Текст книги "Ад в тихой обители"

Автор книги: Дэвид Дикинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

3

Энн Герберт дожидалась Патрика Батлера в кофейне на Казначейской улице, за пару кварталов от собора. Патрик запаздывал. Вечно он так, вздохнула Энн с нежной улыбкой. Сейчас прибежит, улыбаясь во весь рот, – «извини, срочный разговор с одним парнем».

Тоненькую и стройную Энн Герберт помимо темных волос и прямого носика отличали чудесные зеленые глаза. Шел второй год с тех пор, как она молодой вдовой осталась с детьми в угловом домике церковного двора. «Так мила, так прелестна, – говорил декан Джону Юстасу после решения вопроса о проживании Энн Герберт. – Не сомневаюсь, двух лет не пройдет, и снова выйдет замуж». На первом году вдовства новый брак казался Энн немыслимым (как можно было думать о замене любимому супругу?). Кое-кто из младших викариев претендовал, но безуспешно. Однако полгода назад на очередном чаепитии у декана ей встретился Патрик. Он просто подошел к ней, с чашкой в одной руке и большим куском знаменитого деканского шоколадного торта в другой, и сказал: «Меня зовут Патрик Батлер, а вас?» После чего их встречи стали случаться все чаще. Декан опять пророчил, на сей раз в беседе с экономкой, что бракосочетание произойдет в течение года. Он сам планировал вести обряд венчания и даже, по его словам, уже нашел в Священном Писании подходящий, достойно аттестующий профессию Патрика, текст.

Вбежал Патрик, сел рядом, заказал две чашки кофе.

– Прости, опоздал, – улыбнулся он. – Важный разговор с одним человеком из собора. Как детишки?

– Дети прекрасно, – улыбнулась в ответ Энн. – Доволен откликами на статью о мистере Юстасе? В Комптоне все только об этом и говорят.

– Отлично! – сказал Патрик. – У меня, кстати, новости на этом фронте. Но прежде я хочу кое о чем тебя спросить. – Он наклонился ближе, опасаясь чужих ушей. – Ты ведь всю жизнь тут живешь? Наверно, и родилась тут, а?

– Да, здесь, – кивнула Энн, чей отец был начальником местной железнодорожной станции.

Молодой журналист вытащил из кармана свой блокнот.

– Десять месяцев назад, перед самым моим приездом сюда, вдруг бесследно исчез парень из церковного хора. Было такое? – Он заглянул в блокнот. – Как сообщил мой человек в соборе, исчез некий Уильям Гордон, одинокий холостяк.

– Да, верно. Ну и что? Все уж про это позабыли.

– Но он не первый, так вдруг исчезнувший, не так ли? До этого, года полтора назад, пропал еще один. Правда, не разыскать никого, кто бы помнил его имя. Даже соборный мой приятель не может вспомнить.

Энн смотрела на взбудораженного Патрика. Вспомнился посвященный в младший сан певчий Питер Конвей, захаживавший к ним с мужем на ланч. У юноши были большие планы, он говорил супругам Герберт о надеждах со временем возглавить хор в каком-нибудь прославленном соборе. А потом внезапно исчез. Хотя никто особенно не удивился. За певчими почему-то закрепилась репутация субъектов ветреных и безответственных.

– Его звали Питер Конвей, – очень спокойно сказала Энн.

Две зрелого возраста дамы неподалеку от их столика громко обсуждали предстоящую поездку за покупками в Эксетер, голоса их звенели алчным предвкушением.

– И что же, Патрик? – Некоторые черты в натуре ее друга слегка коробили Энн Герберт. Чересчур возбудимые, он и его коллеги слишком увлекались темными сторонами человеческой души.

– Господи Боже! – рассмеялся Патрик, как всегда при попытках Энн охладить его пыл. – Ты хочешь, чтобы все шло вроде поездов твоего батюшки, точнехонько по расписанию, по загодя составленному графику? В газетном мире, понимаешь ли, жизнь требует приправы – остроты, неожиданности! – Он взглянул на разгоряченных дам за соседним столиком. – Думаю, статья так же всполошит уважаемых читателей.

– Какая статья, Патрик? Про богатство мистера Юстаса?

– Извини, – Патрик откинулся, чтобы лучше видеть ясную зелень ее глаз, ту самую чарующую зелень, о которой он часто грезил перед сном. – Извини, я забегаю вперед. Двое пропавших певчих, больше не поющих хвалы за ниспосланный ужин, бесследно сгинувших, возможно, мертвых. А также усопший, досрочно призванный в райские кущи канцлер Юстас. Целых трое. Хочу дать материал под шапкой «Проклятье Комптонского собора». Вот шуму будет!

Энн опешила. Вся ее жизнь прошла в городке подле кафедрального храма, среди духовенства, Патрик же вознамерился беспечно низвергать домашних идолов, с ухваткой бойкого газетчика мутить чистый мир дорогих возвышенных традиций. Кощунственное нападение на святыни.

– Нет, Патрик, такую статью писать нельзя. Никто не заявил, что те двое хористов мертвы. Никому подобное даже на ум не пришло. И у тебя нет никаких оснований подозревать что-либо насчет смерти мистера Юстаса. Это просто нелепо.

Патрик понял необходимость тактического отступления. Любовь, как ни крути, обязывает к некоторым жертвам. Впрочем, легко сдаваться он тоже не собирался.

– Энн, да я не собираюсь сразу хвататься за статью, думал, когда-нибудь потом. Надо, конечно, дождаться окончания похорон. А если это тебя так расстраивает, могу вообще притормозить.

Леди Люси Пауэрскорт обдумывала план кампании уже полгода. Подготовка шла по примеру генеральных штабов: неоднократно проводилась разведка местности, тщательно отрабатывались детали. И, как в любом стратегическом замысле, решающее значение имел выбор момента для атаки. Осечка тут грозила полным поражением. Леди Люси взглянула на супруга, мирно читавшего газеты в любимом кресле у камина. С того дня, как Пауэрскорт сошел по трапу в Портсмуте, прошло две недели. Жизнь постепенно возвращалась в нормальное (вернее, привычное для данной семейной пары) русло. Лорд Фрэнсис много времени проводил с детьми, слушая бесконечные рассказы обо всем, что случилось в его отсутствие, и крошечные эти подробности сейчас казались ему не менее важными, чем тайные силки и капканы, расставленные против буров за тысячи миль от Маркем-сквер. А вчера вечером он возил Люси на концерт, где молодой немецкий пианист приятно удивил их своей интерпретацией бетховенского «Концерта в честь императора». После чего был романтичный ужин при свечах, и Пауэрскорт снова повторил любимой клятву древних латинян – semper fidelis, навеки верен.

– Фрэнсис… – обратилась леди Люси к сидевшему в кресле мужу. – Фрэнсис, – голос ее едва заметно дрогнул. Как все великие военачальники, приступив к операции, она немного нервничала.

– Что-то подсказывает мне, Люси, – Пауэрскорт отложил газету и ласково прищурился, – у тебя новый грандиозный замысел.

Леди Люси на миг растерялась (непостижимо! одно мое слово, и он уже все разгадал?), но сумела взять себя в руки:

– Хотелось только кое-что обсудить с тобой.

Пауэрскорт встал, облокотился о выступ камина.

– Позволено ли мне предположить, о чем пойдет речь? – спросил он, лукаво усмехнувшись. – Быть может, настала пора полностью обновить кухню? Хотя, пожалуй, не то. Переделать спальни? Сменить ковры в холле? Нет-нет, опять не то. А не касается ли это помещения, где мы в данный момент пребываем?

Леди Люси порозовела, смущенная столь быстрым разоблачением.

– Ну да, ты прав, Фрэнсис, это действительно насчет гостиной.

– И что же ты затеяла, Люси?

Прежде чем она успела ответить, раздалось деликатное покашливание. Таким манером оповещал о своем появлении дворецкий Райс. Пауэрскорту всегда было любопытно, предварялись ли этим деликатным кашлем предложение будущей супруге Райса и обет верности у алтаря.

– Прошу прощения, лорд, прошу прощения, леди. Лорда ожидают внизу, желают побеседовать.

Кольнуло грустное предчувствие: вдруг желанный и долгожданный покой сейчас закончится? Пауэрскорт вздохнул:

– У ожидающей персоны имеется имя, Райс?

– О да, простите, лорд. Там внизу миссис Кокборн. Миссис Августа Кокборн.

– Что ж, пригласите ее подняться.

В дверях леди Люси тревожно оглянулась. Впервые после возвращения из Африки вид у мужа был невеселый. И как некстати это посещение! В момент близкого, почти триумфального осуществления заветных планов!

Для этого визита миссис Кокборн решила облачиться в траур – траур всегда производит хорошее впечатление. Скромно присев на краешке широкого дивана, она вела свой рассказ. Пауэрскорт предпочел не прерывать. Излагались некие подозрения относительно кончины ее брата. Перечислялись поводы для возникших сомнений. Дворецкий, словам которого она не верит. Доктор, словам которого она не верит. Странный, почти необъяснимый факт того, что, препятствуя родне проститься с покойным, тело его наглухо запечатали в гробу. Собственное глубокое ощущение, что от нее нечто скрывают – нечто, надо полагать, ужасное. А также уместно упомянуть и то обстоятельство, что брат являлся одним из богатейших людей Англии.

– Мне бы хотелось, чтобы вы, лорд Пауэрскорт, расследовали это дело, – заключила гостья. – Идет молва, что вы – один из лучших британских сыщиков.

Пауэрскорт размышлял об истинных мотивах обращения к нему. Действительно ли настойчивой даме нужно лишь знать истинные причины смерти ее брата? Не похоже. И что там с наследством? Но больше всего он мечтал пожить без визитеров и хлопотливых розысков. Хотя бы не так скоро, не сейчас.

– Вынужден огорчить вас, миссис Кокборн. Вряд ли я сумею заняться вашим делом. Я только что вернулся после года службы в Южной Африке и едва имел время заново познакомиться с семьей.

– Уверена, лорд Пауэрскорт, мой случай надолго вас не отвлечет. При ваших редкостных способностях…

– Пожалуй, я все-таки задам пару вопросов, миссис Кокборн. Известны вам детали завещания вашего брата?

– О, боюсь, не совсем, – туманно ответила гостья. – Не совсем точно. Брат, весьма вероятно, оставил его в нашем доме или, быть может, у нашего поверенного. Мой муж, наверно, помогал с оформлением бумаг и в курсе всего, но Джордж – ах, то есть мистер Кокборн, сейчас в отъезде.

Августа Кокборн достигла во лжи значительно большего совершенства, нежели Эндрю Маккена или доктор Блэкстаф. Годы, долгие годы, прожитые рядом с обманщиком-супругом, научат многому.

– Ваш брат когда-либо высказывался относительно конкретных пунктов своей последней воли?

– О, не особенно определенно, не прямо. Но он всегда говорил, что мое семейство будет прекрасно обеспечено. Простите, я должна была упомянуть раньше – мой брат был холост, детей не имел.

– И как вы думаете, что на самом деле с ним случилось? – спросил Пауэрскорт, уступая влечению истинного детектива к магии тайн и загадок.

– Именно это я надеюсь выяснить благодаря вам, лорд Пауэрскорт.

– Вы полагаете, он был убит?

Повисла пауза. В гостиной воцарилась тишина. Пауэрскорт ждал ответа.

– Его вполне могли убить, лорд Пауэрскорт. Я полагаю, это не исключено.

– Он не страдал какой-нибудь особенной болезнью, изувечившей его лицо?

– По моим сведениям, ничего в этом роде. И доктор, несомненно, отметил бы столь важный факт.

– Прекрасно, миссис Кокборн. Суть событий вы изложили очень четко. – (Хоть и не очень искренно, – добавил про себя Пауэрскорт. Но где тут вымысел, где правда, он еще не знал.) – Карточка ваша у меня, адрес здесь есть. Если позволите, после полудня я извещу вас о своем решении. Мне надо переговорить с женой.

Через минуту после ухода Августы Кокборн в гостиную опять вошла леди Люси. Мужа она увидела шагающим из угла в угол. Ей показалось, что при каждом шаге он чертыхался.

– Мы с Джонни привыкли на корабле часами шагать туда-сюда по палубе, очень помогало скоротать путь домой.

Пришлось, набравшись терпения, подождать, пока он успокоится. Наконец Пауэрскорт уселся и смог рассказать о странной кончине священника из Комптона.

– Бедняжка, его сестра, – сочувственно вздохнула леди Люси.

– Ты не вздыхала бы об этой бедняжке, проведя с ней долее трех секунд. Въедлива, изворотлива, жестокосердна – не дама, а какой-то стальной штопор.

Леди Люси вздрогнула.

– Что ты решил, Фрэнсис? Ты берешься?

Пауэрскорт вновь поднялся, начал расхаживать по комнате.

– Не знаю, сам не знаю. Я только вернулся.

– Вернулся, да. Однако же не в Африку.

– Считаешь, я должен заняться этим делом, Люси? – сказал Пауэрскорт, остановившись возле кресла жены.

– Ты знаешь, Фрэнсис, мое мнение о таких вещах, – твердо произнесла она, глядя ему прямо в глаза. – Предположим, несчастного священника убили. За этим преступлением может последовать другое. Могут быть новые убийства, новые жертвы. И ты ведь помнишь, сколько обреченных благодаря тебе сегодня живы, скольких людей ты сумел вовремя спасти.

Пауэрскорт вдруг улыбнулся:

– Люси, о чем это ты собиралась мне сказать перед самым приходом посетительницы?

Лицо леди Люси зарделось. Убранство интерьера сейчас не казалось необычайно важным.

– Я собиралась предложить, всего лишь предложить… – переведя дыхание, она храбро договорила: – Всего лишь чуть-чуть освежить нашу гостиную. Новая мебель, новые обои и, может, кое-что еще.

Пауэрскорт заключил жену в объятия.

– Смело вперед, любовь моя. Только учти, пожалуйста, мою слабость к старому креслу.

Пять дней спустя лорд Фрэнсис Пауэрскорт сидел на скамье в центральном нефе Комптонского собора, ожидая начала траурной службы. Пришел он рано. Колокола на древней башне тягуче и заунывно звонили по вернейшему из сынов храма. В усадьбу Ферфилд-парк Пауэрскорт явился под видом старинного друга семьи, прибывшего из Лондона поддержать Августу Кокборн в тяжкие дни похорон и объявления последней воли ее брата. Вопросов Пауэрскорт пока никому не задавал. Просто болтал со слугами. Подолгу тщательно осматривал спальню и кабинет покойного. Неоднократно курсировал между Ферфилд-парком и домом доктора Блэкстафа. Старался прежде каких-либо серьезных бесед сделаться в усадьбе своим, особенно заботясь обаять каждого слугу при каждой встрече. Августу Кокборн изумило резкое улучшение всех бытовых условий. Ванны стали действительно горячими. Пища обрела надлежащую температуру. «Ради мужчины-то они стараются!» – с горечью усмехалась она.

До начала службы оставалось еще немного времени. Позади и чуть сбоку от Пауэрскорта сидели строго одетая в черное Энн Герберт и Патрик Батлер, чьи воротничок и галстук не обнаруживали должного согласия. Патрик обдумывал специальный выпуск, посвященный случившейся несколько недель назад в лондонском королевском дворце кончине старушки Виктории. Выпуск предполагалось составить из поминальных дифирамбов от лица всех более-менее заметных поселений и учреждений графства. Соборного архивариуса удалось сговорить на заметку о благотворном религиозно-нравственном подъеме за годы викторианского правления. Директор здешней средней школы, чудаковатый краевед, согласился написать о совершенно преобразившей город викторианской архитектуре. Глава местной судебной власти, лет тридцать назад пару месяцев прослуживший при дворе, обещал поделиться кое-чем из личных воспоминаний о державной владычице. Нужные материалы (даже от директора школы и архивариуса, прежде жутко волынивших со статьями) уже поступили, и Патрик потирал руки. Своих главных рекламодателей он призвал не упустить шанс, заказав на страницах «Графтон Меркюри» более обширный текст. «Газеты ведь обычно через день выкидывают, – с обезоруживающей честностью объяснял он сегодня поутру владельцу самой крупной местной гостиницы, – но этот специальный выпуск останется как вечная память о смерти королевы. Люди будут хранить этот особый номер со страницами в траурной рамке, передавать его из поколения в поколение. Мыслимо ли не использовать случай и не увековечить заодно и ваш бизнес?»

Унылый колокольный звон продолжал разноситься в холодном, сыром воздухе. Денек был ветреный. Не приобщенные формально, но явственно приверженные англиканской церкви, вороны тучами носились над собором, вплетая в общий мотив скорби свое хриплое карканье. Рассматривая вывешенные в северном трансепте знамена местного полка, Пауэрскорт думал о почившей великой королеве, в чьей армии он служил, чье долголетнее правление [8]8
  Правление королевы Виктории длилось почти шестьдесят четыре года: с 1837 по 1901 год.


[Закрыть]столь многое определило в жизни страны. Глядя, как запоздавшие члены общины заполняют последние скамьи, он размышлял, сколько же человек в толпе явившихся проститься с покойным канцлером помнят монарха – предшественника Виктории? Сам он, естественно, не помнил. Наверно, лишь полдюжины из паствы, плотно забившей все ряды, успели – еще детьми – пожить в царствование Уильяма IV. Унаследовав островное королевство, королева Виктория своей мощной властью раздвинула его пределы до невиданно огромной империи, простертой от Ледовитого до Индийского океана. И Пауэрскорт был одним из многих, кто сейчас задавал себе вопрос, не станет ли полыхающая в Южной Африке война с бурами началом заката эпохи. На престол ныне вступил Эдуард VII. Пауэрскорт отчаянно пытался вспомнить хоть что-нибудь насчет Эдуарда VI: боец или повеса, грешник или же кладезь добродетели? В памяти сохранилось только, что это был страстный поборник церковной реформы, который правил между официально учредившим англиканский протестантизм Генрихом VIII и весьма люто восстановившей – на несколько лет – власть католичества Марией Кровавой. Возможно, и Комптонский собор имеет своих мучеников бурной эпохи Реформации. Относительно первых пяти Эдуардов смутно брезжила череда Истязателей и Сокрушителей шотландцев.

Колокола смолкли. Паства дружно повернула головы, глядя, как вносят тело бывшего соборного канцлера Джона Юстаса. Шестеро траурных носильщиков – трое слуг Ферфилд-парка во главе с Эндрю Маккеной и трое церковных служителей – медленно ступали за хором и шествовавшими впереди главными членами капитула. Молодой викарий нес перед епископом и деканом массивный серебряный крест.

Пауэрскорту вспомнилась очень давняя, случившаяся в его детские годы, поездка из католической Ирландии в протестантскую Англию. Они с отцом тогда осматривали красивый собор то ли в Уэльсе, то ли в Глостере, и отец объяснял ему полномочия высших англиканских чинов. Епископ – глава кафедрального храма, духовный попечитель всех священников и прихожан епархии. Декан – управитель, руководящий делами в соборе. Канцлер – секретарь капитула, ведающий также архивом и библиотекой. Архидиакон – помощник епископа по связи между кафедральным храмом и работой в приходах. Регент – организатор музыкальной части церемоний, обычно и органист и хормейстер в одном лице. Вспомнилось, как в саду возле резиденции епископа отец с особенным ехидным удовольствием смотрел на нечестивую игру в крикет, где состязались команды в крахмальных белых ошейниках. «У них не Божья, у них Бойцовая церковь», – хмыкнул он, провожая глазами красный мяч, высоко взлетевший над лужайкой и упавший в клумбу с розами.

Небольшая траурная процессия двигалась мимо Пауэрскорта, носильщики ступали напряженно, опасаясь споткнуться или поскользнуться и опрокинуть мертвеца. Наконец гроб водрузили на стол посреди крытой резной террасы хоров. «Знаю, что жив в веках Спаситель мой, – возгласил декан сильным, звучным тенором, – и что настанет снова день пришествия Его!»Певчие подхватили псалом № 60: «Из рода в род, Ты, Господи, наше прибежище…»Пауэрскорт разглядывал собравшихся. Большинство далеко не богачи, хотя оделись многие на церемонию весьма солидно. Средний класс Комптона: знавшие Джона Юстаса магазинщики, учителя, юристы. Патрик Батлер, вертясь, тоже оценивал ряды: выискивал новых рекламодателей, способных клюнуть на приманку спецвыпуска памяти Ее Величества. Сидевшую рядом с ним Энн Герберт ужасно мучило это неприличное ерзанье.

Паства стоя исполнила «Пребудь со мной» и «Веди меня, Свет добра» на стихи Джона Генри Ньюмена [9]9
  Джон Генри Ньюмен (1801–1890) – церковный деятель, богослов, публицист. Лидер «Оксфордского движения» богословов, настаивавших на католической сущности англиканства (по сути, на объединении с Римом) и выступавших против вмешательства государства в дела религии. В 1845 году перешел из англиканства в католичество, с 1879-го кардинал.


[Закрыть]. Епископ прочел отрывок из Библии, архидиакон – еще один. После чего декан, ведомый ассистентом с серебряным крестом, прошествовал к кафедре. Вновь шумно опустившись на скамьи, паства приготовилась внимать.

Местные знатоки проповедей давно приметили, что епископ, вполне, конечно, сведущий в Евангельском Писании, предпочитал, однако, брать за основу исключительно тексты Ветхого Завета. Чаще всего – сюжеты испытаний сынов Израилевых в борьбе против филистимлян и египтян, хананеев и амореев, ферезеев и гергесеев, моавитян и амаликитян. Весьма кровожадные битвы, которые после преодоления многих трудностей заканчивались, разумеется, триумфом израильского воинства. «Вот так, – обычно резюмировал епископ, – Всевышний извечно дарует победу над врагом избранному народу». Проповеди декана, как несколько уныло отмечали знатоки, напротив, тяготели к новейшим теологическим изысканиям. Однако полеты модной богословской мысли не особенно вдохновляли прихожан. Пастве гораздо больше по сердцу была старинная установка на то, что земля станет раем, если все будут свято верить каждому слову Библии о сотворении мира. Что касается покойного канцлера Юстаса, он проповедовал редко и с милосердной краткостью. Говорил о могучей силе Господней любви, ниспосланной его чадам в бесконечных формах: любви родителей к детям, детей к родителям, мужа к жене и жены к мужу, любви человека к природе, созданной во славу Божию.

– Для сегодняшнего обращения, – начал декан, устремив на прихожан взгляд поверх очков, – я выбрал цитату из пятой главы Евангелия от Матфея: «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю»…

Эту проповедь комптонцам еще слышать не приходилось, так что, по-видимому, им предстояло познакомиться с новым, не просто подновленным, а заново, специально составленным текстом. Пауэрскорт пристально смотрел на декана, его статную фигуру, его перебиравшие листки крупные мускулистые руки.

– Двенадцать лет прошло с того дня, когда Джон Юстас прибыл в собор в качестве канцлера, – продолжал декан, – но мне живо, словно произошло это вчера, видится первая встреча с ним на собрании капитула. Слегка застенчивый и неизменно деликатный, он отличался скромностью. Та кротость, что, по словам апостола, наследует землю, постоянно проявлялась в его общении с коллегами, и все эти годы он украшал собор своим присутствием…

Патрик Батлер раздумывал, помещать ли речь декана в следующем номере. Смотря по тому, как долго он будет изливаться, решил Патрик: декан страшно обижался, когда его проповеди, его нетленные тексты, сокращали. Пауэрскорту пришло на память латинское изречение de mortuis nil nisi bonum, «о мертвых лишь доброе слово», и тут же вспомнился кощунственный вариант, слетевший с уст его наставника в Кембридже после похорон одного крайне непопулярного профессора, – de mortuis nil nisi bunkum,«о мертвых лишь пустая болтовня».

– Одним из определений «кротости», – наставлял декан, – согласно Оксфордскому словарю является «добросердечие». Быть кротким означает быть добросердечным. Кротость есть милосердие. Быть кротким означает быть милосердным. Жителям нашего небольшого города хорошо было известно великодушие Джона Юстаса, человека, благословленного большим капиталом. «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю». Канцлеру Юстасу довелось унаследовать значительную часть земных сокровищ. Подобные люди не всегда берут на себя бремя заботы о голодных и неимущих, страдающих и обездоленных. Но не Джон Юстас – самый щедрый даритель, которого когда-либо знал Комптон. Приюты, построенные нашим покойным канцлером для бедняков, увечных и престарелых, останутся вечным памятником его жизни и сотворенному им благу…

Кое-кто из прихожан начал потихоньку позевывать. Шестеро носильщиков позади гроба терпеливо дожидались окончания проповеди, чтобы вновь приступить к своим обязанностям. Ассистент с крестом стойко застыл у ступеней кафедры.

– Сегодня для нас день великой скорби, – произнес декан, отложив очки и оглядев аудиторию. – Лучший из нас безвременно ушел навеки. Сколько лет он еще мог бы служить нашей церкви, нашему собору, нашему городу. Но это и день ликования…

На последнем слове уверенный тон слегка сбился. Самый ядовитый из знатоков проповеди (второй тенор церковного хора, разочаровавшийся в религии, но до того два года посещавший богословский колледж) позднее объяснял заминку тем, что оратор очень сомневается в нерушимой вере своих слушателей как в ад, так и в вечное блаженство. Однако декан повторил с нажимом:

– День ликования! Ибо если кому и уготовано место на небесах, то это именно Джону Юстасу.

И мы сегодня радуемся, потому что, уйдя от нас, он пребывает с Отцом своим в обители блаженных. Вспомним слова пророка Иова: «Пусть черви изгложут плоть мою, но сам увижу Господа, своими глазами узрю Его». Джон Юстас – человек добра и кротости. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. Блаженны кроткие, ибо они наследуют и царствие небесное!

Декан сложил стопку листков. Ассистент сопроводил его на прежнюю позицию. Хор запел гимн Пёрселла [10]10
  Генри Пёрселл (ок. 1659–1695) – выдающийся английский композитор.


[Закрыть], шестеро носильщиков вновь подняли на плечи гроб, осторожно спустились по ступенькам с хоров и обратным путем медленно пронесли усопшего по центральному нефу. У ворот собора уже стояла вереница экипажей, готовых отвезти тело и провожающих к маленькому кладбищу в глубине Ферфилд-парка. Торжественные похороны Джона Юстаса завершились. Через сорок восемь часов в местной нотариальной конторе «Дрейк и Компания» для живых должно было состояться оглашение последней воли покойного.