отвечала кареглазая девушка. – Он всегда чинил окна в нашей деревне. – Она коснулась раскаленным кончиком кочерги краешка свинцовой рамы, которая удерживала на месте треснувшее стекло. – Мне придется действовать очень осторожно, – продолжала она, сосредоточенно хмурясь, – но если удастся, я смогу так закрепить этот кусочек стекла, чтобы мы могли вынимать его и вновь ставить на место. Тогда мы сможем слышать, о чем они говорят там, на улице, а они об этом никогда не узнают. Я подумала, моя королева, что тебе захочется послушать их разговоры, а они всегда почему-то собираются именно под этим окном.

– Ты просто сокровище, Алиэн! – воскликнула Элана, заключая девушку в объятия.

– Осторожнее, госпожа моя! – в испуге вскрикнула Алиэн. – Кочерга!..

Алиэн была права. Окно с треснувшим стеклом находилось как раз на углу здания, а в соседнем доме размещались Заласта, Скарпа и Крегер. Оказалось, что всякий раз, когда им нужно было поговорить о том, что не предназначалось для ушей солдат, они обычно собирались в глухом тупике под самым окном. Дешевые стекла, вставленные в свинцовую раму, были в лучшем случае полупрозрачными, а потому, соблюдая осторожность, Элана могла и подслушивать, и даже наблюдать за своими тюремщиками, оставаясь незамеченной.