Текст книги "Банк хранящий смерть"

Автор книги: Дэвид Дикинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

20

Пауэрскорт не мог решить, как ему поступить. Что лучше: отправиться в погоню за телегой с гробами верхом или пуститься по сельским дорогам пешком? На нем было теплое пальто, надежно защищавшее от ночного холода, крепкие ботинки, способные выдержать разбитые сельские дороги, и перчатки из грубой кожи. Пауэрскорт еще раз посмотрел на тех, кого ему предстояло преследовать. Телега, над которой в лунном свете вился легкий дымок трубки, докатила уже до края деревни и направлялась на юг по дороге, что шла вдоль берега. Пауэрскорт сбежал вниз по лестнице, вскочил на лошадь и бросился в погоню. Бинокль был его единственным оружием. Он старался не думать о том, что может случиться, если противник заметит слежку. «Гроб-то, во всяком случае, у них для меня найдется, – усмехнулся он мрачно, – неизвестное тело, похороненное в неизвестной могиле. А все же, – подумал он в десятый раз с тех пор, как впервые увидел прибывший груз, – что может быть в этих гробах, которые с такими предосторожностями переправили из-за моря и теперь преспокойно везут по проселочным дорогам Уиклоу?»

Похоронные дроги тащились еле-еле – не быстрее пяти-шести миль в час. До Пауэрскорта, неспешно трусившего на своей лошадке, долетали обрывки разговора и смех. Его лошадь звали Падди; старый мистер Харрисон, столь увлеченный классическими героями, вряд ли бы одобрил подобное имя. Для такой ночи больше бы подошел конь по кличке Геркулес, улыбнулся Пауэрскорт.

Дорога все еще тянулась вдоль берега, лунный свет сиял на морской глади. В лесу перекликались совы. Телега проехала мимо ограды большого поместья. Пауэрскорт вспомнил, как играл там ребенком. Сразу за парадным въездом, отмеченным величественными узорчатыми воротами, по бокам которых возвышались два каменных льва, стояла церковь, а чуть поодаль – красивый дом приходского священника и еще несколько пустовавших коттеджей. «Господи, ну и здорово же придумано! – подумал Пауэрскорт. – Не иначе как они собираются закопать гробы на протестантском кладбище. Никому и в голову не придет искать их здесь. Еще на католическом кладбище – возможно, но вряд ли кто заподозрит мертвецов ирландской церкви в укрывательстве немецких гробов с таинственным грузом».

Он привязал Падди к дереву в сотне ярдов от церкви и прокрался вперед, чтобы получше все рассмотреть. «Ну прямо грабители могил наоборот, – сказал он себе, – пришли не за тем, чтобы взять, а чтобы оставить. И с какой целью – неизвестно: может, эти гробы пролежат здесь до самого Судного дня». Меж тем ирландцы достали лопаты и принялись быстро копать, стараясь делать это бесшумно. Они осторожно сняли первый слой торфа и аккуратно сложили его возле могильного камня, а потом принялись торопливо набрасывать в кучу темную землю Уиклоу. Пауэрскорт услышал глухой стук: видимо, лопата задела гроб.

Люди двигались автоматически, словно танцоры, исполняющие положенные фигуры. «Может, они и впрямь настоящие могильщики?» – предположил Пауэрскорт. Еще несколько ударов, и старый гроб был извлечен из ямы. Мужчины снова взялись за лопаты, чтобы углубить яму. «Наверняка они суеверны, – подумал Пауэрскорт, – и позаботятся о том, чтобы вернуть покойника в его могилу, только положат вниз пару немецких гробов». Работа шла в молчании. Вдалеке раздался вой – то ли птичий, то ли звериный, словно протест против осквернения праха. Люди прекратили копать. Два гроба спустили в открытую могилу, засыпали землей и поставили сверху старый гроб. У Пауэрскорта закололо в ноге. Он надеялся, что с лошадью все в порядке и она ждет его у дерева. Итак, они закопали только два гроба. Осталось еще два. «Неужели они примутся еще за одну могилу? – подумал Пауэрскорт. – Или отправятся теперь на другое кладбище?»

Необходимо было узнать, что спрятано в этих темных ящиках. Пауэрскорт порылся в карманах, но перочинного ножа там не оказалось. Даже отвертки не было. Вряд ли он сможет открыть гроб голыми руками или даже вооружившись камнями, что в избытке валялись при дороге. Он чертыхнулся. Вот если бы с ним сейчас был Джонни Фицджеральд! У того вечно карманы набиты всякой всячиной.

Похоже, похоронная процессия готовилась к переезду. Пауэрскорт укрылся в тени и наблюдал, как те двое вновь взгромоздились на телегу. Повозившись со спичками, один из них снова закурил трубку. «На кладбище и в церкви курить не подобает, – подумал Пауэрскорт, – а при входе следует снять шляпу и перекреститься».

Молитвы Пауэрскорта были услышаны. Могильщики начали беседу. Их голоса разносились над кладбищем и долетали до Пауэрскорта.

– Думаешь, винтовки будут здесь в целости и сохранности, Майкл? – спросил первый могильщик.

Майкл рассмеялся.

– Конечно. Хотя это и не столь надежное место, как то, куда мы теперь направимся.

Итак, это были винтовки. Немецкие винтовки. В гробах были немецкие винтовки последнего образца. Смертоносные винтовки, маузеры или шнайдерсы, с новейшими прицелами, которые позволяют убить человека с расстояния в восемьсот ярдов, а то и больше. Снайперские винтовки. Пауэрскорт вспомнил свой сон. Вот с таким оружием меткий стрелок, устроившись на крыше арки Адмиралтейства, без труда мог подстрелить того, кто появится из Букингемского дворца, прежде чем карета успеет доехать до середины Мола.

Похоронный кортеж все больше удалялся от Грейстонса, направляясь в горы. Пауэрскорт осторожно пробрался на церковный двор. Трава на могиле была аккуратно уложена на место. Два букета белых цветов скрывали следы вмешательства злоумышленников. Должно быть, они привезли их с собой и прятали где-то в телеге, решил Пауэрскорт. Он все больше проникался уважением к своим противникам. «Джордж Томас Карью из Бэллигорана, 1830–1887», – гласила надпись на могильном камне. В детстве Пауэрскорт лакомился его земляникой. Карью утверждал, что у него самая лучшая земляника во всей Ирландии и есть ее следовало с домашними взбитыми сливками, на безупречной лужайке, где глава семейства восседал за столом, любуясь, как весело резвятся дети. Пауэрскорт вспомнил запах, который всегда сопровождал мистера Карью: тот курил трубку, и его дети шутили, что отец не расстается с ней даже во сне. «Покойся с миром», – пробормотал Пауэрскорт и на цыпочках вернулся к лошади. Он вспомнил, что одна из дочерей Карью была очень мила. Наверное, давно вышла замуж и живет своим домом. Не дай Бог ей узнать, как поступили с могилой ее отца.

Облачка дыма вдалеке подсказали Пауэрскорту, куда направить лошадь. Дорога шла теперь вверх, удаляясь от берега и устремляясь к темным горам. Тучи вновь скрыли луну. Укутанные копыта Падди почти неслышно ступали по траве. Пауэрскорт вспомнил Маккензи – охотника, с которым вместе служил в Индии, тот мог выследить любого. Он рассказывал ему об американских индейцах, которые посылали дымовые сигналы за сотни миль через равнину. «Это намного эффективнее новомодного телеграфа», – ворчал Маккензи.

Пауэрскорт знал, что скоро будет развилка. Левая дорога начнет спускаться в долину к маленькой деревушке внизу. А правая пойдет вверх в горы по пустынной суровой местности, где ветры гуляют в зарослях чахлого кустарника. Телега катила в двухстах ярдах от него. Пауэрскорт то и дело останавливался, чтобы убедиться, что он не подъехал слишком близко.

Вдруг он вспомнил дату. Сейчас был 1897 год. Через год исполнится ровно сто лет мятежу 1798 года – ужасному, с самого начала обреченному на поражение восстанию, унесшему жизни тысяч ирландцев, которые погибли на поле битвы или были повешены в тюрьмах в наказание за неповиновение. Пауэрскорт содрогнулся, вспомнив зверства, выпавшие на долю невинных католиков. Отцов заставляли, стоя на коленях, смотреть, как порют до крови их сыновей, а потом они менялись местами, и истекавшие кровью сыновья смотрели, как секут их отцов, пролитая кровь тех и других смешивалась на песке у них под ногами. «Это и моя кровь». Пауэрскорт вспомнил своды часовни, где ирландцы тщетно протестовали против обрушившегося на них террора: «Милостивый Боже, что стряслось с Ирландией? Где теперь искать грешных жителей этой земли? Возможно, Ты отыщешь ирландца в тюрьме – единственном безопасном месте, я едва не сказал «жилье». А если не найдешь его там, то увидишь спасающимся вместе с семьей из горящего дома – освещенного до самой крыши огромным пожаром; или, может быть, отыщешь его белеющие кости на зеленых полях его страны; возможно, Ты повстречаешь его, когда он бороздит океаны или вторит отчаянным воплям разбушевавшейся толпы, все же менее жестокой, чем бессердечные притеснители, которые гонят ирландца прочь от дома и семьи, без суда и следствия».

Однажды, когда родители были в отъезде, Пауэрскорт произнес целую речь с крыши отчего дома. Ему было тогда лет шестнадцать. Сестры, стоя внизу на ступенях, изображали внимательных слушателей. Две из них, правда, заснули, вспомнил он с горечью.

Один из ехавших на телеге тихонько насвистывал. Теперь дорога пошла в гору и превратилась в обычную тропинку. В лунном свете блестели лужи, оставшиеся после недавнего дождя. «А что, если лошадь поскользнется, ведь копыта у нее замотаны?» – встревожился Пауэрскорт. Он посмотрел на часы. Без четверти четыре, скоро и светать станет. Успеют ли они закопать оставшуюся поклажу? Чем выше в горы взбиралась тропинка, тем медленнее двигалась телега. Слева от Пауэрскорта обрывистый склон спускался вниз к ручью. И тут стряслась беда.

Впереди залаяла собака. Может, она тоже была на телеге. Но Пауэрскорт поначалу не заметил там ничего, кроме соломы да мешковины, которыми накрыли гробы. Он остановился. И телега остановилась. А лай не прекращался. Пауэрскорт услышал, как один из седоков слезает с телеги и как люди впереди переговариваются шепотом. Неужели заподозрили, что за ними следят? Во мраке ночи что только не померещится, особенно когда едешь в кромешной тьме с целью схоронить немецкие винтовки рядом с настоящими покойниками. Пауэрскорт пробормотал проклятие. Если эти молодцы заподозрят, что их преследуют, еще, того гляди, вернутся на следующую ночь, раскопают могилу Джорджа Томаса Карью и перепрячут гробы в другое место. А два оставшихся гроба решат вообще не прятать этой ночью: оставят телегу на какой-нибудь дальней ферме и через несколько дней снова превратятся в могильщиков. Тому, что он узнал, цены не было. Как только в Дублине станет известно, где спрятаны винтовки, полиция начнет следить за этим местом днем и ночью. Но стоит заговорщикам заподозрить, что за ними следили, что они были не одни, и ружья сразу перепрячут в другое место.

Меж тем пес не унимался. Пауэрскорту казалось, что собака готова брехать всю ночь. Похоже, она как следует выспалась и теперь не уймется до самого утра.

Он услышал, как кто-то крадучись приближается к нему по тропинке, и отступил назад к деревьям. У человека было что-то в руке. А собака все лаяла. Ее лай и мертвых поставил бы на ноги, впрочем, их и без того уже достаточно потревожили в эту ночь.

Выстрел пистолета заглушил собачий лай и отозвался эхом в горах. Пауэрскорт понимал, что никто не обратит на этот звук внимания. «Не гляди в окошко, отвернись к стене – есть дела у джентльменов ночью при луне». Но сто ярдов – слишком большое расстояние для пистолета. «Слава Богу, – подумал Пауэрскорт, – что они не додумались пустить в ход винтовки, что лежат в гробах. Хотя тогда бы, – тут он невольно усмехнулся, – им пришлось бы сначала изучить множество немецких инструкций, которые невозможно прочитать в темноте, да и при свете дня в них не так-то просто разобраться».

Человек выстрелил еще раз. Пуля пролетела всего в нескольких ярдах от Пауэрскорта и застряла в стволе сосны, что росла чуть ниже по склону холма. Он мог бы обратиться в бегство: лошадь быстрее, чем человек и собака. Но Пауэрскорт не хотел убегать.

Раздался третий выстрел. Теперь пес заливался, не умолкая, раззадоренный стрельбой своего хозяина.

Пауэрскорт покосился на опасный крутой откос за спиной. Человек выстрелил снова, теперь два раза подряд. Пауэрскорт вскрикнул, упал на землю и покатился вниз по склону, сначала медленно, а потом все быстрее, ударяясь о камни, налетая на деревья, пока не оказался в самом низу, и голова не окунулась в ручей. Второй мужчина вылез из телеги и посмотрел вниз.

– Какого дьявола он здесь делал? – спросил первый могильщик.

– Бог его знает. Но теперь он мертв. Если я и не попал в него, он наверняка разбился, – ответил его приятель, попыхивая трубкой.

– Хочешь, я спущусь и проверю, жив он или нет? А если нет – пристрелю.

– Да я наверняка попал в него. Он отдал Богу душу, еще не долетев до земли.

Мужчина с трубкой был уверен в собственной меткости. Он неизменно выигрывал в стрелковых состязаниях по всей стране. Они вернулись к телеге и оставили лорда Фрэнсиса Пауэрскорта лежать у подножия холма, купая в ручье кудрявые волосы. А наверху лошадь ждала своего седока.

21

Телега вновь двинулась в гору по почти непроходимой тропе. Пес, исполнив долг, наконец-то успокоился. Мили через полторы телега остановилась у крошечной часовни на горе. Чахлые деревца с причудливо изогнутыми от постоянных ветров ветвями охраняли уединенное кладбище. Памятники здесь были скромные, не то что мраморные плиты, украшавшие могилы на протестантском кладбище внизу в долине. Мужчины молча приступили к работе, непогашенная трубка снова была оставлена на время у края дороги. Почва здесь была более каменистой, и, чтобы углубить могилу, которой надлежало вместить заморских пришельцев, потребовалось больше времени. Слабые полоски восхода начали появляться над Ирландским морем, когда землекопы, выполнив свою работу, вновь забрались в телегу. Оружие было надежно спрятано, и никто не догадается – где.

– Что, утром отправишься назад в Дублин? – спросил первый могильщик.

– Ясное дело, – ответил тот, кто курил трубку. – В девять утра у меня начинаются уроки в школе. Я, пожалуй, сяду на поезд в Грейстонсе. Сможешь меня там высадить?

Тем временем внизу у подножия горы лорд Пауэрскорт ощупывал каждую косточку своего тела, медленно и осторожно. Господи, ну и здорово же ему досталось! Слава Богу, он не пропустил мимо ушей уроки Маккензи, тот учил его падать с горы так, чтобы не покалечить себя. Пауэрскорт попробовал встать на ноги. От боли в левой щиколотке у него потемнело в глазах. Видимо, растяжение, и серьезное, решил он. Давали о себе знать многочисленные ушибы на руках и ногах, из ссадины на виске сочилась кровь и капала на воротник. Голова болела так, словно ею раз сто стукнули о камни. Но все же он был жив. Пока.

Пауэрскорт посмотрел вверх на гору. Он разглядел лошадь, все еще ждавшую его у дерева. Верхом он мог бы добраться назад в гостиницу или даже попробовать продолжить преследование. Ему был слышен скрип телеги, поднимавшейся вверх по тропе. Потом звук стало относить ветром. Если подождать с часок, то можно отправиться за ними следом и разведать, где они закопают остальные винтовки. Тогда ему будет известно все, что нужно, рассуждал он словно в полусне, все, кроме имен тех мужчин, даты предполагаемого покушения и против кого оно будет направлено.

Позже он признавался леди Люси, что почти не надеялся, что сумеет выбраться назад на дорогу. Каждый шаг отдавал нестерпимой болью, в голове шумело. Бесчисленные ушибы по всему телу саднили. Кровь по-прежнему капала на пиджак.

Последнюю сотню ярдов, отделявшую его от лошади, Пауэрскорт буквально прополз – дюйм за дюймом, опираясь разбитыми в кровь локтями о землю, прокладывая свой крестный путь по камням и получая все новые ссадины и ушибы. Чтобы хоть немного унять боль, он стал думать о детях, представлял, как они сидят с леди Люси в каком-то тихом английском саду, перед ними простираются зеленые лужайки, а внизу плещет река или озеро. Иногда ему казалось, что у него начинаются галлюцинации, ему виделось, будто Люси и на самом деле рядом с ним и помогает ему взбираться вверх по склону. «Не волнуйся, Фрэнсис, осталось совсем немного. Всего несколько шагов, дорогой». – Леди Люси отирала кровь с его лица, смазывала обезболивающей мазью его раны.

Наконец Пауэрскорт добрался до лошади. Целых пять минут он стоял, крепко прижавшись к Падди, благодаря в душе лошадь за то, что она дождалась его. Пауэрскорт сознавал, что ему непросто будет сесть в седло. Но это оказалось еще мучительней, чем он предполагал: от пульсирующей боли в левой лодыжке у него снова потемнело в глазах. Кое-как устроившись в седле, Пауэрскорт начал медленно взбираться вверх по тропе вслед за телегой. Он надеялся, что ему удастся отыскать вторую церковь, и она станет для него убежищем, даст передышку и скроет его от врагов.

Скорбящая Богоматерь, это название соответствовало его положению. На этот раз кладбище не таило от него секретов. Видимо, у могильщиков закончились цветы, отметил Пауэрскорт.

Впрочем, на таком уединенном кладбище любые цветы покажутся не к месту. Вечный покой Марты О'Дрисколл, 1850–1880, был нарушен. Бедная женщина прожила всего тридцать лет и теперь ожидала Второго пришествия под присмотром гор в окружении корявых деревьев, в кронах которых свистел ветер. И вот у нее появилась компания: немецкие винтовки потревожили долгий сон мертвых.

Пауэрскорт отправился в обратный путь к гостинице. Лошадь, казалось, сама знала дорогу. Пару раз он едва не выпал из седла. Без четверти семь Падди медленным шагом вошла в конюшню отеля «Империал». Пауэрскорт заметил, что ночной ветер поломал розы: красные лепестки были разбросаны по лужайке, словно пятна засохшей крови.

Кое-как поднявшись к себе в номер, он провалился в сон как раз в тот миг, когда первый поезд отошел от перрона вокзала Грейстонса и направился вдоль побережья к Дублину. Сидя у окна и глядя на море, один из пассажиров раскурил первую утреннюю трубку.

22

– Джентльмены, джентльмены, могу я попросить у вас минуточку внимания?

Дородный мужчина с огромными холеными усами взобрался на скамейку в раздевалке. Стрелки на его фланелевых брюках для крикета были острыми как бритва, а свитер – безукоризненно белым.

– Меня зовут Хопвуд, Астон Хопвуд, сегодня я ваш капитан.

Он осмотрел своих игроков: некоторые еще не успели зашнуровать бутсы, другие сосредоточенно тренировали воображаемые удары.

– До жеребьевки я должен назначить порядок подач, – сказал Хопвуд. – Кто здесь Пауэрскорт? Согласны вы быть первым подающим?

Лорд Фрэнсис Пауэрскорт нервно поднял руку в знак согласия. Почти две недели прошло с той ужасной ночи в Ирландии, и боль в лодыжке почти прошла. Он рассказал Доменику Кноксу из Департамента по делам Ирландии все, что узнал о немецких винтовках, похороненных в ирландских могилах. Кнокс рассыпался в благодарностях.

– Добро пожаловать в команду, Пауэрскорт, – прогудел Хопвуд. – Смайс? Согласны быть вторым подающим?

Престарелый джентльмен, чьи времена в крикете на первый взгляд, казалось, уже давно прошли, кивнул.

– А где у нас Английский банк? – обратился Хопвуд к собравшимся в раздевалке. Но банка не оказалось.

– Проклятый банк! – с досадой буркнул Хопвуд. – Вечно он опаздывает. В любом случае я ставлю его третьим номером.

Хопвуд постепенно продвигался по списку подач. Пауэрскорт заметил, что Джеймс Кларк, молодой ставленник Уильяма Берка, записан номером девятым. Белый костюм Кларка явно был подобран не столь тщательно, как одежда других членов команды: брюки коротковаты, да и свитер маловат.

– Что вам известно о сопернике, Хопвуд? – поинтересовался худощавый молодой человек, знаменитый боулер [14]14
  Игрок, отбивающий подачи в крикете.


[Закрыть], которого, как Пауэрскорт узнал позже, за скорость и жесткость прозвали Иваном Грозным.

– Против нас играет команда американцев, называющих себя «Филадельфийцы», они совершают летнее турне. Проклятые американцы! – Хопвуд покачал головой, вспомнив, как совсем недавно некая нью-йоркская фирма увела у него из-под носа выгодный контракт. – Мне мало что известно об их манере игры. Пожалуй, лишь то, что они много бегают и много шумят. И я понятия не имею, чем они занимаются и как зарабатывают себе на жизнь. Кажется, среди них есть несколько банкиров и какой-то ученый из какого-то там Принстона, да, может, еще парочка проповедников.

Астон Хопвуд отправился на жеребьевку на крикетную площадку. Новенький павильон, построенный в псевдотюдорском стиле, скрывался среди высоких деревьев, окружавших небольшое поле. Вокруг площадки стояли ряды стульев, а за ними – еще и скамейки. С одной стороны была огромная палатка, между ней и большим домом сновали многочисленные слуги с подносами, полными еды и напитков.

Пауэрскорт вдруг почувствовал волнение. Он не ожидал, что столько людей станут свидетелями его позора. Он видел, как леди Люси и Уильям Берк беседуют о чем-то, прогуливаясь по поляне.

– Замечательная площадка, правда? – говорила леди Люси. – Посмотрите, вот выходят судьи и оба капитана. Вы знаете, кто судит матч, Уильям?

Берк внимательно посмотрел на двух мужчин в белых костюмах.

– Тот, что слева, кажется, епископ. Епископ Оксфорда. Ему прочат блестящее будущее. А второй – полицейский, главный констебль Оксфордшира по имени Бампфилд.

– Уж не опасается ли мистер де Ротшильд каких-нибудь неприятностей, раз решил поручить судейство двум столь высокопоставленным особам?

– Возможно, что и так: пару лет назад здесь была серьезная стычка, – рассмеялся Уильям Берк. – Один господин, некий экспортер чая, славно пообедал. Только пил он за обедом не чай, а пунш Ротшильда – опаснейшее зелье: на вкус вроде ничего особенного, а на самом деле – смертельная отрава, Люси, просто смертельная. И вот на третьих или четвертых подачах после обеда произошло серьезное нарушение. Судьи решили, что виноват чаеторговец. Но тот стал упираться, утверждал, что нарушения не было. Нет было, настаивали судьи. Черта с два, орал чаеторговец. Подскочил к калитке и в мгновение ока отправил судью в нокаут. Началась потасовка. Матч пришлось остановить. С тех пор Ротшильд всегда старается заполучить в судьи персон поважнее. Однажды уговорил самого управляющего Английским банком. Да только, на беду, тот оказался подслеповат, и на вторую половину игры пришлось искать ему замену. Бедняга был слеп как крот.

– Ну, раз у нас сегодня с одной стороны епископ, а с другой – главный констебль, мы можем рассчитывать на мирный денек, – улыбнулась своему деверю леди Люси и оглядела площадку: не привели ли с собой судьи подкрепление – святое воинство, скрывающееся в высокой траве или одетых в штатское полицейских, прячущихся среди деревьев?

– Будем надеяться, на этот раз все обойдется. Ага, похоже, что жребий достался гостям: американцы будут подавать первыми.

Ричард Мартин пригласил Софи Вильямс посмотреть на игру своего друга Джеймса Кларка, выступавшего за команду Сити. Молодые люди расположились на траве вдалеке от павильона.

– Никогда прежде не бывал в таких роскошных местах, Софи, – признался Ричард. Он чувствовал, что попал совсем в другой мир.

– Я тоже, – кивнула девушка. – Здесь так великолепно! Надеюсь, твой друг Джеймс окажется хорошим игроком.

Ричарда беспокоил обед. Мать дала ему с собой провизии на двоих, рассчитывая только на них с Джеймсом.

– Положи еще бутербродов, мама, – попросил Ричард. – После игры в крикет всегда хочется есть.

Миссис Мартин подозрительно покосилась на сына, но ничего не сказала. И вот теперь Ричард увидел, что на лужайке готовится настоящее пиршество, где будет полным-полно блюд, которые они никогда не пробовали и даже не знают, как к ним подступиться. Не могут же они сидеть и жевать свои бутерброды. Это будет неприлично.

– А кто у них на подачах? – спросил Пауэрскорт у Астона Хопвуда, когда игроки заняли свои позиции перед началом игры.

– Некто по фамилии Харкорт. Биржевой брокер. Быстрый малый, но суетливый, – отвечал Хопвуд, принимая стойку.

Подачи начал широкоплечий детина из Филадельфии.

– Спорю на пинту пива, – сказал один из садовников Ротшильда, наблюдавший за игрой из-за павильона, своему коллеге, – что этот парень доведет счет до пятидесяти.

– По рукам, – отвечал его приятель, вынимая изо рта трубку. – Спорю, что не доведет.

Уильям Берк подвел леди Люси к небольшой группе зрителей – служащих Банка Харрисонов.

– Мистер Харрисон, – сказала леди Люси, – надеюсь, ваша тетя поправилась.

– Ей намного лучше, спасибо, леди Пауэрскорт, – отвечал Чарлз Харрисон. – Доктора ею довольны, но советуют отправить тетю подлечиться на итальянские озера.

– Осторожно! – вдруг крикнул Берк. Могучий американец что есть силы ударил по мячу, и тот пулей пронесся над головой леди Люси и приземлился где-то в высокой траве. Тут же три мальчишки кинулись на его поиски.

– Бог мой! – воскликнула леди Люси. – Да у этого американца недюжинная сила! А вы играете в крикет, мистер Харрисон?

– Увы, нет, – Чарлз Харрисон улыбнулся, словно извиняясь, и провел рукой по рыжей бороде.

– И даже в школе или университете никогда не играли?

Харрисон восхищенно охнул, приветствуя новый мощный удар. Мяч улетел куда-то далеко за павильон, ударился о газонокосилку и отскочил в живую изгородь, росшую за домом.

– К сожалению – нет, леди Люси, весьма сожалею, – отвечал Чарлз Харрисон, потирая руки.

Леди Люси заметила, что волосы на руках у него тоже были рыжие.

– В университете Фридриха-Вильгельма в Берлине у нас не было времени для крикета. – «Не следовало говорить об этом, – спохватился Харрисон. – Достаточно было сказать, что я учился в Германии». – Впрочем, начинать никогда не поздно, леди Люси, – добавил он и сделал два воображаемых удара.

После восьми подач американцы сделали семьдесят пять перебежек, не потеряв ни одного очка. Астон Хопвуд, Пауэрскорт и Английский банк собрались на совещание у границы площадки.

– Есть только одно средство, – заявил Хопвуд.

– Какое? – поинтересовался Английский банк.

– Не хотелось слишком быстро выводить одного из тех двоих из игры. У меня с ними совместные дела, знаете ли. Но иного выхода нет. Придется сменить боулера.

Астон Хопвуд вывел вперед Ивана Грозного.

– Меняем боулера, – объяснил Астон Хопвуд другим игрокам, – он путается, действует быстро, но не всегда верно посылает мяч.

Пауэрскорт вернулся к остальным игрокам. Иван Грозный отступил к павильону и приготовился к разбегу. Обычное равнодушие на его лице сменилось злобной ненавистью к бэтсменам [15]15
  Бэтсмен – игрок, стоящий на подачах.


[Закрыть]. Вот он пулей метнулся к калитке и молниеносно отбил свой первый мяч, послав его далеко за колышки. Американец лишь моргнул и, не сводя глаз с Ивана Грозного, стал ждать следующей подачи. Зрители зашикали, разговоры стихли – все следили за Иваном Грозным.

Второй мяч ударился о землю достаточно близко и, отскочив, пролетел мимо Банка Англии, заслужившего тем самым четыре пропуска подач для своей команды.

– Черт! – ругнулся Пауэрскорт.

Следующий мяч на страшной скорости полетел к американцам. Пауэрскорт различил слева летящее пятно. Он выставил руку и, сам того не ожидая, поймал мяч, при этом руку от ладони к плечу пронзила острая боль.

– Вот это удар! – в один голос ахнули Астон Хопвуд и Английский банк.

Епископ поднял палец. Американцы удалились с поля. Все кинулись поздравлять Пауэрскорта.

– С тебя пинта пива, – сказал садовник Ротшильда, тот, у которого была трубка, своему приятелю. – Верзила довел счет лишь до сорока двух.

– Ну, разве Фрэнсис не молодец, Уильям? Я им так горжусь! – Леди Люси собственнически посмотрела на мужа, поглощенного беседой с товарищами по команде.

– И в самом деле молодец: поймал такую подачу! Интересно, когда Хопвуд введет в игру моего молодого коллегу?

Джеймс Кларк по-прежнему прохлаждался за границей поля. Иван Грозный сделал еще три подачи и отправил еще трех американцев охлаждаться в павильон. Потом его сменил Хопвуд.

– Нельзя позволить, чтобы матч закончился еще до обеда, – объяснил он Пауэрскорту. – Возможно, потом я снова введу его в игру. А то его уже и так распирает от гордости.

Маленький худой американец заступил на подачи под номером три, он не отходил от калитки, словно опасался потерять свое место. Его подачи не шли ни в какое сравнение с ударами первого бэтсмена.

И все же к обеду американцы довели счет до ста и двадцати пяти на четверых, вполне солидный итог, хотя меньше, чем можно было ожидать по их блестящему началу.

– Поосторожнее с пуншем, – напомнил Хопвуд своей команде, когда они пришли в павильон. – Это убийственное зелье.

Джеймс Кларк прибежал с поля и присоединился к своим друзьям.

– Ричард, мисс Вильямс, пойдемте, я познакомлю вас с нашим управляющим. Вон он там стоит.

Уильям Берк с радостью проводил молодых людей к столу и объяснил, какие кулинарные деликатесы им предложены. «Кому-то ведь надо поухаживать за такой милой барышней, как эта мисс Вильямс, – сказал он себе. – А от этих волков из Сити ей лучше держаться подальше».

– Ветчины, мистер Мартин? Мисс Вильямс? Кусочек омара? Попробуйте еще пирога с куропаткой.

Стол был накрыт в большой палатке, но часть гостей расположилась прямо на траве. Пауэрскорт и леди Люси сели под большим деревом. Уильям Берк повел Ричарда Мартина, Софи и Джеймса Кларка осматривать сад. Краем глаза Пауэрскорт заметил, что Чарлз Харрисон с явной тревогой следит за молодыми людьми. Английский банк отдал официантам вполне определенные распоряжения. Кое-кому из американцев неоднократно подливали пунш Ротшильда. Оба старика садовника уснули в тени дуба, их храп долетал до площадки для крикета.

– Не думаю, что тот худышка долго протянет, – радостно сообщил Английский банк Пауэрскорту и Хопвуду.

– Почему? – удивился Хопвуд. – До обеда он держался молодцом.

– Но это было до его знакомства с пуншем, – ухмыльнулся Английский банк.

Поначалу показалось, что пунш не подействовал на американца. Он яростно кидался на мяч, но постепенно как-то сник, стал пропускать даже самые легкие мячи. В конце концов он упал на свою же калитку, когда попытался отбить подачу Джеймса Кларка.

– Не повезло. Такая досада! – приговаривал Английский банк, наблюдая, как незадачливый игрок покидает площадку.

– Все пунш, – заметил пожилой садовник, куривший трубку. – До обеда этот тощий парень был в порядке, а теперь – вона как развезло.

– Калиткосбивательный пунш, – ухмыльнулся его приятель. – Как думаешь, осталось там еще чуток?

В три часа подачи американцев закончились со счетом сто и семьдесят шесть.

– Солидный счет, – сказал Хопвуд Пауэрскорту, зашнуровывая щитки на ногах, – но мы без труда исправим положение.

Направляясь к полю, Пауэрскорт чувствовал, что у него подгибаются колени. За несколько недель до игры он немного потренировался с местной командой из Нортгемптоншира, но теперь перед ним был совершенно незнакомый противник.