Текст книги "Ад в тихой обители"

Автор книги: Дэвид Дикинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

– Вам обязательно, лорд Пауэрскорт, надо поговорить со Старым Питером. Я, правда, даже не знаю его фамилии. Ты с ним знаком, Патрик?

– Лично не познакомился, но слышу о нем постоянно.

– Не родственник ли он тезке, апостолу Петру? – спросил Пауэрскорт.

– Нет, – рассмеялась Энн. – Зато наш Старый Питер вот уже тридцать лет бессменно, с жезлом в руке возглавляет парадные церковные процессии. До этого он, по-моему, служил кучером у прежнего епископа. Старый Питер коренной комптонец, и ему уже под девяносто.

– Девяносто один, – поправил Патрик. – Мы в прошлом году делали очерк о жителях Комптона, достигших девяностолетия. Нашли троих таких, причем двое – сестрички, что живут за станцией.

– Как бы то ни было, лорд Пауэрскорт, я уверена, Старый Питер может вам рассказать немало интересного. Больше, чем он, никто не вспомнит. Он живет в отдельном домишке, в конце епископского сада. Хотите, я вас сейчас туда провожу?

Надевая пальто и беря свою трость, Пауэрскорт сделал быстрые подсчеты.

– По возрасту ваш Старый Питер годится в деды епископу Мортону, – весело объявил он. – В год битвы при Ватерлоо ему исполнилось пять, а во время Крымской войны уже перевалило за сорок. Ну что ж, послушаем, что нам поведает сей комптонский Мафусаил.

14

Наиболее примечательна в облике Старого Питера была шевелюра. Казалось, за десятилетия службы в соборе он не потерял ни единого волоска. Обрамлявшая лицо белая как снег густая грива делала этого ветерана англиканского собора похожим на жреца-друида. Из-под косматых седых бровей смотрели янтарные глаза, из угла рта торчала его прокуренная, на вид еще более старая, чем он, трубка.

Представив Пауэрскорта, Энн Герберт вернулась к себе. Указав детективу на продавленный диван против камина, сам хозяин вновь опустился в стоявшее рядом истрепанное кожаное кресло. Как большинство престарелых персон, он первым делом представил гостю отчет о своем здоровье.

– Видеть я вижу, – доложил он, махнув трубкой в опасной близости от глаз, – и запах чую. Только вот глуховат стал, прям беда, так что уж говорите мне погромче, лорд. А ноги пока ничего, хожу, хотя в коленке левой слабость; доктор сказал, мол, от подагры.

– Мне хотелось бы расспросить вас о людях, живущих на территории собора, – слегка повысив голос, обратился к старцу Пауэрскорт. – Говорят, вы наверняка знаете, если в ком-то здесь что-нибудь необычное.

– Необычное, лорд? – хрипло хохотнул старик. – А вам, что ж, видится обычно, когда люди по полсотни лет каждый Божий день в церковь ходят, да еще не по разу, да диковинно нарядившись?

– Вы не верите в Бога, Питер?

– Не то чтоб верю, не то чтоб не верю, – последовал уклончивый ответ, – а только у нас и без этого страшного убийства всегда все на чудной манер.

Замолчав, старик набил трубку новой порцией крепчайшего черного табака.

– По мне, сэр, весь здешний порядок больше годится семейной торговой лавочке, чем Господнему храму. Слыхали вы небось про наш «цвет духовенства»? Всякий раз, как появляется новый кандидат в каноники, на теплое местечко, так один наш цветок, который епископ, будет за кандидата, а второй чертов цветик, наш декан, уж точно против. У епископа во дворце что ни вечер, есть ли гости иль нет, лакеи парадный стол накрывают. «Цветкам»-то, ясно, жизнь красивая, это пускай простой викарий потеет за свои гроши. И не отделаешься от начальства, лорд. Жди, пока до костей тебя не обгрызут.

– Хотелось бы узнать про ваш здешний особенный народ, – сказал Пауэрскорт, не желая пускаться в общий историко-критический обзор церковной системы Комптона. – В домах возле собора, кажется, довольно много приезжих?

Старик метнул подозрительный взгляд.

– Полно тут чужестранцев, лорд. Так что? Мне они не мешают. Чего ж им и не быть, коли они сюда приставлены? Явись к нам сам Иисус Христос, он бы ведь тоже чужестранец был, так и его, что ли, не жаловать? Если мое слово, – Старый Питер сделал паузу, зажигая свою трубку, – из них чужак чужаком один этот итальянец, что приезжает к архидиакону гостить. – Густой клуб трубочного дыма на секунду почти совсем скрыл рассказчика. – Каждый месяц к нам на неделю, как часы. Для него даже своя комната имеется. Важный такой, ни с кем ни слова. И вот насчет него впрямь есть особенность. По вторникам я ужинать хожу на ихней кухне, так мне Билл, кучер архидиаконский, сказал. – Старый Питер выдохнул в камин целое облако дыма. – На службах-то в соборе его никогда и не видали, итальянца этого. Ни разу за все уж лет восемь, что к нам ездит. Ну, это как вам, не особенность?

– А здешние французы? – настойчиво продвигал беседу в нужном направлении Пауэрскорт. – Те, которые служат у декана, и те, что в дальнем доме, у помощника декана?

Порывшись по карманам, Старый Питер достал спички. Раскуренная трубка вновь грозила погаснуть.

– Где это слыхано, лорд, чтоб еду варил мужчина? Ишь выдумали – повар! С пещерной еще жизни у людей назначена стряпухой женщина. И этот Антуан, что у помощника декана в поварах, он прямо не разлей вода с этой вот миссис Даглас, которая в деканском доме. Миссис Даглас, она, значит, тоже француженка. Так местных лавок для них мало, лорд. Каждую пару месяцев едут в Лондон, корзинками понавезут оттуда и масла разного пахучего, и невесть каких трав, и все в кушанья свои намешают. Даже особую французскую горчицу декану в кролика тушеного кладут. Говорят, он, декан наш, обожает кролика по-французскому. Может, французы-то ему и лягушачьи лапы со своим мерзким чесноком дают.

– А испанцы из дома регента? О них что скажете, Питер?

Старик поскреб колено. Видимо, подагра донимала.

– Скажу вам – чудесная парочка, лорд. Он, Франциско, крепкий как бык, вроде бы раньше борцом был. А она, Изабелла, таких ласковых, прям, не встретишь. Слух был, будто ребеночка первого вскорости ожидают, но сами-то они про то пока молчок.

– И все эти иностранцы исповедуют англиканство?

– Нет, зачем, лорд. Есть у нас католическая церковка назади станции, туда и ходят. Франциско, думаю, уж не особо часто. – Старый Питер откинул с лица седую прядь. – Вы, верно, хотите знать, лорд, мое мнение насчет того, не из них ли убийца?

– Я? – несколько опешил Пауэрскорт, но вспомнил, что «Графтон Меркюри» раструбила о сыщике, ищущем убийцу певчего. Последний выпуск газеты лежал на полу подле кресла хозяина.

– Просто умора, лорд Пауэрскорт. Вон там-то, – старик через плечо кивнул в сторону собора, – каждый день празднуют на католический манер смертоубийство своего Господа, да еще хорошенько так: как бы пьют кровушку распятого Иисуса, глотая их заграничную кислятину. Эдак привыкнешь день за днем и не заметишь, как своего-то ненароком порешишь.

– У вас на подозрении есть некто конкретный? – спросил Пауэрскорт, дивясь причудливому богословию собеседника.

– Да все они! – посасывая свою трубку, ответил Старый Питер.

В три часа дня Пауэрскорт постучался к соборному хормейстеру. Вид у худого, черноволосого, с сединой на висках Воэна Уиндхема был неприветливый.

– Простите, что не смог встретиться с вами вчера, – сказал Пауэрскорт, присев возле окна, выходившего на церковный двор. – Надеюсь, мой визит не слишком вас обеспокоит. Буду краток: что вы могли бы рассказать о погибшем певчем Артуре Раде?

– Вокальные данные отличные. Его голос украсил бы любой церковный хор. – Отрывистые фразы явно выражали желание хормейстера скорей закончить разговор. – Полагаю, вы пришли выяснить, знаю ли я возможные мотивы его убийства? – довольно резко спросил Уиндхем.

Пауэрскорт кивнул.

– Жены у него не было, в каких-либо интригах он, насколько мне известно, не участвовал. Когда жизнь проходит в таком тесном общении, как у комптонских певчих, все, знаете ли, на виду. Склонностей к излишествам Артур Рад не обнаруживал. Пил он умеренно, о чем свидетельствовал сохранившийся прекрасный голос. Только одно в нем постоянно раздражало коллег.

Уиндхем смолк, видимо упрекая себя за болтливость.

– Пожалуйста, поясните, – тихо, но твердо попросил Пауэрскорт. – Вы, разумеется, в курсе того, что я по указанию епископа веду расследование его смерти. И конечно, мне нет нужды напоминать вам о безусловной конфиденциальности всякого сообщения.

Хормейстер пристально глядел через окно на мощные опоры восточной храмовой стены.

– Долги, – проговорил он наконец. – Артур Рад вечно был в долгах.

– В долгах кому? – насторожился детектив. – Друзьям-хористам, священникам или иным служителям собора?

– Здесь уже больше никому, – сардонически усмехнулся Воэн Уиндхем, и Пауэрскорт подумал о возможно оставшимся за покойным большим долгом самому хормейстеру. – В соборе ему уже давно никто ни пенса не одалживал, поскольку многие на этом погорели. Извините, прозвучало каким-то обидным упреком в адрес усопшего.

– Ну что вы, что вы, – успокоил Пауэрскорт, чей мозг лихорадочно заработал (неужели Артур Рад так часто не платил долги, что его за это убили? зажарили в очаге Певческой столовой?). – Но если Артур Рад не мог брать взаймы здесь, тогда где? У кого-нибудь из местных? И что же побуждало его просить в долг? Наверняка была какая-то причина.

– Наверное, была, – бросил Уиндхем, собирая ноты к вечерне. – Только он никогда о ней не говорил. И не думаю, что ему удалось бы занять денег в Комптоне. Для этого ему пришлось бы съездить куда-нибудь подальше, в Эксетер или даже в Бристоль. Однако мне пора. Если не возражаете, закончим нашу беседу по пути в собор.

Пауэрскорт смотрел, как Воэн Уиндхем, подхватив полы красной сутаны, поднимается на хоры. Значит, долги. Но разве убивают за какой-то неуплаченный мелкий долг? Тем более что в своем нынешнем положении Артур Рад уже никому на этом свете ничего никогда не отдаст. Впрочем, можно представить, что имелся некий крайне жестокосердный кредитор, а сумма долга была довольно велика. Убить несостоятельного должника, так сказать, pour encourager les autres [29]29
  Здесь: чтобы другим неповадно было ( фр.).


[Закрыть]. Превентивно устрашающая других акция: плати, не то кончишь, как Артур Рад, – на вертеле над пылающим огнем.

– « Утешайте, утешайте народ Мой, говорит Бог ваш», —глядя в ноты, леди Люси в гостиной Ферфилд-парка разучивала «Мессию» Генделя. – «Говорите к сердцу Иерусалима и возвещайте ему, что исполнилось время борьбы его…»– не услышав шагов вошедшего на цыпочках мужа, она продолжала: – «Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте в степи стези Богу нашему…»

Леди Люси готовилась принять участие в хоровых выступлениях накануне комптонского юбилея. Целью, разумеется, была возможность оказаться рядом с малышами соборного хора на репетициях шедевра Генделя. Концертные выступления в городской церкви Святого Николаса должны были состояться в среду и четверг перед Пасхой, то есть менее чем через три недели.

–  «Всякий дол да наполнится…» —высоко взлетело чистое сопрано леди Люси. – У меня нет следующей части, Фрэнсис, – будничной прозой сказала она, – так что ты избавлен от продолжения. Ох, я еще так плохо знаю партитуру! Да, чуть не забыла: Маккензи прибыл, сейчас должен появиться.

Служивший вместе с Пауэрскортом и Джонни Фицджеральдом в Индии, Уильям Маккензи славился талантом абсолютно незаметно выслеживать и зверя, и человека. Наутро после обвала в соборе Пауэрскорт отправил ему письмо с просьбой незамедлительно приехать в Комптон. Ожидая этого замечательного следопыта, детектив сел и раскрыл свой весьма пополнившийся блокнот. Сегодня Пауэрскорт забрал его у готовившей чай миссис Герберт, отклонив приглашение остаться на чаепитие из боязни помешать решительному объяснению Патрика Батлера с его любимой. Милая миссис Герберт справилась с задачей превосходно. Страница за страницей были заполнены перечнем обитателей соборных владений, причем рядом со многими именами были проставлены даты прибытия того или иного лица в Комптон, и детектив заметил, что большинство членов клира здесь не более десяти лет. Факт показался не совсем обычным. Следовало непременно расспросить об этом кого-нибудь сведущего в подобных вопросах.

Негромкий кашель оповестил о появлении Уильяма Маккензи. Как всегда, создалось впечатление, что он не пришел, а неким образом материализовался в дверях.

– Уильям! – воскликнул Пауэрскорт, крепко пожимая руку суровому шотландцу. – Как я рад! Я так ждал вас, и, признаюсь, не без причины.

Детектив рассказал бывшему сослуживцу обо всем: странной смерти канцлера Юстаса, жутком убийстве певчего Артура Рада, рухнувших и едва не прикончивших его самого каменных плитах.

– Есть версии, сэр? – Маккензи по опыту знал, что у Пауэрскорта всегда наготове несколько версий.

– О, тут проблема, Уильям, – рассмеялся Пауэрскорт. – То я подозреваю всех, то никого. Трудновато представлять в роли коварного убийцы англиканского каноника. Теперь о том, что я хотел бы вам поручить.

Маккензи приготовился делать заметки в своей крохотной книжечке.

– Сегодня, – сказал Пауэрскорт, – среда, стало быть, завтра четверг. А по четвергам комптонский архидиакон – зовут его Бомонт, Николас Бомонт – куда-то уезжает самым ранним поездом, чтобы вечером обязательно вернуться. Узнать архидиакона легко: ростом он выше шести футов и тощ, как хорошо откормленный скелет; при нем обычно большой черный саквояж. Куда он ездит, никому не ведомо. И думаю, настало время это выяснить.

– Какие слухи среди местных, сэр? У местных всегда свои домыслы.

– Наиболее популярна версия насчет женщин. Относительно пристойный вариант: у архидиакона замужняя подруга. Менее пристойный – визиты к проституткам в Эксетер.

Проговорив это, Пауэрскорт с опаской взглянул на склонившегося над своей книжечкой Маккензи. По воспитанию тот был членом строжайшей пресвитерианской секты в родной Шотландии.

– Фрэнсис! Фрэнсис! Да в какой ад ты провалился? У меня новости! – на пороге гостиной появился Джонни Фицджеральд, в одной руке бутылка лучшего арманьяка из погребов Ферфилд-парка, в другой – вместительный бокал. – Уильям! – весело приветствовал Джонни старого сослуживца. – Тщетно упрашивать вас пригубить стаканчик этого нектара, но все равно ужасно рад вас видеть.

Усевшись рядом с абсолютным трезвенником Маккензи, Джонни доверху наполнил свой бокал.

– Какие у тебя новости? Выкладывай, Джонни, – с улыбкой сказал Пауэрскорт. Казалось, он снова там, в Индии, на северо-западной границе, с двумя верными боевыми товарищами.

– Среда у всех комптонских служащих короткий день, – начал Джонни, – а потому парочка джентльменов, сотрудников «Похоронного бюро Уоллеса», обосновалась перед стойкой «Герба каменщиков» раньше обычного. И так случилось, что владелец «Герба» именно этим днем получил партию свежайшего пива из недр графства. Не только свежего, но страшно крепкого, просто сражающего наповал.

– Каким же образом ты, Джонни, разузнал о поступлении сногсшибательного эля?

– Смешной вопрос, Фрэнсис. Дело есть дело. Я, понимаешь ли, сам рекомендовал владетелю «Герба» этот зверский напиток. Обещал даже лично компенсировать убытки, если товар не пойдет.

– А он пошел?

– Попридержи лошадок, Фрэнсис. У меня имелись веские основания продвинуть на здешнем пивном рынке «Экстра-крепкое от Фокса». Вилли Доде и Джордж Чандлер, ассистенты гробовщика Уоллеса, обычно потребляют за одно посещение пинт пять-шесть. На финальной стадии они готовы поведать буквально все, только уже не в силах шевельнуть языком и молча уползают в норы по месту жительства. Из внимательных наблюдений я вывел, что стандартным питьем «Герба» их можно накачивать до последнего трубного гласа и не услышать ничего. Тут лучше пустить в дело магическое «Экстра-крепкое от Фокса».

– Вправе ли я предположить, Джонни, что дивный бальзам возымел действие?

– Волшебное, Фрэнсис, поистине волшебное. После трех пинт градус в парнях достиг уровня их привычной полудюжины пинтовых кружек. Но перед пятой я подсек рыбку, ибо близка была опасность того, что ребят постигнет полная бессловесность.

Любуясь струйкой живительного арманьяка, Фицджеральд вновь наполнил свой бокал.

– Теперь послушай, Фрэнсис. Избавлю тебя от точного воспроизведения все более бессвязных речей моих новых закадычных приятелей. Короче, так: обычно парни и забирают, и переносят, и укладывают клиентов фирмы, но с Джоном Юстасом управились без них. Ребята думают, хозяину их кто-то помогал (видимо, доктор Блэкстаф), поскольку старикан Уоллес давно не в силах поднять даже воскресную «Таймс». Мои друзья имели дело только с трупом, уже наглухо запечатанным в гробу. Но, несмотря на это, парням довелось испытать дикий, поистине потусторонний ужас. При водружении ноши на носилки их зашатало, будто после пятой кружки, они едва не уронили гроб, поскольку там внутри что-то стукнуло и явственно перекатилось.

Повисшую паузу нарушил вопрос Пауэрскорта о том, имеются ли у носильщиков догадки на этот счет.

– Догадки у них есть, – сказал Джонни, – но эту жуть их не заставишь высказать и после бочки «Экстра-крепкого».

– А сам ты как думаешь, Джонни?

– Ну, упокоившийся канцлер ведь являлся персоной церковной, почти святой. Наверно, перед смертью он попросил положить ему в гроб одну из этих огромных толстенных Библий. Почитать, скоротать время до Второго пришествия.

Пауэрскорт в сомнении прищурился.

– Вряд ли там находилась Библия, Джонни, – сказал он, слегка вздрогнув, словно почувствовал озноб, хотя камин в гостиной пылал жарко.

– Но что, Фрэнсис?

– Прости, Боже, если я ошибаюсь, – мрачно проговорил Пауэрскорт. – Думаю, это была отрубленная голова.

Следующим утром полиция разбудила Пауэрскорта в шесть утра. Юный констебль передал просьбу инспектора Йейтса как можно скорее прибыть на полицейский пост. Седлая лошадь, Джонни Фицджеральд ворчал себе под нос о нецивилизованной провинции, где надо бы законодательно запретить полицейским вытаскивать из дома людей, даже не успевших позавтракать. Пауэрскорт, скача по тихой пустынной дороге, перебирал в памяти имена занесенных в его блокнот соборных обитателей. Припомнилось пятьдесят три фамилии, хотя возникло подозрение, что он упустил целый блок списка с начальной литерой «М» на обороте четвертой страницы.

За час до рассвета небо чуть посветлело. Дул холодный западный ветер.

– Как тебе кажется, Фрэнсис, – на скаку спросил друга Джонни, – что нас ждет в этом полицейском участке? Кроме инспектора Йейтса, разумеется?

– Мне кажется, что хорошо бы тебе еще поспать, Джонни. Вернись-ка ты домой.

Обещавший леди Люси после покушения на ее мужа пластырем приклеится к Пауэрскорту и чувствуя, что тот это понимает, Джонни промолчал.

– Ладно, – сказал Пауэрскорт, – не хмурься. Может, нас ждет приятный сюрприз. Может, держа под постоянным наблюдением церковную территорию, полиция нашла и схватила убийцу Артура Рада.

– Ты сколько-нибудь веришь в это, Фрэнсис? Случись такой успех, мальчонка вестовой сразу бы доложил нам радостную весть.

Старший инспектор Йейтс ожидал их в задней комнатке полицейского поста. На большом столе перед ним лежал какой-то, прикрытый шерстяным одеялом, продолговатый предмет. Юного констебля инспектор сразу отослал с заданием принести гостям горячий чай.

– Не хочется, чтобы парнишка видел это, – пояснил он. – Мы с его отцом в крикет играем.

Он поднял одеяло, открыв на столе залитую у бедра спекшейся кровью человеческую ногу, обернутую чем-то, что угадывалось темно-серой штаниной, с обычным черным ботинком на ступне. Пауэрскорт осторожно обследовал лежавшую ногу, раздумывая, каким инструментом она была отсечена от тела.

– Нашли буквально час назад, – сказал инспектор, снова закрывая окровавленную конечность. – Железнодорожный рабочий обнаружил у станции по пути на утреннюю смену и вызвал сержанта с этого привокзального поста.

– Ужасная находка, – проговорил Пауэрскорт. – Само тело, как я догадываюсь, не обнаружено?

– Я дал приказ срочно явиться сюда всем моим офицерам. В данный момент здесь только я и юный дежурный констебль. Сержант дежурит в приемной на случай, если будут найдены прочие останки.

– Однако же, старший инспектор, вполне вероятно, что тело вовсе не в Комптоне, а где-то в окрестных деревнях, – поддавшись чистой интуиции, обронил Пауэрскорт.

– Пойду похожу, погляжу вокруг, – сказал Джонни, уверенный, что под крышей полиции другу ничего не грозит. – Найдется еще одно шерстяное одеяло?

– Одеяло, лорд Фицджеральд? – недоуменно и неодобрительно глянул инспектор. – По-моему, сегодня не слишком холодно. Но мы, конечно, найдем вам добротный полицейский плащ.

– Нет-нет, – с улыбкой возразил Джонни. – Отнюдь не для меня. Для упаковки возможных других страшных находок. Чтобы какие-нибудь милейшие старушенции враз не лишились разума, увидев доставляемые на глазах у горожан кровавые обрубки.

Вошедший в комнату доктор Вильямс снял одеяло и внимательно осмотрел верхнюю часть ноги.

– Ну, знаете, старший инспектор, я переехал в Комптон из лондонского Ист-Энда, рассчитывая пожить спокойно, но ваши убийства во сто крат ужаснее, чем где-нибудь в трущобах Уайтчепела. Чуть позже я заберу эту ногу в морг, а пока постарайтесь держать здесь по возможности низкую температуру.

– Нет ли хоть малой вероятности, доктор Вильямс, что это не деяние человеческих рук? – безнадежно цепляясь за последний шанс, спросил Пауэрскорт. – Не бродит ли в окрестностях какой-то дикий зверь, способный нанести подобное увечье?

– Волков тут давно извели, – ответил врач, – да и вообще Комптон не Африка. Ни львов, ни тигров здесь не водится, верно, инспектор?

– Лучше бы водились, – хмуро бросил Йейтс и повернулся к детективу: – Но почему, лорд Пауэрскорт, вам кажется, что тело не здесь, что оно, как вы сказали, где-то в соседних деревнях?

– Так, – задумчиво молвил Пауэрскорт. – Смутные мысли о сложности подобной хирургической операции, о количестве крови. И подозрение, что другие части тела тоже отсечены. Надо бы обойти и тщательно обыскать все местные скотобойни. Могли убить здесь, а затем увезти труп подальше от Комптона, чтобы в глухом углу разделать без помех.

Сложив инструменты в саквояж и уже собравшись уходить, доктор Вильямс обернулся:

– Увезти труп – это понятно, но зачем привозить ногу обратно?

– Ясно лишь, что убийца это сделал. Быть может, это некое – признаться, довольно жутковатое – послание, – сказал Пауэрскорт.

В дверь громко постучали.

– Шестеро полисменов прибыли, сэр, – отрапортовал дежуривший в приемной сержант инспектору Йейтсу.

– Хорошо, сержант. Они пойдут прочесывать город. Вы остаетесь на этом посту.

– Мы с Фицджеральдом могли бы, если это облегчит вам жизнь, старший инспектор, обследовать собор и прилегающую территорию.

– Огромное спасибо, лорд Пауэрскорт, – благодарно кивнул Йейтс, торопясь возглавить поисковые работы своей команды.

Оставшийся в одиночестве Пауэрскорт снял одеяло и еще раз окинул взглядом лежащую окровавленную ногу. Ботинок, штанина… Брючный карман? В кармане не обнаружилось ничего, кроме ключей. Он осторожно извлек их. Знать бы, какие двери ими открываются, личность жертвы была бы быстро установлена. Прикрыв печальные останки, Пауэрскорт вышел; ключи убитого звякнули в кармане его пиджака.

Друга Джонни он нашел рыщущим, с одеялом на плече, вокруг деканского дома. Вместе они обошли все соборные постройки, вглядываясь под ограды и в садовые заросли, прошлись по всем аллеям и дорожкам церковного двора. В царящей тишине неясно маячили ряды статуй на фронтоне храма. Казалось, Комптон еще спит, хотя несколько окошек в домах уже засветились. Ветер усилился, порывами раскачивая ветви деревьев.

– Считаешь, основная часть тела здесь? – спросил Джонни.

– Думаю, нет, – кратко уронил Пауэрскорт.

Две престарелые дамы медленно приближались к только что открытому главному входу (утреннее причастие начиналось в семь тридцать). Фицджеральд продолжил наружный обход, а Пауэрскорт вошел в храм и, поднявшись на хоры, сел в глубине. Мозг его усиленно работал. Очередной убитый наверняка тоже связан с собором, как Джон Юстас и Артур Рад. Неужели опять хорист? Вспомнились двое певчих, внезапно исчезнувших года полтора назад. Похоже, скрываемая в Комптонском соборе тайна смертной тенью ложится именно на тех, чьи голоса сливаются дивным звучанием возносимых гимнов. Впрочем, осечка: канцлер Юстас посвятил себя архиву и библиотеке, а не хоралам.

По окончании службы детектив не спеша, не особенно рассчитывая что-то обнаружить, обошел внутреннее пространство храма. Каменные рыцари спали прежним каменным сном; светские и духовные вельможи по-прежнему ожидали в своих изукрашенных капеллах Страшного суда. Все так же теснились в стеклах витражей замершие навек солдатские полки. Все ту же древнюю музыку исполнял оркестр резных деревянных ангелов. Но мертвецов нынешней ночью здесь не прибавилось. Останков расчлененного тела в соборе не было.

Уходя, Пауэрскорт столкнулся с крайне возбужденным редактором «Меркюри». Блеснула надежда услышать этим утром хоть одну хорошую новость.

– Здравствуйте, Патрик! Ну как, сделали наконец?

– Что сделал, лорд? – удивился Батлер.

– Не притворяйтесь, юноша. Так сделали?

– Честное слово, лорд Пауэрскорт, я с утра абсолютный болван насчет загадок.

– Приношу извинения, Патрик, – улыбнулся детектив, – вам невдомек, с какой настойчивостью леди Люси требует от меня вестей о неком наиважнейшем событии. Вопрос, видимо, бесконечно притягательный для женских чувств. Так сделали вы предложение Энн Герберт?

Пришла очередь журналиста улыбнуться.

– Боюсь, еще нет, лорд. Обстановка все как-то не складывается.

– Но план у вас уже имеется? Порой необходимо хорошенько спланировать матримониальную кампанию.

– Хочу, как только выдастся свободный день, свозить Энн в Гластонбери [30]30
  Городище древних бриттов, с которым связано множество легенд.


[Закрыть]. Романтичное местечко, и от Комптона всего часа полтора езды на поезде. Может, сумею там собраться с духом.

Несколько лет назад, когда леди Люси ждала появления на свет Оливии, Пауэрскорт с женой ездили в Гластонбери. Самого детектива все эти меланхоличные руины, легенды об Иосифе Аримафейском [31]31
  Иосиф Аримафейский – согласно Евангелию, праведник из иудейского города Аримафеи, испросивший у Пилата и похоронивший в скале тело распятого Христа.


[Закрыть]и теле Христовом не слишком впечатлили, хотя на многих подобные штучки очень действуют.

– Не скажете ли мне, лорд Пауэрскорт, что происходит? – Репортерское любопытство сейчас явно преобладало над романтическими интересами. – Полиция прочесывает город, но что или кого ищут, ни один полисмен не говорит. Бродят угрюмые, как филины. И вы посматриваете по сторонам довольно мрачно. Новое убийство?

Рано или поздно, подумал Пауэрскорт, газетчики узнают про найденный фрагмент трупа.

– Да, Патрик, к сожалению, это так. Но неизвестно, кто убит и существует ли здесь связь с гибелью людей из собора. В полицию доставили всего лишь человеческую ногу.

– Ногу? Как, одну ногу, лорд Пауэрскорт?

– Увы, единственную ногу. Сейчас все силы брошены на розыск тела.

– Мужского, видимо? – быстро спросил Патрик, который уже виделся строчащим экстренную новость.

– Мужского, – подтвердил Пауэрскорт, раздумывая, сколько фрагментов, если их, конечно, найдут, необходимо для установления личности жертвы. – Боюсь, вам вновь придется несколько ограничить газетную информацию. Пока не стоит говорить всего.

Журналист уже торопливо направился в редакцию, но, вспомнив что-то, повернулся к Пауэрскорту:

– Вчера мне бросилось в глаза кое-что любопытное, лорд. Хор шествовал к церкви Святого Николаса, шли, видно, опять репетировать «Мессию», и я заметил новичка. На место Артура Рада взяли Феррерза, Августина Феррерза, я знаю, кто это, я с его братом учился в школе в Бристоле.

– Ну что ж особенного, Патрик? Почему бы и не принять в комптонский хор новичка из Бристоля?

– Семейство Феррерз, – пояснил Батлер, пристально наблюдая появившихся на церковном дворе, шарящих взглядами по земле полицейских, – издавна известно как ревностные католики.