Текст книги "Сотрудник агентства «Континенталь» (Сборник)"

Автор книги: Дэшил Хэммет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 76 страниц)

25. Вискитаун

В половине второго Рено оторвался от телефонной трубки и сказал:

– Ну, поехали, прокатимся.

Он пошел наверх и спустился с черным чемоданчиком. К тому времени почти все уже ушли через кухонную дверь.

Рено передал мне чемоданчик со словами:

– Не слишком размахивай.

Чемоданчик оказался тяжелым.

Мы вышли всемером через парадную дверь и влезли в зашторенный автомобиль, который О’Марра подогнал к дому. Рено сел рядом с О’Маррой, я втиснулся на заднее сиденье и зажал чемоданчик между колен.

Из первого же переулка вывернула еще одна машина и пошла впереди нас. Другая двигалась следом. Скорость мы держали около шестидесяти километров – достаточно, чтобы привезти нас куда требуется, недостаточно, чтобы на нас обращали внимание.

Путешествие уже подходило к концу, когда нас потревожили.

На южной окраине города, застроенной одноэтажными домами-развалюхами, из двери высунулся человек, сунул пальцы в рот и пронзительно свистнул.

Кто-то из задней машины сшиб его выстрелом.

На следующем углу мы проскочили сквозь град пистолетных пуль.

Рено обернулся и предупредил меня:

– Попадут в твой багаж – все улетим на Луну. Открывай. На месте придется работать быстро.

Когда мы затормозили перед трехэтажным зданием из темного кирпича, я уже откинул крышку.

На меня полезли со всех сторон, расхватывая содержимое чемоданчика – там в опилках лежали бомбы, сделанные из обрезков пятисантиметровых труб. Пули раскалывали шторки на окнах машины.

Рено перегнулся назад, за бомбой, выпрыгнул на тротуар, не обращая никакого внимания на струйку крови, которая внезапно появилась у него на левой щеке, и метнул свой кусок трубы с начинкой в дверь кирпичного здания.

Полыхнуло пламя, раздался оглушительный грохот. Дождем посыпались обломки. Взрывная волна едва не сбила нас с ног. Дверь куда-то исчезла.

Кто-то бросился вперед, размахнулся, швырнул адскую трубку в дверной проем. С окон нижнего этажа сорвало ставни, внутри взвился фонтан стекла и огня.

Машина, которая пришла третьей, прикрывала нас, обмениваясь выстрелами с округой. Та, что шла впереди нас, свернула в переулок. В промежутках между взрывами из-за дома доносились пистолетные выстрелы – это головная машина заняла огневой рубеж у задней двери.

О’Марра выбежал на середину улицы, сильно размахнулся и забросил бомбу на крышу кирпичного здания. Она не взорвалась. О’Марра высоко вскинул ногу, схватился за горло и тяжело повалился на спину.

Под пулями, которые посыпались из соседнего деревянного дома, упал еще кто-то из нашей команды.

Рено смачно выругался и сказал:

– Выкури их оттуда, Брюхо.

Брюхо поплевал на бомбу, забежал за нашу машину и размахнулся.

Мы повскакали с тротуара, увертываясь от летящих предметов, и увидели, что с деревянным домиком покончено. По его разломанным бокам поползло пламя.

– Есть там еще? – спросил Рено. Мы озирались, наслаждаясь новизной положения: в нас перестали стрелять.

– Последняя, – ответил Брюхо, протягивая бомбу.

В верхних окнах кирпичного дома плясал огонь. Рено взглянул туда, взял у Брюха бомбу и приказал:

– Осади назад. Сейчас будут выходить.

Мы отодвинулись.

Внутри кто-то крикнул:

– Рено!

Рено скользнул в тень нашей машины и только тогда ответил:

– Ну?

– Мы сдаемся, – прокричал грубый голос. – Выходим. Не стреляйте.

Рено спросил:

– Кто это «мы»?

– Это Пит, – сообщил грубый голос. – Нас осталось четверо.

– Иди первым, – приказал Рено, – и клешни на голову. Остальные – за тобой, по одному, с промежутками в полминуты. Пошли.

Мы прождали секунд пять, и в растерзанном дверном проеме появился Пит Финн. Руками он держался за лысину. В отблесках пламени от соседнего пожара было видно, что лицо у него в порезах, одежда разодрана в клочья.

Перешагивая через обломки, бутлегер медленно спускался по ступеням.

Рено обозвал его рыбоедом паршивым и четыре раза выстрелил ему в лицо и в грудь.

Пит упал. Позади меня кто-то рассмеялся.

Рено швырнул в проем последнюю бомбу.

Мы влезли в машину, Рено сел за руль. Мотор молчал. До него добрались пули.

Рено вовсю заработал клаксоном, а мы вылезли обратно.

В нашу сторону двинулась машина, стоявшая на углу. В ожидании я бросил взгляд вдоль улицы, освещенной двумя пожарами. В окнах кое-где виднелись лица, но прохожие, если они и были, попрятались. Недалеко послышались пожарные колокола.

Машина замедлила ход, чтобы взять нас на борт. Она уже была набита битком. Пришлось укладываться штабелями. Кто не поместился, повис на подножках.

Мы переехали, подскочив, ноги мертвого Мотока О’Марры и легли на обратный курс. Один квартал проехали в тишине, хотя и без удобств. В дальнейшем мы уже не имели ни того, ни другого.

Из-за угла вынырнул лимузин, промчался полквартала нам навстречу, развернулся боком и остановился. Оттуда началась стрельба.

Вторая машина объехала лимузин и атаковала нас. Из нее тоже стреляли.

Мы старались как могли, но теснота в нашей машине не давала драться по-настоящему. Нельзя прицелиться как следует, если на коленях у тебя сидит человек, на плече висит другой, а третий стреляет на расстоянии двух сантиметров от твоего уха.

Наша третья машина – та, что была в тылу за кирпичным домом, – подтянулась и стала нам помогать. Но тут к противнику присоединились еще два автомобиля. Видимо, налет талеровских ребят на тюрьму так или иначе закончился, и армия Пита подоспела оттуда, чтобы не дать нам уйти. Славная заварилась каша.

Я перегнулся через чей-то раскаленный пистолет и заорал в ухо Рено:

– Так не пойдет. Пусть лишние вылезут, будем отбиваться с улицы.

Он одобрил эту идею и распорядился:

– Выкатывайтесь по одному, ребята, доставайте их с мостовой.

Первым выкатился я, не сводя глаз с темного проулка напротив.

Туда же вслед за мной прибежал Брюхо. Я проворчал из своего укрытия:

– Не садись мне на голову. Найди себе какую-нибудь дыру. Вон там подходящий подвал.

Брюхо покорно затрусил туда, и на третьем шагу его подстрелили.

Я осмотрел свое убежище. Закоулок был всего в шесть метров длиной, он упирался в высокий забор с запертыми воротами.

Встав на мусорный ящик, я перемахнул через ворота и оказался во дворе, мощенном кирпичом. Из этого двора я перелез в другой, потом в третий, где на меня с визгом кинулся фокстерьер. Я лягнул его, вскарабкался на очередной забор, выпутался из бельевой веревки, пересек еще два двора – в одном на меня завопили из окна и запустили бутылкой – и спрыгнул на булыжник в тихом переулке.

Стрельба осталась позади, но не так уж далеко. Последнее я постарался поскорее исправить. Должно быть, я прошагал столько улиц, сколько во сне той ночью, когда убили Дину.

У подъезда Илайхью Уилсона я взглянул на свои часы. Они показывали три тридцать утра.

26. Шантаж

Мне пришлось долго тыкать пальцем в звонок своего клиента, чтобы добиться толку.

Наконец дверь открыл рослый загорелый шофер. Он был в брюках и майке. В кулаке он сжимал бильярдный кий.

– Чего надо? – осведомился он. Потом осмотрел меня и сказал: – А, это вы. В чем дело?

– Мне надо видеть мистера Уилсона.

– В четыре утра? Бросьте. – И он стал закрывать дверь.

Я вставил в щель ногу. Он перевел взгляд с ноги на мое лицо, взвесил в руке бильярдный кий и спросил:

– Что, трещину в колене захотел?

– Я не шучу, – настаивал я. – Мне надо видеть старика. Скажите ему.

– Нечего мне ему говорить. Сегодня днем он велел мне вас не пускать, если придете.

– Вот как? – Я вынул из кармана четыре любовных письма, выбрал первое, наименее дурацкое, протянул его шоферу и попросил: – Передайте ему это и скажите, что я сижу на ступеньках и остальные письма у меня в кармане. Скажите, что я просижу здесь еще пять минут, а потом отнесу их Томми Робинсу из «Консолидейтед Пресс».

Шофер хмуро покосился на письмо.

– К черту Томми Робинса и всех его родственников! – рявкнул он, взял конверт и закрыл дверь.

Через четыре минуты он появился вновь и позвал:

– Эй, сюда.

Я пошел за ним наверх, в спальню старика Илайхью.

Мой клиент сидел в постели, зажав в одном круглом розовом кулаке свое любовное, письмо, а в другом конверт. Его короткие седые волосы топорщились, круглые глаза налились кровью. Параллельные линии рта и подбородка почти сходились. Он был в славном настроении.

Едва увидев меня, старик завопил:

– Значит, болтать про свою храбрость вы горазды, а как надо шкуру спасать, так бежите к старому пирату?

Я сказал, что ничего подобного. Я сказал, что если он собирается нести чушь, то пусть делает это потише, чтобы в Лос-Анджелесе не узнали, какой он болван.

Старикан взял еще на полтона выше и завыл:

– Если вы украли чужие письма, это еще…

Я заткнул уши. Меня это не спасло от шума, но его оскорбило, и завывания оборвались.

Я вынул пальцы из ушей и сказал:

– Отошлите холуя и поговорим. Я вам ничего не сделаю.

Он повернулся к шоферу и приказал:

– Выметайся.

Шофер оглядел меня без особой нежности, покинул нас и закрыл дверь.

Старик Илайхью разошелся на полную катушку. Он требовал, чтобы я немедленно вернул остальные письма, громко и нецензурно осведомлялся, где я их взял и что с ними сделал, а также угрожал мне разнообразными карами.

Письма я не отдал. А на вопрос, где я их взял, ответил:

– Взял у одного человека, которого вы наняли, чтобы их вернуть. Не повезло вам – для этого ему пришлось убить девушку.

От лица старика отхлынуло столько крови, что оно стало нормального розового цвета. Он пожевал губами, ввинтился в меня взглядом и сказал:

– Значит, вот как вы повели игру?

Голос у него стал более или менее спокойным. Он приготовился к битве.

Я подвинул к постели стул, сел, вложил в ухмылку столько дружелюбия, сколько смог, и спросил:

– А почему бы так не сыграть?

Старик молча глядел на меня, двигая губами. Я продолжал:

– Хуже вас клиентов не бывает. Как вы себя ведете? Нанимаете меня очистить город, меняете решение, бросаете меня вовсе. Работаете против меня до тех пор, пока не выясняется, что я имею шанс победить. Затем выжидаете, сидя на заборе, а теперь, когда вам кажется, что меня опять побили, даже не хотите пускать в дом. Повезло мне, что я наткнулся на эти письма.

Он сказал:

– Это шантаж.

Я рассмеялся и ответил:

– Не вам это говорить. Ладно, можете называть как хотите. – Я постучал указательным пальцем по краю кровати. – Меня не побили, старина. Я победил. Вы прибежали ко мне жаловаться, что нехорошие дяденьки отняли у вас ваш городок. Пит Финн, Лу Ярд, Шепот Талер, Нунан. Где они теперь?

Ярда не стало во вторник утром, Нунана в тот же вечер, Шепота в среду утром, а Финна совсем недавно. Я возвращаю вам город, хотите вы того или нет. Можете называть это шантажом. А теперь вы сделаете вот что. Вы возьмете своего мэра – должен же быть мэр в этой паршивой дыре? – и вместе с ним позвоните губернатору… Тихо, я еще не закончил! Вы скажете губернатору, что полиция у вас в городе отбилась от рук – бутлегеров приводят к присяге в качестве полицейских, и так далее. Вы попросите у него помощи – лучше всего национальную гвардию. Не знаю, сколько уж осталось здесь бандитов, но знаю, что главных – тех, кого вы боялись, – нет на свете. Тех, которые знали про вас такое, что вы не могли против них выступить. Уже сейчас целая куча энергичных молодых людей только и делает что хлопочет, чтобы сесть на место убитых. Чем больше у них хлопот, тем лучше. Пока все тут вверх дном, солдатам в белых воротничках легче будет здесь закрепиться. А из новичков никто не знает про вас такого, что могло бы вам повредить.

Вы добьетесь, чтобы мэр или губернатор – от кого там это зависит – разогнал всю отервиллскую полицию. Пока не наберете другую, порядок будут поддерживать войска, вызванные по почте.

Говорят, что и мэр, и губернатор – ваша собственность. Они сделают то, что вы им велите. А сделать это можно и нужно.

Так вам поднесут на тарелочке ваш город, чистенький, славный, готовый снова пойти ко всем чертям. Если вы этого не сделаете, я отдам ваши любовные письма газетным стервятникам, и не в какой-нибудь «Геральд», а в крупные пресс-агентства. Письма я взял у Дона. Вам придется попрыгать, пока вы докажете, что он не был у вас на службе и не убил девушку ради этих писем. Но удовольствие, которое вы получите, ничто в сравнении с тем удовольствием, которое получат читатели. Эти послания – забористые штучки. Ни над чем я так не смеялся с тех пор, как помер младший братишка.

Я прервал свою речь.

Старика трясло, но не от страха. Лицо у него опять побагровело. Он открыл рот и проревел:

– Публикуйте их и будьте прокляты!

Я вынул письма из кармана, уронил на постель, встал со стула, надел шляпу и сказал:

– Я отдал бы правую ногу, лишь бы доказать, что девушку убил человек, которого вы послали за письмами. Желал бы я, черт побери, чтобы для вас все это закончилось виселицей.

Старик не прикоснулся к письмам. Он спросил:

– Вы правду сказали про Талера и Пита?

– Правду. Но какая разница? Вам сядет на голову кто-нибудь другой.

Он отбросил одеяло и свесил вниз розовые ступни, торчащие из штанин пижамы.

– Хватит у вас духу, – рявкнул он, – пойти на работу, которую я вам уже предлагал, – стать шефом полиции?

– Нет. Из меня весь дух вышибло, пока я дрался за вас, а вы прятались под одеялом и придумывали, как бы от меня отречься. Ищите себе другую няньку.

Он сверкнул на меня глазами. Потом вокруг глаз у него собрались хитрые морщинки.

Он кивнул своей старой головой и сказал:

– Ага, боитесь браться за эту работу. Значит, это вы убили девушку?

Я ушел от него так же, как в прошлый раз, со словами:

– Пошли вы к черту!

Шофер, по-прежнему таскавший с собой бильярдный кий и по-прежнему взиравший на меня без нежности, проводил меня до двери, явно надеясь, что я начну задираться. Я не стал. Он со стуком захлопнул за мной дверь.

Улица была бледно-серая – занимался рассвет.

Неподалеку под деревьями стояла черная машина. Я не видел, сидит в ней кто-нибудь или нет, и из осторожности пошел в другую сторону. Машина двинулась за мной.

Нет смысла бежать по улице, когда за тобой гонятся в машине. Я остановился и повернулся к ней лицом. Она приближалась. Я вынул руку из кармана, только когда за ветровым стеклом увидел румяное лицо Мики Лайнена.

Он распахнул передо мной дверцу.

– Так и думал, что ты сюда придешь, – сказал он, когда я уселся рядом, – но опоздал на секунду-другую. Я видел, как ты входил в дом, но не успел тебя перехватить.

– Как ты выкрутился в полиции? – спросил я. – Лучше поезжай, поговорим на ходу.

– А вот так – ничего не знал, ни о чем не догадывался, понятия не имел, над чем ты работаешь, просто случайно попал в город и встретил тебя. Старые друзья, и все такое. Они еще пыхтели надо мной, когда начались беспорядки. Меня держали в маленьком кабинете напротив зала заседаний. Когда начался цирк, я обнаружил, что в кабинете есть окно, и…

– А чем закончился цирк? – спросил я.

– Фараоны перестреляли налетчиков к чертям. Им кто-то стукнул за полчаса до налета, и вся округа уже кишела этими молодцами, которых только-только привели к присяге. Славная была драка, но и полиции тоже не поздоровилось. По слухам, это были ребята Шепота.

– Угу. Сегодня ночью Рено сцепился с Питом Финном. Слышал про это?

– Слышал только, что они встретились.

– Рено убил Пита и на обратном пути налетел на засаду. Не знаю, что было потом. Дика видел?

– Мне сказали в его гостинице, что он выехал. Торопился на вечерний поезд.

– Я отправил его домой, – объяснил я. – Он вроде бы решил, что я убил Дину Бранд. Действовал мне этим на нервы.

– А ты?

– Хочешь знать, убил ли я ее? Не знаю, Мики. Пытаюсь разобраться. Останешься со мной или вернешься, как Дик, на побережье?

Мики сказал:

– Нечего так петушиться из-за одного паршивого убийства, которого, может быть, и не было. Слушай, ты же не мог стибрить у нее деньги и побрякушки!

– Убийца их тоже не взял. В восемь утра, когда я уходил, они еще были на месте. Около девяти туда заходил Дэн Ролф. Он тоже не стал бы их брать. Но… Погоди, кажется, понимаю. Фараоны, которые нашли тело, – Шепп и Ванаман – пришли в девять тридцать. После них пропали не только украшения и деньги, но еще несколько писем к девушке от старика Илайхью. Потом я обнаружил письма в кармане у Дона. И как раз тогда оба сыщика исчезли. Соображаешь?

Когда Шепп и Ванаман увидели труп, они не сразу подняли тревогу, а сперва обшарили квартиру. Старик Уилсон – миллионер, вот они и решили, что его письма пригодятся. Забрали их вместе с остальными ценностями и передали этому жулику, чтобы тот перепродал их Илайхью. Но Дон не успел этим заняться – его убили. Письма взял я. Шепп и Ванаман струхнули. Неизвестно, знали они или нет, что писем у Дона не нашли. Все равно они боялись, что дело выйдет наружу. Деньги и драгоценности-то были у них. Они живо смылись.

– Похоже на то, – согласился Мики. – Но кто убил, все равно неясно.

– Хоть что-то ясно, и на том спасибо. Попробуем пойти дальше. Может, сумеешь отыскать Портер-стрит? На ней есть старый склад Редмана. Как мне сказали, Ролф убил там Шепота – подошел к нему и ударил ледоломом, который вытащил из трупа девушки. Если это правда, тогда Шепот ее не убивал. Иначе он ожидал бы нападения и не подпустил бы чахоточного к себе так близко. Я хотел бы поглядеть на его труп и проверить эту версию.

– Портер-стрит? Это по ту сторону Кинг-стрит, – сказал Мики. – Начнем с южного конца, там скорее могут быть склады. А как насчет Ролфа?

– Это не он. Если он отомстил Шепоту за девушку, значит, сам Ролф ее не убивал. Кроме того, у нее на щеке и запястье были синяки, а ему силы бы не хватило их наставить. Я так полагаю, он сбежал из больницы, провел ночь Бог знает где, утром явился к девушке после моего ухода, открыл дверь своим ключом, нашел труп, решил, что это дело рук Шепота, извлек из тела ледолом и пошел искать Макса.

– Понятно, – сказал Мики. – А с чего ты взял, будто это может быть и твоя работа?

– Давай-ка лучше искать склад, – ответил я.

27. Склады

Мы поехали вдоль улицы, высматривая здания, похожие на брошенные склады. Было уже довольно светло. Наконец посреди заросшего травой пустыря я обратил внимание на большое квадратное ржаво-рыжее здание. От участка и от дома так и разило запустением. Он подходил по всем статьям.

– Притормози на углу, – попросил я. – Вроде как приехали. Сиди в телеге, а я пойду на разведку.

Я прошел два лишних квартала, чтобы зайти на пустырь сзади. Пересек его осторожно – не скрываясь, но без лишнего шума, слегка подергал заднюю дверь. Она, конечно, была заперта. Подошел к окну, заглянул в него, ничего не увидел из-за грязи и темноты, попробовал его открыть, но не смог сдвинуть раму.

Я обратился к другому окну – с тем же успехом. Обогнув здание, я занялся его северной стороной. Первое окно не поддалось. Когда я потянул второе, оно медленно поползло вверх, и довольно бесшумно.

Внутри, сверху донизу, рама была заколочена досками. На вид они казались крепкими и надежными.

Я обругал их, и тут меня осенило – вспомнил, что окно поднялось почти беззвучно. Я влез на подоконник, поднес руку к доскам и тихонько толкнул.

Они поддались. Я нажал посильнее. Доски отошли от рамы, показав мне ряд блестящих кончиков гвоздей.

Я отвел доски подальше, посмотрел внутрь, не увидел ничего, кроме темноты, и ничего не услышал.

Зажав револьвер в правой руке, я шагнул через подоконник в дом. Шаг влево, и я очутился в стороне от серой полосы света, падавшего из окна.

Я переложил револьвер в левую руку, а правой подтолкнул доски на место.

Целую минуту я прислушивался, затаив дыхание, – тишина. Плотно прижав к боку руку с револьвером, я начал обследовать помещение. Я двигался, еле-еле переставляя ноги, но так ни на что и не наткнулся. Наконец, левая рука, шарившая в темноте, коснулась шершавой стены. Видимо, я пересек пустую комнату.

Я двинулся вдоль стены в поисках двери. Десяток коротких шажков привел меня к ней. Я приложил ухо к створке и не услышал ни звука.

Нашел ручку, осторожно повернул ее, толкнул дверь.

Что-то зашелестело.

Я сделал три вещи одновременно: отпустил ручку, прыгнул и спустил курок. И тут же получил по левой руке чем-то тяжелым и твердым, как могильная плита.

Револьверная вспышка ничего не осветила. Это всегда так – при ней только кажется, будто что-то увидел. Не зная, что бы еще сделать, я выстрелил в другой раз и в третий.

Старческий голос взмолился:

– Не надо, приятель. Не надо этого.

Я сказал:

– Зажги свет.

Спичка чиркнула по полу, разгорелась и бросила дрожащий желтый свет на потрепанное лицо. Это была одна из тех старых невыразительных физиономий, которые так хорошо сочетаются со скамейками в парке. Старик сидел на полу, раскинув костлявые ноги. На вид он был цел и невредим. Рядом с ним лежала ножка от стола.

– Вставай, зажги свет, – приказал я.

Он чиркнул второй спичкой и, вставая, бережно прикрыл ее ладонью. Потом прошаркал через комнату и зажег свечу на трехногом столике.

Я шел за ним вплотную. Левая рука у меня онемела от удара.

– Что ты здесь делаешь? – спросил я старика, когда свеча разгорелась.

Он мог бы и не отвечать. Другой конец комнаты был забит деревянными ящиками, штабелями по шесть штук, с наклейками «Кленовый сироп „Совершенство“».

Старик принялся объяснять, что, Бог свидетель, он ничегошеньки не знает и что два дня назад человек по имени Йейтс нанял его ночным сторожем, а если что не так, он тут ни при чем, вот как перед Богом.

Я сдвинул крышку с одного ящика.

На бутылках были наклейки виски «Канадский Клуб», явно изготовленные при помощи резинового штемпеля.

Я оставил ящики в покое и, приказав старику посветить, обыскал здание. Как я и ожидал, это был не тот склад, где скрывался Шепот.

Когда мы вернулись в комнату со спиртным, моя левая рука окрепла настолько, что я уже мог поднять бутылку. Я положил ее в карман и дал старику совет:

– Лучше смывайся. Тебя взяли сюда вместо кого-то из ребят Пита Финна, а того временно зачислили в полицию. Но Пит умер, и его дело лопнуло.

Когда я вылезал из окна, старик стоял возле ящиков, жадно глядя на них, и что-то подсчитывал на пальцах.

– Ну? – спросил Мики, когда я вернулся к машине.

Я достал бутылку, в которой что-то булькало – конечно, не «Канадский Клуб», – вытащил пробку, передал бутылку ему, а потом глотнул и сам.

Он опять спросил:

– Ну?

Я сказал:

– Попробуем найти старый склад Редмана.

– Не доведет тебя до добра привычка так много мне рассказывать, – сказал Мики и стронул машину с места.

Через три квартала мы увидели полинявшую вывеску «Редман и компания». Здание было длинное, низкое, с железной крышей и почти без окон.

– Оставим карету за углом, – сказал я. – На этот раз пойдешь со мной. В прошлый поход не с кем было разделить удовольствие.

Мы выбрались из машины. Закоулок напротив как будто бы обещал вывести нас в тылы склада. По нему мы и двинулись.

На улице уже появились прохожие, но фабрики, которыми в основном был застроен этот район, еще не ожили – слишком рано. Позади нашего здания мы обнаружили нечто любопытное. Черный ход был закрыт. На косяке и на притолоке, а также рядом с замком виднелись царапины. Кто-то поработал здесь фомкой.

Мики попробовал дверь. Она оказалась не запертой. Он стал приоткрывать ее толчками, сантиметров по пятнадцать за раз. Наконец мы смогли протиснуться внутрь.

Там, внутри, раздавался чей-то голос. Разобрать слова мы не могли, до нас доносились только слабые раскаты далекого мужского голоса, в котором звучали воинственные нотки.

Мики ткнул большим пальцем в сторону поцарапанной двери и прошептал:

– Это не фараоны.

Я сделал два шага вперед, налегая всей тяжестью на свои резиновые каблуки. Мики шел следом, дыша мне в затылок.

Тед Райт говорил, что убежище Шепота было наверху. Отдаленный раскатистый голос вполне мог доноситься оттуда.

Я обернулся к Мики и попросил:

– Фонарик.

Он вложил мне его в левую руку. В правой я сжимал револьвер.

Мы стали пробираться дальше.

Через оставшуюся приоткрытой дверь внутрь проникало достаточно света, и мы различили впереди дверной проем без створок. По ту сторону проема была темнота.

Я прорезал эту темноту лучом фонарика, увидел следующую дверь, погасил свет и двинулся вперед. Очередная вспышка фонарика осветила лестницу, ведущую наверх.

Мы стали взбираться по ступенькам так осторожно, словно боялись их сломать.

Раскатистый голос умолк. В воздухе возникло еще что-то. Я не понимал что. Может быть, другой голос, такой тихий, что его не было слышно – если такое вообще возможно.

Я отсчитал еще девять ступенек, когда над нами отчетливо прозвучали слова:

– Конечно, я убил эту суку.

Заговорил револьвер. Он произнес одно и то же четыре раза подряд, прогремев под железной крышей, как винтовка.

Первый голос сказал:

– Ну и пускай.

К тому времени мы с Мики уже взлетели по лестнице, ворвались в дверь и стали отдирать руки Рено Старки от горла Шепота.

Работа оказалась трудной и бесполезной. Шепот был мертв.

Рено узнал меня и уронил руки.

Глаза у него были такие же тусклые, лошадиное лицо такое же деревянное, как всегда.

Мики оттащил мертвого игрока в угол и уложил на койку.

В комнате, раньше служившей конторой, было два окна. В их свете я различил труп, запихнутый под койку, – это был Дэн Ролф. Посреди комнаты лежал армейский кольт.

Рено покачнулся, плечи у него вздрогнули.

– Ранен? – спросил я.

– Он вкатил в меня все четыре, – спокойно сказал Рено, перегнувшись пополам и прижимая руки к животу.

– Найди врача, – велел я Мики.

– Ни к чему, – сказал Рено. – У меня вообще больше нет брюха.

Я подтащил складной стул и усадил его, чтобы он мог наклониться и держаться за живот.

Мики выбежал и помчался вниз.

– Ты знал, что он не подох? – спросил Рено.

– Нет. Я рассказал тебе то, что узнал от Теда Райта.

– Тед слишком рано смылся, – сказал он. – Я почуял что-то неладное и приехал проверить. Шепот здорово меня обдурил. Притворялся мертвым, пока не взял на мушку. – Рено уставился тусклыми глазами на труп Шепота. – Ловкий был, будь он проклят. Одной ногой в могиле, а не сдавался. Сам себе перебинтовал бок и залег здесь в одиночку, ждал меня. – Он улыбнулся. Это была единственная улыбка, которую он выдал на моей памяти. – А теперь он просто мясо, да и то тухлое.

Голос у него стал садиться. Под стулом образовалась красная лужица. Я боялся до него дотронуться. Только крепко прижатые к животу руки не давали ему развалиться на части.

Он, не разгибаясь, взглянул на лужицу и спросил:

– Как это ты додумался, что не ты ее пришил?

– Просто надеялся на лучшее, – сказал я. – Ты у меня был на подозрении, но я не был уверен до конца. Я в ту ночь накачался до беспамятства и видел сны, со звонками, голосами и всякой прочей чертовней. До меня потом дошло, что, может быть, это не просто сны были, а кошмары, от того, что творилось вокруг. Когда я проснулся, свет не горел. Я подумал, что вряд ли я сперва ее убил, потом пошел выключил свет, а потом вернулся и опять схватился за ледолом. Что-то тут было не так. Ты знал, что я в тот вечер был у нее, и обеспечил мне алиби без запинки. С чего бы? Дон стал шантажировать меня после того, как услышал рассказ Элен Олбури. Полиция, услышав тот же рассказ, связала вместе тебя, Шепота, Ролфа и меня. Я обнаружил Дона убитым после того, как неподалеку встретил в машине О’Марру. Похоже было, что законник пытался шантажировать и тебя. Тут я понял, что полиция подозревает всех вас точно так же, как меня. Против меня было то, что Элен Олбури видела в тот вечер, как я входил или выходил из дома Дины. Нетрудно было сообразить, что и против вас всех они имеют то же самое. У меня были основания сбросить Шепота и Ролфа со счетов. Оставались двое: ты – и я. Одного я только понять не мог – зачем тебе было ее убивать?

– То-то и оно, – сказал он, следя за тем, как растет на полу красная лужица. – Сама во всем виновата, будь она неладна. Позвонила мне и говорит, что к ней едет Шепот. Мол, если я успею его обогнать, тут ему и крышка. Хороший вариант. Еду туда, околачиваюсь поблизости, а его все нет и нет.

Он замолчал, делая вид, будто его заинтересовали очертания, которые принимает красная лужица. Я-то знал, что его остановила боль, но знал также, что когда он возьмет себя в руки, то будет говорить дальше. Он намеревался умереть так же, как жил, – в том же жестком панцире. Наверное, говорить было для него пыткой, но он не собирался умолкать, пока на него хоть кто-то смотрит. Это был Рено Старки, который мог вынести что угодно, не моргнув глазом, и свою игру он хотел вести до конца.

– Я устал ждать, – заговорил он через секунду. – Стукнул ей в дверь и спросил, что же получается. Она повела меня в дом, сказала, что никого нет. Я, конечно, засомневался, но она побожилась, что дома одна, и мы пошли на кухню. Тут я начал думать – может, это не Шепоту, а мне ставят ловушку, я ведь Дину хорошо знал.

Вошел Мики и сказал, что вызвал «скорую помощь». Рено использовал это время для передышки, затем продолжал:

– Потом-то я узнал, что Шепот и вправду звонил ей, приезжал, только раньше меня. Ты к тому времени уже отрубился. Дина побоялась впускать Шепота, и он отвалил. А мне она про это не сказала. Испугалась, что я уеду и она останется одна. Тебя все равно что нет, а ей нужна была защита – вдруг Шепот опять заявится. Тогда-то я ничего про это не знал. Но Дину я знал хорошо и опасался, как бы во что не вляпаться. Я решил потрепать ее немножко, чтобы выложила правду. Тут она хватает ледолом и как заорет. Вдруг – шаги. Так, думаю, вот тебе и мышеловка.

Он говорил все медленнее, ему требовалось все больше времени и сил, чтобы спокойно и четко произносить каждое слово. Язык у него стал заплетаться.

– Я подумал, что ж мне, одному пропадать? Вырвал у Дины ледолом и засадил в нее. Тут ты вылетаешь галопом, налитый до краев, и прешь невесть куда с закрытыми глазами. Она на тебя натыкается. Ты падаешь вместе с ней, переворачиваешься, а рукой попадаешь на ледолом. И засыпаешь мирным сном, ухватившись за рукоятку. А я только теперь соображаю, что натворил. Но, черт побери, она уже не дышит. Ничего не поделаешь. Я гашу свет и еду домой. А когда ты…

Усталые санитары – в Отравилле им не особенно давали отдыхать – вошли с носилками и прервали повесть Рено. Я обрадовался их приходу. Все, что мне было нужно, я узнал, а сидеть здесь, глядя, как он заговаривает себя до смерти, было не так уж приятно.

Я отвел Мики в угол и прошептал ему на ухо:

– Работай дальше сам. Я смываюсь. Со мной все в порядке, но я слишком хорошо знаю Отравилл, чтобы рисковать. Поеду в твоей машине куда-нибудь в пригород и сяду в поезд на Огден. Остановлюсь там в гостинице «Рузвельт» под именем П. Ф. Кинг. Продолжай работу и дай мне знать, как быть дальше, – жить ли снова под собственной фамилией или лучше уехать в Гондурас.