Текст книги "Сотрудник агентства «Континенталь» (Сборник)"

Автор книги: Дэшил Хэммет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 76 страниц)

– Почти пришли, – прошептал он.

Из кустов выскочил человек и схватил меня за горло.

Руки у меня были в карманах пальто – одна на фонаре, другая на револьвере. Я повернул револьвер в кармане дулом к напавшему – нажал спуск.

Выстрел погубил мое семидесятипятидолларовое пальто. Но человек отпустил мое горло.

Очень кстати. Другой человек бросился на меня сзади.

Я пытался вывернуться – не успел… почувствовал на спине лезвие ножа.

Это уже было некстати – но все же лучше, чем острие ножа.

Я попытался ударить его затылком в лицо – не попал, продолжал извиваться и вертеться, наконец вытащил руки из карманов и схватил его.

Лезвие ножа плашмя прижалось к моей щеке. Я поймал руку, державшую нож, повалился на спину – он подо мной.

Он сказал:

– Ой!

Я перевернулся, встал на четвереньки, кулак смазал меня по лицу, и я вскочил.

В лодыжку мне вцепились пальцы.

Я повел себя не спортивно. Я ударил по пальцам ногой – нашел тело человека – ударил ногой два раза, сильно.

Голос Джека шепотом произнес мое имя. Я не видел его в темноте и не видел того, в кого выстрелил.

– Тут все нормально, – сказал я Джеку, – как ты?

– Высший класс. Это все?

– Не знаю, но рискнем поглядеть, кого я поймал.

Я направил фонарь на человека, лежавшего у меня в ногах, и включил. Худой блондин с окровавленным лицом; он изображал жука-притворяшку, и красные веки его дрожали в луче фонаря.

– Не валяй дурака! – приказал я.

В кустах грохнул крупнокалиберный пистолет… и другой, полегче. Пули прошили листву.

Я выключил свет, наклонился к лежавшему, ударил его по макушке пистолетом.

– Пригнись ниже, – шепнул я Джеку.

Меньший пистолет снова выстрелил, два раза. Где-то впереди, слева. Я сказал Джеку на ухо:

– Мы пойдем в домик, даже если они против. Держись ниже и не стреляй, пока не увидишь, куда стрелять. Вперед.

Пригибаясь к земле, я двинулся за Джеком по тропинке. Порез на согнутой спине натянулся, и от лопаток почти до пояса меня обожгло болью. Я чувствовал, что кровь стекает по бедрам, или так мне показалось.

В этой тьме красться было невозможно. Что-то трещало под ногами, шуршало вокруг плеч. Наши друзья в кустах пистолетов не студили. К счастью, хруст веточек и шуршание листьев в кромешном мраке – не лучшие ориентиры. Пули взвизгивали там и сям, но в нас не попадали. Мы не отвечали на огонь. Мы остановились у кромки кустарника, где ночь разжижилась до серого.

– Здесь. – Джек показал на прямоугольную тень впереди.

– Ходу, – буркнул я и бросился к темному дому.

Длинноногий Джек легко нагнал меня, пока мы бежали по поляне.

Из-за черного дома выглянула тень человека, и его пистолет замигал нам. Выстрелы шли один за другим так часто, что слились в прерывистый грохот.

Потащив с собой Джека, я плюхнулся на землю и прижался к ней плашмя, если не считать того, что лицо мое остановила зазубренная консервная банка.

С другой стороны дома закашлял другой пистолет. Из-за дерева справа – третий. Мы с Джеком тоже стали тратить порох.

Пуля набросала мне в рот грязи и камушков. Я выплюнул грязь и предупредил Джека:

– Высоко бьешь. Возьми ниже и на спуск жми плавно.

В черном профиле дома образовался горбик. Я послал туда пулю.

Мужской голос вскрикнул:

– О-о-ой! – А потом тише, но с большим огорчением: – Сволочь… сволочь!

Несколько горячих секунд пули шлепали вокруг нас. Потом ночь стихла, и тишина ее не нарушалась ни звуком.

После пяти минут затишья я встал на четвереньки и пополз вперед, Джек за мной. Почва была не приспособлена для такого передвижения. Трех метров нам хватило. Мы поднялись и оставшееся расстояние прошли как люди.

– Подожди, – шепнул я и, оставив Джека возле угла, обошел домик кругом: никого не увидел, ничего не услышал, кроме звуков, которые издавал сам.

Мы попробовали парадную дверь. Заперта, но хлипкая. Я вышиб ее плечом и вошел, фонарь в одной руке, револьвер – в другой.

Дом был пуст. Ни мебели, ни людей, ни следов их в двух пустых комнатах – только голые дощатые стены, голый пол, голый потолок с дымоходом, ни к чему не присоединенным.

Стоя посреди комнаты и оглядывая пустоту, мы с Джеком прокляли эту дыру от крыши до фундамента. Не успели мы кончить, как за дверью послышались шаги, в раскрытую дверь ударил белый луч света и надтреснутый голос сказал:

– Эй! Выходите по одному – и без фокусов!

– Кто это говорит? – спросил я, выключив фонарь и отступив к боковой стене.

– Целая стая помощников шерифа, вот кто, – ответил голос.

– Можете просунуть к нам одного, чтобы мы посмотрели? – спросил я. – Меня сегодня столько раз душили, резали и обстреливали, что уже ничьим словам неохота верить.

В двери появился долговязый человек с худым задубелым лицом и Х-образными ногами. Он показал мне бляху, я вытащил свою карточку, и тогда вошли остальные помощники. Всего их было трое.

– Мы ехали по мелкому делу в сторону мыса и услышали стрельбу, – объяснил долговязый. – Что происходит?

Я рассказал ему.

– Дом давно пустует, – сказал он, когда я кончил. – Тут кто угодно мог поселиться. Думаете, это Пападопулос, да? Будем поглядывать, может, его, а может, его друзей заметим – тем более обещаны такие деньги.

Мы поискали в лесу и никого не нашли. И тот, с которым я боролся, и тот, в которого я стрелял – оба исчезли. Мы с Джеком доехали до Сосалито с помощниками шерифа. Там я отыскал врача, и мне забинтовали рану. Врач сказал, что порез длинный, но не глубокий. Потом мы вернулись в Сан-Франциско и разошлись по домам.

Так закончился этот день.

А вот что случилось на другое утро. Я этого не видел. Я услышал об этом около полудня, а ближе к вечеру прочел в газетах. Тогда я еще не знал, что меня это лично касается, но позже узнал – и расскажу по порядку.

В десять часов утра на людную Маркет-стрит спотыкаясь вышел человек, голый от разбитой макушки до окровавленных пяток. С его голой груди, спины и боков свисали узкие ленточки мяса, сочившегося кровью. Левая рука была сломана в двух местах. Левая сторона лысого черепа вдавлена. Часом позже он умер в больнице скорой помощи – не сказав никому ни слова и все с тем же отсутствующим выражением в глазах.

Полиция без труда прошла назад по следу из кровавых капель. Он окончился красным пятном перед маленькой гостиницей в переулке рядом с Маркет-стрит. В гостинице полиция нашла комнату, откуда выпрыгнул, упал или был выброшен этот человек. Постель, пропитанная кровью. На ней – разорванные, скрученные и завязанные узлами простыни, служившие веревкой. Кроме того, полотенце, которым пользовались как кляпом.

Судя по находкам, голому человеку заткнули рот, связали его и стали обрабатывать ножом. Врач сказал, что ленты на теле вырезаны, а не вырваны. Когда орудовавший ножом ушел, голый человек вывернулся из пут и, вероятно, обезумев от боли, выпрыгнул или выпал из окна. При ударе о землю он проломил себе череп и сломал руку и тем не менее сумел пройти еще полтора квартала.

Администратор гостиницы сказал, что человек прожил здесь два дня. Поселился под именем Х. Ф. Барроуз. У него был черный саквояж, где помимо одежды, бритвенных принадлежностей и прочего полицейские нашли коробку патронов 9,65 миллиметров, черный платок с прорезанными отверстиями для глаз, четыре отмычки, фомку, шприц с морфием. Кроме того, в комнате была еще одежда, револьвер 9,65 миллиметров и две бутылки спиртного. Денег не нашли ни цента.

Полицейские предположили, что Барроуз был взломщиком и что его связали, ограбили и пытали, возможно, сообщники, между восемью и девятью часами утра. Никто ничего о нем не знал. Никто не видел у него гостей. Соседняя комната слева пустовала. Жилец из комнаты справа ушел на работу, на мебельную фабрику, до семи утра.

Пока все это происходило, я сидел у себя в кабинете, подавшись к столу, чтобы не тревожить спину, и читал отчеты, из которых явствовало, что агенты в местных отделениях сыскного агентства «Континентал» по-прежнему ничего не могут выяснить о прошлом, настоящем и будущем место пребывании Пападопулоса и Нэнси Риган. Никаких новых данных в этих отчетах не было – я читал подобные уже три недели.

Обедать мы пошли вместе со Стариком, и за едой я рассказал ему о ночных похождениях в Сосалито.

Лицо доброго дедушки было, как всегда, внимательным, улыбка вежливой и заинтересованной, но, когда я дошел до середины рассказа, он перевел кроткие голубые глаза с моего лица на свой салат и не сводил их с салата, покуда я не закончил. Тогда, по-прежнему не поднимая глаз, он выразил мне сочувствие в связи с тем, что меня порезали. Я поблагодарил его, и мы продолжали есть.

Наконец он на меня посмотрел. Кроткие и любезные интонации голоса, выражение лица и глаз, которыми он прикрывал свое бессердечие, – все было на месте.

– Итак, первое свидетельство того, что Пападопулос еще жив, мы получили сразу после приезда Тома-Тома Кери.

Теперь уже я отвел глаза.

Я посмотрел на булочку, которую только что разломил, и сказал:

– Да.

К концу дня мне позвонила женщина из района Миссии – она наблюдала ряд весьма таинственных происшествий и была уверена, что они как-то связаны со знаменитым налетом. Я поехал к ней и, проведя там почти весь конец дня, выяснил, что половина ее происшествий – воображаемые, а вторая понадобилась этой ревнивой женщине для того, чтобы разузнать о делишках мужа.

В агентство я вернулся только к шести. Через несколько минут мне позвонил Дик Фоули. Зубы у него стучали так, что я едва разбирал слова.

– М-м-можешь п-п-приехать в-в-п-п-ртовую бах-хальницу?

– Что? – спросил я и услышал то же самое, если не хуже. Но тут я сообразил, что он просит меня приехать в портовую больницу.

Я сказал, что буду через десять минут, и, поймав такси, поехал.

Маленький канадец встретил меня в дверях больницы. Волосы и одежда у него были совершенно мокрые, но он уже выпил виски, и зубы у него перестали стучать.

– Идиотка бросилась в залив! – рявкнул он, словно это была моя вина.

– Анжела Грейс?

– А за кем же я ходил? Поднялась на оклендский паром. Отошла в сторонку, к поручням. Думал, хочет что-то выбросить. Смотрю за ней. Оп! Прыгает. – Дик чихнул. – Я, дурак такой, прыгнул за ней. Держал на воде. Нас выудили. Там. – Он кивнул мокрой головой в сторону вестибюля.

– Что происходило до того, как она поднялась на паром?

– Ничего. Целый день дома. Оттуда на паром.

– А вчера, например?

– Весь день в квартире. Вечером – с мужчиной. Придорожный ресторан. В четыре – домой. Нескладно. За ним не смог проследить.

– Какой он с виду?

По описанию Дика это был Том-Том Кери.

– Хорошо, – сказал я. – Давай-ка домой, прими горячую ванну и переоденься в сухое.

Я пошел посмотреть на несостоявшуюся самоубийцу.

Она лежала навзничь, уставясь в потолок. Лицо у нее было бледное – впрочем, как всегда, – и зеленые глаза глядели не угрюмее обычного. Если не считать того, что ее короткие волосы потемнели от воды, с ней, казалось, не произошло ничего чрезвычайного.

– Странные фокусы ты устраиваешь, – сказал я, когда подошел к кровати.

Она вздрогнула от неожиданности, рывком повернулась ко мне. Тут она узнала меня и улыбнулась – улыбка вернула ее лицу привлекательность, обычно скрытую угрюмым выражением.

– Подкрадываетесь к людям, чтобы навык не потерять? – спросила она. – Кто это вам сказал, что я здесь?

– Об этом все знают. Твои фото – на первых страницах всех газет, и твоя биография, и что ты сказала принцу Уэльскому.

Она перестала улыбаться и пристально на меня посмотрела.

– Поняла! – воскликнула она через несколько секунд. – Этот недомерок, который за мной прыгнул, – ваш агент, следить послали. Так или нет?

– Я не знал, что за тобой надо прыгать, – ответил я. – Я думал, ты накупалась и сама приплыла к берегу. Тебе не хотелось на сушу?

Она не улыбнулась. Ее глаза уставились на что-то ужасное.

– Ох! Ну чего ко мне все лезут? – прохныкала она и поежилась. – Гнусная штука – жизнь.

Я сел на стульчик возле белой кровати и погладил ее по плечу, закрытому простыней.

– В чем дело? – Я сам удивился тому отеческому тону, каким мне удалось это произнести. – Почему ты хотела умереть, Анжела?

Слова, просившиеся наружу, блестели у нее в глазах, тревожили лицевые мышцы, кривили рот – но и только. Те слова, которые она произнесла, прозвучали равнодушно, но с какой-то неохотной решительностью:

– Нет. Вы сыщик. Я воровка. Мне к вам дороги нет. Никогда про меня не скажут…

– Ладно! Ладно! – Я сдался. – Только, ради Бога, не заставляй меня снова слушать этические рассуждения. Я могу тебе чем-нибудь помочь?

– Нет, спасибо.

– Ты ничего не хочешь мне сказать?

Она покачала головой.

– Ты себя лучше чувствуешь?

– Да. За мной следили? Иначе вы бы не узнали так быстро.

– Я сыщик – я все знаю. Не балуйся.

Из больницы я пошел во Дворец юстиции, в бюро уголовного розыска. За столом капитана сидел лейтенант Дафф. Я рассказал ему о том, как Анжела бросилась в воду. Когда я закончил, он спросил:

– Есть предположения, почему она так поступила?

– Она с большим заскоком, не поймешь. Пусть ее заберут за бродяжничество.

– Ну? Я думал, вы хотели ее выпустить, чтобы потом ловить.

– Эта затея себя исчерпала. Попробуем посадить ее на тридцать суток. Большая Флора ждет суда. Анжела знает, что Флора была среди тех, кто убил ее Пэдди. А Флора, может быть, не знает Анжелу. Посмотрим, что может выйти за месяц их сожительства.

– Это можно, – согласился Дафф. – У Анжелы нет видимых средств существования, и нечего ей прыгать в общественные заливы. Я передам куда следует.

Из дворца юстиции я пошел в гостиницу на Эллис-стрит, где остановился Том-Том Кери. Его не было. Я передал, что вернусь через час, и потратил этот час на еду. Когда я вернулся в гостиницу, высокий смуглый человек сидел в вестибюле. Он отвел меня к себе в номер и угостил ужином, апельсиновым соком и сигарами.

– Анжелу Грейс видели? – спросил я.

– Да, вчера вечером. Ходила по кабакам.

– Сегодня ее видели?

– Нет.

– Сегодня под вечер она хотела утопиться.

– Да бросьте. – Он как будто слегка удивился. – И что?

– Ее выловили. Ничего страшного.

Тень, мелькнувшая в его глазах, могла выражать и легкое разочарование.

– Девчонка со странностями, – заметил он. – Не скажу, что Пэдди проявил плохой вкус, когда ее подобрал, но она чудачка!

– Как идет охота на Пападопулоса?

– Идет. А вы зря нарушаете слово. Вы мне почти обещали, что за мной не будет хвоста.

– У меня есть начальство, – извинился я. – Иногда я хочу не того, чего оно хочет, но вам это не должно очень мешать – вы же можете потерять его?

– Угу. Этим и занимаюсь. Но страшно надоедает: вскакиваешь в такси, выскакиваешь, убегаешь через черный ход…

Мы говорили и пили еще несколько минут, а потом я покинул номер Кери и гостиницу, пошел в аптеку, позвонил из автомата Дику Фоули домой, дал ему адрес смуглого человека и описал внешность.

– Дик, мне не надо, чтобы ты следил за Кери. Выясни, кто пытается за ним следить, и этого возьми под наблюдение. До утра просохнуть успеешь и приступай.

Так кончился этот день.

Утро было дождливое и пробуждение неприятное. Может быть, из-за погоды; может быть, я чересчур порезвился накануне; так или иначе, порез на спине ощущался как полуметровый нарыв. Я позвонил доктору Канова, жившему подо мной, и попросил осмотреть рану перед уходом на работу. Он сменил повязку и велел мне денька два не перетруждаться. После того как он поковырялся в спине, мне стало легче, но я позвонил в агентство и сказал Старику, что, если ничего волнующего не произойдет, я побуду сегодня на положении больного.

Весь день я просидел в кресле перед газовым камином с чтением и сигаретами, то и дело гасшими из-за сырости. Вечером я по телефону организовал компанию для покера, но больших переживаний в игре на мою долю не выпало – ни в отрицательном смысле, ни в положительном. Кончил я с пятнадцатью долларами выигрыша, что было на пять долларов меньше, чем стоимость выпивки, которую я поставил своим гостям.

На другой день спине моей стало лучше – да и сам день тоже. Я отправился в агентство. На столе у меня лежала записка: звонил Дафф – Анжела Грейс Кардиган арестована за бродяжничество, месяц тюрьмы. Лежала и привычная стопка отчетов из разных отделений – их агенты по-прежнему не могут напасть на след Пападопулоса и Нэнси Риган. Пока я листал их, вошел Дик Фоули.

– Засек его, – доложил он. – Тридцать-тридцать два года. Метр шестьдесят восемь. Пятьдесят восемь – пятьдесят девять кило. Светлые песочные волосы. Глаза голубые. Лицо худое, ободрано. Пакость. Живет в меблирашках на Седьмой улице.

– Что он делал?

– Хвостом за Кери один квартал. Кери стряхнул его. Искал Кери до двух ночи. Не нашел. Домой. Следить дальше?

– Ступай в его клоповник и узнай, кто он.

Маленький канадец ушел на полчаса.

– Сэм Арли, – сказал он, вернувшись. – Здесь – шесть месяцев. Якобы парикмахер – когда работает, – если вообще работает.

– У меня насчет Арли две догадки, – сказал я Дику. – Первая: это он порезал меня прошлой ночью в Сосалито. Вторая: с ним что-то случится.

Тратить слова понапрасну было не в правилах Дика, и он ничего не ответил.

Я позвонил в гостиницу Тома-Тома Кери и вызвал его к телефону.

– Приходите сюда, – пригласил я смуглого человека. – У меня для вас новости.

– Сейчас, только оденусь и позавтракаю, – пообещал он.

– Когда Кери уйдет отсюда, пойдешь за ним, – сказал я Дику, повесив трубку. – Теперь, если Арли за него зацепится, может получится дело. Постарайся это увидеть.

Затем я позвонил в бюро уголовного розыска и условился с сержантом Хантом зайти на квартиру к Анжеле Грейс Кардиган. После этого я занялся бумажками, а немного позже Томми объявил, что пришел смуглый человек из Ногалеса.

– Этот жук, который следит за вами, – сообщил я ему, когда он сел и начал изготовлять самокрутку, – парикмахер по фамилии Арли. – И я рассказал ему, где живет Арли.

– Да. С худым лицом, блондинчик?

Я воспроизвел портрет, данный Диком.

– Он самый, – сказал Том-Том Кери. – Что-нибудь еще о нем знаете?

– Нет.

– Вы посадили Анжелу Грейс.

Это не было ни вопросом, ни обвинением, поэтому я не ответил.

– Тоже неплохо, – продолжал высокий человек. – Мне все равно пришлось бы от нее отделаться. Когда я начну его арканить, она со своей дуростью только будет путаться под ногами.

– И скоро это будет?

– Это зависит от того, как получится. – Он встал, зевнул и расправил широкие плечи. – Но кто решит не есть, покуда я его не поймаю, тот от голода не умрет. Зря я упрекнул вас, что вы за мной следите.

– Ничего, переживу.

– Пока, – сказал Том-Том Кери и лениво вышел вон.

Я поехал во Дворец юстиции, забрал там Ханта, и мы вместе отправились в меблированные комнаты на Буш-стрит, где жила Анжела Грейс Кардиган. Управляющая – сильно накрашенная толстуха с жестким ртом и мягким взглядом – уже знала, что ее жилица за решеткой. Она с готовностью отвела нас в квартиру девушки.

Хозяйкой Анжела оказалась не важной. В комнатах было чисто, но все вверх дном. Раковина в кухне полна грязной посуды. Складная кровать застелена кое-как и даже хуже. Одежда и мелкие женские принадлежности висели повсюду от ванной до кухни.

Мы спровадили управляющую и основательно обыскали квартиру. Узнали все, что можно, о гардеробе Анжелы и многое о ее привычках. Но ничего указывающего в сторону Пападопулоса не нашли.

Никаких известий о тандеме Кери – Арли ни в конце дня, ни к вечеру я не получил, хотя ждал звонка Дика все время.

В три часа ночи телефон на тумбочке оторвал мое ухо от подушки. Я услышал голос маленького канадца.

– Арли выбыл, – сказал он.

– Насовсем?

– Да.

– Как?

– Со свинцом.

– Нашего приятеля?

– Да.

– До утра терпит?

– Да.

– Увидимся в конторе. – И я опять уснул.

Я пришел в агентство в девять часов, и один из служащих только что кончил расшифровывать ночной отчет лос-анжелесского агента, посланного в Ногалес. Телеграмма была длинная и давала пищу уму.

В ней говорилось, что Тома-Тома Кери на границе хорошо знают. Около полугода он занимался перевозками через нее: оружия – на юг, алкоголя и, возможно, наркотиков и иммигрантов – на север. Перед отъездом на прошлой неделе он наводил справки о некоем Хенке Барроузе. Приметы этого Хенка Барроуза совпадали с приметами Х. Ф. Барроуза, разрезанного на ленточки, выпавшего из окна гостиницы и умершего.

Лос-анжелесскому агенту не удалось собрать много сведений о Барроузе – только что он явился из Сан-Франциско, пробыл на границе всего несколько дней и, по-видимому, в Сан-Франциско отбыл. Ничего нового об убийстве Ньюхолла агент не выяснил – все данные указывали на то, что его пытались захватить мексиканские патриоты, он оказал сопротивление и был убит.

Пока я читал это, в кабинет вошел Дик Фоули. Когда я кончил, он дополнил жизнеописание Тома-Тома Кери своими данными.

– Провожал его отсюда. В гостиницу. Арли на углу. Восемь часов, Кери вышел. Гараж. Прокатная машина без шофера. Обратно в гостиницу. Выписался. Два чемодана. Через парк. Арли за ним на драндулете. Моя телега – за Арли. По бульвару. За городом – на поперечную дорогу. Темно. Пусто. Арли жмет на газ. Нагоняет. Трах! Кери тормозит. Стреляют оба. Арли выбыл. Кери назад в город. Гостиница «Маркиз». Записывается Джордж Ф. Дэнби, Сан-Диего. Комната шесть-два-два.

– Том-Том обыскал Арли, когда застрелил?

– Нет. Не притронулся.

– Вот как? Возьми с собой Мики Линехана. Не спускайте с Кери глаз. Если смогу, вечером пришлю кого-нибудь сменить вас с Мики, но он должен быть под наблюдением двадцать четыре часа в сутки, до тех пор пока… – Я не знал, до каких пор, и поэтому замолчал.

С новостями Дика я отправился в кабинет к Старику, изложил их там и закончил:

– По словам Дика, Арли выстрелил первым, так что для Кери это будет самообороной, но дело наконец сдвинулось с мертвой точки, и я ни в коем случае не хочу его замедлять. Поэтому денек-другой нам лучше не рассказывать, что мы знаем об этой перестрелке. Если окружному прокурору станет известно, как мы себя ведем, это нашей дружбы не укрепит, но, по-моему, игра стоит свеч.

– Как вам угодно, – согласился Старик, протягивая руку к зазвонившему телефону.

Он сказал два слова в трубку и передал ее мне. Звонил сержант Хант.

– Флора Брейс и Грейс Кардиган перед рассветом бежали из тюрьмы. Очень может быть, что они…

– Исчезли бесследно? – спросил я.

– Пока что никакой ниточки нет, но…

– Подробности расскажешь, когда увидимся. Спасибо. – И я повесил трубку. – Анжела Грейс и Большая Флора бежали из городской тюрьмы, – сообщил я Старику.

Он вежливо улыбнулся, как будто это мало его касалось.

– Вы радовались тому, что дело наконец-то сдвинулось с мертвой точки, – пробормотал он.

Расправив лицо и улыбнувшись, я буркнул: «Может быть», ушел к себе в кабинет и позвонил Франклину Эллерту. Шепелявый адвокат сказал, что будет рад меня видеть, и я отправился к нему в контору.

– Итак, что нового вы мне можете сообщить? – с нетерпением спросил он, когда я уселся перед его столом.

– Кое-что. Человек по фамилии Барроуз тоже был в Ногалесе во время убийства Ньюхолла и тоже сразу после этого приехал в Сан-Франциско. Кери выследил здесь Барроуза. Вы читали о том, как по улице шел голый изрезанный человек?

– Да.

– Это был Барроуз. Затем в игру вступает новый человек – парикмахер Арли. Он следил за Кери. Вчера ночью на пустынной дороге южнее города Арли стрелял в Кери. Кери убил его.

Глаза старого адвоката выкатились еще на один сантиметр.

– На какой дороге? – задыхаясь спросил он.

– Вам точно назвать место?

– Да!

Я подтянул к себе его телефон, позвонил в агентство, попросил прочесть отчет Дика и назвал адвокату место.

Это произвело на него впечатление. Он вскочил с кресла. Морщины на его лице блестели от пота.

– Мисс Ньюхолл там одна! Это мешто меньше чем в километре от ее дома!

Я нахмурился и постучал полушариями друг об дружку, но ни к какому выводу не пришел.

– А если я пошлю человека присмотреть за ней? – предложил я.

– Великолепно! – Его встревоженное лицо разгладилось, так что на нем осталось не больше пятидесяти или шестидесяти морщин;

– Ей хочетша побыть там одной пошле смерти отца, наедине шо швоим горем. Вы пошлете надежного человека?

– По сравнению с ним Гибралтарская скала – осиновый листок на ветру. Дайте мне для него рекомендательную записку. Его зовут Эндрю Макэлрой.

Пока адвокат писал записку, я снова позвонил в агентство и попросил телефонистку разыскать Энди и сказать ему, что он мне нужен. Перед тем, как вернуться в агентство, я пообедал. Энди уже ждал меня на месте.

Энди Макэлрой был человек-валун, не очень высокий, но почти квадратный и крепкий – как в смысле физическом, так и в смысле лба. Угрюмый суровый мужчина с воображением арифмометра. Я даже не уверен, что он умел читать. Но я был уверен, что, если Энди прикажут что-то сделать, он сделает это, и ничего другого. Другого он придумать не сможет.

Я дал ему записку адвоката для мисс Ньюхолл, сказал, куда ехать и что делать, и с этой минуты о мисс Ньюхолл мог уже не заботиться.

Трижды в конце дня я получал донесения от Дика Фоули и Мики Линехана. Том-Том Кери ничего выдающегося не предпринимал, хотя купил в спортивном магазине на Маркет-стрит две коробки патронов 11,17 миллиметров.

В вечерних газетах появились фотографии Большой Флоры Брейс и Анжелы Грейс Кардиган с заметками об их побеге. Факты в них выглядели неправдоподобно, как всегда выглядят в газетных заметках. На другой странице сообщалось, что в глухом месте, на дороге найден убитый парикмахер. Прострелены голова и грудь – в общей сложности четыре пули. По мнению окружных властей, он погиб, сопротивляясь грабителям, но бандиты бежали, ничего не взяв.

В пять часов в дверь заглянул Томми Хаул.

– К вам опять этот Кери.

– Давай его сюда, – сказал я веснушчатому парню.

Смуглый человек вошел не торопясь, сказал: «Привет», сел и свернул коричневую самокрутку.

– У вас на вечер особенных дел нет? – спросил он, закурив.

– Таких, чтобы не отложить их ради чего-то лучшего, нет. Гостей собираете?

– Угу. Надумал. Только не гостей, а в гости к Папе-до-полу. Поедете со мной?

Настал мой черед сказать:

– Угу.

– Я подберу вас в одиннадцать – на углу Ван-Несс и Гири, – с растяжкой сказал он. – Только компания будет тесная: вы и я… и он.

– Нет, с нами должен быть еще один. Я его приведу.

– Мне это не нравится. – Том-Том Кери медленно покачал головой и благодушно нахмурился, не вынимая изо рта самокрутку. – Вас, сыщиков, получается больше. Должно быть один на один.

– Нас не получится больше, – объяснил я. – Этот фрукт, которого я беру, – ни на моей стороне, ни на вашей. И вам не повредит, если будете присматривать за ним так же внимательно, как я, – постарайтесь, если можно, чтобы он не оказался ни у вас, ни у меня за спиной.

– Тогда на кой вы его тащите?

– Колесики в колесиках, как сказано в Писании. – Я улыбнулся.

Смуглый человек опять нахмурился, уже не так дружелюбно.

– Сто шесть тысяч долларов награды – я ни с кем делиться не намерен.

– Справедливо, – согласился я. – Кого я приведу, требовать долю не будет.

– Поверю вам на слово. – Он встал. – Так мы должны приглядывать за этим малым, да?

– Если хотим, чтоб все прошло благополучно.

– Положим, он станет мешать нам, валять дурака. Мы его можем делать или только скажем: «Бяка! Бяка!»?

– Ему тоже придется рисковать.

– Годится. – Его жесткое лицо опять стало добродушным, когда он повернулся к двери. – В одиннадцать на углу Ван-Несс и Гири.

Я вошел в комнату оперативников, где, развалясь в кресле, Джек Конихан читал журнал.

– Надеюсь, вы придумали мне какое-нибудь дело, – приветствовал он меня. – У меня пролежни от этого кресла.

– Терпение, сынок, терпение – вот чему надо научиться, если хочешь стать сыщиком. Мне, например, когда я был парнишкой твоих лет и только поступил в агентство, мне повезло…

– Ой, не надо опять, – взмолился он. Но тут же его молодое миловидное лицо стало серьезным. – Не понимаю, почему вы держите меня на насесте. Кроме вас, я единственный, кто хорошенько разглядел Нэнси Риган. Казалось бы, вы меня должны послать на розыски.

– То же самоё я сказал Старику, – сочувственно ответил я. – Но он боится тобой рисковать. Он говорит, что за все пятьдесят лет слежки он никогда не видел такого красивого агента, вдобавок модника, светского мотылька и наследника миллионов. Он считает, что мы должны беречь тебя как рекламный образчик и не подвергать…

– Идите к черту! – Джек покраснел.

– Но я убедил его, и на сегодня он разрешил вынуть тебя из ваты, – продолжал я. – Поэтому встречай меня на углу Ван-Несс и Гири без чего-нибудь одиннадцать.

– Дело? – Он весь был нетерпение.

– Может быть.

– Что будем делать?

– Захвати свою хлопушку. – В голову мне пришла мысль, я ее выразил вслух. – И пожалуй, нарядись как следует – вечерний костюм.

– Смокинг?

– Нет, торжественнее – все, кроме цилиндра. Теперь о твоем поведении: ты не агент. Я не вполне себе представляю, кто ты, но это не имеет значения. С нами будет Том-Том Кери. Веди себя так, как будто ты не мой друг и не его – как будто нам обоим не доверяешь. Мы с тобой будем осторожничать. Если что-то спросит, а ты не знаешь ответа, прячься за враждебностью. Но на Кери чересчур не наваливайся. Понял?

– Кажется… да. – Он говорил медленно, наморщив лоб. – Я должен вести себя так, как будто еду с вами по одному делу, но в остальном мы не друзья. Так?

– Точно. Держи ухо востро. Ты всю дорогу будешь плавать в нитроглицерине.

– Что затевается? Будьте человеком, намекните хотя бы.

Я ухмыльнулся ему снизу. Он был гораздо выше меня.

– Мог бы, – признался я, – но боюсь, что это тебя отпугнет. Так что лучше я ничего не скажу. Радуйся жизни, пока можешь. Пообедай как следует. Многие приговоренные, кажется, любят плотно позавтракать яичницей с ветчиной перед тем, как их поведут к веревке. На обед тебе, наверное, этого не захочется, но…

Без пяти одиннадцать Том-Том Кери подъехал в большой открытой машине к углу, где мы с Джеком ждали его в тумане, облегавшем нас, как влажная шуба.

– Залезайте, – велел он, когда мы подошли к мостовой.

Я открыл переднюю дверь и знаком пригласил Джека. Он начал свой маленький спектакль: ответив мне холодным взглядом, открыл заднюю дверь.

– Я сяду сзади, – сказал он без обиняков.

– Здоровая мысль. – И я уселся рядом с ним.

Кери обернулся на сиденье, и они с Джеком долго глядели друг на друга. Я ничего не сказал, не познакомил их. Закончив разглядывать парня, смуглый человек перевел взгляд с его воротничка и галстука – фрак был виден из-под пальто – на меня, ухмыльнулся и протянул:

– Ваш друг в ресторане подает?

Я рассмеялся, потому что негодование, от которого потемнело лицо Джека и даже открылся рот, было натуральным, а не наигранным. Я толкнул его ногой. Он закрыл рот, ничего не сказал, посмотрел на Тома-Тома Кери и на меня, словно мы были представителями какого-то низшего вида животных.