Текст книги "Абсолютная память (ЛП)"

Автор книги: Дэвид Балдаччи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

Глава 63

Они ехали еще два часа. Декер понятия не имел, где он, но это было неважно. Помощь не придет.

Наконец фургон съехал с дороги. Амоса подбрасывало и мотало, пока машина преодолевала разбитый участок пути. Потом фургон резко свернул влево и через несколько секунд заноса остановился. Уайетт вылез, и Леопольд махнул рукой Декеру выбираться из машины. Голые ноги ткнулись в холодную щебенку. Амос скривился, почувствовав, как острый камень порезал правую подошву.

Над дверью, к которой они направлялись, висел старый уличный фонарь в ржавой металлической сетке. На белой кирпичной стене еще виднелись выцветшие, облупившиеся остатки красной надписи.

Эйс-Пламбин. Осн. 1947.

Надпись походила на засохшие хлопья крови на бледной коже трупа.

Декер посмотрел налево и направо, но не увидел ничего, кроме деревьев. Заброшенный участок замыкал покосившийся сетчатый забор.

Леопольд толкнул его в спину, и Декер ввалился в здание вслед за Уайеттом. Леопольд закрыл за ними дверь и запер ее.

Уайетт был одет в джинсы и футболку с капюшоном. Его настоящие волосы оказались светлыми, коротко стриженными и начавшими редеть. Играя Билли, Уайетт носил другой парик, который резко менял его внешность; то же и с париком официантки. Декер прикинул, что через несколько лет Уайетт может совсем облысеть.

Если он проживет еще несколько лет. Если хоть кто-нибудь из них проживет.

Освещение внутри было тусклым. Кругом был бетон, в основном голый, пол и стены покрывала грязь и масляные пятна. Покосившуюся железную полку в дальнем конце помещения подпирали соединительные трубы. У двери в соседнюю комнату стоял деревянный стол с задвинутым под него стулом. Рядом стоял картотечный шкаф. У стены лежали деревянные ящики. Окна были закрыты и закрашены.

Уайетт вытащил стул и с грохотом покатил его по выщербленному бетонному полу к Декеру.

Леопольд махнул пистолетом в сторону стула.

Амос сел. Уайетт достал липкую ленту и начал обматывать ее вокруг стула и Декера, пока они не превратились в единое целое. Потом Уайетт достал из-под стола большую коробку, принес ее и перевернул кверху дном. По полу, громыхая и крутясь, рассыпались награды, забранные из Мэнсфилда. Все, на которых стояло имя Амоса Декера.

Уайетт подобрал один кубок и посмотрел на него.

– Футболисты и копы, мои любимцы.

Он бросил кубок.

Пара взяла два старых ящика, села на них и уставилась на Декера.

Тот уставился на них, вбирая каждый нюанс их облика. Он видел, что Уайетт занят тем же.

Уайетт ничем не напоминал девочку-подростка, которую Декер видел в институте. Минувшие двадцать лет заострили его черты, придали ему голодный, истощенный вид. Изгиб губ неровный и жестокий. Складок от улыбок нет. Да и чему Уайетт мог улыбаться? Хоть когда-нибудь? Между бровями виднелись вертикальные морщинки, намеки на которые Декер помнил еще по институту.

Амос взглянул на Леопольда. Тот стал почище со времени их встречи в баре. Волосы причесаны, одежда довольно приличная.

– Может, ты ответишь на пару вопросов, которые меня донимают? – спросил Декер.

Когда ни один из них не ответил, он сказал:

– Старик и старуха, которых видели в районе моего дома, а потом неподалеку от Ланкастер. Это ты?

Уайетт встала, натянула на голову капюшон, согнулась, сделала вид, что держит в руке палочку, и медленно пошла по комнате. Безупречно подражая голосу пожилого человека, она произнесла:

– Вы не поможете отыскать моего песика, Джаспера? Только он один у меня и остался.

Затем Уайетт сняла капюшон и выпрямилась.

– Я могу обмануть любого, – заявила она, глядя ему прямо в глаза. – Стать кем угодно, по своему желанию.

– Да, ты можешь, – подтвердил Декер.

Интересно, всегда ли Уайетт была способна к таким превращениям. Застрявшая между двумя полами, одной ногой в каждом, но нигде – целиком, укоренившаяся в пустоте. Роль Билли была сыграна просто прекрасно. Беззаботный, легкомысленный, безобидный парень. Уайетт была права. Она могла сыграть любую роль.

«Ну, кроме одной. Себя».

Декер представил, как Уайетт идет по коридорам Мэнсфилда в снаряжении, которое делает его выше и шире. Невысокий худощавый мужчина – бывшая женщина – превратился в великана с оружием и убивает людей, будто жуков в траве. Мужчина-хищник. Другие мужчины больше не причинят ему вреда. Как они делают это с женщинами.

– А почему ты остался на ночь в морозильнике? Ты мог просто зайти со стороны базы и встретиться с Дебби в мастерской.

– Потому что в ту ночь Дебби была в морозильнике вместе со мной, – ответил Уайетт. – Она улизнула из дома. И мы занялись этим прямо там. Впервые.

Он улыбнулся, но улыбка не коснулась глаз.

– Она думала, это так здорово! Секс в морозильнике. В темноте. Это мне кое-что напомнило, сам знаешь. Меня изнасиловали в школьной столовой. Но в этот раз я был парнем, берущим девушку. Потом она ушла. А утром я прошел через бомбоубежище на другой конец школы.

– А много ли она знала о твоем плане? – спросил Декер. – Мы нашли у нее рисунок тебя в камуфляже.

– Я иногда надевал его, когда мы были вместе. Я сказал ей, что я бывший военный. А сейчас служу в военной разведке. Она думала, это ужасно клево. Я сказал, что занимаюсь расследованием возможной террористической ячейки, и мне нужна ее помощь. И, в конце концов, я ее, конечно, соблазнил. Это был нетрудно. Она ничего не знала о настоящем плане. Просто думала, что мы будем заниматься этим в мастерской, прямо посреди школы. Разумеется, я это предложил. Все должно было случиться именно так.

– А как ты выяснил, что ей может быть известно о проходе?

– Я когда-то читал статью о бомбоубежищах, выстроенных под школами. И решил, что если рядом военная база, там тоже может быть такая штука, а то и больше. И я стал обыскивать базу. Туда было несложно пробраться. В одной из комнат я нашел ящик со списком дежурств. Там были фамилии сотрудников, в том числе Саймона Уотсона. Там говорилось, что он инженерный специалист. Мы с Себастьяном немного покопали и выяснили, что это старик, который жил с Уотсонами, а Дебби учится в Мэнсфилде. В один из дней я «столкнулся» с Дебби. Это заняло время. Я потихоньку «приоткрывал» свою легенду, но в конце концов мы добрались до ее прадеда и его рассказов о базе. Она знала о проходе и в общих чертах представляла, как он устроен. Знала она и то, что он соединяется с базой, не знала только точного места. Но мы уже получили то, что нам требовалось. Мы начали со стороны базы и постепенно добрались до школы. Так все и сложилось. А поскольку Дебби верила, что я работаю над секретным заданием, она понимала, почему никто не должен знать о «нас». Она хранила тайну. Она и вправду была очень полезна.

– Знаешь, она называла тебя Джизесом. Ты был единственным светлым пятном в ее жизни. Видимо, она очень тебя любила. До той секунды, пока ты не снес ей голову. Джизес.

Уайетт ничего не ответил.

Декер посмотрел на Леопольда:

– А ты соорудил костюм, который он надел в школе?

– Мы сделали его вместе. Мы все делаем вместе.

– И ты вычислил игроков из футбольной команды и их расписание?

– Это опять Дебби. Я сказал ей, мне могут понадобиться крепкие парни из местных, на всякий случай. Глупо, но она всему верила.

– А «В правосудии отказано»? Ты оставил бумажку у Эверса в Юте. Я догадался, что ты хочешь дать нам знать об этом. Так я вышел на контакт с тобой.

– Я не один, – сказал Уайетт.

Декер посмотрел на нее.

– Не один?

– Есть и другие вроде меня. Люди, которые смогут добиться правосудия.

Декер кивнул.

– А какое имя ты сейчас носишь? Или ты хочешь, чтобы я звал тебя просто Уайетт?

– Можешь звать меня Белиндой. Ты из того времени. Не из этого. По крайней мере, уже недолго.

– О’кей, Белинда. Так Леопольд познакомил тебя с «В правосудии отказано»?

– Откуда ты это знаешь? – удивилась Уайетт.

– Ну, для начала, это иностранный сайт. А Леопольд – австриец. Его семья была убита. На самом деле, этот сайт создал он. По некоторым фразам видно, что английский – не родной язык автора.

Уайетт и Леопольд переглянулись.

Декер шевельнулся на стуле.

– Знаешь, тебе было бы легче просто убить меня, – сказал он. – И оставить в покое мою семью.

– Никто не оставил в покое меня, – ответил Уайетт. – Никто.

Он достал из кармана нож и поднял его.

– Им я убил Джайлса Эверса. Его отец со дня на день получит посылку.

– Он давно исчез. Что вы с ним все это время делали?

– Разное, – сказал Уайетт. – Разные вещи.

Он выглядел так, будто хочет улыбнуться, но не уверен, что у него получится.

– Не думаю, что Клайд очень любил своего сына. Джайлс в некотором роде разрушил его жизнь.

Уайетт встал, подошел к Декеру и воткнул ему в бедро нож.

Амос вскрикнул. Когда Уайетт повернул лезвие, он, крича и ругаясь, стал извиваться на стуле в попытках освободиться. Наконец Уайетт вытащил нож, и Декер обмяк. От шока его вытошнило.

– Бедренная артерия не задета, – спокойно сказал Уайетт, возвращаясь к своему ящику. – Я знаю, где она. Поверь мне. Я прочел много медицинских книг. И книг по бальзамированию. – Он постучал пальцем по голове. – И, как тебе известно, мы никогда не забываем. Ничего.

– И ты настолько легко не отделаешься, – сказал Леопольд.

Он заклеил рану липкой лентой, но кровь все равно продолжала пузыриться по краям.

Пепельно-бледный Декер поднял голову. Уайетт смотрел на него.

– Так ты думаешь, его гребаная жизнь была разрушена? Так ты считаешь?

– Не так сильно, как твоя, нет, – прохрипел Декер, сплевывая блевотину.

События начинали стремительно ускоряться. Ему больше нельзя ошибаться.

Он посмотрел на Леопольда.

– И многим людям вроде Белинды ты помог найти правосудие?

– Пока недостаточно.

Декер выстроил в своем разуме перегородку, заставил боль уйти, хотя бы на пару минут. Ему требуется ясность мысли. Он должен быть способен сказать то, что нужно. А если нет, все кончится.

– Хорошо, что ты был в тюрьме во время убийств. Моей семьи и в Мэнсфилде. Судья отпустил тебя, потому что у тебя было железное алиби.

– Мой друг хотел взять честь на себя, – сказал Леопольд. – Это было единственно правильным.

– Значит, вопреки твоим словам, вы не всё делаете вместе. Особенно когда дело доходит до настоящих преступлений. У нас есть улики против Белинды, вещественные доказательства, но против тебя ничего нет.

– У вас нет ничего против меня, – резко сказал Уайетт.

– Твои родители были убиты. Врач, который ухаживал за тобой в институте, был убит. Я понимаю, почему ты его убила. Он воспользовался тобой. Еще один предполагаемый защитник, который причинил тебе боль. Ты оставила много образцов своего почерка. И мы нашли твои отпечатки на ведре в «Севен-илевен». И еще одни – в туалете бара, где ты работала официанткой.

Бо́льшая часть его слов была ложью, но это не имело значения. Он взглянул на Леопольда.

– Но ничего против этого парня. Как он сказал, ты взяла на себя честь, пока он отсиживался в стороне.

Леопольд встал и посмотрел на Уайетта.

– Я думаю, пришло время с этим покончить.

Декер быстро произнес:

– Клайд Эверс заплатил твоим родителям шесть миллионов долларов, чтобы замять преступление своего сына. Дом в Колорадо стоит один и восемь миллиона. Они его никак не перестраивали. Мы проверили их финансы. Их расходы составляли всего двадцать процентов от доходов с инвестиционного портфеля. Остальное копилось на счетах. Акции росли. К тому времени, когда ты их убила, у них было больше десяти миллионов в ликвидных активах. Но кто-то наложил руку на коды авторизации и начал выкачивать оттуда деньги. Примерно по миллиону в месяц последние девять месяцев. Сейчас там почти пусто. Белинда, это ты их взяла?

– Это была взятка, чтобы мои родители молчали. И они объявили: если я скажу хоть слово, весь мир узнает, что я урод. Они… они сфотографировали меня там, внизу. Они сказали, что отправят фотографии в газеты. Так что нет, я не брала эти деньги. Я не хотела этих… кровавых денег. Денег за мою кровь!

– Вот я и интересуюсь, куда же они ушли. Может, твой приятель знает?

Взгляд Уайетта метнулся к Леопольду, потому опять к Декеру.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – машинально произнес он.

– Леопольд помог многим людям своим «В правосудии отказано». И в жизни людей, которым он помогает, происходят два события. Во-первых, доступные им деньги куда-то деваются. А во-вторых, друг, которому он помог, отправляется на кладбище.

Декер не знал, правда ли это, но подозревал, что все так и есть.

Деньги, ушедшие со счетов Уайеттов, должны были куда-то прийти. И вряд ли Леопольд хотел, чтобы «наследник» внезапно это обнаружил. Он посмотрел на Леопольда, и выражение лица мужчины показало Декеру, что он не ошибся.

– И он сказал тебе, что его семью убили? – продолжил Амос. – Жену и дочь?

– Их убили, – сказал Уайетт.

– Да, это верно.

– Копы.

– Нет, не копы. Он их убил.

Декер услышал, как сдвинулся ударник пистолета.

– В тебе одно дерьмо. Ты врешь! – крикнул Уайетт.

«Гнев, потеря контроля. Это хорошо. До поры».

Декер медленно покачал головой.

– Я читал досье. Я видел фотографии тел. Обеих задушили насмерть. Повесили. У обеих на шее сзади, где веревка выдавливает жизнь, остались очень необычные отметины. Почти одинаковые у обеих жертв. Австрийская полиция не знала, что это такое. Они зашли в тупик, потому что убийца обрезал веревку и унес ее. Они зашли в тупик, потому что не подозревали Леопольда. Счастливчик, у него тоже было железное алиби – пара приятелей подтвердили, что он в это время был в Германии. Если б они заподозрили Леопольда и копнули чуть глубже, они бы тоже поняли, откуда взялись отметины.

Декер почувствовал, как ему в голову уперся дульный срез.

– Ты сказал, что умер дважды? – произнес Леопольд. – Есть карошая поговорка – Бог троицу любит.

Декер продолжал:

– Я уже видел такую отметину. Она была в книге, которую я прочел и, разумеется, не забыл – ведь мы ничего не забываем, Белинда, верно? Как ты и сказала.

Он умолк и посмотрел на нее. Когда ему показалось, что она сейчас заговорит, Амос резко сказал:

– Этот узел называется двойной констриктор. Он похож на выбленочный, но тут веревку заводят сверху вниз в две петли. Я пробовал вязать его, пока летел из Юты. И понял, что если узел затянут, развязать его практически невозможно. Это один из самых эффективных узлов в мире. Известен как минимум с шестидесятых годов девятнадцатого века. Его еще называют пушкарским узлом.

Он взглянул на Леопольда.

– Каждый моряк, стоящий своей соли, знает этот узел. И еще до того, как твой друг начал плавать на подлодках, он ходил в море со своим отцом, рыбаком, который проводил на Адриатике шесть месяцев в году.

Он посмотрел на Уайетта:

– Я могу продолжать. Ты же знаешь, это все у меня в голове. Каждый факт, каждая подробность.

– Подлодки? – презрительно бросил Леопольд. – У Австрии нет военного флота.

– Нет, зато есть у Италии.[24]24
  В оригинале у автора фигурирует Россия; редакция сочла необходимым исправить эту несуразность.


[Закрыть] Туда ты отправился, когда тебе исполнилось девятнадцать. Тебя вышибли из итальянского флота за то, что ты воровал у своих товарищей-моряков. Дольше всего мне пришлось разбираться с твоим акцентом. Потому что это смесь. Австрийский, итальянский, а поверх всего – английский.

Он покосился на Леопольда.

– Карошая штука, герр Леопольд? Так ты сказал в баре. А минуту назад повторил. Наверное, ты даже этого не заметил.

Леопольд ударил его пистолетом по голове.

Теперь у Амоса дико болели и нога, и голова. Его болевой порог был выше, чем у большинства людей. Ты не сможешь так долго играть в футбол, если не в состоянии терпеть боль. Но пуля в голову – это не боль. Это смерть.

Декер взглянул на Уайетт, которая в свою очередь смотрела на Леопольда. Амос не видел лица Леопольда и не знал, куда тот смотрит.

Но пистолет сейчас прижимался к его виску.

– Белинда, видишь шишку у него на шее? Я думаю, парень в последней стадии, и ему плевать, что он делает. А еще он наркоман. И ему нужны деньги. И я думаю, ему нравится управлять людьми. Я думаю, он подлец, которому нравится отыскивать людей в отчаянных обстоятельствах и крутить ими. А если в процессе он сделает миллионы, как с тобой, так это только к лучшему.

– Себастьян? – слабо произнесла Уайетт.

Это было не то, что хотел услышать Декер. Ему нельзя останавливаться.

– Он полон дерьма, – сказал Леопольд.

И сейчас нельзя останавливаться.

Декер рявкнул:

– Белинда, ты убила всех этих людей. Но были паузы. Прошло почти двадцать лет, и тут ты похитила Джайлса Эверса. Потом пришла и убила мою семью. Кто был следующим? Твои родители? Крис Сайзмор? Потом пауза. Затем – Мэнсфилд. А потом – Нора Лафферти.

– А сейчас ты, – огрызнулся Леопольд.

– Откуда эти паузы, Белинда? Почему ты пришла за мной через двадцать лет? Это был он? Этот парень? «В правосудии отказано»? Поэтому прошло столько времени, прежде чем ты начала убивать? Я знаю, ты помнила, что я хотел быть копом, с той секунды, как я произнес эти слова двадцать лет назад. Я вспомнил, как ты была потрясена, как тебе было больно. Но ты ничего не делала. Все двадцать лет. Пока не встретилась с этим парнем. И ты рассказала ему. И рассказала о грязных деньгах твоих родителей. И он увидел свой шанс. И исказил мои слова, превратил их в твою одержимость, твою безусловную и страстную вендетту. В единственный способ, которым ты могла все исправить. В единственную вещь в жизни, которая тебя заботит, потому что иначе у тебя не будет жизни.

– Зачем мне это делать? – сказал Леопольд. – Это была ее месть, не моя. Она должна была сделать все правильно. Она пришла ко мне!

– Так это была ее идея? Превратить себя в большого мужчину с пушками, который расстреливает беззащитных детей? – Он взглянул на Уайетт. – И ты рассказываешь мне, Белинда, что ты этого хотела? Соблазнить ранимую молодую женщину вроде Дебби Уотсон, а потом отстрелить ей голову? Это ты придумала? Ей было почти столько лет, сколько тебе, когда тебя изнасиловали. Она была просто испуганным ребенком с паршивой семейной жизнью. Как ты! Она хотела лучшей жизни. А ты соблазнила ее. Заставила влюбиться в тебя без памяти. Она называла тебя Иисусом, своим спасителем. И тогда ты ее просто убила? Как будто она ничто? Будто она ничего не значит? Будто ты ничего не значишь? Как те люди, которые должны были защищать тебя, а вместо этого причиняли боль? Так ты представляешь себе месть, Белинда? Нет, я на это не куплюсь. Это не ты. Мне плевать, как ты изменилась. Ты не могла измениться настолько!

Уайетт молчала. Но Декер счел хорошим знаком, что она смотрит не на него, а уставилась на Леопольда.

Белинда встала с ящика.

– Ты взял деньги моих родителей?

– Зачем они мне? Ты видишь, как я купаюсь в деньгах?

Декер не мог упустить контроль над ситуацией. Он рявкнул:

– Белинда, он так развлекается. Ему нравится манипулировать. Должно быть, он влюбился в то, что ты сделала в школе. Оно было срежиссировано, как пьеса. А деньги, наверное, запрятал в каком-нибудь банке. Но он убил свою семью, так зачем ему создавать «В правосудии отказано»? Ему было отказано только в одном правосудии – в смертной казни за убийство его семьи.

– Это правда? – спросила Уайетт.

Декер ожидал новых отговорок. Но не дождался.

– Да, – решительно ответил Леопольд. – Тебе легче?

Он отвернул пистолет от головы Амоса. И в эту секунду тот, со всех сил толкнувшись здоровой ногой, метнулся вбок вместе со стулом.

Пистолет выстрелил.

Глава 64

Декер катапультировался в Леопольда, наконец-то проведя удар на поле в начале матча, недоступный ему последние двадцать лет. И это вышло здорово.

Леопольд жестоко ударился боком о пол. Декер не сомневался, что этот человек ни разу в жизни не получал удар такой силы. Те, кто смотрят профессиональный футбол с безопасных трибун или на экране телевизора, не могут представить разрушительную мощь огромных мужчин, которые с разбега врезаются в других огромных мужчин. Все равно что раз за разом наблюдать столкновение машин. Эти удары были не просто болезненными – они оглушали. Они так сотрясали тело, что человек уже никогда не становился прежним. Они толкали кости, мышцы, связки и мозги туда, где те просто не должны были оказываться. Не удивительно, что столько мужчин, выходивших на поле, страдали от тяжелых и изнурительных последствий развлечения миллионов и зарабатывания очень приличных денег.

Декер приземлился прямо на Леопольда; весь его вес пришелся на человека, значительно меньшего ростом и вдвое легче. Через пару секунд он почувствовал вонь. Амос врезался в Леопольда с такой силой, что у того непроизвольно опорожнился кишечник.

Леопольд пнул его. Потом попытался поднять пистолет, чтобы выстрелить, но Декер, как и с Богартом, перенес весь свой вес на торс мужчины и вышиб из него воздух. Тяжелое и широкое плечо Амоса придавило правую руку Леопольда, прижимая ее к полу.

Леопольд изо всех сил пытался развернуть пистолет в сторону Декера, но угол оказался неудачным. Ствол был развернут так, что палец не мог дотянуться до спуска. Оружие было бесполезно. Значит, мужчина против мужчины. А при такой разнице в размерах исход был предсказуем.

Казалось, Леопольд понял это. Он ударил коленом по ране Декера. Тот закричал от боли. Но затем зажмурился, стиснул зубы и мало-помалу выпрямил ногу, примотанную липкой лентой к ножке стула. Он чувствовал, как лента подается, хотя она не порвалась. Но Декер дюйм за дюймом толкал, растягивал и опять толкал, пока, наконец, не растянулся во весь рост, и все его триста пятьдесят фунтов легли на противника.

Леопольд дышал сейчас рывками. Он дернулся всем телом, стараясь сбросить Декера. Но у него на груди сидел слон.

И тогда Декер принялся делать то, о чем даже не думал, когда сцепился с Богартом, поскольку ни секунды не желал смерти агенту ФБР. Не будь на нем этой липкой ленты, он бы уже убил Леопольда. Но он все равно убьет его, просто нужно немного терпения.

И Амос начал постепенно, по чуть-чуть, сдвигать правое плечо в новую сторону, пока левое плечо и предплечье по-прежнему давили на руку противника, оставляя его безоружным.

Этот «Смит и Вессон» больше никого не убьет.

Леопольд продолжал пинаться, толкаться и корчиться, однако свободного места у него было немного, а теперь становилось еще меньше. Глаза Декера были по-прежнему зажмурены, но сейчас из-под век текли слезы боли. К горлу подступила желчь, и его вытошнило на Леопольда.

Тот давился, отплевался и матерился. Он знал, что время на исходе, и не собирался уходить тихо.

Декеру было чудовищно больно; из раны опять потекла кровь. Он чувствовал, как с кровью вытекают и его силы. Но на самом деле ему не требовалась сила. Ему нужно было сосредоточить всю свою массу в одной конкретной точке. Так что он продолжал работать над этим и, в конце концов, его плечо вошло в ту расщелину, куда так стремилось.

Под подбородок Леопольда, прямо напротив его горла.

И тогда Декер собрал весь свой вес в этой точке. Его босые ноги уперлись в бетон, обретая сцепление и рычаг, и он толкнул вперед таз, а вместе с ним – свое огромное плечо, вбивая его в горло мужчины напротив трахеи и выдавливая из груди Леопольда остатки воздуха. От усилий живот Декера ходил ходуном в прорехе рубашки. По телу стекал пот, хотя в помещении было холодно. Амос не собирался останавливаться, пока не закончит. Сердце колотилось, как ненормальное. Его тошнило. Голова собиралась лопнуть. Но Декер не думал об этом. Все его мысли сейчас сводились в одну – убить этого человека.

Амос концентрировал свой вес, собирал его в одну точку. Ему хотелось весить тонну. Он давил и давил, будто раз за разом толкал на поле тренажер-волокушу. Декер не отличался талантом на футбольном поле, но его мотор никогда не останавливался. И никто, от суперзвезд до новичков, не работал упорнее, чем он.

И сейчас была его минута. Одна игра, которая закончит все игры.

Он услышал судорожные вздохи, но этого было недостаточно.

Он продолжал давить. Он был пушкарским узлом. Он был констриктором.

Он не собирался останавливаться, пока все не закончится. Ни за что.

Он услышал бульканье, но этого было недостаточно.

Он надавил сильнее. Он был китом на пескаре. Он никогда еще так не радовался своему чертову ожирению. Он хотел растереть этот кусок дерьма. Хотел заставить его исчезнуть с лица земли.

Он услышал долгий низкий выдох, но этого все еще было недостаточно.

Он вдавил свое тело изо всех сил. В голове зажужжал ЦВМ. Все жертвы, все лица мелькали перед его мысленным взором, пока он медленно убивал их убийцу.

Потом ЦВМ замедлился. Осталось только два лица. Кэсси и Молли. Только их Амос видел сейчас в огромной пещере, которой стал его разум. Туда вмещалась проклятая вселенная; она была такой большой и все продолжала расширяться. Но прямо сейчас в ней было только два лица. Больше ничего. И это казалось совершенно уместным. Совершенно правильным.

Декер надавил еще раз, бормоча: «Я люблю тебя, Кэсси. Я люблю тебя, Молли. Я так вас люблю».

Потом он услышал… ничего. Совсем ничего.

Легкие не расширялись, потому что больше не могли.

Тело Леопольда обмякло. Пистолет выпал на бетон.

Этого было достаточно.

Декер поднял голову и посмотрел на мужчину.

Мало что бывает наверняка в жизни.

Много что бывает в смерти.

Он смотрел на три таких вещи.

Глаза широко открыты.

Зрачки застыли.

Рот приоткрылся.

Мертв.

В голове Декера медленно, как в конце фильма, таяли образы его жены и дочери.

«Мне так вас не хватает. Мне будет всегда вас не хватать».

Амос скатился с Леопольда и несколько минут лежал, тяжело дыша. Ни разу в жизни он не чувствовал себя настолько вымотанным. Желудок сжимали спазмы, ноги и голова дрожали. Он ощущал опухоль в том месте, куда Леопольд ударил его пистолетом. А колотящееся сердце только быстрее выталкивало кровь из раненой ноги.

Но он чувствовал себя хорошо. Более того, отлично. Потрясающе.

Ему потребовалось почти пять минут, но в конце концов он ухитрился встать вместе со стулом, все еще примотанным к нему растянутой липкой лентой. Он колотил стулом об стену до тех пор, пока тот не развалился на куски. Потом он дергал и рвал, пока не освободился от ленты, и вышел из своей тюрьмы.

Он повернулся, чтобы оглядеть комнату.

Он не видел этого раньше, пока боролся с Леопольдом, но он знал.

Ведь она так и не вступила в схватку ни на чьей стороне.

Для этого должна быть причина.

И сейчас он смотрел на эту причину.

Он ошибся. «Смит и Вессон» убил еще раз. Или скоро убьет.

Он поплелся к лежащей на полу Уайетт. Кровь еще текла из груди, куда ударила пуля.

Декер опустился рядом с ней на колени. Сейчас она выглядела намного больше мужчиной, чем женщиной. Но для него она всегда была женщиной. Шестнадцатилетней девушкой, которая перенесла так много. Слишком много. Больше, чем должен перенести человек.

Доктор Маршалл сказал, что теперь люди с интерсексуальностью, как у Белинды, всегда участвуют в принятии решения, какой пол будет выбран раз и навсегда. Но никто не должен становиться мужчиной только потому, что боится быть женщиной.

Она еще не умерла, но оставалось недолго. Казалось, что крови вытекло больше, чем осталось внутри. Декер уже не мог остановить кровотечение.

И, честно говоря, он не имел такого желания.

Сначала он посмотрел на ее руки. Руки, которые задушили его дочь. Потом – на палец, нажавший на спуск пистолета, который убил его жену. Руки, которые перерезали горла, стреляли из дробовика, завернули мать и отца в пластик и пронзили сердце агента ФБР.

Потом он посмотрел на лицо. Глаза уже почти замерли, дыхание слабело. Тело всерьез переходило к смерти. Мозг сообщал остальным органам, что все закончилось и пора отключаться. Процесс шел упорядоченно и последовательно, насколько это возможно, когда его причина – дыра в груди.

Декеру уже приходилось умирать. Он не помнил ни белого света, ни яркого туннеля, ни пения ангелов. Человек, который никогда ничего не забывает, не хранил ни единого воспоминания о смерти. Он не знал, обнадеживает это или нет. Он просто хотел быть живым.

Он присел рядом с ней на корточки. Ему хотелось взять пистолет Леопольда и вышибить ей мозги. Ему хотелось выдавить из нее своими здоровенными руками остатки жизни. Поторопить ее туда, куда она неизбежно попадет.

Но он просто сидел рядом. Только раз ее глаза блеснули и, казалось, встретились с ним взглядом. Один взгляд, всего лишь проблеск, возможно, почудившийся. Декер не знал. Но на мгновение ему показалось, что он смотрит на испуганную шестнадцатилетнюю девочку, с которой когда-то встретился в институте.

Он вздохнул и на секунду закрыл глаза, но даже не попытался переварить то, что стало невообразимой трагедией. Он просто сидел там и смотрел, как она умирает. А когда она умерла, он закрыл ей глаза. Но он не мог закрыть то, что уже случилось. И знал, что никогда не сможет.

Хотел он того или нет, Амос Декер, Себастьян Леопольд и Белинда Уайетт были связаны в жизни, а теперь – в смерти.

Навсегда.

Но Декер испытывал безмерное облегчение, что он один остался стоять.