Текст книги "Сотрудник агентства «Континенталь» (Сборник)"

Автор книги: Дэшил Хэммет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 76 страниц)

Я почувствовал искушение попросту протаранить их, но это было слабое искушение, и когда оно закончило свою короткую жизнь, я нажал на тормоз и остановился. Потом поискал рефлектором желтый автомобиль.

Сверкнуло где-то на краю круга света. Рефлектор резко дернулся, но не разбился. Ясно, что рефлектор будет первой мишенью, и…

Я съежился в автомобиле, ожидая, когда пули прикончат рефлектор. Туфли и плащ я осторожно снял.

Третий выстрел разнес рефлектор. Выключив остальные огни, я пустился бежать и остановился только возле желтого автомобиля. Надежный и безопасный номер.

Девушка и Килкурс смотрели на яркий свет рефлектора. Когда он погас, а я выключил остальные лампы, они были совершенно ослеплены, их глазам требовалась, по меньшей мере, минута, чтобы они приспособились к серо-черной ночи. В носках, без обуви, я двигался бесшумно, и через минуту нас разделял только желтый автомобиль. Я об этом знал, они – нет.

До меня донесся тихий голос Килкурса:

– Я его попробую достать из канавы. Стреляй время от времени, отвлекай его.

– Но я его не вижу, – запротестовала девушка.

– Сейчас глаза привыкнут к темноте. Стреляй в сторону его машины.

Я прижался к капоту. Девушка выстрелила в сторону моего автомобиля.

Килкурс на четвереньках двинулся к канаве, тянувшейся вдоль южной стороны шоссе. Сейчас нужен прыжок и удар пистолетом в затылок. Я не хотел убивать, но мне нужно убрать его с дороги. Ведь оставалась еще девушка, – по меньшей мере, столь же опасная.

Я приготовился к прыжку, а он инстинктивно обернулся и увидел меня.

Я выстрелил…

Можно не проверять, попал ли я. С такого расстояния промазать невозможно.

Согнувшись вдвое, я проскользнул к багажнику автомобиля и стал ждать.

Девушка сделала то, что, наверное, и я сделал бы на ее месте. Она не выстрелила и не бросилась туда, откуда прозвучал выстрел. Она подумала, что я оказался в канаве раньше Килкурса и что теперь я намереваюсь зайти ей в тыл. Пытаясь меня опередить, она обогнула автомобиль, чтобы устроить засаду со стороны машины Эксфорда.

Ее изящный носик наткнулся на дуло моего пистолета…

Она вскрикнула.

Женщины не всегда рассудительны. Часто они пренебрегают такими мелочами, как направленный на них пистолет. К счастью, я успел схватить ее за руку. Когда моя рука стиснула ее пистолет, девушка нажала на спуск, прижав курком кончик моего указательного пальца. Я вырвал оружие из ее руки и освободил палец.

Но это еще не был конец. Я стоял, держа пистолет не более чем в десяти сантиметрах от нее, а она вдруг бросилась бежать к группе деревьев, которые чернели у дороги.

Когда я опомнился от изумления, вызванного столь дилетантским поступком, то сунул пистолеты в карманы и, не жалея ног, пустился следом.

Она как раз собиралась перелезть через проволочную изгородь.

– Перестань дурить, – сказал я неодобрительно. Сжав левой рукой ее запястье, я потянул девушку к машине. – Это серьезное дело. Не будь ребенком.

– Больно!

Я знал, что ей вовсе не больно, знал также, что она виновата в смерти четырех, а может, пяти человек, но все-таки ослабил захват чуть ли не до уровня дружеского рукопожатия. Она послушно пошла рядом со мной к автомобилю. Продолжая держать ее за руку, я включил фары. Килкурс лежал на краю полосы света – лицом к земле, одна нога подогнута.

Я поставил девушку на хорошо освещенное место.

– Стой здесь и будь благовоспитанной. Одно движение, и я прострелю тебе ногу.

Я не шутил.

Отыскав пистолет Килкурса, я спрятал его в карман и опустился на колени возле тела.

Мертв. Пуля продырявила его повыше ключицы.

– Он… – Губы ее дрожали.

– Да.

Она взглянула на него, и по ее телу прошла дрожь.

– Бедный Фэг, – прошептала она.

Я уже говорил, что она была прекрасна, а теперь, в ослепляющем свете фар, она казалась еще прекрасней. Она могла вызвать глупые мысли даже у немолодого охотника на преступников. Она была…

Именно поэтому я взглянул на нее сурово и сказал:

– Да, бедный Фэг и бедный Хук, и бедный Тай, и бедный посыльный из Лос-Анджелеса, и бедный Барк… – Я перечислил тех, о которых знал, что они умерли потому, что любили ее.

Взрыва ярости не последовало. Ее большие серые глаза смотрели на меня проницательно, а прекрасное овальное лицо, обрамленное массой темных волос (я знал, что они крашеные), было печально.

– Ты, наверное, думаешь… – начала она.

С меня было достаточно. Чары перестали действовать.

– Идем. Килкурс и автомобиль пока останутся здесь.

Она не ответила, но прошла со мной к машине и сидела тихо, пока я надевал туфли. На заднем сиденье я отыскал какую-то одежду.

– Будет лучше, если ты набросишь это. Переднего стекла нет. Может быть холодно.

Она без слов последовала моему совету, но когда мы объехали желтый автомобиль и поехали по дороге на восток, положила руку на мое плечо.

– Мы возвращаемся в «Уайт Шэк»?

– Нет, мы едем в Редвуд-Сити, в тюрьму.

Мы проехали примерно полтора километра, и, даже не глядя на нее, я знал, что она изучает мой не слишком правильный профиль. Потом ее ладонь снова легла на мое плечо, она склонилась ко мне так, что я чувствовал на своей щеке тепло ее дыхания.

– Остановись на минутку. Я хочу тебе… Хочу тебе кое-что сказать.

Я остановил машину на обочине и повернулся.

– Прежде чем ты начнешь, – сказал я, – я хочу, чтобы ты знала, что я остановился только для того, чтобы ты рассказала мне о Пэнбурне. Как только ты свернешь с этой темы, мы тронемся в Редвуд-Сити.

– Ты не хочешь узнать о Лос-Анджелесе?

– Нет. Это уже закрытое дело. Вы все, ты и Хук Риордан, и Тай Чун Тау, и супруги Квейр несете ответственность за смерть посыльного, даже если фактически его убил Хук. Хук и супруги Квейр погибли в ту ночь, когда мы встретились на Турецкой улице. Тай повешен в прошлом месяце. Теперь я нашел тебя. Мы имели достаточно доказательств, чтобы повесить китайца, а против тебя я имею их еще больше. Это уже пройдено и закончено. Если ты хочешь сказать что-нибудь о смерти Пэнбурна, то я слушаю. В противном случае…

Я протянул руку к стартеру.

Меня удержало ее прикосновение.

– Я хочу рассказать тебе об этом, – сказала она с нажимом. – Хочу, чтобы ты знал правду. Я знаю, что ты отвезешь меня в Редвуд-Сити. Не думай, что я ожидаю… что у меня есть какие-то глупые надежды. Но я хочу, чтобы ты знал правду… Зачем – не знаю.

Ее голос дрогнул.

А потом она начала говорить, очень быстро, как человек, который боится, что его прервут прежде, чем он закончит; она сидела, наклонясь вперед, а ее прекрасное лицо было почти рядом с моим.

– Выбежав из дома на Турецкой улице, когда ты сражался с Таем, я намеревалась убежать из Сан-Франциско. У меня было около двух тысяч, я могла бы уехать, куда угодно… А потом я подумала, что вы ждете именно этого, и решила, что безопаснее оставаться на месте.

Женщине легко изменить внешность. У меня были короткие рыжие волосы, светлая кожа, я одевалась ярко. Я покрасила волосы, а чтобы удлинить их, купила шиньон; с помощью специального крема изменила цвет кожи и приобрела темную одежду. Затем, под именем Джейн Делано, я сняла квартиру на Эшбери-авеню…

Я надеялась, что меня никто не узнает, но сочла разумным побольше сидеть дома. Чтобы убить время, много читала. И случайно наткнулась на книгу Барка… Ты читаешь поэзию?

Я покрутил головой. Со стороны Халфмун-Бей подъехал какой-то автомобиль – первый, который мы увидели с того момента, как оставили «Уайт Шэк». Она подождала, когда машина пройдет, после чего все так же быстро продолжала.

– Барк, – это, разумеется, не гений, но в его стихах было нечто волнующее. Я написала ему на адрес издателя… Через несколько дней получила ответ от Барка и узнала, что он живет в Сан-Франциско, этого я не знала. Мы обменялись еще несколькими письмами, прежде чем он предложил встретиться. Не знаю, любила я его или нет… Мне он нравился, а его любовь была так горяча, и мне так льстило, что за мной ухаживает известный поэт, что я приняла это за любовь. Я пообещала выйти за него замуж.

Я не рассказала ему всего о себе, хотя теперь знаю, что для него это не имело бы значения. Я боялась сказать ему правду, а солгать не могла бы, поэтому я не сказала ничего.

А потом однажды я встретила Фэга Килкурса, он узнал меня, несмотря на мои новые волосы, кожу и наряд. Фэг не был особенно умен, но его трудно провести. Мне его не жалко. У него такие принципы. Он следил – и пришел ко мне на квартиру. Я сказала, что намерена выйти замуж за Барка… Это было глупо. Фэг был человеком по-своему порядочным. Если бы я сказала, что хочу обработать Барка, поживиться за его счет, он оставил бы меня в покое и следил издалека. Но когда я сказала ему, что хочу завязать, то стала добычей, на которую стоило поохотиться. Ты знаешь, как это бывает среди преступников – человек для них либо приятель, либо потенциальная жертва. А поскольку я уже не была преступницей, он решил, что я могу стать добычей.

Он узнал о родственных связях Барка и поставил вопрос ребром. Двадцать тысяч долларов, или он меня выдаст. Он знал, что меня разыскивают. У меня не было другого выхода. От него мне не сбежать… Я сказала Барку, что мне нужно двадцать тысяч долларов. Я не знала, что он сможет их раздобыть. Спустя три дня он дал мне чек. Я понятия не имела, откуда деньги, но даже если бы и знала, то это бы ничего не изменило. Мне нужны были эти деньги.

Вечером Барк сказал, откуда у него эти деньги. Сказал, что подделал подпись своего родственника. Он боялся, что если это раскроется, меня могут счесть сообщницей. Может, я и испорчена, но не до такой степени, чтобы посадить его в тюрьму. Я рассказала ему все. Он даже глазом не моргнул. Настаивал, чтобы я заплатила Килкурсу и обезопасила себя.

Барк был уверен, что шурин не посадит его в тюрьму, но на всякий случай хотел, чтобы я переселилась, снова сменила имя и укрылась где-нибудь, пока мы не увидим, как реагирует Эксфорд… Он ушел, а я обдумала свой собственный план. Я любила Барка – слишком любила, чтобы сделать из него козла отпущения, и не слишком верила в доброе сердце Эксфорда.

Было второе число. Если не вмешается случай, думала я, Эксфорд не узнает о фальшивом чеке до начала следующего месяца, когда банк пришлет ему реализованные чеки. В моем распоряжении – месяц.

На следующий день я сняла со счета свои деньги и написала Барку, что должна уехать в Балтимор. Я запутала след до Балтимора, багажом и письмами занялся один мой приятель. Сама же я поехала к Джоплину и попросила, чтобы он укрыл меня. Я дала знать Фэгу, и когда он явился, сказала ему, что через пару дней отдам деньги.

С тех пор он приходил ежедневно, и каждый раз обманывать его становилось все легче. Однако я понимала, что письма Барка вскоре начнут к нему возвращаться, и я хотела быть на месте, прежде чем он сделает какую-нибудь глупость. И все же я решила не вступать с ним в контакт, пока не буду в состоянии вернуть деньги, прежде чем Эксфорд узнает о мошенничестве.

С Фэгом дело шло все легче, однако он не хотел отказаться от двадцати тысяч долларов, которые, разумеется, все время были при мне, если я не пообещаю, что останусь с ним навсегда. А мне казалось, что я люблю Барка и не нужен мне никакой Фэг.

И тогда однажды вечером меня увидел Барк. Я была неосторожна и поехала в город в автомобиле Джоплина – на том, желтом. И, конечно же, Барк мена узнал. Я сказала ему всю правду, а он рассказал, что нанял детектива… В некоторых делах он был совсем ребенком. Ему не пришло в голову, что шпик прежде всего раскопает дело с деньгами. Теперь я знала, что фальшивый чек может быть обнаружен в любой день.

Когда я сказала об этом Барку, он совсем сломался. Вся его вера в прощение со стороны Эксфорда испарилась. Он выболтал бы все первому встречному. Поэтому я взяла его к Джоплину. Хотела продержать его там пару дней, пока дело не прояснится. Если в газетах не будет ничего о чеке, это будет означать, что Эксфорд готов замять дело, что Барк может спокойно возвращаться домой и подумать о возмещении убытка. Если бы газеты написали обо всем, Барку следовало бы подыскать надежное укрытие, да и мне тоже.

Во вторник вечером и в среду газеты поместили информацию об исчезновении Барка, однако без упоминания о чеке. Выглядело это неплохо, но мы все же решили подождать еще день. Килкурс уже все знал, поэтому вынуждена была отдать ему двадцать тысяч долларов. Но я надеялась их вернуть, поэтому держала его при себе. Я попросила Жестяную Звезду, чтобы он немного попугал его, и с тех пор Барк был в безопасности.

Сегодня вечером человек Джоплина сказал, что один парень, некий Грязный Рей, крутится здесь второй день и что скорее всего он интересуется нами. Он показал мне Рея. Я рискнула появиться в зале ресторана и сесть за столик поблизости от него. Что он из себя представляет, ты знаешь сам; не прошло и пяти минут, как он уже сидел за моим столиком, а через полчаса я уже знала, что он успел настучать… Он рассказал не все, однако достаточно, чтобы я вычислила остальное.

Я рассказала об этом Фэгу и Джоплину.

Фэг был за то, чтобы немедленно убить и Барка, и Рея. Я постаралась выбить эту мысль из головы: это ничего бы не дало. Рея я обвела вокруг пальца. Он готов был броситься за меня в огонь. Мне показалось, что я убедила Фэга, но… В конце концов мы решили, что Барк и я возьмем машину и уедем, а Рей разыграет перед тобой дурачка, покажет тебе какую-нибудь пару и скажет, что принял их за нас. Я пошла за плащом и перчатками, а Барк направился к машине. И Фэг его застрелил. Я не знала, что он хочет это сделать! Я не позволила бы ему! Поверь мне! Я не позволила бы причинять вред Барку!

А потом у меня уже не было выбора… Мы заставили Рея подтвердить наши алиби. Позаботились, чтобы и другие это подтвердили. А потом ты поднялся наверх – и узнал меня. Такое уж мое счастье, что это был именно ты – единственный детектив в Сан-Франциско, который меня знает!

Остальное тебе известно. Грязный Рей вошел в комнату следом за тобой и выключил свет, а Джоплин придержал тебя, чтобы мы могли бежать, а потом, когда ты начал догонять, Рей пожертвовал собой, чтобы тебя задержать и дать нам скрыться, а теперь…

Ее била дрожь. Плащ, который я ей дал, соскользнул с белых плеч. Меня тоже трясло – она была так близко… Я достал из кармана смятые сигареты, закурил.

– И это все… Ты согласился выслушать, – сказала она мягко, – я хотела, чтобы ты это знал. Ты настоящий мужчина, а я…

Я откашлялся, и моя рука, державшая сигарету, внезапно перестала трястись.

– Не смеши, ладно? – сказал я. – До сих пор у тебя шло неплохо, не порть впечатление.

Она засмеялась, и в ее смехе была уверенность в себе. И немножко усталости. Она придвинула свое лицо еще ближе к моему, а ее серые глаза смотрели мягко и спокойно.

– Маленький толстый детектив, имени которого я не знаю… – Ее голос был немного утомленным, немного ироничным. – Ты думаешь, что я играю, не так ли? Что я играю, а ставка в игре – моя свобода? Может быть, и так. Я наверняка воспользуюсь случаем, если мне его предложат. Но… Мужчины считали меня прекрасной, а я играла ими. Таковы женщины. Мужчины любили меня, а я делала с ними, что хотела, считая, что они достойны только презрения. А потом появляется этакий толстяк, детектив, имени которого я не знаю, и он относится ко мне так, словно я ведьма или старая индианка. Ничего странного, что у меня возникло какое-то чувство к нему. Таковы уж женщины. Или я так безобразна, что мужчина может смотреть на меня без всякого интереса? Я безобразна?

Я покрутил головой.

– Ты в полном порядке, – сказал я, стараясь, чтобы голос мой столь же равнодушным, как и мои слова.

– Ты свинья! – Ее улыбка стала еще нежней. – И именно потому, что ты такой, я сижу здесь и раскрываю перед тобой душу. Если бы ты обнял меня, прижал к своей груди, которую я и так ощущаю, если бы сказал, что меня вовсе не ждет тюрьма, это, конечно, обрадовало бы меня. Но если бы ты приласкал меня, ты стал бы только одним из многих, которые любят меня, которых я использую и после которых приходят следующие. А поскольку ты не делаешь ничего такого, поскольку ты сидишь рядом со мной, как деревянный, я жалею тебя… Маленький толстый детектив, если бы это была игра…

Я пробормотал что-то неразборчивое и с трудом удержался, чтобы не облизать пересохшие губы.

– Я войду сегодня в тюрьму, если ты действительно тот самый твердый мужчина, который без всякого интереса слушает, как я объяснюсь ему в любви. Но до того, как я войду туда, разве ты не можешь признать, что я больше чем «в полном порядке»? Или хотя бы дай мне понять, что если бы я не была преступницей, твой пульс бился бы чуточку чаще, когда я касаюсь тебя. Я иду на долгий срок в тюрьму, может, даже на виселицу. Сделай что-нибудь, чтобы я знала, что не говорила все это мужчине, который попросту скучал, слушая меня.

Ее серебристо-серые глаза были полузакрыты, голова откинута.

Какое-то время она смотрела на меня широко открытыми серыми глазами, в которых только что были спокойствие и нежность и которые теперь слегка хмурились, словно боль свела ее брови.

Я отодвинулся от нее и включил двигатель.

Уже перед Редвуд-Сити она снова положила ладонь на мое плечо, легонько похлопала и убрала руку.

Я не смотрел на нее, и она не смотрела на меня, когда записывали анкетные данные. Она назвалась Джейн Делано и отказалась говорить без адвоката. Все это длилось недолго.

Когда ее уводили, она задержалась и сказала, что хочет поговорить со мной с глазу на глаз.

Мы отошли в угол.

Она придвинулась ко мне так, как в автомобиле, и я снова ощутил тепло ее дыхания на щеке. И тогда она наградила меня самым гнусным эпитетом, какой только знает английский язык.

Потом она пошла в камеру.

Смерть на Пайн-стрит

«Women, Politics and Murder» («Death on Pine Street»). Рассказ напечатан в журнале «Black Mask» в сентябре 1924 года. Переводчик М. Банькин.

Пухленькая горничная с наглыми зелеными глазами и чувственными полными губами провела меня через два лестничных пролета и впустила в продуманно обставленный будуар, где у окна сидела женщина в черном. Она была худощава, эта вдова убитого, ее лицо было бледным и осунувшимся.

– Вы из Детективного агентства «Континенталь»? – спросила она, прежде чем я сделал два шага в комнате.

– Да.

– Я хочу, чтоб вы нашли убийцу моего мужа, – у нее был пронзительный голос, а в темных глазах горел дикий огонь. – Полиция не сделала ничего. Уже прошло четыре дня, а они не сделали ничего. Они говорят, что это был грабитель, но они не нашли грабителя. Они ничего не нашли!

– Но, миссис Гилмор, – начал я, не совсем обрадованный этим взрывом, – вы должны…

– Знаю я! Знаю! – прервала она меня. – Но они ничего не сделали, я говорю вам – ничего. Я не думаю, что они приложили хоть малейшее усилие. Я не думаю, что они хотят его найти!

– Его? – спросил я, потому что она употребила местоимение мужского рода. – Вы думаете, что это был мужчина?

Она схватилась за губу и отвела от меня взгляд туда, где за окном виднелся залив Сан-Франциско, расстояние превратило лодки в игрушки. Залив синел под полуденным солнцем.

– Я не знаю, – сказал она нерешительно, – это мог быть…

Она быстро обернулась ко мне, ее лицо дергалось, и казалось невозможным, чтоб кто-нибудь мог бы говорить так быстро, как она выплевывала слова одно за другим.

– Я расскажу вам. Вы можете судить сами. Бернард не был верен мне. Была женщина по имени Кара Кенбрук. Она не была первой. Но я узнала о ней в прошлом месяце. Мы ссорились. Бернард обещал бросить ее. Может он этого не сделал. Но если бы он сделал, я бы не стала не принимать ее во внимание – женщина подобного рода способна сделать что-угодно. И в глубине своего сердца я действительно полагаю, что это сделала она!

– И вы действительно думаете, что полиция не хочет арестовывать ее?

– Я не имела в виду именно это. Мои нервы сейчас не в порядке, и я могу сказать что-то невпопад. Бернард был замешан в политике, вы знаете, и если бы полиция нашла, или даже подумала, что политика каким-то образом имела отношение к его смерти, они могли бы… я не знаю, о чем я вообще думаю. Мои нервы, я вся разбита, у меня возникают бредовые мысли, – она протянула ко мне тонкую руку, – распутайте этот клубок для меня! Найдите того, кто убил Бернарда!

Я кивнул, не особо уверенно, все еще не слишком довольный доставшимся мне клиентом.

– Вы знаете эту женщину, Кенбрук? – спросил я.

– Я видела ее раз на улице, и мне достаточно, чтоб понять, какого сорта она дамочка!

– Вы рассказали полиции о ней?

– Нет, – она снова посмотрела в окно, и потом, так как я ждал продолжения, добавила оправдывающимся тоном: – Полицейские детективы, что приходили ко мне, вели себя так, словно это я, возможно, убила Бернарда. Я боялась признаться им, что у меня была причина для ревности. Возможно, мне не стоило молчать об этой женщине, но я тогда не считала, что она могла сделать это, пока позже полиция не потерпела неудачу в поисках убийцы. Тогда я начала думать, что это сделала она; но я не могла заставить себя пойти в полицию и рассказать, что утаила информацию. Я знала, что они подумают. Итак я… Вы можете сделать так, чтоб все выглядело, будто я не знала об этой женщине. Можете ведь?

– Возможно. Итак, насколько я понимаю суть дела, ваш муж был застрелен на Пайн-стрит, между Ливенуорт-стрит и Джонс-стрит, в три часа утра во вторник. Правильно?

– Да.

– Куда он шел?

– Домой, я полагаю, но я не знаю, где он был. Никто не знает. Полиции не удалось выяснить, если они и пытались. Он сказал мне в понедельник вечером, что у него назначена деловая встреча. Он занимался строительными подрядами, как вы знаете. Вышел из дома примерно в половине двенадцатого, обещал вернуться через четыре-пять часов.

– Разве это не необычное время для деловой встречи?

– Не для Бернарда. Он часто принимал людей дома в полночь.

– У вас есть хоть какое-то предположение, где он мог быть той ночью?

Она выразительно покачала головой.

– Нет, я вообще не знаю ничего о его коммерческих делах, и даже сотрудники его офиса, как мне кажется, не знают, куда он ходил той ночью.

Это не выглядело невероятным. Большей частью «Строительная компания Б. Ф. Гилмора» работала по городским и государственным договорам, и такую секретную встречу нельзя назвать неслыханным делом в таких случаях. Политики, заведующие подрядами, редко действуют в открытую.

– Что скажете о его врагах? – спросил я.

– Я не знаю никого, кто ненавидел бы его настолько, чтоб убить его.

– Вы знаете, где живет эта женщина, Кенбрук?

– Да. В многоквартирном доме Гарфорда, на Буш-стрит.

– Есть еще что-нибудь, что вы забыли мне сказать? – спросил я, сделав небольшое ударение на слове «мне».

– Нет, я сказала вам все, что знаю, совершенно все.

Идя по Калифорния-стрит, я копался в памяти, вспоминая все что я когда-либо слышал о Бернарде Гилморе. Я смог припомнить некоторые вещи – оппозиционные газеты имели привычку писать разоблачительные статьи о нем при каждых выборах – но это мне ничего не дало. Я помнил его лицо: неистовый, краснолицый мужчина, который пробил свой путь от носильщика лотка с кирпичами до владельца компании стоимостью в пол-миллиона долларов и прекрасно чувствовавшего себя в политическом омуте. «Хулиган с маникюром», кое-кто называл его так; человек со множеством врагов и еще большим числом друзей; огромный, добродушный, неукротимый любитель пошуметь.

Маловажные подробности дюжины скандалов со взятками, в которых он был замешан, хотя ни у кого не было на него неопровержимых материалов, проносились в моей голове, пока я ехал в центр города, сидя на слишком маленькой скамейке империала трамвая. Потом еще был невнятный разговор о некоем бутлегерском синдикате, чьим главой, как подозревалось, он был…

Я покинул трамвай на Кирни-стрит и вошел в Зал Правосудия. В общей комнате детективов я отыскал О’Гара, сержанта-детектива, ответственного за Отдел по расследованию убийств: невысокого коренастого мужчину, лет пятидесяти, в широкополой шляпе, что носят киношные шерифы, но его маленьким голубым глазкам и упрямой голове этот шутовской головной убор ничуть не мешал.

– Я хотел бы получить некоторую конфиденциальную информацию, касающуюся убийства Гилмора, – сказал ему я.

– И я хотел бы, – вернул он мне мои слова. – Но если вы пойдете со мной, я, пока ем, расскажу то немногое, что знаю. Я еще не обедал.

Шум и гам закусочной на Сьюттер-стрит укрыли нас от любопытных ушей. Сержант-детектив склонился над тарелкой с густой похлебкой из моллюсков и рассказал мне, что он знал об убийстве, знал он действительно не много.

– Один из парней, Келли, был на обходе ранним утром четверга. Он спускался вниз по Джонс-стрит от Калифорния-стрит к Пайн-стрит. Было около трех часов, ни тумана, ни чего подобного, ясная ночь. Келли был примерно в двадцати футах от Пайн-стрит, когда он услышал выстрел. Он быстро обогнул угол, и там лежал умирающий мужчина, тот лежал на северной стороне Пайн-стрит, на тротуаре, посередине между Джонс-стрит и Ливенуорт-стрит. Никого больше не было видно. Келли подбежал к мужчине и обнаружил, что это Гилмор. Гилмор умер, не успев и слова сказать. Доктора говорят, что его сперва сбили с ног, а потом застрелили; у него на лбу синяк, и пуля вошла в грудь наклонно вверх. Понимаете о чем я говорю? Он лежал на спине, когда пуля поразила его. Стреляли стоя в ногах. Пуля тридцать восьмого калибра.

– При нем были деньги?

О’Гар хлебнул пару ложек супа и кивнул.

– Шест сотен баксов, брильянтовые запонки и часы. Ничто не тронуто.

– Что он делал на Пайн-стрит в такую рань?

– Будь я проклят, если знаю, брат. Может он шел домой, но мы не можем выяснить, где он был. Мы даже не смогли определить, в каком направлении по улице он шел, когда был сбит с ног. Он лежал поперек тротуара, ногами к поребрику: но это ничего не значит – он мог перевернуться три или четыре раза, после того как получил удар.

– В том квартале все дома многоквартирные?

– Ага. Там есть проулок, или два проезда с южной стороны; но Келли говорит, что видел оба входа в этот проулок когда прозвучал выстрел, прежде чем он завернул за угол, никто не воспользовался этим путем.

– Полагаете, что выстрел сделал кто-то, кто живет в этом квартале? – спросил я.

О’Гар наклонил чашку, зачерпнул остатки похлебки, сунул ложку в рот и проворчал.

– Возможно. Но мы не смогли доказать, что Гилмор был знаком с кем-либо в том квартале.

– Много народу сбежалось посмотреть, что случилось?

– Не очень. Всегда есть люди, готовые прибежать, если что-то случается. Но Келли говорит, что не было никого, кто выглядел бы подозрительно – обычное ночное сборище. Парни прочесали жильцов соседних домов, но ничего не обнаружили.

– Поблизости стояли какие-нибудь автомобили?

– Келли говорит, что нет. Он не видел ни одного.

– Что думаете об этом деле? – спросил я.

Он поднялся со стула и уставился на меня.

– Мне не положено думать, – сказал он язвительно, – я полицейский детектив.

Я понял, что кто-то устроил ему выволочку, чтоб он не пытался найти убийцу.

– У меня есть наводка на одну женщину, – сказал я ему. – Не желаете прогуляться и поговорить о ней со мной?

– Хочу, да не могу… – проворчал он. – Мне надо быть в суде днем.

В вестибюле многоквартирного дома Гарфольда мне пришлось нажать кнопку с ярлычком «Мисс Кара Кенбрук» несколько раз, прежде чем дверь со щелчком открылась. Я поднялся по лестнице и оказался в тамбуре у ее двери. Дверь открыла высокая девушка двадцати трех или двадцати четырех лет, в черно-белом креповом платье.

– Мисс Кара Кенбрук?

– Да.

Я дал ей визитку – одну из тех, что говорила обо мне правду.

– Я хотел бы задать вам несколько вопросов; можно войти?

– Входите.

Она вяло подвинулась, уступая мне дорогу, закрыла дверь и привела меня в гостиную, которая была захламлена газетами, окурками разного вида, от едва тронутых, до сгоревших до пепла, и разными предметами женской одежды. Она скинула со стула пару розовых шелковых чулок и шляпку, освобождая место для меня, а сама уселась на другой, прямо на кучу журналов.

– Меня интересует смерть Бернарда Гилмора, – сказал я, рассматривая ее лицо.

Его нельзя было назвать красивым, хотя оно имело всё, чтоб таким быть. В нем было всё превосходным: гладкая белая кожа, большие, даже скорее огромные, карие глаза, но глаза были мертвенно-тусклые, лицо было столь же лишенное выразительности, как китайская дверная ручка, и мои слова не заставили ее изменится в лице.

– Бернард Гилмор, – сказала она без всякого интереса. – Ах, да.

– Вы с ним были довольно близкими друзьями, не так ли? – спросил я, несколько озадаченный ее безразличием.

– Раньше были – да.

– Что вы подразумеваете под «раньше были»?

Она лениво поправила локон коротко стриженных каштановых волос.

– Я дала ему отставку на прошлой неделе, – проронила она небрежно, как будто разговор шел о чем-то, что случилось много лет назад.

– Когда в последний раз вы видели его?

– На прошлой неделе, в понедельник, мне кажется – за неделю до того как его убили.

– Это тогда вы порвали с ним?

– Да.

– Поссорились или расстались друзьями?

– Ни то, ни то. Я просто сказала, что решила прекратить наши отношения.

– Как он это воспринял?

– Это не разбило ему сердце. Я предполагаю, что он слышал такое не в первый раз.

– Где вы были в ночь убийства?

– В «Кофейной чашке», мы с друзьями ели и танцевали примерно да часу ночи. Потом я пришла домой и легла спать.

– Почему вы расстались с Гилмором?

– Не смогла выносить его жену.

– Хм?

– Она была занудой, – в ее словах не были ни капли раздражения или юмора. – Она однажды пришла сюда ночью и устроила скандал; и я сказала Берни, что если он не может держать свою жену подальше от меня, пусть ищет другого партнера для игр.

– Есть идея, кто мог бы его убить? – спросил я.

– Нет, если только не его жена – эти нервные женщины часто выкидывают всякие глупости.

– Если вы оставили ее мужа, какая причина могла бы заставить ее убить его, как вы думаете?

– Даже не задумывалась, – ответила она с полным безразличием. – Но я не единственная девушка, на которую когда-либо пялил глаза Берни.

– Думаете, что были и другие? Вы о ком-то точно знаете, или вы только предполагаете?

– Имен я не знаю, – ответила она, – но это не пустые домыслы.

Я оставляю эту тему и переключаюсь обратно к миссис Гилмор, задавая себе вопрос: а не подсовывает ли мне эта девочка ложную информацию.

– Что произошло той ночью, когда она сюда пришла?

– Ничего, кроме того, что я уже рассказала. Она следила за Берни, позвонила в дверь и, когда я открыла ее, пробежала мимо меня и стала плакать и звать Берни по имени. Затем она накинулась на меня, тогда я сказала Берни, что если он ее не уберет, я сделаю ей больно, и он увел ее домой.