Текст книги "Сотрудник агентства «Континенталь» (Сборник)"

Автор книги: Дэшил Хэммет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 76 страниц)

– Как выглядел тот тип, который ездил вместо Мэддена в Нью-Йорк?

Я описал внешность своего собеседника из поезда.

– Ивен Фельтер, – сказала она, подумав секунду. – Они когда-то работали с Мэдденом. Наверное, он спрятался в Лос-Анджелесе. Прижмите его, и он все выложит… слабый, как баба. Возможно, он узнал об игре Мэддена только потом. Ну, как тебе это нравится? – она плюнула Мэддену прямо в лицо. – Неплохо для начала? Ты испортил мне праздник. А теперь – я сделаю все, чтобы помочь им отправить тебя на виселицу.

Так она и поступила; с ее помощью было нетрудно найти недостающие улики и накинуть петлю ему на шею. Думаю, что никакие угрызения совести по поводу Мэддена не испортили Креде Декстер удовольствия от обладания семьсот пятьюдесятью тысячами долларов. Сейчас это всеми уважаемая дама, а я рад, что избавил мир от мошенника.

Ночные выстрелы

«Night Shots». Рассказ напечатан в журнале «Black Mask» в феврале 1924 года. Переводчик М. Банькин.

Дом был построен из красного кирпича, большой и квадратный, с зеленой шиферной крышей, чьи широкие свесы придавали дому слишком приземистый для его двух этажей вид. Он стоял на покрытом травой холме, довольно далеко от проселочной дороги, с которой, повернувшись к дому спиной, можно было увидеть внизу реку Мокламн.

«Форд», который я нанял, чтоб добраться из Ноунберга, миновал высокие ворота из стальных решеток, проследовал по изгибу подъездной аллеи, и высадил меня в шаге от крытой веранды, которая опоясывала весь первый этаж.

– Вот зять Эксона, – сказал мне водитель, пряча банкноту, которую я ему вручил, в карман и готовясь к отъезду обратно в город.

Я повернулся и увидел, как высокий, гибкий мужчина лет тридцати идет ко мне через веранду. Он был небрежно одет, с копной взлохмаченных каштановых волос над симпатичным загорелым лицом. В его лениво улыбающихся губах угадывалась какая-то жестокость, а безрассудство прямо таки сквозило в его узких серых глазах.

– Мистер Гэллоуэй? – спросил я, когда он спустился по ступеням.

– Да, – он говорил тягучим баритоном. – Вы…

– Из Детективного агентства «Континенталь», отделения в Сан-Франциско, – закончил я за него.

Он кивнул и придержал открытой дверь с сеткой от москитов.

– Оставьте свой чемодан там. Я распоряжусь, чтоб его принесли в вашу комнату.

Он ввел меня в дом, и – после того, как я уверил его, что уже позавтракал – предложил мне мягкое кресло и отличную сигару. Сам он растянулся в кресле напротив меня – все его локти и колени торчали во всех направлениях – и выпустил дым к потолку.

– Во первых, – начал он, вяло роняя слова, – я могу вам сказать, что не очень жду каких-то результатов. Я послал за вами скорее ради успокоительного эффекта от вашего присутствия в доме, чем от того, что вы что-то сделаете. Я вообще не думаю, что нужно что-то делать. Однако, я не детектив. Я могу и ошибаться. Вы можете выяснить всякого рода вещи, более или менее важные вещи. Если вы это сделаете – отлично! Но я не настаиваю на этом.

Я не сказал ни слова, хотя начало было не в моем вкусе. Он молча затянулся, а затем продолжил. – Мой тесть, Эксон Тэлберт, мужчина пятидесяти семи лет, и он обычно ведет себя как упрямый, скупой, суетливый и вспыльчивый старый чёрт. Но сейчас он приходит в себя после довольно тяжелого случая пневмонии, которая выбила из него большую часть перца. Он пока еще не в состоянии подняться с кровати, и доктор Ренч надеется продержать его на постельном режиме, по крайней мере, еще следующую неделю.

У старика комната на втором этаже – выходит на фасад, угловая комната с правой стороны – прямо над той комнатой, где мы сейчас находимся. Его медсестра, мисс Кейвуд, занимает следующую комнату, и между их комнатами есть дверь. Моя комната с другой стороны фасада – через зал от комнаты старика, а спальня моей жены – рядом с моей – через зал от комнаты медсестры. Я покажу вам все позже. Я пока хочу только обрисовать в общих чертах ситуацию.

Этой ночью, приблизительно в половине второго, кто-то выстрелил в Эксона, когда тот спал – и промахнулся. Пуля попала в косяк двери, что ведет в комнату медсестры, примерно шестью дюймами выше чем его тело, лежащее на кровати. Траектория пули, судя по отверстию в косяке, показывает, что стреляли через одно из окон – или от окна, находясь внутри комнаты.

Эксон, разумеется, проснулся, но он никого не видел. Остальные – моя жена, Мисс Кейвуд, Фиггсы и я – также были разбужены этим выстрелом. Мы ворвались в комнату, но мы тоже ничего не увидели. Нет сомнения, что тот, кто стрелял, удрал через окно. Иначе некоторые из нас увидели бы его – мы все пришли с разных сторон. Однако мы никого не нашли на участке, и ничьих следов тоже.

– Кто такие Фиггсы, и кто еще живет в доме, кроме вас, вашей супруги, мистера Эксона и его медсестры?

– Фиггсы – Адам и Эмма – она здешняя экономка, а он – что-то типа мастера на все руки по дому. Их комната в самой задней части, на втором этаже. Помимо них еще есть Гонг Лим, повар, он спит в маленькой комнатке рядом с кухней, и трое работников с фермы – Джо Натара и Фелипе Фаделия, итальянцы, они здесь более двух лет; Хесус Меса, мексиканец, он тут год, или чуть больше. Работники спят в маленьком доме недалеко от амбара. Я думаю, если мое мнение имеет хоть какую-то ценность, что ни один из этих людей никак не связан с выстрелом.

– Вы достали пулю из дверного косяка?

– Да. Шэнд, заместитель шерифа Ноунберга, выковырял ее. Он сказал, что это тридцать восьмой калибр.

– В доме есть оружие такого калибра?

– Нет. Есть двадцать второго, и мой сорок четвертого, я его держу в автомобиле, только эти пистолеты и есть в доме. Еще есть два дробовика и винтовка тридцать-тридцать.[6] 6
  Винтовка под патрон.30–30 Winchester (варианты названия —.30–30 Винчестер, 30–30, 30 WCF, 7,62 × 51 мм.


[Закрыть] Шэнд тщательно все обыскал, но больше огнестрельного оружия не нашел.

– Что сказал мистер Эксон?

– Большей частью ничего, разве что, мол если бы мы положили ему в постель пушку, он бы позаботился о своей безопасности сам, и не надо было бы беспокоить полицию и детективов. Я не могу сказать, знает ли он, кто в него стрелял или нет – он скрытный старый чёрт. Судя по тому, что я знаю о нем, я могу представить себе, что свете есть довольно много людей, которые считали бы его убийство оправданным. Он был, я догадываюсь, далеко не цветочком в юности – да и в зрелости тоже, собственно говоря.

– Знаете что-нибудь определенное, или только предполагаете?

Гэллоуэй ухмыльнулся на мои слова – эту насмешливую ухмылку мне пришлось потом часто видеть, прежде чем я закончил с этим делом.

– И то, и то, – произнес он медленно. – Я знаю, что его жизнь была обильно усеяна обманутыми партнерами и преданными друзьями, и что он, по крайней мере один раз, спас себя от тюрьмы, дав показания в суде в обмен на свободу, и тем послал своих соучастников за решетку. И я знаю, что его жена умерла при довольно странных обстоятельствах, будучи застрахованной на крупную сумму, а он некоторое время находился под подозрением в ее убийстве, но в конце концов был оправдан за недостатком улик. Это, как я понимаю, прекрасные примеры обычного поведения старика, таким образом, может найтись какое-то число людей, способных пристрелить его при случае.

– Предположим, вы даете мне список всех этих людей, которых он, как вы знаете, сделал своими врагами, а я проверяю их.

– Имена, которые я мог бы вам дать, только малая часть, и у вас ушли бы месяцы, чтоб проверить даже этих немногих. В мои намерения не входит создавать подобные трудности и входить в подобные затраты. Как я уже говорил вам, я не настаиваю на результатах. Моя жена очень нервничает, и по некоторым особым причинам, ей, кажется, старик нравится. Итак, чтоб успокоить ее, я, когда она попросила об этом, согласился пригласить частного детектива. Моя идея состоит в том, что вы побродите тут вокруг несколько дней, пока все не успокоится, и она не почувствует себя снова в безопасности. Тем временем, если вам повезет, и вы что-то обнаружите – действуйте! Если нет – и то ладно.

На моем лице, должно быть, отразилось то, о чем я подумал, потому что его глаза блеснули и он рассмеялся.

– Не делайте, пожалуйста, – говорил он растягивая слова, – выводов, что будто вы не должны найти потенциального убийцу моего тестя, хотя того желаете. У вас будут развязаны руки. Поступайте так, как вам нравится, за исключением одного: вы должны быть рядом как можно больше времени, чтоб моя жена могла вас видеть, и чувствовать, что мы защищены соответствующим образом. Кроме этого, меня не волнует, чем вы будете заниматься. Вы можете арестовывать преступников вагонами. Как вы могли уже сделать выводы, я не очень то люблю тестя, да и он не в восторге от меня. Буду откровенным, если бы ненависть не требовала таких затрат сил, я бы возненавидел этого старого чёрта. Но, если вы захотите, и сможете, схватить того человека, что стрелял в него, я буду рад, что вы это сделали. Но…

– Хорошо, – сказал я. – Мне очень не нравится это задание, но раз уж я здесь, то я берусь за него. Но помните, я буду все время всем надоедать.

– Искренность и серьезность, – его рот растянулся в сардонической улыбке и зубы сверкнули, – черта, достойная похвалы.

Мы встали.

– Это я уже слышал, – проворчал я. – А теперь давайте осмотрим комнату мистера Эксона.

Жена Гэллоуэя и медсестра были с больным, но я, прежде чем задавать вопросы присутствующим, вначале осмотрел помещение.

Это была большая комната с тремя широкими окнами – под ними была крыша веранды – и двумя дверьми, одна из них вела в зал, другая в соседнюю комнату, занятую медсестрой. Эта дверь стояла открытой, только зеленая японская ширма загораживала ее. Мне сказали, что дверь остается открытой на ночь, чтоб медсестра могла услышать, если ее пациент будет беспокоиться или он захочет позвать медсестру.

Человек, стоя на шиферной крыше веранды, как я обнаружил, мог без труда наклониться над одним из подоконников (если он не хотел рисковать и переступать через него, забираясь в комнату) и выстрелить в человека, лежащего на кровати. Забраться на крышу веранды с земли потребовало бы совсем небольших усилий, а слезть было еще легче – он мог соскользнуть по крыше ногами вперед, управляя скоростью спуска при помощи рук, распластавшись по шиферу, и спрыгнуть вниз на гравийную дорожку. Совсем не сложный трюк: что прийти, что уйти. Окна были без москитных сеток.

Кровать больного располагалась около двери между его комнатой и комнатой медсестры, таким образом, когда он лежал, он оказывался между дверью и окном, из которого был произведен выстрел. Снаружи, в пределах винтовочного выстрела не было ни зданий, ни деревьев, ни каких либо возвышенностей, с которых можно было бы выпустить пулю, извлеченную из дверного косяка.

Я перешел от осмотра комнаты к опросу присутствующих, начав с больного. Это был костлявый мужчина значительного роста, но сейчас он был истощен и мертвенно бледен. Лицо было вытянутым и запавшим; маленькие глазки-бусинки скучились у узкой переносицы; его рот выглядел как бесцветный провал над костлявым подбородком.

Его ответ был чудом раздраженной лаконичности.

– Меня разбудил выстрел. Я никого не видел. Я ничего не знаю. У меня миллион врагов, имена большинства из них я не могу вспомнить.

Он сварливо выпалил все это, повернулся ко мне спиной, закрыл глаза и отказался разговаривать дальше.

Миссис Гэллоуэй и медсестра прошли со мной в соседнюю комнату, где я и допросил их. Они были женщинами противоположных типов, что можно встретить где угодно, и в их отношениях была определенная холодность, объяснение чему я смог найти в тот же день позже.

Миссис Гэллоуэй, была, возможно, лет на пять старше своего мужа; темноволосая, поразительно красивая как статуя, с обеспокоенным выражением в ее темных глазах, которое особенно легко было заметить, когда она смотрела на своего супруга. Не было сомнения в том, что она его очень любила, и тревога, что мелькала в ее взгляде время от времени, и усилия угодить ему во всем все время моего пребывания у Эксона, убедили меня, что она боится его потерять.

Миссис Гэллоуэй ничего не могла добавить к тому, что ее муж рассказал мне. Ее разбудил выстрел в комнате ее отца, она никого не видела, ничего не знала, никого не подозревала.

Медсестра, Барбара Кейвуд, рассказал то же самое, и почти в тех же словах. Она вскочила с кровати, когда ее разбудил выстрел, отодвинула ширму и вбежала в комнату ее пациента. Она была первой, кто пришел туда, и она видела только старика, лежащего на кровати и грозящего кулаком окну.

Барбаре Кейвуд было двадцать один или двадцать два года, как раз того типа, что мужчина выберет, если хочет выздороветь – девушка роста чуть ниже среднего, со стройной фигурой, где надо тонкой, а где надо с округлостями, которые были видны и под ее строгой белой униформой; с мягкими золотистыми волосами; с лицом, на которое приятно смотреть. В добавок ко всей своей привлекательности, в ее внешности прямо сквозили деловитость и компетентность. Из комнаты медсестры Гэллоуэй провел меня на кухню, где я расспросил повара-китайца. Гонг Лим имел типичное для жителей Востока печальное лицо, постоянная улыбка на котором делала его только грустнее чем обычно; и он все время кланялся и да-дакал мне от начала и до конца разговора, но не сказал ничего.

Адам и Эмма Фигг – худой и дородная, соответственно, и оба страдающие от ревматизма – развлекли меня большим выбором подозреваемых% тут был и повар и работники, каждый по отдельности и все вместе. Фиггсы беспрестанно меняли свое мнение, переходя от одного подозреваемого к другому. У них не было никаких оснований для подозрения, кроме твердой уверенности, что все насильственные преступления – дело рук иностранцев.

Работников – двух улыбающихся, средних лет, и очень усатых итальянца и мексиканского юношу с кроткими глазами – я нашел на одном из полей. Я проболтал с ними почти два часа, и оставил их достаточно уверившись, что ни один из них не причастен к стрельбе.

Доктор Ренч как раз сошел вниз, после посещения больного, когда Гэллоуэй и я вернулись с полей. Он был маленький, иссохший старик с мягкими манерами и такими же мягкими глазами, и с поразительной длинными и густыми шевелюрой, бровями, бакенбардами, и волосами в носу и на подбородке.

Волнение, сказал он, замедлило выздоровление Эксона, но он не думает, что очень серьезно. Температура у больного немного повышена, но общее состояние, кажется, улучшилось.

Я последовал за доктором Ренчем к его автомобилю, после того как он покинул остальных, так как хотел задать несколько вопросов в конфиденциальной обстановке, но вопросы эти могли бы быть и не заданы, все равно я не получил ничего, из того, что хотел выяснить. Но не мог сказать мне ничего, что имело бы ценность. Медсестра, Барбара Кейвуд, была приглашена, как он сказал, из Сан-Франциско, через обычные каналы. Это делало маловероятным предположение, что она проникла в дом Эксона намеренно с какими-то тайными целями, которые могли бы быть связаны с покушением на жизнь Эксона.

Вернувшись от доктора, я нашел Иларию Гэллоуэй и медсестру в вестибюле, рядом с подножием лестницы. Его рука слегка охватывала ее плечи, и он улыбался ей. Как только я вошел в дверь, она развернулась, так что его рука соскользнула вниз, озорно рассмеялась и стала подниматься вверх по лестнице.

Я не знал, видела ли она меня, когда я зашел прежде чем она скинула руку, обнимавшую ее или нет, и я не знал, сколь длинной была та рука; и от обоих этих вопросов зависело, как следует рассматривать эту ситуацию.

Илария Гэллоуээй определенно не был тем мужчиной, который бы позволил столь хорошенькой девушке испытать недостаток внимания, и вместе с тем он сам был достаточно привлекателен, чтоб его ухаживания не были слишком самонадеянными. Да и Барбара Кейвуд не произвела на меня впечатление девушки, которой не нравится его внимание. Но, во всяком случае, это более чем походило на игривый флирт, без каких либо серьезных отношений.

Но, независимо от того, что эта ситуация могла означать, она не имела никакого отношения к выстрелу – ни один из них, как мне виделось, во всяком случае. Но теперь мне стали понятны натянутые отношения между медсестрой и супругой Гэллоуэя.

Гэллоуэй усмехнулся обращаясь ко мне, пока я гонял эти мысли по своей голове.

– Никто не в безопасности, пока детектив рядом, – пожаловался он.

Я рассмеялся в ответ. Это был единственный вид ответа, который вы могли бы дать этой птичке.

После обеда Гэллоуэй отвез меня в Ноунберг на своем родстере, и высадил у крыльца дома заместителя шерифа. Он пообещал забрать меня обратно к Эксону, когда я закончу свои расследования в городе, но я не знал, сколько времени займут мои дела, потому я сказал ему, что найму машину, когда буду готов вернуться.

Шэнд, заместитель шерифа был большим, неспешно говорящим и неспешно думающим блондином лет тридцати – тот самый тип человека, что лучше всего подходил на должность заместителя шерифа в главном городе округа Сан-Хоакин.

– Я отправился к Эксону, как только Гэллоуэй позвонил мне, – сказал он. – Было примерно половина пятого утра, я полагаю, когда я туда добрался. Я ничего не нашел. Не было никаких следов на крыше веранды, но это ничего не означает. Я попытался подняться и спуститься сам, и тоже не оставил следов. Почва вокруг дома слишком твердая для отпечатков ног. Я нашел несколько, но они никуда не привели; и все ходили там повсюду, когда я добрался туда, поэтому я не мог сказать, кому они могли бы принадлежать.

Насколько я смог выяснить, ничего подозрительного по соседству никто не замечал раньше. Единственные люди в округе, у кого есть что-то против старика, это Димзесы – Эксон одержал над ними верх в суде пару лет назад – но все они, и родители и оба сына, были дома, когда был сделан выстрел.

– Как долго Эксон живет здесь?

– Четыре-пять лет, думаю.

– То есть ничего, над чем можно работать?

– Мне ничего не известно.

– Что вы знаете о семье Эксона? – спросил я.

Шэнд глубоко задумавшись поскреб голову и нахмурился.

– Я думаю, это связано с Иларией Гэллоуэем, – медленно произнес он. – Я думал об этом. Гэллоуэи появились здесь спустя несколько лет после того, как ее отец купил это место, и Илария, кажется, проводит большинство своих вечеров в задней комнате у Эди, обучая мальчишек игре в покер. Я слышал, он склонен обучить их многому. Сам я этого непосредственно не знаю. Эди следит, чтоб игра шла по тихому, так что я позволяю им быть одним. И, естественно, я никогда туда не лезу без повода.

За исключением того, что он охотник до карт, и довольно большой любитель выпить, и часто посещает город, где он, как предполагают, содержит девочку, я больше ничего существенного о Иларии не знаю. Но не секрет, что он со стариком не ладит. И еще, комната Иларии расположена через зал от комнаты Эксона, и их окна выходят на крышу веранды совсем рядом. Но я не знаю…

Шэнд подтвердил мне то, что Гэллоуэй рассказал о пуле тридцать восьмого калибра, о том, что в доме не держат оружие такого калибра, и об отсутствии каких-либо причин для подозрений работников и слуг.

Я потратил еще несколько часов на разговоры с кем-угодно, кого мне удалось найти и разговорить в Ноунберге, и я не узнал ничего, что стоило бы записать на бумагу. Затем я взял машину и водителя в гараже, и был доставлен к дому Эксона.

Гэллоуэй еще не вернулся из города. Его жена и Барбара Кейвуд как раз собирались сесть за легкий ужин перед тем, как идти спать, и я присоединился к ним. Эксон, как сказала медсестра, спал, вечер он провел тихо. Мы немного поболтали – примерно до половины первого ночи – а потом разошлись по нашим комнатам.

Моя комната располагалась рядом с комнатой медсестры, на той стороне зала, что делил второй этаж пополам. Я сел и написал свой отчет за день, выкурил сигару, а затем, дом к этому времени затих, сунул пушку и фонарик в карман и, спустившись по лестнице, вышел с черного хода.

Луна только взошла, неясно освещая усадьбу. Дом, служебные постройки купы кустарников отбрасывали глубокие тени. Используя эти тени насколько возможно, я обследовал окрестности дома, и нашел, что все в порядке.

Отсутствие каких либо улик, напротив, показывало, что выстрел прошлой ночью был сделан – или случайно, или от испуга, когда Эксон невольно шевельнулся во сне – грабителем, который проник в комнату больного через окно. Если это было так, то не было ни малейшего шанса, что сегодняшней ночью что-то произойдет. Но я все равно был обеспокоен и чувствовал себя не в своей тарелке.

Родстера Гэллоуэя в гараже не было. Он не возвращался из Ноунберга. Под окном дома для работников я задержался, пока храп в трех разных тональностях не сказал мне, что все они спокойно спят в своих постелях.

Пошпионив вокруг дома около часа, я вернулся. Светящийся циферблат моих часов показывал 2:35, когда я остановился у комнаты повара-китайца и послушал его мерное дыхание. Поднявшись по лестнице, я задержался у двери Фиггсов, пока мое ухо не сообщило мне, что они спят. У комнаты миссис Гэллоуэй мне пришлось прождать несколько минут, пока она вздыхала и ворочалась на кровати. Барбара Кейвуд дышала глубоко и сильно, с размеренностью молодого животного, чей сон не тревожат сновидения. Ровное дыхание больного доносилось до меня, сопровождаемое хрипами от пневмонии.

Это прослушивание чужого храпа и вздохов завершилось, и я вернулся в свою комнату.

Все еще чувствуя себя бодро и ощущая непонятную тревогу, я передвинул стул к окну, смотря на игру лунного света на реке, которая петляла ниже дома, и была видима с этой стороны. Я курил сигару и перебирал в голове, что я узнал – без особых результатов.

Вне дома все было тихо.

Внезапно раздался громкий выстрел, особенно сильный, так как он прозвучал в закрытом пространстве! Я бросился через комнату, и выбежал в зал.

Дом заполнил визг женщины, высокий, взбешенный.

Дверь в комнату Барбары Кейвуд была не заперта, когда я достиг ее. Я ударом распахнул ее. В лунном свете, что косо проникал в ее окно, я увидел, что она сидит посреди кровати. В этот момент ее нельзя было назвать красавицей. Лицо перекосило от ужаса. Визг из ее глотки становился все тише.

Все это мелькнуло передо мной как один кадр, пока я переносил ногу через дверной порог.

Затем второй выстрел прозвучал в комнате Эксона.

Лицо девушки дернулось вверх – так резко, что казалось, ее шея должна была щелкнуть – она прижала обе руки к груди – и рухнула лицом вниз среди постельного белья. Я не помню, обошел я ширму, стоящую в дверях, или прошел сквозь нее. Я обежал кровать Эксона. Он лежал на полу на боку, лицом к окну. Я перепрыгнул его, и высунулся из окна.

Во дворе, который был теперь ярко освещен луной, не было никакого движения. Не было и звуков поспешного бегства. В это время, когда мои глаза еще обшаривали окружающее дом пространство, прибежали из своей части усадьбы работники с фермы, в нижнем белье, босые. Я крикнул им вниз, расставляя в точках, откуда хорошо просматривались окрестности.

Тем временем, позади меня, Гонг Лим и Адам Фигг положили Эксона на его кровать, а миссис Гэллоуэй и Эмма Фигг пытались остановить кровь, что била струей из раны в боку Барбары Кейвуд.

Я отправил Адама Фигг к телефону, чтоб разбудил доктора и заместителя шерифа, а сам быстро спустился во двор.

Выходя из двери, я столкнулся с Иларией Гэллоуэй, который шел от гаража. Его лицо было красным, а дыхание полно запаха тех освежающих напитков, что сопровождали игру в задней комнате Эди, но его походка была достаточно устойчивая, а его улыбка так же лениво играла на губах.

– Что за переполох? – спросил он.

– То же самое, что и прошлой ночью! Встретили кого-нибудь по дороге? Или видели кого-нибудь, кто ушел отсюда?

– Нет.

– Хорошо. Садитесь в свой драндулет, и катитесь по дороге обратно. Останавливайте любого, кого встретите идущим отсюда, или кто выглядит подозрительно! Есть пушка?

Он быстро повернулся, в нем не было и следа прежней лени.

– Есть в моей машине, – крикнул он, переходя на бег.

Работники все еще стояли на своих постах, я прочесывал окрестности с запада на восток и с севера на юг. Я понимал, что упускаю свой шанс обнаружить следы, когда было еще достаточно светло, чтоб увидеть их, но я полагал, что стрелявший все еще находится поблизости. К тому же Шэнд сказал мне, что земля была неподходящая, чтоб на ней остались отпечатки.

На подъездной гравийной дорожке перед домом я нашел пистолет, из которого стреляли – дешевый револьвер тридцать восьмого калибра, слегка ржавый, резко воняющий сгоревшим порохом, с тремя пустыми гильзами и тремя целыми патронами.

Больше я ничего не нашел. Убийца – так как я видел рану в боку девушки, я называю его так – исчез.

Шэнд и доктор Ренч приехали вместе, как раз когда я заканчивал свои безрезультатные поиски. Немного позже вернулся и Илария Гэллоуэй – с пустыми руками.

За завтраком тем утром все были подавленные, кроме Иларии Гэллоуэя. Он удерживался от обычных шуток явно по причине ночных волнений, но его глаза сверкали всякий раз, когда встречались с моими. Я знал, о чем он думал: это отличная шутка – устроить стрельбу прямо под моим носом. Пока его жена оставалась за столом, он был нем как могила, как если бы не хотел обидеть ее.

Миссис Гэллоуэй вскоре встала из-за стола, а доктор Ренч присоединился к нам. Он сказал, что оба его пациента находятся в столь хорошем состоянии, как можно было бы и ожидал, и он думает, что они оба поправятся.

Пуля только задела ребра и грудную кость девушки, пройдя сквозь ткани ее груди и мышцы, войдя с правой стороны и выйдя слева. За исключением шока и потери крови, она вне опасности, хотя и пребывает в бессознательном состоянии.

Тек как доктор сказал, что Эксон спит, то мы с Шэндом прокрались в его комнату, чтоб осмотреть ее. Первая пуля вошла в дверной косяк, примерно на четыре дюйма выше отверстия, оставленного предыдущей ночью. Вторая пуля пробила японскую ширму и, пройдя сквозь тело девушки, застряла в штукатурке стены. Мы выковыряли обе пули – они обе были тридцать восьмого калибра. Обе, что было очевидно, были выпущены от одного из окон – или обе с той стороны окна, или обе с этой стороны.

Шэнд и я допрашивали без всякой пощады повара-китайца, работников с фермы и Фиггсов весь день. Но они прошли через все это выдержав испытание – не было ничего, что позволило бы повесить стрельбу на кого-либо из них.

И целый день проклятый Илария Гэллоуэй следовал за мной туда-сюда, с насмешливой искоркой в глазах, которая говорила яснее всяких слов: «Я – логичный подозреваемый. Почему же вы не пропустите меня через ваш допрос третьей степени?» Но я усмехался ему в ответ, и ни о чем его не спрашивал.

Шэнд должен был уехать в город во второй половине дня. Он позвонил мне позже по телефону и сказал, что Гэллоуэй покинул Ноунберг тем утром достаточно рано, чтоб успеть прибыть домой за полчаса до начала стрельбы, если бы он ехал со своей обычной скоростью.

День прошел слишком быстро – и я боялся наступления ночи. Две ночи подряд на жизнь Эксона покушались – а теперь наступала третья ночь.

Во время обеда Илария Гэллоуэй сказал, что он собирается этой ночью остаться дома. Ноунберг, по его словам, был скучен, если сравнить; и он усмехнулся мне.

Доктор Ренч отбыл после трапезы, сказав, что он вернется как можно скорее, но у него еще два пациента на том конце города, и он должен их посетить. Барбаа Кейвуд пришла в сознание, но у нее была истерика, и доктор дал ей опиум. Теперь она спала. Эксон отдыхал без неприятных ощущений, если не считать высокую температуру.

Я пришел в комнату Эксона через несколько минут после окончания обеда и попытался задать ему пару вопросов, но тот отказался на них отвечать, а нажать на него я не мог, так как он был слишком болен.

Он спросил, как состояние девушки.

– Доктор сказал, что ей никакая особая опасность не угрожает. Только последствия потери крови и шока. Если только она не сорвет повязки и не истечет кровью во время одного из своих истерических припадков, то доктор говорит, что она встанет на ноги через несколько недель.

В это время вошла миссис Гэллоуэй, и я спустился снова вниз, где был схвачен Гэллоуэем, который настаивал с шутливой серьезностью, чтоб я рассказал о некоторых тайнах, которые я разгадал. Он наслаждался моим стесненным положением до конца. Он подтрунивал надо мной около часа, заставив меня внутри кипеть; но я только улыбался в ответ, вежливо притворяясь безразличным.

Когда его жена присоединилась к нам – она сказала, что оба больных спят – я сбежал от ее мучителя-мужа, сказав, что мол я должен сделать кое-какие записи. Но я не пошел в свою комнату.

Вместо этого я пробрался украдкой в комнату девушки, пересек ее, и спрятался в комоде, на который обратил внимание еще днем. Я оставил дверь приоткрытой, примерно на дюйм, и через щель мог видеть соединяющую комнаты дверь – ширма была убрана – кровать Эксона, и окно, через которое уже влетели три пули, и только Господь мог знать, что еще могло прилететь.

Время шло, я одеревенел стоя спокойно. Но я ожидал этого.

Дважды миссис Гэллоуэй приходила, чтоб посмотреть на отца и на медсестру. Каждый раз я полностью закрывал дверь, как только слышал ее шаги на цыпочках в зале. Я прятался от всех.

Только она покинула комнату после своего второго посещения, я еще не успел приоткрыть свою дверь снова, как я услышал слабый шорох и мягкие шлепки по полу. Не зная, что это было и где, я боялся открыть дверь. В своем тесном тайнике я замер и ждал.

Шлепки стали различимы – это были тихие приближающиеся шаги. Кто-то прошел рядом с дверью моего комода.

Я ждал.

Почти неслышимый шорох. Пауза. Самый мягкий и самый слабый слабый звук чего-то рвущегося.

Я вылез из шкафа с пушкой в руке.

Стоящим возле кровати девушки, и склонившимся над ее бессознательным телом, оказался старый Тэлберт Эксон, его лицо горело от приступа лихорадки, его ночная рубашка болталась вокруг его босых ног. Одной рукой он все еще опирался на одеяло, которое он откинул с ее тела. А вторая рука держала узкую полоску липкого пластыря, которой повязки удерживались на месте, и которую он только что отодрал.

Он заворчал на меня, и обе его руки направились к повязке на теле девушки.

Сумашедший, горячечный блеск в его глазах подсказал мне, что угроза пистолета в моей руке ничего не значила для него. Я бросился к нему, отдернул его руки в сторону, подхватил его на руки и понес – пинающегося, царапающегося и бранящегося – назад, на кровать. Затем я позвал остальных.

Илария Гэллоуэй, Шэнд – он вернулся из города – и я сидели на кухне, пили кофе и курили. Остальная часть обитателей дома помогала доктору Ренчу сражаться за жизнь Эксона. Старик за последние три дня испытал достаточно волнений, которые свели бы в могилу и здорового, не говоря уж о только что перенесшем пневмонию.